Страница:
[65]прошла в обмене мнений и информации. К последней, между прочим, относились осведомительные сообщения Д. М. Щепкина и Леонтьева о «контактных» совещаниях, происходивших у Кусковой по инициативе ее и Прокоповича, где участвовали главным образом меньшевики оборонческого типа (Кускова, Прокопович), затем бывшие эсеры и энесы – Семен Маслов, Зельгейм, Беркенгейм, Коробов. Происходил там также обмен мнений, взглядов, то есть создана была политическая говорильня, причем в одном заседании Леонтьев выразился, что они «выздоравливают», даже идут на диктатуру. К тому времени (а это время также совпадает с временем опубликования радио о конференции на Принцевых островах) относится образование новой организации – «Тактического центра»*.
[66]В одном из заседаний СОД Леонтьев и Д. М. Щепкин заявили, что НЦ и «Союз возрождения» в конце концов сознают необходимость каким-то образом установить взаимодействие между собою, что возникает мысль создания механического объединения этих трех организаций с сохранением автономности каждой из них, и испросили согласие СОД на соответствующие переговоры. О НЦ в СОД было представление: это был синоним остатков кадетской партии; когда же один из участников спросил, что представляет собою СВ, Леонтьев ответил, что, по его мнению, это почти пустое место, что там имеется несколько человек из бывших народных социалистов.
Переговоры, как всегда в этих случаях, несомненно, затянулись бы надолго, если бы не два обстоятельства: радио о созыве конференции на Принцевых островах поставило перед московскими политическими организациями вопрос о необходимости совместного выступления, дабы выявить Антанте мнение не отдельных партий и групп, а всей «русской общественности». С другой стороны, в следующем заседании СОД, докладывая о ходе переговоров, Леонтьев указал, что на объединении в той или иной форме настаивает «военная группа». На вопрос одного из участников, что это за военная группа, Леонтьев ответил коротко и уклончиво: «Там при НЦ имеется что-то, очевидно, соответствующие переговоры. О НЦ в СОД было представление Антанты».
Затем с проектом образования «Тактического центра» выступил Котляревский, специально для этого приехавший. Проект его, очевидно, уже обсуждался в НЦ и представлял три пункта, трактовавшие о том, что СОД, НЦ и СВ создают такое-то объединение для совместного выявления своего отношения к крупнейшим политическим вопросам, в одинаковом понимании необходимости отказаться от разногласий перед лицом общего врага (то есть Советской власти). Редакция была СОД признана приемлемою.
Здесь необходимо упомянуть об отношении правых к ТЦ. Вхождение их туда представлялось СОД очень желательным с целью усилить правый элемент и ослабить влияние СВ. Переговоры от имени правых вел Леонтьев *; [67]но непримиримость правых, с одной стороны, и выдвинутая ими кандидатура Роговича, признанная представителями НЦ и СВ абсолютно неприемлемою, помешали правым войти в ТЦ. Обстоятельству этому, впрочем, не было придано особого значения благодаря постоянному присутствию «для контакта» в СОД представителя их Л. Л. Кисловского.
Таким образом, ТЦ образовался в следующем составе: от НЦ – Н. Н. Щепкин (он же председатель) и Герасимов, от СОД – Д. М. Щепкин и Леонтьев, от СВ – Мельгунов **. [68]Заместителем Герасимова был С. Е. Трубецкой.
Образование ТЦ поставило СОД по отношению к нему в положение приблизительно одинаковое тому, которое наблюдалось в 1918 году по отношению к ПЦ, с тою только, пожалуй, разницею, что СОД сохранил несколько большую самостоятельность. ТЦ – подобно ПЦ оказался организацией актуальной, СОД оставался политической базою, он давал Леонтьеву и Д. М. Щепкину свое мнение по вопросам общеполитического значения, но активности не имел. За все время совместного существования ТЦ и СОД их сношения определяются четырьмя вопросами: декларацией в ответ на предложение Антанты образовать на Принцевых островах конференцию; запиской о современном состоянии России при Советской власти, которую предполагалось отправить за границу; декларацией, определяющей отношение московских политических групп к системе управления, долженствовавшей применяться Колчаком при наступлении из Сибири в глубь России, и принципиальным заключением по внесенному Леонтьевым вопросу об отношении к вооруженному выступлению в Москве.
Когда возник вопрос о Принцевых островах, СОД прежде всего полагал необходимым послать представителей от всех трех объединений, но краткость времени и затруднительность выезда за границу тут же заставили отказаться от этой мысли. Тогда решено было составить декларацию, «Совет» дал свой текст и обсуждал принесенный Д. М. Щепкиным проект НЦ и СВ. В следующем заседании СОД дал свое согласие на новый согласительный текст, выработанный в ТЦ, не признававший никакого соглашения с Советской властью и призывавший Антанту оказать вооруженную и материальную силу борющимся на окраинах против Советской власти армиям.
Когда выяснилось, что конференция на Принцевых островах не состоится, в СОД возникла мысль информировать заграницу о действительном положении вещей в Советской России. Было предположено составить записку, характеризующую все стороны государственной и общественной жизни страны *. [69]Общую часть о Советской Конституции и власти, а также о дифференциации политических групп после Октябрьской революции написал Н. Н. Виноградский, финансовую и экономическую сторону – С. Д. Урусов, аграрный вопрос и крестьянство – Стемпковский, народное образование – Муралевич. Записка была написана и обсуждалась в марте и первой половине апреля 1919 года. О намерении СОД информировать заграницу таким путем Д. М. Щепкиным и Леонтьевым был поставлен в известность ТЦ, причем НЦ и СВ ввиду начатой СОД уже работы соглашались, чтобы она была им доведена до конца и затем уже подвергалась обсуждению в ТЦ. Позднее Леонтьев докладывал СОД, что записка принята ТЦ с небольшими лишь изменениями.
В конце марта (во всяком случае, до пасхи) состоялось заседание СОД, на которое Леонтьевым были приведены некий Азаревич, приехавший из Сибири, а также приехавший из Сибири офицер и прибывший с юга Хартулари. На этом совещании присутствовал также С. А. Морозов. Это совпадало с первыми успехами Колчака. Приехавшие сделали подробные доклады о положении дел на окраинах; кратким докладам о военном положении они противопоставляли подробные данные, характеризующие общее политическое положение, каковые наиболее интересовали СОД, и отвечали на задаваемые им из этой области вопросы. Сибирские представители определяли положение Колчака чрезвычайно устойчивым как в военном, так и политическом отношениях (благоприятное отношение к нему крестьян и рабочих, овации во время предшествовавшей поездки на фронт). Однако состав правительства Колчака, состоявший в значительной мере из социалистов, и отношение его к органам самоуправления, избранным по законам 1917 года с небольшими отступлениями, вызвали в СОД разочарование; признавалось, что по мере продвижения за Урал органы самоуправления восстанавливать на первое время нельзя.
Представитель Юга дал характеристику общего там положения и указал, что на активность Добровольческой армии рассчитывать нельзя: она может лишь оттягивать советские силы, этим облегчать продвижение Колчака, что она по мере сил и делает. На заданный одним из членов СОД вопрос, когда же можно рассчитывать на продвижение Колчака в глубь России до Москвы, приехавший из Сибири офицер ответил неопределенно и указал, что в апреле – мае предполагается мобилизация еще нескольких возрастов и что, если она пройдет так же благополучно, как предыдущая, они надеются в июне добиться решительных результатов.
Политическая информация, как сказано было, СОД не удовлетворила; он опасался, что Колчак, окруженный социалистами, хотя бы и «выздоровевшими», держит не надлежащий курс, политику, может быть, подходящую для Сибири, но неприемлемую для Европейской России. В этом заседании это, впрочем, не высказывалось, но в следующем заседании вопрос подвергся подробному обсуждению и признано было необходимым послать декларацию о том, как в Москве понимают строй, долженствующий быть установленным на местах немедленно после освобождения их от Советской власти.
Для того же, чтобы декларация эта имела больше веса, Леонтьеву и Д. М. Щепкину поручено было сговориться с другими группами, то есть внести вопрос в ТЦ. Обсуждение проекта декларации в ТЦ затруднилось благодаря непримиримому отношению СВ к тексту СОД в части, касающейся аграрного вопроса, и здесь пришлось уступить с тем, что формулировка сделана была в довольно неопределенных выражениях. По остальным же пунктам, как-то: военной диктатуре до Национального собрания (без упоминания, однако, состава его и порядка собрания) – возражений со стороны СВ не было.
Тут же в СОД было предложено примкнуть правым, но одно упоминание о Национальном собрании и формулировка аграрного вопроса заставили Кисловского тут же наотрез отказаться от этого.
Обсуждение этой декларации относится к апрелю. После этого в СОД наступило затишье, заседания его стали созываться реже. Лишь в мае или в июне в одном заседании Леонтьев заявил, что хочет знать мнение «Совета» по одному вопросу, подлежащему обсуждению в ТЦ, – принципиальное отношение «Совета» к внутреннему перевороту (вооруженному выступлению) в Москве.
Прения были очень короткие, и все присутствующие единогласно признали в принципе несвоевременность такого выступления, даже если оно в самой Москве имело бы успех, ввиду отдаленности Колчака и Деникина и совершенной неизвестности о том, входило ли бы такое действие в их планы и намерения.
В это же приблизительно время Леонтьев поручил Виноградскому вновь обдумать вопрос о первых шагах новой власти в Москве в случае падения Советской власти, отнюдь не считаясь с тем, каким образом эта власть возникла, а имея в виду совершившееся событие. Он предложил предусмотреть опять вопрос о полиции и т. д. Такая записка была составлена; она имела в виду также отношение к обществам, собраниям, профессиональным союзам, домовым комитетам, правительственным учреждениям; однако в СОД она не обсуждалась и была внесена Леонтьевым непосредственно в «Такт, центр».
Летние месяцы затем прошли в затишье. СОД иногда собирался для «обмена мнений» и «информации», которую обыкновенно делали Леонтьев и Кисловский; последние никогда не указывали источников получаемых сведений; самые же сведения подчас носили самый фантастический характер, например указания на появление в Финском заливе эскадры из 120 с чем-то вымпелов, сосредоточение в июне – июле на западной границе 14 германских дивизий под командой Гинденбурга (сообщения Кисловского), пересуды о воображаемых силах Колчака и Деникина, определяемых в различных, достигавших громадной амплитуды цифрах, предположения о причинах отхода Колчака от Самары («крупный стратегический маневр»?), о положении в оккупированных Деникиным местностях, внушавшем СОД большие опасения ввиду непрекращавшихся слухов о неумении организовать управление и промышленность, о неосторожном разрешении аграрного вопроса, наконец, о грабежах, чинимых солдатами и даже офицерами, считавшими себя вершителями судеб и хозяевами положения. Последнее заседание СОД состоялось в конце июня 1919 года, как это по крайней мере известно автору; после ареста Н. Н. Щепкина он больше не собирался.
Н. Виноградский
ИСТОРИЯ «СОЮЗА ВОЗРОЖДЕНИЯ РОССИИ»
І
Переговоры, как всегда в этих случаях, несомненно, затянулись бы надолго, если бы не два обстоятельства: радио о созыве конференции на Принцевых островах поставило перед московскими политическими организациями вопрос о необходимости совместного выступления, дабы выявить Антанте мнение не отдельных партий и групп, а всей «русской общественности». С другой стороны, в следующем заседании СОД, докладывая о ходе переговоров, Леонтьев указал, что на объединении в той или иной форме настаивает «военная группа». На вопрос одного из участников, что это за военная группа, Леонтьев ответил коротко и уклончиво: «Там при НЦ имеется что-то, очевидно, соответствующие переговоры. О НЦ в СОД было представление Антанты».
Затем с проектом образования «Тактического центра» выступил Котляревский, специально для этого приехавший. Проект его, очевидно, уже обсуждался в НЦ и представлял три пункта, трактовавшие о том, что СОД, НЦ и СВ создают такое-то объединение для совместного выявления своего отношения к крупнейшим политическим вопросам, в одинаковом понимании необходимости отказаться от разногласий перед лицом общего врага (то есть Советской власти). Редакция была СОД признана приемлемою.
Здесь необходимо упомянуть об отношении правых к ТЦ. Вхождение их туда представлялось СОД очень желательным с целью усилить правый элемент и ослабить влияние СВ. Переговоры от имени правых вел Леонтьев *; [67]но непримиримость правых, с одной стороны, и выдвинутая ими кандидатура Роговича, признанная представителями НЦ и СВ абсолютно неприемлемою, помешали правым войти в ТЦ. Обстоятельству этому, впрочем, не было придано особого значения благодаря постоянному присутствию «для контакта» в СОД представителя их Л. Л. Кисловского.
Таким образом, ТЦ образовался в следующем составе: от НЦ – Н. Н. Щепкин (он же председатель) и Герасимов, от СОД – Д. М. Щепкин и Леонтьев, от СВ – Мельгунов **. [68]Заместителем Герасимова был С. Е. Трубецкой.
Образование ТЦ поставило СОД по отношению к нему в положение приблизительно одинаковое тому, которое наблюдалось в 1918 году по отношению к ПЦ, с тою только, пожалуй, разницею, что СОД сохранил несколько большую самостоятельность. ТЦ – подобно ПЦ оказался организацией актуальной, СОД оставался политической базою, он давал Леонтьеву и Д. М. Щепкину свое мнение по вопросам общеполитического значения, но активности не имел. За все время совместного существования ТЦ и СОД их сношения определяются четырьмя вопросами: декларацией в ответ на предложение Антанты образовать на Принцевых островах конференцию; запиской о современном состоянии России при Советской власти, которую предполагалось отправить за границу; декларацией, определяющей отношение московских политических групп к системе управления, долженствовавшей применяться Колчаком при наступлении из Сибири в глубь России, и принципиальным заключением по внесенному Леонтьевым вопросу об отношении к вооруженному выступлению в Москве.
Когда возник вопрос о Принцевых островах, СОД прежде всего полагал необходимым послать представителей от всех трех объединений, но краткость времени и затруднительность выезда за границу тут же заставили отказаться от этой мысли. Тогда решено было составить декларацию, «Совет» дал свой текст и обсуждал принесенный Д. М. Щепкиным проект НЦ и СВ. В следующем заседании СОД дал свое согласие на новый согласительный текст, выработанный в ТЦ, не признававший никакого соглашения с Советской властью и призывавший Антанту оказать вооруженную и материальную силу борющимся на окраинах против Советской власти армиям.
Когда выяснилось, что конференция на Принцевых островах не состоится, в СОД возникла мысль информировать заграницу о действительном положении вещей в Советской России. Было предположено составить записку, характеризующую все стороны государственной и общественной жизни страны *. [69]Общую часть о Советской Конституции и власти, а также о дифференциации политических групп после Октябрьской революции написал Н. Н. Виноградский, финансовую и экономическую сторону – С. Д. Урусов, аграрный вопрос и крестьянство – Стемпковский, народное образование – Муралевич. Записка была написана и обсуждалась в марте и первой половине апреля 1919 года. О намерении СОД информировать заграницу таким путем Д. М. Щепкиным и Леонтьевым был поставлен в известность ТЦ, причем НЦ и СВ ввиду начатой СОД уже работы соглашались, чтобы она была им доведена до конца и затем уже подвергалась обсуждению в ТЦ. Позднее Леонтьев докладывал СОД, что записка принята ТЦ с небольшими лишь изменениями.
В конце марта (во всяком случае, до пасхи) состоялось заседание СОД, на которое Леонтьевым были приведены некий Азаревич, приехавший из Сибири, а также приехавший из Сибири офицер и прибывший с юга Хартулари. На этом совещании присутствовал также С. А. Морозов. Это совпадало с первыми успехами Колчака. Приехавшие сделали подробные доклады о положении дел на окраинах; кратким докладам о военном положении они противопоставляли подробные данные, характеризующие общее политическое положение, каковые наиболее интересовали СОД, и отвечали на задаваемые им из этой области вопросы. Сибирские представители определяли положение Колчака чрезвычайно устойчивым как в военном, так и политическом отношениях (благоприятное отношение к нему крестьян и рабочих, овации во время предшествовавшей поездки на фронт). Однако состав правительства Колчака, состоявший в значительной мере из социалистов, и отношение его к органам самоуправления, избранным по законам 1917 года с небольшими отступлениями, вызвали в СОД разочарование; признавалось, что по мере продвижения за Урал органы самоуправления восстанавливать на первое время нельзя.
Представитель Юга дал характеристику общего там положения и указал, что на активность Добровольческой армии рассчитывать нельзя: она может лишь оттягивать советские силы, этим облегчать продвижение Колчака, что она по мере сил и делает. На заданный одним из членов СОД вопрос, когда же можно рассчитывать на продвижение Колчака в глубь России до Москвы, приехавший из Сибири офицер ответил неопределенно и указал, что в апреле – мае предполагается мобилизация еще нескольких возрастов и что, если она пройдет так же благополучно, как предыдущая, они надеются в июне добиться решительных результатов.
Политическая информация, как сказано было, СОД не удовлетворила; он опасался, что Колчак, окруженный социалистами, хотя бы и «выздоровевшими», держит не надлежащий курс, политику, может быть, подходящую для Сибири, но неприемлемую для Европейской России. В этом заседании это, впрочем, не высказывалось, но в следующем заседании вопрос подвергся подробному обсуждению и признано было необходимым послать декларацию о том, как в Москве понимают строй, долженствующий быть установленным на местах немедленно после освобождения их от Советской власти.
Для того же, чтобы декларация эта имела больше веса, Леонтьеву и Д. М. Щепкину поручено было сговориться с другими группами, то есть внести вопрос в ТЦ. Обсуждение проекта декларации в ТЦ затруднилось благодаря непримиримому отношению СВ к тексту СОД в части, касающейся аграрного вопроса, и здесь пришлось уступить с тем, что формулировка сделана была в довольно неопределенных выражениях. По остальным же пунктам, как-то: военной диктатуре до Национального собрания (без упоминания, однако, состава его и порядка собрания) – возражений со стороны СВ не было.
Тут же в СОД было предложено примкнуть правым, но одно упоминание о Национальном собрании и формулировка аграрного вопроса заставили Кисловского тут же наотрез отказаться от этого.
Обсуждение этой декларации относится к апрелю. После этого в СОД наступило затишье, заседания его стали созываться реже. Лишь в мае или в июне в одном заседании Леонтьев заявил, что хочет знать мнение «Совета» по одному вопросу, подлежащему обсуждению в ТЦ, – принципиальное отношение «Совета» к внутреннему перевороту (вооруженному выступлению) в Москве.
Прения были очень короткие, и все присутствующие единогласно признали в принципе несвоевременность такого выступления, даже если оно в самой Москве имело бы успех, ввиду отдаленности Колчака и Деникина и совершенной неизвестности о том, входило ли бы такое действие в их планы и намерения.
В это же приблизительно время Леонтьев поручил Виноградскому вновь обдумать вопрос о первых шагах новой власти в Москве в случае падения Советской власти, отнюдь не считаясь с тем, каким образом эта власть возникла, а имея в виду совершившееся событие. Он предложил предусмотреть опять вопрос о полиции и т. д. Такая записка была составлена; она имела в виду также отношение к обществам, собраниям, профессиональным союзам, домовым комитетам, правительственным учреждениям; однако в СОД она не обсуждалась и была внесена Леонтьевым непосредственно в «Такт, центр».
Летние месяцы затем прошли в затишье. СОД иногда собирался для «обмена мнений» и «информации», которую обыкновенно делали Леонтьев и Кисловский; последние никогда не указывали источников получаемых сведений; самые же сведения подчас носили самый фантастический характер, например указания на появление в Финском заливе эскадры из 120 с чем-то вымпелов, сосредоточение в июне – июле на западной границе 14 германских дивизий под командой Гинденбурга (сообщения Кисловского), пересуды о воображаемых силах Колчака и Деникина, определяемых в различных, достигавших громадной амплитуды цифрах, предположения о причинах отхода Колчака от Самары («крупный стратегический маневр»?), о положении в оккупированных Деникиным местностях, внушавшем СОД большие опасения ввиду непрекращавшихся слухов о неумении организовать управление и промышленность, о неосторожном разрешении аграрного вопроса, наконец, о грабежах, чинимых солдатами и даже офицерами, считавшими себя вершителями судеб и хозяевами положения. Последнее заседание СОД состоялось в конце июня 1919 года, как это по крайней мере известно автору; после ареста Н. Н. Щепкина он больше не собирался.
Н. Виноградский
ИСТОРИЯ «СОЮЗА ВОЗРОЖДЕНИЯ РОССИИ»
СПРАВКА С. П. МЕЛЬГУНОВА
І
«Союз возрождения России» возник приблизительно в мае 1918 года. Его возникновению предшествовала попытка устроить официальное соглашение всех антисоветских политических партий для выработки единой программы действий. Попытка эта была сделана по инициативе народных социалистов. Первоначально было устроено совещание представителей Центральных Комитетов народных социалистов и социалистов-революционеров. Затем аналогичное же совещание Центральных Комитетов энесов и кадетов. Марксистские группы были оставлены пока в стороне в предположении, что с «Единством» сговориться будет легко, так как точки зрения на политические воззрения были довольно общи у народных социалистов и в «Единстве». С меньшевиками же, как с партией, нам, то есть народным социалистам, казалось, сговориться будет трудно при разности точек зрения в самой их партии. Думалось, что в случае сговора с социал-революционерами легче будет найти общий язык и с меньшевистскими партиями. С меньшевиками были лишь частные совещания.
Но указанные совещания представителей Центральных Комитетов показали невозможность установить ту среднюю линию, которую предположили народные социалисты: между социал-революционерами и кадетами была пропасть в виде старого Учредительного собрания. Идея объединения оказалась бесплодной. Результаты переговоров были опубликованы в 1-м номере московского «Народного слова», кажется от 11 апреля.
Я, Мельгунов, принимал в этих переговорах ближайшее участие, так как полагал, что только объединение демократических сил может вывести Россию из того тупика, куда ее заводила политика Советской власти.
После неудачи политического объединения партий нами решено было попытаться подойти к этому объединению с другого конца. Создать объединение, так сказать, персональное, то есть привлечь к тому или иному временному союзу лиц, соглашающихся встать на объединенную позицию. Так возник «Союз возрождения».
В него вошли лица, принадлежащие к партиям социал-революционеров, народных социалистов и народной свободы. Представителей с.-д. меньшевиков, насколько мне известно, не было в организации, по крайней мере на первых порах.
«Союз возрождения» по идее своей не должен был представлять непосредственно действующей организации, а тем более организации, имеющей какие-либо разветвления. Здесь должна была вырабатываться точка зрения, а затем член «Союза» должен был пытаться эти точки зрения проводить в своих партиях. Насколько мне известно, с.-р., входившие первоначально в «Союз», входили без санкции на это своей партии. Центральный Комитет к.-д. был осведомлен о лицах его партии, вошедших в «Союз»; что же касается нар. соц., то представители были уполномочены Центральным Комитетом, а именно: Чайковский, Мякотин, Пешехонов и Титов.
Организации был придан столь конспиративный характер, что, осведомляя Центральный Комитет о точках зрения, возникающих в «Союзе», и фильтруя их в своей уже среде, представители нар. соц. не сообщали поименно, кто из лиц других партий участвует в «Союзе». Я, Мельгунов, отрицательно относился к этой конспирации, так как полагал, что при тех задачах, которые должен был себе поставить «Союз», получить реальные результаты можно было только при широкой общественной агитации.
Задачи «Союза» были: объединить всех тех, которые не признавали Брестского мира, всех тех, кто отстаивал единство России и стоял на демократической платформе; попытаться создать новый фронт при содействии союзников для борьбы с немцами. Задача «Союза» заключалась в агитации против той немецкой ориентации, которая определенно стала замечаться в некоторых общественных кругах, а равно и против Брестского мира. «Союз» должен был повести агитацию за создание новой государственной власти за пределами территории Советской России, новой армии, куда звать всех не желавших примириться с немецким ярмом, – другим словом, создать широкое национальное движение. Мы все решительно были против назначенного выступления в самой Советской России.
Я участвовал ближайшим образом лишь в продолжавшихся от времени до времени частных совещаниях представителей различных партийных группировок, разделявших платформу «Союза». Здесь участвовали представители всех партий включительно до к.-д. Выяснились основные точки зрения по вопросам организации государственной власти и по вопросу земельному. Но это не были заседания «Союза», который не выходил из рамок весьма узкого круга людей. Это было летом 1918 года.
Для нас, разделявших точку зрения «Союза», ясно было, что немцы скоро станут хозяевами положения в России. И это было бы, если бы не последовал неожиданный разгром военной Германии, а за ним – революция: пример Украины был налицо.
Обсуждая вопрос о создании государственной власти, «Союз» выработал форму создания директории, и делегаты его были посланы в Сибирь, где, казалось, около Сибирской областной думы создается нечто государственное и патриотическое настроение. [70]В Москве, насколько мне известно, был намечен и персональный состав директории. События, бывшие на Востоке в связи с Самарским правительством, Уфимским совещанием и т. д., известны. Осуществление идей создания директории провалилось. Никто из нар. соц. фактически до Сибири и не доходил.
С отъездом делегатов «Союз возрождения», как таковой, в сущности, перестал существовать в Москве. Партия народных социалистов лишилась в сентябре возможности открытого существования; большинство активных ее членов разъехались. Остались только отдельные ее представители, по существу своему мало пригодные для деятельности конспиративной, неизбежной при создавшихся политических условиях.
Что же касается до меня лично, то сентябрь – ноябрь с небольшим перерывом я сидел в тюрьме. При той общественной прострации, которая наблюдалась под влиянием террора, никакой политической работы, в сущности, вести нельзя было, и партия наша, можно сказать, вполне бездействовала. Мы не имели никакой информации от наших товарищей и только весной, по приезде А. Д. Бородулина, узнали, где они и что они думают.
До нас доходили слухи о колчаковском перевороте; при этих условиях мы тщательно избегали определить свою позицию и ждали прежде всего сообщений о фактах.
В целях информации и выявления общих точек зрения мы возобновили до некоторой степени прежнюю работу «Союза возрождения» и стали собираться вновь, пригласив с.-д. «Единства». Ни я, ни Карачевский не были уполномочены кем-либо. Никаких организаций, а тем более военных, мы не создавали. [71]Мы считали вредными всякого рода партизанские выступления, полагая, что время карбонарских заговоров прошло.
Я считаю необходимым усиленно подчеркнуть это.
Были попытки наметить программу возможного в будущем демократического союза, но из этой попытки ничего не вышло. (Те 4 пункта, на которых создавался «Союз возрождения», конечно, были недостаточны, тем более что при новой конъюнктуре отпадала Германия.)
Преимущественно мы занимались обсуждением той записки, которую предполагается подать Бернской делегации, [72]
Через Н. Н. Щепкина мы вошли в сношение с так называемым «Национальным центром», с организацией которого были весьма мало знакомы. Никто из социалистов, конечно, в «Национальный центр» не входил. Мотивами для такого рода сношений были следующие.
Приехавший с юга Бородулин нарисовал нам крайне мрачную картину Добровольческой армии, особенно ее верхов, прозванных там «Звездной палатой». Ясно было из его доклада, что оттуда ждать здоровое государственное начало не приходится. Полученные нами из Одессы газеты давали подробные сообщения о деятельности товарищей на Юге. Попытки их найти путь согласия между «Союзом возрождения» и «Национальным центром», так называемым Государственным объединением и «Земским городским бюро» [73]– вновь не увенчались успехом, наткнувшись на препоны в виде земельного вопроса и организации государственной власти. «Национальный центр» и Государственное объединение стояли на точке зрения необходимости военной диктатуры, с чем наши товарищи не могли согласиться. Обсудить те же вопросы и в Москве мы считали крайне целесообразным. На этой почве и возникли наши сношения с «Национальным центром».
О первом таком совещании, вероятно, и говорит С. А. Котляревский. Наиболее крайних взглядов держался Карачевский, – показывает Котляревский. Да, В. В. Волк-Карачевский высказался решительно против какой-нибудь диктатуры, вспоминая роль Кавеньяка и Мак-Магона [74]во Франции. Мою позицию Котляревский характеризует как более правую. Я считал невозможным высказаться против диктатуры в данный момент, когда мы не знаем, что делается у Колчака. Мотивировал тем, что диктаторов не создают, а они появляются сами. Их не признают, а они заставляют себя признать. Нам придется считаться с фактом. И, если факт будет налицо, наша задача, чтобы та или иная диктатура считалась с общественным мнением. До нас доходили сведения, что в правительстве Колчака находятся социалисты и «кооператоры». При таких условиях осуждения колчаковского переворота необсуждение конкретных условий, по моему мнению, было бы неправильно – мы в то время не знали о тех реакционных течениях, которые возобладали у Колчака.
Я всегда полагал своим долгом считаться с фактом и, учитывая уже совершившееся, определять тактическую позицию. Так и в октябре 1919 года при всем моем крайне враждебном, конечно, отношении к большевистскому перевороту я выступил в меньшевистском «Вперед» [75]с открытым письмом с призывом пойти на тот или иной компромисс. Для меня невозможны никакие соглашения лишь с тем, кто осуществляет террор, и красный, и белый – все равно.
Моя главная цель на указанном совещании была уведомить членов «Национального центра» не высказываться определенно за диктатуру, так как подобное осведомление нового Омского правительства [76]о мнениях некоторых общественных кругов Москвы могло бы только поддерживать авторитет правого течения Омского правительства. Цель моя была достигнута, так как в неофициальной резолюции совещания вопрос о диктатуре был обойден – следовательно, «Национальному центру» пришлось пойти на уступки.
Затем мне казалось, что расходиться в Москве из-за вопросов об образовании государственной власти где-то еще очень далеко от Советской России означало делить шкуру не убитого еще медведя. Неизвестно было, не будет ли правительство Колчака политической авантюрой. Мне казалось более важным обсудить ту социальную платформу, на которой мы можем сойтись, ибо здесь труднее всего было сговориться социалисту с представителями иного, так называемого буржуазного миросозерцания. Между тем без такого соглашения не мыслилось национальное единство. Отход демократии от более правых групп означал бы непременную реакцию в будущем. На юге это произошло.
Мы знали, что у «Национального центра» есть некоторые проекты государственного устройства в будущем. Мне казалось в высшей степени целесообразным обсудить их, дабы на реальных вещах выяснить свои разногласия и попытаться, если возможно, найти будущую позицию. Как показало совещание на Юге, это именно и было самое трудное.
Таким образом, выяснилась возможность некоторого контакта, по крайней мере, временного с «Национальным центром», если не в сфере действия, то в сфере переговоров. Мне представлялось крайне важным, так как те или иные уступки более правых элементов обязывали их, конечно, только до некоторой степени, в будущем (это мы прекрасно понимали – все дело было бы в силе демократии). Такое моральное обязательство связывало более или менее авторитетную группу, которой в случае изменения политических условий предоставлялось играть значительную роль, по всей видимости.
В это время Колчак становился реальной силой. Шло его головокружительное наступление. Происходило как бы признание его «верховным правителем» Антантой и подчинение ему Деникина. Мы хотели по этому вопросу скорее договориться с людьми из «Национального центра». Кажется, было еще одно или два аналогичных совещаний – хорошо не помню. Но, в сущности, мы никаких проектов не обсуждали и даже не стали вырабатывать какой-либо общей декларации.
Представителем «Национального центра» было признано опасным устройство таких больших собраний и было предложено делегировать от каждой группы по два человека, причем было предложено пригласить представителей бывшего «Совета общественных деятелей», державшегося точки зрения государственного объединения на юге. Отсюда и появилась та «шестерка», которая действительно фигурирует в показаниях, как «Тактический центр» – наименование совершенно неправильное.
Предполагалось, что представители групп будут здесь передавать точки зрения своих групп для осведомления и для передачи на обсуждение групп. Никаких решений здесь принимаемо не могло быть, да и фактически не принималось. Все сводилось, в сущности, к информации, так как и в данном случае тезисов социальных, экономических почти не обсуждалось. Я, впрочем, редко бывал, так как с апреля, говоря языком римлян, стал уходить в частную жизнь по причинам:
1) Три раза сидел уже в тюрьме – и мне надо было уезжать из Советской России, если я хотел заниматься политикой, так как был слишком на виду у ЧК. Но уезжать я не хотел, так как слишком органически был связан здесь делами, которые я в течение длительных дней создавал («Голос минувшего», [77]«Задруга», свой архив), не видя себе применения на Юге, где «Звездная палата» решительно брала верх (например, расстрелян мой товарищ С. И. Ладинский), и, наконец, заканчивал большую историческую работу по эпохе Александра I;
Но указанные совещания представителей Центральных Комитетов показали невозможность установить ту среднюю линию, которую предположили народные социалисты: между социал-революционерами и кадетами была пропасть в виде старого Учредительного собрания. Идея объединения оказалась бесплодной. Результаты переговоров были опубликованы в 1-м номере московского «Народного слова», кажется от 11 апреля.
Я, Мельгунов, принимал в этих переговорах ближайшее участие, так как полагал, что только объединение демократических сил может вывести Россию из того тупика, куда ее заводила политика Советской власти.
После неудачи политического объединения партий нами решено было попытаться подойти к этому объединению с другого конца. Создать объединение, так сказать, персональное, то есть привлечь к тому или иному временному союзу лиц, соглашающихся встать на объединенную позицию. Так возник «Союз возрождения».
В него вошли лица, принадлежащие к партиям социал-революционеров, народных социалистов и народной свободы. Представителей с.-д. меньшевиков, насколько мне известно, не было в организации, по крайней мере на первых порах.
«Союз возрождения» по идее своей не должен был представлять непосредственно действующей организации, а тем более организации, имеющей какие-либо разветвления. Здесь должна была вырабатываться точка зрения, а затем член «Союза» должен был пытаться эти точки зрения проводить в своих партиях. Насколько мне известно, с.-р., входившие первоначально в «Союз», входили без санкции на это своей партии. Центральный Комитет к.-д. был осведомлен о лицах его партии, вошедших в «Союз»; что же касается нар. соц., то представители были уполномочены Центральным Комитетом, а именно: Чайковский, Мякотин, Пешехонов и Титов.
Организации был придан столь конспиративный характер, что, осведомляя Центральный Комитет о точках зрения, возникающих в «Союзе», и фильтруя их в своей уже среде, представители нар. соц. не сообщали поименно, кто из лиц других партий участвует в «Союзе». Я, Мельгунов, отрицательно относился к этой конспирации, так как полагал, что при тех задачах, которые должен был себе поставить «Союз», получить реальные результаты можно было только при широкой общественной агитации.
Задачи «Союза» были: объединить всех тех, которые не признавали Брестского мира, всех тех, кто отстаивал единство России и стоял на демократической платформе; попытаться создать новый фронт при содействии союзников для борьбы с немцами. Задача «Союза» заключалась в агитации против той немецкой ориентации, которая определенно стала замечаться в некоторых общественных кругах, а равно и против Брестского мира. «Союз» должен был повести агитацию за создание новой государственной власти за пределами территории Советской России, новой армии, куда звать всех не желавших примириться с немецким ярмом, – другим словом, создать широкое национальное движение. Мы все решительно были против назначенного выступления в самой Советской России.
Я участвовал ближайшим образом лишь в продолжавшихся от времени до времени частных совещаниях представителей различных партийных группировок, разделявших платформу «Союза». Здесь участвовали представители всех партий включительно до к.-д. Выяснились основные точки зрения по вопросам организации государственной власти и по вопросу земельному. Но это не были заседания «Союза», который не выходил из рамок весьма узкого круга людей. Это было летом 1918 года.
Для нас, разделявших точку зрения «Союза», ясно было, что немцы скоро станут хозяевами положения в России. И это было бы, если бы не последовал неожиданный разгром военной Германии, а за ним – революция: пример Украины был налицо.
Обсуждая вопрос о создании государственной власти, «Союз» выработал форму создания директории, и делегаты его были посланы в Сибирь, где, казалось, около Сибирской областной думы создается нечто государственное и патриотическое настроение. [70]В Москве, насколько мне известно, был намечен и персональный состав директории. События, бывшие на Востоке в связи с Самарским правительством, Уфимским совещанием и т. д., известны. Осуществление идей создания директории провалилось. Никто из нар. соц. фактически до Сибири и не доходил.
С отъездом делегатов «Союз возрождения», как таковой, в сущности, перестал существовать в Москве. Партия народных социалистов лишилась в сентябре возможности открытого существования; большинство активных ее членов разъехались. Остались только отдельные ее представители, по существу своему мало пригодные для деятельности конспиративной, неизбежной при создавшихся политических условиях.
Что же касается до меня лично, то сентябрь – ноябрь с небольшим перерывом я сидел в тюрьме. При той общественной прострации, которая наблюдалась под влиянием террора, никакой политической работы, в сущности, вести нельзя было, и партия наша, можно сказать, вполне бездействовала. Мы не имели никакой информации от наших товарищей и только весной, по приезде А. Д. Бородулина, узнали, где они и что они думают.
До нас доходили слухи о колчаковском перевороте; при этих условиях мы тщательно избегали определить свою позицию и ждали прежде всего сообщений о фактах.
В целях информации и выявления общих точек зрения мы возобновили до некоторой степени прежнюю работу «Союза возрождения» и стали собираться вновь, пригласив с.-д. «Единства». Ни я, ни Карачевский не были уполномочены кем-либо. Никаких организаций, а тем более военных, мы не создавали. [71]Мы считали вредными всякого рода партизанские выступления, полагая, что время карбонарских заговоров прошло.
Я считаю необходимым усиленно подчеркнуть это.
Были попытки наметить программу возможного в будущем демократического союза, но из этой попытки ничего не вышло. (Те 4 пункта, на которых создавался «Союз возрождения», конечно, были недостаточны, тем более что при новой конъюнктуре отпадала Германия.)
Преимущественно мы занимались обсуждением той записки, которую предполагается подать Бернской делегации, [72]
Через Н. Н. Щепкина мы вошли в сношение с так называемым «Национальным центром», с организацией которого были весьма мало знакомы. Никто из социалистов, конечно, в «Национальный центр» не входил. Мотивами для такого рода сношений были следующие.
Приехавший с юга Бородулин нарисовал нам крайне мрачную картину Добровольческой армии, особенно ее верхов, прозванных там «Звездной палатой». Ясно было из его доклада, что оттуда ждать здоровое государственное начало не приходится. Полученные нами из Одессы газеты давали подробные сообщения о деятельности товарищей на Юге. Попытки их найти путь согласия между «Союзом возрождения» и «Национальным центром», так называемым Государственным объединением и «Земским городским бюро» [73]– вновь не увенчались успехом, наткнувшись на препоны в виде земельного вопроса и организации государственной власти. «Национальный центр» и Государственное объединение стояли на точке зрения необходимости военной диктатуры, с чем наши товарищи не могли согласиться. Обсудить те же вопросы и в Москве мы считали крайне целесообразным. На этой почве и возникли наши сношения с «Национальным центром».
О первом таком совещании, вероятно, и говорит С. А. Котляревский. Наиболее крайних взглядов держался Карачевский, – показывает Котляревский. Да, В. В. Волк-Карачевский высказался решительно против какой-нибудь диктатуры, вспоминая роль Кавеньяка и Мак-Магона [74]во Франции. Мою позицию Котляревский характеризует как более правую. Я считал невозможным высказаться против диктатуры в данный момент, когда мы не знаем, что делается у Колчака. Мотивировал тем, что диктаторов не создают, а они появляются сами. Их не признают, а они заставляют себя признать. Нам придется считаться с фактом. И, если факт будет налицо, наша задача, чтобы та или иная диктатура считалась с общественным мнением. До нас доходили сведения, что в правительстве Колчака находятся социалисты и «кооператоры». При таких условиях осуждения колчаковского переворота необсуждение конкретных условий, по моему мнению, было бы неправильно – мы в то время не знали о тех реакционных течениях, которые возобладали у Колчака.
Я всегда полагал своим долгом считаться с фактом и, учитывая уже совершившееся, определять тактическую позицию. Так и в октябре 1919 года при всем моем крайне враждебном, конечно, отношении к большевистскому перевороту я выступил в меньшевистском «Вперед» [75]с открытым письмом с призывом пойти на тот или иной компромисс. Для меня невозможны никакие соглашения лишь с тем, кто осуществляет террор, и красный, и белый – все равно.
Моя главная цель на указанном совещании была уведомить членов «Национального центра» не высказываться определенно за диктатуру, так как подобное осведомление нового Омского правительства [76]о мнениях некоторых общественных кругов Москвы могло бы только поддерживать авторитет правого течения Омского правительства. Цель моя была достигнута, так как в неофициальной резолюции совещания вопрос о диктатуре был обойден – следовательно, «Национальному центру» пришлось пойти на уступки.
Затем мне казалось, что расходиться в Москве из-за вопросов об образовании государственной власти где-то еще очень далеко от Советской России означало делить шкуру не убитого еще медведя. Неизвестно было, не будет ли правительство Колчака политической авантюрой. Мне казалось более важным обсудить ту социальную платформу, на которой мы можем сойтись, ибо здесь труднее всего было сговориться социалисту с представителями иного, так называемого буржуазного миросозерцания. Между тем без такого соглашения не мыслилось национальное единство. Отход демократии от более правых групп означал бы непременную реакцию в будущем. На юге это произошло.
Мы знали, что у «Национального центра» есть некоторые проекты государственного устройства в будущем. Мне казалось в высшей степени целесообразным обсудить их, дабы на реальных вещах выяснить свои разногласия и попытаться, если возможно, найти будущую позицию. Как показало совещание на Юге, это именно и было самое трудное.
Таким образом, выяснилась возможность некоторого контакта, по крайней мере, временного с «Национальным центром», если не в сфере действия, то в сфере переговоров. Мне представлялось крайне важным, так как те или иные уступки более правых элементов обязывали их, конечно, только до некоторой степени, в будущем (это мы прекрасно понимали – все дело было бы в силе демократии). Такое моральное обязательство связывало более или менее авторитетную группу, которой в случае изменения политических условий предоставлялось играть значительную роль, по всей видимости.
В это время Колчак становился реальной силой. Шло его головокружительное наступление. Происходило как бы признание его «верховным правителем» Антантой и подчинение ему Деникина. Мы хотели по этому вопросу скорее договориться с людьми из «Национального центра». Кажется, было еще одно или два аналогичных совещаний – хорошо не помню. Но, в сущности, мы никаких проектов не обсуждали и даже не стали вырабатывать какой-либо общей декларации.
Представителем «Национального центра» было признано опасным устройство таких больших собраний и было предложено делегировать от каждой группы по два человека, причем было предложено пригласить представителей бывшего «Совета общественных деятелей», державшегося точки зрения государственного объединения на юге. Отсюда и появилась та «шестерка», которая действительно фигурирует в показаниях, как «Тактический центр» – наименование совершенно неправильное.
Предполагалось, что представители групп будут здесь передавать точки зрения своих групп для осведомления и для передачи на обсуждение групп. Никаких решений здесь принимаемо не могло быть, да и фактически не принималось. Все сводилось, в сущности, к информации, так как и в данном случае тезисов социальных, экономических почти не обсуждалось. Я, впрочем, редко бывал, так как с апреля, говоря языком римлян, стал уходить в частную жизнь по причинам:
1) Три раза сидел уже в тюрьме – и мне надо было уезжать из Советской России, если я хотел заниматься политикой, так как был слишком на виду у ЧК. Но уезжать я не хотел, так как слишком органически был связан здесь делами, которые я в течение длительных дней создавал («Голос минувшего», [77]«Задруга», свой архив), не видя себе применения на Юге, где «Звездная палата» решительно брала верх (например, расстрелян мой товарищ С. И. Ладинский), и, наконец, заканчивал большую историческую работу по эпохе Александра I;