Страница:
– Ну, благодаря камерам и карточкам они всегда знают, что ты делаешь. – Эмили бросила на стол сумку с логотипом Гуччи и принялась расстегивать сильно приталенный кожаный блейзер, который, как мне показалось, очень мало подходил для декабря. – Вряд ли они смотрят на эти камеры, пока что-нибудь не пропадет, но вот электронные пропуска – эти все расскажут. Каждый раз, как тебе надо пройти мимо охраны, ты пропускаешь его через считывающее устройство, и у них появляется информация о твоих перемещениях. Поэтому они знают, находится ли человек на своем рабочем месте, и если тебе вдруг понадобится уйти – а тебе никогда не понадобится, если, конечно, не случится что-то уж совсем ужасное, – ты отдашь мне свой пропуск, и я отмечу его. Так ты не потеряешь деньги за то время, которое отсутствовала. И ты, если будет нужно, сделаешь то же самое для меня – все так делают.
Я еще не пришла в себя после этого ее «тебе никогда не понадобится», а она продолжала:
– То же самое в столовой. Там есть особая расчетная карточка; заносишь на нее определенную сумму, а касса потом вычитает. Так они узнают, что ты ешь. – Эмили отперла дверь в кабинет Миранды, шлепнулась на пол и тут же принялась заворачивать очередную коробку.
– А им есть дело до того, что я ем? – Мне вдруг представилось, что я несчастная героиня Шэрон Стоун в фильме «Щепка».
– Может, и нет. Но знать они знают. То же самое в тренажерном зале – ты пользуешься карточкой и там, и в книжном киоске, когда покупаешь журналы. Наверное, это помогает им поддерживать внутреннюю организацию.
Поддерживать организацию? Я работаю на компанию, которая понимает «организацию» как постоянную слежку за тем, куда ходит каждый сотрудник, что он предпочитает на обед и сколько минут способен крутить педали велотренажера. Повезло же мне.
Вот уже четвертое утро подряд я вставала в половине шестого, совершенно вымоталась от постоянного недосыпания, и сейчас мне потребовалось пять минут, чтобы вылезти из пальто и усесться за стол. Хотелось положить голову на руки и закрыть глаза, но Эмили кашлянула. Очень громко.
– Ты мне не поможешь? – Это явно не было вопросом. – Ну-ка заверни что-нибудь. – Она выразительным жестом подтолкнула ко мне груду белой бумаги. Ее компьютер громко пел голосом Джуэл Килчер.
Отрезаем, кладем, сгибаем, заклеиваем; так мы с Эмили проработали все утро, останавливаясь только затем, чтобы позвать курьера после каждых двадцати пяти коробок. Коробки пролежат в отделе доставки до середины декабря, а потом, по нашему указанию, их разнесут по всему Манхэттену. Коробки, предназначенные для пересылки в другие города, были собраны в кладовой и ожидали отправки экспресс-почтой «Ди-эйч-эл». Я знала, что все они будут отправлены без малейшей задержки и прибудут в место назначения не позднее следующего утра, – поэтому никак не могла понять, к чему такая спешка в конце ноября. Но лучше было не спрашивать. По всему миру будет разослано больше тысячи бутылок: они отправятся в Париж, Канны, Бордо, Милан, Рим, Флоренцию, Барселону, Женеву, Брюгге, Стокгольм, Амстердам и Лондон. В Лондон – целыми дюжинами. Их доставят в Пекин и Гонконг, Кейптаун и Тель-Авив, и даже в Дубай. За здоровье Миранды Пристли поднимут бокалы в Лос-Анджелесе, Гонолулу, Новом Орлеане, Чарлстоне, Хьюстоне, Бриджхэмптоне и Нантакете. Бутылки разнесут по всему Нью-Йорку – городу, целиком состоящему из друзей Миранды, докторов Миранды, ее прислуги, стилистов, нянечек, визажистов, психотерапевтов, инструкторов по йоге и гимнастике, ее водителей и лично ее обслуживающих продавцов. Ну и конечно, они достанутся множеству людей, так или иначе связанных с модной индустрией. Дизайнеры, манекенщицы, актеры, редакторы, специалисты по рекламе, по связям с общественностью – каждый имеющий хоть какое-то отношение к миру моды получит соответствующую своему рангу бутылку, заботливо доставленную курьером «Элиас-Кларк».
– Как думаешь, сколько все это стоит? – спросила я Эмили, отрезая, кажется, уже миллионный кусок плотной белой бумаги.
– Я же говорю, я заказала спиртного на двадцать пять тысяч долларов.
– Да нет, как ты думаешь, сколько это стоит все вместе? Я имею в виду, разослать все эти свертки за одну ночь по всему миру. Наверняка в некоторых случаях доставка будет стоить больше, чем сама бутылка третьего разряда.
Казалось, Эмили была заинтригована. Впервые брошенный ею на меня взгляд выражал нечто большее, чем неприязнь, раздражение или безразличие.
– Ну-ка посмотрим. Доставка по стране обойдется в среднем в двадцать долларов, а международная доставка стоит кучу денег, уж наверняка не меньше внутренней. Я вроде где-то слышала, что расходы на курьера составляют одиннадцать баксов за посылку. Если же мы посылаем тысячи посылок, тогда, чтобы подсчитать дополнительные затраты, надо все умножить на одиннадцать. Или взять нас: у нас уходит целая неделя на то, чтобы вдвоем все это упаковать. Значит, складываем наш недельный заработок и получаем еще четыре тысячи… – Тут я запнулась, осознав, что наша с ней недельная зарплата – это, похоже, чуть ли не самая малая капля в море.
– Да уж, кругленькая получается сумма. Впечатляет, да? Но тут рассуждать нечего: она – Миранда Пристли, и этим все сказано.
Около часа Эмили заявила, что хочет есть, и пошла вниз, в столовую, с девушками из отдела аксессуаров. Я думала, что она возьмет обед наверх, потому что так мы обычно и делали. Я прождала десять, пятнадцать, двадцать минут – она не показывалась. В столовой мы еще ни разу не обедали, чтобы не прозевать звонок Миранды, но вообще-то это было смешно. Прошел еще час, потом полтора, два – я уже не могла думать ни о чем, кроме еды. Попыталась позвонить Эмили на мобильник, но у нее был включен автоответчик. Что она там, умерла, что ли? Подавилась салатом или просто задремала после фруктового коктейля с мороженым? Я уже хотела было попросить кого-нибудь принести мне поесть, но потом подумала, что это неудобно. С чего бы совершенно незнакомым людям нести мне обед? Скорее это мне по должности полагается бегать за чужими обедами. «Ах, дорогая, я так занята, так занята со всеми этими коробками, что никак не могу отлучиться. Может, вы принесете мне сюда индейку и круассан? Как мило с вашей стороны». Я так и не смогла это произнести. И вот, когда прошло уже три часа, а от Эмили все еще не было ни слуху ни духу и точно так же не подавала о себе знать Миранда, я совершила немыслимое: оставила офис без присмотра.
Непрерывно озираясь по сторонам, я спустилась в вестибюль и, убедившись, что Эмили в пределах видимости нет, рванула через приемную. Кнопку лифта я нажала раз двадцать. Софи, секретарь приемной, очень красивая азиатка, вскинула брови и тут же отвела глаза, и было непонятно: она просто удивляется моему нетерпению или наверняка знает, что я бросила офис Миранды на произвол судьбы? Не было времени об этом думать. Двери лифта раскрылись, и я сумела-таки вскочить внутрь, даже несмотря на то что костлявый, похожий на законченного наркомана парень в зеленых кроссовках со слипшимися от геля волосами, глумливо улыбаясь, нажимал на кнопку «Ход». Никто не подвинулся, чтобы дать мне место, хотя в кабине его было предостаточно. В обычных обстоятельствах это вывело бы меня из себя, но сейчас я могла думать только о том, как бы раздобыть что-нибудь поесть и тут же вернуться.
Столовая была огромным залом из стекла и гранита: перед входом толпились восторженные трещотки; они наклонялись друг к дружке и шептались, обмениваясь мнениями обо всех выходящих из лифта. Друзья-приятели здешней администрации, сразу догадалась я, вспомнив описание Эмили. Они явно пребывали в экстазе от того, что находятся в самом центре событий. Лили уже успела попросить меня сводить ее в эту столовую – ведь почти все газеты и журналы Нью-Йорка расхваливали здешнюю кухню, не говоря уже о посетителях, – но я все никак не могла решиться.
Я пробилась сквозь толпу девушек и почувствовала, что они повернули головы в мою сторону, пытаясь понять, представляю ли я собой что-нибудь или нет. Ответ отрицательный. Полная решимости, я стремительно прошла мимо соблазнительных ломтиков молодой баранины под соусом «марсала» в секции закусок, пробралась сквозь строй любителей пиццы (с вялеными помидорами и козьим сыром) – неприметный столик, где продавали эту пиццу, любовно именовался «углеводным». Сквозь встречное движение нелегко было пробиться к стойке с салатами, также известной как «зелень» (например: «встретимся, где „зелень“»). Стойка была длинная, как взлетно-посадочная полоса, и осаждалась с четырех сторон, но после того, как я громко объявила, что меня не интересует последняя оставшаяся порция соевого творожка, мне все же дали пройти. В самом дальнем углу обеденного зала, полускрытый стойкой с пряностями, которая очень напоминала витрину с косметикой, виднелся одинокий, неприкаянный столик секции супов. Причиной низкой популярности этого стола было то, что отвечающий за него повар, единственный во всей столовой, отказался прилагать какие-либо усилия к тому, чтобы снизить в своих блюдах процент жира, натрия и углеводов. Он просто не захотел этого делать. Следствием его отказа стало то, что возле его стола – единственного во всем огромном зале – никогда не бывало очереди. Пользуясь этим обстоятельством, я каждый день мчалась прямиком к нему. Облеченным властью администраторам «Элиас» потребовалась всего неделя, чтобы выяснить, что суп, кроме меня, никто не покупает, поэтому они сочли разумным урезать меню этой секции до одного блюда в день. Я страстно желала, чтобы сегодня им оказался томатный чеддер, но вместо этого у повара был наготове суп с моллюсками, и он не упустил случая громко похвастаться, что сливки самые жирные. Трое вегетарианцев, стоявших возле «зелени», повернулись и уставились на меня. Оставалось еще пройти мимо стола специально приглашенного шеф-повара, который в этот момент священнодействовал над сашими. Я прочла его имя на карточке, приколотой к накрахмаленному белому воротничку: «Нобу Мацухита». Поднявшись по лестнице и взглянув на него сверху, я почувствовала моральное удовлетворение от того, что я, похоже, единственная во всем здании, кто перед ним не заискивает. Интересно, что есть большее преступление: не знать имя мистера Мацухиты или имя Миранды Пристли?
Миниатюрная кассирша взглянула сначала на суп, а потом на мои бедра. От ее взгляда у меня проснулась задремавшая было совесть. Я уже привыкла каждый раз перед выходом из дома досконально осматривать себя в зеркало и сейчас поклялась бы, что она смотрит на меня с тем же выражением, с каким я посмотрела бы на двухсоткилограммового толстяка, купившего себе восемь биг-маков, – чуть расширив глаза, словно спрашивая: «Неужели ты не можешь без этого обойтись?» Но я решительно отбросила параноидальные сомнения и напомнила себе, что передо мной всего лишь кассир, а не профессиональный диетолог. И не редактор журнала мод.
– Сейчас не многие это покупают, – сказала она негромко, пробивая чек.
– Ну да, суп с моллюсками мало кто любит, – пробормотала я, терзая свою карточку и мысленно умоляя ее работать быстрее, как можно быстрее.
Она перестала набирать цифры, и ее узкие карие глаза поймали мой взгляд.
– Нет, я думаю, это оттого, что повар отказывается делать их более легкими. Вы хоть представляете себе, сколько там калорий? Как много жира в этой маленькой чашке супа? Да от одного только его запаха можно прибавить сразу пять кило!
«А ты не из тех, кто может позволять себе лишние пять кило», – ясно говорил ее взгляд.
О Господи! После того как все эти высокие и нечеловечески стройные красотки из «Подиума» так на меня глазели, мне едва удалось убедить себя, что для моего роста у меня вполне нормальный вес. И вот сейчас кассирша фактически открытым текстом заявляет, что мне следует похудеть. Я схватила сумку и, расталкивая всех подряд, бросилась в туалетную комнату, удачно расположенную прямо напротив столовой, чтобы облегчить душу и тело после только что состоявшегося праздника чревоугодия. И хотя я точно знала, что зеркало покажет мне абсолютно то же самое, что я уже видела сегодня утром, я все же направилась прямиком к нему. Оттуда на меня уставилось искаженное от злобы лицо.
– Какого черта ты здесь делаешь? – заорала Эмили моему отражению. Я стремительно повернулась и увидела, что она пытается спрятать в сумку свой кожаный блейзер, а на лбу у нее солнечные очки. До меня дошло, что, когда три с половиной часа назад она сказала, что выйдет пообедать, ее следовало понимать буквально – в том смысле, что она выйдет из здания. А значит, отправится на улицу. Оставив меня на три часа фактически привязанной к телефону, без возможности пообедать или даже облегчиться. Но это ничего не значило. Я виновата, я не должна была уходить – и вот какая-то девчонка, моя ровесница, уже открыла рот, чтобы наорать на меня. Бог сжалился надо мной: дверь распахнулась, и в проеме появилась женщина, шеф-редактор «Кокетки». Она с изумлением наблюдала за тем, как Эмили, буквально вцепившись в мою руку, тащит меня к лифту. Я не сопротивлялась, чувствуя, что натворила дел и сейчас буду расхлебывать. Все это сильно смахивало на сцену из какого-нибудь фильма: маньяк среди бела дня, приставив пистолет к затылку своей жертвы, хладнокровно ведет ее к месту пыток.
– Как ты могла? – прошипела Эмили, втолкнув меня в приемную «Подиума». – Как старшая, я отвечаю за все происходящее в офисе. Да, ты новенькая, но я ведь тебе в самый первый день сказала: мы обязаны выполнять все ее поручения.
– Но ее тут нет, – пискнула я.
– Но она запросто могла позвонить, а в офисе не было никого, кто бы мог подойти к этому чертову телефону! – Эмили с треском захлопнула дверь приемной. – Наша первейшая обязанность – наша единственная обязанность – заботиться об интересах Миранды Пристли. Точка. Если ты не в состоянии осознать это, вспомни о том, что вокруг миллионы девушек, которые готовы на что угодно ради такой работы, как у тебя. А сейчас проверь автоответчик. Если она звонила, мы пропали. Ты пропала.
Мне хотелось заползти под стол и умереть. Ну как я могла все так испортить в первую же неделю? Миранды даже не было в офисе, а я уже подвела ее. Я была голодна – ну и что, могла бы и подождать. Люди занимаются серьезным делом, они рассчитывают на меня, а я только все порчу. Я проверила свой автоответчик.
Я почувствовала новые угрызения совести. После сегодняшней встряски я уже решила, что отложу это свидание. Первая неделя была совершенно безумной, мы с Алексом почти не виделись, вот и решили, что сегодня поужинаем где-нибудь вместе, только он и я. Но выйдет не очень весело, если я за столом буду клевать носом. К тому же мне хотелось, чтобы сегодня ночью меня никто не беспокоил. Я хотела побыть одна. Позвоню ему, может, перенесем на завтра.
Эмили уже проверила свой автоответчик. Лицо у нее было более-менее спокойным, и я поняла, что Миранда не оставила ей никаких особенно чудовищных угроз. Я помотала головой, чтобы показать, что еще не закончила.
«Привет, Андреа, это Кара (няня детей Миранды). Пару минут назад звонила Миранда, – у меня замерло сердце, – и сказала, что пыталась дозвониться до офиса, но никто не брал трубку. Я решила, что у вас что-то случилось, и сказала ей, что только что разговаривала с вами обеими. Но ты не волнуйся. Она хотела, чтобы ей в „Ритц“ сбросили свежий номер „Женской одежды“, а у меня как раз нашелся экземпляр. Пришло подтверждение, что она его получила, так что побереги нервы. Я просто хотела, чтобы ты знала. В общем, отдохни за выходные как следует, потом поговорим. Пока».
Обошлось. Эта девушка сущий ангел. Мне трудно было поверить, что я знаю ее всего неделю – и даже не в лицо, поскольку мы общались только по телефону, – так я успела ее полюбить. Она была полной противоположностью Эмили; спокойная, очень практичная и абсолютно равнодушная ко всему, связанному с модой. Она, конечно же, осознавала всю нелепость притязаний Миранды, но не позволяла ей выводить себя из равновесия; у нее была редкая и очень ценная способность относиться с юмором к себе и к окружающим. В ее лице я нашла друга.
– Не-а, она не звонила, – торжествующе улыбаясь, соврала я Эмили, – повезло нам.
– Это тебе повезло на этот раз! – отрезала она. – Помни, что, хоть мы и работаем вместе, ответственность лежит на мне. И если я выйду пообедать – а я имею на это право, – ты останешься здесь. Такое больше не повторится, ведь так?
Я удержалась от желания сказать ей какую-нибудь гадость.
– Конечно, – ответила я, – разумеется.
К семи часам вечера мы управились со всеми оставшимися бутылками и отдали их рассыльным. Эмили больше не вспоминала о моем преступлении. В восемь я наконец-то упала на заднее сиденье такси (это только сегодня!), в десять, не раздеваясь, распласталась на своей кровати. Я до сих пор ничего не ела, да и не собиралась, потому что сама мысль о необходимости отправляться на улицу в поисках съестного, рискуя при этом заблудиться (как это было четыре последних вечера), была мне невыносима. Я решила поплакаться Лили, позвонила ей по своему новому телефону.
– Привет! А я думала, ты сегодня с Алексом, – сказала она.
– Ну да, мы и собирались, но я умираю от усталости. Поэтому мы с ним решили перенести все на завтра. Ладно, что нового?
– Только одно: я на пределе. Просто нет слов. Ты ни за что не угадаешь, что случилось. Нет, угадаешь, конечно, у меня всегда так…
– Не тяни, Лили, я вот-вот умру.
– Ладно. Сегодня ко мне на семинар пришел совершенно потрясающий парень. Все занятие просидел в полном восторге и остался меня ждать. Попросил прогуляться с ним, и тут выясняется, что он знаком с моими брауновскими публикациями.
– Здорово. И чем он занимается?
Лили каждый день знакомилась с разными парнями, но никак не могла найти свой идеал.
Она разработала «Шкалу достоинств идеального мужчины», после того как однажды наши знакомые парни оценивали при ней достоинства своих подружек по десятибалльной шкале. «Первое – шесть, второе – восемь, третье – Б» – так описал Джейк девушку, ассистента по рекламе, с которой встречался накануне вечером. Само собой, все вокруг поняли, что имелось в виду. В первую очередь по десятибалльной шкале оценивалась внешность, во вторую – фигура, в третью – характер, который обозначался буквами алфавита. Оценка парней требовала, конечно, более серьезного подхода, и Лили разработала свою «Шкалу», включавшую десять достоинств, каждое из которых измерялось особо. Идеальный мужчина должен был обладать пятью «приоритетными» достоинствами: интеллектом, чувством юмора, хорошей фигурой, привлекательной внешностью и работой, которая подпадала бы под широкое определение «нормальной». Поскольку возможность существования в природе подобного идеала была весьма сомнительной, выделялось пять «второстепенных» достоинств. Сюда входило отсутствие шизанутой «бывшей», ненормальных родителей или повернутых на сексе товарищей по комнате; кроме того, учитывалось наличие у парня каких-либо жизненных интересов (не считая спорта и порнухи). До сих пор у самого идеального из ее парней набралось лишь девять таких качеств из десяти – но он ее бросил.
– Ну, сначала у него было крепкое семь из десяти. Он натурал, изучал драму в Йеле, рассуждал об израильской политике и ни разу не ляпнул, что «самое простое – шарахнуть по ним ядерной боеголовкой».
– Ясно-понятно. Ну тогда в чем дело? Что не так? Он что, много говорил о любимой компьютерной игре?
– Хуже, – вздохнула она.
– Слишком худой?
– Хуже.
– Жуткий пошляк?
– Хуже. – В ее голосе звучала полнейшая безнадежность.
– Да брось ты, что может быть еще хуже?
– Он живет на Лонг-Айленде.
– Ах вот как! Тебе не нравится его местожительство. Но это еще не значит, что с ним нельзя встречаться. Ты же знаешь…
– С родителями, – перебила она. Вот так.
– Все последние четыре года. Бог ты мой.
– И ему это очень нравится. Говорит, что не понимает, зачем жить одному в большом городе, если мама и папа такие замечательные.
– Ничего себе! Можешь не продолжать. Не припомню, чтобы экземпляр, набравший семь из десяти, свел бы все к нулю в первое же свидание. Это новый рекорд. Поздравляю. Денек у тебя был похуже моего.
Я вытянула ногу, чтобы пнуть приоткрытую дверь своей комнаты, и услышала, что Шанти и Кендра уже дома. Еще я услышала мужской голос, и мне стало интересно: неужели у одной из моих соседок есть парень? За последние десять дней я видела их в общей сложности десять минут, потому что им, похоже, приходилось работать еще больше, чем мне.
– Что значит «похуже»? У тебя-то откуда взяться плохому дню? Ты работаешь в журнале мод.
В дверь тихонько постучали.
– Подожди секунду, кто-то пришел. Войдите! – крикнула я чересчур громко для такого маленького пространства.
Я думала, это одна из моих застенчивых соседок хочет спросить, не звонила ли я нашему квартирному хозяину, чтобы внести свое имя в договор об аренде (не звонила), или не купила ли я бумажные тарелочки (не купила), или не звонил ли им кто-нибудь в их отсутствие (не звонил), но в дверном проеме возник Алекс.
– Эй, я перезвоню тебе, ладно? Тут Алекс пришел.
Я была рада его видеть и взволнована его неожиданным появлением, но тоненький голосок в самой глубине души говорил, что лучше всего сейчас было бы принять душ и заползти под одеяло.
– Ну конечно, привет ему от меня. И помни, ты счастливица и парень у тебя на все сто. Просто классный. Береги его.
– Будто я не знаю. Он у нас просто ангел во плоти, – улыбнулась я ангелу.
– Ну пока.
– Привет.
Я заставила себя сначала сесть, потом встать и подойти к нему.
– Здорово ты придумал! – Я хотела обнять его, но он отступил назад и спрятал руки за спину. – Что-то не так?
– Все в порядке. Просто я знаю, что ты вкалывала всю неделю. Немного изучил твои повадки и думаю, что на еду ты махнула рукой. Вот и принес кое-что.
Оказалось, за спиной он прячет большой коричневый пакет наподобие тех, в которые раньше расфасовывали бакалею, – на бумаге успело расплыться ароматное жирное пятно. Я вдруг поняла, как я голодна.
– Не может быть! Но как ты догадался, что я сижу здесь, подыхаю от голода и никак не могу заставить себя пойти поискать чего-нибудь съестного? Я уж почти перестала надеяться, что сегодня мне удастся что-нибудь съесть.
– Ну так давай ешь. – Вид у него был очень польщенный; он открыл пакет, но на полу моей комнаты для нас двоих не хватило места. Я подумала, что можно поесть в гостиной, но Кендра и Шанти лежали перед телевизором, их нетронутые тарелочки с салатом стояли поодаль. Я думала, они ждут, когда кончится передача, но потом заметила, что они просто уснули. Хорошенькая же у нас жизнь.
– Не вешай нос, у меня есть идея, – прошептал Алекс и на цыпочках прошел на кухню. Он вернулся с двумя большими пакетами для мусора и постелил их поверх моего одеяла. Нырнув в свой жирный пакет, он достал оттуда два больших бургера и порцию картошки фри. Он не забыл о кетчупе, соли и даже салфетках. От восторга я захлопала в ладоши – хотя перед моим мысленным взором на миг предстало разочарованное лицо Миранды, и я словно услышала ее вопрос: «Как? Вы едите бургеры?»
– Это еще не все. Ну-ка оцени. – Из пакета появились ванильное печенье, бутылка красного вина и два бумажных стаканчика.
– Ты шутишь, – прошептала я, все еще не веря, что он принес сюда все это после того, как я отменила наше свидание.
Он протянул мне вино, и мы чокнулись бумажными стаканами.
– Да нет, не шучу. Ты думала, я забыл, какое важное событие произошло в твоей жизни? За мою девочку, самую лучшую в мире.
– Спасибо, – сказала я, медленно делая глоток, – спасибо тебе.
– Ох, Боже ты мой, да неужели это наше модное светило собственной персоной? – насмешливо вскричала Джил, когда я открыла входную дверь. – Ну-ка постой спокойно и дай своей глупой старшей сестре преклонить колена.
– Светило? – фыркнула я. – Это вряд ли. Скорее неудачница от моды. Поздравляю с возвращением в цивилизованный мир.
Я крепко ее обняла и долго не хотела отпускать. Мне было тяжело расставаться с ней, когда она уехала учиться в Стэнфорд, а я, девятилетняя, осталась с родителями, и еще тяжелее, когда она отправилась за своим парнем (сейчас уже мужем) в Хьюстон. Хьюстон? Сырое, кишащее москитами место, и, словно этого было еще недостаточно, моя сестра, утонченная красавица, влюбленная в неоклассическое искусство и проникновенно читавшая Байрона, умудрилась подцепить там южный акцент. И не нежную, почти неуловимую южную певучесть, нет – это была вульгарная манера растягивать гласные, от которой меня передергивало. Я не могла простить Кайлу, что он затащил ее в это ужасное место, и то, что он был вполне порядочным зятем, теряло всякое значение, стоило ему открыть рот.
Я еще не пришла в себя после этого ее «тебе никогда не понадобится», а она продолжала:
– То же самое в столовой. Там есть особая расчетная карточка; заносишь на нее определенную сумму, а касса потом вычитает. Так они узнают, что ты ешь. – Эмили отперла дверь в кабинет Миранды, шлепнулась на пол и тут же принялась заворачивать очередную коробку.
– А им есть дело до того, что я ем? – Мне вдруг представилось, что я несчастная героиня Шэрон Стоун в фильме «Щепка».
– Может, и нет. Но знать они знают. То же самое в тренажерном зале – ты пользуешься карточкой и там, и в книжном киоске, когда покупаешь журналы. Наверное, это помогает им поддерживать внутреннюю организацию.
Поддерживать организацию? Я работаю на компанию, которая понимает «организацию» как постоянную слежку за тем, куда ходит каждый сотрудник, что он предпочитает на обед и сколько минут способен крутить педали велотренажера. Повезло же мне.
Вот уже четвертое утро подряд я вставала в половине шестого, совершенно вымоталась от постоянного недосыпания, и сейчас мне потребовалось пять минут, чтобы вылезти из пальто и усесться за стол. Хотелось положить голову на руки и закрыть глаза, но Эмили кашлянула. Очень громко.
– Ты мне не поможешь? – Это явно не было вопросом. – Ну-ка заверни что-нибудь. – Она выразительным жестом подтолкнула ко мне груду белой бумаги. Ее компьютер громко пел голосом Джуэл Килчер.
Отрезаем, кладем, сгибаем, заклеиваем; так мы с Эмили проработали все утро, останавливаясь только затем, чтобы позвать курьера после каждых двадцати пяти коробок. Коробки пролежат в отделе доставки до середины декабря, а потом, по нашему указанию, их разнесут по всему Манхэттену. Коробки, предназначенные для пересылки в другие города, были собраны в кладовой и ожидали отправки экспресс-почтой «Ди-эйч-эл». Я знала, что все они будут отправлены без малейшей задержки и прибудут в место назначения не позднее следующего утра, – поэтому никак не могла понять, к чему такая спешка в конце ноября. Но лучше было не спрашивать. По всему миру будет разослано больше тысячи бутылок: они отправятся в Париж, Канны, Бордо, Милан, Рим, Флоренцию, Барселону, Женеву, Брюгге, Стокгольм, Амстердам и Лондон. В Лондон – целыми дюжинами. Их доставят в Пекин и Гонконг, Кейптаун и Тель-Авив, и даже в Дубай. За здоровье Миранды Пристли поднимут бокалы в Лос-Анджелесе, Гонолулу, Новом Орлеане, Чарлстоне, Хьюстоне, Бриджхэмптоне и Нантакете. Бутылки разнесут по всему Нью-Йорку – городу, целиком состоящему из друзей Миранды, докторов Миранды, ее прислуги, стилистов, нянечек, визажистов, психотерапевтов, инструкторов по йоге и гимнастике, ее водителей и лично ее обслуживающих продавцов. Ну и конечно, они достанутся множеству людей, так или иначе связанных с модной индустрией. Дизайнеры, манекенщицы, актеры, редакторы, специалисты по рекламе, по связям с общественностью – каждый имеющий хоть какое-то отношение к миру моды получит соответствующую своему рангу бутылку, заботливо доставленную курьером «Элиас-Кларк».
– Как думаешь, сколько все это стоит? – спросила я Эмили, отрезая, кажется, уже миллионный кусок плотной белой бумаги.
– Я же говорю, я заказала спиртного на двадцать пять тысяч долларов.
– Да нет, как ты думаешь, сколько это стоит все вместе? Я имею в виду, разослать все эти свертки за одну ночь по всему миру. Наверняка в некоторых случаях доставка будет стоить больше, чем сама бутылка третьего разряда.
Казалось, Эмили была заинтригована. Впервые брошенный ею на меня взгляд выражал нечто большее, чем неприязнь, раздражение или безразличие.
– Ну-ка посмотрим. Доставка по стране обойдется в среднем в двадцать долларов, а международная доставка стоит кучу денег, уж наверняка не меньше внутренней. Я вроде где-то слышала, что расходы на курьера составляют одиннадцать баксов за посылку. Если же мы посылаем тысячи посылок, тогда, чтобы подсчитать дополнительные затраты, надо все умножить на одиннадцать. Или взять нас: у нас уходит целая неделя на то, чтобы вдвоем все это упаковать. Значит, складываем наш недельный заработок и получаем еще четыре тысячи… – Тут я запнулась, осознав, что наша с ней недельная зарплата – это, похоже, чуть ли не самая малая капля в море.
– Да уж, кругленькая получается сумма. Впечатляет, да? Но тут рассуждать нечего: она – Миранда Пристли, и этим все сказано.
Около часа Эмили заявила, что хочет есть, и пошла вниз, в столовую, с девушками из отдела аксессуаров. Я думала, что она возьмет обед наверх, потому что так мы обычно и делали. Я прождала десять, пятнадцать, двадцать минут – она не показывалась. В столовой мы еще ни разу не обедали, чтобы не прозевать звонок Миранды, но вообще-то это было смешно. Прошел еще час, потом полтора, два – я уже не могла думать ни о чем, кроме еды. Попыталась позвонить Эмили на мобильник, но у нее был включен автоответчик. Что она там, умерла, что ли? Подавилась салатом или просто задремала после фруктового коктейля с мороженым? Я уже хотела было попросить кого-нибудь принести мне поесть, но потом подумала, что это неудобно. С чего бы совершенно незнакомым людям нести мне обед? Скорее это мне по должности полагается бегать за чужими обедами. «Ах, дорогая, я так занята, так занята со всеми этими коробками, что никак не могу отлучиться. Может, вы принесете мне сюда индейку и круассан? Как мило с вашей стороны». Я так и не смогла это произнести. И вот, когда прошло уже три часа, а от Эмили все еще не было ни слуху ни духу и точно так же не подавала о себе знать Миранда, я совершила немыслимое: оставила офис без присмотра.
Непрерывно озираясь по сторонам, я спустилась в вестибюль и, убедившись, что Эмили в пределах видимости нет, рванула через приемную. Кнопку лифта я нажала раз двадцать. Софи, секретарь приемной, очень красивая азиатка, вскинула брови и тут же отвела глаза, и было непонятно: она просто удивляется моему нетерпению или наверняка знает, что я бросила офис Миранды на произвол судьбы? Не было времени об этом думать. Двери лифта раскрылись, и я сумела-таки вскочить внутрь, даже несмотря на то что костлявый, похожий на законченного наркомана парень в зеленых кроссовках со слипшимися от геля волосами, глумливо улыбаясь, нажимал на кнопку «Ход». Никто не подвинулся, чтобы дать мне место, хотя в кабине его было предостаточно. В обычных обстоятельствах это вывело бы меня из себя, но сейчас я могла думать только о том, как бы раздобыть что-нибудь поесть и тут же вернуться.
Столовая была огромным залом из стекла и гранита: перед входом толпились восторженные трещотки; они наклонялись друг к дружке и шептались, обмениваясь мнениями обо всех выходящих из лифта. Друзья-приятели здешней администрации, сразу догадалась я, вспомнив описание Эмили. Они явно пребывали в экстазе от того, что находятся в самом центре событий. Лили уже успела попросить меня сводить ее в эту столовую – ведь почти все газеты и журналы Нью-Йорка расхваливали здешнюю кухню, не говоря уже о посетителях, – но я все никак не могла решиться.
Я пробилась сквозь толпу девушек и почувствовала, что они повернули головы в мою сторону, пытаясь понять, представляю ли я собой что-нибудь или нет. Ответ отрицательный. Полная решимости, я стремительно прошла мимо соблазнительных ломтиков молодой баранины под соусом «марсала» в секции закусок, пробралась сквозь строй любителей пиццы (с вялеными помидорами и козьим сыром) – неприметный столик, где продавали эту пиццу, любовно именовался «углеводным». Сквозь встречное движение нелегко было пробиться к стойке с салатами, также известной как «зелень» (например: «встретимся, где „зелень“»). Стойка была длинная, как взлетно-посадочная полоса, и осаждалась с четырех сторон, но после того, как я громко объявила, что меня не интересует последняя оставшаяся порция соевого творожка, мне все же дали пройти. В самом дальнем углу обеденного зала, полускрытый стойкой с пряностями, которая очень напоминала витрину с косметикой, виднелся одинокий, неприкаянный столик секции супов. Причиной низкой популярности этого стола было то, что отвечающий за него повар, единственный во всей столовой, отказался прилагать какие-либо усилия к тому, чтобы снизить в своих блюдах процент жира, натрия и углеводов. Он просто не захотел этого делать. Следствием его отказа стало то, что возле его стола – единственного во всем огромном зале – никогда не бывало очереди. Пользуясь этим обстоятельством, я каждый день мчалась прямиком к нему. Облеченным властью администраторам «Элиас» потребовалась всего неделя, чтобы выяснить, что суп, кроме меня, никто не покупает, поэтому они сочли разумным урезать меню этой секции до одного блюда в день. Я страстно желала, чтобы сегодня им оказался томатный чеддер, но вместо этого у повара был наготове суп с моллюсками, и он не упустил случая громко похвастаться, что сливки самые жирные. Трое вегетарианцев, стоявших возле «зелени», повернулись и уставились на меня. Оставалось еще пройти мимо стола специально приглашенного шеф-повара, который в этот момент священнодействовал над сашими. Я прочла его имя на карточке, приколотой к накрахмаленному белому воротничку: «Нобу Мацухита». Поднявшись по лестнице и взглянув на него сверху, я почувствовала моральное удовлетворение от того, что я, похоже, единственная во всем здании, кто перед ним не заискивает. Интересно, что есть большее преступление: не знать имя мистера Мацухиты или имя Миранды Пристли?
Миниатюрная кассирша взглянула сначала на суп, а потом на мои бедра. От ее взгляда у меня проснулась задремавшая было совесть. Я уже привыкла каждый раз перед выходом из дома досконально осматривать себя в зеркало и сейчас поклялась бы, что она смотрит на меня с тем же выражением, с каким я посмотрела бы на двухсоткилограммового толстяка, купившего себе восемь биг-маков, – чуть расширив глаза, словно спрашивая: «Неужели ты не можешь без этого обойтись?» Но я решительно отбросила параноидальные сомнения и напомнила себе, что передо мной всего лишь кассир, а не профессиональный диетолог. И не редактор журнала мод.
– Сейчас не многие это покупают, – сказала она негромко, пробивая чек.
– Ну да, суп с моллюсками мало кто любит, – пробормотала я, терзая свою карточку и мысленно умоляя ее работать быстрее, как можно быстрее.
Она перестала набирать цифры, и ее узкие карие глаза поймали мой взгляд.
– Нет, я думаю, это оттого, что повар отказывается делать их более легкими. Вы хоть представляете себе, сколько там калорий? Как много жира в этой маленькой чашке супа? Да от одного только его запаха можно прибавить сразу пять кило!
«А ты не из тех, кто может позволять себе лишние пять кило», – ясно говорил ее взгляд.
О Господи! После того как все эти высокие и нечеловечески стройные красотки из «Подиума» так на меня глазели, мне едва удалось убедить себя, что для моего роста у меня вполне нормальный вес. И вот сейчас кассирша фактически открытым текстом заявляет, что мне следует похудеть. Я схватила сумку и, расталкивая всех подряд, бросилась в туалетную комнату, удачно расположенную прямо напротив столовой, чтобы облегчить душу и тело после только что состоявшегося праздника чревоугодия. И хотя я точно знала, что зеркало покажет мне абсолютно то же самое, что я уже видела сегодня утром, я все же направилась прямиком к нему. Оттуда на меня уставилось искаженное от злобы лицо.
– Какого черта ты здесь делаешь? – заорала Эмили моему отражению. Я стремительно повернулась и увидела, что она пытается спрятать в сумку свой кожаный блейзер, а на лбу у нее солнечные очки. До меня дошло, что, когда три с половиной часа назад она сказала, что выйдет пообедать, ее следовало понимать буквально – в том смысле, что она выйдет из здания. А значит, отправится на улицу. Оставив меня на три часа фактически привязанной к телефону, без возможности пообедать или даже облегчиться. Но это ничего не значило. Я виновата, я не должна была уходить – и вот какая-то девчонка, моя ровесница, уже открыла рот, чтобы наорать на меня. Бог сжалился надо мной: дверь распахнулась, и в проеме появилась женщина, шеф-редактор «Кокетки». Она с изумлением наблюдала за тем, как Эмили, буквально вцепившись в мою руку, тащит меня к лифту. Я не сопротивлялась, чувствуя, что натворила дел и сейчас буду расхлебывать. Все это сильно смахивало на сцену из какого-нибудь фильма: маньяк среди бела дня, приставив пистолет к затылку своей жертвы, хладнокровно ведет ее к месту пыток.
– Как ты могла? – прошипела Эмили, втолкнув меня в приемную «Подиума». – Как старшая, я отвечаю за все происходящее в офисе. Да, ты новенькая, но я ведь тебе в самый первый день сказала: мы обязаны выполнять все ее поручения.
– Но ее тут нет, – пискнула я.
– Но она запросто могла позвонить, а в офисе не было никого, кто бы мог подойти к этому чертову телефону! – Эмили с треском захлопнула дверь приемной. – Наша первейшая обязанность – наша единственная обязанность – заботиться об интересах Миранды Пристли. Точка. Если ты не в состоянии осознать это, вспомни о том, что вокруг миллионы девушек, которые готовы на что угодно ради такой работы, как у тебя. А сейчас проверь автоответчик. Если она звонила, мы пропали. Ты пропала.
Мне хотелось заползти под стол и умереть. Ну как я могла все так испортить в первую же неделю? Миранды даже не было в офисе, а я уже подвела ее. Я была голодна – ну и что, могла бы и подождать. Люди занимаются серьезным делом, они рассчитывают на меня, а я только все порчу. Я проверила свой автоответчик.
«Привет, Энди, это я, Алекс. Ты где? Такого еще не было, чтобы ты не отвечала. Я насчет сегодняшнего вечера – мы ведь договорились, правда? Сама выбери, куда пойти. Звякни мне по возможности; после четырех я на кафедре. Целую».
Я почувствовала новые угрызения совести. После сегодняшней встряски я уже решила, что отложу это свидание. Первая неделя была совершенно безумной, мы с Алексом почти не виделись, вот и решили, что сегодня поужинаем где-нибудь вместе, только он и я. Но выйдет не очень весело, если я за столом буду клевать носом. К тому же мне хотелось, чтобы сегодня ночью меня никто не беспокоил. Я хотела побыть одна. Позвоню ему, может, перенесем на завтра.
Эмили уже проверила свой автоответчик. Лицо у нее было более-менее спокойным, и я поняла, что Миранда не оставила ей никаких особенно чудовищных угроз. Я помотала головой, чтобы показать, что еще не закончила.
«Привет, Андреа, это Кара (няня детей Миранды). Пару минут назад звонила Миранда, – у меня замерло сердце, – и сказала, что пыталась дозвониться до офиса, но никто не брал трубку. Я решила, что у вас что-то случилось, и сказала ей, что только что разговаривала с вами обеими. Но ты не волнуйся. Она хотела, чтобы ей в „Ритц“ сбросили свежий номер „Женской одежды“, а у меня как раз нашелся экземпляр. Пришло подтверждение, что она его получила, так что побереги нервы. Я просто хотела, чтобы ты знала. В общем, отдохни за выходные как следует, потом поговорим. Пока».
Обошлось. Эта девушка сущий ангел. Мне трудно было поверить, что я знаю ее всего неделю – и даже не в лицо, поскольку мы общались только по телефону, – так я успела ее полюбить. Она была полной противоположностью Эмили; спокойная, очень практичная и абсолютно равнодушная ко всему, связанному с модой. Она, конечно же, осознавала всю нелепость притязаний Миранды, но не позволяла ей выводить себя из равновесия; у нее была редкая и очень ценная способность относиться с юмором к себе и к окружающим. В ее лице я нашла друга.
– Не-а, она не звонила, – торжествующе улыбаясь, соврала я Эмили, – повезло нам.
– Это тебе повезло на этот раз! – отрезала она. – Помни, что, хоть мы и работаем вместе, ответственность лежит на мне. И если я выйду пообедать – а я имею на это право, – ты останешься здесь. Такое больше не повторится, ведь так?
Я удержалась от желания сказать ей какую-нибудь гадость.
– Конечно, – ответила я, – разумеется.
К семи часам вечера мы управились со всеми оставшимися бутылками и отдали их рассыльным. Эмили больше не вспоминала о моем преступлении. В восемь я наконец-то упала на заднее сиденье такси (это только сегодня!), в десять, не раздеваясь, распласталась на своей кровати. Я до сих пор ничего не ела, да и не собиралась, потому что сама мысль о необходимости отправляться на улицу в поисках съестного, рискуя при этом заблудиться (как это было четыре последних вечера), была мне невыносима. Я решила поплакаться Лили, позвонила ей по своему новому телефону.
– Привет! А я думала, ты сегодня с Алексом, – сказала она.
– Ну да, мы и собирались, но я умираю от усталости. Поэтому мы с ним решили перенести все на завтра. Ладно, что нового?
– Только одно: я на пределе. Просто нет слов. Ты ни за что не угадаешь, что случилось. Нет, угадаешь, конечно, у меня всегда так…
– Не тяни, Лили, я вот-вот умру.
– Ладно. Сегодня ко мне на семинар пришел совершенно потрясающий парень. Все занятие просидел в полном восторге и остался меня ждать. Попросил прогуляться с ним, и тут выясняется, что он знаком с моими брауновскими публикациями.
– Здорово. И чем он занимается?
Лили каждый день знакомилась с разными парнями, но никак не могла найти свой идеал.
Она разработала «Шкалу достоинств идеального мужчины», после того как однажды наши знакомые парни оценивали при ней достоинства своих подружек по десятибалльной шкале. «Первое – шесть, второе – восемь, третье – Б» – так описал Джейк девушку, ассистента по рекламе, с которой встречался накануне вечером. Само собой, все вокруг поняли, что имелось в виду. В первую очередь по десятибалльной шкале оценивалась внешность, во вторую – фигура, в третью – характер, который обозначался буквами алфавита. Оценка парней требовала, конечно, более серьезного подхода, и Лили разработала свою «Шкалу», включавшую десять достоинств, каждое из которых измерялось особо. Идеальный мужчина должен был обладать пятью «приоритетными» достоинствами: интеллектом, чувством юмора, хорошей фигурой, привлекательной внешностью и работой, которая подпадала бы под широкое определение «нормальной». Поскольку возможность существования в природе подобного идеала была весьма сомнительной, выделялось пять «второстепенных» достоинств. Сюда входило отсутствие шизанутой «бывшей», ненормальных родителей или повернутых на сексе товарищей по комнате; кроме того, учитывалось наличие у парня каких-либо жизненных интересов (не считая спорта и порнухи). До сих пор у самого идеального из ее парней набралось лишь девять таких качеств из десяти – но он ее бросил.
– Ну, сначала у него было крепкое семь из десяти. Он натурал, изучал драму в Йеле, рассуждал об израильской политике и ни разу не ляпнул, что «самое простое – шарахнуть по ним ядерной боеголовкой».
– Ясно-понятно. Ну тогда в чем дело? Что не так? Он что, много говорил о любимой компьютерной игре?
– Хуже, – вздохнула она.
– Слишком худой?
– Хуже.
– Жуткий пошляк?
– Хуже. – В ее голосе звучала полнейшая безнадежность.
– Да брось ты, что может быть еще хуже?
– Он живет на Лонг-Айленде.
– Ах вот как! Тебе не нравится его местожительство. Но это еще не значит, что с ним нельзя встречаться. Ты же знаешь…
– С родителями, – перебила она. Вот так.
– Все последние четыре года. Бог ты мой.
– И ему это очень нравится. Говорит, что не понимает, зачем жить одному в большом городе, если мама и папа такие замечательные.
– Ничего себе! Можешь не продолжать. Не припомню, чтобы экземпляр, набравший семь из десяти, свел бы все к нулю в первое же свидание. Это новый рекорд. Поздравляю. Денек у тебя был похуже моего.
Я вытянула ногу, чтобы пнуть приоткрытую дверь своей комнаты, и услышала, что Шанти и Кендра уже дома. Еще я услышала мужской голос, и мне стало интересно: неужели у одной из моих соседок есть парень? За последние десять дней я видела их в общей сложности десять минут, потому что им, похоже, приходилось работать еще больше, чем мне.
– Что значит «похуже»? У тебя-то откуда взяться плохому дню? Ты работаешь в журнале мод.
В дверь тихонько постучали.
– Подожди секунду, кто-то пришел. Войдите! – крикнула я чересчур громко для такого маленького пространства.
Я думала, это одна из моих застенчивых соседок хочет спросить, не звонила ли я нашему квартирному хозяину, чтобы внести свое имя в договор об аренде (не звонила), или не купила ли я бумажные тарелочки (не купила), или не звонил ли им кто-нибудь в их отсутствие (не звонил), но в дверном проеме возник Алекс.
– Эй, я перезвоню тебе, ладно? Тут Алекс пришел.
Я была рада его видеть и взволнована его неожиданным появлением, но тоненький голосок в самой глубине души говорил, что лучше всего сейчас было бы принять душ и заползти под одеяло.
– Ну конечно, привет ему от меня. И помни, ты счастливица и парень у тебя на все сто. Просто классный. Береги его.
– Будто я не знаю. Он у нас просто ангел во плоти, – улыбнулась я ангелу.
– Ну пока.
– Привет.
Я заставила себя сначала сесть, потом встать и подойти к нему.
– Здорово ты придумал! – Я хотела обнять его, но он отступил назад и спрятал руки за спину. – Что-то не так?
– Все в порядке. Просто я знаю, что ты вкалывала всю неделю. Немного изучил твои повадки и думаю, что на еду ты махнула рукой. Вот и принес кое-что.
Оказалось, за спиной он прячет большой коричневый пакет наподобие тех, в которые раньше расфасовывали бакалею, – на бумаге успело расплыться ароматное жирное пятно. Я вдруг поняла, как я голодна.
– Не может быть! Но как ты догадался, что я сижу здесь, подыхаю от голода и никак не могу заставить себя пойти поискать чего-нибудь съестного? Я уж почти перестала надеяться, что сегодня мне удастся что-нибудь съесть.
– Ну так давай ешь. – Вид у него был очень польщенный; он открыл пакет, но на полу моей комнаты для нас двоих не хватило места. Я подумала, что можно поесть в гостиной, но Кендра и Шанти лежали перед телевизором, их нетронутые тарелочки с салатом стояли поодаль. Я думала, они ждут, когда кончится передача, но потом заметила, что они просто уснули. Хорошенькая же у нас жизнь.
– Не вешай нос, у меня есть идея, – прошептал Алекс и на цыпочках прошел на кухню. Он вернулся с двумя большими пакетами для мусора и постелил их поверх моего одеяла. Нырнув в свой жирный пакет, он достал оттуда два больших бургера и порцию картошки фри. Он не забыл о кетчупе, соли и даже салфетках. От восторга я захлопала в ладоши – хотя перед моим мысленным взором на миг предстало разочарованное лицо Миранды, и я словно услышала ее вопрос: «Как? Вы едите бургеры?»
– Это еще не все. Ну-ка оцени. – Из пакета появились ванильное печенье, бутылка красного вина и два бумажных стаканчика.
– Ты шутишь, – прошептала я, все еще не веря, что он принес сюда все это после того, как я отменила наше свидание.
Он протянул мне вино, и мы чокнулись бумажными стаканами.
– Да нет, не шучу. Ты думала, я забыл, какое важное событие произошло в твоей жизни? За мою девочку, самую лучшую в мире.
– Спасибо, – сказала я, медленно делая глоток, – спасибо тебе.
– Ох, Боже ты мой, да неужели это наше модное светило собственной персоной? – насмешливо вскричала Джил, когда я открыла входную дверь. – Ну-ка постой спокойно и дай своей глупой старшей сестре преклонить колена.
– Светило? – фыркнула я. – Это вряд ли. Скорее неудачница от моды. Поздравляю с возвращением в цивилизованный мир.
Я крепко ее обняла и долго не хотела отпускать. Мне было тяжело расставаться с ней, когда она уехала учиться в Стэнфорд, а я, девятилетняя, осталась с родителями, и еще тяжелее, когда она отправилась за своим парнем (сейчас уже мужем) в Хьюстон. Хьюстон? Сырое, кишащее москитами место, и, словно этого было еще недостаточно, моя сестра, утонченная красавица, влюбленная в неоклассическое искусство и проникновенно читавшая Байрона, умудрилась подцепить там южный акцент. И не нежную, почти неуловимую южную певучесть, нет – это была вульгарная манера растягивать гласные, от которой меня передергивало. Я не могла простить Кайлу, что он затащил ее в это ужасное место, и то, что он был вполне порядочным зятем, теряло всякое значение, стоило ему открыть рот.