Страница:
– Бенни, чего, собственно, хотят эти братья Бонита?
Вытирая руки о штаны, Бенни пожал плечами.
– Ненависть и злоба свели их с ума, а кто же может сказать, что на уме у сумасшедших? Нормальному человеку их не понять.
– С одной стороны, ты прав, – сказал Кроукер. – Но, с другой стороны, иногда безумие тоже имеет свою цель. Когда-то выявление таких целей было моей работой...
– Наверное, они хотят убить меня. – Бенни махнул рукой. – Даже не наверное, а наверняка. Но ведь они считают себя не просто людьми, а богами! А кого Бог хочет погубить, того сначала лишает разума. Вот они и хотят свести меня с ума.
– Они что, действительно сумасшедшие?
Взяв опустевшую дорожную сумку, Бенни снова выбрался из лодки на причал и закурил сигару, поджидая Кроукера.
– Знаешь, давным-давно, когда мир был не таким сложным, как теперь, шляпных дел мастера сходили с ума, оттого что отравлялись парами ртути, которой они обрабатывали фетр. День за днем она проникала в их легкие, впитывалась в кожу рук. И в конце концов они теряли рассудок, становились безумными, – Он выпустил облачко ароматного дыма. – И я почти уверен, что с братьями Бонита случилось что-то в этом роде. Злые духи овладели ими еще в утробе матери...
Резко развернувшись, он направился по мраморной лестнице к дому.
Потом они вместе отправились на кухню варить кофе. Бенни молол темные душистые зерна, а Кроукер молча прохаживался вокруг. Наконец он сказал:
– Бенни, я хотел бы тебя кое о чем спросить...
– Валяй! – спокойно ответил тот.
Кроукер вздохнул, ощущая тяжесть в желудке.
– Когда братья Бонита прислали тебе отрезанную голову твоей сестры, там были какие-нибудь символы, вроде тех, что мы обнаружили в холодильнике в доме у Сони?
Бенни невольно вздрогнул.
– Почему ты об этом спрашиваешь?
Он отвернулся, чтобы Кроукер не видел его лица.
– Потому, что ты, вынимая из холодильника голову Сони, изо всех сил старался не глядеть на эти символы. Значит, они имеют для тебя какой-то смысл?
Бенни молчал, с преувеличенным старанием засыпая молотый кофе в кофеварку.
– Бенни, я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать, что ты не всегда говоришь то, что думаешь.
Бенни был внешне совершенно спокоен, но Кроукер чувствовал, как он напрягся.
– Ну что же, хорошо... – произнес, наконец, Бенни. Взяв нож, он стал ловко очищать от кожуры большой спелый лимон. – Понимаешь, дело в том, что... эти символы, ну... – Он прикусил губу. – Эти символы своего рода краеугольные камни мира моего деда. – На покрасневшем лице Бенни заметнее проступили белые пятна оспин. – Я хочу сказать, что они занимают центральное место в его верованиях и в той магии, которой он... которой он научил братьев Бонита.
Воцарилось долгое, неловкое молчание, и оба вздрогнули, когда раздались громкий свист и шипение готового кофе.
– Так, значит, братья Бонита были учениками твоего деда? – спросил Кроукер.
Горестно кивнув, Бенни достал маленькие кофейные чашечки и положил в них по кружочку лимона.
– Он научил их искусству целительства, которое распространено среди гварани, коренных жителей моей страны. На их языке это искусство называется хета-и, что можно перевести как «многие воды». – Глаза Бенни были широко открыты, но взгляд был невидящим, словно он весь ушел в прошлое. – Однако тому, что сделали братья, нет прощения. Научившись секретам исцеления людей, они в своем безумии превратили хета-и в страшное орудие зла.
Пока Бенни разливал по чашкам горячий кофе, Кроукер думал о том, какие интересные факты открывались перед ним.
– Так что же означают эти символы? – спросил он.
– С их помощью обычно призывают силы всех четырех сторон света. Изобразив сразу все четыре символа, можно вызвать всех духов одновременно, а это – чрезвычайно мощное оружие в руках посвященного.
Кроукер взял чашку.
– Но в холодильнике было только два символа.
Бенни кивнул.
– Третий – это крест внутри трех пересекающихся концентрических окружностей, а четвертый – контур человеческого глаза с двумя зрачками...
Бенни тоже взял свою чашку, но так и держал ее в руках, не сделав ни глотка.
– И каждый посвященный выбирает для себя какой-то один из этих четырех символов. Глаз с двумя зрачками был личным символом моего деда.
По спине Кроукера пробежал холодок. Он в двух словах рассказал Бенни о своем сне и о том, что видел в нем именно этот символ.
Медленно поставив чашку на стол, Бенни вышел из кухни. Сгорая от любопытства, Кроукер последовал за ним на веранду.
– Бенни, что с тобой?
Он долго молчал, словно раздумывая над ответом. Наконец, он произнес:
– Честно говоря, Льюис, я теперь не знаю, что и думать.
Облокотившись на перила, он уставился на отражение огней в темной воде у пристани.
– Когда умер мой дед, десять дней подряд шел сильный дождь. Мне тогда было лет пятнадцать, и я хорошо помню этот холодный дождь. Мой дед умер в самый холодный день зимы. Рыбаки вытащили его из реки Парагвай... Он жил у самой реки, ему тогда было уже за девяносто, и все говорили что, должно быть, он потерял в темноте равновесие, упал в воду и разбил себе голову о камни. Я никогда не верил в это...
Мой дед крепко стоял на ногах. Он даже умел ловить рыбу ногами, и это всегда очень смешило меня...
Бенни был по-прежнему напряжен и бледен.
– Как бы там ни было, мой дед при жизни был целителем, поэтому его тело полагалось сжечь на костре. Мы соорудили высокий погребальный костер и положили его тело на самый верх. Зарезав его любимого коня, мы зажарили мясо и, пока горел костер, ели его, чтобы почтить память деда. Несмотря на проливной дождь, костер не угасал и горел ровным пламенем. Все вокруг удивлялись и говорили, что это просто чудо...
Бенни склонил голову, грудь его тяжело вздымалась, словно у него начался приступ астмы. Вокруг звенели и верещали сверчки и древесные лягушки, но Кроукер слышал их как будто сквозь вату.
– Я сидел на дереве, – с трудом выдавил из себя Бенни. – Оттуда мне было хорошо видно, как горело тело моего деда. Он, бывало, говорил мне, что он наполовину человек, а наполовину животное. Однажды я спросил его, какое именно животное. В ответ он лишь улыбнулся и сказал: «Когда я умру, внимательно смотри на мой погребальный костер, тогда узнаешь».
Бенни покачал головой.
– Ты должен понять меня, Льюис. Когда умер мой дед, я смертельно перепугался. Он хотел научить меня искусству целительства, чтобы я стал хранителем традиций народа гварани. Я отказался. Сам не знаю почему. Может быть, я испугался ответственности, которая навсегда привязала бы меня к Асунсьону. У деда было очень много пациентов, жизнь которых зависела от его мастерства целителя. У меня же на уме тогда были только деньги. Кроме того, мне смертельно хотелось повидать мир. – Вынув сигару, Бенни уставился на нее невидящим взглядом. – А может, в глубине души я просто не верил в его науку... – Отвернувшись, Бенни пожал плечами. – Вот почему мой дед обратил свое внимание на Антонио и Хейтора. Бог свидетель, им была нужна сильная рука. Их отец умер, когда они были совсем маленькими, а мать... Говорили, она была знатного происхождения, но все-таки она была в определенном смысле ведьмой. Мне кажется, мой дед пожалел их. Обучая их своему искусству, он старался дать им чувство защищенности, чувство настоящей семьи...
– Так почему ты испугался, когда он умер? – спросил Кроукер.
Бенни помолчал, разглядывая свою сигару.
– Ну, знаешь... – Он попытался улыбнуться, но в глазах отражался страх. – Я тогда был сердит на него... Наверное, за то, что он заставил меня чувствовать себя виноватым.... Впрочем, сам не знаю за что. Как бы там ни было, я перестал разговаривать с ним. И когда он умер...
– Так что случилось?
Бенни закурил сигару. Привычная процедура немного успокоила его. Раскурив сигару как следует, он сказал:
– Так вот, я сидел на дереве и смотрел, как языки пламени пожирали тело моего деда. Я не отрывал глаз от этого зрелища, потому что был уверен, что вижу, как отлетает его душа. Как птица или что-то в этом роде...
– Но все произошло не так.
Бенни выпустил изо рта облачко дыма. Его голос изменился и стал звонким, словно у того подростка в Асунсьоне, каким он когда-то был.
– Понимаешь, не зря целых десять дней без перерыва лил сильный дождь – так было нужно...
– Зачем, Бенни?
– Это нужно было душе моего деда, потому что она... это была не птица, не конь, не оцелот. – Повернувшись лицом к Кроукеру, Бенни посмотрел ему в глаза. – Это была акула, Льюис.
– Но, Бенни....
– Нет, нет и еще раз нет! Я видел это собственными глазами! – Бенни взмахнул рукой. – Из пламени и раскаленных добела углей выплыла чудовищная акула и по дождевым струям поднялась в небо. – Взволнованный, он вынул изо рта сигару. – Та вчерашняя тигровая акула, которая сожрала мою ваху, и те символы, которые были у Сони в холодильнике, и приснившийся тебе символ моего деда... Помнишь, я говорил тебе, что мы будем уязвимы для духов. Ты убил акулу, Льюис, и теперь, Бог свидетель, дух моего деда здесь. – Он ткнул пальцем Кроукеру в грудь. Появление той тигровой акулы было не случайным. Из всех рыбаков в океане она выбрала именно нас. – Голос Бенни снизился до шепота. – Льюис, мой дед пытается нам что-то сказать...
– Что? – спросил Кроукер.
Бенни сжал его плечо.
– Может, он хочет сказать, кто убил его. Он не может уйти в иной мир насовсем, пока не будут найдены и преданы справедливому суду его убийцы.
Кроукер молча глядел на Бенни. Самое интересное заключалось в том, что после всех событий вечера рассказ Бенни показался ему вполне правдоподобным. Кроукер озадаченно помотал головой. Может быть, это оттого, что он надышался того ароматного дыма? Или он просто потихоньку сходит с ума? Как бы то ни было, становилось уже поздно. Кроукер поглядел на часы.
– Тебе нужно идти? – спросил Бенни.
Кроукер кивнул.
– Да, я должен заехать в больницу проведать Рейчел.
Они вернулись в дом.
– Насчет этого... – Бенни замолчал в нерешительности. – Я думал о твоей племяннице.
С этими словами он взял руку Кроукера и что-то вложил в нее.
Это был темно-зеленый камень правильной овальной формы, отшлифованный многими годами пребывания в морской воде.
– Что это? – спросил Кроукер, глядя на Бенни.
Взяв друга за руку, Бенни повел его к дверям. Они вышли на крыльцо. Ночь звенела от сверчков и древесных лягушек.
– Однажды, когда я был еще совсем маленьким, – начал Бенни, – я видел, как мой дед вылечил одной женщине искалеченную болезнью руку. Не спрашивай как. – Он ткнул пальцем куда-то вверх. – Так же как эта древесная лягушка не имеет ни малейшего понятия, о чем мы сейчас с тобой разговариваем, так же и ты не имеешь ни малейшего понятия о том, как происходит исцеление. И в этом ты похож на древесную лягушку. Ведь для нее наша беседа как бы не существует, потому что она не способна понять человеческую речь. Но ведь это совсем не значит, что наша беседа действительно не существует, ведь так?
Кроукер кивнул.
– Это камень духов, он принадлежал моему деду. – Речь Бенни была спокойной и плавной, словно он был в церкви. – Он обладает огромной силой. Я хочу, чтобы ты положил этот камень на грудь Рейчел. Это целительный камень, но ведь ни ты, ни я не являемся целителями, поэтому его энергия несколько ослаблена. Однако кто знает, может, он облегчит ее страдания?
Кроукеру почудилось, что от камня исходит какое-то тепло. Но он решил, что это всего лишь игра воображения.
– Я буду беречь его.
Бенни задумчиво поглядел на друга.
– Знаешь, говорят, что целители-гварани никогда не умирают полностью – их сила и энергия остаются здесь.
В полном молчании они дошли до машины Кроукера, и когда он уже открыл дверцу, Бенни сказал:
– Льюис, я хочу попросить тебя об одном одолжении.
– Для тебя я готов на все, дружище.
– Я хочу нанять твою лодку на одну ночь. Она будет нужна мне через два дня.
– Так ты хочешь обеспечить меня работой? – засмеялся Кроукер. – Какое же это одолжение?
– Нет, твоя лодка нужна мне не для рыбалки, Льюис.
– Надеюсь, ничего противозаконного, Бенни? – нахмурился Кроукер.
– Нет, ничего такого, но... – Бенни огляделся, словно опасался, что его подслушивают. – Это должно остаться строго между нами. Ты не должен говорить об этом никому, даже своим работникам. Для всех остальных ты просто берешь лодку для себя, хорошо?
– Хорошо, но ведь у тебя есть своя собственная прекрасная лодка.
– Моя лодка для этого не годится. – Бенни похлопал его по плечу. – Спасибо, амиго. Для меня это архиважно. Кроме тебя, я не знаю ни одного человека здесь, кому мог бы довериться. – Он придержал дверцу, пока Кроукер усаживался в машину. – Так не забудь, через два дня.
– В какое время?
– Мы должны будем отчалить в восемь вечера.
– И куда же мы отправимся, Бенни? На Кубу?
Ничего не ответив, Бенни приложил палец к губам.
«Что за тайны?» – подумал Кроукер. Впрочем, на то они и друзья, чтобы не задавать лишних вопросов.
– Бенни! – Он порывисто обнял друга. – Поможет твой камень духов Рейчел или нет, все равно я очень благодарен тебе за него!
3
Вытирая руки о штаны, Бенни пожал плечами.
– Ненависть и злоба свели их с ума, а кто же может сказать, что на уме у сумасшедших? Нормальному человеку их не понять.
– С одной стороны, ты прав, – сказал Кроукер. – Но, с другой стороны, иногда безумие тоже имеет свою цель. Когда-то выявление таких целей было моей работой...
– Наверное, они хотят убить меня. – Бенни махнул рукой. – Даже не наверное, а наверняка. Но ведь они считают себя не просто людьми, а богами! А кого Бог хочет погубить, того сначала лишает разума. Вот они и хотят свести меня с ума.
– Они что, действительно сумасшедшие?
Взяв опустевшую дорожную сумку, Бенни снова выбрался из лодки на причал и закурил сигару, поджидая Кроукера.
– Знаешь, давным-давно, когда мир был не таким сложным, как теперь, шляпных дел мастера сходили с ума, оттого что отравлялись парами ртути, которой они обрабатывали фетр. День за днем она проникала в их легкие, впитывалась в кожу рук. И в конце концов они теряли рассудок, становились безумными, – Он выпустил облачко ароматного дыма. – И я почти уверен, что с братьями Бонита случилось что-то в этом роде. Злые духи овладели ими еще в утробе матери...
Резко развернувшись, он направился по мраморной лестнице к дому.
* * *
В огромной столовой в доме Бенни их ждали толстенные обжаренные на углях бифштексы, которые Бенни заказал из ресторана, с жареной картошкой. Кроукер понял, что несварение желудка ему обеспечено. Но голод не тетка, пришлось есть что дают. Потом Бенни принес бутылку мескаля, но на этот раз Кроукер нашел в себе силы отказаться.Потом они вместе отправились на кухню варить кофе. Бенни молол темные душистые зерна, а Кроукер молча прохаживался вокруг. Наконец он сказал:
– Бенни, я хотел бы тебя кое о чем спросить...
– Валяй! – спокойно ответил тот.
Кроукер вздохнул, ощущая тяжесть в желудке.
– Когда братья Бонита прислали тебе отрезанную голову твоей сестры, там были какие-нибудь символы, вроде тех, что мы обнаружили в холодильнике в доме у Сони?
Бенни невольно вздрогнул.
– Почему ты об этом спрашиваешь?
Он отвернулся, чтобы Кроукер не видел его лица.
– Потому, что ты, вынимая из холодильника голову Сони, изо всех сил старался не глядеть на эти символы. Значит, они имеют для тебя какой-то смысл?
Бенни молчал, с преувеличенным старанием засыпая молотый кофе в кофеварку.
– Бенни, я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать, что ты не всегда говоришь то, что думаешь.
Бенни был внешне совершенно спокоен, но Кроукер чувствовал, как он напрягся.
– Ну что же, хорошо... – произнес, наконец, Бенни. Взяв нож, он стал ловко очищать от кожуры большой спелый лимон. – Понимаешь, дело в том, что... эти символы, ну... – Он прикусил губу. – Эти символы своего рода краеугольные камни мира моего деда. – На покрасневшем лице Бенни заметнее проступили белые пятна оспин. – Я хочу сказать, что они занимают центральное место в его верованиях и в той магии, которой он... которой он научил братьев Бонита.
Воцарилось долгое, неловкое молчание, и оба вздрогнули, когда раздались громкий свист и шипение готового кофе.
– Так, значит, братья Бонита были учениками твоего деда? – спросил Кроукер.
Горестно кивнув, Бенни достал маленькие кофейные чашечки и положил в них по кружочку лимона.
– Он научил их искусству целительства, которое распространено среди гварани, коренных жителей моей страны. На их языке это искусство называется хета-и, что можно перевести как «многие воды». – Глаза Бенни были широко открыты, но взгляд был невидящим, словно он весь ушел в прошлое. – Однако тому, что сделали братья, нет прощения. Научившись секретам исцеления людей, они в своем безумии превратили хета-и в страшное орудие зла.
Пока Бенни разливал по чашкам горячий кофе, Кроукер думал о том, какие интересные факты открывались перед ним.
– Так что же означают эти символы? – спросил он.
– С их помощью обычно призывают силы всех четырех сторон света. Изобразив сразу все четыре символа, можно вызвать всех духов одновременно, а это – чрезвычайно мощное оружие в руках посвященного.
Кроукер взял чашку.
– Но в холодильнике было только два символа.
Бенни кивнул.
– Третий – это крест внутри трех пересекающихся концентрических окружностей, а четвертый – контур человеческого глаза с двумя зрачками...
Бенни тоже взял свою чашку, но так и держал ее в руках, не сделав ни глотка.
– И каждый посвященный выбирает для себя какой-то один из этих четырех символов. Глаз с двумя зрачками был личным символом моего деда.
По спине Кроукера пробежал холодок. Он в двух словах рассказал Бенни о своем сне и о том, что видел в нем именно этот символ.
Медленно поставив чашку на стол, Бенни вышел из кухни. Сгорая от любопытства, Кроукер последовал за ним на веранду.
– Бенни, что с тобой?
Он долго молчал, словно раздумывая над ответом. Наконец, он произнес:
– Честно говоря, Льюис, я теперь не знаю, что и думать.
Облокотившись на перила, он уставился на отражение огней в темной воде у пристани.
– Когда умер мой дед, десять дней подряд шел сильный дождь. Мне тогда было лет пятнадцать, и я хорошо помню этот холодный дождь. Мой дед умер в самый холодный день зимы. Рыбаки вытащили его из реки Парагвай... Он жил у самой реки, ему тогда было уже за девяносто, и все говорили что, должно быть, он потерял в темноте равновесие, упал в воду и разбил себе голову о камни. Я никогда не верил в это...
Мой дед крепко стоял на ногах. Он даже умел ловить рыбу ногами, и это всегда очень смешило меня...
Бенни был по-прежнему напряжен и бледен.
– Как бы там ни было, мой дед при жизни был целителем, поэтому его тело полагалось сжечь на костре. Мы соорудили высокий погребальный костер и положили его тело на самый верх. Зарезав его любимого коня, мы зажарили мясо и, пока горел костер, ели его, чтобы почтить память деда. Несмотря на проливной дождь, костер не угасал и горел ровным пламенем. Все вокруг удивлялись и говорили, что это просто чудо...
Бенни склонил голову, грудь его тяжело вздымалась, словно у него начался приступ астмы. Вокруг звенели и верещали сверчки и древесные лягушки, но Кроукер слышал их как будто сквозь вату.
– Я сидел на дереве, – с трудом выдавил из себя Бенни. – Оттуда мне было хорошо видно, как горело тело моего деда. Он, бывало, говорил мне, что он наполовину человек, а наполовину животное. Однажды я спросил его, какое именно животное. В ответ он лишь улыбнулся и сказал: «Когда я умру, внимательно смотри на мой погребальный костер, тогда узнаешь».
Бенни покачал головой.
– Ты должен понять меня, Льюис. Когда умер мой дед, я смертельно перепугался. Он хотел научить меня искусству целительства, чтобы я стал хранителем традиций народа гварани. Я отказался. Сам не знаю почему. Может быть, я испугался ответственности, которая навсегда привязала бы меня к Асунсьону. У деда было очень много пациентов, жизнь которых зависела от его мастерства целителя. У меня же на уме тогда были только деньги. Кроме того, мне смертельно хотелось повидать мир. – Вынув сигару, Бенни уставился на нее невидящим взглядом. – А может, в глубине души я просто не верил в его науку... – Отвернувшись, Бенни пожал плечами. – Вот почему мой дед обратил свое внимание на Антонио и Хейтора. Бог свидетель, им была нужна сильная рука. Их отец умер, когда они были совсем маленькими, а мать... Говорили, она была знатного происхождения, но все-таки она была в определенном смысле ведьмой. Мне кажется, мой дед пожалел их. Обучая их своему искусству, он старался дать им чувство защищенности, чувство настоящей семьи...
– Так почему ты испугался, когда он умер? – спросил Кроукер.
Бенни помолчал, разглядывая свою сигару.
– Ну, знаешь... – Он попытался улыбнуться, но в глазах отражался страх. – Я тогда был сердит на него... Наверное, за то, что он заставил меня чувствовать себя виноватым.... Впрочем, сам не знаю за что. Как бы там ни было, я перестал разговаривать с ним. И когда он умер...
– Так что случилось?
Бенни закурил сигару. Привычная процедура немного успокоила его. Раскурив сигару как следует, он сказал:
– Так вот, я сидел на дереве и смотрел, как языки пламени пожирали тело моего деда. Я не отрывал глаз от этого зрелища, потому что был уверен, что вижу, как отлетает его душа. Как птица или что-то в этом роде...
– Но все произошло не так.
Бенни выпустил изо рта облачко дыма. Его голос изменился и стал звонким, словно у того подростка в Асунсьоне, каким он когда-то был.
– Понимаешь, не зря целых десять дней без перерыва лил сильный дождь – так было нужно...
– Зачем, Бенни?
– Это нужно было душе моего деда, потому что она... это была не птица, не конь, не оцелот. – Повернувшись лицом к Кроукеру, Бенни посмотрел ему в глаза. – Это была акула, Льюис.
– Но, Бенни....
– Нет, нет и еще раз нет! Я видел это собственными глазами! – Бенни взмахнул рукой. – Из пламени и раскаленных добела углей выплыла чудовищная акула и по дождевым струям поднялась в небо. – Взволнованный, он вынул изо рта сигару. – Та вчерашняя тигровая акула, которая сожрала мою ваху, и те символы, которые были у Сони в холодильнике, и приснившийся тебе символ моего деда... Помнишь, я говорил тебе, что мы будем уязвимы для духов. Ты убил акулу, Льюис, и теперь, Бог свидетель, дух моего деда здесь. – Он ткнул пальцем Кроукеру в грудь. Появление той тигровой акулы было не случайным. Из всех рыбаков в океане она выбрала именно нас. – Голос Бенни снизился до шепота. – Льюис, мой дед пытается нам что-то сказать...
– Что? – спросил Кроукер.
Бенни сжал его плечо.
– Может, он хочет сказать, кто убил его. Он не может уйти в иной мир насовсем, пока не будут найдены и преданы справедливому суду его убийцы.
Кроукер молча глядел на Бенни. Самое интересное заключалось в том, что после всех событий вечера рассказ Бенни показался ему вполне правдоподобным. Кроукер озадаченно помотал головой. Может быть, это оттого, что он надышался того ароматного дыма? Или он просто потихоньку сходит с ума? Как бы то ни было, становилось уже поздно. Кроукер поглядел на часы.
– Тебе нужно идти? – спросил Бенни.
Кроукер кивнул.
– Да, я должен заехать в больницу проведать Рейчел.
Они вернулись в дом.
– Насчет этого... – Бенни замолчал в нерешительности. – Я думал о твоей племяннице.
С этими словами он взял руку Кроукера и что-то вложил в нее.
Это был темно-зеленый камень правильной овальной формы, отшлифованный многими годами пребывания в морской воде.
– Что это? – спросил Кроукер, глядя на Бенни.
Взяв друга за руку, Бенни повел его к дверям. Они вышли на крыльцо. Ночь звенела от сверчков и древесных лягушек.
– Однажды, когда я был еще совсем маленьким, – начал Бенни, – я видел, как мой дед вылечил одной женщине искалеченную болезнью руку. Не спрашивай как. – Он ткнул пальцем куда-то вверх. – Так же как эта древесная лягушка не имеет ни малейшего понятия, о чем мы сейчас с тобой разговариваем, так же и ты не имеешь ни малейшего понятия о том, как происходит исцеление. И в этом ты похож на древесную лягушку. Ведь для нее наша беседа как бы не существует, потому что она не способна понять человеческую речь. Но ведь это совсем не значит, что наша беседа действительно не существует, ведь так?
Кроукер кивнул.
– Это камень духов, он принадлежал моему деду. – Речь Бенни была спокойной и плавной, словно он был в церкви. – Он обладает огромной силой. Я хочу, чтобы ты положил этот камень на грудь Рейчел. Это целительный камень, но ведь ни ты, ни я не являемся целителями, поэтому его энергия несколько ослаблена. Однако кто знает, может, он облегчит ее страдания?
Кроукеру почудилось, что от камня исходит какое-то тепло. Но он решил, что это всего лишь игра воображения.
– Я буду беречь его.
Бенни задумчиво поглядел на друга.
– Знаешь, говорят, что целители-гварани никогда не умирают полностью – их сила и энергия остаются здесь.
В полном молчании они дошли до машины Кроукера, и когда он уже открыл дверцу, Бенни сказал:
– Льюис, я хочу попросить тебя об одном одолжении.
– Для тебя я готов на все, дружище.
– Я хочу нанять твою лодку на одну ночь. Она будет нужна мне через два дня.
– Так ты хочешь обеспечить меня работой? – засмеялся Кроукер. – Какое же это одолжение?
– Нет, твоя лодка нужна мне не для рыбалки, Льюис.
– Надеюсь, ничего противозаконного, Бенни? – нахмурился Кроукер.
– Нет, ничего такого, но... – Бенни огляделся, словно опасался, что его подслушивают. – Это должно остаться строго между нами. Ты не должен говорить об этом никому, даже своим работникам. Для всех остальных ты просто берешь лодку для себя, хорошо?
– Хорошо, но ведь у тебя есть своя собственная прекрасная лодка.
– Моя лодка для этого не годится. – Бенни похлопал его по плечу. – Спасибо, амиго. Для меня это архиважно. Кроме тебя, я не знаю ни одного человека здесь, кому мог бы довериться. – Он придержал дверцу, пока Кроукер усаживался в машину. – Так не забудь, через два дня.
– В какое время?
– Мы должны будем отчалить в восемь вечера.
– И куда же мы отправимся, Бенни? На Кубу?
Ничего не ответив, Бенни приложил палец к губам.
«Что за тайны?» – подумал Кроукер. Впрочем, на то они и друзья, чтобы не задавать лишних вопросов.
– Бенни! – Он порывисто обнял друга. – Поможет твой камень духов Рейчел или нет, все равно я очень благодарен тебе за него!
3
Было уже довольно поздно, десятый час. Дорога от дома Бенни до больницы, где лежала Рейчел, заняла почти полтора часа.
Когда он поднялся в отделение диализа, Мэтти спала. Медсестры разрешили ей прилечь в свободной палате. Кроукер на цыпочках пробрался мимо нее в палату Рейчел. По пути он столкнулся с дежурной медсестрой и спросил ее о состоянии племянницы. Услышав, что ничего не изменилось, он не знал, радоваться ему или огорчаться. Наверное, если не ожидать чуда, это было лучшее, на что они могли надеяться.
Рейчел лежала все в том же положении, в каком он оставил ее утром, – на спине, без сознания, вся обвитая таким множеством пластиковых трубочек, что казалась каким-то получеловеком-полумашиной. Глубокие тени залегли на ее лице, и у Кроукера сжалось сердце от отчаяния. Она уходила от него навсегда... Должен же быть какой-то способ достать для нее здоровую почку!
Присаживаясь на край ее постели, он вдруг почувствовал, что весь дрожит. Он осторожно взял ее руку в свою, словно пытаясь согреть ее своим теплом. В этот момент ему показалось, что воспоминания о Соне смешались в его мозгу с тревогой за племянницу, словно обе их души были теперь где-то по другую сторону реальности, непостижимым образом связанные друг с другом.
Он достал из кармана камень духов, который подарил ему Бенни. В слабом свете ламп его темно-зеленая поверхность казалась матовой. В нерешительности Кроукер повертел его в пальцах. Ему казалось, что по внешнему виду камень ничем не отличается от тех бесчисленных сотен и тысяч камней, которые можно найти на побережье.
Тем не менее он все Же осторожно положил его на грудь Рейчел поверх белой простыни, которой она была прикрыта. Он с надеждой искал в лице девочки признаки возвращающейся жизни, но тщетно – не произошло ровным счетом ничего. Все так же чуть слышно работали контрольные мониторы, тихо гудела машина диализа, мерно падали капли лекарственного раствора в капельницах. Сидя совершенно неподвижно, Кроукер ждал, и ему казалось, что прошла уже целая вечность, но Рейчел не выходила из комы. Отчаявшись, он протянул руку, чтобы забрать камень духов, но тут же, вскрикнув, отдернул ее – камень был горячий!
– Кто здесь?
Кроукер вздрогнул, словно его укололи иглой.
– Рейчел? – Он склонился над ее постелью.
Она открыла глаза, и он увидел, что они у нее действительно небесно-голубого цвета.
– Кто вы?
– Я твой дядя Лью, брат твоей мамы. – Он подвинулся ближе, чтобы она могла разглядеть его. – Мама рядом, в соседней палате. Позвать ее?
– Нет!
Она произнесла это слово шепотом, но Кроукер застыл на месте, словно она закричала во весь голос. Она изо всех сил вцепилась в его правую руку, стараясь удержать возле себя.
– Боже... дядя Лью, а я думала... я думала, ты мне снишься. – Она попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось. – Ты был на белом коне, в сияющих доспехах.
Он ободряюще улыбнулся:
– Мы же во Флориде, дорогая, а тут слишком жарко, чтобы надевать на себя доспехи. Но я тебе не снюсь, я действительно тут, рядом с тобой.
Она еще крепче сжала его руку.
– Как хорошо, что ты здесь...
– Рейчел, милая, позволь мне позвать маму, ведь она так волнуется за тебя, ей очень хочется поговорить с тобой.
– Я не хочу разговаривать с ней, – неожиданно твердо произнесла Рейчел, глядя на Кроукера ледяными голубыми глазами.
– Тогда я позову доктора, нужно сказать, что ты пришла в себя.
– Прошу тебя, дядя Лью... ты позовешь их через минуту, а пока просто побудь со мной.
Он знал, что поступает неправильно. Во всяком случае, нужно было позвать хотя бы Дженни Марш. Но он не мог отказать Рейчел, своей единственной племяннице, которую он много лет заочно любил. Кроме того, как истинный детектив, он не мог упустить случай получить ответы хотя бы на некоторые вопросы.
– Рейчи, что с тобой случилось?
– Что это за трубочки?... – прошептала она.
– Ты в больнице. Очевидно, ты наглоталась какой-то гадости.
– Ты совсем не такой, как мама, – слегка удивленно прошептала она. – Она и понятия не имеет, что я балуюсь наркотиками.
Внезапно ее губы задрожали, и глаза медленно закрылись.
– Рейчел! – Кроукер прижал к ее груди горячий камень духов.
Она открыла глаза:
– Все в порядке, дядя Лью.
Мониторы подтверждали стабильное сердцебиение и кровяное давление. Кончиком языка она провела по растрескавшимся губам.
– Принеси мне, пожалуйста, попить. Что-нибудь вроде диетической колы. Я так хочу пить...
– Жидкость поступает в твой организм по этим трубкам. Боюсь, сейчас тебе нельзя ничего пить. Может, доктор разрешит тебе попить после того, как осмотрит тебя.
Ледяные голубые глаза вопросительно уставились на него.
– Что произошло между тобой и мамой?
– Хорошо, я расскажу тебе об этом, если ты мне скажешь, где взяла ту дрянь, которая довела тебя до такого состояния, – сказал проснувшийся в Кроукере детектив.
– Я уже играла в такие игры.
– Какие игры?
– Я покажу тебе свое, если ты покажешь мне свое.
Неужели эта пятнадцатилетняя девочка уже знает на практике, что такое секс? Впрочем, теперь столь юный возраст уже не считался помехой для начала половой жизни. Кроукер подавил в себе желание задать вопрос напрямую, оставив это для Мэтти, и улыбнулся.
– Я тоже пару раз играл в такую игру.
– И как тебе?
Кроукер озадаченно помолчал, не зная, как расценивать такой вопрос из уст пятнадцатилетней девочки.
– Не знаю, – пробормотал он. – Так ты согласна на мои условия?
– Да, рассказывай ты первым.
Кроукер стоял у ее постели, держа в своей ладони ее руку.
– Мы с твоей мамой... – Он замолчал, не зная, что сказать. – Понимаешь, мы с ней как кошка с собакой, во всяком случае, иногда. Она называет белым то, что мне кажется черным, и мы с ней готовы спорить до хрипоты по любому поводу.
– Ты стараешься запудрить мне мозги, – сказала Рейчел. – Не надо, дядя Лью.
И тогда он рассказал о ее гнусном отце, сколько счел возможным, рассказал он и о том, что именно Дональд сумел возвести стену между Мэтти и ее семьей. На самом деле он не рассказывал ей и половины всей правды, но он был уверен, что и этого было более чем достаточно для нее.
– Родители, как кошки, – вздохнула Рейчел. – Никогда не знаешь, что у них на уме. Когда мы с мамой разговариваем, она кажется мне такой простой и понятной, но когда речь заходит о ней и ее взаимоотношениях с отцом, она становится непроницаемой и не хочет говорить мне правду.
– А может, родители и не должны быть такими уж понятными для своих детей? – неожиданно для себя возразил Кроукер.
– Одна мысль сводит меня с ума: неужели мой отец ушел от мамы из-за меня? – с обезоруживающей детской простотой сказала Рейчел.
От неожиданности Кроукер вытаращил глаза.
– С чего это пришло тебе в голову, детка? Их разрыв не имеет никакого отношения лично к тебе.
– В нашей семье все люди почему-то уходят – ты, мой отец... И только я никуда не ухожу.
– Но это не совсем так!
– Все оставляют меня. – В ее глазах появились слезы. – После развода отец ни разу не пришел навестить меня. Значит, он ушел из семьи из-за меня?
«Чтоб ты в гробу перевернулся тысячу раз, Дональд!» – зло подумал Кроукер.
– А мама... Она так преувеличенно участлива...
Что-то в голосе Рейчел не понравилось ему, и он спросил:
– Что происходит между тобой и матерью?
– Скорее, что не происходит между нами....
– Что ты имеешь в виду?
– Она хочет получать от меня только такие ответы, какие ее полностью устраивали бы, она задает совсем не те вопросы, которые нужно задавать... она не имеет никакого понятия о том, что со мной происходит.
– Так что же с тобой случилось, Рейчел?
Она молча сжала зубы. Ледяной взгляд голубых глаз пронизывал Кроукера насквозь. Льюис понял, что эта девочка прекрасно умеет настраивать против себя даже близких, любящих ее людей. Эта опасная способность могла привести к самоуничтожению личности. Может, именно эта черта характера привела ее к опасной грани между жизнью и смертью, на которой она сейчас находилась?
– Ну хорошо, я рассказал тебе то, что ты хотела знать, – сказал он. – А теперь твоя очередь рассказывать. Где ты взяла эту дурь?
Рейчел повернула голову к стене.
– Милая...
Она высвободила свою руку из его ладони. Такое поведение было ему знакомо. Кого она хотела защитить?
– Рейчел, ты же обещала!
– Ничего я не обещала.
– А как же правила игры?...
– Ты ничего не понимаешь в играх. – В ее голосе прозвучало столько яда, что он невольно отшатнулся. – Я же не сплюнула!
– Что?!
– Если я не сплюнула, принимая твои условия, значит, я не взяла на себя никаких обязательств перед тобой. Каждому кретину это известно!
– Только не мне, – парировал Кроукер. – К тому же ты не в том состоянии, чтобы плеваться.
Ответ понравился Рейчел, она приглушенно засмеялась. Но все же не повернула головы в сторону Кроукера.
Он уже начинал сердиться. Нужно было во что бы то ни стало найти ключик и пробраться сквозь колючий забор, который Рейчел столь внезапно возвела между ними.
– Рейчел, послушай, я тебе не враг. Всего минуту назад я был единственным человеком, с которым ты хотела говорить. Почему ты отгородилась от меня? Что случилось?
В комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь монотонным попискиванием мониторов и тихим гудением искусственной почки.
– Все равно ты не поймешь, – прошептала она, наконец. – Никто меня не поймет...
Она снова повернулась к нему лицом, и Кроукер увидел, что она плачет.
– Я совсем раздавлена, разбита, – всхлипнула она. – Дядя Лью, я умру.
Кроукер вытер ей слезы рукавом рубашки.
– Нет, милая.
– Понимаешь, я должна знать наверняка.
Он поцеловал ее влажный лоб.
– Ты не умрешь.
– Понимаешь, если я действительно умру, мне надо к этому подготовиться...
– Милая, я же сказал тебе. – Он поцеловал ее щеки.
Ее рука снова сжала руку Кроукера.
– Если я умру, мне надо повидать Гидеон.
– Кто такой этот Гидеон?
Внезапно глаза Рейчел широко раскрылись, и все тело свело судорогой. Тревожно загудели контрольные мониторы, и Кроукер стал громко звать дежурную медсестру.
– Дядя Лью, о Боже!...
Кроукер прочел в ее глазах столько боли и ужаса, что совершенно растерялся. Казалось, ее боль пронзила его тело тысячами стеклянных осколков.
Он инстинктивно обнял ее, словно хотел собой заслонить девочку от всех бед, спасти ей жизнь.
– Держись, Рейчел! Держись!
Кроукер взял камень духов и спрятал в карман.
Глаза Рейчел закатились, и руки заметно похолодели.
Через несколько секунд в палату вбежал врач в сопровождении трех медсестер, следом ворвалась Мэтти.
– Моя девочка! – кричала она. – Что с моей девочкой?
Дежурный врач, смуглый латиноамериканец, взглянув на Кроукера, хладнокровно произнес:
Когда он поднялся в отделение диализа, Мэтти спала. Медсестры разрешили ей прилечь в свободной палате. Кроукер на цыпочках пробрался мимо нее в палату Рейчел. По пути он столкнулся с дежурной медсестрой и спросил ее о состоянии племянницы. Услышав, что ничего не изменилось, он не знал, радоваться ему или огорчаться. Наверное, если не ожидать чуда, это было лучшее, на что они могли надеяться.
Рейчел лежала все в том же положении, в каком он оставил ее утром, – на спине, без сознания, вся обвитая таким множеством пластиковых трубочек, что казалась каким-то получеловеком-полумашиной. Глубокие тени залегли на ее лице, и у Кроукера сжалось сердце от отчаяния. Она уходила от него навсегда... Должен же быть какой-то способ достать для нее здоровую почку!
Присаживаясь на край ее постели, он вдруг почувствовал, что весь дрожит. Он осторожно взял ее руку в свою, словно пытаясь согреть ее своим теплом. В этот момент ему показалось, что воспоминания о Соне смешались в его мозгу с тревогой за племянницу, словно обе их души были теперь где-то по другую сторону реальности, непостижимым образом связанные друг с другом.
Он достал из кармана камень духов, который подарил ему Бенни. В слабом свете ламп его темно-зеленая поверхность казалась матовой. В нерешительности Кроукер повертел его в пальцах. Ему казалось, что по внешнему виду камень ничем не отличается от тех бесчисленных сотен и тысяч камней, которые можно найти на побережье.
Тем не менее он все Же осторожно положил его на грудь Рейчел поверх белой простыни, которой она была прикрыта. Он с надеждой искал в лице девочки признаки возвращающейся жизни, но тщетно – не произошло ровным счетом ничего. Все так же чуть слышно работали контрольные мониторы, тихо гудела машина диализа, мерно падали капли лекарственного раствора в капельницах. Сидя совершенно неподвижно, Кроукер ждал, и ему казалось, что прошла уже целая вечность, но Рейчел не выходила из комы. Отчаявшись, он протянул руку, чтобы забрать камень духов, но тут же, вскрикнув, отдернул ее – камень был горячий!
– Кто здесь?
Кроукер вздрогнул, словно его укололи иглой.
– Рейчел? – Он склонился над ее постелью.
Она открыла глаза, и он увидел, что они у нее действительно небесно-голубого цвета.
– Кто вы?
– Я твой дядя Лью, брат твоей мамы. – Он подвинулся ближе, чтобы она могла разглядеть его. – Мама рядом, в соседней палате. Позвать ее?
– Нет!
Она произнесла это слово шепотом, но Кроукер застыл на месте, словно она закричала во весь голос. Она изо всех сил вцепилась в его правую руку, стараясь удержать возле себя.
– Боже... дядя Лью, а я думала... я думала, ты мне снишься. – Она попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось. – Ты был на белом коне, в сияющих доспехах.
Он ободряюще улыбнулся:
– Мы же во Флориде, дорогая, а тут слишком жарко, чтобы надевать на себя доспехи. Но я тебе не снюсь, я действительно тут, рядом с тобой.
Она еще крепче сжала его руку.
– Как хорошо, что ты здесь...
– Рейчел, милая, позволь мне позвать маму, ведь она так волнуется за тебя, ей очень хочется поговорить с тобой.
– Я не хочу разговаривать с ней, – неожиданно твердо произнесла Рейчел, глядя на Кроукера ледяными голубыми глазами.
– Тогда я позову доктора, нужно сказать, что ты пришла в себя.
– Прошу тебя, дядя Лью... ты позовешь их через минуту, а пока просто побудь со мной.
Он знал, что поступает неправильно. Во всяком случае, нужно было позвать хотя бы Дженни Марш. Но он не мог отказать Рейчел, своей единственной племяннице, которую он много лет заочно любил. Кроме того, как истинный детектив, он не мог упустить случай получить ответы хотя бы на некоторые вопросы.
– Рейчи, что с тобой случилось?
– Что это за трубочки?... – прошептала она.
– Ты в больнице. Очевидно, ты наглоталась какой-то гадости.
– Ты совсем не такой, как мама, – слегка удивленно прошептала она. – Она и понятия не имеет, что я балуюсь наркотиками.
Внезапно ее губы задрожали, и глаза медленно закрылись.
– Рейчел! – Кроукер прижал к ее груди горячий камень духов.
Она открыла глаза:
– Все в порядке, дядя Лью.
Мониторы подтверждали стабильное сердцебиение и кровяное давление. Кончиком языка она провела по растрескавшимся губам.
– Принеси мне, пожалуйста, попить. Что-нибудь вроде диетической колы. Я так хочу пить...
– Жидкость поступает в твой организм по этим трубкам. Боюсь, сейчас тебе нельзя ничего пить. Может, доктор разрешит тебе попить после того, как осмотрит тебя.
Ледяные голубые глаза вопросительно уставились на него.
– Что произошло между тобой и мамой?
– Хорошо, я расскажу тебе об этом, если ты мне скажешь, где взяла ту дрянь, которая довела тебя до такого состояния, – сказал проснувшийся в Кроукере детектив.
– Я уже играла в такие игры.
– Какие игры?
– Я покажу тебе свое, если ты покажешь мне свое.
Неужели эта пятнадцатилетняя девочка уже знает на практике, что такое секс? Впрочем, теперь столь юный возраст уже не считался помехой для начала половой жизни. Кроукер подавил в себе желание задать вопрос напрямую, оставив это для Мэтти, и улыбнулся.
– Я тоже пару раз играл в такую игру.
– И как тебе?
Кроукер озадаченно помолчал, не зная, как расценивать такой вопрос из уст пятнадцатилетней девочки.
– Не знаю, – пробормотал он. – Так ты согласна на мои условия?
– Да, рассказывай ты первым.
Кроукер стоял у ее постели, держа в своей ладони ее руку.
– Мы с твоей мамой... – Он замолчал, не зная, что сказать. – Понимаешь, мы с ней как кошка с собакой, во всяком случае, иногда. Она называет белым то, что мне кажется черным, и мы с ней готовы спорить до хрипоты по любому поводу.
– Ты стараешься запудрить мне мозги, – сказала Рейчел. – Не надо, дядя Лью.
И тогда он рассказал о ее гнусном отце, сколько счел возможным, рассказал он и о том, что именно Дональд сумел возвести стену между Мэтти и ее семьей. На самом деле он не рассказывал ей и половины всей правды, но он был уверен, что и этого было более чем достаточно для нее.
– Родители, как кошки, – вздохнула Рейчел. – Никогда не знаешь, что у них на уме. Когда мы с мамой разговариваем, она кажется мне такой простой и понятной, но когда речь заходит о ней и ее взаимоотношениях с отцом, она становится непроницаемой и не хочет говорить мне правду.
– А может, родители и не должны быть такими уж понятными для своих детей? – неожиданно для себя возразил Кроукер.
– Одна мысль сводит меня с ума: неужели мой отец ушел от мамы из-за меня? – с обезоруживающей детской простотой сказала Рейчел.
От неожиданности Кроукер вытаращил глаза.
– С чего это пришло тебе в голову, детка? Их разрыв не имеет никакого отношения лично к тебе.
– В нашей семье все люди почему-то уходят – ты, мой отец... И только я никуда не ухожу.
– Но это не совсем так!
– Все оставляют меня. – В ее глазах появились слезы. – После развода отец ни разу не пришел навестить меня. Значит, он ушел из семьи из-за меня?
«Чтоб ты в гробу перевернулся тысячу раз, Дональд!» – зло подумал Кроукер.
– А мама... Она так преувеличенно участлива...
Что-то в голосе Рейчел не понравилось ему, и он спросил:
– Что происходит между тобой и матерью?
– Скорее, что не происходит между нами....
– Что ты имеешь в виду?
– Она хочет получать от меня только такие ответы, какие ее полностью устраивали бы, она задает совсем не те вопросы, которые нужно задавать... она не имеет никакого понятия о том, что со мной происходит.
– Так что же с тобой случилось, Рейчел?
Она молча сжала зубы. Ледяной взгляд голубых глаз пронизывал Кроукера насквозь. Льюис понял, что эта девочка прекрасно умеет настраивать против себя даже близких, любящих ее людей. Эта опасная способность могла привести к самоуничтожению личности. Может, именно эта черта характера привела ее к опасной грани между жизнью и смертью, на которой она сейчас находилась?
– Ну хорошо, я рассказал тебе то, что ты хотела знать, – сказал он. – А теперь твоя очередь рассказывать. Где ты взяла эту дурь?
Рейчел повернула голову к стене.
– Милая...
Она высвободила свою руку из его ладони. Такое поведение было ему знакомо. Кого она хотела защитить?
– Рейчел, ты же обещала!
– Ничего я не обещала.
– А как же правила игры?...
– Ты ничего не понимаешь в играх. – В ее голосе прозвучало столько яда, что он невольно отшатнулся. – Я же не сплюнула!
– Что?!
– Если я не сплюнула, принимая твои условия, значит, я не взяла на себя никаких обязательств перед тобой. Каждому кретину это известно!
– Только не мне, – парировал Кроукер. – К тому же ты не в том состоянии, чтобы плеваться.
Ответ понравился Рейчел, она приглушенно засмеялась. Но все же не повернула головы в сторону Кроукера.
Он уже начинал сердиться. Нужно было во что бы то ни стало найти ключик и пробраться сквозь колючий забор, который Рейчел столь внезапно возвела между ними.
– Рейчел, послушай, я тебе не враг. Всего минуту назад я был единственным человеком, с которым ты хотела говорить. Почему ты отгородилась от меня? Что случилось?
В комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь монотонным попискиванием мониторов и тихим гудением искусственной почки.
– Все равно ты не поймешь, – прошептала она, наконец. – Никто меня не поймет...
Она снова повернулась к нему лицом, и Кроукер увидел, что она плачет.
– Я совсем раздавлена, разбита, – всхлипнула она. – Дядя Лью, я умру.
Кроукер вытер ей слезы рукавом рубашки.
– Нет, милая.
– Понимаешь, я должна знать наверняка.
Он поцеловал ее влажный лоб.
– Ты не умрешь.
– Понимаешь, если я действительно умру, мне надо к этому подготовиться...
– Милая, я же сказал тебе. – Он поцеловал ее щеки.
Ее рука снова сжала руку Кроукера.
– Если я умру, мне надо повидать Гидеон.
– Кто такой этот Гидеон?
Внезапно глаза Рейчел широко раскрылись, и все тело свело судорогой. Тревожно загудели контрольные мониторы, и Кроукер стал громко звать дежурную медсестру.
– Дядя Лью, о Боже!...
Кроукер прочел в ее глазах столько боли и ужаса, что совершенно растерялся. Казалось, ее боль пронзила его тело тысячами стеклянных осколков.
Он инстинктивно обнял ее, словно хотел собой заслонить девочку от всех бед, спасти ей жизнь.
– Держись, Рейчел! Держись!
Кроукер взял камень духов и спрятал в карман.
Глаза Рейчел закатились, и руки заметно похолодели.
Через несколько секунд в палату вбежал врач в сопровождении трех медсестер, следом ворвалась Мэтти.
– Моя девочка! – кричала она. – Что с моей девочкой?
Дежурный врач, смуглый латиноамериканец, взглянув на Кроукера, хладнокровно произнес: