Страница:
Этот момент оказался знаменательным для них обоих, о чем они тогда еще и сами не знали. Он связал их души каким-то непостижимым образом. До этого он лишь исполнял то, что она велела ему сделать. Но с этого момента он стал верить в то, во что верила она. И это пришло к нему совершенно независимо от его воли. Для него она стала олицетворением самой жизни. Он готов был сделать что угодно, только бы она больше так не кричала.
Мать осталась в его памяти как прекраснейшая из женщин. Время не ослабило этого впечатления. Он помнил Юмико с такой отчетливостью, какой другому не добиться, даже просматривая старые фотографии.
Вплоть до самой ее смерти, когда мать надо было готовить к погребению, не видел Ничирен ее наготы. Единственное воспоминание о ней, которое он бы хотел вытравить из памяти, связано с эпизодом, когда он приподнял ее саван и увидел ее лицо, которое даже смерть была не в силах испортить, и ее обезображенное маленькое тельце.
Мейничи. В этот день, пока ее сын стоял на коленях у ее могилы, Юмико снова была живой. Он чувствовал ее любящую душу, окутывающую его подобно мантии.
Проснувшись в бледном свете этого утра, Ничирен ощутил безысходную тоску. Она не оставляла его, пока он облачался по случаю мейничив торжественные одежды. Во сне он видел Марианну Мэрок. Она целовала его и шептала ему на ухо что-то с такой нежностью, что он не смог удержать слез.
И проснулся, изо всех сил напрягая слух, чтобы услышать ее слова. Что она ему шептала? Он этого не помнил, но ему надо было это узнать. Слова плавали где-то в подсознании, будто дразня. Он скорее чувствовал их, а не слышал.
Но теперь, ощущая, как душа Юмико обнимает его плечи, он забыл свою тоску. Не отдавая себе отчета, он даже вздохнул, как в детстве. Он вспомнил тот день, когда она закричала, увидев его кровь. Потом она попросила его объяснить свое поведение.
— Почему ты забил собаку насмерть? -спросила она.
Прошло некоторое время, прежде чем он ответил, понимая, что сейчас произойдет важный разговор.
— Я был зол, -ответил он наконец.
— Зол на кого? -глаза Юмико, кажется, заглядывали ему в самую душу.
— На мальчишек в школе. Они меня дразнят, потому что я чужак. Они говорят, что я вовсе не японец. Они все против меня.
Юмико не спускала с него глаз.
— И ты давал им возможность увидеть, что ты страдаешь?
—Да, и не раз. Но ведь они высмеивают меня, обзываются. Даже иногда бросают в меня камни.
—Но почему ты не обратишь свою злость против них? Почему ты выместил ее на невинной твари?Он повесил голову, чувствуя глубокий стыд.
— Я их боюсь.
— Страх здесь не причем, — решительно возразила Юмико. — Это сугубо дело чести. Спроси своего сэнсея, и он скажет тебе то же самое.
В глазах Юмико уже не было слез, и она отстранилась от него. Тецу но кокоро,ее железный дух, вернулся в Юмико, и слова, что она сейчас произносила, разили, как пули, в самое его сердце.
— У тебя не будет чести, пока ты не повернешься к нимлицом, пока ты не докажешь им, что они не правы.
Мейничи.Ничирен вдыхал в себя память Юмико, вдыхал ее железный дух, ее живое наследие.
Ему не требовалось напоминаний его Источника о том, какой сегодня день. И поэтому его страшно удивило, что этот вопрос всплыл при разговоре, когда он накануне подключился к международной линии.
— На могиле своей матери ты зажжешь сандаловые палочки и преклонишь колени в молитве, — сказал Источник таким тоном, будто речь шла о деловой встрече.
Ничирен вспылил:
— Мейничи— сугубо семейный ритуал. Ты не имеешь права вмешиваться в него.
— Напротив, — возразил Источник. — Я на это имею полное право. Есть еще один ритуал, который тебе необходимо выполнить, и только я могу наставить тебя.
Ничирен внимательно выслушал, что Источник ему сообщил после этого. Затем не выдержал и изумился:
— Просто непостижимо, откуда ты все это знаешь?
— Я знаю о тебе все, что мне надо знать, — ответил Источник электронным голосом, по которому было невозможно даже догадаться, какого пола говорящий. — Именно таким образом тебя и привлекли к сотрудничеству. Зная о тебе многое, я могу держать тебя под контролем. И дисциплина оказывает на тебя благотворное влияние, делая из тебя нечто большее, нежели просто наемного убийцу. Жизнь не может измеряться количеством людей, которых ты прикончил. Это бессмысленно, это распад личности.
Ничирен ничего не ответил. Он почему-то думал о Марианне: о том, как он почти спас ее, как ему не хватило какого-то миллиметра, чтобы дотянуться до нее. Ветер, дождь и осыпающаяся земля помешали ему спасти ее. Силы природы. Да и сам он, видимо, более искусен в том, чтобы отнимать человеческие жизни, чем в том, чтобы спасать их. Мысль эта перекликалась со словами матери.
Солнечное тепло ласкало ему спину, как это некогда делали сильные руки Юмико, омывая его, когда он был так болен, что мог не делать это сам. Он поднял глаза, бросил взгляд мимо маленького надгробия. Увидел множество таких же могил. Между ними по узким проходам сновали люди, своими цветастыми одеждами оживляя пейзаж. Если бы не эти яркие движущиеся сгустки красок, кладбище было бы сплошь серо-зеленым.
Ничирен посмотрел направо от себя. Там был незанятый клочок земли, зарезервированный для него самого. Откуда Источнику известно про него? Я знаю о тебе все, что мне надо знать.Ничирен передвинулся на пустой участок, достал из складок кимоно маленькую садовую лопатку, отсчитал точно шесть сантиметров от левого нижнего угла участка.
Вонзил лопатку в дерн.
Никто на него не смотрел: люди ходят по кладбищу, опустив глаза, погруженные в воспоминания. Копнул еще раз, на глубину штыка лопатки, потом запустил в землю пальцы, боясь попортить то, что, по словам Источника, лежало там, дожидаясь его.
Скоро его пальцы наткнулись на какой-то пакет. Аккуратно обкопав его со всех сторон, как это делают археологи, обнаружив что-нибудь интересное, он извлек его из земли. Пакет был продолговатый, примерно восемнадцать сантиметров на двенадцать, обмазанный сверху каким-то защитным покрытием. Отряхивая свою находку от земли, Ничирен подумал, что пакет лежит здесь давно, пожалуй, еще со времен войны, потому что завернут в бумагу, а не в полиэтилен, в который его наверняка завернули бы, если бы закапывали в более поздний период.
Он развернул пакет. Внутри его была бумажная куколка, какие делала Юмико. Без сомнения, эта нингиобыла изготовлена ею. Хотя она и пожелтела от времени, но стиль угадывался безошибочно.
Сломай куклу.
Вот что велел ему сделать Источник. Но как сломать ее? Ведь эту куколку делали руки его матери. Как он мог сломать ее?
Но Ничирен был человеком дисциплинированным.
— Ты убийца, -говорил Источник при его вербовке. — Ты отнимаешь у людей жизнь с таким бессердечием, что просто дух захватывает. Но вот это ведь и страшно: не ради же этого ты появился на свет, поверь мне. Ты же не тот ангел мщения, за которого тебя принимала твоя мать и кем хотела тебя видеть. Ты же не зверь, таящийся в ночи.
—Я Ничирен, -сказал он, будто этим все было сказано.
— И имя это тебе тоже дала она.
—Она верила в меня. Она была единственной, кто всегда верил в меня.
—Она верила в смерть. Только в одну смерть. А я верю в тебя.
Ничирен сломал куклу.
Внутри ее оказался кусок жадеита цвета лаванды с выгравированной на нем задней частью тигра. Чувствуя, как у него перехватило дыхание, он достал замшевый кошелечек, который Марианна сунула ему тогда в руку, и открыл его. Вытряс из него его содержимое на ладонь рядом с задней частью тигра.
Плечи, шея, свирепо оскаленная пасть. Два куска лавандового жадеита сложились вместе, составив целое животное. Половинка фу.
Приращение силы.
Цунь Три Клятвы улыбнулся.
— Ничего, — вежливо сказал он. — Я знаю вас почти так же долго, как и Эндрю Сойера, мистер Ынг. И я понимаю, что беседуя с вами, я говорю с ним. — Он дружески потрепал его по плечу. — В любом случае, было совершенно необходимо, чтобы эта встреча состоялась до понедельника.
Питер Ынг кивнул.
— Тай-пэньпонял срочный характер встречи. Не имея возможности придти сам, он прислал меня. Полагаю, вы удовлетворены таким его решением?
— Вполне удовлетворен, мистер Ынг. Вполне.
Только что минуло девять. Двое китайцев сидели в большой каюте джонки Цуня Три Клятвы, оборудованной под офис. Южная ночь, спустившаяся над Абердинской бухтой, пыталась побороть ослепительный свет фонарей и неоновых реклам, озарявших колонию.
Цунь Три Клятвы закрыл глаза и почувствовал тихое покачивание джонки. Все будет в порядке, -повторил он про себя, стараясь унять тревожный стук сердца. — Не теряй веры.
Появилась одна из его дочерей, неся поднос, на котором стоял чайник, чашки, маленькие тарелки и блюдо со свежесваренными моллюсками.
— Говорят, эта пища джоночников укрепляет дух лучше всякой другой. — Цунь Три Клятвы открыл глаза, любуясь, как его дочка точными и аккуратными движениями рук сервирует стол. Я хорошо их вымуштровал, моих детей, -подумал он.
— Надеюсь, вы голодны, мистер Ынг. Питер Ынг, одетый как всегда безукоризненно в темно-серый легкий костюм, белую рубашку, сизый галстук в белый горошек и черные лакированные туфли, наклонил голову.
— Я всегда голоден в это время суток, почтенный Цунь, — вежливо ответил он, несмотря на тревожное чувство в области желудка, посещавшее его всегда, лишь только он ступал на борт какого-нибудь судна.
Хотя джонка и стояла на якоре, хотя качка и была чисто символической. Одной мысли о том, что под его ногами водная стихия, было достаточно, чтобы все внутри его начинало переворачиваться.
Когда он был ребенком, старший брат затащил его в воду. Это была безобидная шалость, но Питер на всю жизнь запомнил с необычайной ясностью свои ощущения, когда он, наглотавшись воды, ушел под гребень набегающей волны и оказался погребенным в бездушном зеленоватом мраке.
Тай-пэнь, узнав во время их совместной поездки на пароме в Аомынь (европейцы называют его Макао) об этой слабости Ынга — странной в рожденном на острове китайце, посоветовал обратиться к психотерапевту. Ынг так никогда и не смог заставить себя сходить на прием к врачу с таким мудреным названием. Он не верил, что медицина чужеземцев может ему чем-либо помочь.
Теперь, принимаясь за пищу, предложенную гостеприимным хозяином джонки, он призвал на помощь все свои внутренние силы — вернее, не все, а именно те, что управляли мышцами желудка, — чтобы не показать своей слабости.
По обычаю, во время еды они разговаривали лишь о тривиальных материях: о погоде, о детях Цуня, о семье Ынга и так далее. Оба тщательно избегали разговора о делах, даже таких, которые их непосредственно не касались.
Наконец дочка вернулась, чтобы убрать со стола тарелки и заменить пустой чайник на полный. Также она принесла бутылку «Джонни Уокера» с черной этикеткой и пару граненых стаканов.
Теперь, -подумал Питер Ынг, — уже скоро.Тай-пэньвызвал его к себе сразу же по получении приглашения от Цуня Три Клятвы.
— Обстановка начинает накаляться, — сказал он. На лице его была тихая улыбка, что всегда указывало на то, что он над чем-то серьезно задумался. — Похоже, почтенный Цунь хочет со мной встретиться сегодня вечером. — Он испытующе посмотрел на Питера. — Я хочу, чтобы ты пошел вместо меня. Это полезно по двум причинам. Это покажет Цуню, что я хочу выслушать его, но не сгораю от любопытства. Кроме того, с тобой он будет менее осмотрительным и сболтнет тебе — намеренно или случайно — то, чего он никогда бы мне не сказал.
— А если у него к нам деловое предложение?
— О, у него есть предложение, не сомневайся, — сказал Сойер, откидываясь в кресле. — Давай уклончивые ответы, Питер. Это, я думаю, самая верная тактика. Цунь будет настаивать на скорейшем заключении сделки. Крайним сроком он назначит, по-видимому, понедельник, когда открывается биржа. Но даже если его предложение будет звучать заманчиво, ты сразу не соглашайся. Если мы решим, что оно заслуживает интереса, мы все равно будем тянуть до самого последнего — до воскресного вечера, — прежде чем покажем, что заинтересовались его предложением. В этом случае мы, без сомнения, сможем выторговать для себя лучшие условия, чем те, на которые пришлось бы согласиться сейчас.
И вот теперь, наблюдая, как Цунь наливает в чашки крепкого, подслащенного чая, а в стаканы — виски, Питер Ынг мучился. Пища, которую он только что проглотил, хотя и легкая, лежала у него в желудке свинцом. Он сделал три глубоких вдоха и, отхлебнув горячего, сладкого чая, почувствовал себя лучше.
— Мистер Ынг, — начал Цунь Три Клятвы, — ваши фирмы и моя никогда не сотрудничали. Об этом все знают. В тех сферах, где наши интересы пересекались, мы всегда были непримиримыми конкурентами. Но до вражды никогда дело не доходило. Поправьте меня, если я неправ.
Его пауза осталась без ответа. Цунь Три Клятвы удовлетворенно кивнул, довольный.
— Наши торговые дома всегда были сильными конкурентами по множеству причин, и наша гибкость — не последняя из них. Ведь повсеместно и повседневно требуется смена деловой политики. Особенно здесь. За последние десять лет мы все были свидетелями целого ряда всплесков и в политике, и в бизнесе, которые буквально преобразили Гонконг. И они же изменили наше видение будущего. Уход Маттиаса и Кинга тоже вызовет изменения, пожалуй, не очень приятные для всех нас.
— Это точно, — согласился Ынг. — Во всяком случае, на ближайшее будущее для всех деловых людей Гонконга последствия будут катастрофическими.
К удивлению Ынга, Цунь улыбнулся.
— Ну, возможно, и не для всех, мистер Ынг.
— Простите, я вас не совсем понял. Питер напрягся, пытаясь понять все нюансы, скрытые в последних словах собеседника.
— Я готов поделиться с вами секретной информацией, — сказал Цунь Три Клятвы. — Но прежде был бы признателен, если бы ваш тай-пэньпредставил свидетельство своей искренности.
— Разве мое прибытие сюда по первому вашему требованию не является таковым?
— Возможно, — ответил Цунь, но тон его голоса говорил о том, что он так не считает. — Однако я бы хотел знать, пожелает ли Эндрю Сойер рискнуть многим, чтобы загрести в ближайшие месяцы в полном смысле этого слова кучу денег.
Ынг задумался на мгновение, вспоминая данные ему инструкции.
— Деньги, — сказал он, — есть источник нашего процветания. Только мертвый и уже зарытый в землю бизнесмен не хочет делать деньги. Тем не менее, с годами учишься обуздывать, так сказать, жажду наживы, вырабатывая в себе мудрую осторожность.
Сказать так, -подумал Цунь Три Клятвы, — значит ничего не сказать. Однако и это говорит мне о многом. Отсюда и будем исходить. Когда река встречает на своем пути скалу, она меняет русло.
—Конечно, — сказал он. — Кредо богатого человека: умеренность, выдержка и терпение. Я понимаю. — Он взглянул на часы, стоявшие на письменном столе. — Но я вижу, мы с вами засиделись. В мои намерения не входило надолго отрывать вас от дел. Пожалуйста, примите мои извинения.
Ынг запаниковал. Он понял, что его выставляют за дверь. Он понял также, что если он вернется к Сойеру с пустыми руками, когда маячила выгодная сделка, ему завтра же будет вручен красный конверт с выходным пособием. Будь ты трижды доверенным человеком компании, — тай-пэнь никогда не простит тебе такого ляпсуса.
— Почтенный Цунь, — сказал он, пожалуй, немного поспешно, — мне кажется, я не совсем ясно выразился. Вы должны извинить меня. Я не так скор на ногу, как мой тай-пэнь. Мои родители были медлительными и терпеливыми людьми, и меня они воспитали в том же духе.
Клянусь Восемью Бессмертными Пьяницами, -подумал Цунь, — да он настоящий златоуст. При виде такой смиренности любой гвай-ло полез бы в карман за мелочью, чтобы подать ему на пропитание.
—Терпение — прекрасное качество, — заметил он небрежным тоном, чтобы показать, что не обиделся, но когда у нас на доске возникает кай хо,мы должны мгновенно заполнить этот пробел, иначе нас обыграют.
— Вот и мой тай-пэнь тоже так всегда говорит, — сказал Ынг, прижимая руки к груди и как бы демонстрируя этим жестом облегчение, которое он почувствовал.
— Хорошо, — сказал Цунь Три Клятвы, кивнув для пущей убедительности. — А теперь позвольте мне сообщить вам по секрету, что решение компании «Маттиас и Кинг» покинуть колонию позволяет предвидеть изменения в их деловых проектах. Особенно долговременных.
Пульс Ынга участился. Он почувствовал, куда клонит Цунь и постарался умерить свое возбуждение.
— Как вам, вероятно, известно, — продолжал Цунь, — Маттиас, Кинг и я являемся партнерами коммунистов по Камсангскому проекту в провинции Гуандун. Маттиас и Кинг уведомили меня, что они выходят из дела. Конечно, они предложили мне выкупить их акции через Пака Ханмина. Но, честно говоря, я не могу себе сейчас позволить так далеко заходить: это может поставить под угрозу мой собственный бизнес. Так что я предлагаю их третью часть проекта вашему торговому дому.
Тысячи вопросов теснились и голове Ынга. Почему он делает свое предложение именно компании «Сойер и сыновья»? Почему, например, не «Союзу пяти звезд», главному собственнику на Новых Территориях? Было бы логичнее предложить именно им. И действительно ля Маттиас и Кинг предлагали свою долю Цуню? Может, он врет насчет причин, по которым он отклонил это предложение? Ну и многие другие. Но Питер понимал, что он не может задать ни одного из этих вопросов. Не может даже выказать своего интереса.
— Камсанг, — осторожно заметил он, — дорогостоящий проект, если моя информация верна.
Цунь Три Клятвы кивнул.
— Шесть миллиардов долларов США.
Ынг чуть не поперхнулся виски. Лян та мадэ! -подумал он. — Эдакого ценника не увидишь ни на каком энергетическом проекте!
—Но, — продолжал Цунь, — потенциальные доходы практически безграничны. Если удастся достроить Камсанг и запустить его.
Глаза Ынга сузились.
— Какие-нибудь проблемы?
— Будущее Гонконга и большей части южного Китая зависит напрямую от Камсангского проекта, — ответил Цунь. — Наши энергетические ресурсы, мягко говоря, ограничены. Кроме того, вы не хуже меня знаете, что с нами случится, если прекратить подачу воды. Камсанг же предназначен не только для того, чтобы снабжать нас электричеством, но и решить проблему водоснабжения. Полностью.
Ынг выпрямился в кресле.
— Никогда об этом не сдыхал.
— Естественно. Это же секретный проект. Камсанг обеспечит дешевое опреснение воды при любой концентрации солей.
— Превращение морской воды в питьевую? Цунь Три Клятвы кивнул.
— Никаких ограничений в водоснабжении для гонконгцев! Вода в любое время суток и в любых количествах!
— И какие же проблемы?
— Советы, — с сокрушенным видом ответил Цунь. — Они уже дважды пытались сорвать проект. И, надо полагать, будут пытаться снова и снова. Вот в этом и состоит главный риск. И он многократно возрастет, если Советы выведают секреты Камсанга. — Он испытующе посмотрел на Ынга. — Так что вы сами понимаете, почему мне нужен ответ от вашего торгового дома немедленно.
В голове у Ынга творилось Бог знает что.
— Я должен обсудить это с тай-пэнем.
—Мистер Ынг, — сказал Цунь Три Клятвы, подымаясь, — я говорю не о днях, а о часах.
Питер кивнул, тоже вставая.
— Я понимаю.
— Хорошо. — Цунь Три Клятвы величественно взмахнул рукой. — Мой сынок проводит вас. Ынг поклонился.
— Спасибо за гостеприимство, тай-пэнь.
Цунь Три Клятвы проследил, как Питера Ынга проводили по трапу на берег. Затем он тихо позвал кого-то. В узком коридорчике из тени возникла неясная фигура.
— Извини, что заставил тебя ждать, боу-сек.Это слово означает «драгоценный камень».
— Ничего, — ответила Блисс, заходя в каюту. — А-маугостила меня восхитительным ужином.
Блисс по привычке называла Дочку Номер Один, свою старшую сестру, своей а-ма,то есть «матерью».
— Ты мне хочешь что-то сообщить. — Цунь произнес это без вопросительной интонации, наливая им обоим виски в чистые стаканы, которые он достал из ящика стола.
— Джейк Мэрок в Японии.
— Вот как? — он повернулся к ней. — За судьбу Джейка Мэрока! Они выпили.
— Как-то странно пить такой тост, — сказала она. — Будто мы с тобой творцы его судьбы.
— Что за мысли, боу-сек!Будто ты не знаешь, что судьба не делается людьми. Она есть часть природы вещей.
В ее глазах был страх.
— Может быть,.. — начала она и остановилась. — Может быть, ты мне теперь скажешь, зачем тебе надо было, чтобы я направила его в Японию? Его лицо потемнело.
— Ты выполняла волю йуань-хуань. -В данном контексте это слово могло означать «кольцо» или «круг». — Я не мог бы любить тебя больше, даже если бы ты была моей родной дочерью. А ведь я считаю тебя таковой, боу-сек,но в то же время выделяю тебя среди своих детей. Тебя мне прислали на воспитание и обучение. И ты знаешь многое из того, о чем другие мои дети не знают. Одной тебе ведома правда.
Он пристально смотрел на нее.
— Ничто не должно изменять предначертания йуань-хуань.
Кажется, прошла вечность, прежде чем он перевел взгляд с нее на стол, где лежал перекидной календарь.
— К сегодняшнему дню, — сказал он, меняя тему, чтобы избавить ее от лишних упреков, — Ничирен уже должен найти свою часть фу. -Он посмотрел на нее, будто принимая какое-то решение.
— Я не солгал тебе. Его направили туда, чтобы он действительно возвратил себе свою часть фу.
—Но зачем? Какое значение она может иметь в современном мире?
— Она заключает в себе силу. Силу, которой ее наделили давным-давно.
— Силу делать что?
— Этого я не могу сказать. Возможно, сама жизнь даст ответ на твой вопрос.
Какое-то время они сидели молча. Блисс потупила голову, словно в такой позе ей лучше думалось.
— Отец, кто еще включен в йуань-хуань2 -спросила она наконец.
На мгновение ей показалось, что он сейчас взорвется от возмущения. Он вскочил, но тут же какая-то поразительная мысль пришла ему в голову и он рухнул в кресло, как подкошенный.
— Поразительные вещи, — сказал он тихо, — творятся в этом мире. Раньше никто из моей семьи не осмелился бы задать мне такой вопрос. И вот извольте! Его задаешь мне ты! Женщина!
Он покачал головою.
— Отец, — сказала она, приближаясь к нему. — Я не хотела гневить тебя.
Она опустилась перед ним на колени, склонив голову.
— Не надо так, — сказал он. — Не надо, доченька. Но внутренне он не мог не растаять от такого дочернего послушания. Что поделаешь? Такой уж она человек: послушание и преданность странным образом сочетаются в ней с независимостью. Впрочем, и это тоже результат воспитания, которое он ей дал.
— Даже тебе, курьеру йуань-хуань.такие вещи не положено знать, — сказал он назидательным тоном. — Во многие тайны этой организации тебя нельзя посвящать.
— Но почему? Джейк неизбежно начнет задавать вопросы. Чем дольше мы будем вместе, тем больше вопросов он задаст. И что же, в ответ я должна молчать?
Он долго не отвечал, и Блисс не знала, то ли он не слышал, что она сказала, то ли он просто не хотел отвечать.
— В настоящее время важно, чтобы Джейк знал как можно меньше, — наконец произнес он. — Это входит в твое задание. Я понимаю, это нелегко. Но задание есть задание, и оно должно быть выполнено... Ты знаешь меня, боу-сек.Знаешь лучше, чем кто-либо из всех моих детей. Лучше, чем когда-либо знала моя жена. Я — традиционалист. Отказ от наследия предков чреват только одним пеплом. Поддержание традиций, которые сделали нас такими, каковы мы есть на сей день, — это наша обязанность, если мы не хотим конца нашей культуры. Гвай-лозабрали у нас очень много, но хотят еще больше. Они ненасытны. Они не остановятся, пока не заберут у нас все.
Цунь Три Клятвы смотрел на нее своими старыми-престарыми глазами. Ему очень хотелось дотронуться до нее, хоть это и не принято в китайской культуре. Она ему была так дорога, сердце его было полно такой любви к ней и боли за свою страну, что оно, казалось, не выдержит и разорвется. Его рука дернулась, но осталась лежать на подлокотнике кресла.
— Никогда не отказывайся от традиций, — сказал он наконец. — Не поддавайся соблазнам перенять деловую хватку американцев, аффектацию английского «общества». В один прекрасный день тебя может потянуть к западным ценностям: их быстрым автомобилям, их хищнической философии. Ты можешь почувствовать, что тебе хочется стать своей среди них и забыть край, который взрастил тебя.
Блисс чувствовала отца рядом с собой. Это, по идее, должно было бы ее успокоить, но сейчас она, наоборот, дрожала от ощущения обеспокоенности и страха, волнами исходившими от него.
— Я выполню то, что от меня требует йуань-хуань, -заверила она его.
Цунь Три. Клятвы посмотрел на нее с нежностью. Он поднял свой стакан и залпом допил виски.
Мать осталась в его памяти как прекраснейшая из женщин. Время не ослабило этого впечатления. Он помнил Юмико с такой отчетливостью, какой другому не добиться, даже просматривая старые фотографии.
Вплоть до самой ее смерти, когда мать надо было готовить к погребению, не видел Ничирен ее наготы. Единственное воспоминание о ней, которое он бы хотел вытравить из памяти, связано с эпизодом, когда он приподнял ее саван и увидел ее лицо, которое даже смерть была не в силах испортить, и ее обезображенное маленькое тельце.
Мейничи. В этот день, пока ее сын стоял на коленях у ее могилы, Юмико снова была живой. Он чувствовал ее любящую душу, окутывающую его подобно мантии.
Проснувшись в бледном свете этого утра, Ничирен ощутил безысходную тоску. Она не оставляла его, пока он облачался по случаю мейничив торжественные одежды. Во сне он видел Марианну Мэрок. Она целовала его и шептала ему на ухо что-то с такой нежностью, что он не смог удержать слез.
И проснулся, изо всех сил напрягая слух, чтобы услышать ее слова. Что она ему шептала? Он этого не помнил, но ему надо было это узнать. Слова плавали где-то в подсознании, будто дразня. Он скорее чувствовал их, а не слышал.
Но теперь, ощущая, как душа Юмико обнимает его плечи, он забыл свою тоску. Не отдавая себе отчета, он даже вздохнул, как в детстве. Он вспомнил тот день, когда она закричала, увидев его кровь. Потом она попросила его объяснить свое поведение.
— Почему ты забил собаку насмерть? -спросила она.
Прошло некоторое время, прежде чем он ответил, понимая, что сейчас произойдет важный разговор.
— Я был зол, -ответил он наконец.
— Зол на кого? -глаза Юмико, кажется, заглядывали ему в самую душу.
— На мальчишек в школе. Они меня дразнят, потому что я чужак. Они говорят, что я вовсе не японец. Они все против меня.
Юмико не спускала с него глаз.
— И ты давал им возможность увидеть, что ты страдаешь?
—Да, и не раз. Но ведь они высмеивают меня, обзываются. Даже иногда бросают в меня камни.
—Но почему ты не обратишь свою злость против них? Почему ты выместил ее на невинной твари?Он повесил голову, чувствуя глубокий стыд.
— Я их боюсь.
— Страх здесь не причем, — решительно возразила Юмико. — Это сугубо дело чести. Спроси своего сэнсея, и он скажет тебе то же самое.
В глазах Юмико уже не было слез, и она отстранилась от него. Тецу но кокоро,ее железный дух, вернулся в Юмико, и слова, что она сейчас произносила, разили, как пули, в самое его сердце.
— У тебя не будет чести, пока ты не повернешься к нимлицом, пока ты не докажешь им, что они не правы.
Мейничи.Ничирен вдыхал в себя память Юмико, вдыхал ее железный дух, ее живое наследие.
Ему не требовалось напоминаний его Источника о том, какой сегодня день. И поэтому его страшно удивило, что этот вопрос всплыл при разговоре, когда он накануне подключился к международной линии.
— На могиле своей матери ты зажжешь сандаловые палочки и преклонишь колени в молитве, — сказал Источник таким тоном, будто речь шла о деловой встрече.
Ничирен вспылил:
— Мейничи— сугубо семейный ритуал. Ты не имеешь права вмешиваться в него.
— Напротив, — возразил Источник. — Я на это имею полное право. Есть еще один ритуал, который тебе необходимо выполнить, и только я могу наставить тебя.
Ничирен внимательно выслушал, что Источник ему сообщил после этого. Затем не выдержал и изумился:
— Просто непостижимо, откуда ты все это знаешь?
— Я знаю о тебе все, что мне надо знать, — ответил Источник электронным голосом, по которому было невозможно даже догадаться, какого пола говорящий. — Именно таким образом тебя и привлекли к сотрудничеству. Зная о тебе многое, я могу держать тебя под контролем. И дисциплина оказывает на тебя благотворное влияние, делая из тебя нечто большее, нежели просто наемного убийцу. Жизнь не может измеряться количеством людей, которых ты прикончил. Это бессмысленно, это распад личности.
Ничирен ничего не ответил. Он почему-то думал о Марианне: о том, как он почти спас ее, как ему не хватило какого-то миллиметра, чтобы дотянуться до нее. Ветер, дождь и осыпающаяся земля помешали ему спасти ее. Силы природы. Да и сам он, видимо, более искусен в том, чтобы отнимать человеческие жизни, чем в том, чтобы спасать их. Мысль эта перекликалась со словами матери.
Солнечное тепло ласкало ему спину, как это некогда делали сильные руки Юмико, омывая его, когда он был так болен, что мог не делать это сам. Он поднял глаза, бросил взгляд мимо маленького надгробия. Увидел множество таких же могил. Между ними по узким проходам сновали люди, своими цветастыми одеждами оживляя пейзаж. Если бы не эти яркие движущиеся сгустки красок, кладбище было бы сплошь серо-зеленым.
Ничирен посмотрел направо от себя. Там был незанятый клочок земли, зарезервированный для него самого. Откуда Источнику известно про него? Я знаю о тебе все, что мне надо знать.Ничирен передвинулся на пустой участок, достал из складок кимоно маленькую садовую лопатку, отсчитал точно шесть сантиметров от левого нижнего угла участка.
Вонзил лопатку в дерн.
Никто на него не смотрел: люди ходят по кладбищу, опустив глаза, погруженные в воспоминания. Копнул еще раз, на глубину штыка лопатки, потом запустил в землю пальцы, боясь попортить то, что, по словам Источника, лежало там, дожидаясь его.
Скоро его пальцы наткнулись на какой-то пакет. Аккуратно обкопав его со всех сторон, как это делают археологи, обнаружив что-нибудь интересное, он извлек его из земли. Пакет был продолговатый, примерно восемнадцать сантиметров на двенадцать, обмазанный сверху каким-то защитным покрытием. Отряхивая свою находку от земли, Ничирен подумал, что пакет лежит здесь давно, пожалуй, еще со времен войны, потому что завернут в бумагу, а не в полиэтилен, в который его наверняка завернули бы, если бы закапывали в более поздний период.
Он развернул пакет. Внутри его была бумажная куколка, какие делала Юмико. Без сомнения, эта нингиобыла изготовлена ею. Хотя она и пожелтела от времени, но стиль угадывался безошибочно.
Сломай куклу.
Вот что велел ему сделать Источник. Но как сломать ее? Ведь эту куколку делали руки его матери. Как он мог сломать ее?
Но Ничирен был человеком дисциплинированным.
— Ты убийца, -говорил Источник при его вербовке. — Ты отнимаешь у людей жизнь с таким бессердечием, что просто дух захватывает. Но вот это ведь и страшно: не ради же этого ты появился на свет, поверь мне. Ты же не тот ангел мщения, за которого тебя принимала твоя мать и кем хотела тебя видеть. Ты же не зверь, таящийся в ночи.
—Я Ничирен, -сказал он, будто этим все было сказано.
— И имя это тебе тоже дала она.
—Она верила в меня. Она была единственной, кто всегда верил в меня.
—Она верила в смерть. Только в одну смерть. А я верю в тебя.
Ничирен сломал куклу.
Внутри ее оказался кусок жадеита цвета лаванды с выгравированной на нем задней частью тигра. Чувствуя, как у него перехватило дыхание, он достал замшевый кошелечек, который Марианна сунула ему тогда в руку, и открыл его. Вытряс из него его содержимое на ладонь рядом с задней частью тигра.
Плечи, шея, свирепо оскаленная пасть. Два куска лавандового жадеита сложились вместе, составив целое животное. Половинка фу.
Приращение силы.
* * *
Я должен принести нижайшие извинения тай-пэня, -сказал Питер Ынг. — Но он никак не смог принять ваше приглашение.Цунь Три Клятвы улыбнулся.
— Ничего, — вежливо сказал он. — Я знаю вас почти так же долго, как и Эндрю Сойера, мистер Ынг. И я понимаю, что беседуя с вами, я говорю с ним. — Он дружески потрепал его по плечу. — В любом случае, было совершенно необходимо, чтобы эта встреча состоялась до понедельника.
Питер Ынг кивнул.
— Тай-пэньпонял срочный характер встречи. Не имея возможности придти сам, он прислал меня. Полагаю, вы удовлетворены таким его решением?
— Вполне удовлетворен, мистер Ынг. Вполне.
Только что минуло девять. Двое китайцев сидели в большой каюте джонки Цуня Три Клятвы, оборудованной под офис. Южная ночь, спустившаяся над Абердинской бухтой, пыталась побороть ослепительный свет фонарей и неоновых реклам, озарявших колонию.
Цунь Три Клятвы закрыл глаза и почувствовал тихое покачивание джонки. Все будет в порядке, -повторил он про себя, стараясь унять тревожный стук сердца. — Не теряй веры.
Появилась одна из его дочерей, неся поднос, на котором стоял чайник, чашки, маленькие тарелки и блюдо со свежесваренными моллюсками.
— Говорят, эта пища джоночников укрепляет дух лучше всякой другой. — Цунь Три Клятвы открыл глаза, любуясь, как его дочка точными и аккуратными движениями рук сервирует стол. Я хорошо их вымуштровал, моих детей, -подумал он.
— Надеюсь, вы голодны, мистер Ынг. Питер Ынг, одетый как всегда безукоризненно в темно-серый легкий костюм, белую рубашку, сизый галстук в белый горошек и черные лакированные туфли, наклонил голову.
— Я всегда голоден в это время суток, почтенный Цунь, — вежливо ответил он, несмотря на тревожное чувство в области желудка, посещавшее его всегда, лишь только он ступал на борт какого-нибудь судна.
Хотя джонка и стояла на якоре, хотя качка и была чисто символической. Одной мысли о том, что под его ногами водная стихия, было достаточно, чтобы все внутри его начинало переворачиваться.
Когда он был ребенком, старший брат затащил его в воду. Это была безобидная шалость, но Питер на всю жизнь запомнил с необычайной ясностью свои ощущения, когда он, наглотавшись воды, ушел под гребень набегающей волны и оказался погребенным в бездушном зеленоватом мраке.
Тай-пэнь, узнав во время их совместной поездки на пароме в Аомынь (европейцы называют его Макао) об этой слабости Ынга — странной в рожденном на острове китайце, посоветовал обратиться к психотерапевту. Ынг так никогда и не смог заставить себя сходить на прием к врачу с таким мудреным названием. Он не верил, что медицина чужеземцев может ему чем-либо помочь.
Теперь, принимаясь за пищу, предложенную гостеприимным хозяином джонки, он призвал на помощь все свои внутренние силы — вернее, не все, а именно те, что управляли мышцами желудка, — чтобы не показать своей слабости.
По обычаю, во время еды они разговаривали лишь о тривиальных материях: о погоде, о детях Цуня, о семье Ынга и так далее. Оба тщательно избегали разговора о делах, даже таких, которые их непосредственно не касались.
Наконец дочка вернулась, чтобы убрать со стола тарелки и заменить пустой чайник на полный. Также она принесла бутылку «Джонни Уокера» с черной этикеткой и пару граненых стаканов.
Теперь, -подумал Питер Ынг, — уже скоро.Тай-пэньвызвал его к себе сразу же по получении приглашения от Цуня Три Клятвы.
— Обстановка начинает накаляться, — сказал он. На лице его была тихая улыбка, что всегда указывало на то, что он над чем-то серьезно задумался. — Похоже, почтенный Цунь хочет со мной встретиться сегодня вечером. — Он испытующе посмотрел на Питера. — Я хочу, чтобы ты пошел вместо меня. Это полезно по двум причинам. Это покажет Цуню, что я хочу выслушать его, но не сгораю от любопытства. Кроме того, с тобой он будет менее осмотрительным и сболтнет тебе — намеренно или случайно — то, чего он никогда бы мне не сказал.
— А если у него к нам деловое предложение?
— О, у него есть предложение, не сомневайся, — сказал Сойер, откидываясь в кресле. — Давай уклончивые ответы, Питер. Это, я думаю, самая верная тактика. Цунь будет настаивать на скорейшем заключении сделки. Крайним сроком он назначит, по-видимому, понедельник, когда открывается биржа. Но даже если его предложение будет звучать заманчиво, ты сразу не соглашайся. Если мы решим, что оно заслуживает интереса, мы все равно будем тянуть до самого последнего — до воскресного вечера, — прежде чем покажем, что заинтересовались его предложением. В этом случае мы, без сомнения, сможем выторговать для себя лучшие условия, чем те, на которые пришлось бы согласиться сейчас.
И вот теперь, наблюдая, как Цунь наливает в чашки крепкого, подслащенного чая, а в стаканы — виски, Питер Ынг мучился. Пища, которую он только что проглотил, хотя и легкая, лежала у него в желудке свинцом. Он сделал три глубоких вдоха и, отхлебнув горячего, сладкого чая, почувствовал себя лучше.
— Мистер Ынг, — начал Цунь Три Клятвы, — ваши фирмы и моя никогда не сотрудничали. Об этом все знают. В тех сферах, где наши интересы пересекались, мы всегда были непримиримыми конкурентами. Но до вражды никогда дело не доходило. Поправьте меня, если я неправ.
Его пауза осталась без ответа. Цунь Три Клятвы удовлетворенно кивнул, довольный.
— Наши торговые дома всегда были сильными конкурентами по множеству причин, и наша гибкость — не последняя из них. Ведь повсеместно и повседневно требуется смена деловой политики. Особенно здесь. За последние десять лет мы все были свидетелями целого ряда всплесков и в политике, и в бизнесе, которые буквально преобразили Гонконг. И они же изменили наше видение будущего. Уход Маттиаса и Кинга тоже вызовет изменения, пожалуй, не очень приятные для всех нас.
— Это точно, — согласился Ынг. — Во всяком случае, на ближайшее будущее для всех деловых людей Гонконга последствия будут катастрофическими.
К удивлению Ынга, Цунь улыбнулся.
— Ну, возможно, и не для всех, мистер Ынг.
— Простите, я вас не совсем понял. Питер напрягся, пытаясь понять все нюансы, скрытые в последних словах собеседника.
— Я готов поделиться с вами секретной информацией, — сказал Цунь Три Клятвы. — Но прежде был бы признателен, если бы ваш тай-пэньпредставил свидетельство своей искренности.
— Разве мое прибытие сюда по первому вашему требованию не является таковым?
— Возможно, — ответил Цунь, но тон его голоса говорил о том, что он так не считает. — Однако я бы хотел знать, пожелает ли Эндрю Сойер рискнуть многим, чтобы загрести в ближайшие месяцы в полном смысле этого слова кучу денег.
Ынг задумался на мгновение, вспоминая данные ему инструкции.
— Деньги, — сказал он, — есть источник нашего процветания. Только мертвый и уже зарытый в землю бизнесмен не хочет делать деньги. Тем не менее, с годами учишься обуздывать, так сказать, жажду наживы, вырабатывая в себе мудрую осторожность.
Сказать так, -подумал Цунь Три Клятвы, — значит ничего не сказать. Однако и это говорит мне о многом. Отсюда и будем исходить. Когда река встречает на своем пути скалу, она меняет русло.
—Конечно, — сказал он. — Кредо богатого человека: умеренность, выдержка и терпение. Я понимаю. — Он взглянул на часы, стоявшие на письменном столе. — Но я вижу, мы с вами засиделись. В мои намерения не входило надолго отрывать вас от дел. Пожалуйста, примите мои извинения.
Ынг запаниковал. Он понял, что его выставляют за дверь. Он понял также, что если он вернется к Сойеру с пустыми руками, когда маячила выгодная сделка, ему завтра же будет вручен красный конверт с выходным пособием. Будь ты трижды доверенным человеком компании, — тай-пэнь никогда не простит тебе такого ляпсуса.
— Почтенный Цунь, — сказал он, пожалуй, немного поспешно, — мне кажется, я не совсем ясно выразился. Вы должны извинить меня. Я не так скор на ногу, как мой тай-пэнь. Мои родители были медлительными и терпеливыми людьми, и меня они воспитали в том же духе.
Клянусь Восемью Бессмертными Пьяницами, -подумал Цунь, — да он настоящий златоуст. При виде такой смиренности любой гвай-ло полез бы в карман за мелочью, чтобы подать ему на пропитание.
—Терпение — прекрасное качество, — заметил он небрежным тоном, чтобы показать, что не обиделся, но когда у нас на доске возникает кай хо,мы должны мгновенно заполнить этот пробел, иначе нас обыграют.
— Вот и мой тай-пэнь тоже так всегда говорит, — сказал Ынг, прижимая руки к груди и как бы демонстрируя этим жестом облегчение, которое он почувствовал.
— Хорошо, — сказал Цунь Три Клятвы, кивнув для пущей убедительности. — А теперь позвольте мне сообщить вам по секрету, что решение компании «Маттиас и Кинг» покинуть колонию позволяет предвидеть изменения в их деловых проектах. Особенно долговременных.
Пульс Ынга участился. Он почувствовал, куда клонит Цунь и постарался умерить свое возбуждение.
— Как вам, вероятно, известно, — продолжал Цунь, — Маттиас, Кинг и я являемся партнерами коммунистов по Камсангскому проекту в провинции Гуандун. Маттиас и Кинг уведомили меня, что они выходят из дела. Конечно, они предложили мне выкупить их акции через Пака Ханмина. Но, честно говоря, я не могу себе сейчас позволить так далеко заходить: это может поставить под угрозу мой собственный бизнес. Так что я предлагаю их третью часть проекта вашему торговому дому.
Тысячи вопросов теснились и голове Ынга. Почему он делает свое предложение именно компании «Сойер и сыновья»? Почему, например, не «Союзу пяти звезд», главному собственнику на Новых Территориях? Было бы логичнее предложить именно им. И действительно ля Маттиас и Кинг предлагали свою долю Цуню? Может, он врет насчет причин, по которым он отклонил это предложение? Ну и многие другие. Но Питер понимал, что он не может задать ни одного из этих вопросов. Не может даже выказать своего интереса.
— Камсанг, — осторожно заметил он, — дорогостоящий проект, если моя информация верна.
Цунь Три Клятвы кивнул.
— Шесть миллиардов долларов США.
Ынг чуть не поперхнулся виски. Лян та мадэ! -подумал он. — Эдакого ценника не увидишь ни на каком энергетическом проекте!
—Но, — продолжал Цунь, — потенциальные доходы практически безграничны. Если удастся достроить Камсанг и запустить его.
Глаза Ынга сузились.
— Какие-нибудь проблемы?
— Будущее Гонконга и большей части южного Китая зависит напрямую от Камсангского проекта, — ответил Цунь. — Наши энергетические ресурсы, мягко говоря, ограничены. Кроме того, вы не хуже меня знаете, что с нами случится, если прекратить подачу воды. Камсанг же предназначен не только для того, чтобы снабжать нас электричеством, но и решить проблему водоснабжения. Полностью.
Ынг выпрямился в кресле.
— Никогда об этом не сдыхал.
— Естественно. Это же секретный проект. Камсанг обеспечит дешевое опреснение воды при любой концентрации солей.
— Превращение морской воды в питьевую? Цунь Три Клятвы кивнул.
— Никаких ограничений в водоснабжении для гонконгцев! Вода в любое время суток и в любых количествах!
— И какие же проблемы?
— Советы, — с сокрушенным видом ответил Цунь. — Они уже дважды пытались сорвать проект. И, надо полагать, будут пытаться снова и снова. Вот в этом и состоит главный риск. И он многократно возрастет, если Советы выведают секреты Камсанга. — Он испытующе посмотрел на Ынга. — Так что вы сами понимаете, почему мне нужен ответ от вашего торгового дома немедленно.
В голове у Ынга творилось Бог знает что.
— Я должен обсудить это с тай-пэнем.
—Мистер Ынг, — сказал Цунь Три Клятвы, подымаясь, — я говорю не о днях, а о часах.
Питер кивнул, тоже вставая.
— Я понимаю.
— Хорошо. — Цунь Три Клятвы величественно взмахнул рукой. — Мой сынок проводит вас. Ынг поклонился.
— Спасибо за гостеприимство, тай-пэнь.
Цунь Три Клятвы проследил, как Питера Ынга проводили по трапу на берег. Затем он тихо позвал кого-то. В узком коридорчике из тени возникла неясная фигура.
— Извини, что заставил тебя ждать, боу-сек.Это слово означает «драгоценный камень».
— Ничего, — ответила Блисс, заходя в каюту. — А-маугостила меня восхитительным ужином.
Блисс по привычке называла Дочку Номер Один, свою старшую сестру, своей а-ма,то есть «матерью».
— Ты мне хочешь что-то сообщить. — Цунь произнес это без вопросительной интонации, наливая им обоим виски в чистые стаканы, которые он достал из ящика стола.
— Джейк Мэрок в Японии.
— Вот как? — он повернулся к ней. — За судьбу Джейка Мэрока! Они выпили.
— Как-то странно пить такой тост, — сказала она. — Будто мы с тобой творцы его судьбы.
— Что за мысли, боу-сек!Будто ты не знаешь, что судьба не делается людьми. Она есть часть природы вещей.
В ее глазах был страх.
— Может быть,.. — начала она и остановилась. — Может быть, ты мне теперь скажешь, зачем тебе надо было, чтобы я направила его в Японию? Его лицо потемнело.
— Ты выполняла волю йуань-хуань. -В данном контексте это слово могло означать «кольцо» или «круг». — Я не мог бы любить тебя больше, даже если бы ты была моей родной дочерью. А ведь я считаю тебя таковой, боу-сек,но в то же время выделяю тебя среди своих детей. Тебя мне прислали на воспитание и обучение. И ты знаешь многое из того, о чем другие мои дети не знают. Одной тебе ведома правда.
Он пристально смотрел на нее.
— Ничто не должно изменять предначертания йуань-хуань.
Кажется, прошла вечность, прежде чем он перевел взгляд с нее на стол, где лежал перекидной календарь.
— К сегодняшнему дню, — сказал он, меняя тему, чтобы избавить ее от лишних упреков, — Ничирен уже должен найти свою часть фу. -Он посмотрел на нее, будто принимая какое-то решение.
— Я не солгал тебе. Его направили туда, чтобы он действительно возвратил себе свою часть фу.
—Но зачем? Какое значение она может иметь в современном мире?
— Она заключает в себе силу. Силу, которой ее наделили давным-давно.
— Силу делать что?
— Этого я не могу сказать. Возможно, сама жизнь даст ответ на твой вопрос.
Какое-то время они сидели молча. Блисс потупила голову, словно в такой позе ей лучше думалось.
— Отец, кто еще включен в йуань-хуань2 -спросила она наконец.
На мгновение ей показалось, что он сейчас взорвется от возмущения. Он вскочил, но тут же какая-то поразительная мысль пришла ему в голову и он рухнул в кресло, как подкошенный.
— Поразительные вещи, — сказал он тихо, — творятся в этом мире. Раньше никто из моей семьи не осмелился бы задать мне такой вопрос. И вот извольте! Его задаешь мне ты! Женщина!
Он покачал головою.
— Отец, — сказала она, приближаясь к нему. — Я не хотела гневить тебя.
Она опустилась перед ним на колени, склонив голову.
— Не надо так, — сказал он. — Не надо, доченька. Но внутренне он не мог не растаять от такого дочернего послушания. Что поделаешь? Такой уж она человек: послушание и преданность странным образом сочетаются в ней с независимостью. Впрочем, и это тоже результат воспитания, которое он ей дал.
— Даже тебе, курьеру йуань-хуань.такие вещи не положено знать, — сказал он назидательным тоном. — Во многие тайны этой организации тебя нельзя посвящать.
— Но почему? Джейк неизбежно начнет задавать вопросы. Чем дольше мы будем вместе, тем больше вопросов он задаст. И что же, в ответ я должна молчать?
Он долго не отвечал, и Блисс не знала, то ли он не слышал, что она сказала, то ли он просто не хотел отвечать.
— В настоящее время важно, чтобы Джейк знал как можно меньше, — наконец произнес он. — Это входит в твое задание. Я понимаю, это нелегко. Но задание есть задание, и оно должно быть выполнено... Ты знаешь меня, боу-сек.Знаешь лучше, чем кто-либо из всех моих детей. Лучше, чем когда-либо знала моя жена. Я — традиционалист. Отказ от наследия предков чреват только одним пеплом. Поддержание традиций, которые сделали нас такими, каковы мы есть на сей день, — это наша обязанность, если мы не хотим конца нашей культуры. Гвай-лозабрали у нас очень много, но хотят еще больше. Они ненасытны. Они не остановятся, пока не заберут у нас все.
Цунь Три Клятвы смотрел на нее своими старыми-престарыми глазами. Ему очень хотелось дотронуться до нее, хоть это и не принято в китайской культуре. Она ему была так дорога, сердце его было полно такой любви к ней и боли за свою страну, что оно, казалось, не выдержит и разорвется. Его рука дернулась, но осталась лежать на подлокотнике кресла.
— Никогда не отказывайся от традиций, — сказал он наконец. — Не поддавайся соблазнам перенять деловую хватку американцев, аффектацию английского «общества». В один прекрасный день тебя может потянуть к западным ценностям: их быстрым автомобилям, их хищнической философии. Ты можешь почувствовать, что тебе хочется стать своей среди них и забыть край, который взрастил тебя.
Блисс чувствовала отца рядом с собой. Это, по идее, должно было бы ее успокоить, но сейчас она, наоборот, дрожала от ощущения обеспокоенности и страха, волнами исходившими от него.
— Я выполню то, что от меня требует йуань-хуань, -заверила она его.
Цунь Три. Клятвы посмотрел на нее с нежностью. Он поднял свой стакан и залпом допил виски.