Ваупшасов Станислав. На тревожных перекрестках - Записки чекиста

   - А соли мы ей добудем, пусть не сомневается,- добавил Владимир.- Для нас это не проблема.
   - Ну орлы! Ну и ребята! - воскликнули собеседники.- Берегите себя, не лезьте на рожон. Молодые ведь, жить надо!
   - Если каждый будет беречься, кто же фашистов победит? - серьезно спросил Константин.
   Все промолчали. Вопрос был по-юношески прям и жесток. К тому времени в Минске геройской смертью пали сотни подпольщиков, и никто не знал, сколько жертв предстоит принести еще.
   Старшие товарищи сердечно попрощались с братьями Сенько и снабдили их листовками для распространения в оккупированном городе.
   Вскоре Владимир и Константин блестяще подтвердили свою репутацию смелых, оперативных, деловитых подпольщиков, людей, верных данному слову.
   Замполит Гром и я сидели в штабной палатке нашего летнего лагеря, работая над очередным воззванием к населению Минска. Неподалеку послышался гудок автомашины. Мы встрепенулись и прислушались.
   - Опять кто-то пожаловал,- пробормотал Гром.- Новые перебежчики?
   Выйдя из палатки, увидели за деревьями большой немецкий грузовик марки "бюсинг", окруженный партизанами. Подошли поближе. У машины возились Анатолий Чернов и два молодых эсэсовца, курчавые, ловкие и стройные. Чернов сейчас постоянно находился с другими разведчиками на нашем форпосте в Озеричине, и я решил, что это он отбил у врагов автомобиль и пригнал его в лагерь. А эсэсовцы, вероятно, пленные, но почему вооружены пистолетами и не под охраной? Надо сказать, солдаты и офицеры войск СС не так часто сдавались живыми партизанам, отлично зная, что их ждет справедливый народный суд, и перебежчиков из их среды тоже почти не было. Выходит, случай исключительный и надо в конце концов разобраться.
   Гром и я ожидали доклада Чернова, а тот вдруг сказал эсэсовцам:
   - Командир отряда и замполит. Знакомьтесь. Парни в черных мундирах отрекомендовались:
   - Константин Сенько.
   - Владимир Сенько.
   - Так вот вы какие, наши орлы! - ласково повторял Гром, пожимая руки славным ребятам.
   Я тоже говорил им что-то хорошее, был взволнован встречей.
   - А что же у вас в машине, друзья? Владимир ответил:
   - Соль, сахар, табак, мука и прочая мелочь.
   - Хороша мелочь! - воскликнул замполит.- Откуда?
   - Из немецких складов,- пояснили братья Сенько.- Михаил Гуринович передал, что у сестренки не всегда соли хватает в борще, вот мы и решили ей пособить.
   - Как же вам удалось?
   - Очень просто. Увидели у склада машину с грузом и решили угнать. Новый наш подпольщик Михаил Иванов заговорил зубы охране, а мы вскочили в кабину и дали газ. Темно было, не поймали.
   - Ну и парни! Ну и ловкачи! - зашумели партизаны.
   - Не ловкачи, а храбрецы! - поправил Гром.- Великолепное самообладание, точный расчет.
   - Лихости тоже хватает,- заметил я.- Ну, да мы еще поговорим об этом. А сейчас объявляю вам благодарность за удачно проведенную операцию.
   - Спасибо... Служим Советскому Союзу...- растерянно, вразнобой ответили братья.
   Партизаны заулыбались, видно было, что скромность молодых подпольщиков понравилась всем не меньше их отваги.
   К машине подбежали женщины из хозяйственного взвода, и среди них Мария Сенько. Узнав и обняв братьев, она не удержалась, расплакалась. Владимир и Константин ее успокаивали:
   - Полно, полно, сестренка. Соли у тебя теперь будет достаточно.
   - Ах, при чем здесь соль,- жалобно бормотала Мария.- За вас, дураков, опасаюсь. Чем вы там в городе занимаетесь, да еще в черной форме? Головой рискуете...
   - Риск - мужское дело,- сказал я ей.- Братья твои - герои, а чтоб стали осторожней, я с ними поговорю.
   Гром и я увели ребят в штабную палатку и подробно с ними побеседовали. Прежде всего я запретил им совершать налеты на продовольственные склады. Особой нужды для отряда в этом не было, и рисковать собой на таких акциях не стоило. Братья Сенько получили совет о мерах соблюдения предосторожности в подготовке и проведении боевых операций. Мы дали им задание связаться с крупным минским подпольщиком, известным врачом профессором Евгением Владимировичем Клумовым, попросить его помочь в распространении написанного нами воззвания к интеллигенции с призывом всеми силами противодействовать захватчикам в разграблении научных и художественных ценностей.
   Братья выполнили поручение. Профессор Клумов, внесший большой вклад в нелегальную работу, оборудовавший для белорусских партизан два полевых госпиталя, снабжавший медикаментами несколько отрядов, спасавший от гибели советских патриотов, попавших в лапы врага, стал сотрудничать и с нашим спецотрядом. Но осенью 1943 года его схватили ищейки СД, а на следующий год он погиб в застенке вместе с женой, Г. Н. Клумовой.
   В августе мы и сами провели операцию по освобождению 60 военнопленных. Занимались ею Максим Воронков и Михаил Гуринович с помощью подпольщиков. В одной из секций фашистского лагеря, где была власовская охрана, провели разъяснительную работу среди солдат, те перешли на нашу сторону и привели с собою пленных. Многие из них были в ужасном состоянии, им потребовалась длительная медицинская помощь наших врачей Лаврика, Чиркина и Островского. Впоследствии все освобожденные узники стали участвовать в боевой деятельности отряда.
   На новой встрече в Озеричине командир подпольной группы Константин Илларионович Мурашко сообщил, что почти все маломагнитные мины израсходованы.
   - Так быстро? - удивился я.
   Мурашко доложил, что диверсии совершаются беспрерывно, причем подпольщики уничтожают только составы с горючим. Этот вид перевозок особенно важен для фашистских войск, действующих на фронте. Олег Фолитар заминировал восемь цистерн, Игнат Чирко - шесть. Однако результаты операций далеко не полные, потому что мины устанавливаются с шестичасовым заводом и взрываются в пути уже за Борисовом. О шести диверсиях известно, что они привели к уничтожению восьми цистерн. В группе появился новый товарищ - служащий станции Минск-Пассажирская Гаврилов. На аэродроме, где у нас была одна Зоя Василевская, тоже рост рядов: Александра Никитина, владеющая немецким языком, военнопленные Василий Оперенко и Борис Капустик. Ведется разведка, есть мысль заминировать самолеты.
   Мы подробно обсудили это предложение и решили, что оно весьма заманчиво, к его осуществлению надо лишь тщательно подготовиться, чтоб нанести удар побольнее и уберечь от гибели исполнителей. Я передал Константину Илларионовичу шесть мин и условился о тайнике, через который буду получать от него информацию об аэродроме.
   Несмотря на запрет, братья Сенько вновь привели в лагерь машину с продуктами. Я не на шутку рассердился, а Владимир стал оправдываться:
   - Станислав Алексеевич, операцию провели со всеми предосторожностями, чисто! Я устроился работать в гараж, за мной закрепили машину. Михаил Иванов добыл наряд на продукты, все законно, не придерешься. Грузили по всем правилам, днем, ехали не спеша, без погони...
   - Ну и сорванцы! - восторгался и негодовал замполит.- Да ведь жизнь ваша нам дороже любого приварка, поймете вы или нет?
   - Вот как ты, голова садовая, вернешься теперь в гараж? - спросил я Владимира.
   - Не вернусь я туда. Фашисты уже стали за мной следить, я понял, что надо кончать шоферскую карьеру. Машину оставляю в отряде, домой вернемся пешком.
   - Теперь этот гараж тебе надо обходить за три версты,- сказал я.- Не дай бог опознают - пропадешь ни за грош.
   - Обещаю, товарищ командир.
   - И вообще лучше будет, если вы оба повоюете какое-то время в отряде, минские диверсии вам надо пока прекратить.
   Братья вынуждены были согласиться, а я зачислил их в одну из подрывных групп, совершающих рейды на железную дорогу. Тоже опасная работа, но заставить отчаянных ребят просто отсиживаться в лагере было сверх моих сил.
   В отряде уже каждый боец участвовал в железнодорожных операциях, не считая людей из хозяйственного взвода. У Константина Сермяжко числилось восемь взорванных эшелонов, у Ивана Любимова - семь, у Андрея Ларионова - пять, и так у большинства диверсантов. Даже Валя Сермяжко пустила под откос два фашистских поезда.
   Женщины-партизанки отважно делили суровую судьбу с мужчинами, своими товарищами по борьбе. Начавшееся оглушительным взрывом боевое лето 1943 года мы закончили столь же внушительной акцией, и провела ее Екатерина Ивановна Лисун.
   Она служила в спецотряде с 1942 года. Будучи жительницей Слуцка, осуществляла связь с тамошними подпольщиками, вела в городе разведку, доставляла нам важные сведения. Вместе с нею занималась нелегальной деятельностью ее 22-летняя сестра Стефа.
   Командование отряда постановило поручить Екатерине Лисун диверсионную операцию. Опытные минеры обучили ее подрывному делу. Она получила на складе тол и взрыватель с часовым устройством. Положила тол в хозяйственную сумку, прикрыла сверху морковью и яйцами - вроде бы несет продукты на рынок.
   Взорвать ей поручили городскую почту - одно из оккупационных учреждений, где скапливались по вечерам гитлеровцы. Екатерина Ивановна благополучно пронесла взрывчатку в город и направилась прямо в здание почты. По внешнему виду никому бы не пришло в голову заподозрить тихую женщину в террористических намерениях. Тем не менее на пороге ее остановил солдат и строго сказал:
   - Ты куда? Вход запрещен!
   - Пан офицер,- залепетала Екатерина Ивановна, - мне тут заказное письмо из Германии от соседки, позвольте получить.
   Солдат, вероятно, был озабочен своими делами, махнул рукой и вышел на улицу. Партизанка проскользнула внутрь и стала выбирать место для установки заряда. Она хорошо запомнила совет минера: "Ставь сумку на что-нибудь твердое, сильнее будет взрыв". Никто на нее не обратил внимания, и диверсантка выбрала в коридоре удачный тайник: пространство между железной телефонной будкой и кирпичной стеной. Незаметно сунула туда сумку, опустила на пол. Обернулась: снаружи не видно - и медленно двинулась к выходу. Давешнего солдата поблизости не оказалось, путь был свободен.
   С бьющимся сердцем, стараясь ничем себя не выдать, она не торопясь пошла по улице домой, тщательно запутывая маршрут.
   В полдень 22 августа над почтой поднялся столб огня, дыма и кирпичной пыли. Под обломками нашли гибель несколько немецких чиновников, трое фашистов были тяжело ранены. Взрыв посеял панику среди вражеского гарнизона и гитлеровской администрации, они стали еще пуще бояться справедливого гнева советских патриотов и сильнее почувствовали скорый конец своего господства на временно захваченной земле.
   Несколько позже Екатерина Ивановна Лисун столь же смело подорвала вражеский военный склад. В результате диверсии была убита охрана, погибло все хранившееся оружие и боеприпасы.
   В сентябре 1943 года с глубокой скорбью узнали лесные воины о смерти одного из прославленных партизанских вожаков, командира отряда "Народные мстители" майора Василия Трофимовича Воронянского. Я познакомился с ним еще в первую весну в тылу фашистов, наши бойцы провели немало совместных операций. Мне навсегда запомнился этот незаурядный человек, превосходный товарищ, отличный офицер. Он был степняк, из Ростова-на-Дону, и первое время не мог примириться с тем, что приходится воевать в лесах да болотах, мечтал перейти линию фронта. Но затем привык к мысли, что его место здесь, в лесных массивах Белоруссии, и стал со вкусом руководить боевыми операциями, показывая чудеса храбрости и воинского мастерства. Смерть, однако, настигла его не в бою, а во время перелета через линию фронта: он был вызван в Москву, в Центральный штаб партизанского движения. Его именем назвали отряд "Народные мстители", переросший вскоре в бригаду.
   В августе по решению Минского подпольного обкома партии из нашего спецотряда выделился отряд "Непобедимый" лейтенанта Тимофея Ивановича Кускова и перешел в состав одного из партизанских соединений. Прощаясь с боевыми побратимами, мы вспомнили весь этот длинный год, что провоевали вместе, плечом к плечу, и поклялись никогда не забывать нашей славной партизанской дружбы, скрепленной кровью, пролитой за Отечество.
   Диверсии продолжаются
   Рискованный прорыв. - На конспиративной квартире. - Преодоление страха. Банкет с фейерверком. - Гордая красавица и офицерский кабак. - Двадцать два трупа.- Ищейки берут след
   В последние дни лета мы получили сообщение, что 6 сентября оккупанты намереваются отмечать некую фашистскую дату и что по этому поводу состоится банкет, на котором, возможно, будет присутствовать генеральный комиссар Белоруссии Вильгельм Кубе. За ним наш отряд охотился не первый месяц. Группа капитана Александра Федоровича Козлова в течение нескольких суток пыталась подстеречь его на дороге, но машина с видным гитлеровцем так и не прошла. В Минске искал возможность осуществить возмездие наш разведчик Гейнц Линке. Белорусский народ давно приговорил палача Кубе к смертной казни, партизаны и подпольщики различных отрядов настойчиво работали над тем, чтобы привести в исполнение справедливый приговор. Мы никак не могли упустить предполагавшийся банкет и обязательно должны были постараться провести диверсию.
   Я привлек к ее организации наши лучшие оперативные кадры - Михаила Гуриновича, Максима Воронкова и братьев Сенько. Проинформировал их о предстоящем фашистском сборище и спросил:
   - Согласны пойти в Минск и выполнить важное задание?
   Все четверо ответили утвердительно. В подготовку операции включился Гром, и мы стали разрабатывать план. Вкратце он был такой: проникнуть в Минск, связаться с Матузовым, работавшим в городской управе, и через него установить место банкета. Затем изыскать пути проникновения туда и заложить приличный заряд взрывчатки. Исполнителей вывести в лагерь отряда.
   Летом германское командование объявило Минск на осадном положении. И без того жесткая система контроля многократно усилилась: въезд и выезд разрешались только по специальным пропускам, в определенное время, по определенным улицам. У обоих Сенько имелись хорошие немецкие документы. Братья помогли обновить бумаги Гуриновича, Воронкову же мы не сумели достать или изготовить что-либо убедительное. Опытного оперативника это обстоятельство не остановило, и он решил проникнуть в Минск во что бы то ни стало.
   - Мы пришлем за ним Иванова с машиной,- сказали братья Сенько.- На машине будет легче прорваться. Как-никак - скорость.
   С тяжелым сердцем отпустили я и Гром Максима, но, что поделаешь, ответственное поручение требовало и огромного риска.
   Четверо отважных покинули базу.
   В Кайковском лесу братья Сенько оставили Гуриновича и Воронкова ждать машину, а сами поспешили в Минск разыскивать Михаила Иванова. После полудня он прибыл на грузовике в лес.
   - Легковую достать не удалось,- сказал он с сожалением.- Попробуем проскочить на этой.
   Шофер познакомился с немецкими документами оперативников и сказал, что у Воронкова они никуда не годятся.
   - Ладно, Максим, не переживай. Посадим тебя в кабине посередке, авось эсэсовцы не заметят,- успокоил его Михаил.
   Так они и сделали. К Минску подъезжали в сумерках. Ка окраине их встретили четыре фашиста - сторожевой пост, а впереди виднелся контрольный пункт и другие гитлеровцы.
   - Обстановочка! - многозначительно промолвил водитель.
   Проверка документов не сулила ничего хорошего. Иванов и Гуринович прошли ее благополучно, а Воронков, которого не удалось спрятать, сказал унтер-офицеру, что у него нет никаких документов.
   - Выходи! - последовал приказ.
   Гуринович незаметно подтолкнул Максима: иди, выручим! Воронков вылез из кабины, и один эсэсовец повел его вперед по дороге на контрольный пункт. Иванов включил мотор, машина догнала уходящих, притормозила, Гуринович выстрелил из пистолета в охранника, тот упал. Воронков прыгнул на подножку, и водитель до конца выжал педаль газа. Грузовик помчался по шоссе, словно тяжелый снаряд, выпущенный из осадного орудия. По кузову защелкали пули, но показался первый переулок, и машина свернула в него, оставив эсэсовцев с носом.
   На полном ходу Иванов искусно маневрировал по темным улицам до тех пор, пока не стало ясно, что от погони они оторвались.
   - Теперь в городе не появляйся,- сказал Гуринович шоферу.- Поймают.
   - Пустяки,- ответил Иванов.- Документы я предъявлял не свои, а номер машины сменю - вот и вся недолга.
   - Ишь ты! - подивился его находчивости Воронков. Иванов преспокойно поехал домой, а оперативники провели некоторое время на еврейском кладбище, удостоверяясь, нет ли за ними слежки. Только после этого они направились к Матузову.
   Командир подпольной группы впустил их через окно, выходящее во двор. Его жена Дарья Николаевна при свете коптилки заметила, что лицо у Воронкова залито кровью, и встревожилась. Но это оказалось не ранение, а просто глубокая царапина. Пришлось рассказать о приключении на городской окраине. Затем посланцы отряда посвятили Кузьму Лаврентьевича в план операции. Внимательно выслушав товарищей, Матузов заговорил:
   - Кубе отлично знает, что приговорен к смерти, и тени своей боится. Определить с полнейшей достоверностью, где состоится банкет с его участием, невозможно. Он скрывает любой свой шаг, нам остается лишь предполагать, заложить мину в наиболее вероятном месте и взорвать ее вечером 6 сентября.
   - Где же он может появиться в этот вечер?
   - Не исключена возможность, что в столовой службы безопасности - СД. Она находится в университетском городке, в бывшем здании историко-филологического факультета. Сами подумайте, что может быть для него безопаснее! Центр города, кругом эсэсовцы...
   - Ты безусловно прав, Кузьма,- заметил Воронков.- Однако каким образом мы сможем туда проникнуть?
   - А в этой столовой работают два члена моей группы - Капитолина Гурьева и Ульяна Козлова.
   - Замечательно! - воскликнули оперативники.- Завтра же знакомь нас, будем вместе с ними думать, как и куда заложить заряд.
   На встречу с Воронковым и Гуриновичем пришла Капа Гурьева, молодая девушка, служившая официанткой. Тихая, робкая и застенчивая, она меньше всего походила на отчаянного диверсанта. Но это было как раз то, что обеспечивало успех дерзкой операции: такую скромницу никто не заподозрит в покушении на генерального комиссара. А уверенность в ее мужестве возникла у оперативников уже с первых реплик разговора. Оперативные уполномоченные спецотряда, находясь почти беспрерывно на выполнении опаснейших заданий, постоянно обманывая смерть, достаточно поднаторели в психологии, без особого труда угадывали нравственные возможности, духовный потенциал любого вновь встреченного человека. Для них было очевидно, что между внешней человеческой оболочкой и глубинной внутренней жизнью нет простых, примитивных связей. Они повидали много героев и трусов на этой войне, но не могли бы с уверенностью сказать, как выглядят одни и другие. Люди раскрываются в действии, в ситуации, в поступках. Тот факт, что Капа Гурьева вступила в подпольную группу, решилась на крайне рискованную борьбу с оккупантами, уже говорил о ней многое. Задание она выслушала спокойно, без той нервной взвинченности, которая выдает натуры слабые и неустойчивые. Она быстро перешла к практическим вопросам по проведению операции, спросила буднично и деловито, куда лучше всего заложить взрывчатку. Гуринович и Воронков подробно расспросили ее о планировке столовой, а особенно дотошно о каждом предмете в обеденном зале. Между прочим, Капа сказала, что там на перевернутой бочке стоит кадка с пальмой. Оперативников заинтересовала эта деталь.
   - Тяжелая кадка? - спросил Воронков.
   - Конечно.
   - Вдвоем с Ульяной смогли бы поднять?
   - Во время уборки поднимали ее втроем. Но вдвоем тоже сумеем.
   - Под бочкой самое подходящее место, Капа.
   - Я так и поняла.
   Следующие вопросы были такие: как пронести в столовую взрывчатку и как эвакуировать в лес исполнителей диверсии вместе с семьями? Гурьева сказала, что у Ульяны 6 сентября выходной день, подозрение на нее не падет. Свою семью - маму и двух сестренок Гурьева должна будет вывезти в партизанский лагерь и сама в нем останется. Оперативники пообещали прислать за ней машину.
   Затем было решено, что тол привезет Михаил Иванов, маломагнитную мину с часовым механизмом принесет Дарья Николаевна. Тут же оперуполномоченные и Матузов проинструктировали девушек, как обращаться с взрывчаткой и часовым устройством, уточнили план действий, обговорив буквально все мелочи.
   Операция началась в ночь на 6 сентября. Во двор столовой въехал на машине Иванов и подал условленный сигнал. Здесь, в центре города, оккупанты чувствовали себя в безопасности, никакой постоянной охраны поблизости не было. Услышав гудки, во двор вышли Капа Гурьева и Ульяна Козлова с ведрами в руках. Иванов достал из-под сиденья 15 килограммов тола. Девушки уложили его в ведра и накрыли половыми тряпками. В этот момент из темноты появилась Дарья Николаевна, на ходу передала Капе маломагнитную мину. Гурьева знала, что взрыватель сработает через двадцать часов, как раз во время фашистского банкета.
   Капа и Ульяна вошли в столовую и поставили ведра с толом в кладовку, где хранились дрова. Потом вошли в обеденный зал, осмотрелись и прислушались. Вокруг не была ни души, только на кухне работали судомойки, оттуда доносился звон посуды. Девушки для верности погасили свет в зале, принесли ведра и приблизились к пальме. Это были самые жуткие минуты в их жизни. Стоило кому-нибудь ненароком заскочить сюда, включить свет - и подпольщицы были бы застигнуты с поличным, в такой ситуации не выкрутишься. Почти не ощущая себя и все окружающее как реальность, девушки подняли кадку с пальмой и опустили ее на пол. Капа достала из ведер тол и мину со взрывателем, аккуратно, как ее учили на конспиративной квартире, уложила весь заряд под бочку. Водрузили пальму на место, включили свет и посмотрели, все ли в порядке. Нет, ничего не заметно.
   - Это им на сладкое,- сказала Капа.- Придешь седьмого, разузнай все как есть и доложи командиру группы.
   - Мне-то хорошо,- прошептала Ульяна,- а тебе работать... А ты не ходи, Капочка, вдруг раньше взорвется.
   - Надо, Ульяна. Чтоб никаких подозрений. Я уйду без четверти девять.
   - Боже, за пятнадцать минут! Нет, лучше полдевятого, Капа!
   - Так задумано. Пошли, Ульяна. Тихо.
   Девушки нырнули в темноту и застучали каблучками по тротуару. На перекрестке они коротко простились и разошлись по домам.
   Утром Капа, отправляясь на работу, сказала матери, чтобы та собрала вещи, одела потеплее девочек: вечером семья уходит в лес.
   - Господи, да что случилось?
   - Ничего не случилось, мама, но больше прислуживать фашистам я не могу. О нашем решении никому ни слова!
   Она поцеловала мать, спящих сестренок, подумала: "Вдруг больше не увижу", но ничего больше не сказала, ушла.
   С утра в столовой было как обычно. Приходили, завтракали, негромко и сдержанно говорили, все строгие, сосредоточенные. Дела на фронте у них шли день ото дня хуже, но они еще надеялись, что пересилят. После обеда столовую закрыли. Появились работники СД и стали проверять помещения. Один из них подошел к пальме, похлопал по кадке. Капа Гурьева, наблюдавшая за любознательным фашистом, почувствовала слабость в коленях и прислонилась к дверному косяку. К счастью, никто не обратил внимания на побледневшую официантку.
   Проверявший фашист отошел от пальмы, осмотрел все углы обеденного зала, заглянул даже в печки. Он доложил старшему, что в зале полный порядок. То же самое сообщили из остальных помещений. Оставив у дверей двух часовых, сотрудники СД ушли.
   Служащие столовой начали готовиться к банкету. Установили два длинных ряда столов, накрыли белыми скатертями, расставили тарелки, цветы, бокалы. Во дворе зафырчал грузовик, привезший много ящиков с винами разных марок, коньяком и шнапсом. На кухне заканчивали приготовление горячих блюд, холодные закуски уже давно ждали гостей.
   К вечеру появились первые эсэсовцы в парадных мундирах, в нарукавных повязках со свастикой. Капитаны, майоры, полковники. Были они оживленны, беседовали не так глухо, как дневные посетители, но все же сдержанность сквозила во всем, как бы говоря окружающим, что те имеют дело не просто с германскими офицерами, а с представителями особо секретной и особо важной службы.
   Для Капы сбор гостей тянулся невероятно долго, хотя она и не сидела сложа руки, а старательно выполняла свою утомительную работу. Сознание необычности предстоящего ужина настолько поглотило обслуживающий персонал, что никто не обратил внимания на то, что официантке Гурьевой сегодня немного не по себе. А ей стоило больших усилий провести этот рабочий день в ненавистной столовой, она держалась на предельном напряжении воли и меньше всего опасалась, что мина взорвется раньше назначенного срока. Она забыла о себе и не тревожилась за свою судьбу, потому что дело, порученное ей, было неизмеримо главней и смысл ее существования заключался теперь в том, насколько результативным будет ее сегодняшний личный удар по врагам.
   Какое все-таки это счастье - иметь силу, чтобы преодолеть неуверенность, страх, физическую слабость и показать всем этим полнокровным, напыщенным, прожженным офицерам, любой из которых мог бы убить ее кулаком, кто настоящий хозяин в Минске - они или она. Предчувствие законного торжества над оравой откормленных фашистов помогло ей дотерпеть последние три четверти часа до условного гудка Миши Иванова.