При нападении французов на Смоленск Паскевич и Раевский покрыли себя славой, успешно и стойко отразив их на всех пунктах. Несметное число брошенных французами в городе ядер и гранат произвели в нем пожар. Но русские, подвергнутые спереди выстрелами неприятелей, а сзади опаляемые пожаром, не сходили со стен города, воздвигнутых еще Годуновым, и усиленно сохраняли от пламени мост на Днепре, единственное средство сообщения со своей армией, стоявшей по ту сторону реки. Наконец, в одиннадцатом часу ночи, канонада прекратилась; французы отступили на небольшое расстояние от стен Смоленска, а русские расставили на ночь посты перед городом.
   До рассвета 4 августа Смоленск был совершенно очищен, и мост на Днепре уничтожен.
   Наполеон лично осмотрел наружные укрепления города, оставленного русскими, взошел на одну из башен и, вооружившись подзорной трубой, хотел лично обозреть позицию русских войск; но в окрестностях Смоленска русских уже не было.
   С этой поры Наполеон решил быстро преследовать и поручил Нею начальство над авангардом. Однако же, видя, что русская армия не перестает отступать и соображая, что такое постоянное отступление не предвещает ему ничего доброго, Наполеон смутился и впал в сомнение; неясные предчувствия заставляли его желать как можно скорейшего окончания этой войны. Получая беспрестанные известия из Польши и Пруссии о направлении умов тамошних жителей и о движениях Тормасова, слыша ропот в своей главной квартире, он несколько раз решался было не идти дальше Смоленска и остановиться на развалинах этого города. Но благоразумные сомнения уступили надежде на решительную победу. "Мы зашли слишком далеко, нельзя отступать, - сказал Наполеон. - Если б я имел в виду одну свою воинскую славу, то остановился бы в Смоленске, водрузил на его стенах мои орлы и удовольствовался бы тем, что вправо и влево протянул крылья, которыми достал бы Витгенштейна и Тормасова. Идем на Москву!"
   ГЛАВА XXXVI
   [Государь император Александр I в Москве. Сражение под Бородино.]
   Всероссийский монарх в ночь с 11 на 12 июля прибыл в свою первопрестольную Москву. 15 числа дворянство и купечество, по предварительному извещению, съехались в Слободском дворце. Граф Ростопчин, московский генерал-губернатор, сначала прочитал собранию манифест, которым призывались все и каждый против врага, "несущего вечные для России цепи и оковы"; потом, указывая на залу купечества, сказал: "Оттуда польются миллионы, а наше дело выставить ополчение и не щадить себя!" В это время государь император, отслушав молебен в придворной церкви Слободского дворца, прибыл сам в залу дворянского собрания и, узнав о постановлении дворян ополчить со ста душ десять, вооружить этих рекрутов чем ни попало и снабдить их одеждой и провиантом, сказал: "Иного я и не мог от вас ожидать: вы оправдали мое о вас мнение". Потом государь император прошел в залу купечества и поблагодарил за рвение, с которым оно приступило к денежным пожертвованиям.
   Слова его заглушались общими восклицаниями: "Мы готовы жертвовать тебе, отец наш, не только имуществом, но и собой!"
   Между тем Наполеон, решившись идти на Москву, надеялся принудить, наконец, русских к генеральной битве и склонить российского монарха к миру.
   Двенадцатого августа император Александр I назначил Кутузова главнокомандующим русскими армиями, и новый полководец прибыл 29 числа к армии, расположенной между Вязьмой и Гжатском; но, желая дать генеральное сражение на местоположении более выгодном, отступил к Бородино, и тут 7 сентября произошла кровопролитнейшая битва.
   Еще накануне этого дня, на рассвете, Наполеон, накинув свой серый сюртук, сел верхом и поехал. Он взял с собой Раппа и Коленкура и, осмотрев русские аванпосты, проехал по линии стоянки всех своих войск. На лице его выражалось удовольствие, самоуверенность, и он тихонько напевал песню:
   La victoire en chantant nous ouvre la barriere.
   В это самое время прибыли в его лагерь полковник Фавье с вестью о поражении французов в Испании в деле под Саламанхой, и господин де Босе, приехавший прямо из Сен-Клу с письмами от императрицы Марии-Луизы и с портретом короля римского.
   Наполеон чрезвычайно вознегодовал на маршала Мармона, который допустил разбить себя и тем предал Мадрид в руки Веллингтона; но принял Босе очень милостиво. Портрет сына возбудил в нем живые чувства отеческой любви. Показав эту картину приближенным, он отдал ее своему секретарю, промолвив: "Возьмите; спрячьте. Ему еще рано смотреть на кровавое поле сражения".
   БИТВА ПРИ БОРОДИНО
   Перед рассветом 26 августа первый пушечный выстрел раздался с русской батареи. Но французы еще не двигались, и после первого пушечного выстрела опять все смолкло. В два часа утра Наполеон, окруженный всеми своими маршалами, обозрел позицию, занимаемую его войсками. В половине шестого взошло солнце на безоблачном небе. "Это солнце Аустерлица!" - сказал Наполеон.
   Битва Бородинская так важна во всех отношениях, что мы опишем ее подробно, заимствуя это описание из превосходнейшего творения генерала Михайловского-Данилевского "Описание Отечественной войны 1812 года", книги, которая должна бы быть настольной книгой каждого образованного русского человека.
   В шесть часов утра французские колонны пришли в движение. На левом фланге русских, у Семеновского, загремела канонада, и в самом Бородино закипела ружейная пальба. Русское левое крыло и центр были атакованы единовременно. Лейб-егеря, занимавшие Бородино, отошли за мост и начали ломать его; но теснимые целой дивизией Дельзона, не успели истребить его вовсе: французы появились на правом берегу Колочи и кинулись было на русскую двенадцатипушечную батарею, но отбиты с уроном и отступили обратно на левый берег. Вслед за этим мост через Колочь уничтожен.
   Нападение на Бородино было только маневром, которым Наполеон хотел скрыть свое настоящее намерение обрушиться на левое крыло русской армии. Здесь атака была поручена Даву, Нею и Жюно, имевшим в подкреплении три кавалерийских корпуса, под главным начальством Мюрата. Местоположение препятствовало быстрому наступлению французов: им надлежало пробираться через лес, где не было дорог; и когда французы, миновав этот лес, начали строиться в колонны к атаке, то головы их остановлены были выстрелами русской артиллерии и егерей, рассыпанных по лесу. При самом начале дела дивизионный генерал Ком-пан ранен; он сдал команду генералу Дезе, который также вскоре выбыл из строя. Его место занял присланный от Наполеона генерал-адъютант Рапп, но и того не пощадил русский свинец. В это же время и под самим корпусным командиром Даву убило ядром лошадь и сильно контузило маршала. Все эти обстоятельства были причиной того, что атаки этого корпуса были не совсем успешны, и первое покушение Наполеона уничтожено в главном пункте. В семь часов он велел возобновить атаку с гораздо большей силой. Ней ступил на левый фланг Даву; корпус Жюно, отданный в распоряжение Нея, стал во вторую линию; Мюрат велел тронуться трем кавалерийским корпусам: Нансути должен был подкреплять Даву, Монбрен - Нея, Латур-Мобур следовать в резерве. Русским нетрудно было заключить, что противопоставленные этим силам их дивизии графа Воронцова и Неверовского не будут в состоянии удерживать неприятеля, превосходящего их числом, и князь Багратион стянул к угрожаемому пункту все войска, какие имел под рукой, послав просить князя Кутузова о немедленном подкреплении, которое и было ему послано.
   Между тем Ней, Даву, Жюно и Мюрат повели атаку, подкрепляемую ста тридцатью орудиями. Русская артиллерия и пехота, выждав французов, первая на картечный, а вторая на ружейный выстрел, поразили их убийственным огнем, но не остановили их движения. Граф Воронцов, занимавший редуты, должен был первым выдержать весь натиск неприятеля. Его сопротивление не могло быть продолжительно, судя по великому числу нападавших; но он сражался до тех пор, пока его дивизия не была истреблена. Тут сражение сделалось общим. Даву и Ней несколько раз посылали к Наполеону просить подкрепления. Наполеон отвечал, что еще слишком рано вводить в дело свежие войска. Он велел усилить огонь с батарей своего левого фланга, на который русские батареи, по превосходству позиции, отвечали успешно.
   При начале боя на русском правом крыле вице-король Евгений стоял, как ему было предписано, в наблюдательном положении близ Бородино; но завидя, что Даву, Ней и Жюно подаются вперед, счел эту минуту благоприятной для наступления с целью прорвать русский центр. Оставив часть своих войск для прикрытия Бородино и наблюдения за правым крылом русской армии, он, с остальными тремя своими дивизиями, направился прямо на курганную батарею, защищаемую Раевским.
   Когда войска вице-короля стали подходить, с ними завязалась в кустарниках перестрелка. Оттеснив русских стрелков, французы двинулись на батарею. Восемнадцать ее орудий и стоявшие по сторонам артиллерийские роты поражали их сильным огнем; несмотря на это, батарея взята. Но едва французы овладели ею, как сбиты снова Ермоловым; в то же время Паскевич и Васильчиков ударили в штыки, один на их левый, другой на их правый фланги. На этой батарее русские взяли в плен генерала Бонами, совсем исколотого штыками.
   Возвращением батареи, не долго бывшей в руках французов, русские восстановили дело в центре; но урон, понесенный ими в людях, был очень велик, а невознаградимой потерей была смерть Кутайсова. Французы еще полтора часа продолжали бесполезные покушения на батарею.
   Между тем Наполеон поставил более четырехсот орудий, и под их защитой густые колонны пехоты и конницы возобновили напор на князя Багратиона. Более трехсот орудий, соединенных, и их сближенный резерв приготовились принять неприятеля, дали ему подойти и открыли жесточайший огонь; но французы смело стремились вперед. Весь фронт русских колонн левого крыла двинулся в штыки. Завязался кровопролитнейший рукопашный бой, в котором истощились все усилия храбрости. Нельзя было отличить французов от русских. Конный, пехотинец, артиллерист - в пылу сражения все перемешались; бились штыками, прикладами, тесаками, банниками; попирая ногами падших, громоздились на телах убитых и раненых. Одни только резервы оставались с обеих сторон в отдалении неподвижны.
   Следствием ужасного боя на левом крыле было уступление французам укреплений, защищаемых русскими несколько часов с геройским мужеством. Успеху французов способствовали их превосходство в числе и рана князя Багратиона.
   Овладев укреплениями впереди русского левого фланга, Наполеон приказал Мюрату атаковать русских, обойти их левое крыло и отрезать от тех войск, которые стояли на старой смоленской дороге. Громимая русскими батареями, французская конница стройно подвигалась вперед, сначала шагом, потом рысью, наконец во весь опор; но полки лейб-гвардии измайловский и литовский, построясь в каре, принудили нападающих на них отступить. Однако же сила русских войск от ужаснейшей потери в людях, при всем их мужестве, начинала истощаться. Это не скрылось от Наполеона, и в подкрепление кавалерийских атак Мюрата он послал свою молодую гвардию. Назначенная решить участь сражения, гвардия тронулась; но едва прошла небольшое расстояние, Наполеон вдруг заметил на своем левом фланге русскую кавалерию, отступление колонн вице-короля, тревогу в обозах и в тылу армии. Остановив молодую гвардию, Наполеон сам отправился к вице-королю, желая узнать о причине замечаемого смятения.
   Князь Кутузов, удостоверившись лично, что французы все более и более стягивают свои силы против русского левого фланга, отдал повеление Милорадовичу приблизиться к центру, а Платову с казаками и Уварову с первым кавалерийским корпусом атаковать левое крыло неприятеля, чтобы тем отвлечь внимание Наполеона и оттянуть часть его сил от русского левого фланга.
   Это был маневр превосходнейший, маневр, до сих пор не оцененный достойным образом! Он-то заставил Наполеона внезапно остановить стремительный натиск на русский левый фланг и вынудил вице-короля и самого Наполеона понестись к берегам Войны, чтобы удостовериться, какие силы отрядил князь Кутузов для обхода их и нападения.
   Был третий час пополудни, когда Наполеон возвратился к берегам Войны. Он приказал ограничиться пальбой против русского левого крыла и обратился против центра в намерении овладеть курганной батареей. Центр русских был обеспечен прибытием корпусов графа Остермана и Корфа, переведенных туда с правого фланга.
   Началось второе действие сражения. С правой стороны и на протяжении всей русской линии были французские орудия, действовавшие против центра и курганной батареи, а с левой артиллерия, размещенная Наполеоном на позиции, отнятой у князя Багратиона.
   В намерении воспользоваться губительным действием всей артиллерии, Наполеон повел кавалерийские атаки. Русская пехота ударила на французскую конницу в штыки, а полки второго кавалерийского корпуса преследовали ее до самых резервов.
   Вскоре замечены у французов новые приготовления к атаке. Барклай-де-Толли послал за полками кавалергардским и конногвардейским; они одни из всей русской кавалерии не были еще введены в дело. Пока эти полки подвигались, французская конница, под начальством Коленкура, заступившего место убитого Монбрена, врубилась в русскую пехоту двадцать четвертой дивизии, прикрывавшую курганную батарею, а пехотные колонны вице-короля подошли под самый курган. Коленкур убит ядром.
   Покорение курганной батареи было последним усилием истощенных сил французов. К пяти часам они, несколько раз опрокинутые и с новой яростью возобновлявшие нападения, отступили. Часов в шесть по всему полю только ревела канонада до самого наступления вечерней темноты.
   Урон в Бородинской битве со стороны русских простирался от пятидесяти семи до пятидесяти восьмитысяч убитыми и ранеными; со стороны французов до пятидесяти тысяч, в том числе сорок три генерала. Французы потеряли тринадцать орудий, русские пятнадцать, да сверх того у них подбито тридцать семь пушек, взорвано и досталось в руки неприятеля сто одиннадцать зарядных ящиков. По ожесточению обеих сторон, пленных как с той, так и с другой, взято не более чем по тысяче человек.
   Французы сражались в этой битве так, как можно было и ожидать от прекрасно образованной армии; но счастье изменило своему наперстнику: русские остались непобежденными. Не постигая, каким образом Наполеон не одержал победы, имея армию, пятьюдесятью тысячами человек превосходящую русские силы, французы стараются истолковать это событие разными предположениями. Некоторые писатели утверждают, что маршал Ней, тотчас после Бородинского сражения, сказал про своего государя: "Уж если он не хочет вести войны лично и перестал быть генералом, а везде хочет императорствовать, то пусть возвращается в Тюльери и предоставит нам действовать за себя". Сегюр полагает, что в это время "нравственное состояние Наполеона с большей справедливостью должно отнести к ослабленному здоровью и тайным страданиям".
   ГЛАВА XXXVII
   [Занятие Москвы французами. Пожар. Отступление французской армии.
   Взрыв Кремля.]
   Второго сентября Наполеон, велев корпусу Понятовского остановиться у Калужской заставы, корпусу вице-короля у Пресненской и Тверской, сам, с гвардией и корпусами Нея и Даву, стал у Дорогомиловской и, готовясь торжественно вступить в древнюю столицу России, ожидая триумфальной встречи, обозрел окрестности.
   Однако ожидаемая депутация от Москвы, с мольбой о пощаде и городскими ключами, не являлась. Мюрат уже неоднократно доносил из авангарда, что он никого не встречает в городе. Наконец прибыли к Наполеону и офицеры, посланные от него в город с поручением привести к нему "бояр". Они кое-как набрали с десяток гувернеров и промышленников, в числе которых был один книгопродавец. Наполеон спросил книгопродавца: "Кто вы?" "Француз, поселившийся в Москве". - "Следовательно, мой подданный. Где сенат?" - "Выехал". - "Губернатор?" - "Выехал". "Где народ?" - "Нет его". - "Кто же здесь?" - "Никого". - "Быть не может!" - "Клянусь вам честью, что правда". - "Молчи", сказал Наполеон, отвернулся, скомандовал войскам "вперед!" и во главе конницы въехал в Москву. Однако же он побоялся ехать далеко в город и остановился ночевать в Дорогомиловской слободе. Уже на следующий день, приняв разные меры предосторожности для личной безопасности, Наполеон вступил в Кремль.
   Послушаем, как говорит о последствиях один из очевидцев:
   "Наполеон полагал, что он все предусмотрел: и кровопролитную битву, и долговременное пребывание на одном месте, и холодную зиму, и даже непостоянство счастья... овладение Москвой и двести шестьдесят тысяч человек войска, казалось, ставили его вне зависимости от случайных обстоятельств... Но едва вошел он в Кремль, как Москва запылала, и море пожара разлилось по всем зданиям столицы. Этого Наполеон не мог ни предвидеть, ни предупредить.
   Отдельные пожары вспыхнули еще при самом вступлении французов в город; их приписали неосторожности солдат... Но 4 числа, при сильном ветре, пожар сделался общим. Часть города была выстроена из дерева, и в нем находилось множество запасов хлебного вина, масла и других горючих материалов. Пожарные трубы были предварительно вывезены, и потушить огонь не было возможности.
   Черные клубы густого дыма, несомые вихрем, разостлались над всем городом, распространяя повсюду запах серы и гари. Пламя бежит с здания на здание и вскоре представляет собой как бы разлив огненной реки.
   На месте стольких дворцов и домов вскоре не видно ничего, кроме одних развалин...
   Из окон Кремля смотрит Наполеон на эту картину разрушения... Когда Сципион глядел на пожар Карфагена, его волновало печальное предчувствие судеб Рима; Наполеона также объяло раздумье. Он вскрикивает: "Москвы нет более! Я лишился награды, обещанной войскам!.. Русские сами зажигают!.. Какая чрезвычайная решительность! Что за люди! Это скифы!.." Вся французская армия погружена в тревожное изумление..." (Manuscrit de 1812).
   Теперь видит Наполеон, с каким народом имеет дело! Видит - и в глубине души раскаивается, что осмелился грозить пленом народу, всегда и везде верному своим царям и отечеству.
   Между тем пожар разливается более и более; он достиг уже кремлевских стен; стекла дворца уже лопаются от жара; время Наполеону подумать о своей безопасности. Он решился переехать в Петровский дворец. Это было в два часа пополудни, 16 сентября.
   Едва прибыв в Петровское, Наполеон погрузился в глубокую думу о бедственном событии, разрушившем все его планы. Сначала ему пришло в голову идти искать в Петербурге мира, которого не нашел в Москве, и он провел всю ночь, занимаясь начертанием на карте предполагаемого пути. Но прежде чем решиться на это движение, император французов хотел узнать о нем мнение своих приближенных и не мог не заметить, что новый план его всем им не нравился. Один только великодушный Евгений разделял мнение Наполеона и предлагал лично вести авангард; но другие начальственные лица, наученные опытом из последних происшествий, держались не советов мужества, а внушений осторожности. Те из этих лиц, которые еще при открытии кампании неохотно шли в поход столь дальний, не могли желать идти еще далее к северу, навстречу непогоде и морозам. В другое время Наполеон не послушал бы их; но теперь другое дело!
   Он продолжает оставаться в окрестностях Москвы. В бытность уже на острове Святой Елены он сказал, что если б не позднее время года, то не послушался бы никого и пошел на Петербург.
   При вступлении французов в Москву их комендант, Дюронель, по просьбе действительного статского советника Тутолмина, начальника Воспитательного дома, остававшегося в столице с малолетними воспитанниками, поставил в Воспитательный дом для охраны двенадцать жандармов с офицером. Тутолмин употреблял все усилия, чтобы спасти от огня вверенное ему заведение, и спас дом, кроме строения, занимаемого аптекой.
   Наконец, в октябре, Наполеон решился послать своего генерал-адъютанта Лористона с мирными предложениями в главную квартиру фельдмаршала Кутузова. Но Кутузов отвечал, что ему строжайше запрещено вступать в какие бы то ни было переговоры. Между тем зима приближалась, следовало искать зимних квартир, и Наполеон не мог долее держаться в Москве. Выехав из Москвы 19 октября по калужской дороге, он дал знак к отступлению. Оно не было еще страшным; но французы выходили в беспорядке, уводя с собой раненых и награбленные ими вещи. "Длинной цепью, - говорит г. Фен, - тянулись коляски и телеги; забрали все экипажи, какие можно было найти в Москве и в окрестностях".
   Последние колонны французской армии вышли из Москвы 11 октября, в два часа на рассвете. Через час французы взорвали часть кремлевской стены: бессильное и смешное мщение, которое не имело никаких важных и дельных последствий.
   ГЛАВА XXXVIII
   [Отступление французов. Наполеон в Смоленске. Заговор Малле.]
   Наполеон располагал остаться в Литве на зиму. "В начале ноября, писал он герцогу Бассано в Вильно, - я приведу войска в квадрат, лежащий между Смоленском, Могилевом, Минском и Витебском. Таким образом, я займу позицию, близкую и к Петербургу, и к Вильно; впрочем, в делах подобного рода события часто вовсе не похожи на то, что мы предполагаем себе сделать".
   Последствия показали, что последнее замечание Наполеона совершенно справедливо.
   Кутузов, узнав об отступлении французов, немедленно пошел на Малоярославец. Город был уже занят принцем Евгением. 12 октября завязалась жаркая битва. Семь раз переходил город из рук в руки; наконец Кутузов решился защищать Калужскую дорогу и оставил Малоярославец во владении французов.
   В тот же вечер Наполеон прибыл на поле сражения. Узнав о решимости Кутузова и непременно желая идти по калужской дороге, он готовился к новому страшному бою; но генералы его думали иначе. Евгений и Даву расположились бивуаками на развалинах Малоярославца и на грудах мертвых тел. Благоразумие предписывало избегать сражения и идти скорее на зимние квартиры.
   Из Гродно Наполеон выехал в Боровск, а 15 числа прибыл в Верею. У Колоцкого монастыря он нашел 2000 раненых, лежавших тут после Бородинской битвы из-за недостатка лазаретных карет. "Разместить их по нашим повозкам", - сказал он. Приказание было исполнено; даже в его собственных каретах повезли раненых.
   19 числа прибыл он в Вязьму и нашел там письма из Парижа и рапорт из Вильно и от маршалов Виктора и Сен-Сира. Все планы его были разрушены. Он узнал, что Виктора уже нет в Смоленске, Сен-Сир вышел из Полоцка, а Шварценберг отрезан от французской армии Чичаговым. Счастье, долго покровительствовавшее Наполеону, начинает оставлять его и содействовать мудрым распоряжениям императора Александра.
   Пробыв два дня в Вязьме, Наполеон отправился в Смоленск. Принц Евгений, Даву и Ней прикрывали отступление и отбивались от Милорадовича. Здесь уже начались бедствия французской армии и появились первые плоды мужества и твердости русских, полагавших всю свою надежду на Бога и царя.
   "В каком ужасном положении находилась французская армия! говорил один очевидец отступления французов. - Вокруг императора не видно было ни улыбающихся лиц, ни льстецов; все бледны и расстроены. Только одни сильные души, не носящие личин, не переменились от горя и бессонницы. Горе Наполеона казалось грустью великого человека, вступившего в борьбу с судьбой".
   Он входил в Смоленск, где надеялся дать отдых своей армии, но не находил там Виктора, который должен был прикрывать отступление армии, истомленной переходами, стужей. Мало этих бедствий: он получает из Парижа известие, которое показывает ему всю непрочность его счастья и его династии, хотя он воображал, что воздвиг их на незыблемом основании.
   Преступник, содержавшийся в тюрьме, неизвестный воин, без подпоры, без друзей, без помощи, генерал Малле, решился ниспровергнуть власть Наполеона, употребив оружием своим ложную новость и ложные приказания.
   7 октября, в ту минуту, когда Наполеон выходит из Кремля, Малле уходит тайно из тюрьмы, является к начальнику 10-й когорты национальной гвардии, полковнику Сулье, объявляет ему о смерти Наполеона, об учреждении нового правительства и приказывает передать себе команду над когортой. Тогда было два часа ночи. Больной полковник лежал в постели. Весть о смерти Наполеона поразила его до слез; он теряется, ни о чем не думает; передает команду. Малле при свете факела читает солдатам свои ложные бумаги и прокламации; тысяча двести человек верят ему и послушно за ним следуют.
   Малле идет прямо к городской тюрьме, освобождает двух своих товарищей, Лагори и Гидаля, и поручает им арестовать двух главных начальников полиции, Савари и Пакье.
   Префект полиции не сопротивляется заключенным; то же делает и министр полиции. Оба отправляются в тюрьму, туда, где за полчаса до этого сидели Лагори и Гидаль.
   Генерал-губернатор Парижа Фрошо верит словам обманщика, плачет о смерти Наполеона и готовит залу для торжественного заседания.
   Не так повезло Малле у парижского коменданта Гюлена. Комендант требовал актов и доказательств. Малле выстрелил в него из пистолета, но не убил его. Вскоре после этого один полицейский инспектор узнал заключенного Малле и приказал схватить его. Дерзкий обманщик хотел защищаться, вынул другой пистолет из кармана и пытался выстрелить. Все лица, следовавшие за ним, тотчас поняли обман и бросились обезоруживать своего начальника. Через несколько часов все заговорщики были задержаны и посажены в тюрьму.