Страница:
8.25. Звонил Джонатан Коул. В субботу он улетает в Мельбурн и перед вылетом хочет уточнить цели своей поездки. Пожалуйста, перезвоните ему.
555.6960.
Напоминание. Позвоните Карлу Лагерфельду по поводу церемонии присуждения титула «Модель года». Сегодня вечером его можно будет застать в его доме в Биаррице в 8.00-8.30.
011.33.1.55.22.06.85 – домашний;
011.33.1.55.22.58.85 – домашний, кабинет;
011.33.1.55.22.92.01 – личный шофер;
011.33.1.55.43.75.50 – мобильный;
011.33.1.55.66.76.49 – его секретарь в Париже, на тот случай, если не удастся связаться с ним по вышеуказанным телефонам.
9.00. Звонила Натали из «Глориес фудс», спрашивала, предпочитаете ли вы на десерт вашран с ягодным пюре или с компотом из ревеня.
Пожалуйста, перезвоните ей.
555.7089.
9.00. Ингрид Сиши звонила, чтобы поздравить вас с апрельским выпуском. Говорит, что обложка, «как всегда, очень эффектна», хочет узнать, кто гримировал девушку на обложке. Пожалуйста, перезвоните ей.
555.9473 – офис;
555.9382 – домашний.
К сведению. Михо Косудо звонил, чтобы извиниться за то, что не сумел доставить цветочные композиции Дамьена Херста. Говорит, что они прождали у его подъезда четыре часа, но, поскольку у него нет консьержа, им пришлось уйти. Завтра они попытаются еще раз.
9.10. Мистер Сэмюэлс звонил, чтобы напомнить вам о родительском собрании сегодня вечером в школе Хораса Манна. Хочет обсудить с вами тему исследования Каролины по истории. Пожалуйста, перезвоните ему после двух, но не позже четырех.
555.5932.
9.15. Снова звонил мистер Томлинсон. Он дал Андреа указание сделать заказ для ужина после родительского собрания. Пожалуйста, перезвоните ему на сотовый.
К сведению. Андреа заказала столик для вас и мистера Томлинсона на восемь часов вечера в «Ла Каравел». Рита Жамме сказала, что будет очень рада увидеть вас снова и в восторге от того, что вы выбрали ее ресторан.
9.25. Звонила Донателла Версаче. Сказала, что все готово к вашему приезду.
Понадобится ли вам кто-нибудь, кроме водителя, повара, инструктора по фитнесу, парикмахера-визажиста, секретаря, трех горничных и капитана яхты? Если да, пожалуйста, перезвоните ей до того, как она улетит в Милан. Она также предоставит вам сотовые телефоны, но не сможет присоединиться к вам, поскольку готовится к показам.
011.3901.55.27.55.61.
9.45. Звонил мсье Рено из отеля «Ритц». Спрашивал, хотите ли вы поехать на показ в пятницу или в субботу вечером. Он уже сообщил водителю, который вам понравился в прошлый раз, о том, сколько продлится ваш визит. Переговоры с парикмахером и визажистом еще не окончены, но, несомненно, завершатся успехом. Если у вас возникнут какие-либо вопросы, пожалуйста, перезвоните ему домой.
011.33.1.55.74.46.56».
Я скомкала листок и швырнула его в корзину под столом, где он немедленно пропитался остатками Мирандиного третьего за сегодня капуччино. Обычный рабочий день и обычный список. Я уже хотела залезть в свой электронный почтовый ящик – посмотреть, нет ли там чего новенького, но тут появилась она. Черт бы побрал эту Софи! Снова забыла предупредить.
– В список внесли последнюю информацию? – Она говорила холодно, ни на кого не глядя и никак не показывая, что вообще заметила наше присутствие.
– Да, Миранда, – ответила я, подавая папку, чтобы ей не пришлось за ней тянуться. «Два слова», – подумала я, открывая счет и надеясь (впрочем, с большой долей вероятности), что и сегодня не скажу ей больше семидесяти пяти слов. Она сбросила с себя норковую пелерину – такую мягкую и красивую, что я с трудом удержалась от того, чтобы не зарыться в нее лицом. Я пошла убрать в шкаф эти великолепные останки убиенных животных и, осторожно потеревшись о пелерину щекой, почувствовала холодные капельки нерастаявшего инея. Как кстати.
Я сняла крышечку с чуть теплого капуччино и аккуратно разложила на немытой тарелке жирный бекон, колбасу и сырную массу. Потом на цыпочках прошла в ее кабинет и осторожно поставила тарелку на край стола. Она что-то писала на своей цвета небеленого полотна почтовой бумаге и пребывала в на редкость благодушном настроении.
– Ан-дре-а, мне нужно сделать кое-какие распоряжения для банкета по поводу помолвки. Возьмите блокнот.
Я кивнула и тут же подумала, что можно было и не кивать. Этот «банкет по поводу» основательно отравлял мне жизнь. До него оставался еще целый месяц, но, поскольку Миранда в ближайшее время собиралась улететь на европейские показы, подготовка к банкету велась заранее. Я вернулась в ее кабинет с блокнотом и ручкой, изначально настроившись на то, что все равно не пойму ни слова из того, что она скажет. На мгновение мне захотелось присесть – это намного облегчило бы стенографирование, – но я благоразумно подавила в себе это желание.
Она вздохнула так, будто…была до крайности утомлена всем этим и не уверена, сможет ли нести свой крест до конца, затем покрепче затянула белый шарф от «Гермес», из которого навертела вокруг запястья нечто вроде браслета, и принялась диктовать:
– Свяжитесь с Натали из «Глориес фудс» и скажите ей, что на десерт я выбрала компот из ревеня. Она начнет убеждать вас, что ей нужно поговорить со мной лично, но не слушайте ее – это чепуха. Позвоните Михо и убедитесь, что они действительно поняли мои распоряжения по поводу цветов. До обеда свяжете меня с Робертом Айзабеллом, мне нужно обсудить с ним дизайн скатертей, табличек и сервировки. Также свяжитесь с той девушкой из администрации Метрополитен-музея и узнайте у нее, когда все будет готово. Пусть пришлет мне по факсу схему расстановки обеденных столов – я должна буду подумать о порядке размещения гостей. Это пока все.
Все время, пока говорила, она не переставала строчить и в тот самый момент, когда закончила диктовать, протянула мне готовую записку. Я закрыла блокнот, надеясь, что все поняла правильно – что было не так легко, если учесть скорость, с какой она давала указания, и британский акцент.
– Будет сделано, – пробормотала я и повернулась, чтобы уйти. Теперь количество сказанных мной Миранде слов увеличилось до четырех. Может, удастся не дойти до пятидесяти, подумала я. Затылком я чувствовала, что она в упор уставилась на мой зад, и мне захотелось развернуться и пойти спиной вперед, как это делают правоверные евреи, покидая Стену Плача. Но я лишь спряталась за своим письменным столом и принялась рисовать в воображении занятную сцену: тысячи хасидов в длиннополых черных хламидах от Прады водят хоровод вокруг Миранды Пристли, повернувшись к ней спиной.
И вот настал тот благословенный день, которого я так ждала и о наступлении которого столько молилась. Миранды не только не было в офисе – ее не было даже в Соединенных Штатах. Меньше часа назад она заняла свое место в «конкорде» чем несказанно меня осчастливила, Эмили все твердила, что Миранда за границей даже требовательнее Миранды в офисе, но я на это не купилась. Мысленно я уже строила великолепные планы, предвкушая наслаждение от каждой минуты ожидающих меня двух недель свободы, – и в этот момент по электронной почте пришло письмо от Алекса.
Я тут же встревожилась и послала ему записку, где спрашивала, все ли в порядке, но он, должно быть, ушел сразу же, как отправил мне послание, потому что так и не ответил. Я постаралась как следует запомнить, что около половины четвертого мне надо позвонить Алексу, и меня очень радовало, что она не сможет помешать моим планам. Но чтобы подстраховаться, я нацарапала на клочке почтовой бумаги «Подиума»: «Позвонить А. сегодня в 3.30» – и прикрепила листочек к монитору своего бирюзового «Мака». После этого я собралась позвонить одной своей школьной подружке, которая неделю назад оставила мне сообщение на автоответчике домашнего телефона, – и тут раздался звонок.
– Офис Миранды Пристли, – нехотя выдохнула я в трубку, заведомо не одобряя намерения звонившего, кто бы он ни был.
– Эмили? Это вы, Эмили? – раздался голос, который мог принадлежать только одному человеку на земле, – и, казалось, растекся из трубки по всему помещению; Эмили, сидевшая в другом конце секретарской, конечно, не могла слышать, кто именно звонит, но тем не менее она подняла голову и пристально посмотрела на меня.
– Привет, Миранда. Это Андреа. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Как она умудрилась позвонить? Я быстренько сверилась с расписанием маршрута Миранды, который Эмили распечатала для всех на время ее отсутствия, и убедилась в том, что ее самолет оторвался от земли всего шесть минут назад.
– По крайней мере я на это рассчитываю. Я только что взглянула на свое расписание и увидела, что укладка и макияж на вечер четверга не получили гарантированного подтверждения.
– Э… дело в том, Миранда, что мсье Рено не сумел добиться абсолютных гарантий от тех, кто занимается этим в четверг, но он сказал, что девяносто девять процентов…
– Ан-дре-а, ответьте мне: вы считаете, что девяносто девять процентов – это то же самое, что сто процентов? То же самое, что гарантия?
Но прежде чем я успела ответить, я услышала, как она говорит кому-то другому, вероятно, бортпроводнице, что ее «не интересует, разрешено ли на борту пользоваться электроникой», и «пусть из-за таких пустяков болит голова у кого-нибудь другого».
«Но, мэм, это запрещено правилами, я прошу вас прервать ваш звонок на то время, пока самолет набирает высоту. Это просто неблагоразумно», – упрашивала стюардесса.
– Ан-дре-а, вы слышите меня? Вы слушаете?
«Мэм, я вынуждена настаивать. Прекратите звонить».
Рот у меня растянулся до ушей, даже мышцы заныли: Миранда ненавидела, когда ее называли «мэм» – ведь так, как всем известно, обращаются к пожилой женщине.
– Ан-дре-а, стюардесса вынуждает меня прервать звонок. Я перезвоню вам, как только она позволит. К этому времени, я надеюсь, макияж и укладка будут мне гарантированы. Кроме того, начните подбирать кандидатуру на место няни. Это все.
В трубке щелкнуло, но я успела услышать, как бортпроводница в последний раз назвала ее «мэм».
– Чего она хочет? – спросила Эмили, обеспокоенно наморщив лоб.
– Она три раза правильно назвала мое имя, – объявила я; мне хотелось подольше затянуть ее тревожное ожидание, – три раза, представляешь? Думаю, это значит, что теперь мы друзья до гроба, разве нет? Кто бы мог подумать? Андреа Сакс и Миранда Пристли друзья до гроба.
– Андреа, что она сказала?
– Ну, она хочет получить гарантию, что в четверг ей сделают укладку и макияж. Девяносто девять процентов – это для нее недостаточно. Да, и еще она сказала что-то насчет кандидатуры на место няни. Я, должно быть, не расслышала. Впрочем, не сомневаюсь, что она перезвонит через полминуты.
Эмили сделала глубокий вдох и заставила себя не опуститься до моей глупости и грубости. Это далось ей явно нелегко.
– Нет, ты все правильно поняла. Кара больше не работает у Миранды, поэтому ей требуется другая няня.
– Что? Что значит «не работает у Миранды»? Если она не «у Миранды», то где же она вообще? – Мне было трудно поверить, что Кара даже не сказала мне о своем внезапном отъезде.
– Миранда решила, что Каре будет лучше где-нибудь в другом месте. – Дипломатические изыски Эмили явно были полной отсебятиной. Как будто Миранду когда-нибудь заботило настроение других людей!
– Эмили, не надо. Лучше расскажи мне, пожалуйста, что случилось?
– Мне удалось узнать от Каролины, что Кара закрыла девочек в их комнатах после того, как они ей нагрубили. Миранда решила, что Кара не имела права это делать. И я с ней согласна. Кара ведь не мать этих девочек.
Значит, Кару уволили за то, что она заставила двух маленьких девочек сидеть в своих комнатах после того, как они вывели ее из терпения?
– Да, я понимаю. Конечно, не няне нужно заботиться о благополучии этих девочек, – сказала я серьезно. – Кара просто этого не поняла.
Эмили не только не оценила мой тонкий сарказм, она его даже не уловила.
– Вот именно. И потом, Миранде всегда не нравилось, что Кара не говорит по-французски. Как тогда девочки научатся говорить по-французски без акцента?
Понятия не имею. Может, в своей частной школе с оплатой в пятнадцать тысяч долларов в год, где французский был обязательным предметом, а все три учителя французского были французами? А может, у своей матери, которая когда-то жила во Франции, ездила туда четыре раза в год и могла читать, писать и говорить по-французски как француженка? Но вместо этого я сказала:
– Ну да, конечно. Нет французского – нет няни. Ясней ясного.
– В общем, тебе придется подобрать кого-нибудь на ее место. Вот номер агентства, с которым мы работаем. – Она скинула мне его по электронной почте. – Они знают, какая Миранда требовательная – что вполне справедливо, – поэтому обычно присылают нам надежных людей.
Я взглянула на нее и подумала: интересно, какая она была до того, как встретилась с Мирандой Пристли? Зазвонил телефон, и, к счастью, трубку сняла Эмили.
– Добрый день, Миранда. Да, да, я слышу вас. Нет, все в порядке, никаких проблем. Да, все согласовано. Да, мы договорились о вашем макияже и укладке на вечер четверга. Да, Андреа уже начала подыскивать вам новую няню. У нее уже есть три вполне надежные кандидатуры. Вы сможете побеседовать с ними, как только вернетесь. – Она склонила голову набок и коснулась губ кончиком авторучки. – М-м-м, да. Да, мы определенно получили все возможные гарантий. Нет, нет, не девяносто девять процентов – сто процентов. Это совершенно точно. Да, я проверила это сама, и я вполне уверена в том, что это точно. Они с нетерпением ждут вашего прибытия. Приятного вам путешествия. Да, все подтверждено. Я пошлю факс прямо сейчас. Да. Всего доброго.
Она повесила трубку, и ее затрясло.
– Ну почему она так себя ведет? Я ведь сказала ей, что все согласовано. И еще раз сказала. Почему мне по сто раз приходится говорить одно и то же? Знаешь, что она сказала?
Я покачала головой.
– Нет, ты знаешь, что она сказала? Она сказала, что, поскольку все это доставило ей столько неприятностей, мне следует переделать ее расписание, указать в нем, что укладка и макияж специально обговорены, и переслать ей его по факсу в «Ритц», чтобы она, приехав туда, имела нормальное расписание. Я все сделала для этой женщины – я ей жизнь свою отдала, – а она так со мной обращается! – Казалось, она вот-вот расплачется.
Я была рада редкой возможности настроить Эмили против Миранды, но знала, что вслед за этой вспышкой непременно последует обычный приступ нашей местной паранойи, поэтому решила действовать осторожно. Затронем чувствительные струны, но при этом постараемся не казаться особенно заинтересованными.
– Ты в этом не виновата, Эмили. Она знает, как много ты работаешь, ты для нее просто идеальная помощница. Если бы она так не думала, она бы давно тебя уволила. Ей такие решения даются легко, ты ведь понимаешь, о чем я?
У Эмили перестали течь слезы, и по ее лицу было ясно, что ею овладевает настроение, когда она все еще согласна со мной, но непременно начнет защищать Миранду, если мои слова прозвучат слишком резко. На занятиях по психологии нам рассказывали о «стокгольмском синдроме», когда люди, захваченные террористами, начинают сочувствовать и сопереживать захватчикам. Но мне тогда было непонятно, отчего это происходит и как проявляется. Может, стоит снять один из наших с Эмили разговоров на видео и послать профессору психологии? Хорошее наглядное пособие, пусть первокурсники учатся. Я отбросила осторожность и пошла напрямую.
– Она ненормальная, Эмили, – сказала я мягко, убедительно, мне хотелось, чтобы она согласилась со мной, – это не ты виновата, а она. Она просто дрянь и стерва, у которой куча шикарных шмоток и больше ничего.
Лицо Эмили стало жестким, скулы напряглись, руки перестали трястись. Я знала, что сейчас она готова стереть меня в порошок, но остановиться уже не могла.
– Ты когда-нибудь замечала, что у нее нет друзей? А, Эмили? Да, ей день-деньской названивают знаменитости, но звонят они не за тем, чтобы рассказать о себе, о своих детях, о своих планах, – они звонят потому, что им что-то от нее нужно. Даже представить страшно. Подумай только, как бы ты себя чувствовала, если бы люди звонили тебе только потому, что они…
– Перестань! – закричала она; по лицу ее вновь потекли слезы. – Немедленно заткнись. Ты пришла к нам всего несколько месяцев назад и думаешь, что всех нас уже раскусила, Мисс Воплощенный Сарказм! Мисс Куда Вам Всем до Меня! Да ты вообще ничего не поняла! Ничего!
– Эм…
– Не перебивай меня, Энди, дай закончить. Я знаю, что с Мирандой бывает трудно. Я знаю, что иногда она ведет себя нелогично. Я знаю, каково это – не спать, вздрагивать от телефонных звонков и не иметь рядом ни одного близкого человека, который бы тебя понял. Я знаю, каково это! Но если ты все это так ненавидишь и не можешь ничего с собой поделать, а только ходишь и жалуешься, чего же ради ты здесь? Ты сама не знаешь, чего хочешь. И ты говоришь, что она ненормальная, но есть много, действительно много людей, которые считают ее талантливой и великолепной. И эти люди скажут, что ненормальная – ты, раз не желаешь помогать такой замечательной женщине. А она замечательная женщина, Энди, этого просто нельзя отрицать!
Я прикинула так и эдак и вынуждена была признать, что в словах Эмили есть резон. Миранда действительно была исключительным главным редактором. Ни одно слово не попадало в печать без ее одобрения, добиться которого было очень непросто. Она никогда не останавливалась перед тем, чтобы забраковать не понравившийся ей материал и заставить все переделать, не считаясь с тем, чего это будет стоить тому, кому придется этим заниматься. Многочисленные редакторы подбирали одежду для съемок, но Миранда лично давала указания, что снимать, в каких ракурсах и с какими манекенщицами. Она, как правило, не присутствовала на самих съемках, но занимавшиеся ими редакторы всегда лишь следовали ее тщательно разработанным инструкциям. Она выбирала (если вообще давала возможность выбора) каждый браслет, каждую сумку, каждую пару туфель. Она утверждала одежду, прически, сопроводительные тексты, интервью, авторов, фотографии, манекенщиц, фотографов, места проведения съемок – для каждого номера без исключения. И поэтому трудно было усомниться в том, что именно благодаря ей журнал каждый месяц имеет такой сногсшибательный успех. «Подиум» не был бы «Подиумом» – вообще не представлял собой ничего особенного, – не будь Миранды Пристли. Я знала это – это знали все. Но я считала, что это не давало ей права третировать зависящих от нее людей. Неужели способность объединить в безупречный целостный образ переулок Сан-Себастьяна, грудастую длинноногую азиатку и вечернее платье от «Бальмен» значила так много, что Миранда уже могла не отвечать за свое поведение? Я никак не могла смириться с этим, но что я вообще понимала в жизни? Эмили знала намного больше моего.
– Эмили, я лишь сказала, что ты превосходный секретарь, что ей очень повезло с тобой, ты так много работаешь и так предана своему делу. Ты только пойми, что это не ты виновата, если она чем-то недовольна, она просто не умеет радоваться жизни. С этим уж ничего не поделаешь.
– Я знаю это. Правда знаю. Но ты слишком требовательна к ней, Энди. Подумай об этом серьезно. Сама посуди, она – до мозга костей деловая женщина, ей многим пришлось пожертвовать, чтобы стать такой, и разве нельзя сказать то же самое о всех тех, кто добился колоссального успеха в своем деле? Всем, кто занимает высокое положение, всем, кто имеет в подчинении массу народа, приходится иногда быть грубыми и несдержанными. Без этого невозможно представить их работу.
И снова мы избегали смотреть друг другу в глаза. Не было сомнений, что Эмили всецело предана Миранде, «Подиуму» и всему, что с ним связано. Я только не могла понять почему. Она ничем не отличалась от сотен других секретарей, ассистентов, младших и старших редакторов. Но я все равно не понимала. Сколько раз я наблюдала, как работники редакции позволяют своим начальникам унижать и оскорблять себя, а получив мизерное повышение, тут же начинают мучить тех, кто теперь зависит от них. Ради чего же все это делалось? Что было наградой за это утомительное карабканье вверх по служебной лестнице? Право сидеть в первом ряду на показах Ива Сен-Лорана? Возможность бесплатно пополнить свою коллекцию сумок от Прады?
Проще было согласиться.
– Я знаю, – вздохнула я, уступая ее настойчивости, – но надеюсь, ты понимаешь, что, соглашаясь терпеть ее выходки, ты оказываешь ей услугу, а не наоборот.
Я ждала, что Эмили станет возражать, но она только ухмыльнулась.
– Ты слышала, как я сейчас уверяла ее, что макияж и укладка на четверг специально обговорены?
Я кивнула. Она так и светилась от восторга.
– Я ей наврала. Я вообще ни с кем это не обсуждала! – Она почти пела.
– Эмили? Ты серьезно? Что же ты теперь будешь делать, ты ведь поклялась на чем свет стоит, что лично этим занималась. – Впервые с начала нашей совместной работы мне захотелось обнять эту девушку.
– Энди, ну что ты такое говоришь. Неужели ты вправду думаешь, что есть такой человек, который откажется сделать ей укладку и макияж? Только если он сумасшедший: ведь это же для него лучшая реклама. Я не сомневаюсь, что стилист внес ее в свое расписание, правда, ему, может быть, пришлось из-за этого его пересмотреть и что-то отменить. Я не говорила с ним об этом, потому что уверена: он сделает все, что нужно. Да и как он может не сделать? Она ведь Миранда Пристли.
Мне хотелось заплакать, но вместо этого я сказала:
– Ну так как, я должна нанимать няню? Думаю, будет лучше, если я начну прямо сейчас.
– Конечно, – согласилась она, все еще радуясь собственной предусмотрительности, – этим и займись.
Первая девушка, которой я предложила роль няни детей Миранды, прямо зашлась от восторга.
– Ах, Боже мой, – причитала она, пока я просила ее приехать в офис для собеседования, – ах, Боже мой! Неужели это правда? Ох, Боже мой!
– Э… так вы согласны или нет?
– Боже, ну конечно, конечно, согласна! Приехать в «Подиум»? Ох, Боже мой. Я сейчас всем друзьям расскажу. Они с ума сойдут. Просто с ума сойдут. Вы только скажите, куда и когда мне подъехать?!
– Вы, надеюсь, понимаете, что Миранда сейчас в отъезде, поэтому непосредственно с ней вы не встретитесь?
– Ну да, конечно.
– И также понимаете, что вас приглашают на место няни дочерей Миранды? Эта работа никак не связана с «Подиумом».
Она вздохнула, словно примиряясь с печальной неизбежностью:
– Ну да. Няня. Я поняла.
Нет, на самом деле она ничегошеньки не поняла. Выглядела она подходяще (высокая, подтянутая, одета скромно, но элегантно, ну и, конечно, истощена диетой), но то и дело спрашивала, в каких случаях ей может потребоваться приехать в редакцию.
Я постаралась поделикатнее охладить ее пыл, но до нее не дошло.
– Нет, это исключено. Помните, мы уже говорили об этом? Я провожу собеседование по просьбе Миранды, и вышло так, что мы с вами встретились в офисе, но это, собственно, и все. Ее дочери, знаете ли, живут не здесь.
– Конечно, конечно, – согласилась она, но я ее уже вычеркнула.
Три следующие были ненамного лучше. Внешне они удовлетворяли запросам Миранды – агентство и в самом деле изучило ее вкусы, – но ни одной из них я не доверила бы присматривать за своим будущим племянником (или племянницей), а именно этим критерием я руководствовалась. Одна с превосходными результатами окончила педагогический факультет Колумбийского университета, но пропускала мимо ушей все, что я говорила о специфике предполагаемой работы. Другая прежде встречалась со звездой НБА и считала, что теперь она «этих знаменитостей насквозь видит». Но когда я спросила, имеет ли она опыт общения с детьми знаменитостей, она наморщила носик и объявила, что «эти золотые детки всегда такие избалованные». Вычеркиваем. Третья, и самая многообещающая, выросла на Манхэттене, только что окончила Мидлбери [11] и собиралась с год поработать няней, чтобы скопить денег на поездку в Париж. Я спросила, означает ли это, что она говорит по-французски, и она кивнула. Проблема состояла в том, что она была типичной жительницей Нью-Йорка и не водила машину. Не хочет ли она научиться, спросила я. Нет, ответила она. Ей кажется, что в городе и так уже достаточно машин и еще одна совершенно ни к чему. Снова вычеркиваем. Остаток дня я провела, соображая, как потактичнее сказать Миранде, что если девушка привлекательна, хорошо сложена, без стеснения общается со знаменитостями, живет на Манхэттене, умеет водить машину, плавать, говорить по-французски, имеет высшее образование и может свободно распоряжаться своим временем, вряд ли она захочет быть няней.
Миранда, должно быть, читала мои мысли: телефонный звонок не заставил себя ждать. Я моментально подсчитала, что ее самолет приземлился в парижском аэропорту пару минут назад, теперь, согласно посекундному расписанию, с великой тщательностью разработанному Эмили, она должна была следовать в машине в направлении «Ритца».
555.6960.
Напоминание. Позвоните Карлу Лагерфельду по поводу церемонии присуждения титула «Модель года». Сегодня вечером его можно будет застать в его доме в Биаррице в 8.00-8.30.
011.33.1.55.22.06.85 – домашний;
011.33.1.55.22.58.85 – домашний, кабинет;
011.33.1.55.22.92.01 – личный шофер;
011.33.1.55.43.75.50 – мобильный;
011.33.1.55.66.76.49 – его секретарь в Париже, на тот случай, если не удастся связаться с ним по вышеуказанным телефонам.
9.00. Звонила Натали из «Глориес фудс», спрашивала, предпочитаете ли вы на десерт вашран с ягодным пюре или с компотом из ревеня.
Пожалуйста, перезвоните ей.
555.7089.
9.00. Ингрид Сиши звонила, чтобы поздравить вас с апрельским выпуском. Говорит, что обложка, «как всегда, очень эффектна», хочет узнать, кто гримировал девушку на обложке. Пожалуйста, перезвоните ей.
555.9473 – офис;
555.9382 – домашний.
К сведению. Михо Косудо звонил, чтобы извиниться за то, что не сумел доставить цветочные композиции Дамьена Херста. Говорит, что они прождали у его подъезда четыре часа, но, поскольку у него нет консьержа, им пришлось уйти. Завтра они попытаются еще раз.
9.10. Мистер Сэмюэлс звонил, чтобы напомнить вам о родительском собрании сегодня вечером в школе Хораса Манна. Хочет обсудить с вами тему исследования Каролины по истории. Пожалуйста, перезвоните ему после двух, но не позже четырех.
555.5932.
9.15. Снова звонил мистер Томлинсон. Он дал Андреа указание сделать заказ для ужина после родительского собрания. Пожалуйста, перезвоните ему на сотовый.
К сведению. Андреа заказала столик для вас и мистера Томлинсона на восемь часов вечера в «Ла Каравел». Рита Жамме сказала, что будет очень рада увидеть вас снова и в восторге от того, что вы выбрали ее ресторан.
9.25. Звонила Донателла Версаче. Сказала, что все готово к вашему приезду.
Понадобится ли вам кто-нибудь, кроме водителя, повара, инструктора по фитнесу, парикмахера-визажиста, секретаря, трех горничных и капитана яхты? Если да, пожалуйста, перезвоните ей до того, как она улетит в Милан. Она также предоставит вам сотовые телефоны, но не сможет присоединиться к вам, поскольку готовится к показам.
011.3901.55.27.55.61.
9.45. Звонил мсье Рено из отеля «Ритц». Спрашивал, хотите ли вы поехать на показ в пятницу или в субботу вечером. Он уже сообщил водителю, который вам понравился в прошлый раз, о том, сколько продлится ваш визит. Переговоры с парикмахером и визажистом еще не окончены, но, несомненно, завершатся успехом. Если у вас возникнут какие-либо вопросы, пожалуйста, перезвоните ему домой.
011.33.1.55.74.46.56».
Я скомкала листок и швырнула его в корзину под столом, где он немедленно пропитался остатками Мирандиного третьего за сегодня капуччино. Обычный рабочий день и обычный список. Я уже хотела залезть в свой электронный почтовый ящик – посмотреть, нет ли там чего новенького, но тут появилась она. Черт бы побрал эту Софи! Снова забыла предупредить.
– В список внесли последнюю информацию? – Она говорила холодно, ни на кого не глядя и никак не показывая, что вообще заметила наше присутствие.
– Да, Миранда, – ответила я, подавая папку, чтобы ей не пришлось за ней тянуться. «Два слова», – подумала я, открывая счет и надеясь (впрочем, с большой долей вероятности), что и сегодня не скажу ей больше семидесяти пяти слов. Она сбросила с себя норковую пелерину – такую мягкую и красивую, что я с трудом удержалась от того, чтобы не зарыться в нее лицом. Я пошла убрать в шкаф эти великолепные останки убиенных животных и, осторожно потеревшись о пелерину щекой, почувствовала холодные капельки нерастаявшего инея. Как кстати.
Я сняла крышечку с чуть теплого капуччино и аккуратно разложила на немытой тарелке жирный бекон, колбасу и сырную массу. Потом на цыпочках прошла в ее кабинет и осторожно поставила тарелку на край стола. Она что-то писала на своей цвета небеленого полотна почтовой бумаге и пребывала в на редкость благодушном настроении.
– Ан-дре-а, мне нужно сделать кое-какие распоряжения для банкета по поводу помолвки. Возьмите блокнот.
Я кивнула и тут же подумала, что можно было и не кивать. Этот «банкет по поводу» основательно отравлял мне жизнь. До него оставался еще целый месяц, но, поскольку Миранда в ближайшее время собиралась улететь на европейские показы, подготовка к банкету велась заранее. Я вернулась в ее кабинет с блокнотом и ручкой, изначально настроившись на то, что все равно не пойму ни слова из того, что она скажет. На мгновение мне захотелось присесть – это намного облегчило бы стенографирование, – но я благоразумно подавила в себе это желание.
Она вздохнула так, будто…была до крайности утомлена всем этим и не уверена, сможет ли нести свой крест до конца, затем покрепче затянула белый шарф от «Гермес», из которого навертела вокруг запястья нечто вроде браслета, и принялась диктовать:
– Свяжитесь с Натали из «Глориес фудс» и скажите ей, что на десерт я выбрала компот из ревеня. Она начнет убеждать вас, что ей нужно поговорить со мной лично, но не слушайте ее – это чепуха. Позвоните Михо и убедитесь, что они действительно поняли мои распоряжения по поводу цветов. До обеда свяжете меня с Робертом Айзабеллом, мне нужно обсудить с ним дизайн скатертей, табличек и сервировки. Также свяжитесь с той девушкой из администрации Метрополитен-музея и узнайте у нее, когда все будет готово. Пусть пришлет мне по факсу схему расстановки обеденных столов – я должна буду подумать о порядке размещения гостей. Это пока все.
Все время, пока говорила, она не переставала строчить и в тот самый момент, когда закончила диктовать, протянула мне готовую записку. Я закрыла блокнот, надеясь, что все поняла правильно – что было не так легко, если учесть скорость, с какой она давала указания, и британский акцент.
– Будет сделано, – пробормотала я и повернулась, чтобы уйти. Теперь количество сказанных мной Миранде слов увеличилось до четырех. Может, удастся не дойти до пятидесяти, подумала я. Затылком я чувствовала, что она в упор уставилась на мой зад, и мне захотелось развернуться и пойти спиной вперед, как это делают правоверные евреи, покидая Стену Плача. Но я лишь спряталась за своим письменным столом и принялась рисовать в воображении занятную сцену: тысячи хасидов в длиннополых черных хламидах от Прады водят хоровод вокруг Миранды Пристли, повернувшись к ней спиной.
И вот настал тот благословенный день, которого я так ждала и о наступлении которого столько молилась. Миранды не только не было в офисе – ее не было даже в Соединенных Штатах. Меньше часа назад она заняла свое место в «конкорде» чем несказанно меня осчастливила, Эмили все твердила, что Миранда за границей даже требовательнее Миранды в офисе, но я на это не купилась. Мысленно я уже строила великолепные планы, предвкушая наслаждение от каждой минуты ожидающих меня двух недель свободы, – и в этот момент по электронной почте пришло письмо от Алекса.
Привет, детка, как ты? Надеюсь, что по крайней мере неплохо. Ты ведь, наверное, очень довольна, что она уехала, правда? Отдохни теперь как следует. В общем, я просто хотел попросить, чтоб ты перезвонила мне сегодня где-нибудь около половины четвертого. У меня будет свободное время перед занятиями, и мне надо поговорить с тобой. Ничего особенно серьезного, просто надо поговорить.
Целую. А.
Я тут же встревожилась и послала ему записку, где спрашивала, все ли в порядке, но он, должно быть, ушел сразу же, как отправил мне послание, потому что так и не ответил. Я постаралась как следует запомнить, что около половины четвертого мне надо позвонить Алексу, и меня очень радовало, что она не сможет помешать моим планам. Но чтобы подстраховаться, я нацарапала на клочке почтовой бумаги «Подиума»: «Позвонить А. сегодня в 3.30» – и прикрепила листочек к монитору своего бирюзового «Мака». После этого я собралась позвонить одной своей школьной подружке, которая неделю назад оставила мне сообщение на автоответчике домашнего телефона, – и тут раздался звонок.
– Офис Миранды Пристли, – нехотя выдохнула я в трубку, заведомо не одобряя намерения звонившего, кто бы он ни был.
– Эмили? Это вы, Эмили? – раздался голос, который мог принадлежать только одному человеку на земле, – и, казалось, растекся из трубки по всему помещению; Эмили, сидевшая в другом конце секретарской, конечно, не могла слышать, кто именно звонит, но тем не менее она подняла голову и пристально посмотрела на меня.
– Привет, Миранда. Это Андреа. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Как она умудрилась позвонить? Я быстренько сверилась с расписанием маршрута Миранды, который Эмили распечатала для всех на время ее отсутствия, и убедилась в том, что ее самолет оторвался от земли всего шесть минут назад.
– По крайней мере я на это рассчитываю. Я только что взглянула на свое расписание и увидела, что укладка и макияж на вечер четверга не получили гарантированного подтверждения.
– Э… дело в том, Миранда, что мсье Рено не сумел добиться абсолютных гарантий от тех, кто занимается этим в четверг, но он сказал, что девяносто девять процентов…
– Ан-дре-а, ответьте мне: вы считаете, что девяносто девять процентов – это то же самое, что сто процентов? То же самое, что гарантия?
Но прежде чем я успела ответить, я услышала, как она говорит кому-то другому, вероятно, бортпроводнице, что ее «не интересует, разрешено ли на борту пользоваться электроникой», и «пусть из-за таких пустяков болит голова у кого-нибудь другого».
«Но, мэм, это запрещено правилами, я прошу вас прервать ваш звонок на то время, пока самолет набирает высоту. Это просто неблагоразумно», – упрашивала стюардесса.
– Ан-дре-а, вы слышите меня? Вы слушаете?
«Мэм, я вынуждена настаивать. Прекратите звонить».
Рот у меня растянулся до ушей, даже мышцы заныли: Миранда ненавидела, когда ее называли «мэм» – ведь так, как всем известно, обращаются к пожилой женщине.
– Ан-дре-а, стюардесса вынуждает меня прервать звонок. Я перезвоню вам, как только она позволит. К этому времени, я надеюсь, макияж и укладка будут мне гарантированы. Кроме того, начните подбирать кандидатуру на место няни. Это все.
В трубке щелкнуло, но я успела услышать, как бортпроводница в последний раз назвала ее «мэм».
– Чего она хочет? – спросила Эмили, обеспокоенно наморщив лоб.
– Она три раза правильно назвала мое имя, – объявила я; мне хотелось подольше затянуть ее тревожное ожидание, – три раза, представляешь? Думаю, это значит, что теперь мы друзья до гроба, разве нет? Кто бы мог подумать? Андреа Сакс и Миранда Пристли друзья до гроба.
– Андреа, что она сказала?
– Ну, она хочет получить гарантию, что в четверг ей сделают укладку и макияж. Девяносто девять процентов – это для нее недостаточно. Да, и еще она сказала что-то насчет кандидатуры на место няни. Я, должно быть, не расслышала. Впрочем, не сомневаюсь, что она перезвонит через полминуты.
Эмили сделала глубокий вдох и заставила себя не опуститься до моей глупости и грубости. Это далось ей явно нелегко.
– Нет, ты все правильно поняла. Кара больше не работает у Миранды, поэтому ей требуется другая няня.
– Что? Что значит «не работает у Миранды»? Если она не «у Миранды», то где же она вообще? – Мне было трудно поверить, что Кара даже не сказала мне о своем внезапном отъезде.
– Миранда решила, что Каре будет лучше где-нибудь в другом месте. – Дипломатические изыски Эмили явно были полной отсебятиной. Как будто Миранду когда-нибудь заботило настроение других людей!
– Эмили, не надо. Лучше расскажи мне, пожалуйста, что случилось?
– Мне удалось узнать от Каролины, что Кара закрыла девочек в их комнатах после того, как они ей нагрубили. Миранда решила, что Кара не имела права это делать. И я с ней согласна. Кара ведь не мать этих девочек.
Значит, Кару уволили за то, что она заставила двух маленьких девочек сидеть в своих комнатах после того, как они вывели ее из терпения?
– Да, я понимаю. Конечно, не няне нужно заботиться о благополучии этих девочек, – сказала я серьезно. – Кара просто этого не поняла.
Эмили не только не оценила мой тонкий сарказм, она его даже не уловила.
– Вот именно. И потом, Миранде всегда не нравилось, что Кара не говорит по-французски. Как тогда девочки научатся говорить по-французски без акцента?
Понятия не имею. Может, в своей частной школе с оплатой в пятнадцать тысяч долларов в год, где французский был обязательным предметом, а все три учителя французского были французами? А может, у своей матери, которая когда-то жила во Франции, ездила туда четыре раза в год и могла читать, писать и говорить по-французски как француженка? Но вместо этого я сказала:
– Ну да, конечно. Нет французского – нет няни. Ясней ясного.
– В общем, тебе придется подобрать кого-нибудь на ее место. Вот номер агентства, с которым мы работаем. – Она скинула мне его по электронной почте. – Они знают, какая Миранда требовательная – что вполне справедливо, – поэтому обычно присылают нам надежных людей.
Я взглянула на нее и подумала: интересно, какая она была до того, как встретилась с Мирандой Пристли? Зазвонил телефон, и, к счастью, трубку сняла Эмили.
– Добрый день, Миранда. Да, да, я слышу вас. Нет, все в порядке, никаких проблем. Да, все согласовано. Да, мы договорились о вашем макияже и укладке на вечер четверга. Да, Андреа уже начала подыскивать вам новую няню. У нее уже есть три вполне надежные кандидатуры. Вы сможете побеседовать с ними, как только вернетесь. – Она склонила голову набок и коснулась губ кончиком авторучки. – М-м-м, да. Да, мы определенно получили все возможные гарантий. Нет, нет, не девяносто девять процентов – сто процентов. Это совершенно точно. Да, я проверила это сама, и я вполне уверена в том, что это точно. Они с нетерпением ждут вашего прибытия. Приятного вам путешествия. Да, все подтверждено. Я пошлю факс прямо сейчас. Да. Всего доброго.
Она повесила трубку, и ее затрясло.
– Ну почему она так себя ведет? Я ведь сказала ей, что все согласовано. И еще раз сказала. Почему мне по сто раз приходится говорить одно и то же? Знаешь, что она сказала?
Я покачала головой.
– Нет, ты знаешь, что она сказала? Она сказала, что, поскольку все это доставило ей столько неприятностей, мне следует переделать ее расписание, указать в нем, что укладка и макияж специально обговорены, и переслать ей его по факсу в «Ритц», чтобы она, приехав туда, имела нормальное расписание. Я все сделала для этой женщины – я ей жизнь свою отдала, – а она так со мной обращается! – Казалось, она вот-вот расплачется.
Я была рада редкой возможности настроить Эмили против Миранды, но знала, что вслед за этой вспышкой непременно последует обычный приступ нашей местной паранойи, поэтому решила действовать осторожно. Затронем чувствительные струны, но при этом постараемся не казаться особенно заинтересованными.
– Ты в этом не виновата, Эмили. Она знает, как много ты работаешь, ты для нее просто идеальная помощница. Если бы она так не думала, она бы давно тебя уволила. Ей такие решения даются легко, ты ведь понимаешь, о чем я?
У Эмили перестали течь слезы, и по ее лицу было ясно, что ею овладевает настроение, когда она все еще согласна со мной, но непременно начнет защищать Миранду, если мои слова прозвучат слишком резко. На занятиях по психологии нам рассказывали о «стокгольмском синдроме», когда люди, захваченные террористами, начинают сочувствовать и сопереживать захватчикам. Но мне тогда было непонятно, отчего это происходит и как проявляется. Может, стоит снять один из наших с Эмили разговоров на видео и послать профессору психологии? Хорошее наглядное пособие, пусть первокурсники учатся. Я отбросила осторожность и пошла напрямую.
– Она ненормальная, Эмили, – сказала я мягко, убедительно, мне хотелось, чтобы она согласилась со мной, – это не ты виновата, а она. Она просто дрянь и стерва, у которой куча шикарных шмоток и больше ничего.
Лицо Эмили стало жестким, скулы напряглись, руки перестали трястись. Я знала, что сейчас она готова стереть меня в порошок, но остановиться уже не могла.
– Ты когда-нибудь замечала, что у нее нет друзей? А, Эмили? Да, ей день-деньской названивают знаменитости, но звонят они не за тем, чтобы рассказать о себе, о своих детях, о своих планах, – они звонят потому, что им что-то от нее нужно. Даже представить страшно. Подумай только, как бы ты себя чувствовала, если бы люди звонили тебе только потому, что они…
– Перестань! – закричала она; по лицу ее вновь потекли слезы. – Немедленно заткнись. Ты пришла к нам всего несколько месяцев назад и думаешь, что всех нас уже раскусила, Мисс Воплощенный Сарказм! Мисс Куда Вам Всем до Меня! Да ты вообще ничего не поняла! Ничего!
– Эм…
– Не перебивай меня, Энди, дай закончить. Я знаю, что с Мирандой бывает трудно. Я знаю, что иногда она ведет себя нелогично. Я знаю, каково это – не спать, вздрагивать от телефонных звонков и не иметь рядом ни одного близкого человека, который бы тебя понял. Я знаю, каково это! Но если ты все это так ненавидишь и не можешь ничего с собой поделать, а только ходишь и жалуешься, чего же ради ты здесь? Ты сама не знаешь, чего хочешь. И ты говоришь, что она ненормальная, но есть много, действительно много людей, которые считают ее талантливой и великолепной. И эти люди скажут, что ненормальная – ты, раз не желаешь помогать такой замечательной женщине. А она замечательная женщина, Энди, этого просто нельзя отрицать!
Я прикинула так и эдак и вынуждена была признать, что в словах Эмили есть резон. Миранда действительно была исключительным главным редактором. Ни одно слово не попадало в печать без ее одобрения, добиться которого было очень непросто. Она никогда не останавливалась перед тем, чтобы забраковать не понравившийся ей материал и заставить все переделать, не считаясь с тем, чего это будет стоить тому, кому придется этим заниматься. Многочисленные редакторы подбирали одежду для съемок, но Миранда лично давала указания, что снимать, в каких ракурсах и с какими манекенщицами. Она, как правило, не присутствовала на самих съемках, но занимавшиеся ими редакторы всегда лишь следовали ее тщательно разработанным инструкциям. Она выбирала (если вообще давала возможность выбора) каждый браслет, каждую сумку, каждую пару туфель. Она утверждала одежду, прически, сопроводительные тексты, интервью, авторов, фотографии, манекенщиц, фотографов, места проведения съемок – для каждого номера без исключения. И поэтому трудно было усомниться в том, что именно благодаря ей журнал каждый месяц имеет такой сногсшибательный успех. «Подиум» не был бы «Подиумом» – вообще не представлял собой ничего особенного, – не будь Миранды Пристли. Я знала это – это знали все. Но я считала, что это не давало ей права третировать зависящих от нее людей. Неужели способность объединить в безупречный целостный образ переулок Сан-Себастьяна, грудастую длинноногую азиатку и вечернее платье от «Бальмен» значила так много, что Миранда уже могла не отвечать за свое поведение? Я никак не могла смириться с этим, но что я вообще понимала в жизни? Эмили знала намного больше моего.
– Эмили, я лишь сказала, что ты превосходный секретарь, что ей очень повезло с тобой, ты так много работаешь и так предана своему делу. Ты только пойми, что это не ты виновата, если она чем-то недовольна, она просто не умеет радоваться жизни. С этим уж ничего не поделаешь.
– Я знаю это. Правда знаю. Но ты слишком требовательна к ней, Энди. Подумай об этом серьезно. Сама посуди, она – до мозга костей деловая женщина, ей многим пришлось пожертвовать, чтобы стать такой, и разве нельзя сказать то же самое о всех тех, кто добился колоссального успеха в своем деле? Всем, кто занимает высокое положение, всем, кто имеет в подчинении массу народа, приходится иногда быть грубыми и несдержанными. Без этого невозможно представить их работу.
И снова мы избегали смотреть друг другу в глаза. Не было сомнений, что Эмили всецело предана Миранде, «Подиуму» и всему, что с ним связано. Я только не могла понять почему. Она ничем не отличалась от сотен других секретарей, ассистентов, младших и старших редакторов. Но я все равно не понимала. Сколько раз я наблюдала, как работники редакции позволяют своим начальникам унижать и оскорблять себя, а получив мизерное повышение, тут же начинают мучить тех, кто теперь зависит от них. Ради чего же все это делалось? Что было наградой за это утомительное карабканье вверх по служебной лестнице? Право сидеть в первом ряду на показах Ива Сен-Лорана? Возможность бесплатно пополнить свою коллекцию сумок от Прады?
Проще было согласиться.
– Я знаю, – вздохнула я, уступая ее настойчивости, – но надеюсь, ты понимаешь, что, соглашаясь терпеть ее выходки, ты оказываешь ей услугу, а не наоборот.
Я ждала, что Эмили станет возражать, но она только ухмыльнулась.
– Ты слышала, как я сейчас уверяла ее, что макияж и укладка на четверг специально обговорены?
Я кивнула. Она так и светилась от восторга.
– Я ей наврала. Я вообще ни с кем это не обсуждала! – Она почти пела.
– Эмили? Ты серьезно? Что же ты теперь будешь делать, ты ведь поклялась на чем свет стоит, что лично этим занималась. – Впервые с начала нашей совместной работы мне захотелось обнять эту девушку.
– Энди, ну что ты такое говоришь. Неужели ты вправду думаешь, что есть такой человек, который откажется сделать ей укладку и макияж? Только если он сумасшедший: ведь это же для него лучшая реклама. Я не сомневаюсь, что стилист внес ее в свое расписание, правда, ему, может быть, пришлось из-за этого его пересмотреть и что-то отменить. Я не говорила с ним об этом, потому что уверена: он сделает все, что нужно. Да и как он может не сделать? Она ведь Миранда Пристли.
Мне хотелось заплакать, но вместо этого я сказала:
– Ну так как, я должна нанимать няню? Думаю, будет лучше, если я начну прямо сейчас.
– Конечно, – согласилась она, все еще радуясь собственной предусмотрительности, – этим и займись.
Первая девушка, которой я предложила роль няни детей Миранды, прямо зашлась от восторга.
– Ах, Боже мой, – причитала она, пока я просила ее приехать в офис для собеседования, – ах, Боже мой! Неужели это правда? Ох, Боже мой!
– Э… так вы согласны или нет?
– Боже, ну конечно, конечно, согласна! Приехать в «Подиум»? Ох, Боже мой. Я сейчас всем друзьям расскажу. Они с ума сойдут. Просто с ума сойдут. Вы только скажите, куда и когда мне подъехать?!
– Вы, надеюсь, понимаете, что Миранда сейчас в отъезде, поэтому непосредственно с ней вы не встретитесь?
– Ну да, конечно.
– И также понимаете, что вас приглашают на место няни дочерей Миранды? Эта работа никак не связана с «Подиумом».
Она вздохнула, словно примиряясь с печальной неизбежностью:
– Ну да. Няня. Я поняла.
Нет, на самом деле она ничегошеньки не поняла. Выглядела она подходяще (высокая, подтянутая, одета скромно, но элегантно, ну и, конечно, истощена диетой), но то и дело спрашивала, в каких случаях ей может потребоваться приехать в редакцию.
Я постаралась поделикатнее охладить ее пыл, но до нее не дошло.
– Нет, это исключено. Помните, мы уже говорили об этом? Я провожу собеседование по просьбе Миранды, и вышло так, что мы с вами встретились в офисе, но это, собственно, и все. Ее дочери, знаете ли, живут не здесь.
– Конечно, конечно, – согласилась она, но я ее уже вычеркнула.
Три следующие были ненамного лучше. Внешне они удовлетворяли запросам Миранды – агентство и в самом деле изучило ее вкусы, – но ни одной из них я не доверила бы присматривать за своим будущим племянником (или племянницей), а именно этим критерием я руководствовалась. Одна с превосходными результатами окончила педагогический факультет Колумбийского университета, но пропускала мимо ушей все, что я говорила о специфике предполагаемой работы. Другая прежде встречалась со звездой НБА и считала, что теперь она «этих знаменитостей насквозь видит». Но когда я спросила, имеет ли она опыт общения с детьми знаменитостей, она наморщила носик и объявила, что «эти золотые детки всегда такие избалованные». Вычеркиваем. Третья, и самая многообещающая, выросла на Манхэттене, только что окончила Мидлбери [11] и собиралась с год поработать няней, чтобы скопить денег на поездку в Париж. Я спросила, означает ли это, что она говорит по-французски, и она кивнула. Проблема состояла в том, что она была типичной жительницей Нью-Йорка и не водила машину. Не хочет ли она научиться, спросила я. Нет, ответила она. Ей кажется, что в городе и так уже достаточно машин и еще одна совершенно ни к чему. Снова вычеркиваем. Остаток дня я провела, соображая, как потактичнее сказать Миранде, что если девушка привлекательна, хорошо сложена, без стеснения общается со знаменитостями, живет на Манхэттене, умеет водить машину, плавать, говорить по-французски, имеет высшее образование и может свободно распоряжаться своим временем, вряд ли она захочет быть няней.
Миранда, должно быть, читала мои мысли: телефонный звонок не заставил себя ждать. Я моментально подсчитала, что ее самолет приземлился в парижском аэропорту пару минут назад, теперь, согласно посекундному расписанию, с великой тщательностью разработанному Эмили, она должна была следовать в машине в направлении «Ритца».