Страница:
– Сейчас и до бабулиных тайников не добраться, всюду эти шныряют, – покосилась я на дом старосты.
– Нормально, – пренебрежительно повел плечом Скорохват, – куртки форменные, шапки мы у Селуяна возьмем, да и коней у малой дружины позаимствуем. А деньги Серьга матушкины возьмет, «пичуга-то» сейчас на Лысой горе, а деньги в доме, в подполе.
– Вот она ему уши-то открутит, когда вернется.
– Лишь бы вернулась, – как-то слишком серьезно вздохнул Скорохват и тут же нырнул за смородиновый куст. – Вон твой ухарь скачет, ты с ним поосторожней, Маришка.
Я с сомнением посмотрела на нервно вздрагивающую смородину и пожала плечами.
– Стой, это… с пацанами-то что делать? – запоздало крикнул мне вслед Сашко. – Ничего же в голову не лезет!
– Да что ж вас всех как подменили! – возмутилась я. – Дурочки людей режут, шпионы колдуют, ты – глупость придумать не в состоянии! Когда это было, чтобы ты какой-нибудь гадости придумать не смог?
– Ну… – замычал в тени палисадника Скорохват, – давай я скажу, что ты велела им ведовству учиться? Во-первых, надолго, во-вторых, прятаться будут, а не на глаза синим лезть.
Я не стала его слушать, а побежала за телегой.
Стоило мне перевалиться через бортик, как перед моим носом закачалась бутыль в сетке, Илиодор держал ее левой рукой. Коня он опять выбрал мышастого, наверное, чтобы девки на животное не заглядывались, а сразу уделяли внимание главному – седоку.
– Чего это такое? – ткнула я бутыль пальцем, она качнулась туда-сюда, чуть не треснув мне по носу.
– Я думаю, что пришло время нам познакомиться заново, а то к старой моей личности у вас столько претензий накопилось, что прямо не знаю, как вы с ней уживетесь. Мне, признаться, самому этот Филипп Евсеевич надоел, давайте утопим его по дороге в ручейке. Заодно и помянем.
– Это я рада, утопить завсегда готова.
Илиодор подмигнул Зюке, и, как только мы нашли за Дурнево подходящий водоем, златоградец торжественно вручил мне и паспорт князя, присосавшегося к Мытному, и суконную куртку, в которой бегал за мной по лесу, и плащ инквизиторский, и даже чернокнижные причиндалы, все его перышки, колбочки, которые я с радостью и запулила в ручей, отравив его на год, не меньше. Одежду Митруха набил соломой, пришив на скорую руку сапоги к штанам, штаны к рубахе и куртке, получилось неплохое чучелко, которое, к ужасу Илиодора, я заговорила по всем ведьмовским правилам, пообещав ему и сухоту, и икоту, и ломоту, – в общем, порча была наведена так как надо, потом привязала камень и утопила со всеми склянками. На удивление, мне полегчало, словно я впрямь утопила не лишенного приятности, но лживого Евсеича.
– Здорово это у вас получается, – протянул Илиодор.
– А вы, собственно, кто такой? – рявкнули мы с Пантерием в один голос.
Он удивленно уставился на нас, а потом расхохотался:
– Я Илиодор из рода Ландольфа Черного Волка, пытаюсь вернуть колдовство в мир и нуждаюсь в высококвалифицированной спутнице-ведьме.
Так мы и познакомились по второму разу. Парень понравился мне с первого взгляда – высок, красив, в плечах широк но при этом не бугай, как Кожемяка, черты лица тонкие, сразу чувствуется, что кого ни попадя в семью не брали. Хотя, конечно, в детстве баловали – вон губки какие капризные, при этом не скажешь, что домашнее дитя, глаза – лед, глянет – и мороз по коже. Ух какой!
Когда мы допили вино, льдинка в сердце почти растаяла, остался лишь знобящий холодок, но это скорей всего оттого, что я сама себе удивлялась, парень-то не скрывал, что он чернокнижник, а я с ним, как какая-то клуша влюбленная, еду, и жутко интересно мне.
– Остерегайся крепко всяких обманов, – попробовал вяло наставлять меня Триум, – на всякий день устарших спрашивай да советуйся обо всем. А в гости ходить и к себе приглашать, и пересылаться только с кем разрешат. А коли гости зайдут или сама где будешь, сесть за столом – лучшее платье надеть, да беречься всегда хмельного питья: пьяная девка и в миру непригожа… – Но, видя, что его не слушают, обиженно примолк.
– …нет, мы тебе кошку не для того продавали, чтобы за тобой шпионить. Это вот ее идея, давай, говорит, сделаем из златоградца колдуна! – тыкал в меня пальцем оттаявший Пантерий, а я смущалась под взглядом Илиодора, который укоризненно похохатывал.
– Что, вот так вот взяли и стали пугать Фроську, что у вас колдун?! А если б она пришла ночью проверить?
– На то и рассчитывали! – горячился черт, лакая вино прямо из горла. – Она приходит, а тут – бац! – засада.
– Какая засада? Вас черти целыми днями неизвестно где носили!
– Мы отвлекались только по делу, – поборола я сделавшийся непослушным язык.
Илиодор с каждой минутой делался все милей, и к вечеру, когда мы добрались до Малгорода и прочно оккупировали угол на кухне малгородского головы, я умирала от зависти к самой себе. Златоградец когда не кривлялся, то был умен, по-настоящему весел, а всяческие истории из него так и перли. Пантерий ревниво перебивал его и изгалялся над Пречистой Девой в пику Илиодору, сыпавшему баснями о богах древних, Всетворце, что мир сотворил, Индрике-звере, который ему в этом деле помогал, ключи водные отпирал, род звериный насаждал и вроде бы как даже Пречистую Деву воспитывал в малолетстве.
Они какое-то время соревновались с Пантерием, но, поняв, что если так и дальше будет продолжаться, то просто умру от смеха, я велела Пантерию прибрать наши комнаты, отнести что-нибудь вкусненькое Зюке и вообще погулять. Черт надулся пузырем и ушел обиженный, нарочито вывалив из-под рубахи шерстяной хвост с кисточкой, вот, дескать, смотрите, люди, с кем эта парочка дело имеет. Но никто не обратил на него внимания.
А вообще, всяческих стряпух и кухарок на кухне было больше, чем предусмотрено местом. Как Мытный въехал со своей дружиной, так несчастные тетки и толклись здесь без продыху уж который день. К счастью, гнать нас никто не гнал, хоть и поглядывали как-то странно. Я так и не смогла понять, чем вызван суеверный ужас в их глазах и что они себе воображают.
– Я думаю, они считают, что ты меня околдовала, – шепнул мне в ухо Илиодор.
– Нет, – жарко возразила я, – скорей скажут, что это я от страха рехнулась.
– Решетникову бы не доложили, – обеспокоился златоградец, а я обиделась, уверив, что кругом только свои люди. Он поверил мне на слово, снова начав трепаться о своих приключениях и о том, как выдумал князей Костричных.
– Слушай, – вспомнила я то, что не давало мне долгое время покоя, – а они у тебя происходят от кострища или кастрата?
Он подавился взваром и укоризненно посмотрел на меня.
– А что такого? – Я смутилась. – У меня сейчас сестра Костричная, а ну как спросят ее…
– Это древнейшая семья, о которой упоминается в Полянских хрониках! – менторским тоном заявил Илиодор. – К тому же они так знамениты, что в столице скорей умрут от любопытства, чем признаются в невежестве. Так что пусть твоя сестра молчит и обливает всех презрением. Ее семья уже не одно королевство основала, когда Медведевские только еще из лесу вышли.
Я хмыкнула, поняв, что Ланка обязательно это ляпнет. При Великом Князе, конечно, не будет, но так, в сторонке, пофорсит.
Внезапно огонь свечи на нашем столике заметался испуганно, словно хотел сорваться с фитиля, и в комнате установилась странная тишина. Я огляделась удивленно, все кухарки, посудомойки, стряпухи, мясник, истопник и ключник, пришедшие пропустить по чарочке, сидели напряженные и словно желали услышать что-то необычное на улице. Я поднялась, подошла к дверям и чуть приоткрыла их. Первый летний вечер после жары кухни показался прохладным, впрочем, какое в наших комариных болотах лето? Солнышко днем припекает – и то хорошо.
Улица была безлюдна, даже листва на деревьях не шевелилась. В голубовато-сером небе одиноко моргала первая звездочка, чувствующая себя неуютно без подружек. Ни людей, ни живности вокруг. Я пожала плечами и захлопнула дверь, все смотрели на меня, казалось, чего-то ждали.
И тут, словно сговорившись, разом завыли по селу собаки. Тетки побледнели, а ключник, ближе всех бывший к голове, а потому и больше знавший о делах в Вершинине, нервно опрокинул в свой стакан остатки вина из бутылки, выхлопал все, облившись, и, утерев ладонью мокрую бороду, судорожно икнул:
– Дождались, вашу мать, и у нас праздничек!
– Маришка! – раздался в доме отчаянный крик Пантерия.
Первая летняя ночь не принесла Малгороду счастья. Окраина кишела огнями, там скакали синие кафтаны с факелами в руках, еще дюжины две шли пешком с нами – не поймешь, то ли охрана, то ли уже конвоиры. Там и здесь бесцеремонно стучали сапогами в двери, ревя на весь городок:
– Ставни, вьюшки в печах закрываем! Скотину запри, деревня! И чтоб до утра носу не казали!
Всклокоченные хозяева спешили выполнять приказы, а кто зябко переступал на крыльце, тех поторапливали тумаками, а то и ножнами по загривку. На околице, где народу было больше всего, в кругу света лежал бородатый мужик в синем кафтане, в ухе – золотая серьга с номером, рядом – конь, оба разодраны чуть не надвое.
– Вот, извольте видеть, – оставленный комендантствовать в Малгороде командир Рысьей сотни взял в руки факел и поднес огонь чуть не к самому покойнику, чтобы легче было рассмотреть жуткие раны.
Я заметила, что Великий Князь на своих любимцах не экономил: коль считается сотня Рысьей, то и на шапке околыш из рыси. Илиодор вон у медведей переодевался, дак в медвежьей шапке щеголяет. А вообще думала я о всякой ерунде, чувствуя, что счастливый мой вечер кончился и Фроська снова встает поперек моей дороги этакой кровавой раскорякой. Вон и разговоры какие-то про страшного волка слышны. Илиодор с факелом стоял над убитым и глядел на него так, словно тот специально ему вечер загубил, но, поймав мой взгляд, покачал головой, глазами умоляя не устраивать визготни сейчас. Распорядился держать до утра всех горожан взаперти, караулить в оба, а самим караульным меньше чем дюжиной не ходить. Княжьи люди в Малгороде, видимо, знали уже, что он инквизитор, а потому не перечили и слушали со вниманием, даже хотели сопровождающих выделить, когда он, распорядившись, велел дать лошадей для нас троих (Пантерий тоже крутился под ногами, но никто инквизиторского мальца шугануть не смел).
Илиодор от сопровождающих отказался, зато попросил присматривать за Зюкой, мало ли, вдруг примется рваться из дому, так ни в коем случае не выпускать. Я, проклиная платье, вскарабкалась в седло и целый час, пока мы скакали в знакомом направлении – все к той же Чучелкиной могилке, только с другой стороны – от Малгорода, молчала, копя злобу и отчаяние. Пантерий тоже сопел, но как-то равнодушно, словно заранее смиряясь с тем, что увидит, и этим ставил меня в тупик. Вот когда он ворвался с утра, это было нормально, это было в его духе, а теперь непонятно что происходит. Не околдовал ли его златоградец?
Внезапно на дорогу перед нами выскочил волк, серый хвост хлестнул тощие бока, а из горла вырвался клокочущий рык. Я, не успев опомниться, швырнула в него молнией, а Илиодор резко дернул поводья, заставив коня встать на дыбы и перегородить нам дорогу.
– Все, она уже здесь, – начал он внимательно всматриваться в темноту.
Я сразу поняла, КТО она, и скрипнула зубами:
– Так вы что, ее в самом деле оживили? Полностью?
– Нельзя мертвого полностью вернуть в мир живых, – отчеканил Илиодор, вертясь в седле. Тьма стояла не летняя, а рваными клочьями, которые сползались и густели вокруг нас. – Мы вернули лишь часть ее души. Теперь она себя считает живой, не может уйти от могилы, но будет искать себе лекарство, словно раненая.
– Это и есть ваш резонатор? – мертвея, спросила я.
– Самый надежный из всех возможных, – кивнул Илиодор и замер наконец, словно нашел то, что так долго высматривал.
– Сволочь ты! – прошипела я. – Не хочу иметь с тобой ничего общего!
Он покивал головой, соглашаясь со мной, но предупреждая:
– Только не отходи сейчас от меня далеко.
– Щас. – Я осторожно сползла с седла, встряхнулась и на мягких кошачьих лапах кинулась в темноту.
– Стой, Маришка! – испуганно взвизгнул Пантерий, но удержать меня не было уже никакой возможности, я стремительно юркнула под низкие ветви и скачками полетела вперед, туда, куда смотрел Илиодор.
Через сто кошачьих прыжков я услышала урчание и чавканье, похожее на то, которое изображала Ланка, когда пугала упырями. Тьма стала как будто прозрачней, и я смогла оглядеться. Увидела, что тени стеной стоят вокруг полянки, а посреди нее в своем богатом платье сидела Подаренка и что-то судорожно заглатывала. Сначала я видела только, как горбится ее спина, потом увидела детские пеленки на траве, а затем и то, что она ела. Мир перевернулся трижды, и только влетев мордой в шиповник, я догадалась, что со всех ног несусь прочь.
Илиодор и Пантерий, видимо, крались следом, потому чточерт молча кинулся, схватив меня так, что я не смогла ни вырваться, ни даже заурчать.
– Тихо, глупенькая, тихо, мы все знаем.
Илиодор стоял, глядя на меня печально, в бледном свете луны его волосы серебрились. Вынув саблю, которая однажды уже отняла у Подаренки жизнь, он отдал мне шутовской салют и криво улыбнулся, сказав:
– Наверное, мне следовало выбрать госпожу Августу или увезти вас раньше, чем все это начнется.
– А я тебя сразу предупредил, – качнул головой Пантерий, глядя на Илиодора. Тот вздохнул:
– Да, я и сам уже вижу. – И он посмотрел на меня, зажатую в лапищах черта.
Поскольку Митруха пареньком был небольшим, златоградцу пришлось присесть, чтобы наши глаза оказались друг против друга:
– Прости, Маришка, я знаю, ты меня сейчас ненавидишь. Ты удивительный человек, я, признаться, как-то иначе представлял себе ведьм. – Он улыбнулся против воли, одними глазами. – Ближе к твоей бабушке магистерше, что-то такое колючее и презирающее обывателей. В моей семье, например, считается, что вернуть колдовство ценой нескольких сот или даже тысяч жизней, таких вот простых дурневцев или малгородцев, это нормально, это даже дешево. Только Пантерий мне сегодня сказал, что я дурак и что ты скорей сцепишься с Фроськой насмерть, чем позволишь существовать этому чудищу хотя бы еще одну ночь, так что я могу поставить жирный крест на своей дурацкой идее и максимум на что надеяться, так это провести последний вечер приятно. Что я и сделал. – Он улыбнулся так искренне, что я даже перестала вырываться из лап Пантерия. – Поскольку мне проще умереть, чем отказаться от своей мечты, я сейчас пойду и сложу там свою голову в знак искреннего раскаяния. Только на многое не надейтесь, сил у меня действительно чуть. Даже кошка не чихнет. Но я надеюсь, что хотя бы мертвого вы меня потом, перебесившись, простите. – Он развернулся и пошел сквозь кусты, не очень-то и таясь.
Фроська гостей не ждала, поэтому головой не крутила, зато волк скакнул, словно с неба свалился, знакомым рычанием привлекая внимание хозяйки.
«А ведь он прав, – пронеслось как-то отстраненно в голове, – с каждым, кто пытается установить резонаторы, происходит какая-то гадость, вот и его сейчас сожрут».
Илиодор, схватив саблю двумя руками, принялся рубить зверя, ему это удавалось отчасти потому, что волк не прыгал вокруг него, стеной стоя между чернокнижником и хозяйкой. Я даже стала надеяться на победу, когда, разрубив зверю голову надвое, Илиодор заставил того испариться во вспышке зеленого огня. Всполох привлек внимание Подаренки, она развернулась, окинув пришельца взглядом, и мне сделалось нехорошо. Даже старая Фроська была не сахар, а эта – новая – и вовсе нагоняла ужас. Не скажу, чтобы она сильно изменилась, вот как Зюка, которая, говорят, раньше была красавицей. Черт с ними, трупными пятнами и светящимися глазами, – что-то куда более страшное и неумолимое стояло за ее спиной. Появилось чувство, как в пустой темной комнате в полночь: вроде и нет никого, но понимаешь, что переступи порог – и умрешь от страха.
Отчаянно вскинув над головой саблю, Илиодор побежал на Подаренку. Я зажмурилась, и тут же над нашими головами пронеслось, круша ветки, тело златоградца. Он ударился о березу, упал, но саблю не выпустил, поднялся и, по-медвежьи рыча, слепо пошел вперед на Подаренку, вокруг которой начали клубиться и метаться тени.
– Илиодор, стой! – завизжала я, вырвавшись из рук Пантерия.
– Уйди, – дернул он плечом, сбрасывая мою руку.
Я споткнулась, но все-таки уцепилась за подол его синего кафтана. Он воткнул саблю в траву и развернулся, начав отцеплять меня, как репей:
– Отстань, Мариша, или лучше заклятие какое-нибудь повтори, ты ведь все равно с этой тварью сцепишься, дак хоть дай сделать, чтобы я умер не просто так. Может, я ее поцарапаю напоследок!
– Ты специально это делаешь, да? Да? – визжала я, чувствуя, как меня колотит дрожь. Его глаза стали пустыми, и он таки отцепил меня, рявкнув:
– Нет! Мне действительно проще сдохнуть, чем жить в таком пустом и бессмысленном мире!
– Ну дак сдохни! – в бешенстве заорала я и врезала заклятием – было у нас такое, чтобы осаживать надоедливых разбойников на дорогах.
Не знаю, что увидел Илиодор, но глаза у него стали большими, как у совы. Рукой он попытался нащупать опору, но, сомлев, ухнул в кусты. Пантерий подскочил, вытащил его с недетской силой, и тут нас настиг истошный визг Подаренки, я как-то про нее забыла, а заклятие это ненаправленное.
– Вот теперь бежим, – сказал черт, забрасывая златоградца на плечо.
На наше счастье, кони были к битвам, визгам и крови приученные, любой крестьянской скотине одного запаха волка было бы достаточно, чтобы разбежаться, а эти не только дождались, дак еще и от смерти нас унесли. До Малгорода Фроська не добралась, видимо, поводок, на который намекал Илиодор, все-таки был. Зато воскресший волк, стоя на опушке, к моему ужасу, долго еще ворчал нам вслед, недовольно щурясь на множество суетливых огней. Смерть его не пугала, просто он не видел смысла умирать, неспешно развернулся и потрусил к хозяйке с докладом.
Резонатор постоянного действия был запущен, теперь много народа узнает о творящемся здесь ужасе. Сгрузив Илиодора на руки страже, я заперлась в комнате, выделенной мне, укрылась с головой одеялом и заплакала.
Утром, едва услышав шевеление в комнате Илиодора, я решительно ворвалась к нему. Бледные тени служанок просочились мимо меня. Сам «герой» лежал на кровати, выглядел на удивление целым – мне-то вчера показалось, что он половины головы лишился, когда о березу приложился, но нет, даже Ланка после битвы с Подаренкой выглядела куда более измочаленной.
– Сколько этой гадости ты намерен оживить, чтобы добиться своего?
– Двенадцать, – ответил он мне с ходу. В глазах его была смертельная тоска и нежелание жить.
– И как быстро все случится?
– Это зависит только от нас. – Илиодор закрыл глаза, понимая, к чему я клоню, но не решаясь поверить.
– И колдовство после этого вернется?
– Не сразу, может, пройдет поколение или два…
– Что?! – Я кинулась на него и, сама не понимая, что творю, начала бить его кулаками, захлебывалась отчаянием, рычала от ненависти, а он не сопротивлялся, только, когда я выдохлась, погладил меня по голове:
– Прости, лучше б ты меня оставила там, в лесу.
– Заткнись, – простонала я, понимая, что моя отчаянная решимость вдребезги разбилась об эти «два поколения».
Я-то думала, что соглашусь, пусть он оживляет своих уродов, лишь бы потом вернулся во всей своей силе, чтобы свернуть Подаренке шею и освободить бабулю. Я схватилась за голову:
– Бабуля… Два поколения – это же сорок лет! Ты что же, гад, думаешь, ведьмам сорок лет найдется чем питаться на Лысой горе?
От второго шквала ударов он защищался, иначе я б его точно убила!
– Ты же мне врал! Врал в глаза, подлец!!! – Я вскочила и как ошпаренная забегала по комнате, потом села на лавку и захохотала в голос, испугав Илиодора.
– Мариша, – дернулся он ко мне.
– Не подходи! – велела я ему.
– Нет, просто ты так страшно хохотала…
– Расхохочешься тут, – . истерично хихикнула я, – мы едем обратно в Дурнево, поздравляю! – А сама подумала, что зря бабуля назвала богов дармоедами, когда тронулись в Гречин. Это они себя во всей красе являют, иначе мы бы не мотались туда-сюда-обратно по одной дороге. Но не гекатомбу же приносить им за бабулин язык.
– Раз я твоя арестантка, поедем вместе, – обрадовала я Илиодора.
Зюка на улице заупрямилась, с порога заявив, что я сердитая.
– Зюкочка, – попросила я Илиодорову сестрицу, – сиди смирно, а то я тебе твою плешивую головенку откручу!
– Не обижай убогую, – вступился за нее черт.
– И тебе откручу! – взвилась я. – Ведь ты вчера еще все знал: и чем кончится, и какие у него планы!
– Кабы я знал накануне, это еще бы помогло, – понурил голову Пантерий, – кабы я мог Подаренку разорвать надвое, так сейчас бы сбегал, но ведь они же, умники, и от нечисти защиту поставили! Я до Чучелкиной могилы просто не дойду, сначала с меня эта личина сползет, а потом и вообще дух испущу.
– И поэтому ты сразу сдался, вино с ним хлестал из одной бутыли.
Пантерий не нашелся, что сказать в оправдание, а я, выбрав на конюшне жеребца порезвее, принялась его седлать.
Бархатные штаны мне одолжила старшая дочь головы, она их на ярмарке купила по случаю, но так как муж иноземной моды не понимал, а по дому в них ходить смысла не было, то хорошая вещь залеживалась, а мнеона пригодилась,как и кафтан в талию.
– Не за того ты, Ксения, вышла. Тебе миренец нужен, смешливый, озорной, к женским шалостям понятливый! – попеняла я ей, переодеваясь. Она, зная про мой утренний «разговор» со златоградским инквизитором, спокойно кивнула, считая, что штаны – это еще не повод, чтобы разводиться с ее Ковалем.
До Дурнева я долетела птицей, отмечая по дороге, что никто не спал этой ночью. Меня раз пять пытались остановить разъезды, и только Илиодор, теперь молчаливый и мрачный, отгонял их своим видом и документами. Скакать по дороге, загоняя несчастного коня, – это не то же самое, что трястись на телеге. В обед я уже подъезжала к храму Пречистой Девы. От молящихся было не протолкнуться. Испуганные люди шептались, а едва узнав меня, так и вовсе многие поспешили протиснуться ближе, несмотря на то что в храме к ведьмам не обращаются, особенно когда следом за ведьмой топает инквизитор.
Архиносквен вел молебен и едва кивнул головой, показывая, что видит меня и чтобы я его подождала на жилой половине, не устраивая сутолоки в храме.
– Тяжелые времена настали, Маришка, – сочувственно произнес Архиносквен с порога.
Илиодор, все это время сидевший в углу, молча встал и отвесил предстоятелю поклон.
– Архиносквен, разреши тебе представить: чернокнижник из Златограда, Илиодор из рода Ландольфа, балагур и вообще большая сволочь.
Архиносквен поднял недоверчиво брови, а потом стрельнул взглядом в красный угол, где лампадка освещала образ Пречистой Девы. Я не очень поняла его взгляд, защиту он у ней искал, что ли, но Илиодор усмехнулся. Я постаралась сбить с него спесь:
– Силы у него почти нет, так что вы, дядя Архиносквен, его не бойтесь, я бы сама его размазала, да боюсь, как бы хуже не получилось.
– Собственно, я и в мыслях не держал бояться господина Илиодора, – огладил бороду Архиносквен, присаживаясь напротив меня.
Рассказ мой много времени не занял, но сильно опечалил колдуна. Он посматривал на Илиодора, хмурил брови, выслушивал комментарии Пантерия, а изредка и пояснения самого виновника.
– Семья ваша издавна славилась… – он хлопнул себя по колену, стараясь подобрать неругательное слово, – забавными мечтами и нестандартными способами их достижения. – Он вздохнул, побарабанив пальцами по столу, и, рассуждая вслух, пробормотал: – Резонаторы… м-да, даже не знаю… На первый взгляд теория непротиворечива, хотя… – Он сделал неопределенное движение пальцами и уверенно заявил: – Я покажу вам архивы, молодой человек, ведь первые годы после падения Конклава этим вопросом очень многие занимались…
– Мы не за архивами приехали, дядя Архиносквен. Нам надо избавиться от монстра и выпустить бабулю. – Я с тоской посмотрела на предстоятеля. – Скажи, остался на свете чародей, который способен на такое?
Он открыл рот, закрыл, потом взялся за бороду и тоскливо посмотрел в окно:
– Не знаю, я сегодня ночью пытался снять печать, но у меня ничего не получилось, а ведь я не последний по силе архимаг Конклава, у меня даже накопители под храмом зарыты.
Илиодор оживился при упоминании о накопителях, но, заметив мой гневный взгляд, покорно прилип к стулу. Я, подобравшись поближе, заглянула последнему магистру в глаза:
– Дядя Архиносквен, но ведь колдуны умели объединять свои силы, даже мы с Ланкой можем, и в хрониках я читала, помнишь, ты мне давал «Изведение Моровой девы в Засеках»? И в том же месяце «Обратное запечатывание Подземного царства Конклавом» – это же документы, не лубочные картинки.
Архиносквен крякнул, поджав губы:
– Магистра Конклава выбирает совет двенадцати посмерти предыдущего, при этом все собираются в заранее условленном месте, через год со дня смерти, а где прячутся члены совета до того, никому не известно.
– Нормально, – пренебрежительно повел плечом Скорохват, – куртки форменные, шапки мы у Селуяна возьмем, да и коней у малой дружины позаимствуем. А деньги Серьга матушкины возьмет, «пичуга-то» сейчас на Лысой горе, а деньги в доме, в подполе.
– Вот она ему уши-то открутит, когда вернется.
– Лишь бы вернулась, – как-то слишком серьезно вздохнул Скорохват и тут же нырнул за смородиновый куст. – Вон твой ухарь скачет, ты с ним поосторожней, Маришка.
Я с сомнением посмотрела на нервно вздрагивающую смородину и пожала плечами.
– Стой, это… с пацанами-то что делать? – запоздало крикнул мне вслед Сашко. – Ничего же в голову не лезет!
– Да что ж вас всех как подменили! – возмутилась я. – Дурочки людей режут, шпионы колдуют, ты – глупость придумать не в состоянии! Когда это было, чтобы ты какой-нибудь гадости придумать не смог?
– Ну… – замычал в тени палисадника Скорохват, – давай я скажу, что ты велела им ведовству учиться? Во-первых, надолго, во-вторых, прятаться будут, а не на глаза синим лезть.
Я не стала его слушать, а побежала за телегой.
Стоило мне перевалиться через бортик, как перед моим носом закачалась бутыль в сетке, Илиодор держал ее левой рукой. Коня он опять выбрал мышастого, наверное, чтобы девки на животное не заглядывались, а сразу уделяли внимание главному – седоку.
– Чего это такое? – ткнула я бутыль пальцем, она качнулась туда-сюда, чуть не треснув мне по носу.
– Я думаю, что пришло время нам познакомиться заново, а то к старой моей личности у вас столько претензий накопилось, что прямо не знаю, как вы с ней уживетесь. Мне, признаться, самому этот Филипп Евсеевич надоел, давайте утопим его по дороге в ручейке. Заодно и помянем.
– Это я рада, утопить завсегда готова.
Илиодор подмигнул Зюке, и, как только мы нашли за Дурнево подходящий водоем, златоградец торжественно вручил мне и паспорт князя, присосавшегося к Мытному, и суконную куртку, в которой бегал за мной по лесу, и плащ инквизиторский, и даже чернокнижные причиндалы, все его перышки, колбочки, которые я с радостью и запулила в ручей, отравив его на год, не меньше. Одежду Митруха набил соломой, пришив на скорую руку сапоги к штанам, штаны к рубахе и куртке, получилось неплохое чучелко, которое, к ужасу Илиодора, я заговорила по всем ведьмовским правилам, пообещав ему и сухоту, и икоту, и ломоту, – в общем, порча была наведена так как надо, потом привязала камень и утопила со всеми склянками. На удивление, мне полегчало, словно я впрямь утопила не лишенного приятности, но лживого Евсеича.
– Здорово это у вас получается, – протянул Илиодор.
– А вы, собственно, кто такой? – рявкнули мы с Пантерием в один голос.
Он удивленно уставился на нас, а потом расхохотался:
– Я Илиодор из рода Ландольфа Черного Волка, пытаюсь вернуть колдовство в мир и нуждаюсь в высококвалифицированной спутнице-ведьме.
Так мы и познакомились по второму разу. Парень понравился мне с первого взгляда – высок, красив, в плечах широк но при этом не бугай, как Кожемяка, черты лица тонкие, сразу чувствуется, что кого ни попадя в семью не брали. Хотя, конечно, в детстве баловали – вон губки какие капризные, при этом не скажешь, что домашнее дитя, глаза – лед, глянет – и мороз по коже. Ух какой!
Когда мы допили вино, льдинка в сердце почти растаяла, остался лишь знобящий холодок, но это скорей всего оттого, что я сама себе удивлялась, парень-то не скрывал, что он чернокнижник, а я с ним, как какая-то клуша влюбленная, еду, и жутко интересно мне.
– Остерегайся крепко всяких обманов, – попробовал вяло наставлять меня Триум, – на всякий день устарших спрашивай да советуйся обо всем. А в гости ходить и к себе приглашать, и пересылаться только с кем разрешат. А коли гости зайдут или сама где будешь, сесть за столом – лучшее платье надеть, да беречься всегда хмельного питья: пьяная девка и в миру непригожа… – Но, видя, что его не слушают, обиженно примолк.
– …нет, мы тебе кошку не для того продавали, чтобы за тобой шпионить. Это вот ее идея, давай, говорит, сделаем из златоградца колдуна! – тыкал в меня пальцем оттаявший Пантерий, а я смущалась под взглядом Илиодора, который укоризненно похохатывал.
– Что, вот так вот взяли и стали пугать Фроську, что у вас колдун?! А если б она пришла ночью проверить?
– На то и рассчитывали! – горячился черт, лакая вино прямо из горла. – Она приходит, а тут – бац! – засада.
– Какая засада? Вас черти целыми днями неизвестно где носили!
– Мы отвлекались только по делу, – поборола я сделавшийся непослушным язык.
Илиодор с каждой минутой делался все милей, и к вечеру, когда мы добрались до Малгорода и прочно оккупировали угол на кухне малгородского головы, я умирала от зависти к самой себе. Златоградец когда не кривлялся, то был умен, по-настоящему весел, а всяческие истории из него так и перли. Пантерий ревниво перебивал его и изгалялся над Пречистой Девой в пику Илиодору, сыпавшему баснями о богах древних, Всетворце, что мир сотворил, Индрике-звере, который ему в этом деле помогал, ключи водные отпирал, род звериный насаждал и вроде бы как даже Пречистую Деву воспитывал в малолетстве.
Они какое-то время соревновались с Пантерием, но, поняв, что если так и дальше будет продолжаться, то просто умру от смеха, я велела Пантерию прибрать наши комнаты, отнести что-нибудь вкусненькое Зюке и вообще погулять. Черт надулся пузырем и ушел обиженный, нарочито вывалив из-под рубахи шерстяной хвост с кисточкой, вот, дескать, смотрите, люди, с кем эта парочка дело имеет. Но никто не обратил на него внимания.
А вообще, всяческих стряпух и кухарок на кухне было больше, чем предусмотрено местом. Как Мытный въехал со своей дружиной, так несчастные тетки и толклись здесь без продыху уж который день. К счастью, гнать нас никто не гнал, хоть и поглядывали как-то странно. Я так и не смогла понять, чем вызван суеверный ужас в их глазах и что они себе воображают.
– Я думаю, они считают, что ты меня околдовала, – шепнул мне в ухо Илиодор.
– Нет, – жарко возразила я, – скорей скажут, что это я от страха рехнулась.
– Решетникову бы не доложили, – обеспокоился златоградец, а я обиделась, уверив, что кругом только свои люди. Он поверил мне на слово, снова начав трепаться о своих приключениях и о том, как выдумал князей Костричных.
– Слушай, – вспомнила я то, что не давало мне долгое время покоя, – а они у тебя происходят от кострища или кастрата?
Он подавился взваром и укоризненно посмотрел на меня.
– А что такого? – Я смутилась. – У меня сейчас сестра Костричная, а ну как спросят ее…
– Это древнейшая семья, о которой упоминается в Полянских хрониках! – менторским тоном заявил Илиодор. – К тому же они так знамениты, что в столице скорей умрут от любопытства, чем признаются в невежестве. Так что пусть твоя сестра молчит и обливает всех презрением. Ее семья уже не одно королевство основала, когда Медведевские только еще из лесу вышли.
Я хмыкнула, поняв, что Ланка обязательно это ляпнет. При Великом Князе, конечно, не будет, но так, в сторонке, пофорсит.
Внезапно огонь свечи на нашем столике заметался испуганно, словно хотел сорваться с фитиля, и в комнате установилась странная тишина. Я огляделась удивленно, все кухарки, посудомойки, стряпухи, мясник, истопник и ключник, пришедшие пропустить по чарочке, сидели напряженные и словно желали услышать что-то необычное на улице. Я поднялась, подошла к дверям и чуть приоткрыла их. Первый летний вечер после жары кухни показался прохладным, впрочем, какое в наших комариных болотах лето? Солнышко днем припекает – и то хорошо.
Улица была безлюдна, даже листва на деревьях не шевелилась. В голубовато-сером небе одиноко моргала первая звездочка, чувствующая себя неуютно без подружек. Ни людей, ни живности вокруг. Я пожала плечами и захлопнула дверь, все смотрели на меня, казалось, чего-то ждали.
И тут, словно сговорившись, разом завыли по селу собаки. Тетки побледнели, а ключник, ближе всех бывший к голове, а потому и больше знавший о делах в Вершинине, нервно опрокинул в свой стакан остатки вина из бутылки, выхлопал все, облившись, и, утерев ладонью мокрую бороду, судорожно икнул:
– Дождались, вашу мать, и у нас праздничек!
– Маришка! – раздался в доме отчаянный крик Пантерия.
Первая летняя ночь не принесла Малгороду счастья. Окраина кишела огнями, там скакали синие кафтаны с факелами в руках, еще дюжины две шли пешком с нами – не поймешь, то ли охрана, то ли уже конвоиры. Там и здесь бесцеремонно стучали сапогами в двери, ревя на весь городок:
– Ставни, вьюшки в печах закрываем! Скотину запри, деревня! И чтоб до утра носу не казали!
Всклокоченные хозяева спешили выполнять приказы, а кто зябко переступал на крыльце, тех поторапливали тумаками, а то и ножнами по загривку. На околице, где народу было больше всего, в кругу света лежал бородатый мужик в синем кафтане, в ухе – золотая серьга с номером, рядом – конь, оба разодраны чуть не надвое.
– Вот, извольте видеть, – оставленный комендантствовать в Малгороде командир Рысьей сотни взял в руки факел и поднес огонь чуть не к самому покойнику, чтобы легче было рассмотреть жуткие раны.
Я заметила, что Великий Князь на своих любимцах не экономил: коль считается сотня Рысьей, то и на шапке околыш из рыси. Илиодор вон у медведей переодевался, дак в медвежьей шапке щеголяет. А вообще думала я о всякой ерунде, чувствуя, что счастливый мой вечер кончился и Фроська снова встает поперек моей дороги этакой кровавой раскорякой. Вон и разговоры какие-то про страшного волка слышны. Илиодор с факелом стоял над убитым и глядел на него так, словно тот специально ему вечер загубил, но, поймав мой взгляд, покачал головой, глазами умоляя не устраивать визготни сейчас. Распорядился держать до утра всех горожан взаперти, караулить в оба, а самим караульным меньше чем дюжиной не ходить. Княжьи люди в Малгороде, видимо, знали уже, что он инквизитор, а потому не перечили и слушали со вниманием, даже хотели сопровождающих выделить, когда он, распорядившись, велел дать лошадей для нас троих (Пантерий тоже крутился под ногами, но никто инквизиторского мальца шугануть не смел).
Илиодор от сопровождающих отказался, зато попросил присматривать за Зюкой, мало ли, вдруг примется рваться из дому, так ни в коем случае не выпускать. Я, проклиная платье, вскарабкалась в седло и целый час, пока мы скакали в знакомом направлении – все к той же Чучелкиной могилке, только с другой стороны – от Малгорода, молчала, копя злобу и отчаяние. Пантерий тоже сопел, но как-то равнодушно, словно заранее смиряясь с тем, что увидит, и этим ставил меня в тупик. Вот когда он ворвался с утра, это было нормально, это было в его духе, а теперь непонятно что происходит. Не околдовал ли его златоградец?
Внезапно на дорогу перед нами выскочил волк, серый хвост хлестнул тощие бока, а из горла вырвался клокочущий рык. Я, не успев опомниться, швырнула в него молнией, а Илиодор резко дернул поводья, заставив коня встать на дыбы и перегородить нам дорогу.
– Все, она уже здесь, – начал он внимательно всматриваться в темноту.
Я сразу поняла, КТО она, и скрипнула зубами:
– Так вы что, ее в самом деле оживили? Полностью?
– Нельзя мертвого полностью вернуть в мир живых, – отчеканил Илиодор, вертясь в седле. Тьма стояла не летняя, а рваными клочьями, которые сползались и густели вокруг нас. – Мы вернули лишь часть ее души. Теперь она себя считает живой, не может уйти от могилы, но будет искать себе лекарство, словно раненая.
– Это и есть ваш резонатор? – мертвея, спросила я.
– Самый надежный из всех возможных, – кивнул Илиодор и замер наконец, словно нашел то, что так долго высматривал.
– Сволочь ты! – прошипела я. – Не хочу иметь с тобой ничего общего!
Он покивал головой, соглашаясь со мной, но предупреждая:
– Только не отходи сейчас от меня далеко.
– Щас. – Я осторожно сползла с седла, встряхнулась и на мягких кошачьих лапах кинулась в темноту.
– Стой, Маришка! – испуганно взвизгнул Пантерий, но удержать меня не было уже никакой возможности, я стремительно юркнула под низкие ветви и скачками полетела вперед, туда, куда смотрел Илиодор.
Через сто кошачьих прыжков я услышала урчание и чавканье, похожее на то, которое изображала Ланка, когда пугала упырями. Тьма стала как будто прозрачней, и я смогла оглядеться. Увидела, что тени стеной стоят вокруг полянки, а посреди нее в своем богатом платье сидела Подаренка и что-то судорожно заглатывала. Сначала я видела только, как горбится ее спина, потом увидела детские пеленки на траве, а затем и то, что она ела. Мир перевернулся трижды, и только влетев мордой в шиповник, я догадалась, что со всех ног несусь прочь.
Илиодор и Пантерий, видимо, крались следом, потому чточерт молча кинулся, схватив меня так, что я не смогла ни вырваться, ни даже заурчать.
– Тихо, глупенькая, тихо, мы все знаем.
Илиодор стоял, глядя на меня печально, в бледном свете луны его волосы серебрились. Вынув саблю, которая однажды уже отняла у Подаренки жизнь, он отдал мне шутовской салют и криво улыбнулся, сказав:
– Наверное, мне следовало выбрать госпожу Августу или увезти вас раньше, чем все это начнется.
– А я тебя сразу предупредил, – качнул головой Пантерий, глядя на Илиодора. Тот вздохнул:
– Да, я и сам уже вижу. – И он посмотрел на меня, зажатую в лапищах черта.
Поскольку Митруха пареньком был небольшим, златоградцу пришлось присесть, чтобы наши глаза оказались друг против друга:
– Прости, Маришка, я знаю, ты меня сейчас ненавидишь. Ты удивительный человек, я, признаться, как-то иначе представлял себе ведьм. – Он улыбнулся против воли, одними глазами. – Ближе к твоей бабушке магистерше, что-то такое колючее и презирающее обывателей. В моей семье, например, считается, что вернуть колдовство ценой нескольких сот или даже тысяч жизней, таких вот простых дурневцев или малгородцев, это нормально, это даже дешево. Только Пантерий мне сегодня сказал, что я дурак и что ты скорей сцепишься с Фроськой насмерть, чем позволишь существовать этому чудищу хотя бы еще одну ночь, так что я могу поставить жирный крест на своей дурацкой идее и максимум на что надеяться, так это провести последний вечер приятно. Что я и сделал. – Он улыбнулся так искренне, что я даже перестала вырываться из лап Пантерия. – Поскольку мне проще умереть, чем отказаться от своей мечты, я сейчас пойду и сложу там свою голову в знак искреннего раскаяния. Только на многое не надейтесь, сил у меня действительно чуть. Даже кошка не чихнет. Но я надеюсь, что хотя бы мертвого вы меня потом, перебесившись, простите. – Он развернулся и пошел сквозь кусты, не очень-то и таясь.
Фроська гостей не ждала, поэтому головой не крутила, зато волк скакнул, словно с неба свалился, знакомым рычанием привлекая внимание хозяйки.
«А ведь он прав, – пронеслось как-то отстраненно в голове, – с каждым, кто пытается установить резонаторы, происходит какая-то гадость, вот и его сейчас сожрут».
Илиодор, схватив саблю двумя руками, принялся рубить зверя, ему это удавалось отчасти потому, что волк не прыгал вокруг него, стеной стоя между чернокнижником и хозяйкой. Я даже стала надеяться на победу, когда, разрубив зверю голову надвое, Илиодор заставил того испариться во вспышке зеленого огня. Всполох привлек внимание Подаренки, она развернулась, окинув пришельца взглядом, и мне сделалось нехорошо. Даже старая Фроська была не сахар, а эта – новая – и вовсе нагоняла ужас. Не скажу, чтобы она сильно изменилась, вот как Зюка, которая, говорят, раньше была красавицей. Черт с ними, трупными пятнами и светящимися глазами, – что-то куда более страшное и неумолимое стояло за ее спиной. Появилось чувство, как в пустой темной комнате в полночь: вроде и нет никого, но понимаешь, что переступи порог – и умрешь от страха.
Отчаянно вскинув над головой саблю, Илиодор побежал на Подаренку. Я зажмурилась, и тут же над нашими головами пронеслось, круша ветки, тело златоградца. Он ударился о березу, упал, но саблю не выпустил, поднялся и, по-медвежьи рыча, слепо пошел вперед на Подаренку, вокруг которой начали клубиться и метаться тени.
– Илиодор, стой! – завизжала я, вырвавшись из рук Пантерия.
– Уйди, – дернул он плечом, сбрасывая мою руку.
Я споткнулась, но все-таки уцепилась за подол его синего кафтана. Он воткнул саблю в траву и развернулся, начав отцеплять меня, как репей:
– Отстань, Мариша, или лучше заклятие какое-нибудь повтори, ты ведь все равно с этой тварью сцепишься, дак хоть дай сделать, чтобы я умер не просто так. Может, я ее поцарапаю напоследок!
– Ты специально это делаешь, да? Да? – визжала я, чувствуя, как меня колотит дрожь. Его глаза стали пустыми, и он таки отцепил меня, рявкнув:
– Нет! Мне действительно проще сдохнуть, чем жить в таком пустом и бессмысленном мире!
– Ну дак сдохни! – в бешенстве заорала я и врезала заклятием – было у нас такое, чтобы осаживать надоедливых разбойников на дорогах.
Не знаю, что увидел Илиодор, но глаза у него стали большими, как у совы. Рукой он попытался нащупать опору, но, сомлев, ухнул в кусты. Пантерий подскочил, вытащил его с недетской силой, и тут нас настиг истошный визг Подаренки, я как-то про нее забыла, а заклятие это ненаправленное.
– Вот теперь бежим, – сказал черт, забрасывая златоградца на плечо.
На наше счастье, кони были к битвам, визгам и крови приученные, любой крестьянской скотине одного запаха волка было бы достаточно, чтобы разбежаться, а эти не только дождались, дак еще и от смерти нас унесли. До Малгорода Фроська не добралась, видимо, поводок, на который намекал Илиодор, все-таки был. Зато воскресший волк, стоя на опушке, к моему ужасу, долго еще ворчал нам вслед, недовольно щурясь на множество суетливых огней. Смерть его не пугала, просто он не видел смысла умирать, неспешно развернулся и потрусил к хозяйке с докладом.
Резонатор постоянного действия был запущен, теперь много народа узнает о творящемся здесь ужасе. Сгрузив Илиодора на руки страже, я заперлась в комнате, выделенной мне, укрылась с головой одеялом и заплакала.
Утром, едва услышав шевеление в комнате Илиодора, я решительно ворвалась к нему. Бледные тени служанок просочились мимо меня. Сам «герой» лежал на кровати, выглядел на удивление целым – мне-то вчера показалось, что он половины головы лишился, когда о березу приложился, но нет, даже Ланка после битвы с Подаренкой выглядела куда более измочаленной.
– Сколько этой гадости ты намерен оживить, чтобы добиться своего?
– Двенадцать, – ответил он мне с ходу. В глазах его была смертельная тоска и нежелание жить.
– И как быстро все случится?
– Это зависит только от нас. – Илиодор закрыл глаза, понимая, к чему я клоню, но не решаясь поверить.
– И колдовство после этого вернется?
– Не сразу, может, пройдет поколение или два…
– Что?! – Я кинулась на него и, сама не понимая, что творю, начала бить его кулаками, захлебывалась отчаянием, рычала от ненависти, а он не сопротивлялся, только, когда я выдохлась, погладил меня по голове:
– Прости, лучше б ты меня оставила там, в лесу.
– Заткнись, – простонала я, понимая, что моя отчаянная решимость вдребезги разбилась об эти «два поколения».
Я-то думала, что соглашусь, пусть он оживляет своих уродов, лишь бы потом вернулся во всей своей силе, чтобы свернуть Подаренке шею и освободить бабулю. Я схватилась за голову:
– Бабуля… Два поколения – это же сорок лет! Ты что же, гад, думаешь, ведьмам сорок лет найдется чем питаться на Лысой горе?
От второго шквала ударов он защищался, иначе я б его точно убила!
– Ты же мне врал! Врал в глаза, подлец!!! – Я вскочила и как ошпаренная забегала по комнате, потом села на лавку и захохотала в голос, испугав Илиодора.
– Мариша, – дернулся он ко мне.
– Не подходи! – велела я ему.
– Нет, просто ты так страшно хохотала…
– Расхохочешься тут, – . истерично хихикнула я, – мы едем обратно в Дурнево, поздравляю! – А сама подумала, что зря бабуля назвала богов дармоедами, когда тронулись в Гречин. Это они себя во всей красе являют, иначе мы бы не мотались туда-сюда-обратно по одной дороге. Но не гекатомбу же приносить им за бабулин язык.
– Раз я твоя арестантка, поедем вместе, – обрадовала я Илиодора.
Зюка на улице заупрямилась, с порога заявив, что я сердитая.
– Зюкочка, – попросила я Илиодорову сестрицу, – сиди смирно, а то я тебе твою плешивую головенку откручу!
– Не обижай убогую, – вступился за нее черт.
– И тебе откручу! – взвилась я. – Ведь ты вчера еще все знал: и чем кончится, и какие у него планы!
– Кабы я знал накануне, это еще бы помогло, – понурил голову Пантерий, – кабы я мог Подаренку разорвать надвое, так сейчас бы сбегал, но ведь они же, умники, и от нечисти защиту поставили! Я до Чучелкиной могилы просто не дойду, сначала с меня эта личина сползет, а потом и вообще дух испущу.
– И поэтому ты сразу сдался, вино с ним хлестал из одной бутыли.
Пантерий не нашелся, что сказать в оправдание, а я, выбрав на конюшне жеребца порезвее, принялась его седлать.
Бархатные штаны мне одолжила старшая дочь головы, она их на ярмарке купила по случаю, но так как муж иноземной моды не понимал, а по дому в них ходить смысла не было, то хорошая вещь залеживалась, а мнеона пригодилась,как и кафтан в талию.
– Не за того ты, Ксения, вышла. Тебе миренец нужен, смешливый, озорной, к женским шалостям понятливый! – попеняла я ей, переодеваясь. Она, зная про мой утренний «разговор» со златоградским инквизитором, спокойно кивнула, считая, что штаны – это еще не повод, чтобы разводиться с ее Ковалем.
До Дурнева я долетела птицей, отмечая по дороге, что никто не спал этой ночью. Меня раз пять пытались остановить разъезды, и только Илиодор, теперь молчаливый и мрачный, отгонял их своим видом и документами. Скакать по дороге, загоняя несчастного коня, – это не то же самое, что трястись на телеге. В обед я уже подъезжала к храму Пречистой Девы. От молящихся было не протолкнуться. Испуганные люди шептались, а едва узнав меня, так и вовсе многие поспешили протиснуться ближе, несмотря на то что в храме к ведьмам не обращаются, особенно когда следом за ведьмой топает инквизитор.
Архиносквен вел молебен и едва кивнул головой, показывая, что видит меня и чтобы я его подождала на жилой половине, не устраивая сутолоки в храме.
– Тяжелые времена настали, Маришка, – сочувственно произнес Архиносквен с порога.
Илиодор, все это время сидевший в углу, молча встал и отвесил предстоятелю поклон.
– Архиносквен, разреши тебе представить: чернокнижник из Златограда, Илиодор из рода Ландольфа, балагур и вообще большая сволочь.
Архиносквен поднял недоверчиво брови, а потом стрельнул взглядом в красный угол, где лампадка освещала образ Пречистой Девы. Я не очень поняла его взгляд, защиту он у ней искал, что ли, но Илиодор усмехнулся. Я постаралась сбить с него спесь:
– Силы у него почти нет, так что вы, дядя Архиносквен, его не бойтесь, я бы сама его размазала, да боюсь, как бы хуже не получилось.
– Собственно, я и в мыслях не держал бояться господина Илиодора, – огладил бороду Архиносквен, присаживаясь напротив меня.
Рассказ мой много времени не занял, но сильно опечалил колдуна. Он посматривал на Илиодора, хмурил брови, выслушивал комментарии Пантерия, а изредка и пояснения самого виновника.
– Семья ваша издавна славилась… – он хлопнул себя по колену, стараясь подобрать неругательное слово, – забавными мечтами и нестандартными способами их достижения. – Он вздохнул, побарабанив пальцами по столу, и, рассуждая вслух, пробормотал: – Резонаторы… м-да, даже не знаю… На первый взгляд теория непротиворечива, хотя… – Он сделал неопределенное движение пальцами и уверенно заявил: – Я покажу вам архивы, молодой человек, ведь первые годы после падения Конклава этим вопросом очень многие занимались…
– Мы не за архивами приехали, дядя Архиносквен. Нам надо избавиться от монстра и выпустить бабулю. – Я с тоской посмотрела на предстоятеля. – Скажи, остался на свете чародей, который способен на такое?
Он открыл рот, закрыл, потом взялся за бороду и тоскливо посмотрел в окно:
– Не знаю, я сегодня ночью пытался снять печать, но у меня ничего не получилось, а ведь я не последний по силе архимаг Конклава, у меня даже накопители под храмом зарыты.
Илиодор оживился при упоминании о накопителях, но, заметив мой гневный взгляд, покорно прилип к стулу. Я, подобравшись поближе, заглянула последнему магистру в глаза:
– Дядя Архиносквен, но ведь колдуны умели объединять свои силы, даже мы с Ланкой можем, и в хрониках я читала, помнишь, ты мне давал «Изведение Моровой девы в Засеках»? И в том же месяце «Обратное запечатывание Подземного царства Конклавом» – это же документы, не лубочные картинки.
Архиносквен крякнул, поджав губы:
– Магистра Конклава выбирает совет двенадцати посмерти предыдущего, при этом все собираются в заранее условленном месте, через год со дня смерти, а где прячутся члены совета до того, никому не известно.