Варгас Фред. Вечность на двоих

   – Вот такая, – показал Данглар, расставив пальцы на два-три сантиметра.
   – На такой дом не удержится, – сказал Жюстен.
   – Чисто символически, – сказал Мордан.
   – А то, – сказал Жюстен.
   Адамберг покачал головой, не откидывая волосы, упавшие ему прямо на глаза.
   – Полагаю, что женщина, вырезавшая у кота половую косточку, придает ей иное значение. Полагаю, речь идет о мужском начале.
   – Это начало как-то не клеится с девственницами, – возразил Мордан.
   – Смотря чего она добивается, – заметил Вуазне.
   – Бессмертия, – сказал Адамберг. – Вот вам и мотив преступления.
   – Не понимаю, – помолчав, признался Эсталер.
   В кои-то веки то, чего не понимал Эсталер, не понял и никто из присутствующих.
   – Почти одновременно с надругательством над котом ограбили раку со святыми мощами в церкви Мениля, в нескольких километрах от Оппортюн и Вильнева. Освальд прав, для одного района это многовато. Преступник вынул из раки только четыре кости святого Иеронима, не тронув пятачковую кость и несколько овечьих.
   – Знаток своего дела, – заметил Данглар. – Поди определи, что это пятачковая кость.
   – А что, в пятачке есть кость?
   – Вроде есть, Эсталер.
   – Про косточку в кошачьем пенисе тоже мало кому известно. Так что она и впрямь свое дело знает.
   – Не вижу связи, – сказала Фруасси, – между мощами, котом и могилами. За исключением костей, которые присутствуют во всех трех позициях.
   – Спасибо и на этом, – сказал Адамберг. – Мощи святого, мощи самца, мощи девственниц. В доме священника в Мениле, в двух шагах от святого Иеронима, находится старинная книга, выставленная на всеобщее обозрение, и там все эти три элемента сливаются воедино в своего рода кулинарном рецепте.
   – Это скорее рецепт снадобья, – поправил Данглар.
   – Для чего? – спросил Мордан.
   – Чтобы изготовить вечную жизнь из массы всяких ингредиентов. Книга открыта именно на этой странице. Кюре очень ею гордится и, полагаю, показывает всем посетителям. Как и его предшественник, отец Реймон. Этот рецепт наверняка известен трем десяткам приходов в округе и к тому же в нескольких поколениях.
   – А в других местах?
   – Тоже, – сказал Данглар. – Это знаменитая книга, особенно сам рецепт. «De Sanctis reliquis», в издании 1663 года.
   – Не знаю, – сказал Эсталер.
   А то, чего не знал Эсталер, не знал никто.
   – Не хотела бы я вечной жизни, – сказала Ретанкур тихо.
   – Почему? – спросил Вейренк.
   – Представь себе, что мы живем вечно. Нам останется только лечь на землю и подохнуть от скуки.
   – Да, исчезает жизнь, едва приходит срок:
   На фоне вечности наш век не столь жесток.
   – Можно и так, – согласилась Ретанкур.
   – Нам, что ли, надо эту книжку изучить, да? – спросил Мордан.
   – Думаю, да, – ответил Адамберг. – Вейренк помнит наизусть рецепт этого блюда.
   – Снадобья, – снова поправил Данглар.
   – Давайте, Вейренк, только не спеша.
   – «Величайшее снадобье для продления жизни благодаря способности мощей притуплять миазмы смерти, на основе самых верных предписаний и исправленное от прежних ошибок».
   –  Это только название, – перевел Адамберг. – Продолжайте, лейтенант.
   – «Пять раз настанет время юности, и ты обратишь его вспять, будучи неуязвим для его потока, и так снова и снова».
   –  Не понимаю, – сказал Эсталер, и на сей раз в его голосе прозвучала неподдельная тревога.
   – Да никто толком не понимает, – успокоил его Адамберг. – Полагаю, речь идет о возрасте, достигнув которого надо принять это зелье. Но не в юности, это точно.
   – Очень возможно, – подтвердил Данглар. – Когда пять раз настанет время юности. То есть пять раз по пятнадцать лет, если исходить из среднего возраста вступления в брак на Западе в эпоху позднего Средневековья. Получаем семьдесят пять лет.
   – То есть точный возраст ангела смерти на сегодняшний день, – проговорил Адамберг.
   Воцарилось молчание, и Фруасси грациозно подняла руку, прося слова.
   – Невозможно продолжать в таких условиях. Я предлагаю перебраться к «Философам».
   Прежде чем Адамберг успел произнести хоть слово, его сотрудники дружно двинулись к кафе. Продолжить им удалось только после того, как все уселись вокруг стола в алькове с витражами перед полными тарелками и бокалами вина.
   – Достижение рокового возраста могло открыть в ней второй кратер, – предположил Мордан.
   – Медсестра, – сказал Данглар, – не позволит себе войти в одну реку со стариками, которых она убивала. Она не простая смертная. Возможно, ей захотелось обрести вечную жизнь и сохранить свое всемогущество.
   – И начать загодя, – сказал Мордан. – То есть выбраться любым способом из тюрьмы до того, как ей исполнится семьдесят пять, чтобы успеть изготовить лекарство.
   – Снадобье.
   – Похоже на то, – сказала Ретанкур.
   – Давайте дальше, Вейренк, – попросил Адамберг.
   – «Святые мощи ты истолчешь в порошок, три щепотки оного смешаешь с мужским началом, коему не пристало сгибаться, с живой силой дев, одесную извлеченной, трижды приготовленных в равном количестве, и растолчешь с крестом, в вечном древе живущим, прилегающим в том же количестве, а удерживаются они на одном месте, нимбом святого окруженном, в вине этого года выдержав, и главу ее ниц простри».
   –  Не понял. – Ламар опередил Эсталера.
   – Начнем сначала, не спеша, – сказал Адамберг. – Давайте заново, Вейренк, по пунктам.
   – «Святые мощи ты истолчешь в порошок, три щепотки оного смешаешь…»
   –  Ну, это несложно, – сказал Данглар. – Три щепотки обращенных в прах костей святого. Иеронима, например.
   – «…смешаешь с мужским началом, коему не пристало сгибаться…»
   – Фаллос, – предложил Гардон.
   – Несгибаемый, – продолжил Жюстен.
   – Костяной член, например, – подтвердил Адамберг. – То есть кошачья половая косточка. Кроме того, как известно, у кошек девять жизней, то есть такая мини-вечность местного масштаба.
   – Да, – отозвался Данглар, что-то быстро записывая.
   – «…с живой силой дев, одесную извлеченной, трижды приготовленных в равном количестве…»
   –  Внимание, – сказал Адамберг, – вот и наши девственницы.
   – Приготовленных? – спросил Эсталер. – Убийца их к чему-то готовит?
   – Нет. Это в кулинарном смысле – как приготовить блюдо, – объяснил Данглар. – То есть потребуется то же количество, что и измельченных святых мощей.
   – То же количество чего, черт возьми?
   – В этом-то и проблема, – сказал Адамберг. – Что такое «живая сила дев»?
   – Кровь?
   – Половые органы?
   – Сердце?
   – Я за кровь, – сказал Мордан. – В перспективе бессмертия звучит логично. Кровь девственницы, смешанная с мужским началом, которое оплодотворит ее во имя вечности.
   – Кровь одесную?
   – Справа, – не уточняя, сказал Данглар.
   – С каких это пор есть кровь справа и кровь слева?
   – Не знаю, – ответил Данглар, разливая всем вино.
   Адамберг уперся подбородком в сложенные руки.
   – Все это никак не вяжется с разрытыми могилами, – сказал он. – Кровь, половые органы и сердце можно взять и у свежепочившей девственницы. А три месяца спустя это, само собой, невозможно.
   Данглар сморщился. Ему нравился интеллектуальный оборот, который принимала их беседа, но от ее содержания его мутило. Замогильное препарирование рецепта поселило в нем отвращение к великой и столь почитаемой им «De Sanctis reliquis».
   – Что еще в могиле могло бы заинтересовать нашего ангела?
   – Ногти, волосы, – предложил Жюстен.
   – Для этого не обязательно убивать. Ногти и волосы можно отрезать у живых.
   – В могиле еще есть кости, – попытал счастья Ламар.
   – Например, тазовая кость? – сказал Жюстен. – Чаша плодородия? Дополняющая мужское начало?
   – Было бы неплохо, Жюстен, но осквернители открыли только изголовье гроба, не забрав ни единой косточки.
   – Мы в тупике, – заявил Данглар. – Пойдем дальше по тексту.
   Вейренк послушно запустил механизм:
   – «Растолчешь с крестом, в вечном древе живущим, прилегающим в том же количестве…»
   –  Ну, тут хотя бы понятно, – сказал Мордан. – Крест, в вечном древе живущий, – это распятие.
   – Да, – сказал Данглар. – Фрагменты дерева якобы от настоящего креста продавались тысячами в качестве святых реликвий. Кальвин насчитал их столько, что, составь из них крест, его бы и триста человек не подняли.
   – Что открывает нам простор для деятельности. Пусть кто-нибудь из вас узнает, не была ли недавно, после того как медсестра сбежала из тюрьмы, ограблена рака, содержавшая фрагменты креста.
   – Хорошо, – вызвался Меркаде.
   По причине повышенной сонливости Меркаде часто поручали кропотливые поиски в базе данных, так как оперативная деятельность была для него почти немыслима.
   – Надо также выяснить, не засветилась ли Кларисса Ланжевен между Менилем и Бошаном, возможно, под другим именем и давно. Возьмите фотографию и показывайте ее.
   – Хорошо, – повторил Меркаде с той же эфемерной энергией.
   – «Кларисса», – подсказал майор комиссару, – это ваша кровавая монахиня. Медсестру зовут Клер.
   Адамберг бросил на Данглара удивленный, затуманенный взгляд.
   – Ну да, – сказал он. – Странно, что я их спутал. Они как две половинки ореха в одной старой скорлупке.
   Адамберг знаком попросил Вейренка продолжать.
   – «…на одном месте, нимбом святого окруженном…»
   –  Это тоже просто, – уверенно произнес Данглар. – Речь идет о географическом секторе, ограниченном зоной влияния мощей святого. Это единство места, которое сопрягает разнообразные компоненты снадобья.
   – То есть предполагается, что у святого есть радиус действия? – спросила Фруасси. – Как у передатчика?
   – Это нигде не написано, но так принято думать. Паломники не ленятся преодолевать огромные расстояния, полагая, что чем ближе подойдешь к святому, тем сильнее будет его воздействие.
   – Тогда ей надо собрать все компоненты неподалеку от Мениля, – сказал Вуазне.
   – Логично, – одобрил Данглар. – В Средние века для приготовления эликсира решающую роль играла совместимость компонентов. Для сбалансированности смесей учитывался и климат. Поэтому можно с уверенностью сказать, что кость нормандского святого лучше сочетается с костью нормандской девственницы и котом из тех же краев.
   – Допустим, – сказал Мордан. – Что там дальше?
   – «…в вине этого года выдержав, и главу ее ниц простри».
   –  Вино, – сказал Ламар, – это чтобы все проглотить.
   – Это и кровь одновременно.
   – Кровь Христова. Круг замкнулся.
   – Почему «этого года»?
   – Потому что в давние времена вино не выдерживали. Оно всегда было этого года. Аналог нашего молодого вина.
   – Что осталось?
   – «…и главу ее ниц простри».
   –  В смысле голову, – сказал Данглар. – Положишь ее голову наземь либо пусть голова ее падет наземь.
   – То есть победишь ее, – подвел итог Мордан. – Победишь смерть, полагаю. Череп и кости.
   – Убийца, в принципе, собрала все компоненты, – вступил Меркаде, проглядывая свои записи. – Живую силу девственницы, что бы это ни было, мощи святого, кошачью кость. Ей не хватает разве что кусочка креста. Вот дождется молодого вина и проглотит все за милую душу.
   На этой оптимистической ноте было опустошено несколько бокалов, и коллоквиум, судя по всему, подошел к концу. Но Адамберг сидел на месте, и никто не осмелился пошевелиться. Неизвестно было, отходит ли комиссар ко сну, подперев щеку рукой, или собирается закрыть собрание. Данглар уже собрался пихнуть его, как вдруг тот всплыл на поверхность, словно губка.
   – Полагаю, будет убита третья женщина, – сказал он, не поднимая головы. – Полагаю, нам надо заказать кофе.

XXXIII

   – «…С живой силой дев, одесную извлеченной, трижды приготовленных в равном количестве», – сказал Адамберг. – Трижды. Надо обратить на это внимание.
   – Это дозировка, – сказал Мордан. – Три щепотки измельченных костей святого, соответственно три щепотки половой косточки, три щепотки древесины креста и три – девственного начала.
   – Не думаю, майор. Двух девственниц уже вырыли. Что бы там ни хотели взять, одной бы за глаза хватило на три щепотки чего угодно. И достаточно было бы написать просто в «равном количестве». А в рецепте указано «трижды».
   – Да, три щепотки.
   – Нет, три девы. Три щепотки трех дев.
   – Такую логику тут искать не следует. Это и рецепт, и поэма в одном флаконе.
   – Нет, – сказал Адамберг. – Язык нам кажется сложным, но это еще не свидетельствует о его поэтичности. Мы просто читаем древнюю поваренную книгу, не более того.
   – Точно, – сказал Данглар, хоть и был слегка шокирован развязностью, с которой Адамберг отзывался о «De reliquis». – Это всего лишь трактат о снадобьях. Он был написан, чтобы его понимали, а не расшифровывали.
   – Не вышло, – сказал Жюстен.
   – Ну не совсем, – возразил Адамберг. – Просто надо не пропустить ни слова. В этой загробной микстуре, как и в любом кулинарном рецепте, важна каждая запятая. «Трижды приготовленных». В этом опасность. Тут нам придется поработать.
   – Где – тут? – спросил Эсталер.
   – С третьей девственницей.
   – Не исключено, – признал Данглар.
   – Надо ее найти, – сказал Адамберг.
   – Где? – спросил Меркаде, поднимая голову.
   Лейтенант Меркаде не переставая что-то писал, как, впрочем, всегда, когда, хорошо выспавшись, он пытался наверстать упущенное преувеличенным рвением.
   – Сначала надо выяснить, не погибала ли недавно в Верхней Нормандии какая-нибудь девственница, на первый взгляд от несчастного случая.
   – Где заканчивается нимб действия святого? – спросила Ретанкур.
   – Ограничимся окружностью с центром в Мениль-Бошане и радиусом пять-десять километров.
   – Семь тысяч восемьсот пятьдесят квадратных километров, – быстро подсчитал Меркаде. – Какого возраста должна быть жертва?
   – Чисто символически будем исходить из минимального возраста двадцать пять лет, – ответил Данглар. – Это возраст святой Екатерины – начало взрослой девственности. Верхняя планка – сорок лет. Потом и женщины, и мужчины считались уже стариками.
   – Слишком большой разброс, – возразил Адамберг, – нам надо побыстрее. Для начала сосредоточимся на возрасте двух жертв – между тридцатью и сорока годами. Сколько у нас получится кандидаток, Меркаде?
   Лейтенанту дали время произвести расчеты, чем он и занялся в полной тишине, окруженный «трижды приготовленными» кофейными чашками. «Жаль, – подумал Адамберг, – что Меркаде все время спит. Такие мозги пропадают, по цифрам и спискам ему равных нет».
   – Очень приблизительно получается от ста двадцати до двухсот пятидесяти потенциальных девственниц.
   – Опять много, – закусив губу, сказал Адамберг. – Надо ограничить территорию. В радиусе двадцати километров от Мениля. Что имеем?
   – От сорока до восьмидесяти, – поспешно ответил Меркаде.
   – И как мы их вычислим? – сухо спросила Ретанкур. – Девственниц не заносят в полицейскую картотеку.
   «Девственница», – мельком подумал комиссар, взглянув на толстую красавицу Ретанкур. Она держала свою жизнь в секрете, герметически закрывшись от какого бы то ни было дознания. Возможно, этот коллоквиум, посвященный пристальному изучению недотрог, стал для нее тяжким испытанием.
   – Поговорим со священниками, – сказал Адамберг. – Начните с нашего знакомца. И побыстрее. Сверхурочно, если понадобится.
   – Комиссар, – сказал Гардон, – по-моему, никакой срочности нет. Паскалину убили три с половиной месяца назад, Элизабет – четыре. Третья девственница тоже наверняка уже мертва.
   – Не думаю, – сказал Адамберг, подняв глаза к потолку. – Не забывайте про молодое вино, в котором надо смешать компоненты. Оно появится только в ноябре.
   – Или в октябре, – уточнил Данглар. – Сезон тогда начинался раньше, чем теперь.
   – Согласен, – сказал Мордан. – И что дальше?
   – Если верить Данглару, – продолжал Адамберг, – для того чтобы эликсир удался, необходимо соблюдать гармонию. Если бы я готовил эту микстуру, то равномерно распределил бы ее ингредиенты во времени – чтобы между ними не было слишком большого разрыва. Что-то вроде эстафеты, если угодно.
   – Это необходимое условие, – подтвердил Данглар, вгрызаясь в карандаш. – Неоднородность, разъединение – типичные средневековые страхи. Это приносит несчастье. Всякая линия, будь она реальной или абстрактной, ни в коем случае не должна прерываться или ломаться. Во всем надо придерживаться постепенной и упорядоченной эволюции, следуя по прямой, без перебоев.
   – А убийство кота и кража мощей, – подхватил Адамберг, – произошли за три месяца до смерти Паскалины. Живую силу девственниц похитили через три месяца после их гибели. Три – число щепоток, девственниц и месяцев. То есть последнюю живую силу возьмут за три месяца до молодого вина либо чуть раньше. А девственницу убьют за три месяца до того.
   Адамберг замолчал и несколько раз что-то посчитал на пальцах.
   – Вполне вероятно, что эта женщина еще жива и что ее смерть запланирована на неизвестное число между апрелем и июнем. А сегодня у нас 25 марта.
   Через три месяца, две недели, неделю… Каждый про себя оценивал степень срочности и невыполнимости миссии. Даже допустив, что им удастся составить список девственниц в нимбе, очерченном вокруг Мениля, как узнать, какую из них выбрал ангел смерти? И как ее защитить?
   – Все равно это наши фантазии, – сказал Вуазне, вздрогнув всем телом, словно очнулся в финале фильма, перестав верить в вымысел, унесший было его в светлые дали. – От начала до конца.
   – Не более того, – согласился Адамберг.
   «Взмах крыла между небом и землей», – тревожно подумал Данглар.

XXXIV

   Задержавшись на совещании, Адамберг был вынужден ехать на машине, чтобы не опоздать к Камилле. Он не будет рассказывать Тому сказку о медсестре и жутком зелье. «Бессмертие, – думал он, паркуясь под проливным дождем. – Всемогущество». Рецепт из «De reliquis» казался ему фарсом, шуткой, не более того. Но от этой шутки лихорадило все человечество с первых его шагов в космическом небытии, которое так ужасало Данглара. Убийственная шутка, во имя которой люди воздвигали целые религии и уничтожали друг друга почем зря. В сущности, только этого медсестра и добивалась всю свою жизнь. Иметь право казнить и миловать, распоряжаться жизнью людей по своему усмотрению – чем не удел богини, ткущей нити судьбы? Теперь она занялась своей. Распоряжаясь жизнью других, она не могла позволить смерти поймать ее в свои силки, как обычную старушку. Ее грандиозная власть над жизнью и смертью должна теперь послужить ей самой, наделить ее могуществом Бессмертных и возвести на настоящий трон, с высоты которого она сможет вершить судьбами. Она достигла семидесяти пяти лет, час пробил, пятый цикл юности завершился. Час пробил, она давно его ждала. Она наметила свои жертвы очень давно, рассчитав сроки и способы их уничтожения в мельчайших деталях. Она обогнала полицию не на несколько месяцев, а по меньшей мере на десять-пятнадцать лет. Третья девственница была обречена. И Адамберг совершенно не понимал, каким образом он со своими двадцатью семью полицейскими – да хоть бы и с сотней – сможет сдержать уверенное наступление Тени.
   Нет, он расскажет Тому продолжение сказки про козлика.
   Адамберг взобрался на восьмой этаж и позвонил в дверь с десятиминутным опозданием.
   – Если не забудешь, закапай ему в нос, – сказала Камилла, протягивая комиссару капли.
   – Ни за что не забуду, – обещал Адамберг, засовывая пузырек в карман. – Иди. Играй хорошо.
   – Слушаюсь.
   Милый дружеский разговор. Адамберг устроил Тома у себя на животе и растянулся на кровати.
   – Ну, на чем мы остановились? Помнишь доброго козлика, который очень любил птиц и не хотел, чтобы рыжий козлик приходил к нему на горку и дразнил его? Так вот, тот все-таки явился. Подошел, рассекая воздух большими рогами, и сказал: «Ты мне жить не давал, когда я был маленьким, теперь пробил твой час, старичок». – «Так это ж было понарошку, – сказал черный козлик, – детский сад. Ступай себе с миром». Но рыжий козлик ничего не хотел слушать. Ведь он пришел издалека, чтобы отомстить черному козлику.
   Адамберг замолчал, но ребенок двинул ножкой в знак того, что не спит.
   – Тогда козлик, проделавший долгий путь, сказал: «Дурачина ты, простофиля, я отниму у тебя твою землю и работу». И проходившая мимо мудрая серна, которая прочла все книжки на свете, сказала черному козлику: «Остерегайся рыжего, он уже двоих козликов убил и тебя убьет». – «И слышать ничего не желаю, – сказал черный козлик мудрой серне, – ты просто с ума сошла, ревнуешь, и все тут». Но все-таки наш черный козлик забеспокоился. Потому что уж больно хитер был рыжий и весь из себя. Тогда черный решил засунуть Новичка за каминный экран и хорошенько подумать. Сказано – сделано. С экраном все обошлось. Но у черного козлика был один недостаток – не умел он хорошенько думать.
   По тому, как потяжелел Том, Адамберг понял, что он уснул. Положив руку ему на головку, комиссар закрыл глаза, вдыхая ароматы мыла, молока и пота.
   – Тебя что, мама надушила? – прошептал Адамберг. – Дурочка, кто же так поступает с младенцами.
   Нет, тонкий запах исходил не от Тома. А от кровати. Адамберг раздул в темноте ноздри, насторожившись не хуже черного козлика. Он знал эти духи. Но к Камилле они не имели отношения.
   Он осторожно встал и уложил Тома в кроватку. Обошел комнату, держа нос по ветру. Запах был локализован – он гнездился в простынях. Черт возьми, тут спал какой-то тип, и им пропахла вся кровать.
   «И что теперь? – подумал он, зажигая свет. – Во сколько постелей скольких женщин забирался ты до того, как у вас с Камиллой установились товарищеские отношения?» Он разом сдернул простыни и осмотрел их, будто, опознав чужака, смог бы совладать со своим гневом. Потом сел на разобранную постель и сделал глубокий вдох. Все это неважно. Одним типом больше, одним меньше, подумаешь, дело. Не страшно. И нечего злиться. Душевные терзания в стиле Вейренка – не его конек. Адамберг знал, что они мимолетны и скоро пройдут, а он уплывет под сень своих личных берегов, где никто его не достанет.
   Он смиренно постелил простыни, аккуратно натянув их с обеих сторон, пригладил подушки ладонью, не очень понимая, стирал ли он этим жестом с лица земли незнакомца или собственную, прошедшую уже ярость. Затем подобрал с подушки несколько волосков и внимательно изучил их под лампой. Короткие мужские волоски. Два черных, один рыжий. Адамберг нервно стиснул пальцы.
   Задыхаясь, он принялся мерить шагами комнату от стены к стене, и волна кадров с Вейренком в главной роли захлестнула его. В этом грязевом потоке вихрем проносились рожи притаившегося в чулане лейтенанта, на любой вкус: вызывающая, молчаливая, стихоплетская, упрямая беарнская рожа, сукин сын. Данглар был прав: горец опасен, он затащил Камиллу в свои сети. Он пришел, чтобы отомстить, и начал здесь, в этой постели.
   Тома вскрикнул во сне, и Адамберг положил руку ему на голову.
   – Это все рыжий, малыш, – прошептал он. – Он напал первым и увел жену у черного козлика. Война объявлена, Том.
 
   Два часа Адамберг просидел неподвижно возле кроватки сына, дожидаясь Камиллу. Стоило ей появиться, он тут же распрощался, не очень по-товарищески, чуть ли не грубо, и вышел под дождь. Сев за руль, он мысленно прокрутил свой план. Молча, тихо, эффективно. Еще посмотрим, кто кого. В полутьме Адамберг взглянул на часы и покачал головой. Завтра к пяти часам ловушка будет расставлена.

XXXV

   Лейтенант Элен Фруасси, с банальным лицом и восхитительным телом, неприметная, молчаливая и кроткая до полного обезличивания, славилась тремя свойствами. Во-первых, она жрала с утра до вечера и не толстела, во-вторых, рисовала акварелью, что было единственной известной ее причудой. Адамберг, заполнявший рисунками целые блокноты во время коллоквиумов, только через год соизволил поинтересоваться картинками Фруасси. Как-то вечером, прошлой весной, он рылся в ее шкафу в поисках пищи. Кабинет Фруасси принимался всеми за своего рода продовольственный склад, где чего только не было – фрукты и сухофрукты, печенье, йогурты, молоко, хлопья, деревенский паштет, лукум – и все это в открытом доступе на случай внезапного голода. Фруасси была в курсе этих налетов и тщательно к ним готовилась. Адамберг прервал на мгновение раскопки, чтобы пролистать стопку акварелей, и, обнаружив печальные силуэты и тоскливые пейзажи под безысходным небом, поразился мрачности сюжетов и красок. С тех пор время от времени они, не произнося ни слова, обменивались рисунками, подкладывая их друг другу между страницами очередного отчета. И наконец, третьей ее особенностью было то, что, получив диплом специалиста по электронике, она проработала восемь лет в службе спецсвязи, проще говоря – на прослушке, где явила чудеса скорости и результативности.
   Она присоединилась к Адамбергу в семь утра, как только открыл свои двери замызганный барчик напротив «Кафе философов». Пышное буржуазное заведение продирало глаза только к девяти утра, тогда как пролетарская забегаловка поднимала жалюзи на рассвете. Круассаны в коробке из металлических прутьев только что выложили на стойку, и Фруасси поспешила заказать второй завтрак.