Ван Ластбадер Эрик. Кайсё

   С лицом Николаса, голосом Николаса, в котором слышались ужас и страдание, он сказал:
   - Теперь, когда ты понял, что жив, настало время, чтобы ты увидел, кем ты стал. - Он отодвинулся на полшага влево, чтобы открыть изображение Николаса в силиконополикарбонатовой маске, изготовленной компьютером.
   Он чувствовал, как спазмы охватили все тело Николаса, как если бы он приложил к его мошонке оголенный электрический провод. Спазм мускулов под его руками успокоил его.
   Он низко наклонил голову, так чтобы Николас мог видеть его.
   - Смотри, кем ты стал. - Шепот До Дука прозвучал как пронзительный крик ястреба с верхушки дерева. - Можешь ты поверить этому? Да, поверь. Ты - это я, а я - это ты.
   Он вдыхал, как духи, запах пота, выступавшего на коже Николаса, чувствовал, как потеют и его собственные ладони. Прислонив ухо к теплой грудной клетке своей жертвы, он услышал трепетание его сердца, подобное биению об оконное стекло дикой птицы, попавшей в западню. Этот звук наполнил его теплом до самых костей, как лучи весеннего солнца после долгой холодной зимы.
   Потом Николас снова исчез, и До Дук остался один с роботами, с образом Маргариты, настолько близким к нему, что это казалось ему невозможным.
   Николас вспомнил историю, которую рассказала мать, когда он был еще очень маленьким. О молодом фермере, встретившем и полюбившем женщину своей мечты, девушку неземной красоты, сироту из соседней деревни. Они поженились в жили весело и дружно, пока она не подхватила простуду и, несмотря на отчаянные попытки фермера помочь ей, умерла. Он похоронил ее сам под вишневым деревом, чьи голые ветки царапали затянутое тучами небо.
   Фермер, потрясенный свалившимся на него горем, был уверен, что умрет без ее любви. Наступила темнота, и, несмотря на мольбу и просьбы своих друзей и родственников, он остался около свежевыкопанной могилы своей жены. Он не мог заставить себя покинуть ее. Горькие слезы текли из его глаз все долгие часы этой темной ночи.
   Затем, в тот жемчужный час перед рассветом, когда весь мир состоит из тумана и тишины, он услышал легкое шуршание на опушке леса. Через мгновение он увидел выходящую из влажных теней прекрасную красную лисицу.
   Лиса была такая хрупкая, такая таинственная и величавая, с шерстью, покрытой туманом и инеем, что на мгновение фермер забыл о своем горе и перестал плакать. Неземная красота лисицы тут же напомнила ему так болезненно о его умершей жене, что он снова залился слезами.
   Лиса села, скрестив свои передние лапы, как это делают люди, и, глядя прямо в глаза фермера, спросила, почему он плачет.
   Фермер, с детства слышавший истории о волшебстве лисиц в этом крае, объяснил ей.
   - Ты говоришь о своей жене, как если бы она была сама любовь, сказала лиса.
   - Так оно и было, - ответил фермер со вздохом. - Любовь умерла вместе с ней, а без любви я, конечно, не смогу жить.
   - Любовь везде, вокруг тебя, - заверила его лиса, но фермер только качал в отчаянии головой.
   - Но не для меня.
   - Тогда тебе нужна твоя жена, чтобы ты мог узнать все, что можно узнать о любви.
   - Но это невозможно.
   Лисица подняла одну из передних лап как бы для какого-то странного благословения.
   - Теперь спи, - сказала лиса. - Скоро придет рассвет, и вместе с ним придет и твоя жена.
   По настоянию лисицы фермер положил голову на руки, будучи уверен, что ему не уснуть. Но, к его удивлению, как только он закрыл глаза, он погрузился в глубокий сон без сновидений.
   Он проснулся, когда солнце нового дня ударило в его глаза, пробившись через ветки вишневого дерева, под которым было захоронено тело жены.
   Фермер поморгал, быстро сел, сердце сильно забилось в его груди. Он был один, лисица ушла. Почудилось ли ему появление лисицы, фантастический диалог, который он вел с ней? Возможно, подумал он, поднимаясь на ноги и стряхивая листья и веточки с рубашки и брюк.
   Затем он почувствовал ее, не рядом с собой, а в своем мозгу. Его любимая жена была жива! Ему не почудилось существование лисицы. Она приходила и свершила чудо.
   Он чувствовал, как дух его жены движется в его сознании, и он наполнился радостью, предвкушая такую близость, какую он не мог даже представить себе, когда оба они были плотью и кровью. "Какая замечательная жизнь предстоит, когда их любовь обоснуется в нем и никогда больше не потеряется!"
   Но не прошло и месяца, как семья фермера обнаружила его мертвым, лежащим на могиле жены. Его бескровные руки сжимали охотничий нож, который он воткнул себе в живот. Было странно, что земля на могиле была сильно повреждена глубокими, бешеными ударами ножа. Местная полиция не могла понять причину этого. Они все же решили, что, очевидно, фермер пытался добраться до трупа своей жены в последние минуты перед тем, как он покончил с собой. Они также пришли к выводу, что фермер сошел с ума от печали, и похоронили его около его любимой жены, прежде чем отправиться по своим неотложным делам.
   В последующие месяцы родственники посещали могилы раз в неделю, оставляли маленькие дары и молились. В остальное время место оставалось покинутым. Только в ночь полнолуния из заснеженной тени леса появлялась лисица с серьезной и хитрой мордочкой, которая клала около могил мемориальные дощечки.
   И, вероятно, только одна лисица и знала правду - что фермер узнал про любовь больше, чем он когда-либо хотел знать. Любить кого-либо - это совсем не то же, что позволить любимому человеку путешествовать через твои мысли и память подобно ночному призраку. Жить в одном доме - это совсем не то же, что жить вместе в разуме, где нет никаких секретов, никаких передышек и где никогда не бывает тишины, потому что там всегда двое.
   Только тишина и глухие звуки собираемых роботов, те же самые монотонные удары, скрипы и гул ночью и днем в отупляющем повторении окружали теперь До Дука.
   Почему ему вспомнилась сейчас эта странная история? Как она напугала его, когда он был ребенком! Каждую ночь он пытался уснуть, но не мог, представляя себе, что, когда он заснет, кто-то, кого он любил, тайно заберется в его мозг как демон. Придя в отчаяние, он в конце концов залезал в кровать француза, не обращая внимания, спал ли француз один или с женщиной-компаньонкой. Француз позволял ему прижаться к себе и почувствовать себя в безопасности. Он никогда не сказал об этом никому ни слова.
   "Почему я не забирался к своей матери? - спрашивал себя До Дук в таинственном свечении фабрики по производству роботов. - Почему я шел к французу?" Он посмотрел на свое собственное лицо, слившееся с лицом Николаса, прежде чем смог задать себе следующий и последний вопрос. "Почему я убил человека, который предложил мне..."
   Он отвернулся от своей жертвы и, слепо хватаясь за брусья клетки, прижался лбом к металлу, пока яркие искры от боли не взорвались у его глаз.
   Мог ли он произнести это, хотя бы про себя? Не доказывает ли история о жене фермера предельную опасность подобного опыта? Не доказывают ли это также все тяжелые, кровавые уроки, которые он получил, когда подрастал?
   Любовь это смерть.
   Да. Но он любил Маргариту.
   Вот, он сказал это и теперь, конечно, он проклят.
   Он застонал помимо своего желания.
   За ним, вне железной клетка, формировались тела, гладкие от масла; испытывались и прикреплялись в гнездах с помощью шарикоподшипников руки и ноги. Инфракрасные глаза устремляли свой взор в бесконечность, за пределы времени и пространства, в другую реальность, не имеющую ни боли, ни ужаса. Ни любви.
   Николас, будь проклята его душа, был без сознания, совершенно не зная об ужасе, испытываемом До Дуком, о его чувстве беспомощности перед обликом Маргариты в его сознании. Подобно жене фермера, ее суть отказывалась уходить, несмотря на расстояние и проходящее время. Она держалась цепкими когтями внутри него, пробиваясь через трясину его прошлого, вглядываясь в его грехи, все еще любя его.
   Он не мог вынести этого.
   Он откинул голову назад, издал грубый, нечленораздельный крик, полный боля и отчаяния. Вне клетки стальные слуги рождались через точные, отсчитанные по часам интервалы.
   Затем он ухватил плечи Николаса, стал трясти его, чтобы разбудить. Когда из этого ничего не вышло, он наклонился вперед и со злобой впился зубами в руку Николаса. Тот пошевелился, его глаза открылись. Сапфировый свет свился в дугу и замерцал.
   До Дух сказал:
   - Проснись! Время умирать!
   - Этот сукин сын Манч! - произнес Лиллехаммер.
   - Оставьте свой гнев для тех, кто может почувствовать его.
   Лиллехаммеру с трудом удалось сдержать дрожь. Кондиционер работал на полную мощность, и было холодно, как в арктической тундре. Для Лиллехаммера, привыкшего к жаре и влажности Юго-Восточной Азии, было трудно во время этой беседы удерживать от посинения свои губы.
   Червонная Королева откинулся на крутящемся рабочем кресле, вытащил манжеты волосатой оранжевой с голубым сорочки фирмы "Турнбулл энд Ассер" так, чтобы они выглядывала на полдюйма из рукавов его кашемирового блейзера.
   - Я давно не нажимал на спусковой крючок большого ружья. Скажите, какое вы испытываете при этом чувство?
   Можно было видеть, как маленькие облачка пара выходили из их ртов. Их отражения появлялись в таком количестве поверхностей из нержавеющей стали, что Лиллехаммер представил, что он находится в холодной комнате морга.
   - Как будто вы находитесь на небе.
   Червонная Королева улыбнулся.
   - Я поспорил сам с собой, что вы именно так и скажете.
   Стол из нержавеющей стали, такие же стулья и лампы, плинтусы из нержавеющей стали вдоль стен, покрытых блестящим, белым как лед лаком, который действовал на нервы Лиллехаммера. Может быть. Червонной Королевой было специально задумано вгрызаться в него медленно, подобно тому как рак разъедает тело. Он теперь спал не более часа за один прием. Громадное напряжение, которое он испытывал от того, что проводил операцию, прямо запрещенную его вышестоящим начальником, давило на него.
   - Надо было подождать.
   - Что? - наклонился вперед Лиллехаммер.
   Червонная Королева прямо посмотрел в его лицо.
   - Если бы вы подождали, вы смогли бы уложить их обоих.
   - Если бы я ждал, я бы не достал Манча. Он торопился. Еще тридцать секунд, и он бы исчез. И вы знаете, таких парней, как Манч, как только они уходят в подполье, с большим трудом удается вытащить оттуда. Сейчас я по крайней мере уверен, что он нейтрализован.
   - Я не люблю незаконченных дел, а теперь у нас есть одно такое. И что, черт возьми, делали эти двое, которых вы застали в прошлую полночь у Ренаты Лота?
   - Сколько хвостов следовало за ними?
   Червонная Королева рассмеялся.
   - Только один, которого выбрали вы сами. Но он докладывает мне так же, как и вам. - Он снова засмеялся. - Это не означает, что я вдруг перестал доверять вам, но я должен полностью понять, каким образом... создание вроде До Дука Фудзиру может вывести вас из себя.
   - Если вы считаете, что я потерял свою профессиональную беспристрастность...
   - Еще нет, - резко проговорил Червонная Королева. - Вы держали свою марку в течение всего вашего пребывания во Вьетнаме. Но это было до зоопарка, не так ли? - Его холодные глаза блестели. - Вы должны повергнуть этого человека, До Дука, Уилл. Прислушайтесь к моему совету. Теперь, когда вы почти приблизились к нему, не проявляйте излишней поспешности. Я не хочу, чтобы мне пришлось спускаться в наш морг и помещать вас в мешок с молнией.
   - Да, сэр.
   - Я хочу, чтобы вы заглянули к Ренате Лоти и выяснили, чем занимались с ней наши люди.
   - Мне надо действовать осторожно. У Лоти много влиятельных друзей на Капитолийском холме.
   - Верно. Но она не является другом Рэнса Бэйна, так что ей пришлось несколько укоротить свои рога в последнее время. Однако, я должен признать, что, будучи женщиной, она чертовски ловко посредничала среди опытнейших сенаторов. Благодаря ей многие тупиковые дела заканчивались принятием компромиссных законов, которые заставляли всех заинтересованных сиять как серебряный доллар. - Червонная Королева поднял руку, опустил ее на стол из нержавеющей стали и стал постукивать по нему пальцами. - Примените немного дипломатии или еще чего-нибудь. Но будьте осторожны, она ловкая, как сам дьявол.
   Лиллехаммер кивнул.
   - Относительно Дэвиса Манча. Главный свидетель Комиссии Гаунт найден мертвым, а теперь и Манч заставил сенатора Бэйна взвиться как ракета. Это может быть очень опасным на данной стадии. Если он устроит один из своих запатентованных публичных спектаклей, то это будет выглядеть, как если бы бык наложил по всему нашему лучшему ковру. Может быть, мне следует...
   - Оставьте Рэнса мне, - холодно заявил Червонная Королева. - Я всегда давал ему козыри против кого-либо. Я его выбрал, купил его выборы, установил для него связи, создал влияние, сделал так, что хорошие, бывалые ребята на Капитолийском холме приняли его в свои ряды, и только тогда я напустил его на них, как бешеную собаку. Теперь они уже не знают, что им делать: вилять хвостом или мочиться, когда он входит в комнату. - Он покачал головой. - Рэнс Бэйн - это моя креатура, так что оставьте его только мне. Дряни дрянь, а, Уилл?
   - Но Бэйн может стать неуправляемым орудием. Почему бы мне не вышвырнуть его через окно?
   Червонная Королева холодно посмотрел на него.
   - Иногда, Уилл, я действительно думаю, что единственное, что делает вас счастливым, - это зона военных действий. - Он постучал пальцем по носу. - Не беспокойтесь. Рэнс Бэйн не нуждается в услугах вашего серебряного курка. Я сделал его из страха, предубеждений и невежества. При помощи этих атрибутов он достиг власти, и с их помощью он полетит вниз. Обещаю это вам. Но только тогда, когда он перестанет быть полезным нам. - На его лице появилось отвращение. - Мы не пожертвуем ни одной пешкой раньше времени, а?
   Он смеялся над своей шуткой, когда Лиллехаммер покинул комнату.
   Около опечатанной, защищенной от электронного прослушивания комнаты сидела Веспер в одном из многочисленных недавно купленных зимних костюмов. Этот был наимоднейшим экземпляром от Армани, изготовленным из шерсти цвета краевого вина с белыми полосками. Лиллехаммер считал, что она должна быть самой хорошо одетой работающей женщиной в Вашингтоне и что этот дар красиво одеваться был у нее врожденный. Хотя она занималась расписанием всех поездок, приобретением личного оружия, распределением средств, производством фальшивых документов для Сети, даже знала, где находится каждый Рыцарь в любой данный момент дня или ночи, Лиллехаммер был готов биться об заклад на годовую зарплату, что она не имела никакого понятия, что же в действительности здесь происходит. Откуда она могла знать? Червонная Королева был таким фанатиком в вопросах секретности, что не сказал бы даже своей заднице, что ей пора в сортир.
   Лиллехаммер некоторое время восхищался длинными стройными ногами Веспер, когда она сидела за наборной клавиатурой компьютера, вычисляя сумму его бонусов* в бюрократическом лабиринте цифр, отражающихся на ее экране пульсирующими зелеными точками. Свое довольно странное имя она получила от отца, как однажды сказала ему она сама, который был большим поклонником Яна Флеминга. Веспер было имя первой любви Джеймса Бонда.
   * Дополнительное вознаграждение, премия.
   Васильковые глаза Веспер холодно смотрели на Лиллехаммера в то время, когда ее длинные пальцы с коралловыми ногтями танцевали по клавишам. Ее густые светлые волосы спускались по одной щеке персикового цвета. После леденящей оголенности кабинета Червонной Королевы было приятно находиться в ее комнате, выкрашенной в мягкие цвета американского запада. Более того, здесь была температура, достаточная, чтобы выжили млекопитающие.
   Веспер нажала указательным пальцем на клавишу "Вход" и сказала, слегка нахмурившись:
   - О, черт! Я не могу снять деньги со счетов, так как данные, введенные в компьютер, не содержат последних сведений. Черт побери эту устаревшую систему. Если бы мы были подключены к аппаратуре проекта "Хайв", я могла бы выдать ваши бонусы тут же.
   Бонус выплачивался за операции, которые позволяли осуществлять незаконные сделки со спиртными напитками, сюда же поступали дополнительные деньги, получаемые Сетью за удачные устранения неугодных людей. Червонная Королева, занимая высокоморальные позиции, тем не менее защищал эту довольно корыстную практику, считая, что плата за риск является проверенным временем обычаем во многих отраслях. Почему же не в этой? Кроме того, это давало уверенность; что каждый Рыцарь будет всегда готов и в лучшей форме.
   - Не беспокойтесь. Я подожду.
   - Кстати, кажется, у него снова начинается приступ.
   Лиллехаммер, переключая свои внутренние скорости, стал прислушиваться более внимательно.
   - Сегодня утром в том кабинете паранойя была очень сильной. Он говорил по телефону с кем-то, кто назвался Лоти.
   - Рената Лоти? - переспросил Лиллехаммер, удивляясь, что Червонная Королева даже не упомянул об этом. Антенна подозрения вытянулась вверх.
   - Да, это имя. Я вам скажу, был далеко не дружественный разговор.
   Это был не первый случай, когда Веспер делала намеки на то, что происходило во внутреннем кабинете. Она являлись для него золотыми песчинками, которые помогали зарабатывать уважение его загадочного босса.
   - Фактически разговор превратился в сплошной крик. Я не знаю, о чем шла речь, но слышала имя Дуглас Муни и слово "шантаж". Тогда он и вышел из себя.
   Лиллехаммер думал, что потеряет сознание. "Рената Лоти знала о нем и о Доуге? Спаси Христос!" Бессознательно он прислонил руку к своей щеке, почувствовал быстрый прилив крови к голове и тут же отдернул ее, как если бы обжегся о собственную кожу. "Но откуда она могла знать? Он был так бдителен в отношении безопасности, даже несмотря на постоянные жалобы Доуга, что его тщательно разработанные приготовления разрушают чувство самостоятельности у их сообщников и тем самым снижают их эффективность. Подозрения в гомосексуализме достаточно для дискредитации сыщика, что же касается случаев нарушения требований безопасности, то им нет числа. Были также дела, которые проворачивали вместе он и Доуг. Кто поймет или одобрят такое поведение, кроме преступников? Как все это случилось?"
   И тогда он подумал с гневом: "Грязному ублюдку Доугу все это надоело, и он донес на меня!"
   - В любом случае, - продолжала болтать Веспер, - мне совершенно ясно, что он хочет что-то предпринять в отношении нее.
   - Я не знаю. - Инстинкт самосохранения боролся в нем с благоразумием. - Резонанс от падения может быть слишком сильным. У нее друзья на высоких местах.
   - Правда? Интересно. Какие же слова произнес он, когда она бросила телефонную трубку? "Где-то эту женщину ожидает несчастный случай".
   Лиллехаммер почувствовал внезапно нехватку воздуха.
   - Как обстоят дела с моими деньгами по бонусам? - спросил он с невинным видом.
   Веспер бросила взгляд на экран компьютера и одарила его ослепительной улыбкой.
   - Наконец-то! Счета вошли в систему. Ваши чеки уже печатаются.
   Через некоторое время чеки вышли из прорези в ее аппарате. Веспер ласково улыбнулась ему и передала чеки.
   Лиллехаммер вышел в тихий, ничем не примечательный коридор за углом громадного и причудливого комплекса кабинетов.
   Нанги подошел к частному зданию, разместившемуся между двумя огромными складами. Этот район около Сумиды выглядел совсем по-другому при дневном свете. На месте, где ночью безостановочно бродили облезлые, устрашающего вида собаки, теперь играли смеющиеся дети. Непрекращающаяся суматоха и шум деловой жизни, вероятно, скрывали или по крайней мере смягчали ужасающую бедность этого района.
   Он постучал в дверь, ее открыла молодая женщина, коренастая, просто одетая, с густой гривой черных волос, которые она завила в модном, но непривлекательном стиле.
   - Да? - спросила она, разглядывая его из-за толстой двери.
   Нанги поклонился, передал ей визитную карточку, одну из дюжины различных карточек, которые он периодически заказывал на разные имена и профессии. Такие набеги инкогнито стали за многие годы неотъемлемой частью его жизни. Он обнаружил, что очень часто можно получить ценную информацию, спрятавшись за маску другой, анонимной личности.
   "Это действительно удивительно, - думал Нанги, дожидаясь ответа от молодой женщины. - То, что люди никогда не скажут Тандзану Нанги, председателю крупного кэйрэцу, они готовы доверить торговцу продуктами, механику или слесарю, любому, кто, по их мнению, стоит ниже них на общественной лестнице".
   Сегодня утром он выступал как Сейдзо Абе, представитель министерства по жилищному строительству, якобы делающий обход зданий этого района, которым больше двадцати лет. Это была очень правдоподобная версия, дававшая ему почти мгновенный доступ в дом.
   Его провели в маленькое овальное фойе с центральной лестницей и хрустальной люстрой. Преобладающими цветами были ярко-коричневый и густой желтый. Полосатая мраморная консоль поддерживала чашу с букетом свежих цветов, выращенных в это время года в оранжерее. Молодая женщина взяла его ботинки и провела в прихожую, стены которой были выложены панелями из вишневого дерева. С правой стороны было открыто несколько небольших дверей. Дальше Нанги увидел библиотеку с книжными полками от пола до потолка, хрустальной люстрой, уменьшенным вариантом люстры в фойе.
   Молодая женщина жестом предложила ему войти. На полу лежал вытертый персидский ковер. С правой стороны стояла пара стульев, обшитых материей, с высокими спинками. Напротив них разместилась обитая бархатом софа. Вдоль противоположной стены располагался стеклянный шкаф, в который был помещен замечательный манекен с доспехами самурая начала XVII века. Рядом находился французский секретер, и каждый, кто садился на стул за столом секретера, мог видеть беспрепятственно этого самурая.
   Оставшись один, Нанги огляделся вокруг. Это, без сомнения, была комната организованного, эрудированного ученого, который продумывал роль каждого элемента в жизни.
   - Я вижу по вашей карточке, что вы изменили свою профессию.
   Нанги вздрогнул, услышав мягкий женский голос, звучавший слева от него. Он повернулся.
   - Простите?
   - И не к лучшему, я могла бы добавить.
   Он наклонился вперед, его лоб покрылся морщинами от напряжения мысли. Он знал этот голос, но был уверен, что не слышал его довольно долгое время.
   - Итак, чего вы ждете? - продолжал женский голос. - Я приготовлю чай.
   Нанги прохромал к стульям с высокими спинками. Когда он обогнул их, то заметил, что на том стуле, который был ближе к нему, сидела маленькая, аристократически выглядевшая женщина с бледной, просвечивающей кожей, плоскими скулами и черными жгучими продолговатыми глазами. Только потому, что он знал ее, он мог определить, что ей только что перевалило за семьдесят.
   - Кисоко! - воскликнул он, не в силах скрыть удивления. - Я мог представить любого, но не вас, на этом месте.
   - Я обнаружила, что часто реальный мир может быть удивительно похож на изображенный в "Алисе в Стране чудес"! - Послышался шелест тяжелой шелковой парчи, когда она сделала движение рукой и широкий рукав кимоно скользнул по ее фарфоровой коже. На груди и верхних частях рукавов кимоно художник рассыпал розовые, белые и коралловые цветы вишни, сорванные синим ветром.
   Кисоко сохранила все очарование, которым она обладала много лет тому назад. Нанги был снова пронзен с ног до головы вспыхнувшим в нем желанием, как это было, когда он впервые увидел се десятки лет назад. Как он хотел бы узнать ее в великолепии се юности. Рот с полными губами бантиком, таивший скрытые обещания, простодушные глаза, в которых затаился огонь, точность и сдержанность движений, говорящие явно об изяществе и уме, - все это оставалось таким же, как он помнил. Но конечная привлекательность ее слегка асимметричного лица была в ее едва уловимом намеке на терпимость, снисхождение и благословение.
   Часто Нанги, ворочаясь с боку на бок в лучах утреннего света, падающего на него через прозрачные занавески, представлял ее себе в виде католической монашки. Эта его тайная фантазия прошедших лет была для него запретной, но невыразимо прекрасной.
   - Кисоко, - сказал он теперь, его голова все еще была полна воспоминаний, - я слышал, что пропал Микио Оками. Ты что-нибудь знаешь об этом?
   Пламенные черные глаза взглянули на него.
   - У меня нет никаких сведений о брате, - ответила она сухо. - Сейчас, если ты подождешь, я приготовлю чай.
   Он сел на стул слева от нее и зачарованно смотрел, как она готовила зеленый чай. Когда они выпили по первой чашке, Кисоко произнесла:
   - Я не знаю, жив мой брат или нет, известно только то, что его враги выступили против него. Что произойдет дальше, я не могу сказать.
   Она отставила свою чашку, положила указательный палец на визитную карточку, которую дала ей молодая женщина, и подвинула ее к нему через полированный стол черного дерева.
   Не снимая с нее пальца, она обратилась к Нанги.
   - Ты пришел под другим именем. Скажи мне, Нанги-сан, что я должна думать об этом?
   - Я не знал, чей это дом, Кисоко. Ты знаешь мои приемы. Мое собственное имя слишком хорошо известно, и мне бывает в некоторых случаях трудно добиться правды.
   Кисоко молча смотрела на него некоторое время. Нанги слышал тяжелый ход бронзовых с позолотой часов, скрип деревянных балок над их головами. Но с улицы через стены библиотеки не проникал ни один звук. Остальной мир как бы не существовал. Только здесь, между ними, продолжалась жизнь.