– Доставай – пожал плечами Хомяк, «работающий» над очередным струпом на губе. – Хотя, погоди, я сам.
Он подошел к дивану и на минуту застыл над Яной с выражением грубой насмешки на своем сальном, деревенском лице и начал расстегивать Янин полушубок. Он делал это нарочито медленно, словно пародировал жесты стриптизерши. При этом он маслянисто улыбался, плотоядно поигрывал своими маленькими глазками и периодически поглядывал на Дему, отслеживая эффект, произведенным им на последнего. Расстегнув последнюю пуговицу, залез Яне в карман. Достал колоду и стал рассматривать глянцевитые прямоугольнички.
– Что это за лабуда? – ухмыльнулся он.
– Магические карты, – улыбнулась Яна.
– Не видел никогда, – простодушно подивился он, перебирая карты.
– Откуда ж тебе о них знать, – бросила на него Яна ироничный взгляд.
Этот красноречивый взгляд задел за живое Хомяка.
– Ну ты, не выдрючивайся, – он небрежно швырнул карты на диван.
Не глядя на Хомяка, Яна взяла кинутые им карты и неспешно начала их тасовать. Хомяк и Дема с насмешливо-недоверчивым интересом наблюдали за ее действиями. Наконец, почувствовав, что карты «готовы», Яна перевернула друг за другом шесть карт. Разложила их двумя рядами. Это был отвлекающий маневр, чтобы ослабить настороженность бандитов. Она делала над картами пассы и говорила первое, что придет ей в голову:
– Она верит в то, что ей удастся преодолеть разделяющее ее с неким человеком пространство, для нее это очень важно, – Яна вещала спокойно, вовсе не как пифия, – для нее это символ могущества, это видно из этой карты. Ей необходимо время, чтобы воссоединиться с тем человеком, и она страстно хочет этого. И если она все преодолеет, то для нее откроется подлинная жизнь. Пространство и время для нее – важные факторы успеха. Это само условие ее жизни. Она где-то близко, ей еще предстоит преодолеть километры и километры…
– Тарабарщина какая-то! – скептически хмыкнул Хомяк.
– На голову не натянешь. И это все? – недовольно спросил он.
– Это лишь часть того, что мне открылось. Мне нужно время, – твердо повторила Яна.
– Старая песня, – хихикнул Хомяк. – Ты дававй правду-матку, а не эту лажу.
– Я так понял, – решил поэкспериментировать со своими мыслительными способностями Дема, – что она в Семеновске, да?
Он приковал к Яне пытливый взор.
– Да, я просто уверена в этом.
– Вот видишь, – изобразил довольную улыбку Дема, польщенный тем, что его предположение сошлось с Яниным.
– Ну и что? – тупо уставился на Яну Хомяк. – Семеновск большой. И вообще, чего это ты там перла про воссоединение? С кем и когда?
– Скоро, – загадочно ответила Яна и не удержалась от хитрой улыбки, – за это я могу поручиться.
– Что за чувак? – на полном серьезе спросил Дема, вошедший во вкус.
– Близкий ей по духу человек, – Яна картинно прикрыла веки, как бы намекая на то, что ответы ей даются ценой медитативного усилия.
– Эх, – вздохнул Хомяк, – чего мы из тебя все клещами тащим, сама говорить не можешь?
В этот момент на кушетке заворочался Шатап. Потом громко и протяжно зевнул, наполняя комнату странными, полузвериными звуками и, блаженно потянувшись, медленно поднялся с кушетки. Свесил ноги и, облокотившись обеими руками на кушетку, сутуло согнул спину. Он сидел так пару минут молча, бессмысленно качая головой из стороны в сторону, словно разбуженный человеческими голосами медведь.
– Что тут происходит? – захлопал он осоловелыми глазами.
– Да эта, – небрежно кивнул Хомяк в сторону Яны, – горбатого лепит.
– Ну? – нахмурился Шатап.
Хомяк в меру своего худосочного интеллекта передал Шатапу то, что он понял из Яниных слов.
– Не-е, – качнул головой Шатап, – так дело не пойдет.
Он зыркнул на Яну с нескрываемой враждебностью. И тут в коридоре послышались быстрые шаги. Дверь стремительно распахнулась и на пороге появилась невысокая фигура Захарыча.
– Что за дела? – подозрительно взглянул он в заспанное лицо Шатапа. – Ты какого хрена дрыхнешь, козел? Я тебе за это плачу?
Он говорил отрывисто, резко, грубо. Яну аж передернуло. Ее снова захлестнула волна отрицательной энергии. Шатап, справившись с застенчивостью, в которую он впадал в обществе шефа, пересказал Захарычу Янино откровение. Захарыч состроил кислую мину.
– Я сделаю из тебя и твоей борзой котлеты, – гневно бросил он Яне в лицо. – Времени у тебя только до завтра, пифия несчастная! А ты, – перевел он тяжелый, почти ненавидящий взгляд на Шатапа, – бди, мать твою! Вы за нее мне головой отвечаете. Остаетесь здесь одни, я уезжаю. Ясно?
– Да, шеф, – опустил глаза Шатап.
– Не называй меня шефом! – взъерепенился пуще прежнего Захарыч. – А к тебе у меня новое предложение будет, – чуть сбавил он обороты, обращаясь к Яне. – Я деньги ищу, – принялся он размышлять вслух. – Ты для нас только промежуточный вариант, хотя башку снести жуть как хочется. Поэтому я тут покумекал и решил, а что если ты мне сразу скажешь, где деньги? Что тебе мешает узнать это? – нервно рассмеялся он. – Кроме всего прочего, ты ведь можешь выяснить, наличка эта, акции или еще что…
Он смеялся, довольный собственной выдумкой и тем, что Яна со всеми ее паранормальными способностями находится в его власти, и он может обратить этот дар небес себе на благо, благо весьма меркантильное.
– Ну так как? – игриво посмотрел Захарыч на Яну.
– Хорошо, я постараюсь сделать это, – механически ответила она.
Что она еще могла ответить? В связи с отъездом Захарыча у нее появилась одна сумасшедшая мысль, еще не оформившаяся в план, но довольно реальная.
– Вот и славно, – просияло лицо Захарыча, – постарайся, а вы не расслабляйтесь! – гаркнул она на своих сатрапов.
Через секунду Захарыч исчез, а еще через пару минут Яна услышала за окном во дворе расплывчатое урчание двигателя. Потом громыхнули ворота и все стихло.
Милославская быстро сложила карты и смешала их. Нашла карту, которую называла «Внушение» с изображенным на ней корнем мандрагоры.
Настроив ничего не подозревавших бандитов на небольшую пирушку, она отдала мысленный приказ Джемме.
«Деньги-деньги», – крутилось у нее в голове. Она вытащила «Джокера», накрыла его ладонью и неожиданно почувствовала усталость. Нет, не давящую тяжким гнетом, а некое расслабленно-сонное состояние, в какое обычно впадаешь, долгое время проведя на морозе. Глаза ее сами собой закрылись, она откинулась на спинку дивана и погрузилась в подобие дремы. Ей казалось, что она низко летит над черной водой, отливающей во мраке агатом, и, достигая неведомого берега, внедряется в джунгли. Лианы, обвивающие стволы гигантских деревьев, больно хлещут по лицу. Она смиряется, она больше никуда не рвется и они, тихо оплетая ее покорное тело, убаюкивают ее, ткут вокруг нее непроницаемый сновидческий кокон.
Потом Яне вдруг стало казаться, что она мерно раскачивается в гамаке под темным, усеянным бесчисленными звездами южным небом. Раскачивается с такой силой, что, кажется, может катапультироваться на какую-нибудь из этих притягательно и маслянисто горящих точек. Их лучи звали ее, пронзая студенистый воздух. Яна прищуривала глаза, и тогда звездный свет точно в воде растворялся в ее зрачках, окутывая их жемчужно-лимонным облаком медленно танцующей пыли.
Потом картина спящих вод вернулась. Яна «повисла» над неким озером и ее взгляд, словно камень, брошенный с большой силой, вызвал на его гладкой поверхности маленькое цунами. Постепенно волны затихали, а в самом эпицентре «взрыва» образовался зеркальный остров. Его мерцающее куском слюды око было неуязвимо ни для мелкой ряби, ни для более крупных волн. Остров постепенно стал принимать конфигурацию корабля и вскоре Яна услышала колокольный звон. Он плыл на серовато-сизым пологом сумерек, густым широким туманом наползая на водную поверхность. Река была полна желтовато-мглистого сияния. По реке плыл маленький аккуратненький баркас. И тут глаза Яны, словно кто-то управлял ее взглядом, увидели деревянный мост и стоявшую на нем черноволосую девушку. Облокотившись на парапет, она читала. Яна, мучимая жгучим любопытством, старалась заглянуть девушке через плечо. Ветер, зарываясь в страницы фолианта, заставлял их долго шелестеть.
Она хотела прочитать то, что было написано на странице, но буквы, словно размытые слезами, стали растекаться черными ручейками. Яну пронзила тревога.
Но она не отступала, она словно привставала на цыпочках, силясь уловить смысл написанного. Но это ей не удавалось. Так порой бывает, когда во сне бежишь от погони и не понимаешь, что же удерживает тебя на месте. Словно ноги твои угодили в таз с быстро схватывающимся бетоном. Ты кричишь, рвешься, твое сердце изнемогает под бременем страха и отчаяния, но все безрезультатно. Крик клокотал у Яны в горле – крик безмолвный, передающий свое напряжение лицевым мышцам, крик, подобный дыханию стеклодува, выдувающего новую форму. И, словно исторгнутый из небытия усилием ее воли, ей явился фрагмент неведомой картины: часть женского торса и руки. Яна видела перед собой мерцающую теплым жемчугом грудь, ее мягкие и упругие очертания отчетливо выступали на темном фоне, мглистую ложбинку пупка, изящный изгиб руки.
И тут из-под ладони девушки выпорхнула розовато-красная бабочка и, кокетливо помахав в воздухе крылышками, примостилась в темных волосах девушки.
Ветер подхватил страницы и, неистово теребя их, рассеял. Они осыпались подобно лепесткам увядшего цветка. И тут Яна увидела, как по берегу идет светловолосый, голубоглазый мужчина. Он спешил, охваченный мучительным беспокойством. Яна ощутила его тревогу, его лихорадочный пульс. Он двигался навстречу темноволосой девушке, сошедшей с моста и тоже спешащей к нему. Он приближается, заключает ее в объятия… Плеск воды сомкнулся над колоколами…
И тут Яне показалось, что колокол дал трещину – раздался надрывный, стенающий звон. Нет, так режет тишину битое стекло. Грянули выстрелы, а вслед за ними в сон ворвался неистовый грубый крик.
– Сука!
Она удивленно открыла глаза. Хомяка на месте не было. Дема выскочил в коридор, и вскоре Яна снова услышала выстрелы. Шатап, мечась по комнате, наставлял на нее пистолет и одновременно со страшной тревогой косился на дверь. Он подбегал к ней и притормаживал, не решаясь оставить Яну одну.
– Сука! – завизжал Хомяк, неся руку наперевес, подобно легендарному Щорсу.
Кроме всего прочего он прихрамывал. За ним вошел растерянный, сбитый с толку Дема.
– Сбежала, тварь! – он беспомощно посмотрел в злобное озабоченное лицо Шатапа.
Тот, кажется, готов был рвать и метать.
– И хрен с ней, – вдруг сказал Дема, – сбежала, сука бешеная, и пусть. Ну, блин, веранду долбанула и – на капот, а потом через забор.
Задыхавшийся от злобы и бессилия раненный Хомяк заорал:
– Да заткнись ты! – кажется, он перенял привычку Шатапа всем затыкать рот. – Тебя-то она не покусала!
– Займись им, – сухо кивнул Деме Шатап.
Тот вышел из комнаты и вскоре вернулся с аптечкой. Пока он делал перевязку, стонущий на все лады Хомяк рассказывал, как было дело. Из его сбивчивого рассказа, прерываемого злобными выкриками и отборной матерщиной, Яна поняла, что пока она спала, трое мальцов-удальцов, подчиняясь ее внушению, решили расслабиться, «принять на грудь». Водка была в холодильнике, а вот за за соленой капустой и огурцами нужно было спуститься в погреб. Хомяк туда и был направлен с этой почетной миссией. Джемма, в прямом смысле сорвавшись с цепи, тяпнула Хомяка и, игнорируя его команды и приказы, а также стрельбу, мухой вылетела из погреба, разбила мощной грудью стекло веранды и выскочила во двор. Использовав капот и крышу стоявших в метре от забора «Жигулей» в качестве трамплина, перемахнула через забор и была, как говорится, такова. Хомяк стрелял, естественно, вскоре к нему присоединился Дема. Но было уже поздно.
Это обстоятельство не могло не порадовать Яну. Она еле сдерживала улыбку, слушая, как путающийся в словах Хомяк рассказывал об агрессивности этой «проклятой зверюги».
– Надо было сразу ее пристрелить, – презрительно прищурился Шатап, – теперь бы было одной проблемой меньше.
Он криво ухмыльнулся, глядя на Яну. Она и бровью не повела. Теперь, когда Джемма была на свободе, она могла поразмышлять относительно спокойно. Неужели Захарыч действительно не убивал Шкавронского? Тогда кто это сделал? Кому понадобилось убить мужа Вероники, а ее саму подставить? Почему ее просто не убили? Зачем был разыгран весь этот спектакль? Несомненно, причиной всему были деньги. Ради них люди совершают массу преступлений. Шкавронский с Горбушкиным были компаньонами. Один сгорел, другого застрелили. Ясно, что это делает некто, кровно заинтересованный в их капиталах. Захарыч?
Пока Яна недоумевала, перевязка Хомяка подошла к своей заключительной стадии.
– Теперь тебе светит сорок уколов в живот, – язвительно усмехнулся Шатап. – Надеюсь, шеф оценит твою смелость и наградит тебя звездой героя.
Шатап догадывался, что раздражение Захарыча падет на него как на старшего в группе, и пока располагал такой возможностью, старался выместить свой гнев и досаду на Хомяке.
– Черт бы побрал эту водку! – в сердцах воскликнул Дема.
– Ну что, – как ни в чем не бывало улыбнулся Шатап, отчего вся его физиономия как бы съехала набок, – выпивать будем?
* * *
Старший лейтенант Корюшин положил трубку на рычаг.
– Завьялов спрашивает, чего ему делать, – улыбнулся он, поглядывая на роящегося в бумагах Руденко. – Собака какая-то у них там бесится, лает, как оглашенная. Чуть ли не кидается на ребят.
– Собака? – приподнял свои густые светлые брови Руденко. – Что еще за собака?
Корюшин, отличавшийся привычкой иронизировать и насмехаться, скосил лукавый взгляд на не отрывавшегося от своих папок Три Семерки.
– Сень, ты бы посмотрел, неужели не слышишь?
– Ну вот, как что – так Сеня? – шутливо возмутился Три Семерки, откладывая бумаги.
– Ты же знаешь, я с Ольгой…
Корюшин выразительно взглянул на Руденко.
– Ладно-ладно, – Три Семерки вышел из комнаты и деликатно постучал костяшками пальцев в дверь располагавшегося напротив кабинета.
– Да-да, – услышал он задорный голосок Ольги.
– Ольга Леонидовна, – протиснулся в приоткрытую дверь Руденко, всем своим видом демонстрируя лучезарную застенчивость, – можно в ваше окно взглянуть?
Ольга, коротко стриженная блондинка, облаченная в мундир с погонами лейтенанта, лихо барабанила пальцами по клавишам пишущей машинки. Она торопливо откинула крошечную прядку, от усердия упавшую на ее чистый покатый лоб, и сладенько улыбнулась.
– Вы про собаку?
Грозный и частый собачий лай потрясал округу.
– Ага. Корюшина уж больно она раздражает.
Руденко изобразил виновато-хитроватую улыбку. Он знал, что Корюшин и Ольга переживали в настоящий момент особо бурную, чреватую опасными ссорами и разводами фазу своего «служебного романа». Руденко приблизился к окну.
– Как вы можете работать в таком шуме? – стоя к Ольге спиной, с игривой интонацией спросил Руденко.
– Сама себе удивляюсь, – кокетливо ответила Ольга.
– А ведь это собака Милославской… – изумился Руденко, увидев Джемму, которую тут же узнал.
Поводок, сшитый из брезента, волочился по снегу. Джемма и вправду неистовствовала, она нещадно облаивала входящих и выходящих из отделения людей. Руденко, озабоченный и чувствующий что-то неладное, вернулся в кабинет.
– Что-то не нравится мне все это, – озадаченно произнес он, снимая трубку с рычага.
– Ты о чем? – насторожился Корюшин.
– Не может она вот так бегать беспризорной. Значит, что-то случилось. Не убежала же она от Яны!
Насчитав пятнадцать длинных гудков, он повесил трубку. Его лицо омрачилось.
– Та оно и есть, – задумчиво произнес он.
Корюшин ответил ему недоуменным взглядом. Руденко спустился на улицу в одном кителе. Джемма сразу же узнала его и кинулась к лейтенанту со всех ног.
– Ну чего-чего? – спрашивал он ее, в то время как Джемма скакала возле него, а порой норовила и лизнуть его в губы, высоко подпрыгнув.
– Где твоя хозяйка?
Джемма громогласно залаяла, сев на снег и неотрывно глядя своими умными темными глазами на удивленного Руденко.
– Дома ее нет, ты бегаешь сама по себе… Что-то случилось?
В ответ полетел истошный лай.
– Ну успокойся, успокойся, – вздохнул Руденко, ловя на себе насмешливые взгляды ментов, стоявших кружком на крыльце отделения. – Ты знаешь, где она?
Джемма обрадованно гавкнула и тут же умолкла. «Как в цирке», – подумал Руденко.
– Отведешь меня к ней?
– Гав! Гав! – услышал он в ответ.
– Хорошо-хорошо, пошли-ка, а то ты тут всех пугаешь, ишь ты, зверюга какая умная, хитрющая ты зверюга, Джемма, – Руденко похлопал Джемму по шелковистой спине.
Он поймал поводок, укоротил его и повел Джемму в отделение. Она не сопротивлялась, гордо ступая рядом с ним. Выслушав иронично-пошловатый комментарий приятеля, тоже старшего лейтенанта, Руденко поднялся с Джеммой на второй этаж. Собака успокоилась, но по ее упругим стремительным движениям и по тому, с какой одновременно опаской и надеждой вскидывала она голову и смотрела на Руденко – точно боялась, что он передумает искать ее хозяйку – было видно, что она напряжена и нетерпеливо ждет решительных действий. В коридоре Руденко столкнулся с Огурцовым. Тот сильно удивился, увидев начальника, ведущего на поводке собаку. Джемма угрожающе заурчала, и если бы не резкий рывок Руденко, дернувшего ее за ошейник, бросилась бы на Огурцова. Тот испуганно отскочил, попятился, с возмущением и страхом глядя на собаку.
– Какого хрена…
– Собака Милославской, – торжественно изрек Три Семерки, словно эта короткая фраза могла что-то объяснить потрясенному Огурцову. – С хозяйкой, видно, что-то случилось. Говорил ей, – по-медвежьи качнул он головой, – не лезь ты со своими пророчествами…
Он тяжело вздохнул. Джемма залаяла, стала рваться с поводка.
– Не любит она тебя, – усмехнулся Руденко.
– Ненормальная, – с опасливым презрением посмотрел на Джемму Огурцов.
– Ты вот что, – нахмурился Руденко, чьи сдвинутые на переносице брови говорили о напряженном мыслительном процессе в крупной круглой голове, – прихвати Самойлова с Канарейкиным и выходите. Женщина попала в беду, надо ей помочь.
Джемма, как показалось Руденко, с благодарностью взглянула на него.
* * *
– Ну что, – хмельными глазками посмотрел на Яну Шатап, – не придумала больше ничего?
Яна отрицательно покачала головой.
– «Уж полночь близится, а Германа все нет», – осклабился он, извлекая на свет божий остатки своих школьных знаний, – не везет тебе.
– Вам тоже не повезет, – Яне порядком надоели эти трое, – недолго вам осталось.
– Ну ты, – встал и нетвердой походкой направился к ней Шатап, – заткни свою глотку! У тебя осталось, – он посмотрел на запястье, – не больше двадцати часов. И запомни, от тебя требуется конкретная информация, а не всякие бредни.
– А что, может, развлечемся? – нагловато улыбнулся Хомяк, которому, видно, не терпелось сорвать свой гнев на Яне – побег Джеммы всколыхнул в нем море ненависти и злобы.
– А ты что, уже очухался? – усмехнулся подвыпивший Дема.
Вот уже на протяжении полутора часов бандиты накачивались водкой. Роковые капуста с огурцами смачно хрустели у них во рту. До Яны долетело пьяное и жаркое дыхание подошедшего Шатапа.
– А что, идея неплохая, – облизнул он пересохшие губы. – Может, это кое-что прояснит в твоей голове, – его маленькие глазки метали в Яну острые осколки ярости.
– Я – первый, – оживился еще больше Хомяк, – пропустим ее по кругу!
– Ты лечись, – пренебрежительно отозвался Шатап, – а мы с Демой над ней поупражняемся.
Видно, алкоголь вскружил им головы, расшевелив неудовлетворенные желания.
– А вы не боитесь, – стараясь не показывать страха, сказала Яна, – что Захарыч узнает о вашем свинстве, если у вас, конечно, хватит смелости его совершить?
– Ха-ха! – в один голос загоготали бандиты. – Думаешь, это его расстроит?
– Может, и расстроит, – хладнокровно сказала Яна, – и уж точно он не одобрит вашей самодеятельности, так что делайте выводы сами.
Шатап, переваривая услышанное, замер в двух шагах от Яны.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Он подошел к дивану и на минуту застыл над Яной с выражением грубой насмешки на своем сальном, деревенском лице и начал расстегивать Янин полушубок. Он делал это нарочито медленно, словно пародировал жесты стриптизерши. При этом он маслянисто улыбался, плотоядно поигрывал своими маленькими глазками и периодически поглядывал на Дему, отслеживая эффект, произведенным им на последнего. Расстегнув последнюю пуговицу, залез Яне в карман. Достал колоду и стал рассматривать глянцевитые прямоугольнички.
– Что это за лабуда? – ухмыльнулся он.
– Магические карты, – улыбнулась Яна.
– Не видел никогда, – простодушно подивился он, перебирая карты.
– Откуда ж тебе о них знать, – бросила на него Яна ироничный взгляд.
Этот красноречивый взгляд задел за живое Хомяка.
– Ну ты, не выдрючивайся, – он небрежно швырнул карты на диван.
Не глядя на Хомяка, Яна взяла кинутые им карты и неспешно начала их тасовать. Хомяк и Дема с насмешливо-недоверчивым интересом наблюдали за ее действиями. Наконец, почувствовав, что карты «готовы», Яна перевернула друг за другом шесть карт. Разложила их двумя рядами. Это был отвлекающий маневр, чтобы ослабить настороженность бандитов. Она делала над картами пассы и говорила первое, что придет ей в голову:
– Она верит в то, что ей удастся преодолеть разделяющее ее с неким человеком пространство, для нее это очень важно, – Яна вещала спокойно, вовсе не как пифия, – для нее это символ могущества, это видно из этой карты. Ей необходимо время, чтобы воссоединиться с тем человеком, и она страстно хочет этого. И если она все преодолеет, то для нее откроется подлинная жизнь. Пространство и время для нее – важные факторы успеха. Это само условие ее жизни. Она где-то близко, ей еще предстоит преодолеть километры и километры…
– Тарабарщина какая-то! – скептически хмыкнул Хомяк.
– На голову не натянешь. И это все? – недовольно спросил он.
– Это лишь часть того, что мне открылось. Мне нужно время, – твердо повторила Яна.
– Старая песня, – хихикнул Хомяк. – Ты дававй правду-матку, а не эту лажу.
– Я так понял, – решил поэкспериментировать со своими мыслительными способностями Дема, – что она в Семеновске, да?
Он приковал к Яне пытливый взор.
– Да, я просто уверена в этом.
– Вот видишь, – изобразил довольную улыбку Дема, польщенный тем, что его предположение сошлось с Яниным.
– Ну и что? – тупо уставился на Яну Хомяк. – Семеновск большой. И вообще, чего это ты там перла про воссоединение? С кем и когда?
– Скоро, – загадочно ответила Яна и не удержалась от хитрой улыбки, – за это я могу поручиться.
– Что за чувак? – на полном серьезе спросил Дема, вошедший во вкус.
– Близкий ей по духу человек, – Яна картинно прикрыла веки, как бы намекая на то, что ответы ей даются ценой медитативного усилия.
– Эх, – вздохнул Хомяк, – чего мы из тебя все клещами тащим, сама говорить не можешь?
В этот момент на кушетке заворочался Шатап. Потом громко и протяжно зевнул, наполняя комнату странными, полузвериными звуками и, блаженно потянувшись, медленно поднялся с кушетки. Свесил ноги и, облокотившись обеими руками на кушетку, сутуло согнул спину. Он сидел так пару минут молча, бессмысленно качая головой из стороны в сторону, словно разбуженный человеческими голосами медведь.
– Что тут происходит? – захлопал он осоловелыми глазами.
– Да эта, – небрежно кивнул Хомяк в сторону Яны, – горбатого лепит.
– Ну? – нахмурился Шатап.
Хомяк в меру своего худосочного интеллекта передал Шатапу то, что он понял из Яниных слов.
– Не-е, – качнул головой Шатап, – так дело не пойдет.
Он зыркнул на Яну с нескрываемой враждебностью. И тут в коридоре послышались быстрые шаги. Дверь стремительно распахнулась и на пороге появилась невысокая фигура Захарыча.
– Что за дела? – подозрительно взглянул он в заспанное лицо Шатапа. – Ты какого хрена дрыхнешь, козел? Я тебе за это плачу?
Он говорил отрывисто, резко, грубо. Яну аж передернуло. Ее снова захлестнула волна отрицательной энергии. Шатап, справившись с застенчивостью, в которую он впадал в обществе шефа, пересказал Захарычу Янино откровение. Захарыч состроил кислую мину.
– Я сделаю из тебя и твоей борзой котлеты, – гневно бросил он Яне в лицо. – Времени у тебя только до завтра, пифия несчастная! А ты, – перевел он тяжелый, почти ненавидящий взгляд на Шатапа, – бди, мать твою! Вы за нее мне головой отвечаете. Остаетесь здесь одни, я уезжаю. Ясно?
– Да, шеф, – опустил глаза Шатап.
– Не называй меня шефом! – взъерепенился пуще прежнего Захарыч. – А к тебе у меня новое предложение будет, – чуть сбавил он обороты, обращаясь к Яне. – Я деньги ищу, – принялся он размышлять вслух. – Ты для нас только промежуточный вариант, хотя башку снести жуть как хочется. Поэтому я тут покумекал и решил, а что если ты мне сразу скажешь, где деньги? Что тебе мешает узнать это? – нервно рассмеялся он. – Кроме всего прочего, ты ведь можешь выяснить, наличка эта, акции или еще что…
Он смеялся, довольный собственной выдумкой и тем, что Яна со всеми ее паранормальными способностями находится в его власти, и он может обратить этот дар небес себе на благо, благо весьма меркантильное.
– Ну так как? – игриво посмотрел Захарыч на Яну.
– Хорошо, я постараюсь сделать это, – механически ответила она.
Что она еще могла ответить? В связи с отъездом Захарыча у нее появилась одна сумасшедшая мысль, еще не оформившаяся в план, но довольно реальная.
– Вот и славно, – просияло лицо Захарыча, – постарайся, а вы не расслабляйтесь! – гаркнул она на своих сатрапов.
Через секунду Захарыч исчез, а еще через пару минут Яна услышала за окном во дворе расплывчатое урчание двигателя. Потом громыхнули ворота и все стихло.
Милославская быстро сложила карты и смешала их. Нашла карту, которую называла «Внушение» с изображенным на ней корнем мандрагоры.
Настроив ничего не подозревавших бандитов на небольшую пирушку, она отдала мысленный приказ Джемме.
«Деньги-деньги», – крутилось у нее в голове. Она вытащила «Джокера», накрыла его ладонью и неожиданно почувствовала усталость. Нет, не давящую тяжким гнетом, а некое расслабленно-сонное состояние, в какое обычно впадаешь, долгое время проведя на морозе. Глаза ее сами собой закрылись, она откинулась на спинку дивана и погрузилась в подобие дремы. Ей казалось, что она низко летит над черной водой, отливающей во мраке агатом, и, достигая неведомого берега, внедряется в джунгли. Лианы, обвивающие стволы гигантских деревьев, больно хлещут по лицу. Она смиряется, она больше никуда не рвется и они, тихо оплетая ее покорное тело, убаюкивают ее, ткут вокруг нее непроницаемый сновидческий кокон.
Потом Яне вдруг стало казаться, что она мерно раскачивается в гамаке под темным, усеянным бесчисленными звездами южным небом. Раскачивается с такой силой, что, кажется, может катапультироваться на какую-нибудь из этих притягательно и маслянисто горящих точек. Их лучи звали ее, пронзая студенистый воздух. Яна прищуривала глаза, и тогда звездный свет точно в воде растворялся в ее зрачках, окутывая их жемчужно-лимонным облаком медленно танцующей пыли.
Потом картина спящих вод вернулась. Яна «повисла» над неким озером и ее взгляд, словно камень, брошенный с большой силой, вызвал на его гладкой поверхности маленькое цунами. Постепенно волны затихали, а в самом эпицентре «взрыва» образовался зеркальный остров. Его мерцающее куском слюды око было неуязвимо ни для мелкой ряби, ни для более крупных волн. Остров постепенно стал принимать конфигурацию корабля и вскоре Яна услышала колокольный звон. Он плыл на серовато-сизым пологом сумерек, густым широким туманом наползая на водную поверхность. Река была полна желтовато-мглистого сияния. По реке плыл маленький аккуратненький баркас. И тут глаза Яны, словно кто-то управлял ее взглядом, увидели деревянный мост и стоявшую на нем черноволосую девушку. Облокотившись на парапет, она читала. Яна, мучимая жгучим любопытством, старалась заглянуть девушке через плечо. Ветер, зарываясь в страницы фолианта, заставлял их долго шелестеть.
Она хотела прочитать то, что было написано на странице, но буквы, словно размытые слезами, стали растекаться черными ручейками. Яну пронзила тревога.
Но она не отступала, она словно привставала на цыпочках, силясь уловить смысл написанного. Но это ей не удавалось. Так порой бывает, когда во сне бежишь от погони и не понимаешь, что же удерживает тебя на месте. Словно ноги твои угодили в таз с быстро схватывающимся бетоном. Ты кричишь, рвешься, твое сердце изнемогает под бременем страха и отчаяния, но все безрезультатно. Крик клокотал у Яны в горле – крик безмолвный, передающий свое напряжение лицевым мышцам, крик, подобный дыханию стеклодува, выдувающего новую форму. И, словно исторгнутый из небытия усилием ее воли, ей явился фрагмент неведомой картины: часть женского торса и руки. Яна видела перед собой мерцающую теплым жемчугом грудь, ее мягкие и упругие очертания отчетливо выступали на темном фоне, мглистую ложбинку пупка, изящный изгиб руки.
И тут из-под ладони девушки выпорхнула розовато-красная бабочка и, кокетливо помахав в воздухе крылышками, примостилась в темных волосах девушки.
Ветер подхватил страницы и, неистово теребя их, рассеял. Они осыпались подобно лепесткам увядшего цветка. И тут Яна увидела, как по берегу идет светловолосый, голубоглазый мужчина. Он спешил, охваченный мучительным беспокойством. Яна ощутила его тревогу, его лихорадочный пульс. Он двигался навстречу темноволосой девушке, сошедшей с моста и тоже спешащей к нему. Он приближается, заключает ее в объятия… Плеск воды сомкнулся над колоколами…
И тут Яне показалось, что колокол дал трещину – раздался надрывный, стенающий звон. Нет, так режет тишину битое стекло. Грянули выстрелы, а вслед за ними в сон ворвался неистовый грубый крик.
– Сука!
Она удивленно открыла глаза. Хомяка на месте не было. Дема выскочил в коридор, и вскоре Яна снова услышала выстрелы. Шатап, мечась по комнате, наставлял на нее пистолет и одновременно со страшной тревогой косился на дверь. Он подбегал к ней и притормаживал, не решаясь оставить Яну одну.
– Сука! – завизжал Хомяк, неся руку наперевес, подобно легендарному Щорсу.
Кроме всего прочего он прихрамывал. За ним вошел растерянный, сбитый с толку Дема.
– Сбежала, тварь! – он беспомощно посмотрел в злобное озабоченное лицо Шатапа.
Тот, кажется, готов был рвать и метать.
– И хрен с ней, – вдруг сказал Дема, – сбежала, сука бешеная, и пусть. Ну, блин, веранду долбанула и – на капот, а потом через забор.
Задыхавшийся от злобы и бессилия раненный Хомяк заорал:
– Да заткнись ты! – кажется, он перенял привычку Шатапа всем затыкать рот. – Тебя-то она не покусала!
– Займись им, – сухо кивнул Деме Шатап.
Тот вышел из комнаты и вскоре вернулся с аптечкой. Пока он делал перевязку, стонущий на все лады Хомяк рассказывал, как было дело. Из его сбивчивого рассказа, прерываемого злобными выкриками и отборной матерщиной, Яна поняла, что пока она спала, трое мальцов-удальцов, подчиняясь ее внушению, решили расслабиться, «принять на грудь». Водка была в холодильнике, а вот за за соленой капустой и огурцами нужно было спуститься в погреб. Хомяк туда и был направлен с этой почетной миссией. Джемма, в прямом смысле сорвавшись с цепи, тяпнула Хомяка и, игнорируя его команды и приказы, а также стрельбу, мухой вылетела из погреба, разбила мощной грудью стекло веранды и выскочила во двор. Использовав капот и крышу стоявших в метре от забора «Жигулей» в качестве трамплина, перемахнула через забор и была, как говорится, такова. Хомяк стрелял, естественно, вскоре к нему присоединился Дема. Но было уже поздно.
Это обстоятельство не могло не порадовать Яну. Она еле сдерживала улыбку, слушая, как путающийся в словах Хомяк рассказывал об агрессивности этой «проклятой зверюги».
– Надо было сразу ее пристрелить, – презрительно прищурился Шатап, – теперь бы было одной проблемой меньше.
Он криво ухмыльнулся, глядя на Яну. Она и бровью не повела. Теперь, когда Джемма была на свободе, она могла поразмышлять относительно спокойно. Неужели Захарыч действительно не убивал Шкавронского? Тогда кто это сделал? Кому понадобилось убить мужа Вероники, а ее саму подставить? Почему ее просто не убили? Зачем был разыгран весь этот спектакль? Несомненно, причиной всему были деньги. Ради них люди совершают массу преступлений. Шкавронский с Горбушкиным были компаньонами. Один сгорел, другого застрелили. Ясно, что это делает некто, кровно заинтересованный в их капиталах. Захарыч?
Пока Яна недоумевала, перевязка Хомяка подошла к своей заключительной стадии.
– Теперь тебе светит сорок уколов в живот, – язвительно усмехнулся Шатап. – Надеюсь, шеф оценит твою смелость и наградит тебя звездой героя.
Шатап догадывался, что раздражение Захарыча падет на него как на старшего в группе, и пока располагал такой возможностью, старался выместить свой гнев и досаду на Хомяке.
– Черт бы побрал эту водку! – в сердцах воскликнул Дема.
– Ну что, – как ни в чем не бывало улыбнулся Шатап, отчего вся его физиономия как бы съехала набок, – выпивать будем?
* * *
Старший лейтенант Корюшин положил трубку на рычаг.
– Завьялов спрашивает, чего ему делать, – улыбнулся он, поглядывая на роящегося в бумагах Руденко. – Собака какая-то у них там бесится, лает, как оглашенная. Чуть ли не кидается на ребят.
– Собака? – приподнял свои густые светлые брови Руденко. – Что еще за собака?
Корюшин, отличавшийся привычкой иронизировать и насмехаться, скосил лукавый взгляд на не отрывавшегося от своих папок Три Семерки.
– Сень, ты бы посмотрел, неужели не слышишь?
– Ну вот, как что – так Сеня? – шутливо возмутился Три Семерки, откладывая бумаги.
– Ты же знаешь, я с Ольгой…
Корюшин выразительно взглянул на Руденко.
– Ладно-ладно, – Три Семерки вышел из комнаты и деликатно постучал костяшками пальцев в дверь располагавшегося напротив кабинета.
– Да-да, – услышал он задорный голосок Ольги.
– Ольга Леонидовна, – протиснулся в приоткрытую дверь Руденко, всем своим видом демонстрируя лучезарную застенчивость, – можно в ваше окно взглянуть?
Ольга, коротко стриженная блондинка, облаченная в мундир с погонами лейтенанта, лихо барабанила пальцами по клавишам пишущей машинки. Она торопливо откинула крошечную прядку, от усердия упавшую на ее чистый покатый лоб, и сладенько улыбнулась.
– Вы про собаку?
Грозный и частый собачий лай потрясал округу.
– Ага. Корюшина уж больно она раздражает.
Руденко изобразил виновато-хитроватую улыбку. Он знал, что Корюшин и Ольга переживали в настоящий момент особо бурную, чреватую опасными ссорами и разводами фазу своего «служебного романа». Руденко приблизился к окну.
– Как вы можете работать в таком шуме? – стоя к Ольге спиной, с игривой интонацией спросил Руденко.
– Сама себе удивляюсь, – кокетливо ответила Ольга.
– А ведь это собака Милославской… – изумился Руденко, увидев Джемму, которую тут же узнал.
Поводок, сшитый из брезента, волочился по снегу. Джемма и вправду неистовствовала, она нещадно облаивала входящих и выходящих из отделения людей. Руденко, озабоченный и чувствующий что-то неладное, вернулся в кабинет.
– Что-то не нравится мне все это, – озадаченно произнес он, снимая трубку с рычага.
– Ты о чем? – насторожился Корюшин.
– Не может она вот так бегать беспризорной. Значит, что-то случилось. Не убежала же она от Яны!
Насчитав пятнадцать длинных гудков, он повесил трубку. Его лицо омрачилось.
– Та оно и есть, – задумчиво произнес он.
Корюшин ответил ему недоуменным взглядом. Руденко спустился на улицу в одном кителе. Джемма сразу же узнала его и кинулась к лейтенанту со всех ног.
– Ну чего-чего? – спрашивал он ее, в то время как Джемма скакала возле него, а порой норовила и лизнуть его в губы, высоко подпрыгнув.
– Где твоя хозяйка?
Джемма громогласно залаяла, сев на снег и неотрывно глядя своими умными темными глазами на удивленного Руденко.
– Дома ее нет, ты бегаешь сама по себе… Что-то случилось?
В ответ полетел истошный лай.
– Ну успокойся, успокойся, – вздохнул Руденко, ловя на себе насмешливые взгляды ментов, стоявших кружком на крыльце отделения. – Ты знаешь, где она?
Джемма обрадованно гавкнула и тут же умолкла. «Как в цирке», – подумал Руденко.
– Отведешь меня к ней?
– Гав! Гав! – услышал он в ответ.
– Хорошо-хорошо, пошли-ка, а то ты тут всех пугаешь, ишь ты, зверюга какая умная, хитрющая ты зверюга, Джемма, – Руденко похлопал Джемму по шелковистой спине.
Он поймал поводок, укоротил его и повел Джемму в отделение. Она не сопротивлялась, гордо ступая рядом с ним. Выслушав иронично-пошловатый комментарий приятеля, тоже старшего лейтенанта, Руденко поднялся с Джеммой на второй этаж. Собака успокоилась, но по ее упругим стремительным движениям и по тому, с какой одновременно опаской и надеждой вскидывала она голову и смотрела на Руденко – точно боялась, что он передумает искать ее хозяйку – было видно, что она напряжена и нетерпеливо ждет решительных действий. В коридоре Руденко столкнулся с Огурцовым. Тот сильно удивился, увидев начальника, ведущего на поводке собаку. Джемма угрожающе заурчала, и если бы не резкий рывок Руденко, дернувшего ее за ошейник, бросилась бы на Огурцова. Тот испуганно отскочил, попятился, с возмущением и страхом глядя на собаку.
– Какого хрена…
– Собака Милославской, – торжественно изрек Три Семерки, словно эта короткая фраза могла что-то объяснить потрясенному Огурцову. – С хозяйкой, видно, что-то случилось. Говорил ей, – по-медвежьи качнул он головой, – не лезь ты со своими пророчествами…
Он тяжело вздохнул. Джемма залаяла, стала рваться с поводка.
– Не любит она тебя, – усмехнулся Руденко.
– Ненормальная, – с опасливым презрением посмотрел на Джемму Огурцов.
– Ты вот что, – нахмурился Руденко, чьи сдвинутые на переносице брови говорили о напряженном мыслительном процессе в крупной круглой голове, – прихвати Самойлова с Канарейкиным и выходите. Женщина попала в беду, надо ей помочь.
Джемма, как показалось Руденко, с благодарностью взглянула на него.
* * *
– Ну что, – хмельными глазками посмотрел на Яну Шатап, – не придумала больше ничего?
Яна отрицательно покачала головой.
– «Уж полночь близится, а Германа все нет», – осклабился он, извлекая на свет божий остатки своих школьных знаний, – не везет тебе.
– Вам тоже не повезет, – Яне порядком надоели эти трое, – недолго вам осталось.
– Ну ты, – встал и нетвердой походкой направился к ней Шатап, – заткни свою глотку! У тебя осталось, – он посмотрел на запястье, – не больше двадцати часов. И запомни, от тебя требуется конкретная информация, а не всякие бредни.
– А что, может, развлечемся? – нагловато улыбнулся Хомяк, которому, видно, не терпелось сорвать свой гнев на Яне – побег Джеммы всколыхнул в нем море ненависти и злобы.
– А ты что, уже очухался? – усмехнулся подвыпивший Дема.
Вот уже на протяжении полутора часов бандиты накачивались водкой. Роковые капуста с огурцами смачно хрустели у них во рту. До Яны долетело пьяное и жаркое дыхание подошедшего Шатапа.
– А что, идея неплохая, – облизнул он пересохшие губы. – Может, это кое-что прояснит в твоей голове, – его маленькие глазки метали в Яну острые осколки ярости.
– Я – первый, – оживился еще больше Хомяк, – пропустим ее по кругу!
– Ты лечись, – пренебрежительно отозвался Шатап, – а мы с Демой над ней поупражняемся.
Видно, алкоголь вскружил им головы, расшевелив неудовлетворенные желания.
– А вы не боитесь, – стараясь не показывать страха, сказала Яна, – что Захарыч узнает о вашем свинстве, если у вас, конечно, хватит смелости его совершить?
– Ха-ха! – в один голос загоготали бандиты. – Думаешь, это его расстроит?
– Может, и расстроит, – хладнокровно сказала Яна, – и уж точно он не одобрит вашей самодеятельности, так что делайте выводы сами.
Шатап, переваривая услышанное, замер в двух шагах от Яны.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Джемма привела к двухэтажному особняку, расположенному у самого леса. Она рвалась с поводка, грозно оскалившись, но Руденко не сразу отпустил ее. Проехав мимо особняка, он приказал остановиться в лесу, и только тогда выпустил Джемму. Руденко с товарищами пришлось пешком преодолеть дистанцию в триста метров, отделяющую их от дачи. Три Семерки тяжело переступал, грузно проваливаясь в снег. Джемма, не издавая ни звука, во весь опор носилась от особняка до группы милиционеров и обратно.
– Никакой самодеятельности, – скомандовал немного взвинченный Руденко. – Мы с Огурцовым пойдем к воротам, а вы, – одарил он подчиненных внушительным взглядом – с тылу будете заходить. Понятно?
– Есть! – отдал честь Канарейкин.
Этот его жест посреди пустого заснеженного пространства выглядел весьма абсурдно и нелепо.
– Никаких действий самостоятельно не предпринимать, – еще раз повторил Руденко, который шел, пригибаясь, словно в него должны были стрелять.
У забора он дал команду жестом. Канарейкин и Самойлов завернули за угол.
– Давай я тебя подсажу, – Руденко сел на корточки, – залезешь и откроешь ворота.
Огурцов взобрался ему на спину. Три Семерки, словно поднимающий штангу спортсмен, стал медленно выпрямляться. Огурцов без труда перемахнул через забор. Вскоре ворота с глухим металлическим звуком открылись. Руденко вбежал во двор. Прислушался: тишина. Он широко зачерпнул рукою воздух, за мной, мол.
Джемма молча ждала его у двери.
– Дверь открыть сможем? – обратился он к Огурцову.
Тот кивнул и принялся за замок.
– Нет, – через минуту сказал он, – надо выбивать.
– Посторонись-ка, – Руденко пальнул из табельного «пээма» по замку. – Получилось! – обрадованно, точно был мальчиком и играл в войнушку, воскликнул он.
* * *
– Менты! – заорал Шатап.
Он выбежал, а потом вернулся в комнату. Дема и Хомяк обмерли от неожиданности. Шатап с силой хлопнул дверью.
– Обложили, суки…
«Вас обложили, а вы облажались, – иронично подумала Яна, – напоролись как свиньи».
В коридоре послышались тяжелые, гулкие шаги. Они быстро приближались.
– Не входи, сука, убью! – громогласно закричал Шатап и выпустил в дверь всю обойму.
Шум шагов стих. В доме повисла напряженная тишина.
– Отпусти женщину, и мы уйдем, – ровным голосом произнес Руденко.
Несмотря на это кажущееся спокойствие, Яна различила в его голосе тревожную нотку.
– Знаю я вас, – недоверчиво хмыкнул Шатап, – я тебя, мусор, предупредил. Только войди – прошибу башку твоей подружке.
Он судорожно перезарядил пистолет и, приблизившись вплотную к Яне, неожиданно зашел ей за спину. Приставив ствол к виску, правой рукой сдавил ей горло. И тут Хомяк подскочил к окну, которое осталось незанавешенным – за ним мелькнула быстрая тень. Разомкнув душившие Яну объятия, Шатап метнулся в сторону окна и, не задумываясь, выстрелил. Разбитое стекло наполнило воздух нестерпимо острым звоном. В комнату ворвался колючий зимний воздух. Тень исчезла. Это был усатый черноволосый милиционер. Видно, получив пулю, он упал. Не медля ни секунды, Шатап с яростным ожесточением подлетел к окну, решив добить противника. Внезапно он отскочил, но было поздно. Подобно диковинному сказочному чудовищу, через оконный проем, ощерившийся осколками стекла, на бандита обрушилась Джемма. Они вместе упали на пол, и прежде чем он что-то успел сообразить или нажать на курок, она вцепилась ему в глотку. Послышался хрип.
Хомяк и Дема оторопели. И тут дверь от сильного удара распахнулась и в комнату влетели Руденко с Огурцовым. Руденко, не целясь, выстрелил в Хомяка, попав тому в руку. Хомяк вскрикнул от боли, выпуская из рук пистолет. Медленно оседая на пол, он зажимал рукой плечо, при этом с невыразимой тоской глядя на Три Семерки. Дема удивленно уставился на Огурцова. Потом непроизвольно дернулся, открыл рот, словно что-то хотел сказать, но получил пулю в область солнечного сплетения.
– Ты что, Огурец, – глаза закатились, и он, не издав даже стона, рухнул на пол.
– Чего-чего? – насторожился Руденко. Он вспомнил опасения Милославской по поводу своего подчиненного, то, как бросалась на него Джемма и, не дожидаясь выстрела из поднятого на него Огурцовым пистолета, пальнул тому в ногу.
Огурцов взвыл от боли, стреляя куда-то в потолок. Он упал на пол и, держась за ногу, принялся кататься.
– Вот, значит, как, – подлетевший к нему Руденко оттолкнул в сторону пистолет и защелкнул на запястьях Огурцова наручники.
Потом, уже не торопясь, отстегнул другую пару наручников с его пояса и «заластал» стонущего Хомяка.
– Фу, – Яна пыталась отогнать Джемму от подмятого ею под себя Шатапа.
В этот момент в комнату вбежал Самойлов. Шапка съехала у него набок, щеки пылали. У него был слегка растерянный вид, который усугубило зрелище Огурцова в наручниках. Руденко одарил его выразительным взглядом.
– Никакой самодеятельности, – скомандовал немного взвинченный Руденко. – Мы с Огурцовым пойдем к воротам, а вы, – одарил он подчиненных внушительным взглядом – с тылу будете заходить. Понятно?
– Есть! – отдал честь Канарейкин.
Этот его жест посреди пустого заснеженного пространства выглядел весьма абсурдно и нелепо.
– Никаких действий самостоятельно не предпринимать, – еще раз повторил Руденко, который шел, пригибаясь, словно в него должны были стрелять.
У забора он дал команду жестом. Канарейкин и Самойлов завернули за угол.
– Давай я тебя подсажу, – Руденко сел на корточки, – залезешь и откроешь ворота.
Огурцов взобрался ему на спину. Три Семерки, словно поднимающий штангу спортсмен, стал медленно выпрямляться. Огурцов без труда перемахнул через забор. Вскоре ворота с глухим металлическим звуком открылись. Руденко вбежал во двор. Прислушался: тишина. Он широко зачерпнул рукою воздух, за мной, мол.
Джемма молча ждала его у двери.
– Дверь открыть сможем? – обратился он к Огурцову.
Тот кивнул и принялся за замок.
– Нет, – через минуту сказал он, – надо выбивать.
– Посторонись-ка, – Руденко пальнул из табельного «пээма» по замку. – Получилось! – обрадованно, точно был мальчиком и играл в войнушку, воскликнул он.
* * *
– Менты! – заорал Шатап.
Он выбежал, а потом вернулся в комнату. Дема и Хомяк обмерли от неожиданности. Шатап с силой хлопнул дверью.
– Обложили, суки…
«Вас обложили, а вы облажались, – иронично подумала Яна, – напоролись как свиньи».
В коридоре послышались тяжелые, гулкие шаги. Они быстро приближались.
– Не входи, сука, убью! – громогласно закричал Шатап и выпустил в дверь всю обойму.
Шум шагов стих. В доме повисла напряженная тишина.
– Отпусти женщину, и мы уйдем, – ровным голосом произнес Руденко.
Несмотря на это кажущееся спокойствие, Яна различила в его голосе тревожную нотку.
– Знаю я вас, – недоверчиво хмыкнул Шатап, – я тебя, мусор, предупредил. Только войди – прошибу башку твоей подружке.
Он судорожно перезарядил пистолет и, приблизившись вплотную к Яне, неожиданно зашел ей за спину. Приставив ствол к виску, правой рукой сдавил ей горло. И тут Хомяк подскочил к окну, которое осталось незанавешенным – за ним мелькнула быстрая тень. Разомкнув душившие Яну объятия, Шатап метнулся в сторону окна и, не задумываясь, выстрелил. Разбитое стекло наполнило воздух нестерпимо острым звоном. В комнату ворвался колючий зимний воздух. Тень исчезла. Это был усатый черноволосый милиционер. Видно, получив пулю, он упал. Не медля ни секунды, Шатап с яростным ожесточением подлетел к окну, решив добить противника. Внезапно он отскочил, но было поздно. Подобно диковинному сказочному чудовищу, через оконный проем, ощерившийся осколками стекла, на бандита обрушилась Джемма. Они вместе упали на пол, и прежде чем он что-то успел сообразить или нажать на курок, она вцепилась ему в глотку. Послышался хрип.
Хомяк и Дема оторопели. И тут дверь от сильного удара распахнулась и в комнату влетели Руденко с Огурцовым. Руденко, не целясь, выстрелил в Хомяка, попав тому в руку. Хомяк вскрикнул от боли, выпуская из рук пистолет. Медленно оседая на пол, он зажимал рукой плечо, при этом с невыразимой тоской глядя на Три Семерки. Дема удивленно уставился на Огурцова. Потом непроизвольно дернулся, открыл рот, словно что-то хотел сказать, но получил пулю в область солнечного сплетения.
– Ты что, Огурец, – глаза закатились, и он, не издав даже стона, рухнул на пол.
– Чего-чего? – насторожился Руденко. Он вспомнил опасения Милославской по поводу своего подчиненного, то, как бросалась на него Джемма и, не дожидаясь выстрела из поднятого на него Огурцовым пистолета, пальнул тому в ногу.
Огурцов взвыл от боли, стреляя куда-то в потолок. Он упал на пол и, держась за ногу, принялся кататься.
– Вот, значит, как, – подлетевший к нему Руденко оттолкнул в сторону пистолет и защелкнул на запястьях Огурцова наручники.
Потом, уже не торопясь, отстегнул другую пару наручников с его пояса и «заластал» стонущего Хомяка.
– Фу, – Яна пыталась отогнать Джемму от подмятого ею под себя Шатапа.
В этот момент в комнату вбежал Самойлов. Шапка съехала у него набок, щеки пылали. У него был слегка растерянный вид, который усугубило зрелище Огурцова в наручниках. Руденко одарил его выразительным взглядом.