– Ладно, – сказал Марк, – давай поедим.
   – Я его ни разу среди них не видел, не строй из себя святошу. Сейчас главное вытащить Марту из того феерического дерьма, в которое она ухитрилась вляпаться. И нам нужны сведения от полиции. Очень важно знать, куда идут они, чтобы знать, куда идти нам. Думаю, что полиция, как и журналисты, нацелились на серийного убийцу.
   – А ты нет?
   – Я нет.
   – На сведение счетов что-то не похоже. Он выбирает случайных женщин.
   Луи махнул рукой, быстро глотая жареную картошку. Он почти всегда ел медленно, но сейчас торопился.
   – Конечно, – сказал он. – Я думаю, как ты и как все остальные: это сумасшедший, маньяк, свихнувшийся на сексуальной почве, называй, как хочешь. Но это не серийный убийца.
   – Хочешь сказать, что больше он убивать не будет?
   – Наоборот. Он будет убивать и дальше.
   – Черт побери, надо думать.
   – Здесь дело в арифметике, я тебе потом объясню, – сказал Луи, быстро глотая пиво. – Я убегаю. Отнеси, пожалуйста, вещи Мартиного пупсика к себе в лачугу, не тащить же мне их с собой в полицию. И жди меня.
   – Раньше восьми не приходи, я буду на работе.
   – Ну да, – сказал Луи, – ты вроде работу нашел? В Средневековье?
   – Нет. Работа по дому.
   – То есть?
   – Я с тобой самолично по-французски говорю, Луи. Работа по дому. Вот уже три недели, как я горничной работаю на две трети ставки. Пропылесосить, полы натереть, пыль протереть, постирать, помыть, довести до блеска. А глажку на дом беру. И ты сам сейчас похож на святошу. Иди к своему комиссару, а меня грязные полы ждут.

Глава 10

   Окружной комиссар Луазель не заставил Луи ждать в коридоре. Похоже, он был искренне рад его видеть. Луазелю, как и Луи, было около пятидесяти. Это был невысокий блондин, который курил сигареты, тонкие как соломинки. В министерстве Луи Кельвелера называли Немцем, и Луазель тоже звал его так. Луи давно перестал обращать на это внимание. Наполовину немец, наполовину француз, он родился во время войны и не знал, где его корни. Он хотел бы называться Рейном, но это была его высокомерная мечта, о которой он никому не говорил. Все вокруг называли его Людвигом или Луи, и только Марк Вандузлер, неизвестно по какому наитию, иногда звал его «сыном Рейна».
   – Здорово, Немец, – сказал Луазель. – Рад тебя видеть. Сколько лет…
   – Как сын? – спросил Луи, присаживаясь.
   Луазель поднял обе руки в знак того, что все в порядке, и Луи кивнул.
   – А ты как? – продолжал комиссар.
   – Меня вышибли из министерства четыре года назад.
   – Чего и следовало ожидать… Ты совсем отошел от дел?
   – Живу переводами.
   – Но делом Севрана ведь ты занимался, разве не так? А банда неонацистов в Дрё и старик в мансарде?
   – Ты хорошо осведомлен. Пришлось заняться кое-чем факультативно. Держаться в стороне труднее, чем ты думаешь, если у тебя картотека. Старые дела преследуют, врезаются в память. Только рядом что-то случится – сразу вспоминаешь про папки в шкафу. Не дают они спать спокойно.
   – И что на сей раз?
   – Я тихо-мирно переводил биографию Бисмарка, и тут какой-то тип убил в Париже двух женщин.
   – Убийца с ножницами?
   – Да.
   – Это тебе что-то напомнило? – спросил Луазель, сразу заинтересовавшись.
   – Меня это зацепило. Что-то напоминает, но пока не пойму, что именно.
   Какая чушь, подумал Луи.
   – Ты мне басни плетешь, – сказал Луазель, – это тебе что-то напоминает, и ты не хочешь мне говорить что.
   – Да нет, честное слово. Какое-то смутное воспоминание, ни имен, ни лиц, поэтому я к тебе и пришел. Мне нужны точные сведения. Конечно, если тебе удобно об этом говорить.
   – Удобно, – неуверенно сказал Луазель.
   – Если все подтвердится, я тебе расскажу, что меня беспокоит.
   – Договорились. Я знаю, что ты честный человек, Немец. Ничего плохого в том, что мы поговорим об этом. Не думаю, что ты разболтаешь журналистам.
   – Они уже и так почти все знают.
   – Да, почти. Ты уже виделся с комиссаром Девятнадцатого? Говорил о первом убийстве?
   – Нет, я сразу к тебе.
   – Почему?
   – Не нравится мне комиссар из Девятнадцатого. По-моему, он кретин.
   – А… Ты не перебарщиваешь?
   – Нет.
   Комиссар зажег одну из своих сигарет-соломинок.
   – Я тоже так думаю, – бросил он.
   Луи понял, что только что заключил прочный союз, ибо ничто так не сплачивает двоих, как объявить дураком третьего.
   Луазель прошаркал к несгораемому шкафу. Он всегда шаркал ногами, странная привычка для человека, который любил крепкие мужские словечки. Он достал с полки толстую папку и театрально кинул ее на стол.
   – Вот, – вздохнул он, – самое грязное дело о столичном маньяке-убийце, которое только было за многие годы. Нечего и говорить, министерство на нас всех собак спустило. Так что, если сумеешь помочь мне, я в долгу не останусь – дашь на дашь – все по закону. Если тебе попадется этот парень…
   – Само собой, – заверил Луи, думая, что в эту самую минуту парень свернулся под одеялом у Марты, а та читает ему книжку, чтобы развлечь этого блаженного.
   – Что ты хочешь знать? – спросил Луазель, листая досье.
   – Про убийства. Есть ли какие-то детали, не описанные в газетах?
   – Не так много. Вот посмотри на фото, тебе это больше поможет. Как говорится, картина маслом… Про первое убийство, это было двадцать первого июня на улице Аквитании. Комиссар уперся как бык, не захотел сотрудничать! Представляешь? Пришлось звонить в министерство, чтобы прочистили ему мозги.
   Луи ткнул пальцем в одну из фотографий:
   – Это женщина с улицы Аквитании. Красивой не назовешь, но судить сложно, лицо искажено от удушья. Он вошел к ней в квартиру неизвестно как, где-то около семи вечера. Заткнул ей рот тряпкой и, похоже, зверски прибил об стену.
   – А говорили, что он ее задушил.
   – Да, но сначала оглушил. Не так просто душить сразу, если можно так выразиться. Потом он подтащил ее к ковру на середину комнаты, там остались следы ботинок. И вот тут уже он ее задушил, а потом раз двенадцать ударил чем-то острым, скорее всего маленькими ножницами. Этот тип просто чудовище.
   – Сексуальное насилие было?
   Луазель воздел руки к небу и снова уронил, как бы выражая недоумение:
   – Ничего!
   – Ты вроде как удивлен?
   – В подобных случаях всегда ожидаешь обнаружить следы. Сам посмотри: одежда в порядке, и поза убитой вполне пристойная. Никаких следов секса.
   – А эта женщина… Напомни, как ее зовут…
   – Надя Жоливе.
   – По ней что-нибудь есть?
   – Мой коллега наводил справки, но ничего интересного не обнаружил. Читай сам: тридцать лет, секретарша в коммерческой фирме, собиралась замуж. Самая обычная женщина. Когда через десять дней произошло второе убийство, он бросил заниматься Надей. И я бы так поступил, как только узнали об этой сволочи, который следил за ними. Что касается моей жертвы…
   Луазель замолчал, листая папку, потом вынул из него пачку фотографий и разложил их перед Луи:
   – Вот она. Симона Лекур. То же самое, видишь, все совпадает до мельчайших подробностей: оглушили, вытащили на середину комнаты с кляпом во рту и убили.
   Луазель покачал головой, ломая сигарету.
   – Какая мерзость, – закончил он.
   – А что за тряпка?
   – Самая обычная.
   – Между двумя жертвами никакой связи?
   – Никакой. Это мы быстро выяснили, потому что убийца почти уже у нас в руках, но эти две женщины явно никогда не встречались. У них совершенно ничего общего, разве что обеим по тридцать лет, обе служащие и не замужем. Кроме того, обе особенной красотой не отличались, и они совершенно не похожи одна на другую. Одна брюнетка, у другой волосы скорее светлые, одна худая, другая пухленькая… Если они напоминают убийце его мать, то воспоминания у него довольно расплывчатые.
   Луазель улыбнулся и взял новую сигарету.
   – Но мы найдем этого ублюдка, – произнес он уверенно, – это дело нескольких дней. Ты читал газеты… Все свидетели описали человека, который торчал перед домом жертв за несколько дней до убийства. По-моему, парень болван, каких мало, поэтому мы его быстро возьмем. Представляешь, у нас семь надежных свидетелей… Семь! Уже одного этого достаточно. Он был настолько у всех на виду, стоял у дверей дома, его бы вся страна заметила. И еще одна коллега Нади показывает, что видела, как этот тип шел за ней, когда она выходила с работы, два дня подряд. И приятель Симоны его тоже заметил, когда провожал ее домой поздно вечером. Теперь понимаешь, вычислить его – раз плюнуть.
   – У вас и отпечатки его есть?
   – Все десять пальчиков на цветочном горшке. Ты видел такого идиота? Папоротник в горшке в квартире обеих жертв, и на каждом его отпечатки. Наверное, так он и проникал в квартиры. Девушка не испугается парня, который принес ей цветок. Хотя мог бы выбрать что-нибудь получше, чем папоротник. Говорю же тебе, кретин, опасный псих.
   – Все-таки папоротники неплохо пахнут. А в других местах есть его отпечатки?
   – Нет, только на горшках.
   – И как ты это объяснишь? Он несет горшок голыми руками, но ухитряется больше нигде не наследить? И если он для убийства надел перчатки, то почему не забрал с собой горшок, когда уходил?
   – Да, знаю, мы над этим тоже думали.
   – Не сомневаюсь.
   – Он вполне мог оглушить ее, задушить и нанести раны, не оставляя отпечатков. На полу ковер, а не паркет и не пластик. Возможно, он законченный кретин, как я тебе уже сказал, который просто не думал ни о чем. Такое бывает.
   – Почему бы и нет… – проговорил Луи, а сам представил себе маленького человека с пустыми глазами, за которым Марта ухаживала, словно он фарфоровый. Они там наверняка уже все закончили, и Марта постригла его в своей малюсенькой ванной и покрасила ему волосы.
   – Как он выглядит? – спросил вдруг Луи.
   Луазель снова прошел к несгораемому шкафу и вытащил другую папку.
   – Совсем свеженький, – сказал он, открывая ее. – Только что напечатали. Я же тебе сказал, семь верных свидетелей. На, посмотри и скажи, разве этот подонок не полный дебил?
   Луазель положил портрет на стол, и Луи был потрясен. Сходство оказалось поразительным.

Глава 11

   Клеман Воке заснул сразу после ухода Луи, даже есть не стал. И с тех пор спал, свернувшись, на красной перине, а Марта ходила по комнате так тихо, как только умела, а ей для этого пришлось постараться. Время от времени она подходила к кровати и смотрела на своего Клемана. Он спал открыв рот, на подушку тянулась слюна. Ничего, белье она поменяет. Она понимала, что Луи он не мог понравиться, вид у него был отталкивающий. Другим, наверно, тоже. Даже наверняка. Вся штука в том, что ей не удалось до конца обучить его, поэтому все так и вышло. Он был не таким, каким казался. Если он выглядит вруном, это потому что попал в переделку, а губы кривит, потому что он защищается. Глаза у него всегда такими были, густо-черные, зрачка не видать. Но такая глубокая чернота даже красива, таким глазам можно и позавидовать. Если бы ей оставили ее Клемана хоть на немножко, он бы изменился, уж она-то знает. Хорошее питание, немного солнца, и он бы поздоровел, поправился. Она бы читала ему книги, научила его говорить как положено, вместо той мешанины, которой он бог знает где нахватался. Она бы отучила его от слов-паразитов «что касается меня» и «самолично», как будто ему каждый раз нужно доказывать, что он существует. Да, она бы поставила на ноги своего малыша. Он попал в ужасную историю, но если все уладится, она им займется, сама судьба привела его к ней. Она сделает его красивым. Наверняка все эти шестнадцать лет о нем никто не заботился. С ней он снова станет красивым, и Людвиг подивится на ее работу.
   Это напомнило ей книжку, которая была у нее в детстве, она называлась «Как дурнушка стала красавицей». Маленькая девочка была некрасивой, но в конце, после того, как ей все помогли, Марта уже забыла почему – дождевые капли, белки, птички и все, что ни есть в лесу, она превратилась в грациозную красавицу и стала королевой. А в другой ее любимой книге, которая называлась «Смелый утенок», говорилось про глупого утенка, который ходил в клетчатых штанах, делал разные глупости, но в конце ему везло, настоящее чудо. Марта вздохнула. Ты бредишь, старушка. Эти сказки уже не для тебя. Ни смелый утенок, ни уродина, ставшая красоткой. Правда в том, что Людвигу не понравился ее парнишка, и все шло наперекосяк. Тут и вся лесная живность не поможет, да и с чего ей помогать!
   Марта прошлась по комнате, бормоча себе под нос. Нечего ждать помощи от белок. Надо пока помочь мальчику изменить внешность, а потом постричь его, как Людвиг велел. Немец злился, это правда, но он не отдаст его легавым. Во всяком случае, не сразу. У нее еще есть время поработать над парнем.
   Она тихонько потрясла Клемана за плечо.
   – Просыпайся, сынок, – сказала она, – сейчас твоей головой займемся.
   Она усадила его на табурет в ванной и завязала ему салфетку вокруг шеи. Молодой человек повиновался, не говоря ни слова.
   – Надо постричь тебя покороче, – сказала Марта.
   – Мои уши будут видны, – возразил Клеман.
   – Я тебе над ушами немного оставлю.
   – Почему у меня уши не заворачиваются?
   – Не знаю, сынок. Не волнуйся об этом. Посмотри на Людвига, у него уши не лучше. Они у него огромные, но он все равно красивый.
   – Людвиг, это человек, который мне вопросы задавал?
   – Да, это он.
   – Я лично от него устал, – жалобно сказал Клеман.
   – Работа у него такая – людей утомлять. Делать нечего. Он по всей земле ищет негодяев, самых разных негодяев, потому и утомляет всех. Это как если ты трясешь дерево, когда хочешь, чтобы орехи упали. Не потрясешь – и орехов не добудешь.
   Клеман кивнул. Это напоминало уроки, которые давала ему Марта в детстве.
   – Не вертись, а то криво получится. У меня кухонные ножницы, не знаю, как они волосы стригут.
   Вдруг Клеман поднял голову:
   – Ты не сделаешь мне больно этими ножницами, Марта?
   – Да нет, малыш. Сиди спокойно.
   – А что ты говорила про уши?
   – Что если ты хорошенько посмотришь на уши других людей, только на уши, например в метро, то увидишь, что они у всех просто ужасные. Да и хватит про эти уши, а то противно уже.
   – Я тоже уши не люблю. Особенно у женщин.
   – Ну а я у мужчин. Видишь, сынок, так в природе все устроено.
   Да, говорила себе Марта, оттягивая пряди волос, она снова возьмется за его воспитание, если ей дадут время.
   – А после стрижки я покрашу тебя в черный цвет, очень темный, как твои глаза. Потом намажем тебя тональным кремом, цветом загара, чтобы все ровно было. Доверься мне. Вот увидишь, ты будешь красивым, а полицейские пусть бегают тебя ищут. А на обед съедим свиную котлету. Все будет хорошо.

Глава 12

   Марк Вандузлер поздно закончил работу у мадам Малле, и когда он вернулся, все уже сидели за столом. Сегодня была очередь крестного готовить, и он приготовил картофельную запеканку. Он совершенствовал свое искусство запекания.
   – Ешь, а то остынет, – сказал Вандузлер-старший. – Хотел тебе сказать, что Немец приходил и взял кое-что из твоих вещей, я решил, что тебе надо знать.
   – Я знаю, – ответил Марк, – мы виделись.
   – А зачем ему эти шмотки? Марк положил себе картошки.
   – Чтобы спрятать кое-кого от полиции.
   – Это в духе Кельвелера, – проворчал крестный. – Что он натворил?
   Марк посмотрел по очереди на Матиаса, Люсь-ена и крестного, которые в счастливом неведении уплетали запеканку.
   – Да так, ничего особенного, – сказал он угрюмо. – Это просто тот псих, который убил двух женщин в Париже, убийца с ножницами.
   Все дружно подняли головы, Люсьен громко хмыкнул, Матиас промолчал.
   – Еще хотел вам сказать, – продолжал Марк тем же тоном, – что сегодня он ночует у нас, я его пригласил.
   – Это еще что за шутки? – весело осведомился Вандузлер-старший.
   – Сейчас расскажу.
   Марк пошел проверить, хорошо ли закрыты окна.
   – Антикризисный комитет, – проговорил Люсьен.
   – Заткнись, – посоветовал Матиас.
   – Убийца с ножницами, – продолжил Марк, садясь за стол, – тот самый, о котором трубят все газеты, прячется у старой Марты, она заботилась о нем в детстве, когда он был маленьким и несчастным. Марта вцепилась в свою куклу, как львица, и вопит, что он невиновен. Она попросила Луи помочь. Но если Луи отдаст его полиции, Марта тоже пойдет за решетку. Ну, вы помните поговорку про купель и младенца, так что сами понимаете, как все сложно. И Луи сегодня вечером приведет парня к нам, потому что боится, как бы тот не укокошил Марту. А здесь нет ни одной женщины, только не подумайте, что меня это радует. Здесь только четверо одиноких мужиков, на которых, как он считает, можно положиться. Мы должны будем следить за ним день и ночь. Вот.
   – Всеобщая мобилизация, – снова вставил Люсьен, жуя картошку, – перед этим стоит как следует накормить солдат.
   – Может, это и смешно, – сухо сказал Марк, глядя на товарища, – но если бы ты видел Марту, постаревшую на десять лет, если бы ты видел этого жалкого болвана и то, как выглядят убитые женщины, ты бы меньше хохмил.
   – Да знаю я. Ты меня за идиота держишь?
   – Извини. Я весь пол выдраил у мадам Молле и подыхаю от усталости. Теперь, когда вы в курсе, я поем и помолчу, а за кофе расскажу подробности.
   Марк редко пил кофе, от него он начинал нервничать, и все считали, что ему он не нужен, потому что и без того было похоже, как будто он пьет по десять чашек в день. С другой стороны, кофе отнюдь не успокаивал и Люсьена Девернуа, который любил произносить речи. Но поскольку Люсьен всегда не прочь был поскандалить, он ни за что на свете не лишил бы себя возбуждающего напитка. Что до Матиаса Деламара, он был кроткого нрава и порой просто поражал своей молчаливостью, кофе ничего тут не менял. Тем временем, пока крестный налил три чашки, Марк пытался разложить гладильную доску. Матиас пришел ему на помощь. Марк включил утюг, подвинул к себе корзину, доверху набитую бельем, и бережно разложил на доске блузку.
   – Это хлопок с вискозой, – сказал он, – нужно гладить осторожно.
   Потом он кивнул, как бы убеждая самого себя соблюдать это новое правило, и стал рассказывать подробности истории с Мартиным питомцем. Время от времени он замолкал, чтобы побрызгать на белье из пульверизатора, Марк был категорически против утюгов с паром. Матиас считал, что Марк прекрасно справляется. С тех пор как уже три недели Марк брал гладить на дом, четверо мужчин нередко задерживались внизу, собравшись вокруг дымящейся гладильной доски, над которой колдовал Марк. Он подсчитал, что за четыре часа уборки в день и два часа глажки дома у него выходило семь тысяч двести франков в месяц. По утрам у него оставалось время на Средние века, и пока он прекрасно успевал разбирать бумаги по арендным договорам тринадцатого века по утрам и ходить пылесосить после обеда. Однажды вечером, глядя, как Люсьен натирает большой стол мягкой тряпкой и при этом разглагольствует о том, что чистота это его страсть, Марк Вандузлер, который до этого ничего не смыслил в уборке, решил заняться ею профессионально. И это после двенадцати лет безработицы в Средних веках. Он попросил Марту быстренько обучить его и меньше чем за две недели нашел четырех клиентов. Люсьен, пессимист по натуре, с большой тревогой наблюдал за превращением своего друга в уборщика. Его не беспокоило то, что Средневековье потеряет исследователя, потому что Люсьену, как историку, занятому исключительно современностью и катаклизмами Первой мировой войны, было наплевать на Средние века. Но он боялся, что Марк не сможет привыкнуть к новой работе и что на деле все окажется гораздо труднее. Однако, против ожидания, Марк держался стойко, и теперь ему даже было интересно сравнивать чистящие средства, например, те, что чистят и полируют, с теми, что просто чистят. Первые только грязь развозят, считал Марк.
   Он закончил рассказ о Марте и убийце, и сейчас каждый по-своему переживал, думая, что им придется прятать этого типа и наблюдать за ним.
   – Где мы его поселим? – деловито спросил Матиас.
   – Там. – Марк указал на маленькую комнату, смежную с большой. – Где же еще?
   – Его можно поселить в сарае для инструментов, на улице, – предложил Люсьен, – и запирать на щеколду. Сейчас на улице нехолодно.
   – Ну да, а вся улица будет видеть, как мы носим ему еду, и через два дня жди полицию. А про туалет ты подумал? Ты, что ли, будешь за ним ведро выносить?
   – Нет, – сказал Люсьен. – Просто нет желания жить в одном доме с психом. Не приучены мы сидеть взаперти с убийцей.
   – Ты, похоже, совсем ничего не понял, – сказал Марк, повышая голос. – Все дело в Марте. Хочешь, чтобы ее посадили?
   – Утюг! – крикнул Матиас.
   Марк чертыхнулся, хватая утюг.
   – Вот видишь, болван. Еще чуть-чуть – и я бы сжег юбку мадам Туссен. Я тебе уже объяснил, что Марта верит своему Клеману, она верит, что он невиновен, и нам остается верить в то, во что верит Марта, пока мы не убедим ее в обратном.
   – Так бы сразу и сказал, – вздохнул Люсьен.
   – Короче, – подытожил Марк, выключая утюг, – мы поселим его в маленькой комнате внизу. Снаружи закроем ставни. Предлагаю, чтобы сегодня ночью его сторожил Матиас.
   – Почему именно Матиас? – спросил крестный.
   – Потому что я устал, потому что Люсьен против этой затеи и доверять ему нельзя, а Матиас человек надежный, храбрый и сильный. Он один сможет справиться. Пусть он будет первым, а мы примем эстафету завтра.
   – А меня ты не спросил, – заметил Матиас. – Ну ладно. Посплю у камина. Если он…
   Марк жестом остановил его.
   – Вон они, – сказал он. – Зашли в ворота. Люсьен, на стене ножницы! Сними и спрячь. Не стоит черта дразнить.
   – Я этими ножницами резанец подстригаю, – сказал Люсьен, – и там им самое место.
   – Сними! – крикнул Марк.
   – Я надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, – сказал Люсьен, медленно снимая ножницы, – что ты неизлечимый трус, Марк, и что в окопе тебе делать нечего. Впрочем, я тебе это уже много раз говорил.
   Потеряв терпение, Вандузлер-младший ринулся к Люсьену и схватил его за грудки.
   – Заруби себе на носу раз и навсегда, – процедил он сквозь зубы, – что во времена твоих греба-ных окопов я бы скрывался в тылу, лежа в постели с четырьмя женщинами и наслаждаясь поэзией. А что до ножниц, которыми ты стрижешь свой резанец, я не хочу увидеть их сегодня ночью в животе какой-нибудь девчонки. Вот и все.
   – Ладно, – сказал Люсьен, разводя руками, – раз ты так беспокоишься…
   Он открыл буфет и кинул ножницы за кучу тряпок.
   – Гвардия сегодня не в духе, – пробормотал он. – Из-за жары, наверно.
   Вандузлер-старший открыл дверь и впустил Луи и Клемана.
   – Входи, – сказал он Луи. – Мы переругались, но ты не обращай внимания. Прибытие этого молодого человека всех взбудоражило.
   Воке стоял опустив голову, и никто не поздоровался и не назвал себя. Луи усадил его за стол, подталкивая рукой в спину, а Вандузлер пошел разогреть кофе.
   Только Марк подошел к гостю и с интересом пощупал его стриженые черные волосы.
   – Хорошо, – сказал он, – Марта очень хорошо поработала. Дай сзади посмотрю.
   Парень наклонил голову вперед, потом снова поднял.
   – Прекрасно, – заключил Марк, – она тебя и тональным кремом намазала… Хорошо. Чертовски хорошая работа.
   – Пришлось потрудиться, – сказал Луи. – Если бы ты видел его фоторобот…
   – Похож?
   – Более чем. Пока у него не будет десятидневной щетины, пусть никуда не выходит. Хорошо бы ему очки подобрать.
   – У меня есть, – сказал Вандузлер-старший. – Довольно большие солнечные очки. Сейчас как раз сезон, за темными стеклами можно хорошо спрятаться, да и глаза не заболят.
   Все молча ждали, пока крестный вскарабкался на пятый этаж. Клеман шумно мешал ложкой, не говоря ни слова. Марку показалось, что он сейчас заплачет, что ему страшно среди незнакомых людей без Марты.
   Крестный принес очки, и Марк осторожно примерил их Клеману.
   – Открой глаза, – сказал он ему. – Они с тебя не падают?
   – Кто падает? – робко спросил Клеман.
   – Очки.
   Клеман покачал головой. Он выглядел совершенно изнуренным.
   – Допивай кофе, и я покажу тебе твою комнату, – сказал Марк.
   Он повел Клемана за руку в комнату и, когда они вошли, закрыл дверь.
   – Вот, пока поживешь здесь. Не пытайся открыть ставни, они заперты снаружи. Не нужно, чтобы тебя видели. И не пытайся бежать. Хочешь что-нибудь почитать?
   – Нет.
   – Тебе нужно радио?
   – Нет.
   – Тогда спи.
   – Я постараюсь.
   – Слушай… – сказал Марк, понижая голос.
   Клеман не слушал, и Марк взял его за плечо.
   – Послушай, – повторил он.
   Их глаза встретились.
   – Завтра Марта придет тебя повидать. Обещаю. А теперь можешь спать.
   – Самолично?
   Марк не знал, что именно имел в виду Клеман.
   – Да, самолично, – наугад подтвердил он.
   Клеман, похоже, успокоился и свернулся калачиком на кровати. Марк вернулся в большую комнату встревоженный. Он не знал, что и думать об этом человеке. Машинально поднялся в свою комнату найти Клеману футболку и шорты, чтобы было в чем спать. Когда он снова вошел, Клеман уже уснул в одежде. Марк положил вещи на стул и тихонько закрыл за собой дверь.
   – Все, – сказал он, садясь за стол. – Он самолично заснул.
   – Похоже, это я утомил его своими вопросами, – сказал Луи. – Марта говорит, что я ему все мозги стер, как мыло. Подожду до завтра.