Страница:
Я жил в окрестностях Петрограда очень замкнуто – в Гатчине, в Царском Селе и др., занимаясь исключительно литературной работой, собиранием материала об июльских событиях и писанием о них книги. В октябре я самовольно, без ведома ЦК, поехал в Москву, чтобы добиться скорейшей командировки на Украину. Недолго жил в Курске, и 5 ноября я был уже в Белгороде, в Скоропадчине. Я не могу не сказать нескольких слов о своей работе на Украине. По ряду причин мне нельзя еще говорить о ней легально, подробно. Скажу только следующее: я был членом боевой организации партии и работал по подготовке нескольких террористических предприятий против виднейших главарей контрреволюции. Такого рода деятельность продолжалась до свержения гетмана. При правительстве директории, в период диктатуры кулачества, офицерства и сечевых стрелков, я работал для восстановления на Украине Советской власти. По поручению партии организовал совместно с коммунистами и другими партиями на Подолии ревкомы и повстанческие отряды, вел советскую агитацию среди рабочих и крестьян, был членом нелегального Совета рабочих депутатов Киева – словом, посильно я служил революции.
Советская власть и Коммунистическая партия утверждали и думали, что выстрелы в Денежном переулке были сигналами к восстанию левых эсеров против Революции и ее власти, что исполнители акта – «агенты англо-французского капитала, раньше служившие Советской власти и теперь продавшиеся ему» (приказ ЦИК за подписью тов. Свердлова от 6 июля), а председатель Совета Народных Комиссаров тов. Ленин лаконично объявил меня и Андреева просто «двумя негодяями» (приказ Совнаркома от 3-х часов дня 6 июля). [210]
Такая версия о московском акте старательно внедрялась в головы рабочих и крестьян. То, что произведено в Трехсвятительском переулке и на телеграфе, было, понятно, названо мятежом левых эсеров. За голову Мирбаха, этого титулованного разбойника, упало много мужественных, честных и преданных Революции голов матросов, рабочих – левых эсеров. Партия была изгнана из Советов, загнана в подполье, разгромлена во многих местах Республики, объявлена вне закона. [211]Правительство возненавидело нас, Центральный Комитет и исполнителей акта предали суду революционного трибунала как преступников и даже провокаторов. Каждую нашу элементарную попытку опровергнуть возводимые на нас незаслуженные обвинения пресекали в корне, считали новым походом против Советской власти. В таком положении было много трагичной безысходности. Апелляция к массам была немыслима, ибо тогда разводился красный террор как система. В Советской Конституции есть пункт, по которому Российская Республика объявляется прибежищем каждого политического изгнанника из буржуазных и монархических стран, по которому государство рабочих и крестьян оказывает почетное гостеприимство защитникам Интернационала. А мы, интернационалисты, участники октябрьского переворота, не имели прибежища в творимой и нами социалистической республике. Так долго не могло продолжаться.
Я понимаю, что в июле объективные условия заставляли Советскую власть относиться к убийству Мирбаха и его исполнителям резко и определенно отрицательно, но с июля месяца произошли события, совершенно изменившие все недавние политические комбинации и постройки. Грянула германская революция – она разгромила оковы Бреста, и отношение Советской власти к нам, взрывавшим Брест, должно было утратить все свое актуальное содержание. А когда в Венгрии государство попало в руки рабочих и крестьян, резко обозначилась перспектива мировой революции, которой, и только которой, была посвящена голова Мирбаха. Вернусь к существу.
Остается еще невыясненным вопрос о том, действительно ли 6 июля было восстанием. Мне смешно и больно ставить себе этот вопрос. Я знаю только одно, что ни я, ни Андреев ни в коем случае не согласились бы совершить убийство германского посла в качестве повстанческого сигнала. Обманул ли нас ЦК и за нашей спиной произвел попытку восстания? Я ставлю и этот вопрос, ясный для меня, чтобы остаться честным до конца. Мне доверяли в партии, я был близок к ЦК и знаю, что подобного действия он не мог совершить. Партию, ее сознательные массы всегда занимала мысль о том, что необходимо во что бы то ни стало, в интересах Революции, найти способ объединения с коммунистами. Все сознательные работники и такие члены партии, как М. А. Спиридонова, тогда искали этого объединения, и если не нашли его, то не по своей вине.
В Трехсвятительском переулке 6-го и 7-го, по-моему, осуществлялась только самооборона революционеров. Да и ее не было бы, если бы ЦК согласился меня выдать власти. Вот в этом я вижу всю его огромную историческую ошибку. Вся перестрелка, захват телеграфа, арест поповцами тов. Дзержинского и Лациса, так же как и арест правительством М. А. Спиридоновой и левоэсеровской фракции съезда, – не что иное, как результат напряженности момента, вызванный сильным неожиданным впечатлением об убийстве Мирбаха.
Восстания не было. До сих пор я, один из непосредственных участников этих событий, не мог в силу партийного запрета явиться к Советской власти, довериться ей и выяснить, в чем она видит мое преступление против нее. Я, отдавши себя социальной революции, лихорадочно служивший ей в пору ее мирового наступательного движения, вынужден был оставаться в стороне, в подполье. Такое состояние для меня не могло не явиться глубоко ненормальным, принимая во внимание мое горячее желание реально работать на пользу Революции. Я решил явиться в Чрезвычайную комиссию, как в один из органов власти (соответствующий случаю). Советской власти, чтобы подобное состояние прекратить.
Гражданин РСФСР Яков Блюмкин
Киев, 17–19 апреля 1919 года
КГЧК. [КИЕВСКАЯ ГУБЧЕКА]
В ПРЕЗИДИУМ ВСЕРОССИЙСКОГО ЦЕНТРАЛЬНОГО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПРЕЗИДИУМАВСЕРОССИЙСКОГО ЦЕНТРАЛЬНОГО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТАОТ 16 МАЯ 1919 ГОДА ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ ИЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ЯКОВА ГРИГОРЬЕВИЧА БЛЮМКИНА
ВЗРЫВ В ЛЕОНТЬЕВСКОМ ПЕРЕУЛКЕ 25 СЕНТЯБРЯ 1919 ГОДА.
ОТ РЕДАКТОРА
I. ТЕРРОРИСТИЧЕСКИЙ АКТ АНАРХИСТОВ ПОДПОЛЬЯ
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ВЗРЫВА 25 СЕНТЯБРЯ 1919 ГОДА
СВЕДЕНИЯ О ТОВАРИЩАХ, УБИТЫХ ПРИ ВЗРЫВЕ 25 СЕНТЯБРЯ 1919 ГОДА
4. ЧТО МЕНЯ ПРИВЕЛО В ЧК
Вокруг убийства Мирбаха образовалась сложная, совершенно неясная трагическая атмосфера. Этого акта не поняли или не хотели понять коммунисты, и, что было важно, вследствие этого информированные ими некоторые социалисты Запада, работники Интернационала, например голландская социал-демократка Генриетта Роланд-Гольст [209]называла его даже гнусным (ее статья в московской «Правде» в сентябре).Советская власть и Коммунистическая партия утверждали и думали, что выстрелы в Денежном переулке были сигналами к восстанию левых эсеров против Революции и ее власти, что исполнители акта – «агенты англо-французского капитала, раньше служившие Советской власти и теперь продавшиеся ему» (приказ ЦИК за подписью тов. Свердлова от 6 июля), а председатель Совета Народных Комиссаров тов. Ленин лаконично объявил меня и Андреева просто «двумя негодяями» (приказ Совнаркома от 3-х часов дня 6 июля). [210]
Такая версия о московском акте старательно внедрялась в головы рабочих и крестьян. То, что произведено в Трехсвятительском переулке и на телеграфе, было, понятно, названо мятежом левых эсеров. За голову Мирбаха, этого титулованного разбойника, упало много мужественных, честных и преданных Революции голов матросов, рабочих – левых эсеров. Партия была изгнана из Советов, загнана в подполье, разгромлена во многих местах Республики, объявлена вне закона. [211]Правительство возненавидело нас, Центральный Комитет и исполнителей акта предали суду революционного трибунала как преступников и даже провокаторов. Каждую нашу элементарную попытку опровергнуть возводимые на нас незаслуженные обвинения пресекали в корне, считали новым походом против Советской власти. В таком положении было много трагичной безысходности. Апелляция к массам была немыслима, ибо тогда разводился красный террор как система. В Советской Конституции есть пункт, по которому Российская Республика объявляется прибежищем каждого политического изгнанника из буржуазных и монархических стран, по которому государство рабочих и крестьян оказывает почетное гостеприимство защитникам Интернационала. А мы, интернационалисты, участники октябрьского переворота, не имели прибежища в творимой и нами социалистической республике. Так долго не могло продолжаться.
Я понимаю, что в июле объективные условия заставляли Советскую власть относиться к убийству Мирбаха и его исполнителям резко и определенно отрицательно, но с июля месяца произошли события, совершенно изменившие все недавние политические комбинации и постройки. Грянула германская революция – она разгромила оковы Бреста, и отношение Советской власти к нам, взрывавшим Брест, должно было утратить все свое актуальное содержание. А когда в Венгрии государство попало в руки рабочих и крестьян, резко обозначилась перспектива мировой революции, которой, и только которой, была посвящена голова Мирбаха. Вернусь к существу.
Остается еще невыясненным вопрос о том, действительно ли 6 июля было восстанием. Мне смешно и больно ставить себе этот вопрос. Я знаю только одно, что ни я, ни Андреев ни в коем случае не согласились бы совершить убийство германского посла в качестве повстанческого сигнала. Обманул ли нас ЦК и за нашей спиной произвел попытку восстания? Я ставлю и этот вопрос, ясный для меня, чтобы остаться честным до конца. Мне доверяли в партии, я был близок к ЦК и знаю, что подобного действия он не мог совершить. Партию, ее сознательные массы всегда занимала мысль о том, что необходимо во что бы то ни стало, в интересах Революции, найти способ объединения с коммунистами. Все сознательные работники и такие члены партии, как М. А. Спиридонова, тогда искали этого объединения, и если не нашли его, то не по своей вине.
В Трехсвятительском переулке 6-го и 7-го, по-моему, осуществлялась только самооборона революционеров. Да и ее не было бы, если бы ЦК согласился меня выдать власти. Вот в этом я вижу всю его огромную историческую ошибку. Вся перестрелка, захват телеграфа, арест поповцами тов. Дзержинского и Лациса, так же как и арест правительством М. А. Спиридоновой и левоэсеровской фракции съезда, – не что иное, как результат напряженности момента, вызванный сильным неожиданным впечатлением об убийстве Мирбаха.
Восстания не было. До сих пор я, один из непосредственных участников этих событий, не мог в силу партийного запрета явиться к Советской власти, довериться ей и выяснить, в чем она видит мое преступление против нее. Я, отдавши себя социальной революции, лихорадочно служивший ей в пору ее мирового наступательного движения, вынужден был оставаться в стороне, в подполье. Такое состояние для меня не могло не явиться глубоко ненормальным, принимая во внимание мое горячее желание реально работать на пользу Революции. Я решил явиться в Чрезвычайную комиссию, как в один из органов власти (соответствующий случаю). Советской власти, чтобы подобное состояние прекратить.
Гражданин РСФСР Яков Блюмкин
Киев, 17–19 апреля 1919 года
КГЧК. [КИЕВСКАЯ ГУБЧЕКА]
На вопрос, по каким мотивам явился в распоряжение тов. Лациса, председателя Украинской ЧК, отвечаю следующее: прежде чем привести мотивы моей явки, я для большей ясности хочу объяснить побуждения мои, руководившие мною в совершении убийства графа Мирбаха.
Я лично полагал, что убийство Мирбаха не вызовет войны с Германией и послужит только к вящему выявлению того надломленного состояния германского империализма, который, по моему глубокому убеждению, в то время имел место. ЦК партии левых эсеров, конечно, считал, что акт убийства Мирбаха может вызвать войну, и она была бы принята массами, шедшими за партией левых эсеров. Последнее утверждение я делаю на основании резолюции, принятой 3-м съездом левых эсеров, [212]и постановления левоэсеровской фракции 5-го съезда Советов. Решение совершить убийство графа Мирбаха было принято неожиданно 4 июля 1918 года. [213]Причиной, ускорившей принятие этого неожиданного решения, послужило: 1) то, что на первом заседании съезда Советов (5-го) правительство обнаружило твердое желание продолжать мирную политику в отношениях с Германией, 2) пламенный призыв о помощи украинских крестьян в лице их представителя на 5-ом съезде Советов тов. Александрова и 3) выступление также тов. Троцкого с внеочередным заявлением о событиях на курском участке Украинского фронта.
На том заседании ЦК, которое приняло решение убить графа Мирбаха, я не присутствовал; меня пригласил к себе один из членов ЦК вечером 4 июля, после вторичного заседания съезда Советов, на котором было выступление Троцкого, и попросил сообщить все сведения о Мирбахе, касающиеся образа жизни его, которые были у меня в качестве члена ВЧК, заведовавшего отделом по борьбе с немецким шпионажем; причем мне было заявлено, что эти сведения необходимы для совершения убийства Мирбаха. Вместо представления этих сведений я предложил себя в исполнители акта.
Общего вопроса о последствиях убийства графа Мирбаха во время беседы моей с упомянутым членом ЦК не поднималось. Я же лично поставил резко два вопроса, которым придавал огромное значение и на которые требовал исчерпывающего ответа, а именно: 1) угрожает ли по мнению ЦК в том случае, если будет убит граф Мирбах, опасность представителю Советской России в Германии тов. Иоффе и 2) гарантирует ли ЦК, что в его задачу входит только убийство германского посла? Меня заверили, что опасность тов. Иоффе по мнению ЦК не угрожает.
Вопрос о гарантии ЦК, что в его задачу входит только убийство графа Мирбаха, я задал потому, что вокруг подготовки убийства создалась непроницаемая обстановка и, кроме того, столкновение на V съезде Советов партии левых эсеров с правительственной партией сгустило атмосферу политических отношений, и я боялся, что акт над Мирбахом может быть превращен Центральным Комитетом в акт партийной оппозиции правительственной партии.
В ответ на второй вопрос мне было официально и категорически заявлено, что в задачу ЦК входит только убийство германского посла с целью поставить Советское правительство перед фактом разрыва Брестского договора.
Переходя затем ко второму вопросу – о причинах моей явки в распоряжение власти, заявляю следующее: убийство Мирбаха совершилось [с] совершенно неожиданными политическими последствиями. Из акта протеста против вожделений германского империализма, из акта революционной самозащиты Советской России убийство Мирбаха было превращено в акт партийной вражды левых эсеров с коммунистами и в действие, враждебное Советской власти. Мало того, этот акт был истолкован Советской властью как сигнал к восстанию левых эсеров против нее. Вместо выступления против германского империализма он был превращен в вооруженное столкновение двух советских партий – коммунистов и левых эсеров. И вот это ненормальное и совершенно неожиданное последствие и является главной причиной моего прихода в Киевскую ЧК.
Я имел в виду рассеять всю ту неясность и объяснить, как понимал я лично и как, судя по сделанным мне официальным заявлениям, понимал и ЦК акт убийства Мирбаха. Кроме того, мной руководило желание дать политическое объяснение тому столкновению между левыми эсерами и правительством, которое произошло в результате убийства Мирбаха в отряде Попова в Трехсвятительском переулке.
Прежде всего я хочу объяснить причины вооруженного выступления отряда Попова. Выступление этого отряда произошло потому, что представители власти, узнав о том, что я после совершения убийства укрылся в этом отряде, потребовали у него выдачи меня. Лично я на этой выдаче перед ЦК настаивал. Я считал это необходимым для того, чтобы предоставить возможность столкновения партии с властью. Центральный Комитет отказался меня выдать и приказал мне подчиняться его директивам. Вокруг вопроса о моей выдаче правительству и началось вооруженное столкновение. [214]
С этого момента все действия Центрального Комитета я не разделял и ответственность за них нести не мог. Арест тов. Дзержинского, захват почтамта и посылка телеграммы по линии, стрельба по Кремлю и бегство из отряда Попова – все это происходило в моем отсутствии и без моего участия. Все эти факты были теми непредвиденными последствиями акта, которые я имел в виду, когда просил у ЦК гарантий, что в его задачу входит только убийство Мирбаха.
В продолжение целого года мне приходилось в силу партийной дисциплины покрывать молчанием все то, что произошло в Трехсвятительском переулке и с убийством Мирбаха ничего общего не имеет. Ныне я решил явиться к Советской власти и разъяснить все истинное предназначение и сущность акта 6 июля. Было бы крайне ошибочно рассматривать мой приход как отказ от акта, исполнителем которого я был, равно как и отказ от моего эсеровского понимания революции и Советской власти. Я по-прежнему остаюсь членом партии левых социалистов-революционеров, по-прежнему расхожусь во многом в политике Советской власти, и именно это побуждает меня вполне честно рассеять все то запутанное, трагичное положение, которое создалось благодаря отказу ЦК выдать меня в результате убийства Мирбаха. В подтверждение моих заявлений, что убийство Мирбаха было организовано крайне поспешно, в два дня, что находится в противоречии с особым приготовлением бомб, заявляю, что бомбы были приготовлены заранее в числе бомб, приготовлявшихся специально для Украины, где партия вела боевую террористическую работу, ознаменованную убийством палача украинской революции генерала Эйхгорна, идеолога немецкой оккупации.
Член партии левых социалистов-революционеров
Яков Блюмкин
Москва, 8—V – 1919 года
Следственная комиссия
Я лично полагал, что убийство Мирбаха не вызовет войны с Германией и послужит только к вящему выявлению того надломленного состояния германского империализма, который, по моему глубокому убеждению, в то время имел место. ЦК партии левых эсеров, конечно, считал, что акт убийства Мирбаха может вызвать войну, и она была бы принята массами, шедшими за партией левых эсеров. Последнее утверждение я делаю на основании резолюции, принятой 3-м съездом левых эсеров, [212]и постановления левоэсеровской фракции 5-го съезда Советов. Решение совершить убийство графа Мирбаха было принято неожиданно 4 июля 1918 года. [213]Причиной, ускорившей принятие этого неожиданного решения, послужило: 1) то, что на первом заседании съезда Советов (5-го) правительство обнаружило твердое желание продолжать мирную политику в отношениях с Германией, 2) пламенный призыв о помощи украинских крестьян в лице их представителя на 5-ом съезде Советов тов. Александрова и 3) выступление также тов. Троцкого с внеочередным заявлением о событиях на курском участке Украинского фронта.
На том заседании ЦК, которое приняло решение убить графа Мирбаха, я не присутствовал; меня пригласил к себе один из членов ЦК вечером 4 июля, после вторичного заседания съезда Советов, на котором было выступление Троцкого, и попросил сообщить все сведения о Мирбахе, касающиеся образа жизни его, которые были у меня в качестве члена ВЧК, заведовавшего отделом по борьбе с немецким шпионажем; причем мне было заявлено, что эти сведения необходимы для совершения убийства Мирбаха. Вместо представления этих сведений я предложил себя в исполнители акта.
Общего вопроса о последствиях убийства графа Мирбаха во время беседы моей с упомянутым членом ЦК не поднималось. Я же лично поставил резко два вопроса, которым придавал огромное значение и на которые требовал исчерпывающего ответа, а именно: 1) угрожает ли по мнению ЦК в том случае, если будет убит граф Мирбах, опасность представителю Советской России в Германии тов. Иоффе и 2) гарантирует ли ЦК, что в его задачу входит только убийство германского посла? Меня заверили, что опасность тов. Иоффе по мнению ЦК не угрожает.
Вопрос о гарантии ЦК, что в его задачу входит только убийство графа Мирбаха, я задал потому, что вокруг подготовки убийства создалась непроницаемая обстановка и, кроме того, столкновение на V съезде Советов партии левых эсеров с правительственной партией сгустило атмосферу политических отношений, и я боялся, что акт над Мирбахом может быть превращен Центральным Комитетом в акт партийной оппозиции правительственной партии.
В ответ на второй вопрос мне было официально и категорически заявлено, что в задачу ЦК входит только убийство германского посла с целью поставить Советское правительство перед фактом разрыва Брестского договора.
Переходя затем ко второму вопросу – о причинах моей явки в распоряжение власти, заявляю следующее: убийство Мирбаха совершилось [с] совершенно неожиданными политическими последствиями. Из акта протеста против вожделений германского империализма, из акта революционной самозащиты Советской России убийство Мирбаха было превращено в акт партийной вражды левых эсеров с коммунистами и в действие, враждебное Советской власти. Мало того, этот акт был истолкован Советской властью как сигнал к восстанию левых эсеров против нее. Вместо выступления против германского империализма он был превращен в вооруженное столкновение двух советских партий – коммунистов и левых эсеров. И вот это ненормальное и совершенно неожиданное последствие и является главной причиной моего прихода в Киевскую ЧК.
Я имел в виду рассеять всю ту неясность и объяснить, как понимал я лично и как, судя по сделанным мне официальным заявлениям, понимал и ЦК акт убийства Мирбаха. Кроме того, мной руководило желание дать политическое объяснение тому столкновению между левыми эсерами и правительством, которое произошло в результате убийства Мирбаха в отряде Попова в Трехсвятительском переулке.
Прежде всего я хочу объяснить причины вооруженного выступления отряда Попова. Выступление этого отряда произошло потому, что представители власти, узнав о том, что я после совершения убийства укрылся в этом отряде, потребовали у него выдачи меня. Лично я на этой выдаче перед ЦК настаивал. Я считал это необходимым для того, чтобы предоставить возможность столкновения партии с властью. Центральный Комитет отказался меня выдать и приказал мне подчиняться его директивам. Вокруг вопроса о моей выдаче правительству и началось вооруженное столкновение. [214]
С этого момента все действия Центрального Комитета я не разделял и ответственность за них нести не мог. Арест тов. Дзержинского, захват почтамта и посылка телеграммы по линии, стрельба по Кремлю и бегство из отряда Попова – все это происходило в моем отсутствии и без моего участия. Все эти факты были теми непредвиденными последствиями акта, которые я имел в виду, когда просил у ЦК гарантий, что в его задачу входит только убийство Мирбаха.
В продолжение целого года мне приходилось в силу партийной дисциплины покрывать молчанием все то, что произошло в Трехсвятительском переулке и с убийством Мирбаха ничего общего не имеет. Ныне я решил явиться к Советской власти и разъяснить все истинное предназначение и сущность акта 6 июля. Было бы крайне ошибочно рассматривать мой приход как отказ от акта, исполнителем которого я был, равно как и отказ от моего эсеровского понимания революции и Советской власти. Я по-прежнему остаюсь членом партии левых социалистов-революционеров, по-прежнему расхожусь во многом в политике Советской власти, и именно это побуждает меня вполне честно рассеять все то запутанное, трагичное положение, которое создалось благодаря отказу ЦК выдать меня в результате убийства Мирбаха. В подтверждение моих заявлений, что убийство Мирбаха было организовано крайне поспешно, в два дня, что находится в противоречии с особым приготовлением бомб, заявляю, что бомбы были приготовлены заранее в числе бомб, приготовлявшихся специально для Украины, где партия вела боевую террористическую работу, ознаменованную убийством палача украинской революции генерала Эйхгорна, идеолога немецкой оккупации.
Член партии левых социалистов-революционеров
Яков Блюмкин
Москва, 8—V – 1919 года
Следственная комиссия
В ПРЕЗИДИУМ ВСЕРОССИЙСКОГО ЦЕНТРАЛЬНОГО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА
Особо следственной комиссии по делу
Я. Г. Блюмкина
ДОКЛАД
Допросив Якова Григорьевича Блюмкина, явившегося в распоряжение Советской власти после состоявшегося приговора Верховного трибунала о заключении его, Блюмкина, за убийство германского посла Мирбаха в тюрьму на три года, следственная комиссия усматривает;
1) Блюмкин по его утверждению полагал, что убийство Мирбаха не вызовет войны с Германией и послужит только к убеждению масс в бессилии германского империализма.
2) Перед совершением убийства Мирбаха Блюмкин потребовал от партии левых эсеров гарантий, что этот акт окончится только убийством и никаких шагов против Советской власти в связи с этим убийством не произойдет, в чем ему членами ЦК партии было дано категорическое обещание.
3) Поднятый партией левых эсеров после убийства Мирбаха мятеж против Советской власти он, Блюмкин, осуждает и категорически отмежевывается от тех преступных действий, которые были совершены партией вопреки данному ему обещанию.
4) Причиной, побудившей его, Блюмкина, явиться в распоряжение Советской власти, прежде всего послужило желание рассеять оскорбительное для него, как исполнителя террористического акта против Мирбаха, мнение, в результате коего он был назван в «Известиях ЦИК» «негодяем», и разъяснить Советской власти, как он понимал это убийство.
На предложение следственной комиссии представить доказательства этим утверждениям (каковыми доказательствами могли служить письма Блюмкина, написанные им Прошьяну с требованием объяснений поведения партии после убийства Мирбаха, ответные письма Прошьяна, а также письма, которые получал Блюмкин от членов партии, будучи арестован, в киевской тюрьме) Блюмкин заявляет, что самый факт его явки должен служить уже достаточной гарантией правдивости его слов.
Таким образом, если верить утверждениям Блюмкина, что никакой связи с действиями обманувшей его партии левых эсеров, воспользовавшейся фактом убийства Мирбаха с целью восстания против Советской власти, у него, Блюмкина, не было, то он должен нести ответственность только за совершение террористического акта по отношению к Мирбаху, каковая ответственность, во всяком случае, не может вызвать необходимости содержания Блюмкина в тюрьме.
Но ввиду того что Блюмкин категорически отказывается представить доказательства своим утверждениям о полной непричастности и отрицательном своем отношении к поднятому вслед за убийством Мирбаха партией левых эсеров мятежу, следственная комиссия не находит возможным, имея в виду политику левых эсеров в настоящее время, придавать его словам, не подтвержденным никакими доказательствами, безусловное доверие, а потому полагала бы:
1) Блюмкина из-под стражи освободить,
2) Заменить ему трехлетнее тюремное заключение отдачей его на этот срок под контроль и наблюдение лиц по указанию президиума ВЦИК и
3) в случае уклонения Блюмкина от контроля над своими политическими действиями или в случае совершения каких-либо новых действий во вред Советской власти немедленно привести в исполнение состоявшийся по делу об убийстве Мирбаха приговор революционного трибунала при ВЦИК.
Я. Г. Блюмкина
ДОКЛАД
Допросив Якова Григорьевича Блюмкина, явившегося в распоряжение Советской власти после состоявшегося приговора Верховного трибунала о заключении его, Блюмкина, за убийство германского посла Мирбаха в тюрьму на три года, следственная комиссия усматривает;
1) Блюмкин по его утверждению полагал, что убийство Мирбаха не вызовет войны с Германией и послужит только к убеждению масс в бессилии германского империализма.
2) Перед совершением убийства Мирбаха Блюмкин потребовал от партии левых эсеров гарантий, что этот акт окончится только убийством и никаких шагов против Советской власти в связи с этим убийством не произойдет, в чем ему членами ЦК партии было дано категорическое обещание.
3) Поднятый партией левых эсеров после убийства Мирбаха мятеж против Советской власти он, Блюмкин, осуждает и категорически отмежевывается от тех преступных действий, которые были совершены партией вопреки данному ему обещанию.
4) Причиной, побудившей его, Блюмкина, явиться в распоряжение Советской власти, прежде всего послужило желание рассеять оскорбительное для него, как исполнителя террористического акта против Мирбаха, мнение, в результате коего он был назван в «Известиях ЦИК» «негодяем», и разъяснить Советской власти, как он понимал это убийство.
На предложение следственной комиссии представить доказательства этим утверждениям (каковыми доказательствами могли служить письма Блюмкина, написанные им Прошьяну с требованием объяснений поведения партии после убийства Мирбаха, ответные письма Прошьяна, а также письма, которые получал Блюмкин от членов партии, будучи арестован, в киевской тюрьме) Блюмкин заявляет, что самый факт его явки должен служить уже достаточной гарантией правдивости его слов.
Таким образом, если верить утверждениям Блюмкина, что никакой связи с действиями обманувшей его партии левых эсеров, воспользовавшейся фактом убийства Мирбаха с целью восстания против Советской власти, у него, Блюмкина, не было, то он должен нести ответственность только за совершение террористического акта по отношению к Мирбаху, каковая ответственность, во всяком случае, не может вызвать необходимости содержания Блюмкина в тюрьме.
Но ввиду того что Блюмкин категорически отказывается представить доказательства своим утверждениям о полной непричастности и отрицательном своем отношении к поднятому вслед за убийством Мирбаха партией левых эсеров мятежу, следственная комиссия не находит возможным, имея в виду политику левых эсеров в настоящее время, придавать его словам, не подтвержденным никакими доказательствами, безусловное доверие, а потому полагала бы:
1) Блюмкина из-под стражи освободить,
2) Заменить ему трехлетнее тюремное заключение отдачей его на этот срок под контроль и наблюдение лиц по указанию президиума ВЦИК и
3) в случае уклонения Блюмкина от контроля над своими политическими действиями или в случае совершения каких-либо новых действий во вред Советской власти немедленно привести в исполнение состоявшийся по делу об убийстве Мирбаха приговор революционного трибунала при ВЦИК.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПРЕЗИДИУМАВСЕРОССИЙСКОГО ЦЕНТРАЛЬНОГО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТАОТ 16 МАЯ 1919 ГОДА ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ ИЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ЯКОВА ГРИГОРЬЕВИЧА БЛЮМКИНА
Ввиду добровольной явки Я. Г. Блюмкина и данного им подробного объяснения обстоятельств убийства германского посла графа Мирбаха президиум постановляет Я. Г. Блюмкина амнистировать.
[215]
Секретарь ВЦИК А. Енукидзе
Секретарь ВЦИК А. Енукидзе
ВЗРЫВ В ЛЕОНТЬЕВСКОМ ПЕРЕУЛКЕ 25 СЕНТЯБРЯ 1919 ГОДА.
Составил П. Макинциан
.
ОТ РЕДАКТОРА
Первая глава – обстоятельства взрыва 25 сентября, сведения о погибших и пострадавших товарищах – составлена на основании данных, собранных Московским комитетом РКП. Материалы для следующих двух глав – литература анархистов подполья и следственный материал по делу анархистов подполья – нами добыты из архива МЧК.
П. М.[П. Макинциан]
П. М.[П. Макинциан]
I. ТЕРРОРИСТИЧЕСКИЙ АКТ АНАРХИСТОВ ПОДПОЛЬЯ
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ВЗРЫВА 25 СЕНТЯБРЯ 1919 ГОДА
25 сентября в помещении Московского комитета РКП (по Леонтьевскому переулку) собрались партийные ответственные работники Москвы, представители районов, лекторы, агитаторы и пр. для обсуждения вопроса о постановке агитации и выработки плана работы в партийных районных школах. Собралось около 100–120 товарищей. Присутствовали представители всех районов, кое-кто из высшей партийной школы, видные лекторы и агитаторы нашей партии. Вся эта масса тесно разместилась в небольшой комнате. После доклада тов. Бухарина, Преображенского и Покровского собрание стало разбирать представленный план организации школ. Когда приступили к обсуждению этого вопроса, часть собравшихся стала расходиться. Движение и шум мешали вести заседание, а потому желающим уйти председатель собрания т. А. Ф. Мясников предложил выйти поскорее. В это время приблизительно со стороны предпоследнего ряда, близ окна в сад, раздался звучный треск наподобие выстрела. Присутствующие шарахнулись к дверям, где моментально образовались пробки.
По словам очевидцев, тов. Загорский (секретарь МК) из-за стола президиума бросился в сторону выстрела, к месту падения снаряда, с целью предотвратить опасность; на ходу он крикнул: «Спокойнее, ничего особенного нет, мы сейчас выясним, в чем дело». Этим он, по-видимому, внес некоторое успокоение, чем были предотвращены сутолока и давка. Значительная часть присутствовавших успела выйти из комнаты. Все это заняло около 45 секунд, и едва тов. Загорский договорил последнее слово, как раздался оглушительный взрыв. Как только рассеялось первое впечатление, сейчас же было дано знать о случившемся в Московский Совет, во все районы, ЧК, были потребованы кареты «Скорой помощи», медицинский персонал и пожарные. Через 15 минут уже кипела работа по извлечению трупов, тяжелораненых и отправке в лазареты и госпитали. Легко раненным здесь же были сделаны перевязки. Работа длилась всю ночь. Больше всех пострадали товарищи, сидевшие в средней и задней части комнаты; товарищи, сидевшие в передовых рядах и в президиуме, отделались незначительными ушибами и контузиями.
Фасад помещения Московского комитета РКП (б) по Леонтьевскому переулку
На место взрыва вместе с другими, стремившимися оказать помощь пострадавшим, явился почти в полном составе пленум Московского Совета.
Дом, в котором помещался Московский комитет партии, двухэтажный особняк бывшей графини Уваровой. Раньше здесь помещался Московский комитет и ЦК партии левых эсеров. Бомба была брошена с самой удобной и подходящей стороны – со стороны Большого Чернышевского переулка, [216]от которого дом отделяется небольшим садом. С этой же стороны дома, во втором этаже, находится тот большой зал, где происходило заседание. Преступник, прекрасно знакомый с помещением, бросив бомбу как раз в средину собрания со стороны сада, скрылся в сторону Чернышевского переулка через единственную калитку, которая оказалась выбитой.
Жуткую картину разрушения представляет этот дом после взрыва. Фасадная часть дома, выходящая в Леонтьевский переулок, сравнительно мало пострадала, хотя и здесь выбиты все стекла, местами вырваны рамы, сорваны двери и у наружной стены дома целые кучи мелкого битого стекла. Сравнительно мало пострадала широкая лестница, ведущая из фасадного вестибюля наверх, но зато в задней половине дома наверху почти ничего не осталось целым. В полу большого зала бомба пробила громадную брешь, аршина 4 в ширину. Какова была сила взрыва, можно судить по тому, что в полу оказались переломленными 2 толстые балки по Ѕ аршина в квадрате. Вся задняя часть дома вывалена в сад вместе с отброшенной туда железной крышей. В саду – громадные куски железа и груды разных обломков, отброшенные почти до самой задней стены сада. Все говорит за то, что была брошена бомба неимоверно разрушительной силы, и двойной удар объясняется очевидцами тем, что бомба взорвалась не сразу. Сначала раздался треск ударника, после чего послышалось шипение как бы горючих веществ, и между ударом ударника и взрывом бомбы прошло 30–40 секунд.
Еще накануне тела погибших товарищей были перенесены из Московского Совета и больниц в Дом союзов. Среди огромного зала с декорированными красным и черным колоннами на специальном возвышении утопали в цветах и венках 9 цинковых гробов. Вокруг них неподвижно выстроился со знаменами в руках почетный караул из рабочих и красноармейцев. Все люстры, канделябры и свечи были зажжены. До поздней ночи приходили в зал отдать последний долг павшим товарищам.
28 сентября одна за другой с музыкой и знаменами стали подходить, согласно намеченному плану, рабочие организации, представители районов и воинские части. Надписи на знаменах ярко иллюстрируют настроение московского пролетариата в тот момент:
«Ваша мученическая смерть – призыв к расправе с контрреволюционерами!»
«Ваш вызов принимаем, да здравствует беспощадный красный террор!»
«Бурлацкая душа скорбит о вашей смерти, бурлацкие сердца убийцам не простят!»
«Не будем плакать об убитых, тесней сомкнем свои ряды!»
«Вас убили из-за угла, мы победим открыто!»
С раннего утра Колонный зал постепенно наполнился родственниками, знакомыми и товарищами, пришедшими проститься с погибшими. Присутствовали представители ВЦИК, РКП, Московского Совета и многих других организаций, среди них тт. Калинин, Троцкий, Каменев, Покровский, Бонч-Бруевич и многие другие.
От Дома союзов до самой Красной площади растянулась процессия. Впереди гробов несли бесчисленное множество венков, за гробами потянулись родственники, затем представители ВЦИК,
Совнаркома, ЦК РКП, Московского Совета, а дальше – нескончаемое число рабочих организаций.
Стройными рядами выстроились представители всех военных курсов и всех частей Московского гарнизона.
Гробы с телами мучеников за коммунизм были опущены в обшую братскую могилу, после чего выступил с речами ряд ораторов: тт. Каменев, Троцкий, Калинин, Зиновьев, Мясников, Балабанова и Садуль.
Место взрыва
По случаю гнусного убийства во всех районах Москвы были устроены митинги, на которых были вынесены резолюции протеста против покушения на лучших представителей московского и всероссийского пролетариата, с выражением соболезнования ЦК и МК РКП. Телеграммы и целый ряд резолюций были получены также с фронтов и из провинций, в которых красноармейцы и рабочие выразили глубокую скорбь по утрате стойких борцов за социализм, призывая к красному террору, клянясь за каждую голову наших вождей снять тысячи вражеских голов.
Настроение – смелое и твердое, взгляд – бодрый и уверенный, сердце, полное ненависти к врагам, рука, крепко сжатая для сокрушительного удара, – вот результат подлого проявления бессильной злобы и остервенения белогвардейцев и их сознательных и бессознательных пособников.
По словам очевидцев, тов. Загорский (секретарь МК) из-за стола президиума бросился в сторону выстрела, к месту падения снаряда, с целью предотвратить опасность; на ходу он крикнул: «Спокойнее, ничего особенного нет, мы сейчас выясним, в чем дело». Этим он, по-видимому, внес некоторое успокоение, чем были предотвращены сутолока и давка. Значительная часть присутствовавших успела выйти из комнаты. Все это заняло около 45 секунд, и едва тов. Загорский договорил последнее слово, как раздался оглушительный взрыв. Как только рассеялось первое впечатление, сейчас же было дано знать о случившемся в Московский Совет, во все районы, ЧК, были потребованы кареты «Скорой помощи», медицинский персонал и пожарные. Через 15 минут уже кипела работа по извлечению трупов, тяжелораненых и отправке в лазареты и госпитали. Легко раненным здесь же были сделаны перевязки. Работа длилась всю ночь. Больше всех пострадали товарищи, сидевшие в средней и задней части комнаты; товарищи, сидевшие в передовых рядах и в президиуме, отделались незначительными ушибами и контузиями.
На место взрыва вместе с другими, стремившимися оказать помощь пострадавшим, явился почти в полном составе пленум Московского Совета.
Дом, в котором помещался Московский комитет партии, двухэтажный особняк бывшей графини Уваровой. Раньше здесь помещался Московский комитет и ЦК партии левых эсеров. Бомба была брошена с самой удобной и подходящей стороны – со стороны Большого Чернышевского переулка, [216]от которого дом отделяется небольшим садом. С этой же стороны дома, во втором этаже, находится тот большой зал, где происходило заседание. Преступник, прекрасно знакомый с помещением, бросив бомбу как раз в средину собрания со стороны сада, скрылся в сторону Чернышевского переулка через единственную калитку, которая оказалась выбитой.
Жуткую картину разрушения представляет этот дом после взрыва. Фасадная часть дома, выходящая в Леонтьевский переулок, сравнительно мало пострадала, хотя и здесь выбиты все стекла, местами вырваны рамы, сорваны двери и у наружной стены дома целые кучи мелкого битого стекла. Сравнительно мало пострадала широкая лестница, ведущая из фасадного вестибюля наверх, но зато в задней половине дома наверху почти ничего не осталось целым. В полу большого зала бомба пробила громадную брешь, аршина 4 в ширину. Какова была сила взрыва, можно судить по тому, что в полу оказались переломленными 2 толстые балки по Ѕ аршина в квадрате. Вся задняя часть дома вывалена в сад вместе с отброшенной туда железной крышей. В саду – громадные куски железа и груды разных обломков, отброшенные почти до самой задней стены сада. Все говорит за то, что была брошена бомба неимоверно разрушительной силы, и двойной удар объясняется очевидцами тем, что бомба взорвалась не сразу. Сначала раздался треск ударника, после чего послышалось шипение как бы горючих веществ, и между ударом ударника и взрывом бомбы прошло 30–40 секунд.
Еще накануне тела погибших товарищей были перенесены из Московского Совета и больниц в Дом союзов. Среди огромного зала с декорированными красным и черным колоннами на специальном возвышении утопали в цветах и венках 9 цинковых гробов. Вокруг них неподвижно выстроился со знаменами в руках почетный караул из рабочих и красноармейцев. Все люстры, канделябры и свечи были зажжены. До поздней ночи приходили в зал отдать последний долг павшим товарищам.
28 сентября одна за другой с музыкой и знаменами стали подходить, согласно намеченному плану, рабочие организации, представители районов и воинские части. Надписи на знаменах ярко иллюстрируют настроение московского пролетариата в тот момент:
«Ваша мученическая смерть – призыв к расправе с контрреволюционерами!»
«Ваш вызов принимаем, да здравствует беспощадный красный террор!»
«Бурлацкая душа скорбит о вашей смерти, бурлацкие сердца убийцам не простят!»
«Не будем плакать об убитых, тесней сомкнем свои ряды!»
«Вас убили из-за угла, мы победим открыто!»
С раннего утра Колонный зал постепенно наполнился родственниками, знакомыми и товарищами, пришедшими проститься с погибшими. Присутствовали представители ВЦИК, РКП, Московского Совета и многих других организаций, среди них тт. Калинин, Троцкий, Каменев, Покровский, Бонч-Бруевич и многие другие.
От Дома союзов до самой Красной площади растянулась процессия. Впереди гробов несли бесчисленное множество венков, за гробами потянулись родственники, затем представители ВЦИК,
Совнаркома, ЦК РКП, Московского Совета, а дальше – нескончаемое число рабочих организаций.
Стройными рядами выстроились представители всех военных курсов и всех частей Московского гарнизона.
Гробы с телами мучеников за коммунизм были опущены в обшую братскую могилу, после чего выступил с речами ряд ораторов: тт. Каменев, Троцкий, Калинин, Зиновьев, Мясников, Балабанова и Садуль.
По случаю гнусного убийства во всех районах Москвы были устроены митинги, на которых были вынесены резолюции протеста против покушения на лучших представителей московского и всероссийского пролетариата, с выражением соболезнования ЦК и МК РКП. Телеграммы и целый ряд резолюций были получены также с фронтов и из провинций, в которых красноармейцы и рабочие выразили глубокую скорбь по утрате стойких борцов за социализм, призывая к красному террору, клянясь за каждую голову наших вождей снять тысячи вражеских голов.
Настроение – смелое и твердое, взгляд – бодрый и уверенный, сердце, полное ненависти к врагам, рука, крепко сжатая для сокрушительного удара, – вот результат подлого проявления бессильной злобы и остервенения белогвардейцев и их сознательных и бессознательных пособников.
СВЕДЕНИЯ О ТОВАРИЩАХ, УБИТЫХ ПРИ ВЗРЫВЕ 25 СЕНТЯБРЯ 1919 ГОДА
1. ВОЛКОВА МАРИЯ, СОТРУДНИЦА ГУБКОМА РКП. Скончалась 29 сентября от ран.
Работала с ранних лет на фабрике Прохоровской мануфактуры. В 1918 году вступила в партию коммунистов. Приехавши в мае 1919 года с Восточного фронта, где пробыла 6 месяцев, она была делегирована в Центральную партийную школу, [217]где мечтала подготовиться к партийной работе, но 25 сентября была тяжело ранена в обе ноги, в левую руку, потеряла левый глаз, получила сильную контузию, осложнившуюся воспалением легких, печени и мозга. Находясь в больнице, она говорила: «Это пустяки, я скоро поправлюсь и с одним глазом еще злее буду преследовать белогвардейцев!»
2. ИГНАТОВА ИРИНА МАТВЕЕВНА, РАБОТНИЦА ХАМОВНИЧЕСКОГО РАЙОНА РКП.
Тов. Игнатова работала в красильне Лямина, затем в нескольких местах прислугой. В период войны она поступила кондуктором трамвая. Во время переворота 17-гогода, в октябрьские дни, она работала на улице, не спала по ночам и тогда же вошла в партию большевиков. Последнее время она отдала себя целиком работе среди женщин.
Работала с ранних лет на фабрике Прохоровской мануфактуры. В 1918 году вступила в партию коммунистов. Приехавши в мае 1919 года с Восточного фронта, где пробыла 6 месяцев, она была делегирована в Центральную партийную школу, [217]где мечтала подготовиться к партийной работе, но 25 сентября была тяжело ранена в обе ноги, в левую руку, потеряла левый глаз, получила сильную контузию, осложнившуюся воспалением легких, печени и мозга. Находясь в больнице, она говорила: «Это пустяки, я скоро поправлюсь и с одним глазом еще злее буду преследовать белогвардейцев!»
2. ИГНАТОВА ИРИНА МАТВЕЕВНА, РАБОТНИЦА ХАМОВНИЧЕСКОГО РАЙОНА РКП.
Тов. Игнатова работала в красильне Лямина, затем в нескольких местах прислугой. В период войны она поступила кондуктором трамвая. Во время переворота 17-гогода, в октябрьские дни, она работала на улице, не спала по ночам и тогда же вошла в партию большевиков. Последнее время она отдала себя целиком работе среди женщин.