Васина Нина. Женщина-апельсин - 1

   - Послушайте... Я должен вам сказать, мне недавно один надзиратель сболтнул, так, по-дружески: ты, говорит, нервный стал и дерганый, срок тебе светит большой, я тебя понимаю. А вчера опять: "Что-то мне лицо твое не нравится, ты хочешь кончить с собой?" Ничего вопросики, а? Как вы не понимаете, он же это специально, ему так приказано... Он сейчас меня сюда приводил, вы только посмотрите на него! Меня хотят убить, а сделать так, что это я сам.
   Ева посмотрела на часы. В комнате повисла тишина, легкий шорох пальцев Курина по своей одежде напоминал мышиную возню в грязном белье.
   - Ладно, - сказала она, собирая бумаги в папку. - Я скажу вам честно, ваше дело очень трудное и бесперспективное. Оно из тех дел, которые расследуются годами, понимаете? Я приду к вам на днях еще раз, посмотрю, что можно сделать. - Ева нажала кнопку вызова.
   - Зачем вы приходили? - закричал Курин, как только вошел охранник. Вы же ничего не спросили по делу, что происходит, кто вас послал?! Почему вы женщина? - кричал Антон Фомич, вырываясь и брызгая слюной. - Зачем вы здесь? Кто из них вам нужен? Я все скажу, все!
   На пропускном пункте Ева попросила прислать к ней надзирателя того этажа, где сидел Курин. Она вышла во внутренний двор и оглядывала, закинув голову, решетки на маленьких окнах.
   - Звали? - Перед ней стоял довольно старый человек, лицо серое, маленькие глазки, пронзительно черные и любопытные, нос картошкой, большая лысина.
   - Я хотела поговорить с вами о Курине.
   - Это мальчик из спорткомитета, что ли?
   - Вы знаете дела всех своих подопечных? - Ева отметила, что маленькие глазки перестали ее сверлить и забегали по сторонам.
   "Еще один со шкурными интересами", - подумала она.
   - Ну, как сказать, уж больно он нервный, я уже докладывал... А что надо-то?
   - Я сейчас с ним говорила. - Ева говорила чуть приглушенно, она подбирала слова с трудом. Как можно было сказать быстро и внятно незнакомому человеку, что он загонит своими шкурными интересами подследственного действительно в петлю!
   - Да что я, не понимаю? - вдруг горячо и тревожно зашептал надзиратель ей в лицо. - Мне до пенсии год, я своим местом дорожу, я и так докладную написал бы, вот те крест! - Он неуловимо быстро перекрестился. - Я его отговаривал, ну куда отсюда сбежишь!
   - А он? - сказала Ева, понимая, что своей медлительностью напугала надзирателя: он подумал, что на допросе Курин ей что-то сообщил.
   - А он - достань и достань! Я все насмехался над ним: ну будет у тебя этот план, - за такие деньги, что он обещал, можно дом купить, а не план! План - это же не побег, что с ним делать, только что рассмотреть хорошенько и понять, что дело - труба. Нет, правда, была у меня такая мысль даже, написать докладную про этот план и попросить ему этот самый план и дать, чтобы он понял, отсюда нельзя сбежать! Так ведь тоже опасно, отчается кончит с собой!
   - Вы достали этот план? - спросила Ева осторожно.
   - Мне год до пенсии. Была такая мысль, была... Купил бы домик у моря, маленький, мне много не надо. Да на плане не улетишь, а кабы нашли у него мне хана.
   - Почему вообще зашел разговор на эту тему?
   - А кто его знает. После суда, когда, значит, на доследование отправили, очень он заволновался. Я ему говорю, не нервничай так, тебе еще сидеть и сидеть, да и то не беда, когда-нибудь же будет приговор, а ты уже, считай, и отсидишь все в предвариловке. Ну, он и говорит, нет, мол, мне надо спешить, достань мне план тюрьмы, я тебе заплачу. Много.
   Ева с облегчением вздохнула. Она не могла в разговоре спросить, какой план. Это мог быть план чего угодно.
   - А допустим... Допустим, что вы бы решились на это. Где бы вы его взяли?
   Надзиратель молчал. Он смотрел мимо Евы, глаза его уже не бегали, они застыли, словно выжидая.
   - Я человек в этом деле посторонний. - Ева чуть тронула надзирателя за рукав. - Я могу вести его дело, но за порядки в тюрьме я не отвечаю, как и за побеги заключенных, мне просто по-человечески интересно. Давайте подружимся на пять минут, вы мне скажете, где бы взяли этот план, а я потом забуду наш разговор, мне чужих проблем не надо.
   - Я работаю здесь двадцать лет, - сказал наконец после долгого молчания надзиратель, - много чего видел. Эту часть тюрьмы - во-он, где следственный изолятор и хозяйственный двор - два раза перестраивали, второй раз все меняли, и сантехнику, и отопление. Народ был в основном посторонний, но сработали плохо, что в первый раз, что во второй. Есть недоработки, то тут потечет, то там. Вызываем их, охламонов, а что толку? Прачечная вообще теперь не работает, сломалась, а на ремонт денег нет, в городскую при больнице возим.
   - Спасибо, - сказала Ева неожиданно для надзирателя. Она словно потеряла всякий интерес.
   В машине Ева посмотрела на часы. Пока доедет до управления, рабочий день кончится и Волкова, конечно, там не будет.
   "Этот лишнего не пересидит", - подумала она и поехала к нему домой.
   Дверь ей открыла небольшого роста пожилая женщина. Ева путано объясняла, зачем ей нужен Волков, женщина смотрела на нее снизу, приоткрыв рот. Потом словно очнулась, распахнула дверь и засуетилась. Еву пригласили войти, забрали у нее куртку, сказали, что разуваться не надо, подтолкнули в ванную, дали полотенце и сказали, что через пять минут будут оладьи с вареньем.
   Ева ошарашенно смотрела на себя в зеркало в маленькой и захламленной ванной. Потом помыла руки и тихо вышла. Из коридора была видна кухня, маленькая женщина стояла спиной к Еве и хлопотала у плиты. Ева пошла, стараясь ступать неслышно, в комнату. Комната была вся в салфеточках, маленьких декоративных вазочках с искусственными цветами, в плетеных кашпо, отовсюду свешивались разнообразные зеленые растения, весь подоконник был уставлен кактусами в горшочках. Из комнаты вела еще одна дверь, там, вероятно, была смежная комната. И оттуда раздавались странные звуки, как будто кто-то через одинаковые промежутки времени спускал большой и хорошо надутый резиновый матрац. Ева подошла посмотреть.
   Волков сидел на небольшом коврике на полу, голый по пояс, подогнув под себя ноги и положив руки на колени. Лицо его было поднято кверху, глаза закрыты. Он равномерно вдыхал и выдыхал воздух, шумно и глубоко. Потом он закрыл лицо ладонями, провел ими, словно смывая что-то с лица, и открыл глаза. Несколько секунд он смотрел на Еву неподвижным взглядом. Потом взгляд его стал осмысленным и вдруг испугал Еву мгновенно появившейся ненавистью.
   - Привет, - сказала Ева. - Я так подумала, что ты не задержишься на работе, а у меня важное дело и времени мало...
   Волков сидел не шевелясь и не моргая. Потом мышцы на его груди и животе пришли в движение, равномерной рябью сверху вниз.
   - Это действительно ты? - спросил Волков. - Или мне мерещится?
   - Я только что из СИЗО. Слушай, а можно мне разуться, а то твоя мама...
   Волков, не выпрямляясь, подполз по полу к Еве и взял ее ногу за щиколотку. Ева подняла ногу, он расстегнул застежку и очень осторожно снял ее ботинок на небольшом каблуке. Потом посмотрел на нее снизу с таким собачьим страданием во взгляде, что Ева быстро наклонилась и стащила второй ботинок сама. Волков встал, взял ее ботинки и вышел из комнаты. Ева оглянулась. Комната была небольшой и почти пустой. Спал Волков на узком и тощем матрасе на полу, несколько ковриков заменяли, вероятно, стулья. В углу на тумбочке стоял дорогой телевизор, а рядом отменная музыкальная техника. На стене висел плакат в полпростыни с огромными красными иероглифами на белом фоне.
   Эта комната испугала Еву. У нее еще была надежда, что меркантильная дурь Волкова со временем пройдет. Но комната говорила, что перед ней человек цельный, хорошо понимающий, что ему надо в жизни. Ева поздравила сама себя с затеянной игрой в дело Курина: перед Волковым нельзя раскрываться, а если судьба его пропустит по профессиональной лестнице вверх, таким, как Ева, придется просто уйти из органов.
   Ева вышла в большую комнату и с удовольствием уселась на диван у круглого стола с вышитой скатертью под большим круглым абажуром. Тикали неспешно и уютно старинные ходики. Волков принес чай.
   - Я говорила только что с Куриным, дело у него, конечно, гиблое. Я думаю, надо помочь человеку.
   - А я что говорил! - Волков стал есть жадно, у рта краснело варенье.
   - Понимаешь, Волков... - Ева все еще не была уверена, что поступает правильно, поэтому медлила. - Дело такое...
   - Ладно, ты у нас принципиальная и ответственная, давай я скажу, что надо с этим Куриным делать, а ты головой кивай, на всякий случай. Ну, например, можно раскопать много интересного частным образом на его руководителей и подоить их немного. Но это под вопросом, вдруг разнервничаются. Еще, например, можно помочь Курину выйти на волю, тут финансовая выгода сразу и наверняка, а его потом пришьют свои, и все.
   - Считай, что я киваю, - сказала Ева, глядя внимательно Волкову в лицо.
   - Не смотри на меня так, меня это раздражает. Значит, что делаем? Будем вести его на освобождение под залог или на побег?
   - Побег, - сказала Ева чуть слышно.
   - Вот и ладушки. - Волков, довольный, прижмурился по-кошачьи. - А у меня к тебе пара вопросиков назрела, так сказать, по-дружески побеседуем. Мне тут Гнатюк показал результаты обследования у психолога. Плохие результаты, скажем прямо, никудышные... Получается, что я - тип крайне неуравновешенный, с комплексами и вообще не на своем месте.
   - А.., это, - Ева слегка улыбнулась, - психолог сработала... Она ничего, профессионал, меня сразу раскусила. Я профессионально опасна, знаешь?
   - Да я ведь к чему веду. Она использовала в своей докладной некоторые факты. Вроде как вы друзья с ней?
   - Да, она мне симпатична, и что с того? Волков, спроси прямо.
   - Она написала о несоответствии природы.., как же там.., природы моих увлечений восточными единоборствами и выбранной профессии. Вроде как получается, что, имея профессиональные навыки в одном, я не должен работать в другом. Я должен быть абсолютно неагрессивен.
   - Ты не можешь сознательно применять свои навыки для нападения и вообще нападать первым, это имеется в виду?
   - Да, а в силу профессиональной необходимости мне нужно иногда применять силу, потом она намекнула на отклонения.., короче, она написала, что у меня должны быть в этой связи некоторые отклонения, например трупобоязнь или неоправданная жестокость. Вот я и подумал.
   - Что я рассказала про морг? Нет, Волков, такие темы мы с ней на досуге не обсуждаем. У нас есть о чем еще поговорить. Просто она профессионал, поверь в это, и все.
   Волков смотрел пристально, не мигая. Верхняя губа у него приподнималась, когда он забывался. Ева чувствовала, что он не верит, ищет в ее лице малейший намек на насмешку или жалость. Она вздохнула и посмотрела на него грустно-грустно.
   Однажды утром, разглядывая сквозь кружевную занавеску бледный октябрьский день, Стас подумал, что умирает. У него отекли руки и ноги, дышать стало тяжело, живот раздуло.
   Наталья, стоя над Стасом и откинув толстое одеяло, смотрела на него жалостливо, называла "лапушкой", обещала баньку.
   Стас выполз из кровати с трудом, натянул махровый халат, посмотрел в окно, как дымит небольшой бревенчатый домик неподалеку.
   - Мне плохо, - сказал он тоскливо.
   Наталья велела охраннику отнести Стаса в баньку, что тот и сделал, перекинув его через плечо. Стас охал и постанывал. В баньке его положили на лавку. Закрывая глаза, Стас начинал плыть в пространстве - так у него бывало от некоторых слабых наркотиков. Он услышал, как кто-то задирает халат и проводит ласково по ягодицам.
   - Не надо, - сказал Стас неуверенно, - я все равно умираю.
   Большая белая лошадь пришла и стала рядом. Его продолжал гладить сзади кто-то мягкий и хороший, потом чуть подвинул ногу и пробрался рукой к интимным местам. Лошадь приподнялась над полом, Стасу показалось, что она подвешена над ним, что из угла смотрит знакомый глаз кинокамеры и кто-то входит в него, почти нечувствительно, но неудобно... Кто-то холодный.
   Рыжий секретарь с изумительным голливудским профилем завтракал с Федей, перечисляя наскоро необходимые дела.
   - Около девяти встреча со служивыми людьми, последнее обсуждение по поводу тюрьмы, у меня так записано, но подробностей не знаю.
   - Я знаю. Дальше.
   - После этого разговора мы должны найти турков, их четверо, приехали на днях, и обсудить все конкретно с ними. Они хотят в день побега и улететь. Если первая беседа пройдет плохо, мы должны бегать от турков, пока не договоримся накрепко со служивыми.
   - Я договорюсь.
   - Гирю с деньгами поймали в аэропорту, улетал в Германию, был Зигфридом Шенфелем. Очень натурально лепетал по-немецки и возмущался. Этот парень, которого мы наняли на Гирю, даже чуть не поверил, извиняться начал.
   - Что за парень?
   - Частник, ловит за десять процентов от суммы.
   - Да.., кстати! Что там с Королем, который сидит?
   - Король. Слушание дела через пару дней. Ничего серьезного, я думаю, не будет. Макс уже подготовил ему встречу. Думаем, что его освободят с суда, Макс нанял похоронный катафалк с венками, будет встречать.
   - Он мне нужен. Как только выйдет, чтоб сразу был у меня.
   - Еще несколько мелочей. Киношник, который трюк устроил, от обжорства с непривычки распух. Его ваша жена потащила в баньку и делает ему клизму. Он, оказывается, ни разу за эти дни не был в нужнике по серьезному, кричал, что помирает.
   Федя закашлялся и вывалил изо рта все в тарелку.
   - Ее забавы меня не касаются! - заявил Федя, утеревшись, потом подумал и спросил:
   - Что, нравится ей киношник?
   Секретарь молчал, глядя на Федю спокойно и удивленно.
   - Это я так просто, для интересу!.. Мне надо, чтобы он тут повертелся еще с недельку, есть некоторые мысли по поводу его талантов и побега. Ежели эти мысли у меня оформятся, я с ним поработаю, а не нужен будет, наградить надо и выгнать. Что ему было надо?
   - Он искал своего работника, оператора. Зовут его Ангел, болен на голову и в бегах. Я уже пустил информацию по нашим каналам, его ищут.
   - Ну?! - удивился Федя. - А за что в бегах?
   - Макс говорит, убивает кого ни попадя колом в грудь, спасает мир от вампиров.
   - И какой только погани на свете не водится! - сказал Федя и вдруг перекрестился на иконку.
   Стас шел по горе вверх, все вверх и вверх, он нес на спине огромный крест, а все желающие истязали его розгами и проволокой.
   - Я сын человеческий! - кричал Стас, пытаясь объяснить, что его спутали с кем-то.
   Горячими волнами накатывал нестерпимый дух травы и смерти.
   Наталья в мокрой, облепившей ее легкой рубашке парила Стаса сразу двумя вениками. Сначала гнала горячий воздух над распластавшимся телом, потом стегала его нещадно и от души. Распустившаяся коса тяжелым золотом лежала на ее спине, мокрые колечки взметались у потного лица.
   Наконец, уставшая, она стащила рубашку и села на лавку. Покрышкин не подавал признаков жизни. Наталья облилась холодной водой из таза. Другой таз выплеснула на Стаса.
   Стас взвизгнул тонко и сел, тараща глаза. В клубах пара то появлялось, то исчезало большое красивое лицо, лицо насмешливо кивало, потом выплыли невиданная женская грудь и круглое плечо.
   "Это я снимаю? - в ужасе думал Стас. - Что это происходит, я умер или снимаю все это?" Он чувствовал себя невесомым и счастливым. Он только не понимал, где его угораздило найти такую натуру.
   В него выплеснулся еще один таз холодной воды. Захлебнувшись, утирая рукой лицо, Стас увидел всю Наталью, она пристально смотрела на него, стоя рядом.
   - Почему ты здесь.., голая? - спросил он шепотом, потом опустил голову и увидел свое тело. Это тело очень не понравилось Стасу, он прикрылся, как смог, руками. - Почему я голый?
   - Потому что ты наконец порадовал свою задницу и опорожнился от души, а потом я тебя помыла как следует! И такой ты теперь хорошенький, чистенький, где хочешь тебя нюхай! А то все "умираю, умираю!", сказал бы сразу, что страдаешь запором, я бы тебе травки заварила! - Наталья подняла руки, закручивая косу на голове.
   - Сколько тебе лет, Наталья? - спросил Стас. Его завораживало такое огромное, неестественно белое тело.
   - А сколько дашь? Я люблю после баньки босиком дойти до дома, хоть по дождю, хоть по снегу, а ты? Вставай, вот так... Сейчас, как полагается, чайку с настойкой, у меня настойка крепкая, сладкая! И в перинку, а через часик я тебя попотчую, накормлю от души!
   Ева с утра приехала в ремонтно-строительное управление, она сказала Волкову, что сама разберется с сантехниками. При слове "сантехники" сердце у нее стукнуло невпопад, тоска подкатила к горлу. Быстро, как при прокрутке, мелькнули в памяти картинки старой дачи, разбитые стекла, старик и старуха у синего моря, жирная жареная утка. Не было ни лица, ни образа любимого, так, осенняя фантазия невпопад.
   Ева шла из метро, дул холодный неприятный ветер. Контора РСУ была рядом с метро, но найти ее было нелегко. Проплутав в закоулках несуразного старого дома, Ева остановила старушку, та объяснила, что окна РСУ - вот они, - она показала вниз, на подвальные окна, около которых они стояли, а дверь найти нелегко, рука старушки неуверенно пыталась очертить повороты дома. Ева нашла наконец вывеску у небольшой двери и шагнула вниз и в темноту.
   - Есть кто-нибудь? - С улицы она заметила только тень рядом, в темном длинном коридоре.
   Кто-то обхватил ее, сильно зажав опущенные вниз руки и закрыл рот губами, влажно и больно засасывая губы.
   Ева напряглась, приготовила коленку, но вдруг вспомнила этот странный запах сигарет и чего-то неуловимого, не имеющего названия, но такого родного.
   - Эй! - сказала она, когда удалось увернуться от очередного поцелуя. Так ты обращаешься с иллюзиями! А я только что тебя вспоминала.
   - Я видел тебя из окна, - говорил горячо Володя, расстегивая на ней куртку и просовывая руки под свитер. - Я увидел твои ноги, и я понял, что ты не иллюзия. Я должен сейчас это сделать с тобой, а то взорвусь. Как ты меня нашла?
   - Владимир Маркович! - Дребезжащий голос сзади, из открытой двери в коридор. - Вы унитаз обещали в тридцать первую квартиру до обеда сделать. Я вижу, у вас опять проблемы.
   Володя отпустил Еву. Он смотрел ошалевшими глазами. Он сказал, что найдет ее, и ушел, подхватив с пола чемоданчик, а Ева не успела даже назвать адрес. Стукнула дверь сзади нее, наступила тишина, странный чопорный старик в костюме и с галстуком на белоснежной рубашке смотрел на Еву снизу из открытой двери.
   - Мне, наверное, к вам, - сказала неуверенно Ева, оглядываясь на дверь.
   - Бывает и такое, - ответил старик со вздохом и пропустил ее с легким поклоном в кабинет.
   На подоконниках буйно жили цветы в горшках, презрев абсолютно пропыленные окна и решетки на них. Ева объяснила, что она лицо официальное и просит помощи. При этом она так удачно села на стул, так невинно распахнула глаза, что старик хмыкнул и подкрутил пегий ус.
   - Я спрашивала у вашего работника. Но он не в курсе, вы же видели, там, - Ева неопределенно махнула рукой. - По нашим сведениям, именно ваше РСУ занималось ремонтом коммуникаций Бутырской тюрьмы в прошлом году.
   - Жалуются? - спросил старик весело, усаживаясь за свой стол. - Я уже объяснял, что их сроки ремонта нереальны. Очень большие проблемы с доставкой оборудования, работы проводятся в невыносимых условиях, а они еще что-то хотят. Всегда так. Сначала просят быстренько устранить течь, благодарят, а потом пишут жалобы, что ремонт некачественный. А ведь устранить аварийную ситуацию и отремонтировать - это разные вещи. Вот, к примеру, что это у меня за документ от них? Накладная. Не смета на ремонт, понимаете, а накладная, а жалобу они пишут по всей форме, что не выполнен, значит, ремонт.
   - Извините, - Ева успела вклиниться в паузу, когда старик что-то стал искать в столе, - но у меня есть сведения, что потом, второй раз, вы у них делали именно ремонт, были оформлены документы.
   - Так ремонт же в другом месте был! И по ремонту сроки были смешные, я так и сказал, мои люди по ночам работать не будут без сверхурочных, а заказ-то государственный, во - она как!
   - А документы хоть были оформлены правильно? Планы, смета?
   - Сейчас все найду, у меня эта тюрьма вот где! Специально эту папку отложил, как чувствовал, что затаскают они меня по кабинетам.
   А! Вот, пожалуйста, смета, вот акт приемки, как полагается.
   - А план?
   - План... Извините, конечно, попачканный, ребята, знаете. А это подвал под прачечной. Вы из-за прачечной, так же, пришли? Я сразу говорил, что там все трубы надо менять, все, не латать, а менять.
   - Вы знаете, мне понадобятся копии всех этих документов.
   - Уже третий раз кому-то нужны копии этих документов, я в третий раз говорю: ксерокс - за углом! Обед у меня - в час! До часа бумаги вернуть. Спасибо, что вы хоть судом не пугаете.
   - Пожалуйста, - сказала Ева.
   Ева положила на свой стол ксерокопии, Волков сел рядом.
   - Смотришь, запоминаешь, опять смотришь, опять запоминаешь, и так до тех пор, пока не впечатается. Пока не станет появляться четкой картинкой, когда закроешь глаза. - Ева выложила три листка рядом. - Это следственный изолятор, это.., по-моему, выход во двор для прогулок.., да, отсюда. Здесь - прачечная, здесь и здесь я карандашом нарисовала смотровые вышки.
   - Какие у тебя духи? - спросил Волков.
   - "Ле дэрнье бэзэн", а что это вдруг?
   - Очень горький запах.
   - Последний поцелуй, наверное, такой и есть. Не отвлекайся.
   - Мне показалось, что и ты не в себе. Хочешь, я тебе сделаю массаж небольшой, от головной боли очень помогает.
   Волков, не дождавшись ответа, встал и положил руки Еве на плечи.
   - Знаешь, - сказал он задумчиво, - человеку очень легко свернуть голову и сломать шею. Важно здесь правильно взять голову руками и правильно приложить усилия. Если ладони уже уложены, - Волков обхватил голову Евы правой рукой у виска, левой накрыл ухо, его большой палец оказался у Евы под подбородком, - то сначала легко, без усилия, поворачиваешь голову слегка набок, а потом резким движением обеих рук в сторону и чуть вверх!
   Ева вцепилась в его ладони, царапая до крови ногтями. Ей удалось расцепить руки Волкова, она отвела их в сторону и повернулась. Волков смотрел мимо нее, напряженно, застыв с поднятыми руками, как будто еще обхватывал чью-то голову.
   - Волков! Волков, почему ты меня так ненавидишь?
   - Трудно объяснить, но наступает такой момент, когда ты слышишь хруст, знаешь, такое бывает, когда разделываешь курицу, не ломая кости, а разрывая поворотом у соединений... А вообще, я тут подумал, - Волков очнулся, забрал стул и сел к себе за стол, - нам не обойтись без помощника изнутри. В смысле, хоть один свой охранник в тюрьме да нужен, как ни верти.
   Ева смотрела на Волкова с ужасом. Она с утра была под впечатлением встречи, сердце сладко обмирало в груди и мешало работать и думать. И сейчас, отрезвляя, чувство опасности сменилось тошнотой, так бывало, когда она очень пугалась.
   - Не делай так больше, Волков, - сказала Ева тихо.
   - Я обещал, что ты будешь любую шею ломать, должен же я тебя обучить! А насчет ненависти... Я бы тебе сказал, да ты меня не поймешь.
   - Ты что, злишься на меня за морг? Ты мне начинаешь надоедать, не испытывай мое терпение.
   - Ты никогда не пробовала просто подчиниться мужчине, не думать, не размышлять, а просто делать, что он скажет?
   - Я собираюсь это попробовать на днях, о результатах доложу, если тебе это интересно, но могу сказать и сейчас, что это только постельный вариант. И только его я и хочу пробовать. Остальные варианты подобной подчиненности меня не интересуют. Ты удовлетворен?
   - Вполне.
   - Ну тогда, если ты меня действительно понял, я хочу кое-что добавить. - Ева подошла к столу Волкова и села на него. - Ты считаешь, что мы собираемся удовлетворить свои шкурные интересы, влезая в это дело. А я считаю, что мы просто восстанавливаем справедливость, и все. Не перебивай! Потом поймешь, чуть позже. Моя совесть чиста, и если ты думаешь, что сядешь мне на шею после этого, то ты глубоко ошибаешься. Нет у меня в этом деле шкурных интересов, нет, и все!
   - Не ори ты так, здесь еще нет микрофонов, я надеюсь!
   - И если ты спросишь, что я тогда с тобой здесь делаю, то отвечу. Ты тешишь себя предчувствием денег, а я - использую тебя. И попробуй после всего сказать, что я тебя обманывала!
   - Ладно, ладно, я все понял, успокойся.
   - Чтобы я успокоилась, попробуй с этой минуты называть меня по имени отчеству и на "вы", я все-таки твой начальник, и мне так удобней!
   Волков посмотрел на часы и вдруг схватил Еву за волосы на затылке, притянул ее голову близко к себе. Он приблизил лицо к ее лицу так близко, что Ева почувствовала запах и жар его кожи, сухие губы спокойно царапнули ее рот, почти не касаясь его. Потом он отпустил волосы, встал, опять посмотрел на часы.
   - Все, минута прошла. Извините, Ева Николаевна, за мое поведение, больше этого не повторится.
   - А по физиономии!.. - Ева ошарашенно потирала шею.
   - Как прикажете, Ева Николаевна! Можете и по физиономии, только без обид, ладно? Я еще плохо стреляю. А вы никудышний боец.
   Стас Покрышкин в сытом одурении пробовал сосредоточиться на игре в карты. Наталья играла азартно, с повизгиванием и обидами. Играли вчетвером. Еще были молчаливая и неулыбчивая горничная Матрешка, как ее называла Наталья, и охранник, обтиравший быстрым движением руки небольшую бородку, когда выигрывал или когда карта шла.
   Стас разглядывал пристально лица сидящих, в сотый раз жалея об отсутствии камеры. "Какая натура, нет, до чего я свою жизнь довел, вот они, лица! Это же Россия, честное слово, захочешь - не найдешь специально. Пора... Пора взяться за серьезное кино, по фестивалям поездить, или я не мастер?!"