Страница:
– Идиотские шуточки – вот что для вас моя работа! О, Энди, ты работаешь в модной индустрии – разве это может быть трудно? – передразнила я, ненавидя себя за каждое срывающееся с языка слово. – Что ж, простите меня, не всем же дано быть ангелами без крылышек, не всем же дано быть аспирантками. Простите меня, если…
– Перезвони, когда успокоишься, – оборвал меня он, – я не намерен больше это слушать.
И он отключился. Отключился! Я ждала, что он перезвонит, но он так этого и не сделал, и к трем часам, когда я наконец сумела уснуть, у меня не было вестей ни от Алекса, ни от Лили.
С тех пор прошла уже неделя – все вроде бы успокоилось, но что-то было не так. В редакции вовсю кипела работа над новым выпуском, и я не могла выкроить ни минутки, чтобы самой наладить отношения с Лили, но я рассудила, что, как только мы переедем, все войдет в свою колею и вспомнятся студенческие времена, когда жизнь была куда более приятной.
Грузчики приехали только к одиннадцати. Минут за десять они разобрали мою драгоценную кровать и забросили все в фургон. В новый дом я поехала с грузчиками; папа и Алекс уже были там – препирались с консьержем, на вид – вылитым Джоном Гальяно; мои коробки были свалены у стены вестибюля.
– Энди, хорошо, что ты приехала. Мистер Фишер не дает ключей от квартиры, пока нет самого нанимателя, – сказал папа, улыбаясь до ушей, – и это весьма разумно с его стороны, – подмигнул он консьержу.
– А что, Лили еще нет? Она обещала подъехать к десяти, максимум к половине одиннадцатого.
– Да нет, мы ее не видели. Позвонить ей? – предложил Алекс.
– Да, лучше позвонить. А мы с мистером Фишером пойдем наверх, а потом начнем поднимать вещи. Спроси, не нужна ли ей помощь.
Мистер Фишер расплылся в сладострастной улыбке.
– Ну конечно, мы теперь с вами как одна семья, – сказал он, пялясь на мою грудь, – зовите меня Джон.
Я чуть не поперхнулась остывшим кофе и подумала, может ли быть так, что боготворимый всеми человек, вдохнувший новую жизнь в марку «Диор», умер (а я об этом и не подозревала) и возродился в образе нашего консьержа.
Алекс кивнул и протер очки краем свитера. Мне почему-то импонировала эта его привычка.
– Иди с папой. Я позвоню.
После обмена любезностями я задалась вопросом: хорошо или плохо, что мой папа и консьерж так сдружились? Ведь этот последний будет знать все подробности моей личной жизни. Вестибюль мне понравился, хоть и был несколько старомодным. Стены облицованы каким-то светлым камнем, перед лифтом и у почтовых ящиков – неудобные с виду скамьи. Наша квартира – 8С – выходила окнами на юго-запад: хорошая сторона. Джон открыл дверь своим ключом и встал сбоку, словно гордый родитель.
– Пожалуйте, – провозгласил он.
Я вошла первой; я была готова к тому, что в нос ударит запах сероводорода, и не удивилась бы, если бы с потолка сорвалась парочка летучих мышей, – но была приятно поражена светом и чистотой. Справа находилась кухня: узенький пенальчик – двоим не развернуться – с белым кафельным полом и белым же кухонным гарнитуром. Посудомоечная машина отсутствовала, но крапчатая серая столешница представляла собой миленькую имитацию под гранит, а над плитой была встроенная микроволновка.
– Ничего себе, – сказал папа, открывая холодильник, – тут уже и поддоны для льда есть.
Рядом с кухней была гостиная, там уже поставили перегородку, и получилась вторая спальня. Собственно гостиная при этом осталась без окна, но это меня не волновало. Спальня была вполне приемлемых размеров – уж точно больше, чем моя прежняя; окно и балконная дверь заняли всю стену. Между гостиной и настоящей спальней помещалась ванная, выложенная ядовито-розовым кафелем, – что ж, могло быть и хуже. Я прошла в спальню, которая оказалась значительно больше гостиной, и огляделась. Крошечный встроенный шкафчик, под потолком вентилятор, маленькое грязноватое окошко смотрит в окно соседнего дома. Лили выбрала себе эту спальню, и я с радостью согласилась. Ей приходилось много заниматься, и она предпочитала иметь больше свободного пространства – зато мне достались свет и выход на балкон.
– Спасибо, Лил, – прошептала я, хоть и знала, что она меня не слышит.
– Что, солнышко? – спросил папа, входя, в комнату.
– Да нет, ничего, просто подумала, какая Лили умница. Я даже не ожидала ничего подобного, чудесная квартира, правда?
Он опустил глаза, пытаясь подобрать подходящие слова.
– Да, это чудесная квартира для Нью-Йорка. Но получить так мало за такие деньги… Знаешь, твоя сестра и Кайл платят тысячу четыреста в месяц за квартиру с двумя местами для парковки, центральным кондиционером, у них три спальни, две ванные комнаты, выложенные мрамором, а на кухне – посудомоечная и стиральная машины последней модели. – Он перечислял так, словно делал открытие. За две двести восемьдесят можно снять домик на побережье в Лос-Анджелесе, трехкомнатную квартиру на тенистой аллее в Чикаго, апартаменты с четырьмя спальнями в Майами или замок с подъемным мостом в Кливленде. Это всем известно.
– Места для парковки, площадка для гольфа, гимнастический зал и бассейн, – дополнила я, – да, я знаю. Но все равно это чудесная квартира. Уверена, нам здесь будет очень хорошо.
Папа обнял меня.
– Я тоже так думаю. Если только ты не будешь слишком занята, чтобы оценить это, – сказал он шутливо и снял с плеча сумку, которую носил целый день. Я думала, что у него там спортивная форма для тенниса, но он достал оттуда коричневую шкатулку, крышку которой украшала броская надпись «Выпуск ограничен». Скраббл. Коллекционный набор с вращающейся подставкой. У доски были маленькие бортики, чтобы буквы не соскальзывали. Мы вместе любовались таким набором в специализированном магазине вот уже лет десять, но купить не решались: не было подходящего случая.
– Ох, папа, ну зачем ты! – Я знала, что доска стоит больше двухсот долларов. – Я так рада!
– Ну и на здоровье. – Он снова обнял меня. – Твоему старику за тобой не угнаться. Помню, было время, когда я тебе специально поддавался, иначе ты бродила по дому и дулась на меня целый вечер. А сейчас! Сейчас, если б я даже и захотел тебя одолеть, мои старые мозги для этого уже не годятся. Хотеть-то я, может, и хочу, – добавил он.
Я собиралась ответить, что это все благодаря моему учителю, но тут вошел Алекс. Вид у него был невеселый.
– Что случилось? – спросила я, как только он зашаркал у порога кроссовками.
– Да ничего, – солгал он, указывая глазами на отца. Его взгляд говорил: «Подожди секунду». – Вот, принес коробку.
– Я тоже пойду за коробками, – сказал отец, направляясь к двери, – может, у мистера Фишера есть тележка. Тогда мы поднимем все сразу. Сейчас вернусь.
Я посмотрела на Алекса; мы подождали, пока за папой не закрылись двери лифта.
– В общем, я только что говорил с Лили, – медленно произнес он.
– Она на меня больше не сердится? Она всю неделю была сама не своя.
– Да нет, с этим все в порядке.
– Тогда что же?
– В общем, она была не дома.
– А где она была? У какого-нибудь парня? И из-за этого она не явилась на собственное новоселье? – Я рывком открыла окно, чтобы немного проветрить квартиру: в ней чувствовался сильный запах свежей краски.
– Да нет, дело в том, что, когда я позвонил ей на сотовый, она была в полицейском участке. – Он смотрел на свои ботинки.
– Где?! С ней все в порядке? Боже ты мой! Ее что, ограбили? Или изнасиловали? Я еду за ней.
– Энди, с ней все нормально. Просто ее арестовали, – Он произнес это мягко – так, словно разговаривал с родителями одного из своих учеников и ему было неприятно расстраивать их известием, что ребенок оставлен на второй год.
– Арестовали? Ее арестовали? – Я пыталась сохранять спокойствие и даже не заметила, что перешла на крик. В дверях появился папа, он тянул за собой огромную тележку, которая грозила опрокинуться под весом беспорядочно наваленных коробок.
– Кого это арестовали? – спросил он небрежно.
Я судорожно напрягла мозги, но Алекс нашелся раньше, чем я успела что-нибудь придумать.
– А, это я рассказывал Энди, как одну девчонку из группы «Ти-эл-си» арестовали за распространение наркотиков. А с виду вполне приличная девушка…
Отец кивнул, почти не слушая и, возможно, в глубине души удивляясь, с чего это мы с Алексом так заинтересовались рэп-звездульками.
– Думаю, твоя кровать здесь поместится, только если поставить ее изголовьем к дальней стене, – крикнул он из моей новой спальни. – Пойду-ка я взгляну, как они там с ней управляются. Не понимаю, чего они так копаются.
Как только дверь квартиры захлопнулась, я бросилась к Алексу.
– Ну! Рассказывай! Что случилось?
– Энди, да не кричи ты так громко. Ничего ужасного. Скорее даже забавно. – Он прищурился, ухмыльнулся и на какое-то мгновение стал похож на Эдуардо. Брр!…
– Алекс Файнеман, будет лучше, если вы перестанете кривляться и сию минуту скажете мне, что случилось с моей лучшей подругой.
– Ладно, ладно, не сердись. – Все это явно доставляло ему удовольствие. – Прошлым вечером она гуляла с молодым человеком, Парнем с Колечком в Языке. Ты его знаешь?
Я уставилась на него.
– Короче говоря, они поужинали, и Парень с Колечком пошел проводить ее до дому, а ей пришла в голову забавная идея покрасоваться перед ним – прямо на улице, напротив ресторана. «Маленький стриптиз», – сказала она. Просто чтобы он оценил.
Я представила себе, как Лили берет в рот свою обычную послеобеденную мятную пастилку и выходит на улицу, а потом задирает блузку перед парнем, который заплатил за то, чтобы ему в язык продели кольцо. Боже.
– Нет, она не могла…
Алекс мрачно кивнул, хотя сам едва удерживался от смеха.
– И ты говоришь, что Лили арестовали за то, что она показала голую грудь? Да это курам на смех. Это Нью-Йорк, я тут каждый день вижу женщин, которые ходят практически без верха – и это на работе! – Я снова не выдержала и перешла на крик.
– Зад. – Он не решался поднять глаза; щеки у него были пунцовые – не то от смущения, не то от душившего его смеха.
– Что?
– Не грудь. Зад. Нижнюю часть тела. Всю целиком. Спереди и сзади. – И, не в силах больше сдерживаться, Алекс расплылся в широченной ухмылке. Он так развеселился, что я подумала, он вот-вот описается.
– Скажи, что это неправда, – простонала я. Как же Лили чувствует себя после всего этого? – И что, это увидели копы и ее за это арестовали?
– Нет, это случайно увидели двое маленьких детишек и сказали об этом своей маме.
– О Господи…
– Та попросила Лили надеть брюки, но Лили объявила во всеуслышание, что именно она сделает с ней и с просьбой. Ну и после этого женщина побежала за полицейским и нашла его на соседней улице.
– Ох, ну все, хватит, замолчи.
– Это еще не все. Когда та дама и коп вернулись, Лили и Парень с Колечком в Языке как раз занимались тем, о чем упомянула Лили, и уже порядком раскочегарились.
– Да о ком это ты? Неужели Лили Гудвин? Неужели это моя милая, очаровательная Лили, моя лучшая подруга с восьмого класса, раздевается догола и трахается с парнем, у которого в языке колечко?
– Энди, да успокойся же. С ней все в порядке. Ее и арестовали-то только за то, что она показала полицейскому средний палец, когда он спросил ее, правда ли, что она спускала штаны…
– Господи, я больше не могу. Вот так, наверное, переживают за нас родители.
– …но они просто сделали ей предупреждение и хотели отпустить, а она, похоже, была пьяна в стельку – иначе зачем бы ей отказываться от этого предложения? В общем, не волнуйся. Сейчас мы тебя поселим, а потом, если захочешь, съездим ее навестить. – Он кивком указал на тележку, которую папа оставил посреди комнаты, и принялся ее разгружать. Но я не могла ждать, мне необходимо было выяснить, что случилось. Она ответила после четвертого гудка, как раз перед тем, как обычно включался автоответчик, – будто решала, ответить ей на мой звонок или нет.
– Как ты? – спросила я, лишь только услышала ее голос.
– Привет, Энди. Надеюсь, я не сорвала вам переезд. Вы ведь обошлись без меня? Прости, что так вышло.
– Да это все чепуха, я хочу узнать, как ты. С тобой все в порядке? – До меня только сейчас дошло, что Лили, должно быть, провела всю ночь в полицейском участке. – Ты всю ночь просидела там? В «обезьяннике»?
– Ну, в общем, да. Это было не так уж плохо, никаких телеужасов и прочей мерзости – только совершенно безобидные девчонки, тоже загремели из-за чепухи. Охранники оказались просто душки, с ними проблем не было. Никаких тяжелых железных решеток или чего-то в этом роде. – Она засмеялась, но как-то вымученно.
Я поняла это сразу же, и мне представилась моя милая маленькая бесшабашная Лили, загнанная в закуток между стеной и воняющей мочой раковиной какой-нибудь агрессивной и настойчивой лесбиянкой.
– И где шлялся этот твой Парень с Колечком? Что, он просто оставил тебя гнить в «обезьяннике»?
Но еще до того, как она успела ответить, в голове у меня вспыхнула мысль: а где же шлялась я сама? Почему Лили мне не позвонила?
– Да нет, он вел себя замечательно, он…
– Лили, почему…
– …хотел остаться со мной и даже позвонить адвокату своего отца…
– Лили! Лили! Подожди. Почему ты не позвонила мне? Ты же знаешь, я бы тут же приехала и не уехала бы без тебя. Так почему? Почему ты не позвонила мне?
– Ох, Энди, ну какая разница? Мне было не так уж плохо, клянусь тебе. Просто я вела себя как идиотка, и знаешь, решила больше так не напиваться. Оно того не стоит.
– Но почему? Почему ты не позвонила? Я всю ночь была дома, я бы примчалась через две секунды.
– Да это все чепуха, правда. Я не позвонила, потому что думала, что ты либо на работе, либо жутко устала. Мне не хотелось беспокоить тебя. Тем более в субботу вечером.
Я припоминала, что я делала прошлой ночью, и единственным, что всплыло в памяти, оказался просмотр «Грязных танцев» на Ти-эн-ти – наверное, уже в семидесятый раз в моей жизни. Вроде бы я заснула еще до того, как Джонни заявил, что «никто не обидит Малышку», и продолжал – в буквальном смысле слова – ставить ее на ноги, пока доктор Хаузман не признал, что это не Джонни сделал ребенка Пенни, и не похлопал его по спине, и не поцеловал Малышку, которая к тому времени уже доросла до имени Фрэнсис. Все эти сцены я уже знала наизусть.
– На работе? Ты думала, я была на работе? И слишком устала, чтоб тебе помочь? Лили, не говори так.
– Послушай, Энди, мы это проехали, ладно? Ты ведь все время на работе: и днем, и ночью, часто и в выходные тоже. А когда ты не работаешь, то жалуешься на работу. Я в общем-то все понимаю, я знаю, какая трудная у тебя работа и что твоя начальница не в своем уме. И мне не хотелось портить тебе отдых. А потом, я не знала, может быть, ты с Алексом. Он все время говорит, что никогда тебя не видит, я не хотела мешать. Если б это и в самом деле было нужно, я бы позвонила, и я не сомневаюсь, что ты бы тут же примчалась. Но я еще раз повторяю: там было не так уж плохо. Ну, давай это закроем. Я с ног валюсь, мне надо в душ, а потом в постель.
От волнения я не могла вымолвить ни слова, но Лили приняла мое молчание за согласие.
– Ты еще там? – спросила она через полминуты, в течение которых я отчаянно пыталась подобрать слова для извинения, объяснения или чего-то в этом роде. – Слушай, я только что добралась до дома. Мне надо поспать. Я тебе звякну после?
– Ну да, конечно, – выдавила я. – Лил, мне так жаль! Ведь я никогда не вела себя так, чтобы ты могла подумать…
– Энди, не надо. Все нормально. Со мной все хорошо. С нами все хорошо. Потом поговорим.
– Ладно. Спи. Позвони мне, если что…
– Ну конечно. Да, а как тебе наша новая квартира?
– Она просто супер, Лил. И как ты только сумела отыскать такую прелесть? Вот мы с тобой заживем… – Я едва понимала, что говорю, и говорила только для того, чтобы она подольше не отключалась, чтобы убедиться еще и еще раз, что наша дружба осталась неизменной.
– Вот и хорошо. Я так рада, что она тебе нравится. Надеюсь, и Парню с Колечком она тоже понравится, – пошутила она, но снова как-то наигранно.
Мы попрощались, и я застыла посреди гостиной, уставившись на телефон.
В это время в комнату вошел папа, чтобы звать нас с Алексом обедать.
– Что случилось, Энди? Где Лили? Я думал, что и ей не помешало бы помочь перевезти вещи, но я буду в городе только до трех. Она уже едет?
– Нет, она… э… она приболела. Это на несколько дней, не меньше, так что раньше завтрашнего дня она не приедет. Мы с ней только что разговаривали.
– А ты уверена, что у нее все в порядке? Может, нам стоит к ней съездить? Я всегда беспокоился за эту девочку; у нее ведь нет родителей, только эта старая перечница, ее бабушка. – Он положил руку мне на плечо, словно для того, чтобы растравить мои раны. – Ей повезло, что у нее есть ты. Иначе она осталась бы совсем одна.
Я почувствовала ком в горле, но все же смогла выговорить:
– Ну да, вроде того. Но с ней все в порядке, это точно. Просто ей надо как следует выспаться. Пойдем чего-нибудь перекусим? Привратник говорит, в четырех кварталах отсюда есть классная закусочная.
– Офис Миранды Пристли, – ответила я недовольным тоном, который прочно усвоила в последнее время: я надеялась, что это убедит всех отважившихся украсть у меня часть моих личных минут в несвоевременности их звонка.
– Д-день добрый, это Эм-эм-эм-эмили? – прошелестел заикающийся женский голос на другом конце провода.
– Нет, это Андреа. Я новый секретарь Миранды, – пояснила я, хотя делала это уже, наверное, тысячу раз.
– А, новая секретарша Миранды, – зарокотал странный голос, – самая удачливая девушка на свете, н-не так ли? Ну и каково оно – жить бок о бок с мировым злом?
Сонное настроение как рукой сняло. Это было что-то новое. За три с лишним месяца моей работы в «Подиуме» я еще не встречала человека, который бы осмелился отозваться о Миранде так откровенно дерзко. Уж не шутит ли она? Не провоцирует ли меня?
– Э… конечно, работа в «Подиуме» – это уникальная возможность набраться опыта, – промямлила я, – за такую работу миллионы девушек готовы на что угодно.
Неужели я только что это сказала?
В трубке послышались звуки, похожие на тявканье гиены.
– Ну еще бы, просто охренеть м-можно, – выдавила она, не то смеясь, не то кашляя, – ты небось дорвалась наконец до б-барахла от Г-г-гуччи? Это здорово промывает мозги. С ума сойти! Эта женщина просто нечто! Что ж, мисс Набирающаяся Опыта, одна маленькая птичка шепнула мне, что на этот раз Миранда наняла не совсем безмозглую п-подхалимку, но эти маленькие птички проницательностью не отличаются. Любишь джемперочки от Майкла Корса и шубки-очаровашки от Менделя? Не бойся, милочка, ты на своем месте. А сейчас дай-ка мне свою плоскозадую хозяйку.
Я была в смятении. Моим первым порывом было послать ее ко всем чертям, сказать ей, что она меня плохо знает, а разговаривает так высокомерно только для того, чтобы сгладить свое заикание. Но еще больше мне хотелось прижать трубку к губам и прошептать: «Я здесь как в тюрьме, вы даже не представляете, что это такое. Спасите меня, пожалуйста, спасите меня от этой китайской пытки. Да, вы правы, все именно так, но на самом деле я совсем другая!» Но я не сделала и этого, потому что отдавала себе отчет, что понятия не имею, кому принадлежит заикающийся голос на другом конце провода.
Я перевела дух и решила, что отыграюсь, не затрагивая личность Миранды.
– Что ж, я, само собой разумеется, обожаю Майкла Корса, но уж, конечно, не за джемперочки. Мех у Менделя ничего себе, но настоящая поклонница «Подиума» – та, чей вкус безупречен и не может быть поставлен под сомнение, – выберет вещи, сшитые по индивидуальному заказу у Джорджа Полигеоргиса на Мэдисон-авеню. Да, и на будущее я бы предпочла, чтобы вы использовали что-нибудь менее категоричное, чем «подхалимка». «Помощница» будет в самый раз. Я была бы рада опровергнуть и некоторые другие ваши ложные представления, но не могла бы я прежде узнать, с кем говорю?
– Браво, новая секретарша Миранды, браво. М-может, мы с тобой и поладим. Я не особенно люблю тех, кого обычно нанимает Миранда, но в этом нет ничего удивительного, ведь я не особенно люблю и ее саму. Мое имя Джудит Мейсон; на тот случай, если оно вам н-ничего не говорит, я автор путевых заметок, которые вы печатаете каждый месяц. А теперь скажи-ка мне – ты ведь в журнале сравнительно недавно, – медовый месяц уже закончился?
Я не знала, что ответить. Что она имеет в виду? Разговаривать с этой женщиной было все равно что разбирать тикающую бомбу.
– Что молчим? У тебя сейчас как раз самое замечательное время: ты пробыла в «Подиуме» достаточно долго, чтобы о тебе узнали, но недостаточно, чтобы окружающие определили твои слабые места и начали дергать за ниточки. Т-ты еще это оценишь, уж поверь мне. В интересном месте работаешь.
Но прежде чем я успела ответить, она сказала:
– Н-ну ладно, хватит на сегодня любезностей, подружка. Ей м-можешь обо мне не докладывать, она на м-мои звонки все равно никогда не отвечает. Д-должно быть, ей не нравится заикание. Просто впиши меня в список, а потом она велит кому-нибудь мне перезвонить. Спасибо. Ц-целую.
Щелк.
Я ошарашено положила трубку и расхохоталась. Эмили подняла взгляд от счетов Миранды и спросила, кто это был. Когда я сказала, что звонила Джудит, она закатила глаза, так что не стало видно зрачков, и простонала:
– Стерва, каких мало. Не понимаю, как Миранда ее терпит. Она не отвечает на ее звонки, так что ты даже не говори ей, что она звонила, просто внеси в список. Миранда потом прикажет кому-нибудь перезвонить.
Похоже, Джудит лучше меня понимала, как именно у нас в офисе делаются дела.
Я дважды кликнула на ярлыке «Бюллетень» и пробежала глазами содержимое. Бюллетень был квинтэссенцией жизни Миранды Пристли и – как мне по крайней мере казалось – смыслом ее жизни. Идея списка была разработана много лет назад каким-то не в меру ретивым секретарем; это был обычный вордовский документ, к которому имелся доступ у меня и у Эмили. Точнее, либо у меня, либо у Эмили: в одно и то же время работать с документом мы не могли. После того как к списку добавлялась новая строка, идея или вопрос, мы делали распечатку и клали свежую версию документа в папку с файлами, убирая оттуда версию устаревшую. Миранда могла потребовать эту папку в любой момент, поэтому мы с Эмили клепали новые списки ударными темпами. Часто мы угрожающе шипели друг на друга, вынуждая одна другую закрыть документ, чтобы получить к нему доступ и внести свои добавления. Печатали мы их одновременно, потом бросались к папке с файлами, порой не зная даже, чья версия списка более полная.
– У меня тут последняя телефонограмма от Донателлы, – сказала я, отчаявшись успеть напечатать ее, прежде чем в офис войдет Миранда. Эдуардо позвонил со своего поста, чтобы предупредить, что она уже в лифте. Звонка из приемной, от Софи, еще не было – но ждать оставалось всего несколько секунд.
– А у меня консьерж из «Ритца», он звонил после Донателлы, – ликующе объявила Эмили, вкладывая в папку свою распечатку. Мой список запоздал на четыре секунды, я снова села и просмотрела его. Дефисы в телефонных номерах не допускались – только точки. В обозначениях времени не допускались двоеточия – и опять же заменялись точками. Новые сводки должны были подаваться каждые пятнадцать минут. Номера, по которым следовало перезвонить, печатались с новой строки, чтобы их легко было найти. Время указывалось с расхождением не более чем в пятнадцать секунд. Грифом «К сведению» помечалось все, что мы с Эмили имели сказать Миранде (поскольку заговаривать с ней, прежде чем она заговорит с тобой, было категорически запрещено, вся относящаяся к делу информация заносилась в список). «Напоминание» сопутствовало тем приказам Миранды, которые она имела обыкновение оставлять у нас на автоответчике между часом и пятью утра – и, раз оставив, не сомневалась, что приказ будет получен и выполнен. Себя мы обязаны были упоминать в третьем лице – если уж вообще никак не могли обойтись без такого упоминания.
Она частенько приказывала нам выяснить, по какому номеру и в какое время можно связаться с тем или иным человеком. В этом случае мы всегда мучительно раздумывали, помещать ли плоды своего расследования в рубрику «К сведению» или в рубрику «Напоминание». Одно время я смотрела на бюллетень как на энциклопедию «Кто есть кто в мире высокой моды», но очень скоро имена супербогачей, суперкутюрье и суперзнаменитостей перестали задевать огрубевшие струны моей души, и мне, пропитавшейся атмосферой «Подиума», звонок из Белого дома казался куда менее важным, чем звонок ветеринара, желающего обсудить с Мирандой меню ее мопса (я бы поспорила, что ему она точно перезвонит!).
– Перезвони, когда успокоишься, – оборвал меня он, – я не намерен больше это слушать.
И он отключился. Отключился! Я ждала, что он перезвонит, но он так этого и не сделал, и к трем часам, когда я наконец сумела уснуть, у меня не было вестей ни от Алекса, ни от Лили.
С тех пор прошла уже неделя – все вроде бы успокоилось, но что-то было не так. В редакции вовсю кипела работа над новым выпуском, и я не могла выкроить ни минутки, чтобы самой наладить отношения с Лили, но я рассудила, что, как только мы переедем, все войдет в свою колею и вспомнятся студенческие времена, когда жизнь была куда более приятной.
Грузчики приехали только к одиннадцати. Минут за десять они разобрали мою драгоценную кровать и забросили все в фургон. В новый дом я поехала с грузчиками; папа и Алекс уже были там – препирались с консьержем, на вид – вылитым Джоном Гальяно; мои коробки были свалены у стены вестибюля.
– Энди, хорошо, что ты приехала. Мистер Фишер не дает ключей от квартиры, пока нет самого нанимателя, – сказал папа, улыбаясь до ушей, – и это весьма разумно с его стороны, – подмигнул он консьержу.
– А что, Лили еще нет? Она обещала подъехать к десяти, максимум к половине одиннадцатого.
– Да нет, мы ее не видели. Позвонить ей? – предложил Алекс.
– Да, лучше позвонить. А мы с мистером Фишером пойдем наверх, а потом начнем поднимать вещи. Спроси, не нужна ли ей помощь.
Мистер Фишер расплылся в сладострастной улыбке.
– Ну конечно, мы теперь с вами как одна семья, – сказал он, пялясь на мою грудь, – зовите меня Джон.
Я чуть не поперхнулась остывшим кофе и подумала, может ли быть так, что боготворимый всеми человек, вдохнувший новую жизнь в марку «Диор», умер (а я об этом и не подозревала) и возродился в образе нашего консьержа.
Алекс кивнул и протер очки краем свитера. Мне почему-то импонировала эта его привычка.
– Иди с папой. Я позвоню.
После обмена любезностями я задалась вопросом: хорошо или плохо, что мой папа и консьерж так сдружились? Ведь этот последний будет знать все подробности моей личной жизни. Вестибюль мне понравился, хоть и был несколько старомодным. Стены облицованы каким-то светлым камнем, перед лифтом и у почтовых ящиков – неудобные с виду скамьи. Наша квартира – 8С – выходила окнами на юго-запад: хорошая сторона. Джон открыл дверь своим ключом и встал сбоку, словно гордый родитель.
– Пожалуйте, – провозгласил он.
Я вошла первой; я была готова к тому, что в нос ударит запах сероводорода, и не удивилась бы, если бы с потолка сорвалась парочка летучих мышей, – но была приятно поражена светом и чистотой. Справа находилась кухня: узенький пенальчик – двоим не развернуться – с белым кафельным полом и белым же кухонным гарнитуром. Посудомоечная машина отсутствовала, но крапчатая серая столешница представляла собой миленькую имитацию под гранит, а над плитой была встроенная микроволновка.
– Ничего себе, – сказал папа, открывая холодильник, – тут уже и поддоны для льда есть.
Рядом с кухней была гостиная, там уже поставили перегородку, и получилась вторая спальня. Собственно гостиная при этом осталась без окна, но это меня не волновало. Спальня была вполне приемлемых размеров – уж точно больше, чем моя прежняя; окно и балконная дверь заняли всю стену. Между гостиной и настоящей спальней помещалась ванная, выложенная ядовито-розовым кафелем, – что ж, могло быть и хуже. Я прошла в спальню, которая оказалась значительно больше гостиной, и огляделась. Крошечный встроенный шкафчик, под потолком вентилятор, маленькое грязноватое окошко смотрит в окно соседнего дома. Лили выбрала себе эту спальню, и я с радостью согласилась. Ей приходилось много заниматься, и она предпочитала иметь больше свободного пространства – зато мне достались свет и выход на балкон.
– Спасибо, Лил, – прошептала я, хоть и знала, что она меня не слышит.
– Что, солнышко? – спросил папа, входя, в комнату.
– Да нет, ничего, просто подумала, какая Лили умница. Я даже не ожидала ничего подобного, чудесная квартира, правда?
Он опустил глаза, пытаясь подобрать подходящие слова.
– Да, это чудесная квартира для Нью-Йорка. Но получить так мало за такие деньги… Знаешь, твоя сестра и Кайл платят тысячу четыреста в месяц за квартиру с двумя местами для парковки, центральным кондиционером, у них три спальни, две ванные комнаты, выложенные мрамором, а на кухне – посудомоечная и стиральная машины последней модели. – Он перечислял так, словно делал открытие. За две двести восемьдесят можно снять домик на побережье в Лос-Анджелесе, трехкомнатную квартиру на тенистой аллее в Чикаго, апартаменты с четырьмя спальнями в Майами или замок с подъемным мостом в Кливленде. Это всем известно.
– Места для парковки, площадка для гольфа, гимнастический зал и бассейн, – дополнила я, – да, я знаю. Но все равно это чудесная квартира. Уверена, нам здесь будет очень хорошо.
Папа обнял меня.
– Я тоже так думаю. Если только ты не будешь слишком занята, чтобы оценить это, – сказал он шутливо и снял с плеча сумку, которую носил целый день. Я думала, что у него там спортивная форма для тенниса, но он достал оттуда коричневую шкатулку, крышку которой украшала броская надпись «Выпуск ограничен». Скраббл. Коллекционный набор с вращающейся подставкой. У доски были маленькие бортики, чтобы буквы не соскальзывали. Мы вместе любовались таким набором в специализированном магазине вот уже лет десять, но купить не решались: не было подходящего случая.
– Ох, папа, ну зачем ты! – Я знала, что доска стоит больше двухсот долларов. – Я так рада!
– Ну и на здоровье. – Он снова обнял меня. – Твоему старику за тобой не угнаться. Помню, было время, когда я тебе специально поддавался, иначе ты бродила по дому и дулась на меня целый вечер. А сейчас! Сейчас, если б я даже и захотел тебя одолеть, мои старые мозги для этого уже не годятся. Хотеть-то я, может, и хочу, – добавил он.
Я собиралась ответить, что это все благодаря моему учителю, но тут вошел Алекс. Вид у него был невеселый.
– Что случилось? – спросила я, как только он зашаркал у порога кроссовками.
– Да ничего, – солгал он, указывая глазами на отца. Его взгляд говорил: «Подожди секунду». – Вот, принес коробку.
– Я тоже пойду за коробками, – сказал отец, направляясь к двери, – может, у мистера Фишера есть тележка. Тогда мы поднимем все сразу. Сейчас вернусь.
Я посмотрела на Алекса; мы подождали, пока за папой не закрылись двери лифта.
– В общем, я только что говорил с Лили, – медленно произнес он.
– Она на меня больше не сердится? Она всю неделю была сама не своя.
– Да нет, с этим все в порядке.
– Тогда что же?
– В общем, она была не дома.
– А где она была? У какого-нибудь парня? И из-за этого она не явилась на собственное новоселье? – Я рывком открыла окно, чтобы немного проветрить квартиру: в ней чувствовался сильный запах свежей краски.
– Да нет, дело в том, что, когда я позвонил ей на сотовый, она была в полицейском участке. – Он смотрел на свои ботинки.
– Где?! С ней все в порядке? Боже ты мой! Ее что, ограбили? Или изнасиловали? Я еду за ней.
– Энди, с ней все нормально. Просто ее арестовали, – Он произнес это мягко – так, словно разговаривал с родителями одного из своих учеников и ему было неприятно расстраивать их известием, что ребенок оставлен на второй год.
– Арестовали? Ее арестовали? – Я пыталась сохранять спокойствие и даже не заметила, что перешла на крик. В дверях появился папа, он тянул за собой огромную тележку, которая грозила опрокинуться под весом беспорядочно наваленных коробок.
– Кого это арестовали? – спросил он небрежно.
Я судорожно напрягла мозги, но Алекс нашелся раньше, чем я успела что-нибудь придумать.
– А, это я рассказывал Энди, как одну девчонку из группы «Ти-эл-си» арестовали за распространение наркотиков. А с виду вполне приличная девушка…
Отец кивнул, почти не слушая и, возможно, в глубине души удивляясь, с чего это мы с Алексом так заинтересовались рэп-звездульками.
– Думаю, твоя кровать здесь поместится, только если поставить ее изголовьем к дальней стене, – крикнул он из моей новой спальни. – Пойду-ка я взгляну, как они там с ней управляются. Не понимаю, чего они так копаются.
Как только дверь квартиры захлопнулась, я бросилась к Алексу.
– Ну! Рассказывай! Что случилось?
– Энди, да не кричи ты так громко. Ничего ужасного. Скорее даже забавно. – Он прищурился, ухмыльнулся и на какое-то мгновение стал похож на Эдуардо. Брр!…
– Алекс Файнеман, будет лучше, если вы перестанете кривляться и сию минуту скажете мне, что случилось с моей лучшей подругой.
– Ладно, ладно, не сердись. – Все это явно доставляло ему удовольствие. – Прошлым вечером она гуляла с молодым человеком, Парнем с Колечком в Языке. Ты его знаешь?
Я уставилась на него.
– Короче говоря, они поужинали, и Парень с Колечком пошел проводить ее до дому, а ей пришла в голову забавная идея покрасоваться перед ним – прямо на улице, напротив ресторана. «Маленький стриптиз», – сказала она. Просто чтобы он оценил.
Я представила себе, как Лили берет в рот свою обычную послеобеденную мятную пастилку и выходит на улицу, а потом задирает блузку перед парнем, который заплатил за то, чтобы ему в язык продели кольцо. Боже.
– Нет, она не могла…
Алекс мрачно кивнул, хотя сам едва удерживался от смеха.
– И ты говоришь, что Лили арестовали за то, что она показала голую грудь? Да это курам на смех. Это Нью-Йорк, я тут каждый день вижу женщин, которые ходят практически без верха – и это на работе! – Я снова не выдержала и перешла на крик.
– Зад. – Он не решался поднять глаза; щеки у него были пунцовые – не то от смущения, не то от душившего его смеха.
– Что?
– Не грудь. Зад. Нижнюю часть тела. Всю целиком. Спереди и сзади. – И, не в силах больше сдерживаться, Алекс расплылся в широченной ухмылке. Он так развеселился, что я подумала, он вот-вот описается.
– Скажи, что это неправда, – простонала я. Как же Лили чувствует себя после всего этого? – И что, это увидели копы и ее за это арестовали?
– Нет, это случайно увидели двое маленьких детишек и сказали об этом своей маме.
– О Господи…
– Та попросила Лили надеть брюки, но Лили объявила во всеуслышание, что именно она сделает с ней и с просьбой. Ну и после этого женщина побежала за полицейским и нашла его на соседней улице.
– Ох, ну все, хватит, замолчи.
– Это еще не все. Когда та дама и коп вернулись, Лили и Парень с Колечком в Языке как раз занимались тем, о чем упомянула Лили, и уже порядком раскочегарились.
– Да о ком это ты? Неужели Лили Гудвин? Неужели это моя милая, очаровательная Лили, моя лучшая подруга с восьмого класса, раздевается догола и трахается с парнем, у которого в языке колечко?
– Энди, да успокойся же. С ней все в порядке. Ее и арестовали-то только за то, что она показала полицейскому средний палец, когда он спросил ее, правда ли, что она спускала штаны…
– Господи, я больше не могу. Вот так, наверное, переживают за нас родители.
– …но они просто сделали ей предупреждение и хотели отпустить, а она, похоже, была пьяна в стельку – иначе зачем бы ей отказываться от этого предложения? В общем, не волнуйся. Сейчас мы тебя поселим, а потом, если захочешь, съездим ее навестить. – Он кивком указал на тележку, которую папа оставил посреди комнаты, и принялся ее разгружать. Но я не могла ждать, мне необходимо было выяснить, что случилось. Она ответила после четвертого гудка, как раз перед тем, как обычно включался автоответчик, – будто решала, ответить ей на мой звонок или нет.
– Как ты? – спросила я, лишь только услышала ее голос.
– Привет, Энди. Надеюсь, я не сорвала вам переезд. Вы ведь обошлись без меня? Прости, что так вышло.
– Да это все чепуха, я хочу узнать, как ты. С тобой все в порядке? – До меня только сейчас дошло, что Лили, должно быть, провела всю ночь в полицейском участке. – Ты всю ночь просидела там? В «обезьяннике»?
– Ну, в общем, да. Это было не так уж плохо, никаких телеужасов и прочей мерзости – только совершенно безобидные девчонки, тоже загремели из-за чепухи. Охранники оказались просто душки, с ними проблем не было. Никаких тяжелых железных решеток или чего-то в этом роде. – Она засмеялась, но как-то вымученно.
Я поняла это сразу же, и мне представилась моя милая маленькая бесшабашная Лили, загнанная в закуток между стеной и воняющей мочой раковиной какой-нибудь агрессивной и настойчивой лесбиянкой.
– И где шлялся этот твой Парень с Колечком? Что, он просто оставил тебя гнить в «обезьяннике»?
Но еще до того, как она успела ответить, в голове у меня вспыхнула мысль: а где же шлялась я сама? Почему Лили мне не позвонила?
– Да нет, он вел себя замечательно, он…
– Лили, почему…
– …хотел остаться со мной и даже позвонить адвокату своего отца…
– Лили! Лили! Подожди. Почему ты не позвонила мне? Ты же знаешь, я бы тут же приехала и не уехала бы без тебя. Так почему? Почему ты не позвонила мне?
– Ох, Энди, ну какая разница? Мне было не так уж плохо, клянусь тебе. Просто я вела себя как идиотка, и знаешь, решила больше так не напиваться. Оно того не стоит.
– Но почему? Почему ты не позвонила? Я всю ночь была дома, я бы примчалась через две секунды.
– Да это все чепуха, правда. Я не позвонила, потому что думала, что ты либо на работе, либо жутко устала. Мне не хотелось беспокоить тебя. Тем более в субботу вечером.
Я припоминала, что я делала прошлой ночью, и единственным, что всплыло в памяти, оказался просмотр «Грязных танцев» на Ти-эн-ти – наверное, уже в семидесятый раз в моей жизни. Вроде бы я заснула еще до того, как Джонни заявил, что «никто не обидит Малышку», и продолжал – в буквальном смысле слова – ставить ее на ноги, пока доктор Хаузман не признал, что это не Джонни сделал ребенка Пенни, и не похлопал его по спине, и не поцеловал Малышку, которая к тому времени уже доросла до имени Фрэнсис. Все эти сцены я уже знала наизусть.
– На работе? Ты думала, я была на работе? И слишком устала, чтоб тебе помочь? Лили, не говори так.
– Послушай, Энди, мы это проехали, ладно? Ты ведь все время на работе: и днем, и ночью, часто и в выходные тоже. А когда ты не работаешь, то жалуешься на работу. Я в общем-то все понимаю, я знаю, какая трудная у тебя работа и что твоя начальница не в своем уме. И мне не хотелось портить тебе отдых. А потом, я не знала, может быть, ты с Алексом. Он все время говорит, что никогда тебя не видит, я не хотела мешать. Если б это и в самом деле было нужно, я бы позвонила, и я не сомневаюсь, что ты бы тут же примчалась. Но я еще раз повторяю: там было не так уж плохо. Ну, давай это закроем. Я с ног валюсь, мне надо в душ, а потом в постель.
От волнения я не могла вымолвить ни слова, но Лили приняла мое молчание за согласие.
– Ты еще там? – спросила она через полминуты, в течение которых я отчаянно пыталась подобрать слова для извинения, объяснения или чего-то в этом роде. – Слушай, я только что добралась до дома. Мне надо поспать. Я тебе звякну после?
– Ну да, конечно, – выдавила я. – Лил, мне так жаль! Ведь я никогда не вела себя так, чтобы ты могла подумать…
– Энди, не надо. Все нормально. Со мной все хорошо. С нами все хорошо. Потом поговорим.
– Ладно. Спи. Позвони мне, если что…
– Ну конечно. Да, а как тебе наша новая квартира?
– Она просто супер, Лил. И как ты только сумела отыскать такую прелесть? Вот мы с тобой заживем… – Я едва понимала, что говорю, и говорила только для того, чтобы она подольше не отключалась, чтобы убедиться еще и еще раз, что наша дружба осталась неизменной.
– Вот и хорошо. Я так рада, что она тебе нравится. Надеюсь, и Парню с Колечком она тоже понравится, – пошутила она, но снова как-то наигранно.
Мы попрощались, и я застыла посреди гостиной, уставившись на телефон.
В это время в комнату вошел папа, чтобы звать нас с Алексом обедать.
– Что случилось, Энди? Где Лили? Я думал, что и ей не помешало бы помочь перевезти вещи, но я буду в городе только до трех. Она уже едет?
– Нет, она… э… она приболела. Это на несколько дней, не меньше, так что раньше завтрашнего дня она не приедет. Мы с ней только что разговаривали.
– А ты уверена, что у нее все в порядке? Может, нам стоит к ней съездить? Я всегда беспокоился за эту девочку; у нее ведь нет родителей, только эта старая перечница, ее бабушка. – Он положил руку мне на плечо, словно для того, чтобы растравить мои раны. – Ей повезло, что у нее есть ты. Иначе она осталась бы совсем одна.
Я почувствовала ком в горле, но все же смогла выговорить:
– Ну да, вроде того. Но с ней все в порядке, это точно. Просто ей надо как следует выспаться. Пойдем чего-нибудь перекусим? Привратник говорит, в четырех кварталах отсюда есть классная закусочная.
– Офис Миранды Пристли, – ответила я недовольным тоном, который прочно усвоила в последнее время: я надеялась, что это убедит всех отважившихся украсть у меня часть моих личных минут в несвоевременности их звонка.
– Д-день добрый, это Эм-эм-эм-эмили? – прошелестел заикающийся женский голос на другом конце провода.
– Нет, это Андреа. Я новый секретарь Миранды, – пояснила я, хотя делала это уже, наверное, тысячу раз.
– А, новая секретарша Миранды, – зарокотал странный голос, – самая удачливая девушка на свете, н-не так ли? Ну и каково оно – жить бок о бок с мировым злом?
Сонное настроение как рукой сняло. Это было что-то новое. За три с лишним месяца моей работы в «Подиуме» я еще не встречала человека, который бы осмелился отозваться о Миранде так откровенно дерзко. Уж не шутит ли она? Не провоцирует ли меня?
– Э… конечно, работа в «Подиуме» – это уникальная возможность набраться опыта, – промямлила я, – за такую работу миллионы девушек готовы на что угодно.
Неужели я только что это сказала?
В трубке послышались звуки, похожие на тявканье гиены.
– Ну еще бы, просто охренеть м-можно, – выдавила она, не то смеясь, не то кашляя, – ты небось дорвалась наконец до б-барахла от Г-г-гуччи? Это здорово промывает мозги. С ума сойти! Эта женщина просто нечто! Что ж, мисс Набирающаяся Опыта, одна маленькая птичка шепнула мне, что на этот раз Миранда наняла не совсем безмозглую п-подхалимку, но эти маленькие птички проницательностью не отличаются. Любишь джемперочки от Майкла Корса и шубки-очаровашки от Менделя? Не бойся, милочка, ты на своем месте. А сейчас дай-ка мне свою плоскозадую хозяйку.
Я была в смятении. Моим первым порывом было послать ее ко всем чертям, сказать ей, что она меня плохо знает, а разговаривает так высокомерно только для того, чтобы сгладить свое заикание. Но еще больше мне хотелось прижать трубку к губам и прошептать: «Я здесь как в тюрьме, вы даже не представляете, что это такое. Спасите меня, пожалуйста, спасите меня от этой китайской пытки. Да, вы правы, все именно так, но на самом деле я совсем другая!» Но я не сделала и этого, потому что отдавала себе отчет, что понятия не имею, кому принадлежит заикающийся голос на другом конце провода.
Я перевела дух и решила, что отыграюсь, не затрагивая личность Миранды.
– Что ж, я, само собой разумеется, обожаю Майкла Корса, но уж, конечно, не за джемперочки. Мех у Менделя ничего себе, но настоящая поклонница «Подиума» – та, чей вкус безупречен и не может быть поставлен под сомнение, – выберет вещи, сшитые по индивидуальному заказу у Джорджа Полигеоргиса на Мэдисон-авеню. Да, и на будущее я бы предпочла, чтобы вы использовали что-нибудь менее категоричное, чем «подхалимка». «Помощница» будет в самый раз. Я была бы рада опровергнуть и некоторые другие ваши ложные представления, но не могла бы я прежде узнать, с кем говорю?
– Браво, новая секретарша Миранды, браво. М-может, мы с тобой и поладим. Я не особенно люблю тех, кого обычно нанимает Миранда, но в этом нет ничего удивительного, ведь я не особенно люблю и ее саму. Мое имя Джудит Мейсон; на тот случай, если оно вам н-ничего не говорит, я автор путевых заметок, которые вы печатаете каждый месяц. А теперь скажи-ка мне – ты ведь в журнале сравнительно недавно, – медовый месяц уже закончился?
Я не знала, что ответить. Что она имеет в виду? Разговаривать с этой женщиной было все равно что разбирать тикающую бомбу.
– Что молчим? У тебя сейчас как раз самое замечательное время: ты пробыла в «Подиуме» достаточно долго, чтобы о тебе узнали, но недостаточно, чтобы окружающие определили твои слабые места и начали дергать за ниточки. Т-ты еще это оценишь, уж поверь мне. В интересном месте работаешь.
Но прежде чем я успела ответить, она сказала:
– Н-ну ладно, хватит на сегодня любезностей, подружка. Ей м-можешь обо мне не докладывать, она на м-мои звонки все равно никогда не отвечает. Д-должно быть, ей не нравится заикание. Просто впиши меня в список, а потом она велит кому-нибудь мне перезвонить. Спасибо. Ц-целую.
Щелк.
Я ошарашено положила трубку и расхохоталась. Эмили подняла взгляд от счетов Миранды и спросила, кто это был. Когда я сказала, что звонила Джудит, она закатила глаза, так что не стало видно зрачков, и простонала:
– Стерва, каких мало. Не понимаю, как Миранда ее терпит. Она не отвечает на ее звонки, так что ты даже не говори ей, что она звонила, просто внеси в список. Миранда потом прикажет кому-нибудь перезвонить.
Похоже, Джудит лучше меня понимала, как именно у нас в офисе делаются дела.
Я дважды кликнула на ярлыке «Бюллетень» и пробежала глазами содержимое. Бюллетень был квинтэссенцией жизни Миранды Пристли и – как мне по крайней мере казалось – смыслом ее жизни. Идея списка была разработана много лет назад каким-то не в меру ретивым секретарем; это был обычный вордовский документ, к которому имелся доступ у меня и у Эмили. Точнее, либо у меня, либо у Эмили: в одно и то же время работать с документом мы не могли. После того как к списку добавлялась новая строка, идея или вопрос, мы делали распечатку и клали свежую версию документа в папку с файлами, убирая оттуда версию устаревшую. Миранда могла потребовать эту папку в любой момент, поэтому мы с Эмили клепали новые списки ударными темпами. Часто мы угрожающе шипели друг на друга, вынуждая одна другую закрыть документ, чтобы получить к нему доступ и внести свои добавления. Печатали мы их одновременно, потом бросались к папке с файлами, порой не зная даже, чья версия списка более полная.
– У меня тут последняя телефонограмма от Донателлы, – сказала я, отчаявшись успеть напечатать ее, прежде чем в офис войдет Миранда. Эдуардо позвонил со своего поста, чтобы предупредить, что она уже в лифте. Звонка из приемной, от Софи, еще не было – но ждать оставалось всего несколько секунд.
– А у меня консьерж из «Ритца», он звонил после Донателлы, – ликующе объявила Эмили, вкладывая в папку свою распечатку. Мой список запоздал на четыре секунды, я снова села и просмотрела его. Дефисы в телефонных номерах не допускались – только точки. В обозначениях времени не допускались двоеточия – и опять же заменялись точками. Новые сводки должны были подаваться каждые пятнадцать минут. Номера, по которым следовало перезвонить, печатались с новой строки, чтобы их легко было найти. Время указывалось с расхождением не более чем в пятнадцать секунд. Грифом «К сведению» помечалось все, что мы с Эмили имели сказать Миранде (поскольку заговаривать с ней, прежде чем она заговорит с тобой, было категорически запрещено, вся относящаяся к делу информация заносилась в список). «Напоминание» сопутствовало тем приказам Миранды, которые она имела обыкновение оставлять у нас на автоответчике между часом и пятью утра – и, раз оставив, не сомневалась, что приказ будет получен и выполнен. Себя мы обязаны были упоминать в третьем лице – если уж вообще никак не могли обойтись без такого упоминания.
Она частенько приказывала нам выяснить, по какому номеру и в какое время можно связаться с тем или иным человеком. В этом случае мы всегда мучительно раздумывали, помещать ли плоды своего расследования в рубрику «К сведению» или в рубрику «Напоминание». Одно время я смотрела на бюллетень как на энциклопедию «Кто есть кто в мире высокой моды», но очень скоро имена супербогачей, суперкутюрье и суперзнаменитостей перестали задевать огрубевшие струны моей души, и мне, пропитавшейся атмосферой «Подиума», звонок из Белого дома казался куда менее важным, чем звонок ветеринара, желающего обсудить с Мирандой меню ее мопса (я бы поспорила, что ему она точно перезвонит!).
«Четверг, 28 июня
7.30. Из парижского отделения звонила Симона. Она договорилась с мистером Тестино по поводу съемок в Рио, а также связалась с агентом Жизель Б., но ей необходимо обсудить с вами сценарий фотосессии. Пожалуйста, перезвоните ей.
011.33.1.55.91.30.80.
8.15. Звонил мистер Томлинсон. Пожалуйста, перезвоните ему на сотовый.
К сведению. Андреа говорила с Брюсом. Он сказал, что от левого верхнего угла большого зеркала у вас в фойе отвалился кусочек лепнины. Точно такое же зеркало он видел в антикварном магазине в Бордо. Желаете ли вы, чтобы он приобрел его для вас?