Вельскопф-Генрих Лизелотта. Ночь над прерией

   — И во что же вы превратили машину!
   Квини промолчала.
   — Ты слышала ночью стрельбу?
   — Да.
   Отец смотрел на разбитое окно.
   — Я разбила стекло, чтобы выбраться, — объяснила Квини. — Ложбина эта превратилась в настоящую реку.
   — Ах, вот что.
   — Я кое-что заработала и смогу купить себе новую одежду. Я заработала много денег, и я оставила их у Элка.
   — Да-а. Это хорошо.
   Отец посмотрел вверх, на небо, где парили хищные птицы.
   — Есть такие птицы… и есть такие люди… — сказал он.
   И это было все, что он сказал.
   Два часа им еще пришлось подождать. На солнце и легком ветерке сидеть было приятно. Когда машина хорошо просохла и дорога тоже пришла в состояние, которое индеец счел пригодным для движения, он завел мотор. Зажигание действовало исправно, и поездка домой прошла без остановок.
   Дома Квини принялась за работу в саду и огороде. Садик был на ее попечении. Это она всегда носила воду от колонки, на сооружение которой у деда с отцом ушел год упорного труда. Это под ее руками затвердевшая от сухости земля с чахлыми посадками постепенно размягчалась и стала давать приличные урожаи. Но сейчас она, конечно, занялась не поливкой, а восстановлением разрушенных грядок.
   И теперь кровь в жилах Тачины как будто текла быстрее и солнце ярче блестело в ее глазах, потому что она сама изнутри сияла навстречу ему.
   Непогода принесла немало бед, и на следующий день везде занимались ремонтом. Обычные работы из-за этого приостановились повсюду: на ранчо, в Управлении агентуры, даже на фабрике рыболовных крючков, на которой сорвало крышу. А вот судебные сроки нельзя было приостановить на время, и больница была слишком переполнена из-за приема пострадавших от несчастных случаев. Многие пациенты оставались там на несколько дней, дожидаясь, пока дорога снова станет проезжей. Старый Айзек Бут поэтому сперва и не тревожился, что не появлялся его Гарольд. Лишь десять дней спустя о нем случайно вспомнили в разговоре. Мать Бута рано утром покупала в супермаркете на Агентур-стрит яйца, муку, фрукты. Нет, фрукты не покупала, ведь денег было всегда в обрез, ранчо нужно было еще расширять и аренду в совет племени надо платить в срок.
   — Как там поживает Гарольд? — поинтересовалась кассирша, в жилах которой было несколько капель индейской крови.
   Мать, которая об отсутствующем уже много дней сыне беспокоилась больше, чем отец, почувствовала в вопросе какую-то многозначительность.
   — Что такое? Вы недавно видели Гарольда? Я думаю, с неделю назад? Он собирался сделать покупки.
   — Да, наверное собирался. — Тут уж кассирша почувствовала, что напала на след чего-то интересного. — Только он тогда ничего не купил.
   — Да, да, верно. Ничего не купил тогда.
   Испуганно раскрытые глаза матери обещали женщине в кассе что-то вроде криминального романа. На ее счастье, в этот момент в магазине, кроме матери Бута, больше не было покупателей. Кассирша могла продолжить расследование.
   — Меня тоже это удивило, — только и сказала для начала она.
   — Так он, может быть, и не заходил в магазин, а вы все же его видели?
   — Да, примерно так.
   Тут вошла еще покупательница, взяла какую-то мелочь и ушла.
   Кассирша могла продолжать.
   — Он стоял там, на другой стороне улицы. — Она украдкой улыбнулась.
   — Почему же он не вошел? — спросила мать Бута.
   — Откуда мне знать! Я и сегодня не могу понять, почему молодой мистер Бут изменил решение.
   — И вы видели, как он ушел?
   — Конечно, видела. Только я здесь еще много кое-чем занималась и, простите, не могла все время смотреть в окно. Мне кажется, он уехал с кем-то на машине.
   Дверь снова открылась, вошли три покупателя. Они долго выбирали товар, чтобы купить побольше, получше и чтобы хватило их скромных средств.
   — В какую же сторону он поехал? — взволнованно добивалась мать Бута.
   — Я не могу присягнуть, но, кажется, он поехал назад по Агентур-стрит, по которой пришел.
   У матери на глазах выступили слезы.
   — С тех пор он больше не появлялся дома.
   — Езус Христус! Не появлялся дома! Это же что-то… Такой примерный сын… Принялись ли вы уже за поиски, миссис Бут?
   — Искать? Но не думаете же вы, что с ним что-нибудь произошло?
   — Как я могу такое думать? Во всяком случае, не здесь, на светлой улице, посреди агентуры.
   — Это был день, помните, это был день, когда разразилась ужасная буря…
   — Совершенно верно, именно тот день.
   — Если с автомобилем где-нибудь что-нибудь случилось… Он бы тогда, конечно, вернулся в агентуру.
   — Может быть, даже вернулся. Видите ли, что мне пришло в голову, хотя я только из окна видела, что…
   — Видела что?..
   Тут наступила длительная пауза: три покупательницы очень обстоятельно расплачивались и упаковывались.
   — Он мне показался встревоженным, — наконец смогла продолжить кассирша. — Бывает иногда такое чувство, совершенно необъяснимое! И он потому мне встревоженным показался… что…
   — Что?.. Так говорите же!
   — Да, что на той стороне стоял молодой мистер Бут, а здесь у окна стоял Джо, Джо Кинг.
   — Джо Кинг?
   — Да. И, как нарочно, появилась Квини…
   Мать несколько секунд рассеянно смотрела на кассиршу. Потом она чуть не забыла заплатить, наконец положила слишком большую купюру, не взяв сдачу, что было совсем не похоже на нее, и бросилась из дверей вон, к машине, в которой уже в большом нетерпении сидел за рулем ее муж.
   — Айзек! — Она еще не уселась, а стояла, согнувшись у открытой дверцы автомобиля, и совала покупки на правую сторону заднего сиденья. — Айзек… Гарольд убит. Это все Джо Кинг. Надо сейчас же заявить.
   Мистер Бут-старший был несколько выведен из равновесия поведением своей жены. Мэмми¹⁰ была метиской, трудолюбивой ранчерихой, разводила мелких домашних животных, которых многие индеанки презирали, и дома приспосабливалась к неразговорчивой атмосфере ранчо. Гарольд, наверное, был единственный, кому ее природная словоохотливость была не в тягость, потому что он и сам любил поболтать и, кажется, вызывал этим даже особую к себе любовь матери. Но разговоров с Гарольдом было недостаточно. И если мэмми появлялась в «сити» резервации, на Агентур-стрит, и в особенности если она делала покупки, открывались шлюзы ее красноречия, и говорила она, по мнению мистера Бута-старшего, всегда много лишнего. Поэтому он уже много лет избегал ездить с ней за покупками. Но Гарольда не было, что больше сердило Айзека Бута, чем заботило, а последняя незамужняя дочь должна была ухаживать за больной коровой. В общем, для Бута-старшего это был черный день, соответственно этому он и реагировал.
   Он ничего не ответил жене, небрежно махнул рукой, чтобы она побыстрей садилась, и тут же поехал с ней в суд племени, где в это время дня обязательно должен был кто-нибудь находиться.
   Когда он вошел — его маленькая жена будто спряталась позади него, — он прежде всего встретил Рунцельмана, который как раз проходил узким коридором.
   — Судья Крези Игл? — спросил Бут коротко и требовательно.
   — Нету, только председатель.
   — Надо с ним говорить.
   — Идет разбирательство дела. Вам придется подождать.
   Рунцельман понимал, что Айзек Бут — арендатор большого ранчо и его личность в любом случае требует уважения. Поэтому он повел его в пустующую пока рабочую комнату Эда Крези Игла и предложил ему с женой на выбор три имеющихся стула.
   Айзек Бут уселся.
   — Председатель не любит, чтобы ему мешали, а разбирательство важное и трудное, — заявил Рунцельман. — Если я войду, вмешаюсь и отважусь спросить — лучше, если я буду вкратце знать, в чем дело. Не подскажете ли вы?
   Айзек Бут боролся с собой. Ему не хотелось бы распространять сплетни, но речь шла о его сыне, а кроме того, он хотел показать этому судебному чиновнику, что Бут-старший приходит, если только у него важное дело, которое, словно громом, должно поразить чиновничью среду.
   — Джо Кинг убил моего сына.
   Это произвело эффект.
   Рунцельман с секунду стоял в полной растерянности. Затем он стянул те морщины¹¹, которые применял только в особенных случаях, наверное не более как раз в пять лет, сморщился и без лишних слов удалился в темпе кладбищенского служителя. И ничего другого не было в его внутреннем настроении, как: значит, так и должно было произойти.
   С момент он еще колебался перед дверью комнаты председателя, осознавая слова, которые он не мог выговорить от волнения, хотя только что слышал их, затем нажал на ручку. Предварительно стучать показалось ему для данной ситуации неуместным. Индейский председатель суда на полуслове бросил на вошедшего взгляд, который приказывал ждать, и продолжал далее.
   Против его стола стояли оба полицейских — высокий и маленький. Между ними — Джо Кинг. На нем были черные джинсы и белая рубашка. Руки, заведенные за спину, были в наручниках.
   Рунцельман остановился у двери, которую закрыл за собой.
   — Слышали выстрелы, и найдены трупы, — сказал старый судья. — Где ты был в бурную ночь, Джо Кинг?
   — Я отказываюсь давать показания.
   То, что Стоунхорн произнес эти четыре слова, показалось Рунцельману уже много. По опыту его неоднократного общения со Стоунхорном, знакомству с его поведением в подобных ситуациях он не ждал ничего иного, как молчания.
   Старый судья был рассержен.
   — Ты хочешь нам затруднить дело. Тебе это уже иногда сходило с рук, но не всегда тебе этим удастся воспользоваться. Тебя видели здесь в агентуре вечером, имеется достаточно свидетелей. Потом ты исчез. Если ты не сможешь указать, где был, это будет нетрудно установить косвенными доказательствами. Ты уже дважды подозревался в убийстве и только за недостатком доказательств был освобожден. Ты и теперь сопротивлялся, когда должен был явиться в суд. Уже за это ты будешь наказан.
   — Я не сопротивлялся.
   — Показания обоих полицейских налицо.
   — Я не сопротивлялся. Если бы я сопротивлялся, я бы справился с этими типами в один момент. Этого они, наверное, боялись и потому схватили меня, не дав и слова сказать.
   — Противоположные показания обоих полицейских налицо.
   — Ложные показания.
   — Придержи свой язык, Джо Кинг. Показания будут подкреплены клятвой, в этом я не сомневаюсь.
   Полицейские, всем своим видом выразили согласие.
   — Я спрашиваю в последний раз: где ты был и откуда у тебя нашейная серебряная цепочка?
   — Я отказываюсь давать показания.
   Судья недовольно вздохнул и повернулся, чтобы заполнить паузу, к Рунцельману:
   — Ну что?
   — Здесь родители Гарольда Бута, они хотят с вами поговорить.
   — Пусть войдет Айзек Бут.
   Рунцельман привел ранчеро к председателю в комнату, которая служила также и помещением для предварительного следствия. Когда Бут увидел Джо Кинга в наручниках, он стал значительно увереннее. До этого он еще как-то сомневался, правильно ли обвинять Джо Кинга лишь потому, что он живет на уединенном ранчо.
   — Что вы хотите сказать, Бут?
   — Мой сын Гарольд пропал. Он исчез с той самой штормовой ночи. Вечером его видели около супермаркета в то же самое время, что и Джо Кинга. А тут еще пришла Квини Халкетт.
   Судья пристально посмотрел на мужчину, который сделал это заявление. Затем он медленно, как будто это ему самому очень тяжело, достал серебряную цепочку, которую полицейские при аресте изъяли у Джо Кинга. Он кивнул Буту подойти поближе и дал ему цепочку в руки.
   — Узнаете вы этот предмет?
   — Да. — Руки с огрубевшей от работы кожей задрожали. — Это… это же… цепочка, которую мой сын всегда… носил на шее.
   Затрудненным движением Айзек Бут протянул цепочку обратно судье. Его плечи опустились. Он хотел поговорить с судьей, но в глубине души надеялся, что подозрение тотчас рассеется. Он хотел узнать не о мертвом своем сыне, а о живом. Но теперь у него не оставалось никаких сомнений. Это была ужасная правда.
   Судья направил на Стоунхорна свой взгляд.
   — Джо Кинг… ты убил Гарольда Бута.
   — Нет.
   — Где ты был в ту штормовую ночь?
   — Я отказываюсь давать показания.
   — Как ты завладел этой цепочкой?
   — Я ее нашел.
   На лбу судьи надулась толстая жила.
   — Твой народ стыдится тебя, Джо Кинг. Если ты не можешь доказать, где ты был в ту ночь, и если ты не можешь объяснить, как ты завладел этой цепочкой, смертный приговор тебе на этот раз обеспечен.
   Стоунхорн молчал.
   — Скажи по крайней мере, где ты оставил моего убитого сына! — вскричал старый ранчеро. — Скажи мне, чтобы я мог предать его земле и его не разорвали коршуны!
   Бут стоял около стола судьи и мог хорошо видеть лицо Джо Кинга, которое оставалось совершенно неподвижным.
   — Ты бандит и сын убийцы… — Тут Бут уже совсем вышел из себя и хотел с кулаками наброситься на скованного — полицейский схватил его за руку; Бут закашлялся. — Где… где его тело?
   Джо Кинг молчал.
   — Где же это ты нашел цепочку? — Судья тоже едва сдерживал себя.
   — Я нашел ее на обочине дороги, в траве, в ста пятидесяти шагах от домов в направлении Нью-Сити. От нее остался отпечаток, как будто она там лежала уже давно.
   — С чего это ты принялся там искать эту цепочку?
   — Я ее не искал. Я нашел ее совершенно случайно.
   — Так. Ты ее нашел совершенно случайно. Когда?
   — Неделю назад.
   — Почему ты находку не сдал? Она из серебра.
   — Это меня не интересовало.
   — Это тебя не интересовало! Что же тебя интересовало?
   — Я отказываюсь давать показания.
   Наступила пауза. Судья смотрел на лист бумаги, на котором уже были намечены некоторые вопросы, дополненные теперь его собственной рукой, данные для протокола. Он хотел призвать себя этим к спокойствию и к объективности.
   Айзек Бут сгорбился на стуле и закрыл руками глаза. Рунцельман прислонился к двери.
   Навытяжку стояли только оба полицейских да Джо Кинг. Высокий полицейский крепко держал Джо Кинга за руку, у маленького был в руках пистолет: ведь оба опасались, что обвиняемый попытается бежать. Ноги-то у него были свободны.
   Джо Кинг смотрел на пистолет с выражением того снисходительного презрения, какое у него вызывали многие его враги.
   — Можем мы еще сегодня до обеда сделать что-нибудь, чтобы внести в дело больше ясности? — спросил судья Рунцельмана, который считался особенно сведущим во всех племенных отношениях и неразберихах.
   Рунцельман ответил неохотно, но все-таки ответил:
   — Может быть, Квини Халкетт наведет на какой-нибудь след. Ее же видели в тот вечер перед супермаркетом. Ее автомобиль стоял там.
   — Девушка вообще ничего не знает, — решительно заявил Стоунхорн, бросив враждебный взгляд на Рунцельмана.
   Судья медленно поднял голову и посмотрел снизу вверх на Джо Кинга.
   — Ни на одном из твоих многочисленных допросов, Джо Кинг, ты никогда не делал таких поспешных, необдуманных заявлений. Мы вызовем Квини.
   Обвиняемый, допустив промашку, пришел в такое скверное настроение, что трудно даже представить. Для него ничего не было хуже, как чувствовать собственную уязвимость или вообще казаться самому себе несовершенным. Тачина может подумать, что это именно он какими-то своими показаниями втянул ее в это дело. Конечно, они будут допрашивать ее отдельно. Он не сможет подать ей никакого знака, он не сможет ничего дать знать о себе. Наверное, разыграется сцена, в которой она постарается от него отречься, или она под натиском судьи скажет слишком много. Полицейские, судьи, это семейство Бут будут торжествовать, а Квини станут жалеть. Стоунхорн был близок к действительно безумной попытке бежать, чтобы предотвратить допрос Квини.
   Но он сказал себе, что и этот путь неприемлем, ведь свидетельница Квини не станет благодаря такому событию менее интересна.
   Судья велел увести Стоунхорна. Он был приведен в камеру с зарешеченным окном, которая находилась в расположенной совсем рядом с домом суда примитивной полицейской тюрьме. Стоунхорн был знаком с этой камерой давно и предостаточно. Он заставил себя опуститься на корточки. Руки у него оставались в наручниках. Время от времени то один, то другой полицейский заглядывали через глазок в дверь.
   Тем временем Рунцельману было поручено как можно незаметнее доставить Квини. Судья хотел по возможности избавить от позора семейство Халкетт и саму девушку. Если ее имя в связи с Джо Кингом, все равно по какой причине, станет предметом пересудов, оно будет запятнано. Старый судья уже почти раскаивался, что он принял предложение Рунцельмана.
   Но только так можно было заарканить Джо Кинга.
   Рунцельман остановился на улице в раздумье.
   Квини может сегодня находиться только в двух местах, рассудил он, ведь сегодня четверг, а каждый четверг девушка договорилась посещать горшечницу, которая в маленькой мастерской недалеко от Агентур-стрит изготавливала изделия по старым образцам. Квини хотела изучить гончарное производство, чтобы попытаться потом сделать эскизы для него и таким образом увеличить сбыт. Люди в резервации были еще очень бедны, и еще слишком много было безработных. Надо было попытаться к этому прекрасному занятию привлечь побольше рук. Говорили, что совет племени и даже сам мистер Хаверман приветствовали предложение Квини. Так усердна была эта девушка, что сама себе подобрала работу на каникулы и не дожидалась хлопот администрации.
   Старый автомобиль семейства Халкетт не был припаркован на улице, но это еще ни о чем не говорило, ведь Квини могла приехать на лошади или, может быть, кто-нибудь из соседей по пути прихватил ее с собой. Но Рунцельману казалось совершенно определенным, что Квини не дома, а скорее всего, у горшечницы. Горшечница была родственницей Рунцельмана. Это была умная и спокойная женщина.
   Рунцельман направился в мастерскую. Как и ожидал, он застал там горшечницу и Квини. Он приветствовал их и сделал вид, будто бы никуда и не спешит.
   Квини была поглощена изучением техники производства, ведь иначе, конечно, не сумеешь внести никакого новшества. Потом она спросила у горшечницы, нельзя ли ей во время этих каникул поработать в мастерской, тогда, может быть, к следующему году она сумеет что-нибудь придумать. И тут она узнала, что заказов очень мало, а чтобы работать впрок, не хватает средств. Туристы плохо посещают резервацию, и торговля изделиями художественных промыслов идет здесь не так бойко, как в местностях, которые красотами своих ландшафтов привлекают праздных путешественников. Практика представилась Квини гораздо менее привлекательной, чем раньше, когда все виделось в розовом свете.
   — Ты пойдешь в двенадцатый класс? — спросил Рунцельман, державшийся в стороне. С этими словами он вышел вперед, обращая на себя внимание Квини.
   — Конечно. Я не собираюсь бросать школу, ведь через год мне предстоит стать бакалавром. — Квини ни секунды не помедлила с ответом, он естественно вытекал из ее привычного представления о своей жизни, но, едва закончив фразу, подумала, что, возможно, у нее скоро будет ребенок.
   — Это хорошо. Ну… и тогда замуж?
   Квини покраснела: отчего заговорил об этом Рунцельман?
   Однако она овладела собой.
   — Почему вы так думаете, мистер Рунцельман?
   — Да уж Гарольд Бут слишком нетерпелив.
   — Индейцу подобает быть терпеливым. Охотнику Долго приходится лежать в засаде, прежде чем он дождется нужного момента, — неожиданно игриво произнесла она, стараясь скрыть от Рунцельмана смущение.
   Рунцельман понял, что она ни о чем не догадывается. Квини могла быть скрытной, но так искренне разыгрывать незнание вряд ли бы сумела.
   — Стоунхорн арестован, — сказал он.
   — За что? — спокойно спросила Квини.
   — Он убил Гарольда.
   — Кто это сказал? — Квини не проявила никаких признаков волнения.
   — Цепочку, которую Гарольд всегда носил на шее, нашли у Стоунхорна, и, кроме того, он не может объяснить, где провел ту грозовую ночь, когда в последний раз видели Гарольда.
   — Ну, где-нибудь-то он должен же был быть.
   — Разумеется, ведь он не дух, хотя иногда и похож на него.
   — Что же он говорит?
   Рунцельман отлично понимал, что несколько превысил свои полномочия. Он не должен был расспрашивать Квини и, конечно, не должен был информировать ее о том, что произошло. Ему только поручили доставить ее как свидетельницу. Но, зная Квини, он предвидел, что там она скажет еще меньше, чем Джо Кинг — Стоунхорн. Здесь, у горшечницы, с ней легче было поговорить. Тем более что он не хотел подводить Квини, хотел, насколько возможно, помочь ей, чтобы не впутывать ее имя в дело. И он ответил девушке:
   — Стоунхорн отказался давать показания.
   — Почему?
   — Ну, это знает только он сам.
   — Но ведь это не в его интересах.
   — Если он убийца, это — единственное средство затянуть дело. Ведь нет никого, кто бы мог засвидетельствовать алиби Джо Кинга. Косвенные улики достаточно убедительны. На сей раз его осудят.
   Квини опустила глаза.
   — Кассирша супермаркета видела тебя вечером перед грозой. — Это был его следующий пробный камень.
   — Что ж такого? Я покупала мясо и хлеб.
   — Верно, так и сообщила кассирша. А ночью раздались выстрелы, которые многие слышали, и найдены убитые. Твой отец заявил об этом, и Джо Кинга арестовали, потому что он и раньше был заподозрен в убийстве.
   — Гарольда нашли среди убитых?
   — Нет, среди этих бандитов его не нашли. Личности убитых нами установлены. Стоунхорн был когда-то в их компании. Они заслужили бесславный конец и нашли его. Схватка между бандитами. Это наш суд не тревожит.
   — Так в чем же дело? Зачем ты пришел сюда?
   Рунцельман усмехнулся в душе: девушка была неглупа.
   — Старший судья хочет тебя допросить, так как ты одна из тех, кто последний видел Гарольда и Джо перед грозой.
   — Хорошо. Когда я должна прийти?
   — Лучше сейчас. Но если ты хочешь сперва поговорить с твоим отцом, то я под каким-нибудь предлогом дам тебе эту возможность.
   — Не о чем говорить.
   Рунцельман вздохнул с облегчением.
   — Тогда пошли. По крайней мере, быстрее все кончится.
   Они направились к помещению суда племени. Когда Квини вошла в комнату старого судьи, он был один, Рунцельман, сопровождавший Квини, тоже вышел.
   Судья движением руки предложил Квини сесть.
   — Очень жаль, Квини. Ты хорошая девушка, из почтенной семьи. И вот теперь только из-за того, что тебя приветствовал этот бандит, и… и… из-за того, что ты!.. ты!.. ответила ему, ты будешь втянута в дело, которое называется «Дело Джо Кинга». Как видишь, лучше держаться подальше от таких людей. Но что случилось — то случилось.
   Лицо Квини выражало ожидание, и судья продолжал:
   — Речь идет об убийстве, и нашему суду тоже предстоит решить вопрос о жизни и смерти. Надо, чтобы не было больше убийств, чтобы этот случай, когда среди нас оказался убийца, был последним.
   Квини молчала. Но от нее и не ждали ответа.
   — Я много над этим думал, — продолжал старый судья. — Я хотел бы оградить тебя, насколько возможно, от неприятностей: ты девушка из семьи Халкетт и твои предки были старейшинами совета нашего племени. Я верю, что ты будешь мужественна и обойдешься без напрасных волнений, — словом, как говорят белые люди, не будешь нервничать. — Старый судья сделал паузу, словно обдумывая еще раз свое решение, и наконец сказал: — Я сейчас вызову Джо Кинга на очную ставку с тобой. Не считай себя оскорбленной, если он будет что-нибудь врать. Тогда у супермаркета он застал тебя врасплох, теперь же ты ко всему готова.
   — Да, готова.
   Я приказываю своему лицу стать маской.
   Мои чувства ранимы. Они должны оставаться скрытыми.
   Квини вспомнила эти слова, которые были порождены ею, а Конни напечатал их как свои. Эти времена миновали. С тех пор прошло две недели, и школа казалась ей далеко-далеко, в такой дали, в которую ей больше никогда не добраться, даже если она когда-нибудь и вернется в комнату со стенами, окрашенными в спокойный тон, на котором смотрятся картины.
   Квини отбросила все эти наплывающие мысли, потому что судья велел Рунцельману привести Джо Кинга. Она слышала, как Рунцельман покинул здание суда.
   Несколько минут спустя снова отворилась дверь дома, и она услышала тяжелые шаги, за которыми ей уже было не различить других, легких. Шаги приблизились, дверь отворилась, и огромный полицейский вошел в комнату, ведя за руку Джо Кинга. За ним вошел с пистолетом в руке второй полицейский, поменьше ростом.
   Рунцельман затворил дверь и дважды повернул ключ в замке. Он остановился слева от арестованного, полицейский с пистолетом в руке — позади.
   — Что случилось? — спросил старый судья: он опасался упреков, если в присутствии девушки произойдет что-нибудь, нарушающее должный порядок.
   — Молодчик в плохом настроении.
   — Больше ничего?
   — Пока ничего.
   Квини посмотрела на Стоунхорна. Она хотела встретиться с ним взглядом, и он не уклонился, но выражение его лица было отсутствующим.
   — Джо Кинг! — начал судья резким голосом, который уже однажды поразил Эда Крези Игла. — Где ты был ночью во время грозы?
   — Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
   — Откуда у тебя серебряная цепочка, которую Гарольд носил на шее?
   — Я ее нашел.
   — Мы знаем гораздо больше, чем ты думаешь. Для тебя же лучше признаться.
   На лице обвиняемого проскользнула улыбка. Относилась ли она к судье или была связана с предстоящим допросом Квини — кто знает. Джо Кингу была известна тактика судебного допроса.