Вельскопф-Генрих Лизелотта. Ночь над прерией

   — Что же мне делать, Мэри?
   — Лжеца не умилостивишь ты и в могиле, Квини. Я ходила туда, где теперь над убитым растут травы. Я думала еще раз: если бы Квини его любила, возможно, не кончилось бы все так ужасно.
   — Я не могла его любить.
   — Нет, ты всегда была благосклонна к Джо, даже еще ребенком. Хотя иногда и поглядывала приветливо на Гарольда, словно бы хотела вскружить ему голову. Может быть, тебе это было нужно, чтобы испытать свою силу или чтобы возбудить ревность Джо. Может быть, ты иногда и жалела Гарольда и хотела его как-нибудь подбодрить. Ты очень рано стала привлекательной девушкой, хотела ты того или не хотела. Уже с одиннадцати-двенадцати лет на тебя заглядывались мальчики.
   — Это правда, Мэри, и это было плохо, хотя для меня это была просто игра. Но что мне теперь делать?
   — Что за странный вопрос, Квини! Что же тебе теперь делать! Лжец — это лжец, и покойник — это покойник. Тут не нужно больше никаких дел и никаких слов.
   — Но его лицо в земле под травой, и кровь в нашем доме.
   Мэри улыбнулась слабо и серьезно:
   — Квини, ты художница. Художники всегда видят удивительные сны, иначе они бы не были тем, что они есть. Возможно, ты права, это действует на нервы. Но меня это не беспокоит. Он лгал, он воровал, он оклеветал Джо в надежде, что его замучают до смерти, и, наконец, он хотел убить тебя. Я не знаю, что вы там в последний час говорили. Но наверняка о чем-то, что пришлось ему не по нраву. И покойник — это покойник.
   — Ты говоришь, как сказали бы наши отцы.
   — Может быть, Квини, хотя в моих жилах четверть белой крови, а у тебя ее нет. Но ты была в художественной школе, а я работаю в прерии с животными, это совсем другое.
   — Зайдешь как-нибудь к нам? Джо сказал, что ты будешь к нам заходить.
   — Так уж получилось, что Джо спустился ко мне.
   По лицу Квини пробежала тень.
   — Ты была бы для Джо лучшей женой, чем я.
   — Квини, я не говорила, что я к вам не хочу подняться. Но я думаю, тебе это лучше так. Ты жена Джо.
   Квини бросило в жар.
   — Мне не лучше так. Приходи на Рождество.
   — На Рождество? Я вам помешаю.
   — Кому?
   — Кому? Вам. Да, я вам помешаю.
   — Мне — нет, Мэри. Пожалуйста, приходи. Я одна.
   — Я могу праздновать и с моими свиньями, и с твоими кроликами, которые у меня хорошо прижились. Я думаю — нет, чтобы ты не думала, к елке Гарольд не приблизится. Дерево святое. Таким оно было всегда.
   — Ты придешь, если будет дерево?
   — Если ты не отступаешься… ладно, приду.
   За день до Рождества Квини пошла в рощу поискать маленькую елочку. Тут, на сухой земле, росли только сосны, она не нашла ни одной, опечалилась этим, и наконец удовлетворилась молоденькой сосенкой.
   Дерево было важнейшим атрибутом большого солнечного танца летом, уже с древних времен оно считалось предками Квини святым, и обычай в Рождество украшать дерево свечками поэтому быстро укоренился у индейцев.
   В Рождество вечером пришла Мэри.
   Она принесла подарок — старинный, перешедший по наследству от дедушки Айзека, выкрашенный в синий цвет грудной панцирь из пустотелых палок. У Квини был приготовлен для Мэри встречный подарок — одно из ею самой изготовленных ожерелий.
   Женщины сидели вдвоем. Квини выключила электрический свет и зажгла свечки. При этом у нее потекли слезы, которых она не могла сдержать. Мэри ничего не спрашивала.
   При свечах помещение стало выглядеть как прежде. Квини вспомнила о старом Кинге, о разбитой лампе и еще о многом, что тогда происходило. Она вытерла слезы, и могло показаться, что мечтательное, слезливое настроение связано с этим светом свечей. Но Мэри видела, что ни Джо, ни Окуте не пришли. Она ничего не спрашивала. Синий грудной панцирь остался лежать на столе.
   Женщины молча сидели друг подле друга час, другой. Свечи сгорели, Квини вставила еще раз новые, которые опять таяли в тихом пламени. Когда они погасли, Мэри поднялась. Она подошла к Квини и обняла ее.
   — Теперь дух Гарольда исчез, — сказала она. — Можешь спокойно спать.
   Квини довела Мэри до изрезанной колеями дороги. На небе сияли звезды, снег сверкал под их светом. Квини поднялась на кладбище, подошла к известным ей могилам старого Кинга и матери Тачунки-Витко. Подошла она и к могиле Гарольда Бута.
   — Я не могу дать тебе покой, — сказала она, — ты со своей виной должен идти к Вакантанке.
   Прежде чем покинуть кладбище, она долго смотрела на другую сторону, на Белые скалы. И к ней пришел покой.
   И в типи, которая стояла рядом с домом, два человека вместе проводили вечер, Окуте и Стоунхорн. Они поели, покурили, а потом смотрели на огоньки в прикрытом очаге. Дерева они себе не принесли. Окуте ушел в свои воспоминания. Прошли часы, и он нарушил молчание, он вторгся в конфликт между Джо и его молодой женой.
   — Ты переоцениваешь Квини, мой сын. В этом она не виновата.
   Джо вскочил:
   — Если бы она проговорилась под пытками! Никто бы за это женщину не упрекал.
   — Знаешь ты, Стоунхорн, что для нее было пыткой?
   — Что ей нельзя было болтать. Да.
   — Мы не позаботились раньше о таких вещах при женщине не рассуждать.
   Стоунхорн побледнел.
   — Сегодня выросли другие девушки, — спокойно продолжал Окуте, — а это было делом старых традиций. Ты от Квини слишком многого требуешь. Она убила Гарольда, это было почти свыше ее сил. Она и до того много пережила, ты не можешь отрицать этого. Теперь еще к тому же два неопознанных трупа, если даже и из необходимой обороны… — Окуте скривил лицо. — Для нее это что-то совсем иное, чем работа…
   Стоунхорн поднялся:
   — Окуте! Ты тоже все еще считаешь меня гангстером? Именно так ты со мной говоришь.
   — Я не говорю этого, Инеа-хе-юкан, потому что это было бы неправдой. Ты вообще никогда не был тем, что есть большинство белых гангстеров. Они на свой манер ищут выгоду, ты хотел на свой манер бороться против тех, кто стал твоим врагом. Я был военным вождем; когда я был молод, я убивал врагов, как на охоте бизонов. Это было моей работой; все люди в племени ждали от меня, чтобы я ее хорошо делал. Я могу понять то, что ты говоришь, но она этого не понимает, и ты должен с нею говорить так, чтобы она могла тебя понять. Послушайся меня. Я стар, и ты мой сын.
   Стоунхорн снова медленно опустился на свое обычное место, на медвежью шкуру.
   — Ты еще никогда не рассказывал о себе, Окуте.
   — У меня есть впереди несколько месяцев. И почему бы тебе не узнать, что в молодости я был военным вождем? Тогда, когда строили железную дорогу и искали золото. Они грабили нас и нашу землю. И я боролся, хотя я знал, что эта бесполезно. Они обманули меня и захватили в плен. Когда казалось, уже все потеряно, они снова отпустили меня на свободу. Я увидел еще раз Тачунку-Витко. Он передал мне свой свисток. Потом мы ушли в Канаду. Большие отряды Татанки-Йотанки должны были вернуться, их принудил голод. Мы были маленькой горсткой, у нас было немного золота и много лошадей. Там мы начали работать, но уже не как охотники, а как скотоводы, только не в резервации, а на свободной земле. Тебе надо как-нибудь с Квини приехать и на это посмотреть.
   — Ты так думаешь?
   — Да. Ты мой сын. Моего любимого сына убил буланый жеребец, когда мальчику было десять лет.
   С этого вечера Стоунхорн ждал момента поговорить со своей женой. Он был еще не в состоянии его искать.
   Однажды воскресным днем, когда снежный покров уже стал серым и Квини сидела у Мэри перед крольчатником на солнце, отсутствующая, со ставшими узкими губами, Мэри заметила также сухо, как и всегда:
   — И долго это будет у вас еще продолжаться? Пока вся резервация об этом не заговорит? Не можете терпеть друг друга, так, по меньшей мере, хоть возьмите себя в руки. Наступает весна, приходят бизоны, у тебя вот-вот родится ребенок. Надо ли, чтобы Холи, и Шоу, и Хаверман, Джимми, и Билл Темпль раззевали пасти и говорили: ну вот, Квини и наелась досыта своим гангстером? Чем больше вы друг с другом не разговариваете, тем больше говорит ваше молчание!..
   «Я не могу заговорить первая, — уверяла Квини себя, — он мне ответит своей презрительной усмешкой». И все более сложным становился узел ее мыслей.

СНОВА ВЕРНУЛИСЬ БИЗОНЫ

   Квини получила вызов в суд племени. Так как их ранчо почта не обслуживала, а сама Квини зимой и во время весенней распутицы редко появлялась в поселке агентуры и на почте, то письмо направили в школу с продуктовым автомобилем. Миссис Холленд передала письмо ей. Вернувшись домой, она ни с кем не говорила о вызове, хотя ее это очень тревожило. Вечером она поела немного, потому что хорошо пообедала в школе, рано улеглась в постель и лежала в темноте с открытыми глазами.
   Утром Квини поднялась в обычное время, но Стоунхорн и Окуте хорошо видели, что она отправилась не в школу, а в агентство. Беспокойство передалось мужчинам.
   Точно в девять Квини была перед зданием суда, и ей сразу же удалось попасть к Крези Иглу. Рунцельман сидел рядом со слепым, готовый вести протокол.
   — Миссис Квини Кинг?
   — Да.
   — Вы нам достаточно известны. У нас несколько вопросов относительно вашего мужа. Вы можете ответить, если захотите, можете также и не отвечать на них.
   — Спрашивайте.
   — Как часто ваш муж выпивал за последние месяцы?
   — Ни одного-единственного раза.
   — Что произошло у вас во время последнего визита родственников и друзей?
   — Кое-кто из них притащил с собой бутылки, и они хотели устроить попойку. Муж воспротивился, он вылил содержимое бутылок и наполнил их кока-колой. Одну из бутылок разбил мистер Окуте.
   — Но была же стрельба!
   — Да. Молодой Гудман успел все-таки выпить чуть ли не полбутылки бренди, и мистер Окуте стрелял из обоих своих пистолетов ему под ноги. Молодчик поплясал немного, и никаких бед.
   — Ваш муж тоже держал пистолет в руках.
   — Окуте передал ему перезарядить. Он не стрелял.
   — Часто ли ваш муж в последнее время принимал наркотики?
   — Он не употребляет наркотиков, он избавился от последствий пребывания в тюрьме.
   — Как идут дела в вашем хозяйстве?
   — Хорошо. Мы экономим, муж вместе с Мэри хочет купить бизонов, собирается разводить. Пасти можно на лугах Бутов.
   — У вас, видно, не так плохо с деньгами?
   — Сейчас как раз плохо. Но в ближайшее время я надеюсь получить за мой холст «Танец в ночи».
   — Ваш муж собирается летом в Калгари на родео?
   — Да.
   — Знакомы ли вам имена Бренди Лекс и Джон Блэк Энд Уайт?
   — Я слышала о них.
   — Не известно ли вам что-нибудь о местонахождении Лекса и Джо?
   — Нет.
   — Не делал ли муж попытки воспользоваться вашим огнестрельным оружием?
   — Нет.
   — Он работает нерегулярно?
   — Нет, постоянно.
   — Есть ли свидетели этому кроме вас?
   — Мэри Бут и мистер Окуте. Мистер Хаверман и Дейв де Корби также знают, что делается у нас на ранчо.
   — Что делает ваш муж в свободное время?
   — Он учится. Он пишет и читает.
   — Это правда?
   — Я не имею привычки лгать, Эд Крези Игл.
   — Можете ли вы назвать книги, которые он читает?
   — Грамматика, словарь, книги по коневодству, разведению бизонов, история индейцев, путешествия.
   — Где он берет книги?
   — Осенью получил в школе.
   — Заплатил за них?
   — Да.
   — Благодарю вас, миссис Кинг. Мы попросим вашего мужа через две недели побывать у нас. Для упрощения дела мы передадим с вами повестку. Можно попросить вас вручить ее?
   — Да.
   Квини получила запечатанный конверт и отправилась домой. Она приехала около полудня. Стоунхорна она нашла у лошадей. Подошла, молча протянула письмо.
   Ей хотелось обо всем рассказать, сообщить, что разыскивают обоих контрабандистов. Но она сдержалась.
   Едва Квини отошла, Стоунхорн раскрыл письмо. Быстро прочитал его, сунул в карман. Он продолжал работать, но беспокойство росло, хотя внешне он оставался невозмутимым.
   На четырнадцатый день Квини не взяла автомобиль и попросила Окуте проводить ее на лошади до школьного автобуса. Стоунхорн отправился на автомобиле в суд. Когда он отметился о прибытии, его провели к старому председателю суда, рядом с которым сидели Эд Крези Игл и Рунцельман.
   — Мистер Кинг, — сказал старый судья, — мы хотим сообщить вам приятное известие. Суд в Нью-Сити вынес решение о прекращении наблюдения за вами. В любое время вы теперь можете покидать границы резервации. Вам разрешается носить огнестрельное оружие. Мы надеемся, что вы оправдаете наше доверие.
   Джо получил конфискованный у него пистолет.
   — Благодарите за все это мистера Хавермана и вашу жену, — в заключение сказал президент. — Они оба много сделали для вас.
   Джо подтвердил, что ему это понятно, и пошел.
   Возвращаясь домой, он раздумывал: «Что за сочетание — Хаверман и моя жена! Хаверман хочет, чтобы я проехался по стране и закупил бизонов. Это ясно. Он будет потом хвастаться этим. Чего же хочет Квини?»
   К вечеру Джо узнал от Окуте, который вернулся домой, ведя в поводу свободную лошадь, что Квини не вернулась со школьным автобусом. Ученики сообщили Окуте, что ей было очень плохо и она сейчас находится в лазарете школы: в больницу ее отправлять в таком состоянии было нельзя.
   Стоунхорн вскочил в автомобиль и поехал со скоростью, на которую только была способна старенькая машина, не думая о том, что дорога покрыта тающим снегом и его могут оштрафовать. Когда он приехал в школу, миссис Холленд уже не было. Он обежал вокруг здания. Наконец Эрика, которая жила в интернате, сказала:
   — Сердечный приступ, мистер Кинг. Мы никого к ней не пускаем, кроме доктора Эйви. Его вызвали по телефону. Она все время спрашивает о вас, словно боится чего-то. Я прошу, пройдите к ней, но помните, что ей нельзя волноваться.
   Эрика провела Стоунхорна в лазарет. Перед дверью они столкнулись с Эйви, он только что вышел оттуда.
   — Хэлло, Кинг, где же вы были?
   — В суде.
   — Ах, так вот почему ваша жена чуть не умерла от страха. Ну и что ж?..
   — Я получил обратно пистолет.
   — О небо! И из-за этого ваша жена едва не умерла! Сейчас заснула. Проходите, но держите себя тихо до тех пор, пока она сама не проснется.
   Стоунхорн вошел в лазарет и неслышно прикрыл за собой дверь.
   Он сел на табуретку рядом с постелью Квини.
   Около часу она спала спокойно, потом ей, наверное, приснился дурной сон. Стоунхорн чуть дотронулся до нее. Она открыла глаза и долго не шевелясь смотрела на него. Потом протянула руку и потрогала его, точно хотела убедиться, действительно ли перед ней существо из плоти и крови.
   — Это все-таки ты, Джо.
   — Да.
   — Это… что-то было связанное с этим… Бренди Блек…
   — Нет, Квини.
   — Нет?
   — Нет!
   — Я боялась. За тебя боялась. Я думала, что я виновата… Я не хотела больше жить. Люди, которые не умеют держать язык за зубами, должны умереть. Не так ли?
   — Квини, ты что-нибудь приняла?
   Она покачала головой:
   — Нет, Джо. Это не для нас. Ведь мы дикари. У меня просто… как это называется?
   — Вегетативная нервная система.
   — Да. Мы управляем ею.
   — Если хочешь, поспи еще, Квини. Я побуду здесь.
   — Увези меня, Джо.
   — Если разрешит Эйви.
   Квини попыталась улыбнуться.
   — Эйви… Тебе не обязательно его слушаться. Возьми меня.
   Стоунхорн поднял ее на руки и понес в автомобиль. Здесь она не могла улечься, но он удобно устроил ее на сиденье, и Эйви, наблюдавший за ними, ничего не сказал.
   Джо ехал медленно, и только к ночи они вернулись домой. Квини, наверное, могла бы уже и самостоятельно дойти до дома, но она позволила нести себя через мокрый, скользкий луг и, как новорожденную, уложить на жесткое ложе.
   — А все же я намного слабее тебя, — сказала она после долгого раздумья. — Когда же ты доставишь теперь бизонов?
   — В ближайшие две недели, Квини. О, это будет праздник!
   За день до прибытия бизонов Кэт Карсон встретила своего коллегу Хавермана в начале обеденного перерыва.
   — Хаверман, как вы завтра? Пойдете смотреть бизонов?
   — Конечно, я должен их посмотреть.
   — Не найдется ли там, на «трибунах» дома Кинга, еще одного местечка?
   — Только на крыше. Там, пожалуй, безопаснее. Меня интересует, как они справятся с этими бестиями. Бизоны коварны, и от них можно ожидать всякого.
   — У вас уже есть опыт, Хаверман?
   — Да, в заповеднике. Однажды, ничего не подозревая, я остановился там. Мы с женой завтракали, а наш малыш резвился. И вдруг — бизон!..
   — Спокойствие, Хаверман, ведь вы же живы! Вы покинули поле битвы?
   — Мы бросили все! Автомобиль никак не хотел заводиться. Я и сейчас покрываюсь потом, как только вспомню об этом.
   — В заповеднике нельзя покидать дороги. Вы не знали об этом?
   — Я знал, но со мной была жена. А у женщин вечно какие-нибудь причуды.
   — У бизонов — тоже. Ковбои заповедника не отваживаются перегонять стадо. Животные стихийно перекочевывают с места на место. Любопытно, как Кинг будет справляться с этими дикарями прерий. Но на крыше дома мы можем считать себя в безопасности. Холи приедет?
   — Завтра — только Эйви… Вероятно, будет еще немало народу… Ну а в случае неудачи — Кинг ведь, к счастью, отличный стрелок. Тогда мы увидим охоту на бизонов.
   — Надеюсь, Кингу не придется расстреливать свои собственные деньги.
   Завтра наступило.
   Снег большей частью уже растаял, его остатки ночью прихватил мороз. Дул ветер, в небе плыли облака, гнулись травы. Желто-серой стала не видавшая плуга земля, дикая, бесконечная, только несколько дорог пересекало ее да одинокие домики терялись среди холмов и долин. Это было царство сосен, кактусов и колючих трав.
   Квини и Мэри приготовляли праздничный стол. Окуте, как и приличествует старому вождю, был щедр, и Мэри всего накупила. С утра в воздухе пахло жареным мясом. Квини была занята на кухне, Мэри — в палатке. Несколько семейств уже расположились на лугу перед домом. Была суббота. У всех было достаточно времени, чтобы отдать дань древнему доброму обычаю охотничьих племен — поесть вволю мяса.
   Зрители собирались. Бизоны и сопровождающие их люди были на пути от Нью-Сити к резервации. Бык, великолепный экземпляр для нового племенного стада, находился в высокой клетке, установленной на прицепе, который тащил трактор. За ним следовали четыре грузовика, и на каждом по самке. Стоунхорн, Окуте, молодой Гудман, один из бесстрашных индейцев-ковбоев, и двое ковбоев с ранчо, откуда везли бизонов, хорошо знали животных. Мужчины в кожаных куртках были с тяжелыми бичами, электрическими штоками, лассо и пистолетами. Погрузка животных на автомобили была нешуточным делом. Особенно упрямился бизон, но Окуте все-таки перехитрил его и загнал в клетку. Зверь попытался силой вырваться на волю, налегая на стену. Один из опытных ковбоев ранчо и Стоунхорн ослабили его сильнейший наскок на переднюю стенку громким, звонким, выстрелоподобным щелканьем бича. Теперь темношерстный молодец стоял, прикованный цепью к полу. Это положение его совершенно не устраивало, и он громким ревом выражал свою ярость.
   Ковбои сидели в кабинах рядом с водителями. Окуте на своем спортивном автомобиле вместе со Стоунхорном ехали позади клетки с быком. Когда колонна проезжала через поселок агентуры, все стояли у окон и дверей.
   Автомобили повернули на дорогу, ведущую в долину Белых скал. Здесь ветер был свежее.
   Как только показался дом Кинга и люди, ожидающие колонну, увидели их, навстречу им вместе с ветром понеслись многоголосые крики: «Татанка! Татанка! Бизоны! Бизоны!»
   С бизонами жили индейцы прерий; гибли бизоны, и они умирали.
   «Вернитесь, мертвые и бизоны!..»
   С этим кличем побежденные танцевали, с этим кличем они падали под пулями карабинов, мужчины, женщины, дети.
   Бизоны возвращаются! У стариков на глазах выступали слезы, молодые едва сдерживали волнение. Немногие из них видели бизонов.
   Автоколонна направилась на луг, к ранчо Бута. Туда, вверх по склону, от шоссе вела полевая дорога, которую предстояло преодолеть автомобилям. Глубокие колеи пролегли по заросшей земле.
   Стоп! Моторы заглушены. Автомобили остановились на значительном расстоянии друг от друга. Шоферы не покидали кабин. Ковбои выскочили из машин. Стоунхорн позаботился о том, чтобы трое помощников и лошади были в готовности.
   — Сначала самок, — сказал старший, сеньор-ковбой, — из бизоньего ранчо.
   С помощью Алекса Гудмана он открыл борт одной из машин и положил трап. Гудман прыгнул в машину, чтобы согнать животное вниз. Это было небезопасно, но он действовал проворно. Старший помог ему. Самка была молодой, добродушной и ловкой. Почувствовав под копытами сходни, она быстро спрыгнула, сделала несколько прыжков и удивленно остановилась. Вытянула голову, замычала. За последние девяносто лет это было первое мычание бизона на земле Белых скал. А ранее они тысячелетия царили здесь.
   Не у одного старика сильней забилось сердце, когда послышался этот почти забытый звук. Квини подошла к своей бабушке, которая не могла отказать себе в удовольствии приехать в такой день.
   Вдруг раздалось мычание бизона с другой стороны долины, где был дом Кингов. Все вскочили, прислушались. Окуте и Стоунхорн остановились у автомобиля с быком.
   — Проклятье! — вырвалось у Окуте; это слово, известное ему со времени постройки «Юнион Пасифик», он никогда не употреблял. Ему показалось, что с противоположного склона долины донесся охотничий клич его племени.
   Бизон насторожился. Накопившаяся за время поездки злоба вылилась в слепую ярость против предполагаемого соперника. Он рванул цепь, которой был прикован за ногу, опустил рога, задрал хвост и ответил низким раздраженным ревом. Лошади забеспокоились. Они забили копытами и рвались с привязи. Ковбои повскакивали на коней. Алекс Гудман понесся на другую сторону, наверх, к своему отцу, старому Гудману, и пресек эту нелепую и опасную проделку. Он тут же вернулся, потому что на счету был каждый человек. В бизона теперь словно вселился черт, и он уже обрел непреоборимую силу как вожак.
   Да, Стоунхорн исключительно хорошо использовал с трудом доставшиеся деньги.
   Трактор был отцеплен и отъехал в сторону. Пока бизон топтался на прицепе, мужчины открыли задний борт.
   Грузовик, с которого только что сняли корову, отъехал назад, на дорогу. Шоферы остальных автомобилей, на которых были еще самки, завели моторы, чтобы при необходимости быстро отъехать в сторону. Гул моторов еще больше разозлил быка.
   Старший ковбой, Стоунхорн и Окуте свели всех лошадей вместе. Старший приготовил бич и электрический шток, Стоунхорн и Окуте держали наготове лассо.
   — Гони его! — крикнул старший ковбой.
   Возникла опасность, что разъяренный бык повредит автомобиль и поранится сам.
   Гудман подобрался сзади к беснующемуся животному, сбросил с ноги цепь и отскочил в сторону. Второй ковбой, который должен был бичом гнать животное с прицепа, оказался не так энергичен и быстр. Получив свободу, бизон ринулся вперед, сломал клетку и с ловкостью животного, живущего на свободе, бросился вперед, сделав стремительный прыжок в сторону. Оказавшись на поросшей травой земле, бык почувствовал себя уверенно и, полный ярости, был готов дать отпор любому противнику. Тут он обратил внимание на автомобиль и рокочущий мотор. На автомобиле находилась одна из двух стельных и потому особенно ценных самок. Бык галопом бросился туда. Старшему ковбою удалось отрезать ему путь, он обрушил на животное удары своего длинного бича, коснулся электрическим штоком, и бык проскочил мимо автомобиля.
   Два всадника, два молодых ковбоя, также бросились сюда, чтобы заставить быка повиноваться.
   На другой стороне было тихо. Зрители затаили дыхание. Стоунхорн и Окуте понимали друг друга по взгляду или движению руки. Джо поднял Пегого в галоп и погнался за бизоном. Окуте поскакал за ним. Бизон метался из стороны в сторону. Один из молодых помощников, оказавшийся поблизости, чуть не был поднят на рога и уже готов был выстрелить в бизона. Но сеньор-ковбой ловко щелкнул бичом и заставил бизона переменить направление.
   Тем временем Стоунхорн подобрался сбоку к разъяренному животному. Окуте тоже был на расстоянии броска лассо. Взметнулись петли. Окуте зацепил левую заднюю ногу бизона. Стоунхорн набросил лассо на шею быка и затянул его. Рывок справа и слева, вверх и вниз одновременно, и бизон был остановлен. Пегий Стоунхорна при этом поднялся на дыбы, конь Окуте упал. Но всадники не отпустили лассо. От неожиданности и рывка бизон на мгновение опешил. Стоунхорн соскочил с коня, поднялся и Окуте. Стоунхорн схватил животное за нос и за рога, как рычагом пригнул его голову к. земле, тем временем Окуте успел связать передние и задние ноги бизона.
   Бык стал беспомощным.
   Стоунхорн снял лассо с шеи животного, которое было уже не нужно. Он весь взмок от пота и тяжело дышал. У Окуте от падения и напряжения кружилась голова, но он держался на ногах.
   Подъехал старший ковбой. Он привел лошадь Окуте. Пегий Стоунхорна стоял рядом и поглядывал с опаской.
   Бизон еще пытался ворочаться, но его сопротивление было сломлено. Он не мог освободиться.
   Ковбой поправил свою шляпу.
   — Ваша команда показала класс в ловле бизона. Такого с этим дикарем еще не приключалось, да и на родео не увидишь, — усмехнулся он. — Жаль, ребята, что за это не полагается приз.