Страница:
Люди-тени сегодня должны рассматриваться исключительно в перспективе их исторического развития. Здесь следует знать, прежде всего, печальный рассказ об изолированном поселении Сферы Гаеан, обитатели которого со временем развились в уникальное общество со сложными законами и установлениями. Их установления становились век от века все более изысканными, тонкими и сложными, и так происходило до тех пор, пока они не охватили все общество и не привели к полному его разложению. Случайного наблюдателя этот чудовищный разрыв между золотым веком этих людей и их плачевным нынешним состоянием всегда необычайно поражает. Процессы эти в большей мере связаны с могущественной религией и властным духовенством. В том же, что касается предков людей-теней, основная причина их трагедии заключалась в излишне страстной жажде славы, которую они завоевывали в их Великой игре.
Общество их достигло расцвета около двух тысяч лет назад. К этому моменту все население оказалось разделенным на четыре части: северную, южную, западную и восточную. На могилах победителей-чемпионов они воздвигли от четырех до пяти тысяч камней. Впрочем, вопрос о том, что возникло раньше — игры или процесс установки камней — до сих пор остается спорным, но он не имеет принципиального значения. А сами Великие игры возникли первоначально лишь в виде состязаний в ловкости и в скорости, для чего молодые люди с большим риском для жизни бросались наперегонки по вершинам камней. Постепенно гонки стали включать в себя и контактные виды спорта, что-то вроде борьбы, в которую вступали победители гонок. Еще позднее возникли и так называемые железные гонки, которые представляли собой уже не просто бег по верхушкам камней, но своеобразное многоборье, состоящее из бега, борьбы и поединков на мечах. Владение оружием стало не менее важным, чем просто ловкость. А это неизбежно разожгло страсти еще сильнее; вскоре четыре клана оказались перевязанными между собой кровавыми договорами и вендеттами, поглощавшими почти всю их энергию.
Но и это оказалось еще не финалом. Правила поединков все усложнялись. Достигнув четырнадцати лет, молодой человек отпускал длинные волосы, а затем вырезал для них украшение из куска цельного жадеита. Эти украшения-амулеты, или «путанки», как их называли предки людей-теней, становились, в конце концов, больше чем просто украшениями — они стали воплощать в себе самость владельцев и представлять их дух. Эти «путанки» становились самой дорогой вещью в их жизни. Едва только молодой человек вырезал свою первую «путанку» и представлял ее на суд старших, он признавался готовым к Великим играм.
Для начала молодой человек должен был непременно дождаться соответствующей фазы лун, это считалось чрезвычайно важным. Луны, их фазы, циклы и расположение на небе вообще регулировали всю жизнь предков людей-теней. И вот, как только луны принимали наиболее удачное по их понятиям расположение, молодой человек взбирался на камни. И если его диспозиция оказывалась вполне соответствующей, он мог вступать в соревнование с другими «первопутанками». В худшем случае его просто сбрасывали с камня, вследствие чего такой неудачник вынужден был отдать свой амулет победителю. Причем, делалось все это при максимально церемониальной помпе, в процессе которой победитель чрезвычайно восхвалялся, а проигравший — унижался. После такой церемонии проигравший, снедаемый горькой обидой, должен был вырезать себе новый амулет, который на этот раз получался гораздо более злобным. Со временем неудачник, конечно же, становился более ловким и быстрым, и сам начинал выигрывать «путанки». Все такие трофеи молодой человек вешал себе на волосы на вплетенной в них сзади длинной веревке. Если же он оказывался вновь побежденным или даже убитым, то отдавал противнику теперь уже не только все свои амулеты, но и веревку. Оказавшись же к двадцати годам победителем и чемпионом, молодой человек собирал еще девять таких же победителей-ровесников, и все вместе они вырезали десять камней из кварцитовых скал, расположенных в сотнях миль южнее от их равнины. Эти камни затем торжественно доставлялись на равнину, подписывались именами героев и воздвигались среди прочих. Таким образом, юноша становился настоящим мужчиной, и, рано или поздно, его хоронили у подножия его камня вместе со всеми его «путанками».
Таковы были их Великие игры: поначалу простые гонки по камням, а позднее — вызовы, убийства, месть. Все это, в конце концов, истощило жизненные силы этого древнего благородного общества и сократило численность его населения едва ли не до нескольких сотен.
Люди-тени сегодня более не носят «путанок», однако вырезают неплохие их имитации, которые с успехом продают туристам. При этом они утверждают, что все эти амулеты выкопаны из тайных, только им одним известных могил. Поэтому опасайтесь подделок. Настоящая «путанка» стоит очень дорого, и никто никогда не предложит ее вам просто так, в гостинице или на улице. Тех же, кто, начитавшись книг, пытается сам искать счастья, копаясь в могилах, чаще всего однажды находят там же с перерезанным горлом.
В западной части равнины Стоячих Камней находится поселение Лунный Путь, названное так благодаря тому, что луны до сих пор регулируют весь ход жизни людей-теней. Лунный Путь даже нельзя назвать городом в полном смысле этого слова, скорее он представляет собой сочетание всевозможных контор, турбюро и обыкновенной деревни. Три гостиницы — «Лунный Путь», «Жадеитовый амулет» и «Луна Банши» — приблизительно одинаковы по уровню обслуживания. Единственным отличием является лишь то, что в гостинице «Лунный Путь» принимается значительно больше мер по борьбе с песчаными блохами; все остальное практически равнозначно. Отправляясь на равнину, ни в коем случае не забывайте брать с собой инсектицид, и всякий раз тщательно обрабатывайте им постель, прежде чем лечь в нее. В противном случае вы будете нещадно искусаны.
Примечание:
Люди-тени обычно спокойны и уравновешенны. Однако это так лишь отчасти; и вы очень скоро поймете сами, что если, например, кто-то засмеется, заметив лысую женщину, ему могут тут же перерезать горло. Эта женщина наверняка посвятила свои волосы какой-либо важной фазе одной из лун, имеющей для нее важное значение. Поэтому лучше никогда не смейтесь и даже не улыбайтесь над людьми-тенями. Он возвратит вам вашу улыбку, но может случиться так, что после молниеносного движения его руки вы будете улыбаться уже двумя ртами. Впоследствии никто не сможет защитить ваши права и наказать убившего вас человека, поскольку вы просто-напросто не последовали предупреждению».
«Да, придется все время держаться настороже», — подумал Глауен и захлопнул справочник. Затем он устроился поудобнее и стал разглядывать снующих туда-сюда по улице людей. Мимо проходили туристы с ближайших гостиниц, гибкие темноволосые уроженцы Танджери, подслеповатые и хлипкие джангрилы с рыжеватыми волосами. Последние были одеты в черные шорты до колен и цветные рубашки, женщины же джангрилки носили белые брюки невероятных размеров, черные блузки и смешные зеленые шапочки.
Неожиданно Глауен вспомнил, что чай ему так и не принесли. Принявший у него заказ официант продолжал лениво стоять в сторонке, поглядывая на озеро. Глауен попытался что-то сказать ему, но официант в ответ изобразил лишь усталость и презрение, после чего и вообще отвернулся. В этот момент из двери кухни высунулся краснолицый повар, и Глауен подумал, что, наверное, лучше всего следовало бы обратиться непосредственно к нему. Однако в следующий момент молодой человек вдруг увидел, что краснолицый повар уже несет на подносе чашку и чайник.
— Постой, — удержал Глауен повара, после чего поднял крышечку чайника и принюхался. «Это чай или польд? — раздумывал молодой Клаттук, — Пахло вроде бы чаем». — Ладно, похоже, и в самом деле чай.
— Как бы и не чай, — отозвался разносчик.
Глауен посмотрел на него с подозрением, но понял, что большего все равно добиться не удастся.
— Можешь идти, — сказал он, подумав при этом, что бороться с местной кухней — затея безнадежная.
Посетителей в этих краях и вообще обслуживали практически вне зависимости от их желаний и заказов.
Вдруг внимание Глауена привлекла ехавшая вдоль улицы со страшным скрипом и грохотом повозка, представлявшая собой раскрашенную во все цвета радуги коробку в сорок футов длиной и четырнадцать высотой. Повозка катила на шести больших колесах, явно не имеющих никаких рессор и покрышек, и потому на ходу страшно скрипела и громыхала. Возницей оказался сидевший на козлах толстый мужчина с пышными черными усами. На крыше колымаги находилось с полдюжины одетых в лохмотья подростков, показывавших прохожим то голые ноги, то задницы. Остальные пассажиры высовывались из окон, махая руками и приветствуя всех вокруг. В следующее мгновение черноусый толстяк вздохнул, почесал в затылке и, наконец, остановил колымагу прямо посреди улицы. Одна из ее стенок тут же упала, превратив таким образом коробку в сцену, на которой тут же появился маленький человечек с грустным лицом, большим приклеенным носом, опущенными глазами и вытянутой нижней губой. Человечек был похож на старого несчастного пса. На нем красовался синий, украшенный всевозможными бантами балахон и низкая узкополая шляпа. Мужичок подошел к самому краю сцены и едва не опрокинулся навзничь, но какая-то невидимая рука неожиданно успела подсунуть под него стул. Маленький человечек, плюхнувшись в подставленное под него сиденье, скорчил гримасу, протянул руку вверх, и в тот же момент каким-то непостижимым образом в другой его руке появился струнный инструмент. Клоун взял несколько аккордов, пробежался пальцами по регистрам и затянул грустную балладу о злоключениях бродяжьей жизни. Пока он играл, откуда-то выскочила пара жирных теток, которые стали кривляться вокруг него и, забавно подпрыгивая, танцевать нечто вроде квик-степа. С другой стороны импровизированных кулис вышел молодой человек с концертиной. Тетки тут же удвоили усилия, их огромные груди тряслись, руки хлопали словно крылья. Танцовщицы прыгали так отчаянно, что, казалось, они вот-вот разнесут всю повозку вдребезги или просто-напросто вылетят на мостовую. Под конец обе танцовщицы подхватили грустного клоуна под руки и начали крутить им над сразу же завизжавшими и ставшими разбегаться прохожими. Тем не менее печальный мужичок даже не выронил из рук своего инструмента, и, немного покружившись в воздухе, спокойно вернулся на сцену.
После этого толстых теток сменили три девушки в черных широких юбках и золотистых блузках, к которым немедленно присоединился мускулистый молодой человек, одетый как демон похоти. Он гонялся за девицами по всей сцене, пытаясь при этом в серии блестящих акробатических трюков раздеть их или просто повалить на пол. Дело быстро шло к финалу; у двоих девушек уже обнажилась грудь, а с третьей парень уже ловко стягивал юбку. Неожиданно Глауен почувствовал какой-то странный дискомфорт. Он оглянулся и тут же схватил за руку девочку лет восьми, проворно выдернувшую ее из его собственного кармана. Молодой человек посмотрел в ее бесстрастно-серые глаза, оказавшиеся в нескольких футах от его лица и стиснул костлявое запястье еще сильнее. Но девчонка попыталась вывернуться, и Глауен почувствовал, что сейчас она просто-напросто плюнет ему в лицо. Он быстро ослабил хватку, и девочка, не торопясь и бросив на него презрительный взгляд через худенькое плечико, пошла прочь.
На сцене жонглер возился с дюжиной колец; ему ассистировала пожилая женщина, дувшая в старинный медный рожок и одновременно босой ногой игравшая на лежавшей на полу гитаре. Скоро к ней присоединился и недавний печальный клоун, который принялся музицировать на носовой флейте и двух волынках. На смену им под финал вышел импровизированный оркестр из человек десяти, под музыку которого с десяток малышей станцевало джигу, а потом, подпрыгивая, все они помчались с подносами в руках за заслуженной платой. С изумлением в подошедшей с подносом девочке Глауен узнал ту, что несколько минут назад хотела его обокрасть. Он молча бросил несколько монет и она так же молча удалилась не теряя достоинства. Минуту спустя колымага уже снова громыхала по улице, чтобы сыграть свое представление у какого-нибудь другого кафе где-нибудь поблизости от гостиницы Кансаспара.
Глауен поднял глаза к солнцу, которое несколько все же продвинулось на безоблачном небе, и снова уткнулся в справочник, где на этот раз прочитал о представлениях бродяг, колесящих по всему Найону на своих шатких повозках. Как утверждалось в справочнике, таких бродячих театров здесь было не менее двухсот, каждый со своими традициями и особым репертуаром.
«Их можно считать почти дикими, настолько сильны их бродяжнические инстинкты, — утверждал справочник. — Ничто не может лишить их свободы, их положение уважают все остальные народности, и хотя многие считают их сумасшедшими, все уважают их обычаи и относятся к ним со спокойным презрением, несправедливо забывая о том, какие они проявляют чудеса артистической техники и виртуозности.
Несмотря на всю живость и многообразие демонстрируемых ими представлений, жизнь бродяг далека от романтической идиллии. После долгих путешествий они прибывают в пустынную местность, где их не ожидает ни сытный обед, ни спокойный отдых. Там начинаются новые упорные репетиции и разработки новых маршрутов. На самом деле люди они очень скромные и меланхоличность их зачастую отнюдь не напускная. Бродяги начинают участвовать в представлениях едва ли не раньше, чем ходить. Жизнь взрослых отравлена завистью, ревностью и постоянной необходимостью работать. Старость у них — всего лишь печальное угасание. Едва лишь старик или старуха утрачивают способность как-либо участвовать в представлениях, хотя бы просто играть на каком-нибудь инструменте, они тут же теряют весь свой почет и уважение, и дальше их какое-то время содержат лишь из милости. В творческий же период они настолько выкладываются в представлениях и на репетициях, добиваясь все более и более высокой техники исполнения своих трюков, что после работы долгое время находятся в настоящей прострации. Когда же такой бродяга окончательно выбывает из игры, то, отыграв прощальное представление, повозка ненадолго останавливается в полночь посреди какой-нибудь степи, и старика просто выбрасывают, оставляя ему лишь одну бутылку вина. Затем балаган отбывает, и старый буффон остается один на один с собой под мутным светом множества местных лун. Он садится на землю, может быть, смотрит таким же мутным взором на проплывающие мимо луны и запевает песню, которую каждый из них готовит для такого случая. Потом он выпивает все оставленное ему вино и ложиться, чтобы заснуть уже вечным сном, поскольку в вино подмешан мягко действующий джангрильский яд».
Глауен захлопнул книгу. Из нее он узнал даже больше, чем ему хотелось. Молодой человек откинулся в кресле, посмотрел на Фарисс и пожалел, что не заказал что-нибудь поесть сразу же, как только пришел в это кафе. Тут из другого угла кафе неожиданно поднялся высокий мускулистый молодой человек и направился к выходу. Сначала Глауен смотрел на идущего с ленивым любопытством, но и оно скоро пропало. Единственное, что запомнил сотрудник ИПКЦ, так это то, что молодой человек был одет в необычного покроя темно-зеленые брюки, балахон кобальтового цвета и маленькую шапочку без полей.
Фигура странного молодого человека скрылась за углом, и Глауен еще какое-то время все пытался вспомнить, где именно он мог видеть эту столь хорошо вылепленную голову с нелепой шапочкой на темных кудрях, девичье нежную кожу и классически правильные черты лица. Он никак не мог вспомнить ничего конкретного, однако смутное подозрение, что он уже видел однажды этого человека, не покидало Глауена.
Тут молодой Клаттук бросил взгляд на часы. Пришло время немного вздремнуть перед свиданием с Киблесом. Он встал и вернулся обратно в гостиницу «Новиал».
За стойкой оказался уже другой портье — пожилой человек с редкими седыми волосами и густой бородой. Глауен настойчиво попросил, чтобы его разбудили непременно в двадцать семь ноль ноль, поскольку ему предстоит очень важное дело. Портье лишь сухо кивнул и сделал какую-то пометку в своем журнале. Глауен прошел в номер, скинул одежду, бросился на кровать и быстро заснул.
Прошло некоторое время. Внезапно сон Глауена был прерван каким-то странным болезненным ощущением в бедре. Повернувшись к свету, молодой Клаттук обнаружил, что его кусает какое-то неизвестное ему черное насекомое. За окном вовсю сгущались сумерки. Часы показывали двадцать восемь часов. Глауен вскочил, раздраженно прихлопнул насекомое, затем быстро сполоснул лицо холодной водой, оделся и вышел. Портье, находившийся в холле, тут же вскочил на ноги и склонился в низком поклоне.
— А, господин Клаттук! Я только что собирался разбудить вас. Но я вижу, вы и сами уже проснулись.
— Не совсем так, — возмутился Глауен. — Меня разбудило какое-то черное насекомое; комната не вычищена. Некоторое время я буду отсутствовать и прошу вас за это время произвести тщательную дезинсекцию помещения.
Портье спокойно уселся на свое место.
— Санитар просто забыл обработать вашу комнату, когда убирал ее. Я доложу о вашей жалобе кому следует.
— Этого мало. Займитесь дезинсекцией немедленно.
— К несчастью, санитар сегодня выходной, — не сдавался портье. — Но обещаю вам, что завтра все непременно будет сделано.
— Знаете что. Когда я вернусь, я тщательно осмотрю всю комнату, и если найду хотя бы одну подобную тварь, то поймаю ее и принесу вам, чтобы вы тоже смогли насладиться ею в полное ваше удовольствие, — зло предупредил молодой человек.
— Вы говорите невежливо, господин Клаттук.
— А я не считаю, что ваши насекомые обошлись вежливо со мной. Так или иначе, я вас предупредил.
Глауен вышел из гостиницы. Фарисс ушел с неба и на Танджери упали сумерки, совершив чудесное превращение. Озеро, со стороны старого города подсвеченное каким-то таинственным мягким белым светом, казалось совершенно призрачным, да и весь город выглядел просто сказочным. По небу проплывало не менее десятка лун, отливавших всеми оттенками мягкого цвета: кремовым, сиреневым, белым, бледно-розовым и нежно-фиолетовым. К тому же все луны отражались в озере. Как известно, у Найона имелось и другое, более поэтическое название — он именовался «миром девятнадцати лун». У каждой луны здесь имелось свое название, и любой обитатель планеты знал эти названия не хуже, чем свое собственное имя.
Глауен свернул на аллею Криппет и был просто поражен тем, во что превратилась унылая при дневном свете улица. Каждый домовладелец вывесил перед своим домом огромную круглую люстру, в результате чего вся улица была буквально увешана разноцветными светящимися шарами и напоминала настоящий карнавал. Но Глауен уже понимал, что все это делалось не столько из эстетических, сколько из чисто практических соображений — ради элементарного удобства.
На улицах по-прежнему было много народу, хотя, конечно же, и не так много как днем. Теперь местных людей оказалось значительно меньше; основную массу гуляющих составляли туристы, слоняющиеся по улицам, то и дело останавливающиеся перед различными витринами и заходящие в многочисленные кафе. Глауен, прекрасно зная, что уже катастрофически опаздывает, мчался по улице как угорелый. Но неожиданно он остановился, заметив, что мимо него прошел молодой человек в синем балахоне. Перед глазами молодого Клаттука в мгновение ока промелькнуло закаменевшее словно маска лицо того самого «незнакомца». Инстинктивно Глауен попытался проследить за направлением следования молодого человека, однако балахон знакомого незнакомца очень быстро затерялся среди мелькания многочисленных огней. Молодой Клаттук вновь бросился бежать и уже через пару минут добрался до конторы Киблеса. Внутри магазинчика горел свет, и дверь оказалась незапертой, несмотря на то, что, согласно вывеске, магазинчик работал только до двадцати семи часов, и женщины внутри уже не было.
Глауен вошел внутрь, прикрыл за собой дверь и быстро оглядел комнату. Все здесь оставалось таким же, каким было и днем; лишь стояла еще более пронзительная тишина. Никаких признаков присутствия Киблеса вошедший не обнаружил.
Тогда Глауен направился прямо по коридору, ведущему в кабинет. Перед дверью он на мгновение остановился и прислушался. Стояла полная тишина.
— Господин Киблес, это я, Глауен Клаттук, — наконец не выдержал он.
Однако, казалось, после этих слов тишина стала еще пронзительней.
Глауен нахмурился. Потом он оглянулся и внимательно осмотрел лестницу и коридор.
— Господин Киблес, — снова позвал он, слегка повысив голос.
Однако, как и прежде, не последовало никакого ответа. Тогда Глауен решительно толкнул дверь кабинета. На полу лежало бездыханное тело. Тело Киблеса. Руки и ноги его были связаны, а изо рта сочилась кровь. Глаза несчастного были выкачены, словно от невероятного ужаса. Разорванные спереди брюки явно свидетельствовали о том, что беднягу пытали перед смертью.
Глауен встал на колени и потрогал шею покойного. Она оказалась еще теплой. Киблес умер совсем недавно, и если бы клерк гостиницы потрудился разбудить своего постояльца вовремя, Киблес мог бы остаться в живых.
Глауен в ужасе смотрел на тело и на уста, уже не способные изречь информацию, за которой он приехал в такую отчаянную даль.
За что убили Киблеса? Никаких явных признаков грабежа не наблюдалось. Ящики стола не выдвинуты, на столе полный порядок. В дальнем конце комнаты виднелась дверь, по всей видимости, выходившая во двор. Однако дверь оказалась закрытой изнутри, из чего можно было заключить, что преступник ей не пользовался.
Глауен вновь вернулся к столу. Но все поиски какой-нибудь записной книжки или бумаг, которые смогли бы ему чем-то помочь, оказались тщетными. Стараясь не оставлять отпечатков пальцев, Глауен проверил все ящики стола, однако и там ничего обнаружить не удалось. В стене виднелся небольшой сейф, дверцы которого оказались распахнутыми. Однако и в сейфе ничего интересного также найти не удалось.
На мгновение сотрудник ИПКЦ задумался.
Итак, Киблес намеревался звонить. На столе и в самом деле стояли телефонный монитор и клавиатура. Глауен нажал карандашиком кнопку «опции», а затем список последних звонков.
Последний звонок был сделан в отель «Лунный Путь», находящийся в одноименном поселке. Остальные звонки оказались местными, сделанными гораздо раньше и не поддающимися идентификации.
Тут вдруг откуда-то снаружи раздался мягкий звук. Судя по всему, это дрожала входная дверь, которая, явно, захлопнулась за вошедшим Глауеном на замок.
Молодой Клаттук осторожно выглянул в окно. В свете уличного фонаря он увидел пару констеблей, которые в полном молчании пытались открыть дверь.
Через несколько секунд колебаний Глауен мягкими прыжками подбежал к ведущей в задний двор двери. Молодой человек бесшумно отодвинул задвижку и вышел на крыльцо. Немного постоял, внимательно прислушиваясь к окружающим звукам, затем тихонько отошел в тень. Еще через минуту констебли уже ворвались в здание и после беглого осмотра сразу же заметили незапертую дверь.
В одно мгновение Глауен перепрыгнул через ограду и помчался к тускло поблескивающему в свете многочисленных лун болоту. Вскоре его ноги захлюпали по чему-то вязкому.
В следующее мгновение он различил ведущую вправо аллею, застроенную по обеим сторонам маленькими домишками. Ярдах в тридцати далее светился многоцветный шар таверны. Оттуда доносился гул приглушенных голосов, странная заунывная музыка и громкий пьяный женский смех. Глауен проскочил мимо таверны, вывернул на какую-то улицу и неожиданно оказался прямо на авениде, идущей вдоль озера.
Здесь он, наконец, остановился, чтобы перевести дыхание. Появление полиции, произошедшее практически тотчас после его собственного, явно не могло явиться простым совпадением. Кто-то известил их, причем известил их именно тот человек, который уже знал, что Киблес мертв. Глауен попытался более или менее отчетливо выстроить последовательность событий прошедших дней. Предположим, молодой человек в синем балахоне и был тем самым красавцем, который так ловко обманул мисс Флавию Шуп. Предположим, он прибыл в Танджери примерно в одно время с Глауеном. Предположим также, что он заметил Глауена и, возможно, даже узнал его. Предположим даже и то, что и этот незнакомец смог добраться до Киблеса и получить от него тот же самый ответ, что и Глауен. Согласно таким предположениям можно было выстроить более или менее ясную картину. Прибыв в Компанию поддержки искусства аргонавтов, этот знакомый незнакомец попытался убедить Киблеса поделиться полученной последним информацией с ним, а затем убил его, чтобы информация не досталась Глауену. Увидев Глауена на аллее Криппет, он сразу понял, куда тот направляется и вызвал констеблей, дабы те застали на месте преступления якобы непосредственного убийцу. Даже если такой вариант событий на самом деле и был не совсем верен, Глауен решил, что теперь все равно необходимо как можно скорее отправиться в гостиницу «Лунный Путь».
Он вернулся к себе в отель. Портье поприветствовал вошедшего молодого человека коротким кивком, но явно был не расположен к общению. В номере Глауен обнаружил дырявый гамак, подвешенный к потолку, вероятно, на тот случай, если его станут одолевать насекомые.
Общество их достигло расцвета около двух тысяч лет назад. К этому моменту все население оказалось разделенным на четыре части: северную, южную, западную и восточную. На могилах победителей-чемпионов они воздвигли от четырех до пяти тысяч камней. Впрочем, вопрос о том, что возникло раньше — игры или процесс установки камней — до сих пор остается спорным, но он не имеет принципиального значения. А сами Великие игры возникли первоначально лишь в виде состязаний в ловкости и в скорости, для чего молодые люди с большим риском для жизни бросались наперегонки по вершинам камней. Постепенно гонки стали включать в себя и контактные виды спорта, что-то вроде борьбы, в которую вступали победители гонок. Еще позднее возникли и так называемые железные гонки, которые представляли собой уже не просто бег по верхушкам камней, но своеобразное многоборье, состоящее из бега, борьбы и поединков на мечах. Владение оружием стало не менее важным, чем просто ловкость. А это неизбежно разожгло страсти еще сильнее; вскоре четыре клана оказались перевязанными между собой кровавыми договорами и вендеттами, поглощавшими почти всю их энергию.
Но и это оказалось еще не финалом. Правила поединков все усложнялись. Достигнув четырнадцати лет, молодой человек отпускал длинные волосы, а затем вырезал для них украшение из куска цельного жадеита. Эти украшения-амулеты, или «путанки», как их называли предки людей-теней, становились, в конце концов, больше чем просто украшениями — они стали воплощать в себе самость владельцев и представлять их дух. Эти «путанки» становились самой дорогой вещью в их жизни. Едва только молодой человек вырезал свою первую «путанку» и представлял ее на суд старших, он признавался готовым к Великим играм.
Для начала молодой человек должен был непременно дождаться соответствующей фазы лун, это считалось чрезвычайно важным. Луны, их фазы, циклы и расположение на небе вообще регулировали всю жизнь предков людей-теней. И вот, как только луны принимали наиболее удачное по их понятиям расположение, молодой человек взбирался на камни. И если его диспозиция оказывалась вполне соответствующей, он мог вступать в соревнование с другими «первопутанками». В худшем случае его просто сбрасывали с камня, вследствие чего такой неудачник вынужден был отдать свой амулет победителю. Причем, делалось все это при максимально церемониальной помпе, в процессе которой победитель чрезвычайно восхвалялся, а проигравший — унижался. После такой церемонии проигравший, снедаемый горькой обидой, должен был вырезать себе новый амулет, который на этот раз получался гораздо более злобным. Со временем неудачник, конечно же, становился более ловким и быстрым, и сам начинал выигрывать «путанки». Все такие трофеи молодой человек вешал себе на волосы на вплетенной в них сзади длинной веревке. Если же он оказывался вновь побежденным или даже убитым, то отдавал противнику теперь уже не только все свои амулеты, но и веревку. Оказавшись же к двадцати годам победителем и чемпионом, молодой человек собирал еще девять таких же победителей-ровесников, и все вместе они вырезали десять камней из кварцитовых скал, расположенных в сотнях миль южнее от их равнины. Эти камни затем торжественно доставлялись на равнину, подписывались именами героев и воздвигались среди прочих. Таким образом, юноша становился настоящим мужчиной, и, рано или поздно, его хоронили у подножия его камня вместе со всеми его «путанками».
Таковы были их Великие игры: поначалу простые гонки по камням, а позднее — вызовы, убийства, месть. Все это, в конце концов, истощило жизненные силы этого древнего благородного общества и сократило численность его населения едва ли не до нескольких сотен.
Люди-тени сегодня более не носят «путанок», однако вырезают неплохие их имитации, которые с успехом продают туристам. При этом они утверждают, что все эти амулеты выкопаны из тайных, только им одним известных могил. Поэтому опасайтесь подделок. Настоящая «путанка» стоит очень дорого, и никто никогда не предложит ее вам просто так, в гостинице или на улице. Тех же, кто, начитавшись книг, пытается сам искать счастья, копаясь в могилах, чаще всего однажды находят там же с перерезанным горлом.
В западной части равнины Стоячих Камней находится поселение Лунный Путь, названное так благодаря тому, что луны до сих пор регулируют весь ход жизни людей-теней. Лунный Путь даже нельзя назвать городом в полном смысле этого слова, скорее он представляет собой сочетание всевозможных контор, турбюро и обыкновенной деревни. Три гостиницы — «Лунный Путь», «Жадеитовый амулет» и «Луна Банши» — приблизительно одинаковы по уровню обслуживания. Единственным отличием является лишь то, что в гостинице «Лунный Путь» принимается значительно больше мер по борьбе с песчаными блохами; все остальное практически равнозначно. Отправляясь на равнину, ни в коем случае не забывайте брать с собой инсектицид, и всякий раз тщательно обрабатывайте им постель, прежде чем лечь в нее. В противном случае вы будете нещадно искусаны.
Примечание:
Люди-тени обычно спокойны и уравновешенны. Однако это так лишь отчасти; и вы очень скоро поймете сами, что если, например, кто-то засмеется, заметив лысую женщину, ему могут тут же перерезать горло. Эта женщина наверняка посвятила свои волосы какой-либо важной фазе одной из лун, имеющей для нее важное значение. Поэтому лучше никогда не смейтесь и даже не улыбайтесь над людьми-тенями. Он возвратит вам вашу улыбку, но может случиться так, что после молниеносного движения его руки вы будете улыбаться уже двумя ртами. Впоследствии никто не сможет защитить ваши права и наказать убившего вас человека, поскольку вы просто-напросто не последовали предупреждению».
«Да, придется все время держаться настороже», — подумал Глауен и захлопнул справочник. Затем он устроился поудобнее и стал разглядывать снующих туда-сюда по улице людей. Мимо проходили туристы с ближайших гостиниц, гибкие темноволосые уроженцы Танджери, подслеповатые и хлипкие джангрилы с рыжеватыми волосами. Последние были одеты в черные шорты до колен и цветные рубашки, женщины же джангрилки носили белые брюки невероятных размеров, черные блузки и смешные зеленые шапочки.
Неожиданно Глауен вспомнил, что чай ему так и не принесли. Принявший у него заказ официант продолжал лениво стоять в сторонке, поглядывая на озеро. Глауен попытался что-то сказать ему, но официант в ответ изобразил лишь усталость и презрение, после чего и вообще отвернулся. В этот момент из двери кухни высунулся краснолицый повар, и Глауен подумал, что, наверное, лучше всего следовало бы обратиться непосредственно к нему. Однако в следующий момент молодой человек вдруг увидел, что краснолицый повар уже несет на подносе чашку и чайник.
— Постой, — удержал Глауен повара, после чего поднял крышечку чайника и принюхался. «Это чай или польд? — раздумывал молодой Клаттук, — Пахло вроде бы чаем». — Ладно, похоже, и в самом деле чай.
— Как бы и не чай, — отозвался разносчик.
Глауен посмотрел на него с подозрением, но понял, что большего все равно добиться не удастся.
— Можешь идти, — сказал он, подумав при этом, что бороться с местной кухней — затея безнадежная.
Посетителей в этих краях и вообще обслуживали практически вне зависимости от их желаний и заказов.
Вдруг внимание Глауена привлекла ехавшая вдоль улицы со страшным скрипом и грохотом повозка, представлявшая собой раскрашенную во все цвета радуги коробку в сорок футов длиной и четырнадцать высотой. Повозка катила на шести больших колесах, явно не имеющих никаких рессор и покрышек, и потому на ходу страшно скрипела и громыхала. Возницей оказался сидевший на козлах толстый мужчина с пышными черными усами. На крыше колымаги находилось с полдюжины одетых в лохмотья подростков, показывавших прохожим то голые ноги, то задницы. Остальные пассажиры высовывались из окон, махая руками и приветствуя всех вокруг. В следующее мгновение черноусый толстяк вздохнул, почесал в затылке и, наконец, остановил колымагу прямо посреди улицы. Одна из ее стенок тут же упала, превратив таким образом коробку в сцену, на которой тут же появился маленький человечек с грустным лицом, большим приклеенным носом, опущенными глазами и вытянутой нижней губой. Человечек был похож на старого несчастного пса. На нем красовался синий, украшенный всевозможными бантами балахон и низкая узкополая шляпа. Мужичок подошел к самому краю сцены и едва не опрокинулся навзничь, но какая-то невидимая рука неожиданно успела подсунуть под него стул. Маленький человечек, плюхнувшись в подставленное под него сиденье, скорчил гримасу, протянул руку вверх, и в тот же момент каким-то непостижимым образом в другой его руке появился струнный инструмент. Клоун взял несколько аккордов, пробежался пальцами по регистрам и затянул грустную балладу о злоключениях бродяжьей жизни. Пока он играл, откуда-то выскочила пара жирных теток, которые стали кривляться вокруг него и, забавно подпрыгивая, танцевать нечто вроде квик-степа. С другой стороны импровизированных кулис вышел молодой человек с концертиной. Тетки тут же удвоили усилия, их огромные груди тряслись, руки хлопали словно крылья. Танцовщицы прыгали так отчаянно, что, казалось, они вот-вот разнесут всю повозку вдребезги или просто-напросто вылетят на мостовую. Под конец обе танцовщицы подхватили грустного клоуна под руки и начали крутить им над сразу же завизжавшими и ставшими разбегаться прохожими. Тем не менее печальный мужичок даже не выронил из рук своего инструмента, и, немного покружившись в воздухе, спокойно вернулся на сцену.
После этого толстых теток сменили три девушки в черных широких юбках и золотистых блузках, к которым немедленно присоединился мускулистый молодой человек, одетый как демон похоти. Он гонялся за девицами по всей сцене, пытаясь при этом в серии блестящих акробатических трюков раздеть их или просто повалить на пол. Дело быстро шло к финалу; у двоих девушек уже обнажилась грудь, а с третьей парень уже ловко стягивал юбку. Неожиданно Глауен почувствовал какой-то странный дискомфорт. Он оглянулся и тут же схватил за руку девочку лет восьми, проворно выдернувшую ее из его собственного кармана. Молодой человек посмотрел в ее бесстрастно-серые глаза, оказавшиеся в нескольких футах от его лица и стиснул костлявое запястье еще сильнее. Но девчонка попыталась вывернуться, и Глауен почувствовал, что сейчас она просто-напросто плюнет ему в лицо. Он быстро ослабил хватку, и девочка, не торопясь и бросив на него презрительный взгляд через худенькое плечико, пошла прочь.
На сцене жонглер возился с дюжиной колец; ему ассистировала пожилая женщина, дувшая в старинный медный рожок и одновременно босой ногой игравшая на лежавшей на полу гитаре. Скоро к ней присоединился и недавний печальный клоун, который принялся музицировать на носовой флейте и двух волынках. На смену им под финал вышел импровизированный оркестр из человек десяти, под музыку которого с десяток малышей станцевало джигу, а потом, подпрыгивая, все они помчались с подносами в руках за заслуженной платой. С изумлением в подошедшей с подносом девочке Глауен узнал ту, что несколько минут назад хотела его обокрасть. Он молча бросил несколько монет и она так же молча удалилась не теряя достоинства. Минуту спустя колымага уже снова громыхала по улице, чтобы сыграть свое представление у какого-нибудь другого кафе где-нибудь поблизости от гостиницы Кансаспара.
Глауен поднял глаза к солнцу, которое несколько все же продвинулось на безоблачном небе, и снова уткнулся в справочник, где на этот раз прочитал о представлениях бродяг, колесящих по всему Найону на своих шатких повозках. Как утверждалось в справочнике, таких бродячих театров здесь было не менее двухсот, каждый со своими традициями и особым репертуаром.
«Их можно считать почти дикими, настолько сильны их бродяжнические инстинкты, — утверждал справочник. — Ничто не может лишить их свободы, их положение уважают все остальные народности, и хотя многие считают их сумасшедшими, все уважают их обычаи и относятся к ним со спокойным презрением, несправедливо забывая о том, какие они проявляют чудеса артистической техники и виртуозности.
Несмотря на всю живость и многообразие демонстрируемых ими представлений, жизнь бродяг далека от романтической идиллии. После долгих путешествий они прибывают в пустынную местность, где их не ожидает ни сытный обед, ни спокойный отдых. Там начинаются новые упорные репетиции и разработки новых маршрутов. На самом деле люди они очень скромные и меланхоличность их зачастую отнюдь не напускная. Бродяги начинают участвовать в представлениях едва ли не раньше, чем ходить. Жизнь взрослых отравлена завистью, ревностью и постоянной необходимостью работать. Старость у них — всего лишь печальное угасание. Едва лишь старик или старуха утрачивают способность как-либо участвовать в представлениях, хотя бы просто играть на каком-нибудь инструменте, они тут же теряют весь свой почет и уважение, и дальше их какое-то время содержат лишь из милости. В творческий же период они настолько выкладываются в представлениях и на репетициях, добиваясь все более и более высокой техники исполнения своих трюков, что после работы долгое время находятся в настоящей прострации. Когда же такой бродяга окончательно выбывает из игры, то, отыграв прощальное представление, повозка ненадолго останавливается в полночь посреди какой-нибудь степи, и старика просто выбрасывают, оставляя ему лишь одну бутылку вина. Затем балаган отбывает, и старый буффон остается один на один с собой под мутным светом множества местных лун. Он садится на землю, может быть, смотрит таким же мутным взором на проплывающие мимо луны и запевает песню, которую каждый из них готовит для такого случая. Потом он выпивает все оставленное ему вино и ложиться, чтобы заснуть уже вечным сном, поскольку в вино подмешан мягко действующий джангрильский яд».
Глауен захлопнул книгу. Из нее он узнал даже больше, чем ему хотелось. Молодой человек откинулся в кресле, посмотрел на Фарисс и пожалел, что не заказал что-нибудь поесть сразу же, как только пришел в это кафе. Тут из другого угла кафе неожиданно поднялся высокий мускулистый молодой человек и направился к выходу. Сначала Глауен смотрел на идущего с ленивым любопытством, но и оно скоро пропало. Единственное, что запомнил сотрудник ИПКЦ, так это то, что молодой человек был одет в необычного покроя темно-зеленые брюки, балахон кобальтового цвета и маленькую шапочку без полей.
Фигура странного молодого человека скрылась за углом, и Глауен еще какое-то время все пытался вспомнить, где именно он мог видеть эту столь хорошо вылепленную голову с нелепой шапочкой на темных кудрях, девичье нежную кожу и классически правильные черты лица. Он никак не мог вспомнить ничего конкретного, однако смутное подозрение, что он уже видел однажды этого человека, не покидало Глауена.
Тут молодой Клаттук бросил взгляд на часы. Пришло время немного вздремнуть перед свиданием с Киблесом. Он встал и вернулся обратно в гостиницу «Новиал».
За стойкой оказался уже другой портье — пожилой человек с редкими седыми волосами и густой бородой. Глауен настойчиво попросил, чтобы его разбудили непременно в двадцать семь ноль ноль, поскольку ему предстоит очень важное дело. Портье лишь сухо кивнул и сделал какую-то пометку в своем журнале. Глауен прошел в номер, скинул одежду, бросился на кровать и быстро заснул.
Прошло некоторое время. Внезапно сон Глауена был прерван каким-то странным болезненным ощущением в бедре. Повернувшись к свету, молодой Клаттук обнаружил, что его кусает какое-то неизвестное ему черное насекомое. За окном вовсю сгущались сумерки. Часы показывали двадцать восемь часов. Глауен вскочил, раздраженно прихлопнул насекомое, затем быстро сполоснул лицо холодной водой, оделся и вышел. Портье, находившийся в холле, тут же вскочил на ноги и склонился в низком поклоне.
— А, господин Клаттук! Я только что собирался разбудить вас. Но я вижу, вы и сами уже проснулись.
— Не совсем так, — возмутился Глауен. — Меня разбудило какое-то черное насекомое; комната не вычищена. Некоторое время я буду отсутствовать и прошу вас за это время произвести тщательную дезинсекцию помещения.
Портье спокойно уселся на свое место.
— Санитар просто забыл обработать вашу комнату, когда убирал ее. Я доложу о вашей жалобе кому следует.
— Этого мало. Займитесь дезинсекцией немедленно.
— К несчастью, санитар сегодня выходной, — не сдавался портье. — Но обещаю вам, что завтра все непременно будет сделано.
— Знаете что. Когда я вернусь, я тщательно осмотрю всю комнату, и если найду хотя бы одну подобную тварь, то поймаю ее и принесу вам, чтобы вы тоже смогли насладиться ею в полное ваше удовольствие, — зло предупредил молодой человек.
— Вы говорите невежливо, господин Клаттук.
— А я не считаю, что ваши насекомые обошлись вежливо со мной. Так или иначе, я вас предупредил.
Глауен вышел из гостиницы. Фарисс ушел с неба и на Танджери упали сумерки, совершив чудесное превращение. Озеро, со стороны старого города подсвеченное каким-то таинственным мягким белым светом, казалось совершенно призрачным, да и весь город выглядел просто сказочным. По небу проплывало не менее десятка лун, отливавших всеми оттенками мягкого цвета: кремовым, сиреневым, белым, бледно-розовым и нежно-фиолетовым. К тому же все луны отражались в озере. Как известно, у Найона имелось и другое, более поэтическое название — он именовался «миром девятнадцати лун». У каждой луны здесь имелось свое название, и любой обитатель планеты знал эти названия не хуже, чем свое собственное имя.
Глауен свернул на аллею Криппет и был просто поражен тем, во что превратилась унылая при дневном свете улица. Каждый домовладелец вывесил перед своим домом огромную круглую люстру, в результате чего вся улица была буквально увешана разноцветными светящимися шарами и напоминала настоящий карнавал. Но Глауен уже понимал, что все это делалось не столько из эстетических, сколько из чисто практических соображений — ради элементарного удобства.
На улицах по-прежнему было много народу, хотя, конечно же, и не так много как днем. Теперь местных людей оказалось значительно меньше; основную массу гуляющих составляли туристы, слоняющиеся по улицам, то и дело останавливающиеся перед различными витринами и заходящие в многочисленные кафе. Глауен, прекрасно зная, что уже катастрофически опаздывает, мчался по улице как угорелый. Но неожиданно он остановился, заметив, что мимо него прошел молодой человек в синем балахоне. Перед глазами молодого Клаттука в мгновение ока промелькнуло закаменевшее словно маска лицо того самого «незнакомца». Инстинктивно Глауен попытался проследить за направлением следования молодого человека, однако балахон знакомого незнакомца очень быстро затерялся среди мелькания многочисленных огней. Молодой Клаттук вновь бросился бежать и уже через пару минут добрался до конторы Киблеса. Внутри магазинчика горел свет, и дверь оказалась незапертой, несмотря на то, что, согласно вывеске, магазинчик работал только до двадцати семи часов, и женщины внутри уже не было.
Глауен вошел внутрь, прикрыл за собой дверь и быстро оглядел комнату. Все здесь оставалось таким же, каким было и днем; лишь стояла еще более пронзительная тишина. Никаких признаков присутствия Киблеса вошедший не обнаружил.
Тогда Глауен направился прямо по коридору, ведущему в кабинет. Перед дверью он на мгновение остановился и прислушался. Стояла полная тишина.
— Господин Киблес, это я, Глауен Клаттук, — наконец не выдержал он.
Однако, казалось, после этих слов тишина стала еще пронзительней.
Глауен нахмурился. Потом он оглянулся и внимательно осмотрел лестницу и коридор.
— Господин Киблес, — снова позвал он, слегка повысив голос.
Однако, как и прежде, не последовало никакого ответа. Тогда Глауен решительно толкнул дверь кабинета. На полу лежало бездыханное тело. Тело Киблеса. Руки и ноги его были связаны, а изо рта сочилась кровь. Глаза несчастного были выкачены, словно от невероятного ужаса. Разорванные спереди брюки явно свидетельствовали о том, что беднягу пытали перед смертью.
Глауен встал на колени и потрогал шею покойного. Она оказалась еще теплой. Киблес умер совсем недавно, и если бы клерк гостиницы потрудился разбудить своего постояльца вовремя, Киблес мог бы остаться в живых.
Глауен в ужасе смотрел на тело и на уста, уже не способные изречь информацию, за которой он приехал в такую отчаянную даль.
За что убили Киблеса? Никаких явных признаков грабежа не наблюдалось. Ящики стола не выдвинуты, на столе полный порядок. В дальнем конце комнаты виднелась дверь, по всей видимости, выходившая во двор. Однако дверь оказалась закрытой изнутри, из чего можно было заключить, что преступник ей не пользовался.
Глауен вновь вернулся к столу. Но все поиски какой-нибудь записной книжки или бумаг, которые смогли бы ему чем-то помочь, оказались тщетными. Стараясь не оставлять отпечатков пальцев, Глауен проверил все ящики стола, однако и там ничего обнаружить не удалось. В стене виднелся небольшой сейф, дверцы которого оказались распахнутыми. Однако и в сейфе ничего интересного также найти не удалось.
На мгновение сотрудник ИПКЦ задумался.
Итак, Киблес намеревался звонить. На столе и в самом деле стояли телефонный монитор и клавиатура. Глауен нажал карандашиком кнопку «опции», а затем список последних звонков.
Последний звонок был сделан в отель «Лунный Путь», находящийся в одноименном поселке. Остальные звонки оказались местными, сделанными гораздо раньше и не поддающимися идентификации.
Тут вдруг откуда-то снаружи раздался мягкий звук. Судя по всему, это дрожала входная дверь, которая, явно, захлопнулась за вошедшим Глауеном на замок.
Молодой Клаттук осторожно выглянул в окно. В свете уличного фонаря он увидел пару констеблей, которые в полном молчании пытались открыть дверь.
Через несколько секунд колебаний Глауен мягкими прыжками подбежал к ведущей в задний двор двери. Молодой человек бесшумно отодвинул задвижку и вышел на крыльцо. Немного постоял, внимательно прислушиваясь к окружающим звукам, затем тихонько отошел в тень. Еще через минуту констебли уже ворвались в здание и после беглого осмотра сразу же заметили незапертую дверь.
В одно мгновение Глауен перепрыгнул через ограду и помчался к тускло поблескивающему в свете многочисленных лун болоту. Вскоре его ноги захлюпали по чему-то вязкому.
В следующее мгновение он различил ведущую вправо аллею, застроенную по обеим сторонам маленькими домишками. Ярдах в тридцати далее светился многоцветный шар таверны. Оттуда доносился гул приглушенных голосов, странная заунывная музыка и громкий пьяный женский смех. Глауен проскочил мимо таверны, вывернул на какую-то улицу и неожиданно оказался прямо на авениде, идущей вдоль озера.
Здесь он, наконец, остановился, чтобы перевести дыхание. Появление полиции, произошедшее практически тотчас после его собственного, явно не могло явиться простым совпадением. Кто-то известил их, причем известил их именно тот человек, который уже знал, что Киблес мертв. Глауен попытался более или менее отчетливо выстроить последовательность событий прошедших дней. Предположим, молодой человек в синем балахоне и был тем самым красавцем, который так ловко обманул мисс Флавию Шуп. Предположим, он прибыл в Танджери примерно в одно время с Глауеном. Предположим также, что он заметил Глауена и, возможно, даже узнал его. Предположим даже и то, что и этот незнакомец смог добраться до Киблеса и получить от него тот же самый ответ, что и Глауен. Согласно таким предположениям можно было выстроить более или менее ясную картину. Прибыв в Компанию поддержки искусства аргонавтов, этот знакомый незнакомец попытался убедить Киблеса поделиться полученной последним информацией с ним, а затем убил его, чтобы информация не досталась Глауену. Увидев Глауена на аллее Криппет, он сразу понял, куда тот направляется и вызвал констеблей, дабы те застали на месте преступления якобы непосредственного убийцу. Даже если такой вариант событий на самом деле и был не совсем верен, Глауен решил, что теперь все равно необходимо как можно скорее отправиться в гостиницу «Лунный Путь».
Он вернулся к себе в отель. Портье поприветствовал вошедшего молодого человека коротким кивком, но явно был не расположен к общению. В номере Глауен обнаружил дырявый гамак, подвешенный к потолку, вероятно, на тот случай, если его станут одолевать насекомые.