Страница:
Если Господь Бог отдал Египет им во владение, то пусть они покажут заключенное условие. Но Господь Бог милосерден и справедлив к народу.
Каждый египтянин признается способным занимать места по службе; умнейшие, просвещеннейшие, добродетельнейшие станут управлять страной, и народ будет счастлив.
Было время, что вы имели большие города, большие каналы, большую торговлю; отчего же все это исчезло, как не от скупости, несправедливости и тиранства мамелюков?
Кадии, шейхи, имамы, шорбаджи, скажите народу, что мы друзья истинных мусульман. Не мы ли искони были друзьями султана (да исполнит Господь все его желания!) и недругами его неприятелей? А мамелюки, напротив, разве не вышли из повиновения султану, которому не покоряются и доныне?
Трижды блаженны те, которые будут заодно с нами! Они пойдут в чины, и богатство их приумножится. Блаженны те, которые не примут ничьей стороны! Они будут иметь время узнать нас, и узнав, возьмут нашу сторону. Но горе, трижды горе тем, которые пристанут к мамелюкам и поднимут оружие против нас! Для них не будет надежды: они все погибнут".
Бонапарт, поручив Клеберу начальство в Александрии, отправился оттуда 7 июля, по дороге в Дамангур, через пустыню, где голод, жажда и нестерпимый зной заставили армию переносить неслыханные страдания, от которых многие солдаты погибли. В Дамангуре страдания эти несколько облегчились; Бонапарт учредил там главную квартиру и расположился в доме одного престарелого, богатого шейха, который притворился бедняком, чтобы избавиться от ожидаемых притязаний. Наполеон продолжал поход на Каир и в течение четырех дней успел разбить мамелюков при Раманиге (Ramanieh) и истребить кавалерию и флотилию беев в Хебресе. В этом последнем сражении главнокомандующий построил свои войска в каре, и быстрота натиска храброй неприятельской кавалерии не могла расстроить их. В битве при Хебризе, где дивизионный генерал Пере, атакованный превосходными силами, сумел не только выйти из опасного положения, но и склонить победу на свою сторону, принимали личное участие члены ученой экспедиции Монж и Бертолет, и оба оказали войску важные услуги своею храбростью.
Все эти успешные действия против арабов были только предвестниками победы более значительной, которая отворила французам ворота Каира. В конце июля французская армия встречена Мурад-беем у подножия пирамид. Бонапарт, воодушевленный видом этих исполинских памятников, вскричал перед самым началом битвы: "Воины, вы будете теперь сражаться с властелинами Египта; не забудьте, что с вершин этих памятников на вас смотрят сорок веков!"
Сражение это названо Ембабегским, от имени близлежащего селения. В нем мамелюки были совершенно поражены после упорного боя, продолжавшегося девятнадцать часов. Вот описание этой страшной и кровопролитной битвы, составленное самим победителем.
СРАЖЕНИЕ ПРИ ПИРАМИДАХ
Третьего числа, на утренней заре, мы начали встречать неприятельские авангарды, которых гнали от селения до селения.
В два часа пополудни мы стояли перед неприятельскими ретраншементами.
Я приказал дивизиям генералов Дезе и Ренье занять позицию на правом фланге между селений Джизега и Ембабега так, чтобы они могли отрезать неприятелю дорогу на Верхний Египет, по которой он, естественно, должен был отступать. Армия наша была расположена в том же боевом порядке, как и в сражении при Хебресе.
Едва Мурад-бей приметил движение генерала Дезе, как решился атаковать его; на этот фланг он выслал одного из отважнейших своих беев и отряд лучших войск, который с быстротой молнии напал на обе наши дивизии. Неприятелей подпустили на расстояние пятидесяти шагов и тогда уже осыпали градом пуль и картечи, от которых погибло их множество. Тогда они кинулись между двух дивизий, попали под перекрестный огонь и поражены совершенно.
Я воспользовался этим мгновением и приказал генералу Бону, стоявшему на берегу Нила, атаковать ретраншементы, а генералу Виалю, командующему дивизией генерала Мену, стать между этими ретраншементами и остатком вышедшего из них неприятельского отряда с тройной целью: первое, не допустить остатков отряда возвратиться в ретраншементы, второе, запереть в них войско Мурад-бея, и третье, в случае надобности, напасть на него с левого фланга.
Лишь только генералы Виаль и Бон заняли назначенные им позиции, они приказали первым и третьим дивизионам всех своих батальонов построиться в колонны к атаке, а вторым и третьим оставаться в каре, всего в три ряда, и идти подкреплять колонны к атаке.
Колонны к атаке дивизии генерала Бона кинулись под командою храброго генерала Рампона на ретраншементы с обычным своим мужеством и несмотря на огонь довольно значительной неприятельской артиллерии; тогда мамелюки, выскочив из ретраншемента во весь галоп, бросились на них. Но колонны успели остановиться, стать в каре и встретили наездников градом пуль и щетиной штыков. Место битвы в одну минуту было устлано неприятельскими трупами, и мы скоро овладели ретраншементами. Мамелюки, обращенные в бегство, толпами кинулись в сторону своего левого крыла; но тут был поставлен батальон карабинеров, и мамелюки, спасаясь, должны были проходить под его батальным огнем не больше, как в расстоянии пяти шагов; они падали целыми грудами. Многие из них бросились в Нил и потонули.
Нам досталось более четырехсот верблюдов с багажом и пятьдесят орудий. Я полагаю потерю мамелюков в две тысячи человек их лучших наездников. Большая часть их беев или убиты, или ранены. Мурад-бей ранен в лицо. Наша потеря простирается от двадцати до тридцати человек убитыми и до ста двадцати ранеными. В ту же ночь неприятель оставил Каир. Все его канонирские лодки, корветы, брики и даже один фрегат сожжены, и 4 числа наши войска вступили в Каир. Ночью чернь сожгла дома беев и наделала много беспорядков. В Каире, где свыше трехсот тысяч жителей, чернь-народ самый негодный.
Войско, состоящее под моей командой, уже столько раз сражалось против неприятеля, превосходящего числом, что я не стал бы хвалить ни его мужества, ни присутствия духа в настоящем деле, если бы это сражение не было для него в совершенно новом роде, требовавшем величайшего хладнокровия, которое так несовместимо с живостью нашего характера. Увлекись оно своей обыкновенной пылкостью, то не одержало бы победы, которая могла быть одержана только посредством величайшего хладнокровия и великого терпения.
Мамелюкская кавалерия показала большую храбрость. Эти всадники защищали не одну свою жизнь, но и богатство; не было ни одного из них, на котором бы наши солдаты не нашли трех, четырех и пяти сотен луидоров.
Вся роскошь мамелюков состоит в их лошадях и оружии. Жилища их просто лачуги. Мудрено найти землю более обильную и жителей более несчастных, необразованных, униженных. Они предпочитают мундирную пуговицу наших солдат шестифранковой монете; в деревнях они не знают даже употребления ножниц. Жилища их построены из грязи. Всю их мебель составляют циновка да два-три глиняных горшка. Они едят мало и вообще довольствуются весьма немногим. Не знают мельниц; так что нам случалось стоять биваками на полях, покрытых на необозримое пространство хлебом, и однако же не иметь муки. Мы питались одной зеленью и мясом. Малое количество муки, потребляемой жителями, мелется ими на камнях вроде ручных жерновов; а в некоторых больших селениях есть мельницы, действующие посредством волов.
Нас беспрерывно тревожили тучи арабов, которые есть величайшие разбойники и мерзавцы в свете; им все равно бить что турка, что француза, только бы кто попался им в руки. Бригадный генерал Мюирер и многие адъютанты были убиты этими разбойниками, засевшими на своих маленьких отличных лошадях по оврагам и за возвышениями: беда тому, кто только на сто шагов отойдет от своей колонны. Генерал Мюирер, несмотря на убеждения караулов цепи, захотел, по влечению судьбы, действие которого я часто замечал на людях, близких к смерти, один взойти на возвышенность в двухстах шагах от лагеря; за нею скрывались три бедуина и убили его. Республика понесла в нем действительную потерю: он был одним из храбрейших генералов, которых я знаю.
Республика нигде не может так близко и так выгодно основать колонию, как в Египте. Климат тамошний, по причине прохладных ночей, очень здоров. У нас, несмотря на пятнадцатидневный переход, на всевозможные утомления, на недостаток вина и всего того, что могло бы подкрепить человека, нет до сих пор больных. Солдаты наши нашли большое пособие в пастеках, разновидности дынь, которых здесь большое множество...
Артиллерия отличилась в особенности. Я прошу вас произвести в дивизионные генералы бригадного генерала Доммартена. Начальника бригады Детена (Destaing) я произвел в бригадные генералы; генерал Заиончек отлично исполнил многие важные поручения, который я возлагал на него. Провиант-мейстер Суси (Sucy) плыл с нашей флотилией по Нилу, чтобы облегчить нам доставку провианта из Делты. Видя, что я ускоряю марш, и желая быть при мне во время сражения, он, несмотря на опасность, сел на канонирскую лодку и отделился от флотилии. Лодка его стала на мель, и он был со всех сторон окружен многочисленным неприятелем; провиант-мейстер показал при этом случае величайшее мужество; очень опасно раненный в руку, он своим примером успел, однако же, воодушевить экипаж и спасти лодку.
С самого отбытия из Франции мы не получаем оттуда никаких известий...
Прошу вас приказать выдать жене гражданина Ларрея, главного врача армии, награждение в тысячу двести франков. Муж ее своим усердием и деятельностью оказал нам в пустыне величайшие услуги. Я не знаю ни одного врача, который бы мог лучше его занимать должность главного начальника подвижных лазаретов".
На другой день, 4 термидора (22 июля), Бонапарт пришел к Каиру и издал следующую прокламацию:
"Жители Каира, я доволен вашими поступками; вы хорошо сделали, что не приняли стороны моих неприятелей. Я пришел истребить племя мамелюков, покровительствовать торговле и природным жителям страны. Пусть все, которые боятся, отложат страх; которые бежали от домов своих, пусть возвратятся; продолжайте молиться и сегодня, как молились вчера, я желаю, чтобы вы молились всегда. Не опасайтесь нисколько за ваши семейства, ваши дома, вашу собственность и, главное, за религию вашего пророка, которого я люблю. Так как для спокойствия города необходимо, чтобы в нем была устроена власть, блюстительница порядка, то учреждается диван, состоящий из семи присутствующих, из которых два будут всегда находиться при коменданте, а четверо наблюдать за порядком в городе и действиями полиции".
Бонапарт произвел 24 июля въезд в столицу Египта. Двадцать пятого он так писал брату своему Иосифу, члену Пятисотенного Совета:
"Ты прочитаешь в публичных ведомостях бюллетени о сражениях наших в Египте и о покорении этой страны, которое было довольно оспариваемо для того, чтобы прибавить новый лавровый листок к победному венцу нашей армии. Египет, земля из всех земель богатейшая рисом, пшеницей, овощами, мясом. Непросвещение здесь совершеннейшее. Нет денег, нет даже на выдачу жалованья войску. Я могу возвратиться во Францию через два месяца.
Постарайся, чтобы мне к моему приезду была готова какая-нибудь мыза или около Парижа, или в Бургундии. Я думаю провести на ней зиму".
Это письмо доказывает, что Наполеон считал свое завоевание обеспеченным, и полагал, что уже без всякой опасности может положиться в его сохранении на благоразумие и искусство своих помощников. Но зачем же это нечаянное возвращение во Францию? Затем ли, как некоторые полагали, чтобы извлечь из нее новые подкрепления военным силам и положить начало колонизации, или только имел он в виду приблизиться к театру, в котором должен был играть первую роль, и полагал, что пришло время сбыться обстоятельствам, которые он давно предвидел и желал для своих личных выгод? Нам кажется, что последнее предположение вероятнее первого.
ГЛАВА VIII
[Поражение под Абукиром. Распоряжения Наполеона в Египте.
Сирийская кампания. Возвращение в Египет. Абукирская битва.
Отъезд во Францию.]
Пока Дезе преследовал Мурад-бея в Верхнем Египте, Наполеон занимался в Каире организацией управления египетскими областями. Но Ибрагим-бей, который устремился в Сирию, принудил своими маневрами победителя-законодавца возвратиться на поле битв. Бонапарт настиг и разбил его при Салехее (Salehey'h). В этом сражении ранен храбрый Сулковский.
Радость войска при этой новой победе была вскоре смущена печальным известием. Клебер через нарочного уведомил Бонапарта, что французский флот после мужественной обороны истреблен Нельсоном при Абукире. Едва слух об этом распространился по армии, как ее смущение и неудовольствие дошли до высочайшей степени. И солдаты, и начальники, которыми овладело беспокойство еще на первых днях после высадки, почувствовали более чем когда-нибудь припадки ностальгии и начали роптать. Наполеон, измерив одним взором всю степень поражения
французского флота, сначала, казалось, сам упал духом; и когда ему сказали было, что Директория, наверное, примет меры, чтобы как можно скорее помочь такому несчастью, он с живостью отвечал: "Ваша Директория не что больше как... Они завидуют мне и боятся меня; они оставят меня здесь на погибель. Да и притом, продолжал он, указывая на свой главный штаб, - разве вы не видите всех этих лиц? Смотрите, им так и хочется поскорее уйти".
Но уныние не могло долго владеть душою великого человека, и он тут же воскликнул: "Быть так! Мы или останемся здесь, или выйдем отсюда великими людьми, великими, как древние!!"
С этой минуты Бонапарт стал неутомимо заниматься гражданским устройством Египта. Он больше чем когда-нибудь постиг необходимость привлечь на свою сторону жителей и учредить постоянные заведения. Одним из первых таких заведений было учреждение академии, по примеру парижской. Он разделил ее на четыре класса: математический, физический, политической экономии, литературный и свободных художеств. Президентом назначен Монж, а титулом вице-президента Наполеон почтил самого себя. Открытие этой академии было торжественное, и при этом случае бессмертный воин повторил то, что уже было им сказано при принятии его в члены Французской академии; он снова сказал, что торжество над невежеством величайшее из торжеств, и что успехи его оружия суть успехи просвещения.
Бонапарт пользовался уже доверием у мусульман, и они приглашали его на все свои празднества. По поводу этого он присутствовал, а не председательствовал, как говорили, на празднике в честь разлития Нила и рождения Магомета. Уважение, оказываемое им при всяком случае к религии лжепророка, немало содействовало приобретению большого влияния над египтянами. В подобном образе поведения иные видели симпатию к исламизму, но в нем скрывалась одна только политическая хитрость. Бурриенн [1] , как очевидец, опровергает показания Вальтер Скотта и некоторых других писателей, которые говорили, что Бонапарт принимал деятельное участие в торжественных обрядах мусульманского вероисповедания, и свидетельствует о том, что Бонапарт присутствовал при этих обрядах как простой зритель и всегда в мундире. Говоря по правде, должно сказать, что Наполеон не был ни христианином, ни мусульманином; он и его армия были в Египте представителями французской философии, веротерпимого скептицизма и религиозного равнодушия восемнадцатого столетия. Только за неимением в голове положительной религии, Бонапарт питал в душе неопределенную религиозность. Но это расположение, которое предохранило его от современной иерофобии, и позволяло ему серьезно разговаривать с имамами и шейхами, как, бывало, разговаривал он с духовными лицами из христиан и евреев, это расположение не склоняло его ни к Евангелию, ни к аль-Корану.
Учреждение Французской республики праздновали в Каире 1 вендемьера VII года. По этому случаю Наполеон сказал своим воинам следующую речь:
"Воины, пять лет назад отечество было в опасном положении; вы взяли обратно Тулон, и это было предзнаменованием падения ваших врагов. Через год вы поразили австрийцев при Дего; на следующий год были уже на Альпах. Два года тому назад вы боролись с Мантуей и одержали знаменитую Сен-Жоржскую победу. В прошлом году вы, по возвращении из Германии, были у истоков Дравы и Изо
нзы. Кто бы мог тогда сказать, что ныне вы будете на берегах Нила, в центре древнего материка? На вас обращены взоры целого мира, начиная от англичан, знаменитых в торговле и искусствах, до варваров бедуинов. Воины, прекрасна судьба ваша, потому что вы достойны своих дел и того мнения, которое о вас имеют. Вы или умрете смертью храбрых, как ваши товарищи, имена которых написаны на этой пирамиде [2] , или возвратитесь в отечество, покрытые лаврами, и будете в удивление всем народам.
В эти пять месяцев, что мы оставили Европу, мы были предметом беспрерывной попечительности наших соотечественников. В нынешний день сорок миллионов наших сограждан празднуют день учреждения республики; сорок миллионов человек думают о вас, и все говорят: они своими трудами, своей кровью купили нам общий мир, спокойствие, процветание торговли и общественную свободу".
Шейхи, в свою очередь, в знак признательности к тому участию, которое Бонапарт принимал в их празднествах, захотели, по крайней мере по наружности, принять участие в торжестве французов; они огласили главную мечеть песнями радости и молили Аллаха "благословить любимца победы [3] и увенчать успехом храбрых пришельцев с Запада".
Посреди этих дружественных сношений начальники мамелюков, Ибрагим и Мурад-бей, будучи союзниками Англии, старались произвести восстание, которое не замедлило вспыхнуть и в самой столице Египта. Бонапарт был тогда в Старом Каире и едва узнал о происходившем, тотчас же поспешил прибыть в свою главную квартиру. Улицы Каира были немедленно очищены французскими войсками, которые принудили мятежников укрыться в большую мечеть, где вскоре артиллерия начала громить их. Они было не хотели сдаваться; однако же гром орудий, подобие грому небесного, подействовал на их суеверие, и они стали готовы к покорности. Но Наполеон отверг поздние предложения, сказав: "Час милосердия прошел; вы начали, - я кончу". Двери мечети были в ту же минуту отбиты, и кровь турков полилась потоком. Кроме наказания непослушных за мятеж, Бонапарт имел еще в виду и отомстить за смерть генерала Дюпюи, коменданта города, и за смерть храброго Сулковского, которого он очень любил и уважал.
Влияние Англии, подстрекнувшей мятеж в Каире и восстание целого Египта, сделало то, что и диван константинопольский стал относиться неприязненно к французам. Султан издал манифест, исполненный ругательств, которым предавал проклятию французскую армию и повелевал своим войскам уничтожить ее. Бонапарт отвечал прокламацией, которая оканчивалась следующими словами: "Набожнейший из пророков сказал: мятеж дремлет; да будет проклят тот, кто возбудит его!"
Через некоторое время, Наполеон отправился в Суэц, чтобы увидеть следы древнего канала, соединявшего Нил с Красным морем. Ему сопутствовали Монж и Бертолет. Пожелав осмотреть Моисеевы источники, Бонапарт ночью потерял дорогу и едва не сделался жертвой своего любопытства. "Чуть-чуть не погиб я, как фараон,
сказал он по этому случаю, - а славное бы сравнение для
ораторских речей!"
Отшельники горы Синая, услышав, что он недалеко от них, прислали к нему депутацию с просьбой вписать свое имя в книгу посетителей, вслед за именами Али, Саладина, Ибрагима и прочих. Наполеон не отказал им в этом удовольствии, тем более что оно удовлетворяло его собственному честолюбию и жажде известности.
Между тем Джеззар-паша овладел крепостью Эль-Ариш в Сирии. Наполеон, помышляя с некоторых пор о походе в эту область, тотчас же решился исполнить свое намерение. Известие об успехах Джеззар-паши он получил в Суэце и поспешил возвратиться в Каир, чтобы взять войска, нужные для новой экспедиции; упрочив спокойствие столицы казнью нескольких начальников бывшего мятежа, он оставил Египет и вступил в Азию. Перед ним лежала степь; он поехал на верблюде, животном, более лошади способном переносить утомление и зной. Наполеон настиг свой авангард, который было заблудился в пустыне, в ту самую пору, как войско, его составлявшее, начинало уже отчаиваться и изнывало от усталости и жажды. Бонапарт сказал своему авангарду: "Вот вам вода и съестные припасы; но если бы все это и не подоспело, так разве надо роптать и падать духом? Нет; учитесь умирать с честью".
Однако же физические страдания воинов доходили иногда до того, что подчиненность и дисциплина ослабевали. В палящих песках Аравии случилось, что французский солдат с трудом уступал своим начальникам несколько капель мутной воды или место в тени, как после, в России, спорил за уголок перед огнем или за кусок лошадиного мяса. Раз, когда главнокомандующий почувствовал себя изможденным, то ему, в знак особенной милости, предоставили склонить голову на обломок двери, и Наполеон говорит: "Это, конечно, было доказательством величайшего снисхождения".
Однажды Наполеон, приподняв ногой несколько камней, нашел камею императора Августа, которая была высоко оценена учеными. Сначала он отдал было эту камею Андреосси, но потом взял назад и подарил Жозефине. Эта прекрасная находка сделана в развалинах Пелузы.
Предприняв поход против турок в Сирию, Бонапарт предполагал косвенно действовать и против Англии. В его уме уже был составлен план экспедиции в Индию через Персию, и он написал к Типо-Саибу письмо такого содержания: "Ты, вероятно, уже знаешь, что я пришел к берегам Красного моря с неисчислимой и непобедимой армией, и хочу освободить тебя от железного ига Англии.
Спешу известить, что желаю, чтобы ты доставил мне, через Маскат или Моку, сведение о твоем политическом положении. Я бы даже желал, чтобы ты прислал в Суэц или в Каир какого-нибудь смышленого человека, пользующегося твоей доверенностью, с которым бы я мог переговорить".
Письмо это осталось без ответа. Оно было отправлено 25 января 1799 года, а власть Типо-Саиба сокрушилась вскоре после этого времени.
Бонапарт пришел к Эль-Аришу в середине февраля.
Крепость эта сдалась 16 февраля, после совершенного поражения мамелюков. Спустя шесть дней Газа отворила ворота победителю.
Когда подошли на довольно близкое расстояние от Иерусалима, то приближенные спросили Бонапарта, не желает ли он пройти этим городом. Наполеон с живостью возразил: "Что касается этого, то ни под каким видом! Иерусалим не входит в мою операционную линию; не хочу, по этим трудным дорогам, навязать себе на руки горцев, а с другой стороны, подвергнуться нападениям многочисленной кавалерии. Мне вовсе не нравится судьба Кассия".
Шестого марта Яффа взята приступом и предана на грабеж и убийство. Бонапарт, чтобы удержать неистовство солдат, послал своих адъютантов Богарне и Круазье, которые подоспели ко времени и спасли жизнь четырех тысяч албанцев и арнаутов, составлявших часть гарнизона и укрывшихся в пространных караван-сараях. Когда главнокомандующий увидел такое множество пленных, то воскликнул: "Что прикажете мне с ними делать? Чем мне их кормить? На чем переправить во Францию или в Египет? Вот наделали-то дела!" Адъютанты стали извиняться тем, что не принять капитуляции было бы опасно, и притом напомнили, что они были посланы именно для исполнения человеколюбивых видов главнокомандующего. Наполеон возразил:
"Да, без сомнения, в отношении к женщинам, детям, старцам; но мое приказание вовсе не касалось вооруженных солдат; лучше было умереть, чем привести мне всех этих несчастных. Ну, что я с ними стану делать?" И Наполеон целых три дня рассуждал об участи пленников, ожидая, не придут ли с попутным ветром какие суда, которые бы избавили его от необходимости снова проливать кровь людей. Но на море не появлялось ни одного паруса; войско начинало роптать, и приказ о расстреле арнаутов и албанцев отдан 10 марта.
Каиру возвещено о взятии Яффы следующей прокламацией:
"Во имя Бога, милостивого, милосердного, пресвятого, властителя вселенной, по воле своей управляющего своим творением, дающего победу, вот рассказ о милостях, которые Бог Всевышний послал Французской республике; а потому мы и овладели Яффою в Сирии.
Джеззар намеревался идти с разбойниками арабами в Египет, где обитают небогатые жители. Но судьбы Господни уничтожают хитрости людей. Джеззар хотел, по своему варварскому обычаю, проливать кровь по той причине, что он горд и слабоумен и напитался дурными правилами мамелюков; он не размыслил, что все происходит от Бога.
Двадцать шестого числа рамазана французская армия окружила Яффу. 27 главнокомандующий приказал сделать окопы; он увидел, что город вооружен пушками и заключает в себе много народу. 29 окопы были сделаны длиною на сто футов. Главнокомандующий велел поставить со стороны моря пушки, мортиры и батареи, чтобы удержать тех жителей, которые бы вздумали выйти из города.
В четверг, последний день рамазана, главнокомандующий сжалился над жителями Яффы и приказал предложить им сдаться; но вместо всякого ответа его посланный был задержан вопреки законам военным и Магометовым.
Каждый египтянин признается способным занимать места по службе; умнейшие, просвещеннейшие, добродетельнейшие станут управлять страной, и народ будет счастлив.
Было время, что вы имели большие города, большие каналы, большую торговлю; отчего же все это исчезло, как не от скупости, несправедливости и тиранства мамелюков?
Кадии, шейхи, имамы, шорбаджи, скажите народу, что мы друзья истинных мусульман. Не мы ли искони были друзьями султана (да исполнит Господь все его желания!) и недругами его неприятелей? А мамелюки, напротив, разве не вышли из повиновения султану, которому не покоряются и доныне?
Трижды блаженны те, которые будут заодно с нами! Они пойдут в чины, и богатство их приумножится. Блаженны те, которые не примут ничьей стороны! Они будут иметь время узнать нас, и узнав, возьмут нашу сторону. Но горе, трижды горе тем, которые пристанут к мамелюкам и поднимут оружие против нас! Для них не будет надежды: они все погибнут".
Бонапарт, поручив Клеберу начальство в Александрии, отправился оттуда 7 июля, по дороге в Дамангур, через пустыню, где голод, жажда и нестерпимый зной заставили армию переносить неслыханные страдания, от которых многие солдаты погибли. В Дамангуре страдания эти несколько облегчились; Бонапарт учредил там главную квартиру и расположился в доме одного престарелого, богатого шейха, который притворился бедняком, чтобы избавиться от ожидаемых притязаний. Наполеон продолжал поход на Каир и в течение четырех дней успел разбить мамелюков при Раманиге (Ramanieh) и истребить кавалерию и флотилию беев в Хебресе. В этом последнем сражении главнокомандующий построил свои войска в каре, и быстрота натиска храброй неприятельской кавалерии не могла расстроить их. В битве при Хебризе, где дивизионный генерал Пере, атакованный превосходными силами, сумел не только выйти из опасного положения, но и склонить победу на свою сторону, принимали личное участие члены ученой экспедиции Монж и Бертолет, и оба оказали войску важные услуги своею храбростью.
Все эти успешные действия против арабов были только предвестниками победы более значительной, которая отворила французам ворота Каира. В конце июля французская армия встречена Мурад-беем у подножия пирамид. Бонапарт, воодушевленный видом этих исполинских памятников, вскричал перед самым началом битвы: "Воины, вы будете теперь сражаться с властелинами Египта; не забудьте, что с вершин этих памятников на вас смотрят сорок веков!"
Сражение это названо Ембабегским, от имени близлежащего селения. В нем мамелюки были совершенно поражены после упорного боя, продолжавшегося девятнадцать часов. Вот описание этой страшной и кровопролитной битвы, составленное самим победителем.
СРАЖЕНИЕ ПРИ ПИРАМИДАХ
Третьего числа, на утренней заре, мы начали встречать неприятельские авангарды, которых гнали от селения до селения.
В два часа пополудни мы стояли перед неприятельскими ретраншементами.
Я приказал дивизиям генералов Дезе и Ренье занять позицию на правом фланге между селений Джизега и Ембабега так, чтобы они могли отрезать неприятелю дорогу на Верхний Египет, по которой он, естественно, должен был отступать. Армия наша была расположена в том же боевом порядке, как и в сражении при Хебресе.
Едва Мурад-бей приметил движение генерала Дезе, как решился атаковать его; на этот фланг он выслал одного из отважнейших своих беев и отряд лучших войск, который с быстротой молнии напал на обе наши дивизии. Неприятелей подпустили на расстояние пятидесяти шагов и тогда уже осыпали градом пуль и картечи, от которых погибло их множество. Тогда они кинулись между двух дивизий, попали под перекрестный огонь и поражены совершенно.
Я воспользовался этим мгновением и приказал генералу Бону, стоявшему на берегу Нила, атаковать ретраншементы, а генералу Виалю, командующему дивизией генерала Мену, стать между этими ретраншементами и остатком вышедшего из них неприятельского отряда с тройной целью: первое, не допустить остатков отряда возвратиться в ретраншементы, второе, запереть в них войско Мурад-бея, и третье, в случае надобности, напасть на него с левого фланга.
Лишь только генералы Виаль и Бон заняли назначенные им позиции, они приказали первым и третьим дивизионам всех своих батальонов построиться в колонны к атаке, а вторым и третьим оставаться в каре, всего в три ряда, и идти подкреплять колонны к атаке.
Колонны к атаке дивизии генерала Бона кинулись под командою храброго генерала Рампона на ретраншементы с обычным своим мужеством и несмотря на огонь довольно значительной неприятельской артиллерии; тогда мамелюки, выскочив из ретраншемента во весь галоп, бросились на них. Но колонны успели остановиться, стать в каре и встретили наездников градом пуль и щетиной штыков. Место битвы в одну минуту было устлано неприятельскими трупами, и мы скоро овладели ретраншементами. Мамелюки, обращенные в бегство, толпами кинулись в сторону своего левого крыла; но тут был поставлен батальон карабинеров, и мамелюки, спасаясь, должны были проходить под его батальным огнем не больше, как в расстоянии пяти шагов; они падали целыми грудами. Многие из них бросились в Нил и потонули.
Нам досталось более четырехсот верблюдов с багажом и пятьдесят орудий. Я полагаю потерю мамелюков в две тысячи человек их лучших наездников. Большая часть их беев или убиты, или ранены. Мурад-бей ранен в лицо. Наша потеря простирается от двадцати до тридцати человек убитыми и до ста двадцати ранеными. В ту же ночь неприятель оставил Каир. Все его канонирские лодки, корветы, брики и даже один фрегат сожжены, и 4 числа наши войска вступили в Каир. Ночью чернь сожгла дома беев и наделала много беспорядков. В Каире, где свыше трехсот тысяч жителей, чернь-народ самый негодный.
Войско, состоящее под моей командой, уже столько раз сражалось против неприятеля, превосходящего числом, что я не стал бы хвалить ни его мужества, ни присутствия духа в настоящем деле, если бы это сражение не было для него в совершенно новом роде, требовавшем величайшего хладнокровия, которое так несовместимо с живостью нашего характера. Увлекись оно своей обыкновенной пылкостью, то не одержало бы победы, которая могла быть одержана только посредством величайшего хладнокровия и великого терпения.
Мамелюкская кавалерия показала большую храбрость. Эти всадники защищали не одну свою жизнь, но и богатство; не было ни одного из них, на котором бы наши солдаты не нашли трех, четырех и пяти сотен луидоров.
Вся роскошь мамелюков состоит в их лошадях и оружии. Жилища их просто лачуги. Мудрено найти землю более обильную и жителей более несчастных, необразованных, униженных. Они предпочитают мундирную пуговицу наших солдат шестифранковой монете; в деревнях они не знают даже употребления ножниц. Жилища их построены из грязи. Всю их мебель составляют циновка да два-три глиняных горшка. Они едят мало и вообще довольствуются весьма немногим. Не знают мельниц; так что нам случалось стоять биваками на полях, покрытых на необозримое пространство хлебом, и однако же не иметь муки. Мы питались одной зеленью и мясом. Малое количество муки, потребляемой жителями, мелется ими на камнях вроде ручных жерновов; а в некоторых больших селениях есть мельницы, действующие посредством волов.
Нас беспрерывно тревожили тучи арабов, которые есть величайшие разбойники и мерзавцы в свете; им все равно бить что турка, что француза, только бы кто попался им в руки. Бригадный генерал Мюирер и многие адъютанты были убиты этими разбойниками, засевшими на своих маленьких отличных лошадях по оврагам и за возвышениями: беда тому, кто только на сто шагов отойдет от своей колонны. Генерал Мюирер, несмотря на убеждения караулов цепи, захотел, по влечению судьбы, действие которого я часто замечал на людях, близких к смерти, один взойти на возвышенность в двухстах шагах от лагеря; за нею скрывались три бедуина и убили его. Республика понесла в нем действительную потерю: он был одним из храбрейших генералов, которых я знаю.
Республика нигде не может так близко и так выгодно основать колонию, как в Египте. Климат тамошний, по причине прохладных ночей, очень здоров. У нас, несмотря на пятнадцатидневный переход, на всевозможные утомления, на недостаток вина и всего того, что могло бы подкрепить человека, нет до сих пор больных. Солдаты наши нашли большое пособие в пастеках, разновидности дынь, которых здесь большое множество...
Артиллерия отличилась в особенности. Я прошу вас произвести в дивизионные генералы бригадного генерала Доммартена. Начальника бригады Детена (Destaing) я произвел в бригадные генералы; генерал Заиончек отлично исполнил многие важные поручения, который я возлагал на него. Провиант-мейстер Суси (Sucy) плыл с нашей флотилией по Нилу, чтобы облегчить нам доставку провианта из Делты. Видя, что я ускоряю марш, и желая быть при мне во время сражения, он, несмотря на опасность, сел на канонирскую лодку и отделился от флотилии. Лодка его стала на мель, и он был со всех сторон окружен многочисленным неприятелем; провиант-мейстер показал при этом случае величайшее мужество; очень опасно раненный в руку, он своим примером успел, однако же, воодушевить экипаж и спасти лодку.
С самого отбытия из Франции мы не получаем оттуда никаких известий...
Прошу вас приказать выдать жене гражданина Ларрея, главного врача армии, награждение в тысячу двести франков. Муж ее своим усердием и деятельностью оказал нам в пустыне величайшие услуги. Я не знаю ни одного врача, который бы мог лучше его занимать должность главного начальника подвижных лазаретов".
На другой день, 4 термидора (22 июля), Бонапарт пришел к Каиру и издал следующую прокламацию:
"Жители Каира, я доволен вашими поступками; вы хорошо сделали, что не приняли стороны моих неприятелей. Я пришел истребить племя мамелюков, покровительствовать торговле и природным жителям страны. Пусть все, которые боятся, отложат страх; которые бежали от домов своих, пусть возвратятся; продолжайте молиться и сегодня, как молились вчера, я желаю, чтобы вы молились всегда. Не опасайтесь нисколько за ваши семейства, ваши дома, вашу собственность и, главное, за религию вашего пророка, которого я люблю. Так как для спокойствия города необходимо, чтобы в нем была устроена власть, блюстительница порядка, то учреждается диван, состоящий из семи присутствующих, из которых два будут всегда находиться при коменданте, а четверо наблюдать за порядком в городе и действиями полиции".
Бонапарт произвел 24 июля въезд в столицу Египта. Двадцать пятого он так писал брату своему Иосифу, члену Пятисотенного Совета:
"Ты прочитаешь в публичных ведомостях бюллетени о сражениях наших в Египте и о покорении этой страны, которое было довольно оспариваемо для того, чтобы прибавить новый лавровый листок к победному венцу нашей армии. Египет, земля из всех земель богатейшая рисом, пшеницей, овощами, мясом. Непросвещение здесь совершеннейшее. Нет денег, нет даже на выдачу жалованья войску. Я могу возвратиться во Францию через два месяца.
Постарайся, чтобы мне к моему приезду была готова какая-нибудь мыза или около Парижа, или в Бургундии. Я думаю провести на ней зиму".
Это письмо доказывает, что Наполеон считал свое завоевание обеспеченным, и полагал, что уже без всякой опасности может положиться в его сохранении на благоразумие и искусство своих помощников. Но зачем же это нечаянное возвращение во Францию? Затем ли, как некоторые полагали, чтобы извлечь из нее новые подкрепления военным силам и положить начало колонизации, или только имел он в виду приблизиться к театру, в котором должен был играть первую роль, и полагал, что пришло время сбыться обстоятельствам, которые он давно предвидел и желал для своих личных выгод? Нам кажется, что последнее предположение вероятнее первого.
ГЛАВА VIII
[Поражение под Абукиром. Распоряжения Наполеона в Египте.
Сирийская кампания. Возвращение в Египет. Абукирская битва.
Отъезд во Францию.]
Пока Дезе преследовал Мурад-бея в Верхнем Египте, Наполеон занимался в Каире организацией управления египетскими областями. Но Ибрагим-бей, который устремился в Сирию, принудил своими маневрами победителя-законодавца возвратиться на поле битв. Бонапарт настиг и разбил его при Салехее (Salehey'h). В этом сражении ранен храбрый Сулковский.
Радость войска при этой новой победе была вскоре смущена печальным известием. Клебер через нарочного уведомил Бонапарта, что французский флот после мужественной обороны истреблен Нельсоном при Абукире. Едва слух об этом распространился по армии, как ее смущение и неудовольствие дошли до высочайшей степени. И солдаты, и начальники, которыми овладело беспокойство еще на первых днях после высадки, почувствовали более чем когда-нибудь припадки ностальгии и начали роптать. Наполеон, измерив одним взором всю степень поражения
французского флота, сначала, казалось, сам упал духом; и когда ему сказали было, что Директория, наверное, примет меры, чтобы как можно скорее помочь такому несчастью, он с живостью отвечал: "Ваша Директория не что больше как... Они завидуют мне и боятся меня; они оставят меня здесь на погибель. Да и притом, продолжал он, указывая на свой главный штаб, - разве вы не видите всех этих лиц? Смотрите, им так и хочется поскорее уйти".
Но уныние не могло долго владеть душою великого человека, и он тут же воскликнул: "Быть так! Мы или останемся здесь, или выйдем отсюда великими людьми, великими, как древние!!"
С этой минуты Бонапарт стал неутомимо заниматься гражданским устройством Египта. Он больше чем когда-нибудь постиг необходимость привлечь на свою сторону жителей и учредить постоянные заведения. Одним из первых таких заведений было учреждение академии, по примеру парижской. Он разделил ее на четыре класса: математический, физический, политической экономии, литературный и свободных художеств. Президентом назначен Монж, а титулом вице-президента Наполеон почтил самого себя. Открытие этой академии было торжественное, и при этом случае бессмертный воин повторил то, что уже было им сказано при принятии его в члены Французской академии; он снова сказал, что торжество над невежеством величайшее из торжеств, и что успехи его оружия суть успехи просвещения.
Бонапарт пользовался уже доверием у мусульман, и они приглашали его на все свои празднества. По поводу этого он присутствовал, а не председательствовал, как говорили, на празднике в честь разлития Нила и рождения Магомета. Уважение, оказываемое им при всяком случае к религии лжепророка, немало содействовало приобретению большого влияния над египтянами. В подобном образе поведения иные видели симпатию к исламизму, но в нем скрывалась одна только политическая хитрость. Бурриенн [1] , как очевидец, опровергает показания Вальтер Скотта и некоторых других писателей, которые говорили, что Бонапарт принимал деятельное участие в торжественных обрядах мусульманского вероисповедания, и свидетельствует о том, что Бонапарт присутствовал при этих обрядах как простой зритель и всегда в мундире. Говоря по правде, должно сказать, что Наполеон не был ни христианином, ни мусульманином; он и его армия были в Египте представителями французской философии, веротерпимого скептицизма и религиозного равнодушия восемнадцатого столетия. Только за неимением в голове положительной религии, Бонапарт питал в душе неопределенную религиозность. Но это расположение, которое предохранило его от современной иерофобии, и позволяло ему серьезно разговаривать с имамами и шейхами, как, бывало, разговаривал он с духовными лицами из христиан и евреев, это расположение не склоняло его ни к Евангелию, ни к аль-Корану.
Учреждение Французской республики праздновали в Каире 1 вендемьера VII года. По этому случаю Наполеон сказал своим воинам следующую речь:
"Воины, пять лет назад отечество было в опасном положении; вы взяли обратно Тулон, и это было предзнаменованием падения ваших врагов. Через год вы поразили австрийцев при Дего; на следующий год были уже на Альпах. Два года тому назад вы боролись с Мантуей и одержали знаменитую Сен-Жоржскую победу. В прошлом году вы, по возвращении из Германии, были у истоков Дравы и Изо
нзы. Кто бы мог тогда сказать, что ныне вы будете на берегах Нила, в центре древнего материка? На вас обращены взоры целого мира, начиная от англичан, знаменитых в торговле и искусствах, до варваров бедуинов. Воины, прекрасна судьба ваша, потому что вы достойны своих дел и того мнения, которое о вас имеют. Вы или умрете смертью храбрых, как ваши товарищи, имена которых написаны на этой пирамиде [2] , или возвратитесь в отечество, покрытые лаврами, и будете в удивление всем народам.
В эти пять месяцев, что мы оставили Европу, мы были предметом беспрерывной попечительности наших соотечественников. В нынешний день сорок миллионов наших сограждан празднуют день учреждения республики; сорок миллионов человек думают о вас, и все говорят: они своими трудами, своей кровью купили нам общий мир, спокойствие, процветание торговли и общественную свободу".
Шейхи, в свою очередь, в знак признательности к тому участию, которое Бонапарт принимал в их празднествах, захотели, по крайней мере по наружности, принять участие в торжестве французов; они огласили главную мечеть песнями радости и молили Аллаха "благословить любимца победы [3] и увенчать успехом храбрых пришельцев с Запада".
Посреди этих дружественных сношений начальники мамелюков, Ибрагим и Мурад-бей, будучи союзниками Англии, старались произвести восстание, которое не замедлило вспыхнуть и в самой столице Египта. Бонапарт был тогда в Старом Каире и едва узнал о происходившем, тотчас же поспешил прибыть в свою главную квартиру. Улицы Каира были немедленно очищены французскими войсками, которые принудили мятежников укрыться в большую мечеть, где вскоре артиллерия начала громить их. Они было не хотели сдаваться; однако же гром орудий, подобие грому небесного, подействовал на их суеверие, и они стали готовы к покорности. Но Наполеон отверг поздние предложения, сказав: "Час милосердия прошел; вы начали, - я кончу". Двери мечети были в ту же минуту отбиты, и кровь турков полилась потоком. Кроме наказания непослушных за мятеж, Бонапарт имел еще в виду и отомстить за смерть генерала Дюпюи, коменданта города, и за смерть храброго Сулковского, которого он очень любил и уважал.
Влияние Англии, подстрекнувшей мятеж в Каире и восстание целого Египта, сделало то, что и диван константинопольский стал относиться неприязненно к французам. Султан издал манифест, исполненный ругательств, которым предавал проклятию французскую армию и повелевал своим войскам уничтожить ее. Бонапарт отвечал прокламацией, которая оканчивалась следующими словами: "Набожнейший из пророков сказал: мятеж дремлет; да будет проклят тот, кто возбудит его!"
Через некоторое время, Наполеон отправился в Суэц, чтобы увидеть следы древнего канала, соединявшего Нил с Красным морем. Ему сопутствовали Монж и Бертолет. Пожелав осмотреть Моисеевы источники, Бонапарт ночью потерял дорогу и едва не сделался жертвой своего любопытства. "Чуть-чуть не погиб я, как фараон,
сказал он по этому случаю, - а славное бы сравнение для
ораторских речей!"
Отшельники горы Синая, услышав, что он недалеко от них, прислали к нему депутацию с просьбой вписать свое имя в книгу посетителей, вслед за именами Али, Саладина, Ибрагима и прочих. Наполеон не отказал им в этом удовольствии, тем более что оно удовлетворяло его собственному честолюбию и жажде известности.
Между тем Джеззар-паша овладел крепостью Эль-Ариш в Сирии. Наполеон, помышляя с некоторых пор о походе в эту область, тотчас же решился исполнить свое намерение. Известие об успехах Джеззар-паши он получил в Суэце и поспешил возвратиться в Каир, чтобы взять войска, нужные для новой экспедиции; упрочив спокойствие столицы казнью нескольких начальников бывшего мятежа, он оставил Египет и вступил в Азию. Перед ним лежала степь; он поехал на верблюде, животном, более лошади способном переносить утомление и зной. Наполеон настиг свой авангард, который было заблудился в пустыне, в ту самую пору, как войско, его составлявшее, начинало уже отчаиваться и изнывало от усталости и жажды. Бонапарт сказал своему авангарду: "Вот вам вода и съестные припасы; но если бы все это и не подоспело, так разве надо роптать и падать духом? Нет; учитесь умирать с честью".
Однако же физические страдания воинов доходили иногда до того, что подчиненность и дисциплина ослабевали. В палящих песках Аравии случилось, что французский солдат с трудом уступал своим начальникам несколько капель мутной воды или место в тени, как после, в России, спорил за уголок перед огнем или за кусок лошадиного мяса. Раз, когда главнокомандующий почувствовал себя изможденным, то ему, в знак особенной милости, предоставили склонить голову на обломок двери, и Наполеон говорит: "Это, конечно, было доказательством величайшего снисхождения".
Однажды Наполеон, приподняв ногой несколько камней, нашел камею императора Августа, которая была высоко оценена учеными. Сначала он отдал было эту камею Андреосси, но потом взял назад и подарил Жозефине. Эта прекрасная находка сделана в развалинах Пелузы.
Предприняв поход против турок в Сирию, Бонапарт предполагал косвенно действовать и против Англии. В его уме уже был составлен план экспедиции в Индию через Персию, и он написал к Типо-Саибу письмо такого содержания: "Ты, вероятно, уже знаешь, что я пришел к берегам Красного моря с неисчислимой и непобедимой армией, и хочу освободить тебя от железного ига Англии.
Спешу известить, что желаю, чтобы ты доставил мне, через Маскат или Моку, сведение о твоем политическом положении. Я бы даже желал, чтобы ты прислал в Суэц или в Каир какого-нибудь смышленого человека, пользующегося твоей доверенностью, с которым бы я мог переговорить".
Письмо это осталось без ответа. Оно было отправлено 25 января 1799 года, а власть Типо-Саиба сокрушилась вскоре после этого времени.
Бонапарт пришел к Эль-Аришу в середине февраля.
Крепость эта сдалась 16 февраля, после совершенного поражения мамелюков. Спустя шесть дней Газа отворила ворота победителю.
Когда подошли на довольно близкое расстояние от Иерусалима, то приближенные спросили Бонапарта, не желает ли он пройти этим городом. Наполеон с живостью возразил: "Что касается этого, то ни под каким видом! Иерусалим не входит в мою операционную линию; не хочу, по этим трудным дорогам, навязать себе на руки горцев, а с другой стороны, подвергнуться нападениям многочисленной кавалерии. Мне вовсе не нравится судьба Кассия".
Шестого марта Яффа взята приступом и предана на грабеж и убийство. Бонапарт, чтобы удержать неистовство солдат, послал своих адъютантов Богарне и Круазье, которые подоспели ко времени и спасли жизнь четырех тысяч албанцев и арнаутов, составлявших часть гарнизона и укрывшихся в пространных караван-сараях. Когда главнокомандующий увидел такое множество пленных, то воскликнул: "Что прикажете мне с ними делать? Чем мне их кормить? На чем переправить во Францию или в Египет? Вот наделали-то дела!" Адъютанты стали извиняться тем, что не принять капитуляции было бы опасно, и притом напомнили, что они были посланы именно для исполнения человеколюбивых видов главнокомандующего. Наполеон возразил:
"Да, без сомнения, в отношении к женщинам, детям, старцам; но мое приказание вовсе не касалось вооруженных солдат; лучше было умереть, чем привести мне всех этих несчастных. Ну, что я с ними стану делать?" И Наполеон целых три дня рассуждал об участи пленников, ожидая, не придут ли с попутным ветром какие суда, которые бы избавили его от необходимости снова проливать кровь людей. Но на море не появлялось ни одного паруса; войско начинало роптать, и приказ о расстреле арнаутов и албанцев отдан 10 марта.
Каиру возвещено о взятии Яффы следующей прокламацией:
"Во имя Бога, милостивого, милосердного, пресвятого, властителя вселенной, по воле своей управляющего своим творением, дающего победу, вот рассказ о милостях, которые Бог Всевышний послал Французской республике; а потому мы и овладели Яффою в Сирии.
Джеззар намеревался идти с разбойниками арабами в Египет, где обитают небогатые жители. Но судьбы Господни уничтожают хитрости людей. Джеззар хотел, по своему варварскому обычаю, проливать кровь по той причине, что он горд и слабоумен и напитался дурными правилами мамелюков; он не размыслил, что все происходит от Бога.
Двадцать шестого числа рамазана французская армия окружила Яффу. 27 главнокомандующий приказал сделать окопы; он увидел, что город вооружен пушками и заключает в себе много народу. 29 окопы были сделаны длиною на сто футов. Главнокомандующий велел поставить со стороны моря пушки, мортиры и батареи, чтобы удержать тех жителей, которые бы вздумали выйти из города.
В четверг, последний день рамазана, главнокомандующий сжалился над жителями Яффы и приказал предложить им сдаться; но вместо всякого ответа его посланный был задержан вопреки законам военным и Магометовым.