Ван Ластбадер Эрик. Цзян

   Джейк опустил голову и долгое время молчал, подавленный своими воспоминаниями. Потом он поднял глаза, и Блисс увидела, что они полны боли.
   — И тут я почувствовал, что нам кто-то помогает из-за кустов. А потом и увидел их — членов китайской триады, знакомых мне по Гонконгу, которые, как я знал, работают на границе, обеспечивая переход людей из коммунистического Китая. Они помогали нам скрытно, стреляя из-за кустов, но потом некоторые из них выскочили из засады и набросились на людей Ничирена сзади...
   Джейк проглотил комок в горле. Глаза его смотрели на Блисс, не мигая. Как у маньяка, — подумала она.
   — Я наблюдал за ней несколько минут, прежде чем до меня дошло, кто это. Она очень изменилась. И все-таки это была моя девочка. Моя Лан...
   На этот раз молчание затянулось. Джейк совсем потерялся в хаосе своих воспоминаний и чувств, отражение которых он видел на прекрасном лице Блисс. Она пошевелилась, и Джейк, сморгнув, продолжил свой рассказ. И теперь в голосе Джейка появились какие-то отрешенные нотки.
   — Я видел, как она сломала позвоночник одному из людей Ничирена. Она сделала это очень умело, как это сделала бы львица, защищая своих малышей. В лице ее не было ни злорадства, ни жестокости. Только чувство выполняемого долга. Она делала то, во что верила. Чего ни я, ни ее мать дать ей не могли... А в следующий момент кровь брызнула из ее жил. Она подломилась, как тростинка на ветру. Пули прошили ее насквозь, вырывая из нее куски живой плоти... Ничирен опустил свой автомат, а я уже ничего не видел. Будто красной пеленой закрылось мое сознание, и я бросился на него сквозь кусты. Ветки били меня по лицу, но я бежал все дальше... Очнулся я в джунглях, совсем один. Ничирена не было... Вернувшись к реке, я обнаружил, что моей дочери среди убитых не было. Ее унесли, по-видимому, ребята из ее триады.
   Блисс, не мигая смотрела на Джейка.
   Наконец он закрыл глаза. Его зрачки были полны лунного света, и ей казалось, что Джейк все еще смотрит на нее.

* * *

   Тайванец был в паршивом настроении. Его брат утонул в крытом бассейне в Моррисон-хилл два дня назад. Взрывное устройство, заложенное им в игорном доме в Макао, сработало впустую. И, в довершение всех несчастий, ему пришлось просидеть уйму времени, свернувшись калачиком, как медведю в берлоге, дожидаясь своего часа.
   Он приложил прибор ночного видения к правому глазу и еще раз внимательно поглядел сквозь окуляр. Голова Блисс, затем Джейка. До чего же глуп этот человек, -подумал он, — что притащил сюда женщину. Поделом ему, что умрет сейчас.
   Тайванец выследил их через фирму, в которой они арендовали машину. Это было так же просто, как свалиться с плавающего бревна. Ему давно бы надо быть дома. В Тайбее его заждалась его слепая девушка по имени Мо: она могла возбудить его до чертиков, просто походив по его голой спине босыми ногами. В ней было что-то неземное. Ему очень хотелось к ней. Он не занимался сексом с тех пор, как получил это задание, и сейчас буквально исходил половой истомой. Надо будет побаловаться с этой китаянкой после того, как он прикончит ее мужика. С ней, конечно, не будет так хорошо, как с Мо, но придется довольствоваться тем, что имеешь.
   Да, придется. Запах крови всегда стимулировал его половую мощь. Надо будет позаботиться о том, чтобы было побольше крови, прежде чем он возьмет ее. Это будет хоть какой-то компенсацией за то, что он сейчас не дома, не с Мо. Во всяком случае, эта хоть не белая. От белых женщин его вообще воротит.
   Тайванец заерзал, почувствовав тяжесть между своих ног. Опять посмотрел на женщину сквозь окуляр, пристроенный на ствол его автомата «Лайсон-6000». Относительно новая для него игрушка. До этого он пользовался исключительно шведским «Кульспрута», считая его лучшим автоматом в мире. Теперь пришлось перейти на «Лайсон». Хорошая машинка: делает 850 выстрелов в минуту, причем патроны самые его любимые — от «Парабеллума».
   Тайванец вспомнил инструкцию: убить на месте. И он бы мог выполнить ее, но только не сейчас, когда утонул его брат. Сейчас его цель была как на ладони, в призрачном сиянии инфракрасных лучей. Стоит ему нажать на спусковой крючок, и через три секунды от этого гвай-лои от его женщины останутся только два куска кровавого мяса, размазанные по скале.
   Но Тайванец и не подумает этого делать. Не ему, обладателю черного пояса в тэквондо, таким образом мстить за смерть брата. Это дело чести, которое мужчина обязан выполнить, стоя лицом к лицу с врагом. Дело чести не имеет ничего общего с 850 выстрелами в минуту.
   Тайванец отложил «Лайсон» в сторону и соскользнул с плоского камня, на котором он только что лежал, свернувшись клубком.

* * *

   На этот раз Джейк почувствовал врага. Он слился с природой, став частью этой душной ночи, полной треньканья цикад, шорохов ночных зверьков, шелеста ветра среди деревьев, движущихся теней облаков.
   Фо Саан учил его не только прислушиваться к ночи. Он учил его, как стать ее частью.
   Поэтому Джейк и почувствовал приближение Тайванца. Его обостренным органам чувств он предстал в виде темного туннеля — черноты чернее ночи.
   Он повернулся. Но чтобы оказаться лицом к лицу с нападавшим, ему надо было избавиться от камня, который он подставил себе и Блисс под спины для удобства, когда они устраивались здесь. Сейчас камень был скользким от росы. Джейк потерял долю секунды и поэтому, услышав жужжание, он, вместо того, чтобы защититься, ударил ногой поднимающуюся с земли Блисс, чтобы она не попала под нунчаки.
   Этот звук было трудно не узнать. Это оружие издает переливчатое жужжание, похожее на трель жаворонка — совершенно посторонний звук в тишине ночи.
   За проявление заботы о Блисс он поплатился. Пожалуй, Тайванец был прав насчет него. Все было бы иначе, будь он один среди гнездовий хищных птиц и вилл богачей.
   Рабочий конец нунчаков обвился вокруг его бедра, и вся правая сторона онемела. Он упал лицом вниз в сырую траву, успев заметить, как Блисс метнулась к той ускользающей тени и свалила ее наземь. Свет луны, жиденький и непостоянный из-за мчащихся туч, осветил Тайванца. Его плоское, блестящее от пота лицо было сосредоточено. Это делало его похожим на каменного идола.
   Холод объял Джейка и он отчаянно пытался преодолеть его. Он не пытался двигаться, понимая, что это было бы пустой тратой времени. Вместо этого он сконцентрировался на том, чтобы изгнать из организма сковавшее его онемение.
   Тайванец прижал Блисс к земле. Ее ноги раскинулись, будто она совокупляется с нападающим. Они оба так отчаянно извивались, что борьба и в самом деле напоминала половой акт. В темноте ночи, с луной и облаками в качестве свидетелей, впечатление были истинно сюрреалистическое.
   Джейк увидел, что она провела прием атемив район печени Тайванца. Он скатился с нее, одновременно нанеся ей удар коленом. Блисс, все еще прижатая к земле, не смогла увернуться от удара в тазовую кость. Джейк услышал ее стон.
   Мгновенно перехватывая инициативу, Тайванец обрушил на ее грудь и живот град ударов костяшками пальцев. Карате, -подумал Джейк.
   Теперь главное, чтобы его беспокойство за Блисс не отвлекало его от того, что он должен был делать. А дело его заключалось не в том, чтобы прохлаждаться на мокрой траве, а наблюдать за Тайванцем, стараясь понять его стиль: в чем его сила и в чем его слабость, каков его дух.
   Утраченное ощущение конечностей медленно возвращалось. Джейк сконцентрировался на дыхании, стараясь сделать его глубоким и медленным. Чтобы помочь организму, снабжая его кислородом.
   Тайванец, по-видимому, стремился поскорее разделаться с Блисс. Она оказалась более крепкой, чем он мог предположить. Понимая, что Джейк серьезно выведен из строя, она теперь прилагала все свои силы, чтобы отвлечь нападающего на себя и дать Джейку возможность оправиться.
   Чем отчаяннее Тайванец пытался покончить с Блисс, тем более он свирепел. Эта злость, вероятно, и спасла ее. Злость — плохой союзник в рукопашной схватке. Сильные эмоции ослабляют реакцию, которая должна быть мгновенной. Чем больше силы он вкладывал в свои удары, тем хаотичнее становились они и тем легче их было отбить. Он этого в своем теперешнем состоянии не чувствовал, и его неспособность закончить бой одним победным ударом только усиливала его злость.
   Прижатая к земле Блисс извивалась от боли под его ударами, хотя ей и удавалось парировать наиболее опасные из них. Однажды ей даже показалось, что она теряет сознание. Пропало чувство времени, а это плохой признак. Казалось, ее уносит куда-то река боли, а сознание кричит, приказывая остановиться. Нервы словно горели огнем, но инстинкты не сдавались: слабеющими руками она механически продолжала отражать удары своего могучего противника.
   Джейк перевернулся на живот. Теперь он был всего в метре от них, но казалось, что это целая миля. Он приподнялся, с хрипом всасывая в себя сырой ночной воздух. Он задыхался, как бегун, заканчивающий дистанцию. Невольно вспомнились слова Камисаки, которые она ему сказала при их знакомстве.
   Распрямившись, он бросился на Тайванца, обрушивая на нижнюю часть спины, где почки, страшный удар сцепленными руками. Этот атемибыл проведен достаточно четко, чтобы заставить Тайванца прекратить удары, которыми он осыпал Блисс.
   Она увидела снизу, как лицо противника исказилось в гримасе боли, растянувшей его синие губы так, что даже десны обнажились. Он не издал никакого звука, лишь резко выдохнул воздух и сполз с нее. От внезапно прекратившегося напряжения у нее перед глазами заплясали красные точки.
   Не обращая внимания на боль, Тайванец бросился на Джейка. Он даже не стал разыскивать в траве свои нунчаки. Перед глазами его стояло лицо брата, раздувшееся, с остановившимися глазами, мутными от хлорированной воды.
   Джейк вышел на суми отоси,захватив правую руку Тайванца, потянув его на себя и резко вильнув всем телом влево. Это вывело противника из равновесия и позволило Джейку задрать его правую руку еще выше, до уровня плеча Тайванца, и резко дернуть. Векторы приложения силы были выбраны точно: Тайванец оказался на земле.
   Но победу было рано праздновать: нога упавшего стремительно распрямилась, ударив Джейка в лодыжку. Джейк упал, и Тайванец, вскочив, нанес ему еще один удар ногой — на этот раз по лицу.
   Кровь хлынула из носа у Джейка, а Тайванец добавил ему — в кость плеча.
   Джейк обмяк, и Тайванец, раздвинув в торжествующей улыбке губы, бросился на него рыбкой. Прямо навстречу атеми, который сломал ему три ребра. Улыбка застыла на его лице, глаза вытаращились от удивления, когда Джейк восстал, словно из мертвых, нанося победный атеми,сломавший Тайванцу шею. Он умер, думая, что одержал победу.

* * *

   Прошла ночь, прошел день и вновь наступили сумерки, когда Верзила Сун вышел из виллы. Преследование началось.
   Все это время Джейк и Блисс провели в объятиях друг друга. Джейка мучила его собственная боль. Но он с удивлением обнаружил, что боль Блисс его волнует больше.
   Дюйм за дюймом он исследовал ее тело, пытаясь определить, не сломано ли чего. На удивление, все было в целости, но большая часть поверхности замечательной золотистой кожи Блисс была обезображена синяками, час от часу становившимся все темнее и все болезненнее. Полопавшиеся кровяные сосуды извилистыми линиями исчертили живот и грудь.
   Она сидела, привалившись к нему спиной, пока он проводил свое обследование. Ее густые, сверкающие волосы щекотали ему шею и подбородок. Даже когда его пальцы впивались между ребер, проверяя, целы ли они, Блисс не издавала ни звука, хотя Джейк знал, какая это мучительная процедура. Она только дышала глубже, и это давало ему понять, что она все еще не потеряла сознания.
   Когда он закончил, она произнесла его имя, как будто для того, чтобы убедиться, что он рядом. Джейк поцеловал ее в лоб, в кончик носа, в нежные губки. Он был вне себя от счастья, что она не очень пострадала.
   Так они и сидели, обнявшись, в течение всего этого пасмурного дня, вставая время от времени, чтобы размять ноги и помочиться в кустики. Пища, что была у них с собой, давно кончилась, и они довольствовались тем, что пили тошнотворно теплую воду из канистры, что стояла рядом, удивляясь, что Верзила Сун ни разу за весь день не высунул носа из своей виллы.
   Сумерки принесли конец этому мучительному ожиданию.
   ...Бордовый «Мерседес-500» шел довольно резво по горным дорогам центральной части Острова. Джейк едва поспевал за ним на четырехцилиндровом «Ниссане» и был благодарен за то, что на пути было не слишком много прямых участков, на которых мощный «Мерседес» мог бы оторваться.
   Время от времени он видел силуэт Верзилы Суна на переднем сидении «Мерседеса». В салоне горел свет, будто дракон что-то читал, предоставив водителю маневрировать на крутых поворотах.
   Джейк ехал с потушенными фарами. Опасно, конечно, но еще опаснее было бы привлечь внимание Верзилы Суна и пустить все насмарку.
   Сумерки спустились над бескрайними просторами Южно-Китайского моря, плещущегося где-то далеко внизу. Только кое-где на его сизом бархате сверкали сапфировые и рубиновые огни кораблей.
   «Мерседес» лихо мчался по горной дороге, как будто его владелец опаздывал на свидание. Шофер у Верзилы Суна был отличный, и слава Богу: на дороге проводились ремонтные работы, и то здесь, то там она была перегорожена полосатыми заборчиками с укрепленными на них висячими красными фонарями и знаками, приказывающим воспользоваться объездной пыльной дорогой, проложенной сквозь кустарник, растущий вдоль обочины.
   Они взбирались по северному склону Вайолет-хилла, когда «Мерседес» внезапно свернул с главной дороги. Джейк сбавил скорость, но все равно чуть-чуть не проскочил развилку.
   Дорога, на которую он свернул, оказалась асфальтированной только на ближайшие сто метров. Дальше асфальт кончался и начинался проселок, правда, вполне сносный: видно, по нему часто ездили на машинах. Джейк тащился с черепашьей скоростью: с обоих сторон чернел лес. Впечатление было такое, что он затерялся в ночи.
   Остановив «Ниссан», он высунул голову в окно и прислушался. Кроме звука мотора его машины он не услышал ничего. Потихоньку двинулся дальше и, увидев просвет между деревьями, съехал с дороги и вырубил движок.
   Дальше пошли пешком. Почти сразу же деревья расступились, и они оказались около виллы под черепичной крышей, приткнувшейся к скале, нависающей над бухтой.
   Джейк взял Блисс за руку и они, обойдя виллу, пробрались к месту, где, наполовину скрытые зарослями пеонов и хризантем, они могли рассмотреть дом. Справа на высоте второго этажа его охватывала широкая веранда на толстых деревянных брусьях. Бордовый «Мерседес» стоял на посыпанной гравием площадочке у изогнутой подъездной дорожке. Через мгновение на столбах перед виллой и за ней зажглись фонари. Джейк увидел, что из дома вышли двое и остановились, скрытые тенью.
   Тут к вилле подъехало еще несколько машин, и Джейк, взяв Блисс за руку, увлек ее под защиту тенистых кустов.

* * *

   — Это он!
   Треугольное, как у кота, лицо с большими, сверкающими, как осколки вулканического стекла, глазами. Стройная как у лебедя шея. Маленькие уши, почти не заметные под длинными черными волосами.
   Этот человек шел прямо к дому, ступая по мощеной дорожке с грацией тигра, пробирающегося сквозь джунгли.
   Ничирен.
   Блисс почувствовала, как Джейк весь напрягся. Ее пальцы впились во вздувшиеся бугры его бицепсов.
   — Не надо! — прошептала она, увлекая его назад в их укрытие. — Другие уже на подходе. Мы ждали слишком долго для фальстартов.
   Джейк понимал, что она права. Но не так-то просто было усидеть в тени кустарника, когда твой заклятый враг находится всего в ста ярдах. Тень, за которой он гоняется последние три года по всему континенту. С той памятной встречи на реке Сумчун.
   В последних отблесках малиново-желтой зари Джейк увидел Цуня Три Клятвы и Т.И. Чуна, стоящих бок о бок возле веранды.
   — Ну и ну! — удивился Джейк. — А я думал, что твой отец и Т.И. Чун — лютые враги!
   — Я и сама так думала, — призналась Блисс, подумав, какие еще сюрпризы ожидают ее впереди.
   Тем временем Верзила Сун подошел к Ничирену, и они начали о чем-то переговариваться. Подъехало еще две машины. Из одной вышел Преподобный Чен, из другой — Тун Зуб Акулы, дракон триады Хак Сам. Они молча смерили друг друга взглядами и двинулись ко входу на веранду. Подойдя к двери, они, как по команде, остановились. Несмотря на серьезность ситуации, в их нежелании уступать друг другу было что-то комическое.
   Тогда Цунь Три Клятвы подошел к ним и затеял разговор с Преподобным Ченом, дав возможность Туну Зуб Акулы войти в дверь, не потеряв лица. Увидев, что он вошел, Цунь Три Клятвы провел на веранду и Преподобного Чена.
   — Теперь вроде все собрались, — прокомментировал Джейк.
   Никто, однако, не собирался начинать общего разговора. Ощущение было такое, что они все еще кого-то ждут.
   Блисс это тоже почувствовала. — Что-то сейчас будет! — шепнула она.
   Небо уже совсем потемнело, и огни застывших на водной глади танкеров сверкали, как упавшие с неба звезды. По пляжу прогуливались влюбленные, поглядывая на встающую над морем луну.
   Джейк услышал звук приближающейся машины и повернул голову. Из леса выехал черный лимузин. Он приближался так медленно, словно двигался накатом. Наконец он остановился у крыльца. Его мотор продолжал работать на холостом ходу, дверца открылась и из машины вышел водитель с явно военной выправкой.
   Предчувствие заставило Джейка вздрогнуть. Он почувствовал, что у него даже в горле запекло, когда шофер открыл заднюю дверцу и наклонился вперед, помогая кому-то.
   Старый китаец выбрался оттуда, и Джейк вздрогнул, в первый раз в своей взрослой жизни увидев лицо своего отца!
   То, что это отец, у него не было никаких сомнений. Именно таким он видел его глазами своей души, как скульптор видит свое произведение еще до того, как оно выйдет из-под его резца.
   Значит, все это правда. Все, что сказала ему Блисс. Он, конечно, не сомневался в ее словах, но все-таки у него дух захватило, когда действительность подтвердила ее слова.
   — О Будда! — прошептала Блисс. — Да ведь это Ши Чжилинь! Зачем он сюда пожаловал? Его присутствие может погубить йуань-хуань.не говоря уж о том, какой опасности подвергается он сам. Если драконы триад узнают, кто он такой, все наше дело может рухнуть. Ну а если местные власти узнают...
   Заканчивать эту фразу не было необходимости.
   Шофер-китаец достал из лимузина толстую трость и, подав ее Чжилиню, вернулся в машину. Старик пошел к дому. Никто из собравшихся на веранде не пошевелился, чтобы спуститься к нему навстречу и помочь подняться на крыльцо: это означало бы для старика потерю лица. Но они все чувствовали его приближение. Никто не разговаривал, никто не пил. Никто не смотрел ни на море, ни на горные склоны.
   Когда Чжилинь поднялся по каменным ступенькам, Цунь Три Клятвы отошел от группы драконов и остановился в самом центре веранды. Ничирен тоже оставил Верзилу Суна, подошел к Цуню Три Клятвы и что-то сказал, обращаясь к старику.
   Когда старик не ответил, он, по-видимому, повторил свой вопрос, уже более нетерпеливо. Тогда старик заговорил. Джейк не мог слышать, что он говорит, но он видел реакцию, которую произвели его слова на Ничирена.
   — Лян тамадэ! -прошептал потрясенный Джейк. — Мой отец — Источник Ничирена!
   Когда Чжилинь повернулся к нему, Джейк увидел выражение лица Ничирена, а вернее, полное отсутствие всякого выражения. Пустота. И тогда он одним прыжком выскочил из укрытия и бросился через лужайку к веранде. Блисс крикнула что-то ему вслед, но он не услышал ее предостережения. Он видел только выражение лица Ничирена. Точно такое выражение, которое он видел на его лице, когда они стояли друг против друга в Доме Паломника в Токио. Джейк его запомнил, потому что оно предшествовало взрыву.
   О чем он спросил у Цуня Три Клятвы? Что ответил старик? Джейк этого не знал. Но он был уверен, что уже опаздывал.
   Мгновенно переходя из состояния абсолютной неподвижности к бешеной энергии, Ничирен врезался в Ши Чжилиня, сшибая старика с ног, прежде чем Джейк успел преодолеть три четверти расстояния до веранды.

* * *

   А дело было так.
   — Я хочу знать, кто этот человек, — сказал Ничирен, подходя к Цуню Три Клятвы.
   По правде сказать, Цунь Три Клятвы не расслышал с первого раза, что Ничирен сказал. Он смотрел на брата, которого не видел пятьдесят лет. Как часто он представлял себе этот момент. Воссоединение семьи. Его даже дрожь пробирала от сознания важности происходящего.
   Невнимание к его словам рассердило Ничирена. Он повторил свой вопрос, и на этот раз Цунь Три Клятвы его услышал. И понял, что отмолчаться нельзя. Однако, подумав, что сейчас не время объяснять Ничирену что это, мол, твой отец, он решил сказать ему лишь часть правды.
   — Он твой Источник.
   Вот тут-то и появилось на лице Ничирена то отсутствующее выражение, которое заметил Джейк. Прямо как маска театра Но. Цунь Три Клятвы, конечно, не мог знать, что у матери Ничирена хранилась старая, обтрепанная по краям, фотография Чжилиня, которую она увезла с собой в Японию. После ее смерти Ничирен обнаружил ее среди других бумаг матери и, ознакомившись с ее дневником, идентифицировал человека на фотографии.
   И вот теперь, десятилетия спустя, Цунь Три Клятвы своим ответом помог ему сделать следующий шаг в идентификации того человека: он не только отец, но и Источник в придачу. Осознание этого ударило его как током, заставив его на мгновение окаменеть.
   Я знаю о тебе все, что мне надо знать, -говорил ему Источник.
   Гнев и унижение, искалечившие душу его матери, перешли к Ничирену по наследству. Не понимая истоков этих чувств, он привык относить их на счет отца, который бросил на произвол судьбы его мать, бросил его самого. И вот теперь, узнав, что все эти годы он слепо выполнял распоряжения человека, которого ненавидел с детства, он чуть не задохнулся от ярости. Какая низость! Какая подлость!
   Красная ярость полыхала в его душе, мешая дышать, мешая связно думать. Ему хотелось бежать отсюда, вернуться в Токио, к Камисаке. Жить своей собственной жизнью. Но этот человек с его непостижимым коварством, каким могут обладать только волшебники, заманил его в свои сети и заставил работать на себя. Грандиозность этого великого обмана потрясла Ничирена до мозга костей. Она его даже напугала. Он почувствовал себя бессильным перед таким дьявольским искусством и понял, что ему никогда не стать самим собой, покуда жив его отец.
   Он хотел быть свободным. Свободным от чудовищного психологического груза, с которым он вырос. Свободным от страха. Сейчас он вынужден был признать, что боится этого человека. До сего дня страх был ему практически неведом. И ощущение того, что он трусит, заставило его еще больше ненавидеть человека, вызвавшего в нем это постыдное чувство.
   Прекрасное тело Камисаки наложилось в его смятенном сознании на обезображенную плоть матери. Он почувствовал, что внутри него все горит от боли и стыда, как будто это заклеймили его, а не мать.
   Да, он тоже был клейменным. Сейчас он понял это с необычайной ясностью. И осознание этого наполнило его душу яростью, будто он вдохнул в легкие целое море огня. Сердце дико колотилось в его груди. Бешенство накрыло его, будто волной жидкого пламени.
   Издав нечленораздельный вопль, похожий на звук, с которым рождается страшное стихийное бедствие, Ничирен пронесся мимо Цуня Три Клятвы и, прежде чем присутствующие смогли опомниться, схватил Чжилиня за горло.
   — Сейчас ты присоединишься к моей матери. Только такая жертва сможет умилостивить ее искалеченный дух.
   Цунь Три Клятвы услышал эти слова и вздрогнул. Но не столько сами слова его испугали, сколько то, как они были произнесены. Человеческое горло не способно производить такие звуки.

* * *

   Непроизвольно рот Джейка открылся, и откуда-то из самого нутра вырвался клич: киа! -нечеловеческий вопль, исполненный силы и агрессивности, которому его обучил еще Фо Саан. Листья на деревьях вздрогнули от этого крика, а все собравшиеся на веранде просто приросли к месту. Он заставил Ничирена помедлить с выполнением своего намерения как раз на столько времени, сколько была нужно Джейку для того, чтобы преодолеть разделяющие их метры.
   Ворвавшись на веранду, он увидел скрюченное тело старика, черты его лица, так похожие на его собственные, колеблющиеся в насыщенном ненавистью воздухе, как колеблется солнечный свет, пробиваясь через мчащиеся тучи. Он ощутил, какой колоссальный заряд внутренней энергии несет в себе Ничирен.
   Локоть Джейка обрушился на плечо Ничирена. Проводя этот атеми, он ни о чем не думал, кроме того, чтобы заставить этого бугая выпустить из рук старика. Но когда это произошло, и Джейк сцепился с Ничиреном на отполированных до блеска досках пола веранды, он вдруг почувствовал, что образ Лан, который он носил в себе как постыдную тайну столько лет, теперь освободился из своего заключения.
   Возможно, этому способствовало то, что Джейк заставил себя рассказать об этом эпизоде Блисс, но только, коснувшись тела Ничирена, он почувствовал, что наконец-то может полностью очиститься от яда, который отравлял его более трех лет. С тех пор, как он явился свидетелем смерти дочери на реке Сумчун.