Васина Нина. Женщина-апельсин - 1

   - На случай передачи другому? Да вы поймите, сколько человек сейчас было на допросе, а? Ну вы же там только что были! Что-нибудь поймали интересное? А я поймала. В вещах Кота ключик есть, он проговорился! Стал говорить про пистолет с глушителем и проговорился! Пистолет - глушитель портфель. Портфель, понимаете! Значит, был портфель, в котором это все несли, а ключ имеет к этому портфелю отношение!
   - Это ключ от портфеля?
   - Думаю, что нет, какие сейчас портфели с ключами. Если что запирают, так кейсы, "дипломаты", портфель - это старая вещь, свидетели говорили, что видели кого-то, то ли слесаря, то ли сантехника, значит, портфель старый, неприметный!
   - А ключ?
   - Это ключ от того места, где этот портфель спрятан. Возможно, с оружием убийства. Они помолчали. Гнатюк закурил.
   - Ты вот что. - Он посмотрел на Еву тяжелым взглядом старого человека. - Ты не дергайся пока, я тебя прошу. Когда ты повзрослеешь, ты поймешь, что не всегда надо спешить и рисковать. И вот тебе урок номер один: этот заложник, из кафе... Он умер.
   - Как это... - Ева вспомнила брыкающегося командировочного на носилках: когда его заталкивали в "скорую помощь", он кричал: "Я вас умоляю!"
   - А вот так. Сердечный приступ плюс сильное алкогольное отравление. Потерял сознание еще в "скорой", я думаю, он даже не понял, что вообще с ним произошло сегодня. У тебя несчастный случай на киностудии висит. Съезди завтра, развейся, проведи дознание по всей форме, инспектор Курганова. Гнатюк тяжело вздохнул и пошел.
   - То есть как... Разрешите обратиться! - крикнула она в широкую спину.
   - Там приказ висит. Внизу. - Он махнул рукой, не поворачиваясь.
   Ева побежала к лестнице и налетела на Хорватого. Он обхватил ее, не давая бежать дальше.
   - Не лети так быстро, висит, все там висит. Эксперимент не удался. Следователь должен сидеть в кабинете, инспектор ловит преступника. Тебе просто надо было запретить выезжать на захваты, достаточно инспектора и специально обученной группы, но меня не послушались. Ты же девочка горячая, будешь теперь всех ловить сама. А следователь Калина любит тихо сидеть в кабинете, размышлять. - Он боролся с Евой у самой лестницы, рядом стали останавливаться любопытные. - Не смеши людей, пойдем отсюда.
   Ева замерла, Хорватый опустил руки.
   - Так вот, Ева Николаевна, плохо вы выходите из захвата, плохо. - Он галантно подал ей руку, потом быстро прижал ее руку локтем к себе. Они медленно спускались вниз. - Стреляете вы отменно, а борьба у вас идет плохо. Есть хочешь?
   - Хочу. - Ева вдруг почувствовала, что сейчас упадет, так она устала. - Есть-то я хочу, но идти не могу, я сдохла, честное слово.
   - Ну, до машины я тебя дотащу. Дождь прекратился, в лужах на асфальте отражались фонари.
   - Поехали в моей машине. - Хорватый подтолкнул Еву к своему "Москвичу".
   - Хорошо тебе говорить, а как я утром на работу доберусь?
   - Утром и приедем вместе.
   - Расслабление по полной программе, да? - Ева засмеялась.
   - А что тут смешного?
   - Да так... Вспомнила психолога Далилу. Я ей рассказала, как мы с тобой предпочитаем расслабляться, она сейчас, наверное, отчет пишет.
   Лицо Хорватого пошло пятнами, Ева видела, как он старается справиться с охватившей его яростью.
   - Да ты не волнуйся, у нас была просто доверительная беседа, без имен, просто про жизнь... Что это ты так расстроился? Никто и ничего про тебя не знает.
   Хорватый размахнулся и стукнул изо всей силы по крыше автомобиля кулаком.
   - Э-э-э.., да у тебя, я вижу, аппетит пропал напрочь... А я уж размечталась, как ты меня на руках в пиццерию вносишь, вокруг суетятся официанты... Ладно, звони, если что. - Ева пошла к своей машине.
   Разворачиваясь, красивым веером воды из яркой лужи облила Хорватого, все еще стоящего в оцепенении.
   - Пока, любовничек, - сказала Ева шепотом и удивилась слезам на щеках.
   Дома, в пустой однокомнатной квартире, Ева включила на полную громкость магнитофон и танцевала до одурения. В дверь позвонили. Странно. Сосед сверху в таких случаях сначала долбил у себя пол. В глазке улыбалась идиотским образом расплывшаяся физиономия Николаева.
   - Ты мож-жешь мне не верить... Но меня не пустили в приличное место пожрать!
   - Ты пьян.
   - Но я все равно хочу жрать, мало ли.., пьян.., имею право... Жюльен, профитроли, даже пусть котлеты по-киевски... Вонючий кабак! Я купил поэтому.., с собой, так сказать. - Он вывалил на столик в прихожей надкушенный батон и копченую курицу. - Минуточку.., еще не все.., где же это.., а! - По полу покатились три апельсина. - На троих!
   - А кто третий? - Ева выглянула в коридор, потом захлопнула дверь.
   - Ну этот.., с козьей мордой, а, пусть слышит, я его не боюсь, мы же мужики... Сейчас мы не коллеги.., а как это... Нет, ты не подумай, я просто зашел пожрать, понимаешь, меня не пустили, я ничего.., спокойно купил курицу в магазине... Я с вами съем курицу... Где эта козья морда?
   - Нет здесь никакой козьей морды, снимай плащ.
   - Ну-у-у? Нет, подожди, мне интересно, он что, будет прятаться в шкафу?
   - Николаев, смирно! В ванную шагом марш!
   - Я понимаю, - он гнусно ухмыльнулся и погрозил ей пальцем, - я хочу видеть эту... Я только осмотрю шкаф, ладно, но если эта.., запряталась в шкафу, пощады не будет, клянусь, все отделение узнает.
   Он осмотрел не только шкаф, но и балкон, кухонный стол, корзину для белья, запутался в занавесках, потом пополз по полу под тахту. Там он застрял, несколько раз дернулся и вдруг мирно захрапел.
   Ева включила музыку и съела всю курицу. Подумав, вытащила Николаева из-под тахты за ноги и усадила, приладив кое-как в диванных подушках на полу.
   - Николаев... Николаев! Смотри. Ева разложила на полу три апельсина и танцевала между ними, снимая юбку.
   - Стриптиз... Понимаю.
   Но дальше Ева раздеваться не стала. Она медленно села на шпагат так, что один из апельсинов оказался у нее между ног. Упираясь руками в пол, она опускалась и приподнималась над апельсином под музыку.
   - Модерн Токинг! - правильно определил музыку пьяный Николаев. - А я могу сесть на два стула в шпагате, как Шварценеггер! Щас!.. Минуточку...
   Ева легла на спину, приподняла блузку и положила апельсин на пупок. Напрягая живот, она стала подбрасывать апельсин вверх в такт музыке.
   - Класс, - одобрил Николаев. - Это потому, что у тебя такой.., удобный.., пупок у тебя, короче, удобный... А Митрюхин из наркотиков, он животом мог монету зажать.., вот тут... - Николаев стал вытаскивать свою рубашку из джинсов. - Но он упитанный такой... Танец живота танцевал... Ничего... Ему в пупок можно бы магнитофон заделать, в жизни не нашли бы.., а он, дурак, на грудь нацепил... Пристрелили... - Николаев задумчиво разглядывал стулья, которые он подтащил к себе.
   - Николаев... А, Николаев! - Ева теперь легла на живот, подняла ноги вверх, коснулась ступнями затылка, достала их руками и покачивала апельсин на спине. - А кто это - козья морда?
   - Нет, ты меня извини.., но тоже ведь.., машина-то стоит. Вот так твоя, а вот так - его, я ж не дурак! Я ничего такого не хотел, пойми, просто пожрать... Я вообще решил, что должен тебе нравиться, я очень.., положительный и хороший, а этот.., он же не разведется никогда... У него карьера.
   Ева подошла к окну. У подъезда стояли три автомобиля. Сначала машина Хорватого, потом ее, потом Николаева. Ева обшарила взглядом двор. Никого, уютно всхрапнул Николаев.
   Ева натянула теплые рейтузы, надела кроссовки, куртку, взяла апельсин, выключила свет и спустилась к машине, осторожно щелкнув замком двери.
   Хорватый спал, открыв рот и закинув голову назад, в своей машине. На скамейке шепталась парочка. Стараясь двигаться аккуратно, Ева выехала.
   Дома уже засыпали, но дороги плыли горящими потоками машин. Ева любила ночные дороги, расплавленное золото фар, не тишину - и не шум, а словно сонный пульс, полудрему никогда не засыпающего города. На кольцевой она выжала педаль до отказа и понеслась по дороге, включив музыку на полную громкость. Через полчаса руки стали дрожать от напряжения, она заблудилась, свернув на незнакомую дорогу, остановила машину, вышла в огромное открытое пространство поля и гудящих проводов и попала прямиком в огромное звездное небо. Вдали, внизу, светилась желтым заревом Москва, ослепляя небо и пряча звезды. Здесь было темно и ветрено, звезды так и напирали. Ева заметила, что опять плачет. Ей было жалко Хорватого, его жену, и Николаева, и себя, ей было жалко город, который слепит звезды и никогда их не видит.
   Пятница, 18 сентября, утро
   Гнатюк хмуро оглядывал молодую женщину, крупную и красивую - той странной красотой, которая обычно его пугала. Его пугали все женщины больше его ростом, а эта была к тому же вся какая-то растрепанная, возбужденная, слишком откровенно, на его взгляд, одета. И представляла такую профессию, с которой Гнатюк никогда раньше не сталкивался. В прошлом году, когда потребовали обязательные психоосвидетельствования руководящего состава, Гнатюк гордо принес справку о том, что не состоит в психдиспансере на учете, а тестирований избежал. Он чувствовал сейчас нутром большие неприятности, которые может свалить на него эта красотка.
   Гнатюк надеялся, что тестирование, проведенное с Евой Кургановой, просто приобретет форму еще одной бумажки, ляжет в дело, бумажку эту можно будет даже изучить при необходимости. Чего он больше всего не ожидал, так это разрешения Министерства внутренних дел на "проведение необходимых разработок по специальности" Далиле Мисявичус, аспирантке, занимающейся, как было написано в разрешении, "микроклиматом служебных взаимоотношений в коллективах с повышенной ответственностью". Получалось, что эта аспирантка, изучая ЧП с Евой Кургановой, решила на научной основе, написав на этом диссертацию, наблюдать и изучать тот самый микроклимат служебных взаимоотношений, который был для Гнатюка работой и жизнью одновременно.
   Далила видела неодобрение во взгляде Гнатюка, но решила не сдаваться. На его настойчивые предложения оставить бумаги у него для просмотра она отвечала в третий раз, что дело не терпит отлагательства. Она немедленно должна довести до сведения начальства информацию об ужасной опасности, грозящей управлению и всей правоохранительной системе. Гнатюк сдался, надел очки, тяжело вздохнул и почти пять минут пытался прочесть первую строчку отчета. Наконец он не выдержал.
   - Что это тут написано? - Он показал большим желтым ногтем на начало страницы.
   - Это медицинский термин, я могу объяснить. Это что-то вроде диагноза.
   - Маниа.., кально стери.., мери..
   - Проще говоря, маниакальный синдром.
   - А почему бы все это не написать проще: виновна в том-то и том-то... Синдром...
   - Она ни в чем не виновата!
   - А как же опасность для правоохранной?..
   - Я надеялась, когда шла сюда, найти понимание, а не сарказм.
   - Сарказм - это диагноз?
   - Послушайте, я понимаю, что я слишком молода, чтобы привлечь ваше внимание на профессиональном уровне, я просто прошу выслушать меня и понять.
   - У вас есть десять минут. Но я предпочитаю работать по бумагам, в одиночестве. Вероятно, это странно выглядит при том, что я руководитель... Но мне лучше думается, когда я один, а информация, и желательно доказанная информация, лежит передо мной на бумаге.
   - У меня есть информация на бумаге. Я ее вам оставлю. При все этом я считаю Еву Николаевну социально и профессионально опасной.
   - До какой степени - опасной?
   - До крайней степени.
   - Ладно, - сдался Гнатюк, - объясняйте. Только.., без специальной лексики, если можно, а то я отвлекаюсь.
   - Уже по материалам первого тестирования можно было заметить странную навязчивую ориентацию обследуемой. Эта странность заключается в несовместимости ограниченного... Ну хорошо, - махнула рукой Далила, заметив, как скривился Гнатюк, - давайте попробуем проще... Перед нами целеустремленная натура, цельная, богатая, но достаточно ограниченная в своей целеустремленности. Это понятно? Гнатюк медленно закурил и кивнул.
   - Все стереотипы ее поведения добровольно ею же себе и навязаны. Условности в отношениях соблюдаются с маниакальной ненормальностью. Она так исполнительна в работе, что была бы опасна в любой профессии, а ваша профессия - это полная катастрофа. Если бы она работала бухгалтером, никто никогда не подчистил бы ни одного отчета, но и не получил бы ни одной премии! И это при том, что она любит не работу - она любит себя в своей работе! Воспитывая детей, она изуродовала бы множество судеб не причесыванием под одну гребенку, а навязанной классификацией каждого индивидуума под личность! Она талантлива и не может представить, что у кого-то может этого таланта не быть, она бы выкапывала эти таланты у каждого ребенка насильственно, до полного разрушения индивидуальности. Особенно опасна она тем, что красива. Уродство служило бы барьером, предостережением всем, кто с нею контактирует, красота завораживает, лишает мозг элементарного анализа.
   - А вот, к примеру... Извините, перебил, но вы так хорошо все объясняете... К примеру: Ева - продавец? - Гнатюк смотрел строго, но глаза улыбались.
   - Продавец... Если бы вы жили рядом с ее магазином, то уже через месяц ели только правильную пищу и только церемониально.
   - Как это?
   - Если бы вы купили у нее чай, его надо было бы пить из специальной фарфоровой посуды и с гейшей, колбасу вареную есть с газеты и плохо порезанной, попроси вы бутылку плохого портвейна, вы бы получили на закуску кильки в томатном соусе... Для коробки шоколадных конфет нужна была бы роза, для коньяка - лимон, и заметьте! - никакого спасения.
   - Что, вообще?
   - Ну как вообще... Я ведь не сказала ничего такого, чего, к примеру, не делает мужчина для любимой женщины. Но он это делает по собственному желанию, он любит, пьет чай по-японски, ест колбасу с газеты, пока ему это не надоест.
   - Значит, я как покупатель тоже мог бы сменить магазин?..
   - Конечно, вы очень правильно мыслите! Теперь представьте... Психоаналитик возбужденно схватила свои волосы и попыталась закрутить их сзади узлом. Безрезультатно. Она села боком на стол Гнатюка, не заметив его ошарашенно округлившихся глаз. - Если вам надоест этот магазин, где вам все так правильно навязывают.., вы.., ну!
   - Пойду в другой.
   - Правильно. Если вам надоест зеленый чай в постели по утрам, вы разобьете чайник, прикрикнете на жену, обругаете правильное питание и заварите кофе! Но если вы.., в камере.., с решетками... И вам не ступить ни шагу - вы нарушили закон.
   - Я понял. - Гнатюк попробовал вытащить бумаги из-под крутого бедра Далилы, она встала. - Ева Николаевна чересчур исполнительна и бескомпромиссна.
   - Это все, что вы поняли?
   - А что, есть еще что-нибудь?
   - Да так, один пустяк... Пустячок... Она профессионально опасна.
   - Ну, я так подумал, по-вашему, она и в магазине была бы опасна, и как жена.
   - Но у вас был бы выбор, вы помните? Ева выбрала такую профессию, когда у ее объектов внимания выбора нет. Она эгоистично замкнута, подвержена циклотимии!..
   - Я уже просил без терминов, вы все так хорошо объясняли с магазином... Знаете, как обзовет ее состояние наш прокурор? Он назовет это болезнью новичков. Органы - все-таки власть, новичок ловит преступника, а наказание оставляет желать лучшего... Кстати, вам надо непременно с ним на тему этой болезни побеседовать, это будет полезно для вашей.., диссертации.
   - Эта ваша.., болезнь новичков, она может быть только там, где ловят и наказывают, а Ева будет бороться в любой профессии до конца, она опасна, понимаете! Как следователь Курганова вбила себе в голову, что она выше своих сослуживцев. Она крайне честолюбива, но ей не нужны признание и награды. Только наслаждение от победы! Это же просто катастрофа в вашем ведомстве, ведь, добивайся она повышения в чине, признания, ее можно было бы контролировать определенными требованиями того же устава! Но служебная этика, государственные законы и общественная мораль - это не для нее! Это для посредственностей, а ей только мешают получать удовольствие. А вдруг... - Далила приблизила свое лицо почти вплотную к лицу ошарашенного Гнатюка. Представьте только, что все ваши бандиты в ее подсознании виноваты не столько тем, что совершали насилие по отношению к своим жертвам, а и тем, что не совершили насилия над ней!! Это, надеюсь, вам понятно?
   - Да, - сказал Гнатюк и тут же поправился:
   - То есть нет, ничего не понятно!
   - Хорошо, объясню понятней. Ева Курганова, кроме всего прочего, отбрасывает общечеловеческие представления о сексе и строит свои. Например, она - девственница, но такая, которая с удовольствием об этом заявляет и строит на этом определенные, замечу - весьма развратные отношения с мужчинами. А что если у нее понятие девственности вообще крепко увязано с понятием справедливости? Этакая амазонка, сражающаяся со всеми мужчинами вообще?! С положительными и хорошими - в постели, но по ее правилам. А с нарушителями - при помощи оружия!..
   - Я понимаю вашу озабоченность судьбами всех мужчин на свете, но как я должен реагировать на ваше заявление? Я же не могу уволить офицера только за то, что она девственница? - Гнатюк развел руками.
   Далила, тяжело дыша, растерянно посмотрела на Гнатюка и прикусила пухлую губку.
   - Да вы работайте, работайте, материал у вас, как я понимаю, богатый и интересный, а у меня, извините, дела! - Гнатюк встал из-за стола и открыл дверь, провожая Далилу. - Только имейте в виду, мне Ева очень нравится. Как специалист! - Гнатюк выставил указательный палец как раз перед открывшимся ртом Далилы и не дал ей сказать. - И я ее в обиду не дам.
   А Ева Николаевна вернулась домой на рассвете. Не обнаружив под окнами знакомых машин, набрала горячую ванну, пела там песни и ела апельсин, а потом так сладко и крепко заснула, что утром почти десять минут не верила, что сегодня не выходной, пока не вспомнила, что надо ехать на любительскую студию.
   Очень хотелось есть. Ева набрала номер телефона и сообщила об этом. Ей предложили на выбор блинчики с мясом, тушеную курицу с маринованными улитками, салат из креветок с перепелиными яйцами и желе из красной смородины. Ева сказала, что можно все и без хлеба. Она не спеша оделась, подкрасилась и через пятнадцать минут приехала в маленький переулок у Арбата. В квартире на первом этаже пахло жареным мясом, хорошими сигаретами, хозяин сам открыл ей дверь, поцеловал в щеку, отставив руки в муке, и показал рукой в кухню.
   - У меня в комнате мальчики едят! - сообщил он. - г А мы с тобой на кухне посекретничаем: я буду вертеться, а ты кушай и говори со мной... Потом, на кухне у меня не курят.
   В комнате действительно ели "мальчики", богатенькие и несчастные, они прибегали иногда подзаправиться на весь трудный день к Казимиру, но и тут не расставались с мобильными телефонами.
   В прошлом году Казимир открыл небольшое кафе, еда была такой вкусной, что надо было подумать о дополнительном штате и большем помещении, тогда и пришли "защитники". Казимир не стал платить, не стал бороться и выяснять отношения, он в два дня закрыл кафе, а особо приглянувшимся клиентам раздал свои карточки. "Это вам от язвы, - приговаривал он при этом, - приходите на огонек, попьем чайку в домашней обстановке..." Надо сказать, что подбор клиентов был неплох, Ева встречала двух-трех известных, примелькавшихся на экране политиков, парочку стильных девочек, седой толстяк в смешных маленьких очках оказался известным хирургом, были еще таксист и балерина, всех она, конечно, не знала, ведь это было так просто: набрать номер телефона в любое время суток и сказать, что хочешь есть. Тем не менее Ева не любила там бывать - дороговато, и чувствовала, что иногда клиентов просят о чисто профессиональных одолжениях, но бывали редкие дни с такими приступами голода, что устоять было невозможно.
   Ева начала с салата из креветок, не стесняясь отрывать хлеб руками, Казимир суетился у духовки и бормотал бесконечную историю про свою дочку в Польше. После курицы и маринованных улиток Ева с напряжением смотрела на великолепное рубиновое желе с розочкой из крема, обреченно понимая, что не расстанется с ним, пусть ей будет плохо! Дочка Казимира в его повествовании второй раз развелась и поделила детей и дом... Еве показалось, что она не сможет больше двигаться, врастет в мягкий диванчик на этой крошечной кухне, пустит маленькие зеленые листочки и замрет навсегда
   Комнатным растением в уюте и запахах настоящего дома.
   - Казимир, - сказала она медленно и шепотом, - я тебя обожаю.
   - Ласточка моя, бедная, дай я тебя поцелую... Скушай еще что-нибудь!..
   Ева замычала, закрывая глаза, в кухню вошел толстый и нервный молодой человек, увешанный золотыми цепями и в ослепительно-малиновом пиджаке. Он открыл кран с водой и стал жадно пить.
   - Зайчик мой, бедный, как же это, там же сок, что ж ты воду?..
   - Я только водой напиваюсь, - строго сказал он Казимиру, цепко и быстро охватив взглядом Еву. - Подбросить тебя? - это уже ей.
   - Спасибо, зайчик, я на колесах.
   - Это что, желе? - Он дернул тарелку. Желе призывно и восхитительно задрожало. - У меня не было.
   - Солнышко мое, у тебя же повышенная кислотность, дай я тебя поцелую, спаси тебя Господь, удачи тебе сегодня! - Казимир топтался у дверей, малиновый пиджак все не уходил, оценивающе оглядывая кухню.
   - Что это у тебя квартира такая маленькая, а кухня - нора... Позвони мне вечером, я как-то раньше не замечал.
   Ева с сожалением поднялась и пошла к телефону в прихожей. Она долго рылась в сумочке, потом нашла цветной тисненый квадратик с золотыми буквами "Стас Покрышкин", набрала номер. На том конце долго никто не подходил, Ева лениво разглядывала дружков малинового пиджака, доедающих песочный торт за круглым столом с плюшевой скатертью. Ей даже показалось, что она задремала чуть-чуть. Если бы не обжорство, она бы уже положила трубку, а так ей просто было лень двигаться, и она дождалась.
   - Чего надо? - Голос был испуганный и тонкий.
   - Следователь Курганова вас беспокоит. Я по поводу несчастного случая у вас в июне.
   Мальчики за столом как по команде оба подавились и закашлялись. Тут же прибежал Казимир, принес водички.
   Она договорилась о встрече, пожелала всем приятного аппетита. День, как и обещало вчера ночью ясное небо, был хорош. Спокойное солнце, яркие краски листьев, тепло...
   Стас Покрышкин, утонченно худой и бледный, неопределенного возраста, с лицом тонкой и старательной лепки, которое определяло натуру художественную, занимался этим утром тем, что мыл пол. Студия у Стаса - это огромная четырехкомнатная квартира, у которой сломали почти все перегородки, а пол выложили бледно-голубой плиткой. Ослепительно белые стены терпели рядом с собой только сложные конструкции из стекла и металла. Когда позвонил телефон, Стас завороженно рассматривал ведро с тряпкой в розоватой жиже у своих ног, он не мог сдвинуться с места, настолько необычны и нереальны были и ведро, и тряпка, и он сам с босыми ногами в ослепительно-фиолетовом кимоно на голом теле рядом с этими предметами, не говоря уже о том, что он в жизни не мыл полов. Стас не помнил никакой Евы Кургановой, поэтому сначала он перечислял в трубку предполагаемые имена нахалов, побеспокоивших его такой шуткой с утра, а потом просто положил трубку и задумчиво вернулся к ведру.
   Осталось отмыть несколько ступенек. Стас уже ругал себя, что не сделал это вчера сразу после съемок, но он очень устал тогда, а сейчас некоторые пятна засохли и не отмывались. Он, включил музыкальный центр. Грянул Бах. Стас сделал несколько па, скользя яркой птицей в огромном белом пространстве, потом вздохнул и взялся за тряпку.
   Почти посередине студии был сделан подиум, но вернее сказать - это была круглая арена, к которой вели ступеньки. Пять ступенек по всему кругу. Сейчас на этой арене стояла огромная, почти квадратная кровать с белым шелковым бельем и красным атласным одеялом. В нескольких шагах от подиума, ближе к стене, стоял искусственный камин с вычурной отделкой под розовый камень и полукруглая металлическая решетка, состоящая из острых пик. Пики переплетались волнистым стеблем с небольшими тщательно выполненными листочками и цветами, из стебля, чуть отогнутые наружу, шли пики поменьше.
   Мебели в студии почти не было, несколько металлических изогнутых стульев у стеклянного низкого столика и рядом две полки - металл и стекло, - почти прозрачные, на них несколько книг и безделушки. Только одна из стен полыхала ярким пятном: огромный аквариум был вделан внутрь стены и ограничен по ее поверхности красивой рамой. Аквариум подсвечивался, живая картина светилась необычайной колышущейся зеленью, в которой уныло и сонно всплывали и тонули совершенно белые лягушки.
   Из студии две полукруглые арки вели в кухню и небольшую комнату, превращенную в гардероб - вешалки на колесиках с театральными костюмами, полки с обувью и шляпами. Сейчас гардероб был изрядно захламлен стойками с мощными лампами и видеокамерой.
   Входную дверь тоже попытались украсить, но ничего не получилось, потому что она была массивной, металлической, с несколькими замками и большой задвижкой.
   В дверь настойчиво звонили.
   Стас с досадой вздохнул, бросил тряпку и подошел к двери. Задержав дыхание, посмотрел в глазок.
   На лестничной площадке стояла обалденная женщина. Она почувствовала, что ее разглядывают, подмигнула и сделала губами поцелуйчик в воздухе.
   Стас открыл. Ева ошарашенно разглядывала большое пространство.
   - Проходи и раздевайся... Что за идиотская прическа, тебе вообще бы пошло налысо... Хотя, посмотри парик в гардеробе. - Стас вернулся к ведру, вздохнул, двумя пальцами закинул тряпку в ведро и отнес его в гардероб.