Страница:
– Может, они с хозяином деньги отмывают?
– Нет, между ними нет ничего общего, никаких дел. Просто, знаете ли, пришел этот латин и убедил. Пришел, увидел, убедил. Убедил он и пацанов, что собирались там. В том, что они гении.
– А они не гении?
– А вот как раз я с вами проконсультируюсь. Роман, так латин себя называет среди людей ходит по редакциям и с пугающей легкостью пристраивает опусы своих питомцев. Слыхали о таком Я-Страннике?
Эдик хмыкнул.
– Да, в самом деле. Держал в руках. «Бодриус» – элитное издательство, литературных серий для дегенератов у них нет. Я-Странник для меня – полная загадка.
– В самом деле? То есть, вы считаете, что Я-Странник настолько гениален?
– Наоборот, полнейшая графомания. Амбициозная и слепая в своей амбиции.
– Ага, замечательно. Мои соображения подтверждаются. А некая Викке?
– Еще хуже, – рубанул Эдуард. – Совершенно беспомощна. Впечатление – она ждет, что кто-то из читателей поможет ей наконец покончить с собой.
– Да, замечательно. А скажите, Эдуард, что следует предпринять, чтобы так убедить издателя?
– Надо быть его женой, а еще лучше – молодой любовницей.
– Вот как. Видите, Эдуард, наш латин умеет воздействовать на любого. Поверьте мне, я это почувствовал на себе, я там был несколько раз. И в последний мой визит меня раскололи. С моей стороны не было никакой специфической активности. Просто приходил и сидел, наблюдал. В последний раз решил прихватить свою рукопись, на всякий случай, в качестве легенды, что ли. В молодости я тоже чуть-чуть грешил фантастикой. И мне тут же рассказали, что принес я рукопись в качестве легенды, и что я полковник.
– И какие были их действия?
– Никаких. Не просили ни удалиться, ни... удавиться, – полковник нервно рассмеялся. – Мне думается, он бы не возражал, если бы я продолжил свои посещения. Я еще раз зашел в кафе, только чтобы поставить «жука»...
Эдуард подумал: «Э-э, товарищ полковник, соврал ты мне». Эдуарда в свое время обучали признакам, когда собеседник «недоговаривает, лукавит или нагло врет. Да и писательский труд предполагает изощренное внимание к окружающим, вырабатывает так называемую «писательскую наблюдательность» «Есть какой-то левый интерес. Ну-ка, ударим "по площадям"».
– А что за женщину они обсуждали?
– Любовь этого латина...
Полковник замялся, потом, видимо, поняв, что замешательство может оказаться красноречивым, добавил.
– Действительно, яркая женщина.
– Так она что, была там?
– Да, постоянно.
«Ну ясно. Последняя любовь полковника. Не плохое название для повести. Оставим тему».
– Ну что ж. Каково будет ваше резюме, полковник?
– Я скажу. Очевидно, некогда, скажем, три тысячи лет назад, кое-кто набрел на марсианский артефакт. И был переброшен на Марс, в специально созданный для людей город. Постепенно там накопилось достаточно большое, покамест трудно сказать, какое именно, количество людей. Заметим, что не всякий человек пригоден для колонизации – действует некий критерий отбора. Заметим также, марсианцы способны пребывать на Земле ограниченное время. И все это время они посвящают поискам пригодных к колонизации землян. Не знаю, может быть, они там не размножаются. Не знаю, пока. Видите ли, если бы размножались, даже с малой интенсивностью, – то зачем тогда придавать такое баснословное значение каждому кандидату в неофиты? Другого рода деятельность на Земле, как-то: просвещение землян, прочая гуманитарная деятельность или амурные дела – не приветствуются. Очевидно, латин внедрился в литературную среду в поисках кандидатов в неофиты. Перс же, если вы внимательно слушали, внедрился в научную среду. Но наш латин взял на себя больше, чем это приветствуется марсианским сообществом, и получил выволочку. Но, заметим, на это ноль внимания. Свобода у них, видите ли, священна.
– Так значит, Викула – кандидат в неофиты?
– Проблемный, заметим, кандидат. Но каждый кандидат, как я говорил, у них на вес золота. И потом, это самое для нас важное, они будут торопиться с ним. Поскольку знают предельную дату... Надеюсь, вы все сказанное этими двумя воспринимаете всерьез?
– Процентов на девяносто. Остальные десять – от врожденного оптимизма.
– Вижу, мы с вами сможем поработать продуктивно, насколько в данных обстоятельствах возможно. Предельный срок – это единственный наш шанс сыграть на их поле. В наших интересах, чтобы Колокольников остался жив. Для этого он должен принять их предложение, если таковое поступит. Будем исходить из того, что оно поступит. Значит, нам следует все выстроить. Вы Колокольникова знаете лучше. Нам надо найти необходимые доводы.
– Это трудная задача. Викула, в отличие от меня, фантаст до мозга костей. Даже если прокрутим ему запись, может не поверить. А если поверит – испугается. Тогда от него уж точно ничего не добьешься.
– Значит, запись ему прокручивать нельзя. Я-то думал...
– Ничего. Я разработаю сценарий. Главное на самом деле не это. Как на него подействует контакт с этими марсианцами? Насколько я уразумел – они вельми сильны гипнотизировать.
– Это не гипноз, поверьте моему опыту, – возразил полковник. – Нечто похлеще.
– Вот и я об этом. Задача усложняется. Есть такая формула: когда знаешь врага в лицо – с ним легче бороться. А что еще мы имеем кроме? Только сознание, разум, волю Викулы. Один раз он устоял...
– Вы о чем? – мгновенно отреагировал полковник.
– Ну... У меня тоже есть кое-какие секреты, в которые не хотелось бы сейчас вдаваться. Знаете, полковник, есть и другая обнадеживающая штука. Марсианцы чего-то нашим Викулычем недовольны. Невкусно пахнет, а?
– Есть такое дело.
– На, это и будем уповать?
– Пожалуй что.
– Я со своей стороны, готовлю сценарий и организую наблюдение за Викулой.
– С наблюдением осторожнее. Лучше вообще без него обойтись. Марсианцы, я думаю, даже уверен – моментально ваше наблюдение раскроют.
– Я использую электронные средства, это как, проходит?
– Похоже, проходит, у меня ведь прошло. Я так понимаю, они больше на людей настроены, а не на технику.
– Итак, полковник, у нас по крайней мере месяц срока.
За этот месяц Эдуард организовал тщательное слежение за Викулой. Явился в гости и снабдил «жучками» квартиру. На всякий случай то же проделал и у Сени, и в Сениной «Ауди-турбо». И еще презентовал Викуле швейцарский фирменный браслет для часов. Викула носил часы на истрепанном кожаном ремешке, поэтому подарком остался доволен. Одна маленькая деталька браслета представляла собой радиомаячок. Вторая, не менее маленькая деталька – микрофон. И третья – блок питания, самоподзаряжающийся от качания руки, а также от света.
Незадолго до срока предполагаемой встречи перса с латином Эдуард с полковником провели «рабочее совещание». Полковник был недоволен тем, что по Викуле не ведется плотной работы.
– Когда же вы, Эдуард, начнете обработку?
– Викула – человек такой: если на следующий же день после нашей с ним беседы его не посетят марсианцы – решит, что это розыгрыш, – невозмутимо возразил Эдик. – А еще через день выбросит все это из головы. Накал нужен. Без накала надеяться не на что.
– Значит, мы должны знать точную дату вербовки?
– Выходит, что так.
– У них есть миллион возможностей выйти на него так, что мы ни сном ни духом. В лужу сядем, майор.
– Не обязательно. Для обработки требуется спокойная обстановка. Поэтому должны заранее предупредить. Думаю, позвонят или напишут. А кроме того, свобода у них священна, полковник, поэтому сейчас я почему-то уверен, что будут давить на сознание, а не гипнотизировать как кролика.
– Ну что мы знаем о психологии марсианцев? Они ведь не вполне люди. Знаете, пристроится один из них где-нибудь на улице позади Викулы. Дунет в дудочку...
– А на Марсе, значит, будет оправдываться, мол, извините, товарищ, что мы вас насильно вывезли.
– А он у них на Марсе сам скажет «Спасибо», что взяли, – полковник явно не спешил сдавать позиции. – Проникшись, так сказать, духом марсианства.
– Ладно, тогда так. У нас, скажем, есть один шанс на миллион переиграть марсианцев. Значит, мы должны его использовать. Есть другие мнения?
– Предположим, мы перехватываем момент вызова Колокольникова на рандеву. Узнаем дату. Вы уже подготовили сценарий разговора с ним?
– Подготовил. О предполагаемой смерти ему рассказывать не стоит. Викулыч такой – может согласиться и помереть. Неожиданный он в таких вещах. Попытаемся убедить его спасти Россию. Здесь имеются возможности.
– Да, все очень просто, – пожал плечами полковник. – Слетать на Марс и спасти Россию.
– Самих марсианцев, как я понимаю, нам, землянам, бояться пока нечего. В данном случае мы пытаемся спасти одного лишь Викулу. Сам себя он спасать не пожелает. А чувствовать себя частью общего огромного дела – это может сработать, потому что такого он еще ни разу не чувствовал, не участвовал, не выработал иммунитета.
– В этом я положусь на вас, Эдуард. Значит, ждем?
– Поздравь меня, латин, я стал первым, кто полностью перейдя в марсий, смог посетить Землю, кристаллизовать себя здесь.
– Даже не верится. У марсия с астралом нет ничего общего.
– Теперь есть, латин, – перс похлопал себя по груди, – общее перед тобой.
– Итак, первый настоящий выход в космос. Прими мои поздравления, перс.
– Подожди радоваться. Думаешь, мне это доставляет удовольствие? Я сейчас плыву над Марсом, и у меня совершенно нет желания поддерживать собственную кристаллизацию здесь. Другое дело – новые планеты, настоящий космос. Но это в ближайшей перспективе.
– Что ты должен был мне сообщить, перс?
– Кандидатура русса признана, хотя был большой спор патриархов. Я сказал «да». Разнообразие Марсу не помешает. Слишком мы полюбили предсказуемость. Ты знаешь, что это беспокоит меня, латин. К тому же я по-прежнему держусь мнения, что такое предсказуемое развитие зависит не от нас, все запланировано марсианами. Я их уже ненавижу, латин.
– За что, перс?
– Они лишили меня души.
– Э-э... Что ж ты об этом на Марсе не говоришь?
– На Марсе меня устраивает отсутствие души. На Марсе нас все устраивает. А так не должно быть. Это я говорю тебе, старейший. Но поговорим о другом. Почему только на исходе третьего тысячелетия нашего пребывания в лебесе мы смогли выйти в космос, и то в ближайший, сюда, в космос Земли? Уже давно видим в шуле самые далекие миры, и все кажется, – еще немного поработать в марсии – и дорога к ним открыта. И ничего не выходит. Арамей по этому пути пошел, усложнил свои структуры марсия в надежде достичь космического контакта. Я же, напротив, стал упрощать. Это идет в разрез с нашим знанием, латин.
– Так, значит, ты повстречался здесь со своей забытой душой, брат перс? И какой ты ее нашел?
– Жалкой. Крошечной. Ободранной.
– Жалеешь ее?
Перс вдруг исчез. Место за рулем освободилось. Но ненадолго. Через несколько секунд возник снова.
– Извини, старейший, – сказал перс. – Я отвлекся. Оказывается, подобное посещение Земли чревато немалыми неожиданностями. Может быть, хотя бы ты скажешь мне, куда мы движемся? Вы, старейшие, достигли в лебесе таких структурных высот, которые мы, патриархи, в свое время и помыслить не могли. Мы старались в лебесе не задерживаться, мы рвались в марсии, словно в землю обетованную. И что же? Ни мы, ни вы не видим, что нас дальше ждет. Только одно лишь усложнение наших структур и нашего знания. Новые способности? Тебе не надоели твои новые способности, латин? Не отвечаешь. Тебя сейчас интересует только твоя женщина, я знаю. Можешь мне не верить, но я тебя очень хороши понимаю. Я свою душу сейчас почувствовал, как ты свою женщину. Что мне с ней делать?
– Думаю, ни у тебя, ни у меня обратной дороги нет.
– Когда мы последний раз с тобой беседовали, знаешь для чего я был на Земле? Я вовсе не искал кандидата. Я уже знал, что вскоре смогу проникнуть на Землю из марсия, без перемещения тела в лебесе. И думал, что тогда бесповоротно утрачу связь со своим прошлым человеческим существом. Чтобы этого не отучилось, я собирал по всему астралу лоскутки воспоминаний астрала обо мне земном. И, как видишь, преуспел. Не знал я, что астрал хранит так много меня былого.
– А за лоскутки те зацепилась душа. Ты задумал переворот, перс?
– Нечего переворачивать. Увы. Я пытаюсь разобраться с самим собой. На Марсе я, как и все, самодостаточен. И только та часть меня, что погружена в астрал, – загадка.
– Можешь ли ты помочь мне, перс? Я вижу, ты как-то смог соединить доселе несоединимое – земной астрал и марсии. Можешь ли приглушить во мне зов Марса? Хотя бы на какое-нибудь время? Хотя бы на десять лет...
– Как мало ты просишь, латин. Жалкие десять лет... Я подумаю. Мне это уже интересно.
– Ты диссидент, перс.
– А ты – влюбленный дурак, брат латин.
– Итак, приглашение русса остается в моей компетенции?
– Нет. Патриархи решили повести дело лично. Я себя предлагать не стал. Поэтому сюда прибудет халдей. Не любит он кристаллизовать себя в лебесе, но по такому случаю сподобится, старик. Так что, жди гостя. И жди меня. Нам с тобой не русс сейчас важен. Ты, как и я, нуждаешься в горизонтах. Мой тебе совет: с халдеем во всем соглашайся. Он здесь, на Земле, туповат, многого не понимает. Тебя сейчас в Москву?
Сегодня утром Викуле позвонил Роман и предложил встретиться завтра, в воскресенье, по поводу публикации. Викула не хотел терять выходного дня, посвященного Ирише; и перенес встречу, на понедельник.
– Видите, Степан Тимофеевич, прав оказался я. Они позвонили.
– Да нет, молодой человек. Поверьте моему чутью, действовать они должны были не по-человечьи. Просто Роман, латин то есть, во всем хочет походить на людей, заметил я в нем это. Чтобы... – полковник оборвал фразу.
А Эдик мысленно продолжил: «Чтобы его земная подруга нормально воспринимала».
– Что ж, начнем работать. Давайте, Степан Тимофеевич, разработаем план на завтра.
– Да, Земля... И как тут можно жить?
Квартира Романа обставлена была аккуратно. Вещей немного, но зато все необходимые. Много пространства, много света, даже пол подсвечен. Окна очень большие, во всю стену. Много картин, они в каждой из двух комнат. А на кухне плазменный экран чуть ли не во всю стену, прямо перед кухонным столом. Из-за чего кажется, что чай пьешь, сидя на веранде у балюстрады высоко в горах; рядом свесили ветви деревья, а внизу между отрогами гор – долина, там течет речка, стоят домики, на полях возятся крестьяне.
Гость, заглянув на кухню, произнес:
– Иллюзии...
Особенно долго он стоял на пороге ванной, сосредоточенно водил взглядом по кафелю, трубам, кранам, как будто все это было невесть что за диво. В комнате задержался у книжной полки, вздохнул, подошел к телевизору, нажал кнопку. Телевизор, стоявший в режиме ожидания, выключился совсем.
– Земля, – брезгливо процедил халдей. – Металл и пластик.
Роман сидел в кресле и ждал, когда гость перейдет к содержательной беседе. Халдей, бородатый, полный, на вид – сорокалетний, в просторной одежде: холщевые штаны, холщевая рубаха, подвязанная сплетенным из разноцветных толстых нитей поясом, – наконец угомонился. Уселся напротив Романа:
– Хозяину полагается угощать гостя. Так, помнится, было на Земле в мое время, так оно и осталось. Я бы не отказался от запеченного барашка.
Роман поднял радиотелефон и позвонил в армянский ресторан «Помидор». Сделал заказ. И спросил халдея:
– Что-нибудь еще?
– Вина бурдюк. Красного. И пару голов соленого сыра.
Роман позвонил в грузинское бистро «Колхида».
– Сладкого... – продолжал халдей, – корейские сладости из риса?
Роман набрал номер корейского ресторана.
– И халвы!
Халву обещали доставить из гастронома.
– Что-то ты скрываешь, латин, – неожиданно сменил тему халдей. – Как попадаете на Землю, так начинаете сочинять секреты, играть в тайны. Какие здесь могут быть тайны, что на этой планете нам скрывать? Здесь нет ничего стоящего. За исключением, само собой, простых и грубых радостей. Но и это всего лишь атавизм здесь пробуждается. Бороться с ним смысла не имеет, зачем отказывать себе в этой невинной глупости? А без этого скучно и пусто. Земля – это пустыня. И перс что-то скрывает. Вот за кем чего никогда не водилось. Настырный всегда был, любил надоедать. Вчера, когда я собирался сюда, спрашиваю его – не подготовит ли он мне астрал, – у него, как-никак, теперь особые здесь возможности? А он, всегда доброжелательный, на этот раз отказал, был отстранен, едва выслушал.
Халдей погладил живот и недовольно хмыкнул. В этот момент раздался звонок в дверь. И начали один за другим доставляться заказы. Халдей вдруг произнес:
– Телячий язык под майонезом – такой нежный, такой мягкий. Во рту тает...
Роман набрал номер итальянского ресторана «Венеция».
Обед свой халдей начал днем, а закончил глубокой ночью. Барашек был съеден дочиста, бурдюк, точнее, два бурдюка «Кинзмараули» выпиты досуха, также благополучно были поглощены две головы сулгуни, тройка телячьих языков и пара кило корейских сладостей. Халва запивалась щербетом, собственно, это уже происходило после обеда-ужина, во время деловой беседы.
Халдей потребовал немедленно вступить в астрале в связь с кандидатом-руссом и быстро, но аккуратно, за что будет отвечать лично он, халдей, пригласить в марсианцы.
Роман возразил, что внезапная кристаллизация среди ночи, посреди спальни, в которой кандидат находится не один, но с посторонним человеком, чревата разнообразными накладками. «И потом, астрал русса так сформирован, что все необычное, поступающее из вещественного слоя, немедленно и безоговорочно отторгается». – «Что нам его астрал?» – вяло возразил халдей, но согласился выслушать план латина.
В итоге они решили дождаться утра и связаться с кандидатом, чтобы завтра же и сделать приглашение. Выбрать форму предложения халдей милостиво разрешил Роману. От себя лишь, чтобы придать приглашению динамики, внес поправку. Долго уламывать русса он не собирался. «Ни минуты лишней здесь не задержусь», – предупредил он. Поправка предполагала кристаллизовать субботний номер московской газеты, который должен был выйти ровно через две недели.
VI
– Нет, между ними нет ничего общего, никаких дел. Просто, знаете ли, пришел этот латин и убедил. Пришел, увидел, убедил. Убедил он и пацанов, что собирались там. В том, что они гении.
– А они не гении?
– А вот как раз я с вами проконсультируюсь. Роман, так латин себя называет среди людей ходит по редакциям и с пугающей легкостью пристраивает опусы своих питомцев. Слыхали о таком Я-Страннике?
Эдик хмыкнул.
– Да, в самом деле. Держал в руках. «Бодриус» – элитное издательство, литературных серий для дегенератов у них нет. Я-Странник для меня – полная загадка.
– В самом деле? То есть, вы считаете, что Я-Странник настолько гениален?
– Наоборот, полнейшая графомания. Амбициозная и слепая в своей амбиции.
– Ага, замечательно. Мои соображения подтверждаются. А некая Викке?
– Еще хуже, – рубанул Эдуард. – Совершенно беспомощна. Впечатление – она ждет, что кто-то из читателей поможет ей наконец покончить с собой.
– Да, замечательно. А скажите, Эдуард, что следует предпринять, чтобы так убедить издателя?
– Надо быть его женой, а еще лучше – молодой любовницей.
– Вот как. Видите, Эдуард, наш латин умеет воздействовать на любого. Поверьте мне, я это почувствовал на себе, я там был несколько раз. И в последний мой визит меня раскололи. С моей стороны не было никакой специфической активности. Просто приходил и сидел, наблюдал. В последний раз решил прихватить свою рукопись, на всякий случай, в качестве легенды, что ли. В молодости я тоже чуть-чуть грешил фантастикой. И мне тут же рассказали, что принес я рукопись в качестве легенды, и что я полковник.
– И какие были их действия?
– Никаких. Не просили ни удалиться, ни... удавиться, – полковник нервно рассмеялся. – Мне думается, он бы не возражал, если бы я продолжил свои посещения. Я еще раз зашел в кафе, только чтобы поставить «жука»...
Эдуард подумал: «Э-э, товарищ полковник, соврал ты мне». Эдуарда в свое время обучали признакам, когда собеседник «недоговаривает, лукавит или нагло врет. Да и писательский труд предполагает изощренное внимание к окружающим, вырабатывает так называемую «писательскую наблюдательность» «Есть какой-то левый интерес. Ну-ка, ударим "по площадям"».
– А что за женщину они обсуждали?
– Любовь этого латина...
Полковник замялся, потом, видимо, поняв, что замешательство может оказаться красноречивым, добавил.
– Действительно, яркая женщина.
– Так она что, была там?
– Да, постоянно.
«Ну ясно. Последняя любовь полковника. Не плохое название для повести. Оставим тему».
– Ну что ж. Каково будет ваше резюме, полковник?
– Я скажу. Очевидно, некогда, скажем, три тысячи лет назад, кое-кто набрел на марсианский артефакт. И был переброшен на Марс, в специально созданный для людей город. Постепенно там накопилось достаточно большое, покамест трудно сказать, какое именно, количество людей. Заметим, что не всякий человек пригоден для колонизации – действует некий критерий отбора. Заметим также, марсианцы способны пребывать на Земле ограниченное время. И все это время они посвящают поискам пригодных к колонизации землян. Не знаю, может быть, они там не размножаются. Не знаю, пока. Видите ли, если бы размножались, даже с малой интенсивностью, – то зачем тогда придавать такое баснословное значение каждому кандидату в неофиты? Другого рода деятельность на Земле, как-то: просвещение землян, прочая гуманитарная деятельность или амурные дела – не приветствуются. Очевидно, латин внедрился в литературную среду в поисках кандидатов в неофиты. Перс же, если вы внимательно слушали, внедрился в научную среду. Но наш латин взял на себя больше, чем это приветствуется марсианским сообществом, и получил выволочку. Но, заметим, на это ноль внимания. Свобода у них, видите ли, священна.
– Так значит, Викула – кандидат в неофиты?
– Проблемный, заметим, кандидат. Но каждый кандидат, как я говорил, у них на вес золота. И потом, это самое для нас важное, они будут торопиться с ним. Поскольку знают предельную дату... Надеюсь, вы все сказанное этими двумя воспринимаете всерьез?
– Процентов на девяносто. Остальные десять – от врожденного оптимизма.
– Вижу, мы с вами сможем поработать продуктивно, насколько в данных обстоятельствах возможно. Предельный срок – это единственный наш шанс сыграть на их поле. В наших интересах, чтобы Колокольников остался жив. Для этого он должен принять их предложение, если таковое поступит. Будем исходить из того, что оно поступит. Значит, нам следует все выстроить. Вы Колокольникова знаете лучше. Нам надо найти необходимые доводы.
– Это трудная задача. Викула, в отличие от меня, фантаст до мозга костей. Даже если прокрутим ему запись, может не поверить. А если поверит – испугается. Тогда от него уж точно ничего не добьешься.
– Значит, запись ему прокручивать нельзя. Я-то думал...
– Ничего. Я разработаю сценарий. Главное на самом деле не это. Как на него подействует контакт с этими марсианцами? Насколько я уразумел – они вельми сильны гипнотизировать.
– Это не гипноз, поверьте моему опыту, – возразил полковник. – Нечто похлеще.
– Вот и я об этом. Задача усложняется. Есть такая формула: когда знаешь врага в лицо – с ним легче бороться. А что еще мы имеем кроме? Только сознание, разум, волю Викулы. Один раз он устоял...
– Вы о чем? – мгновенно отреагировал полковник.
– Ну... У меня тоже есть кое-какие секреты, в которые не хотелось бы сейчас вдаваться. Знаете, полковник, есть и другая обнадеживающая штука. Марсианцы чего-то нашим Викулычем недовольны. Невкусно пахнет, а?
– Есть такое дело.
– На, это и будем уповать?
– Пожалуй что.
– Я со своей стороны, готовлю сценарий и организую наблюдение за Викулой.
– С наблюдением осторожнее. Лучше вообще без него обойтись. Марсианцы, я думаю, даже уверен – моментально ваше наблюдение раскроют.
– Я использую электронные средства, это как, проходит?
– Похоже, проходит, у меня ведь прошло. Я так понимаю, они больше на людей настроены, а не на технику.
– Итак, полковник, у нас по крайней мере месяц срока.
За этот месяц Эдуард организовал тщательное слежение за Викулой. Явился в гости и снабдил «жучками» квартиру. На всякий случай то же проделал и у Сени, и в Сениной «Ауди-турбо». И еще презентовал Викуле швейцарский фирменный браслет для часов. Викула носил часы на истрепанном кожаном ремешке, поэтому подарком остался доволен. Одна маленькая деталька браслета представляла собой радиомаячок. Вторая, не менее маленькая деталька – микрофон. И третья – блок питания, самоподзаряжающийся от качания руки, а также от света.
Незадолго до срока предполагаемой встречи перса с латином Эдуард с полковником провели «рабочее совещание». Полковник был недоволен тем, что по Викуле не ведется плотной работы.
– Когда же вы, Эдуард, начнете обработку?
– Викула – человек такой: если на следующий же день после нашей с ним беседы его не посетят марсианцы – решит, что это розыгрыш, – невозмутимо возразил Эдик. – А еще через день выбросит все это из головы. Накал нужен. Без накала надеяться не на что.
– Значит, мы должны знать точную дату вербовки?
– Выходит, что так.
– У них есть миллион возможностей выйти на него так, что мы ни сном ни духом. В лужу сядем, майор.
– Не обязательно. Для обработки требуется спокойная обстановка. Поэтому должны заранее предупредить. Думаю, позвонят или напишут. А кроме того, свобода у них священна, полковник, поэтому сейчас я почему-то уверен, что будут давить на сознание, а не гипнотизировать как кролика.
– Ну что мы знаем о психологии марсианцев? Они ведь не вполне люди. Знаете, пристроится один из них где-нибудь на улице позади Викулы. Дунет в дудочку...
– А на Марсе, значит, будет оправдываться, мол, извините, товарищ, что мы вас насильно вывезли.
– А он у них на Марсе сам скажет «Спасибо», что взяли, – полковник явно не спешил сдавать позиции. – Проникшись, так сказать, духом марсианства.
– Ладно, тогда так. У нас, скажем, есть один шанс на миллион переиграть марсианцев. Значит, мы должны его использовать. Есть другие мнения?
– Предположим, мы перехватываем момент вызова Колокольникова на рандеву. Узнаем дату. Вы уже подготовили сценарий разговора с ним?
– Подготовил. О предполагаемой смерти ему рассказывать не стоит. Викулыч такой – может согласиться и помереть. Неожиданный он в таких вещах. Попытаемся убедить его спасти Россию. Здесь имеются возможности.
– Да, все очень просто, – пожал плечами полковник. – Слетать на Марс и спасти Россию.
– Самих марсианцев, как я понимаю, нам, землянам, бояться пока нечего. В данном случае мы пытаемся спасти одного лишь Викулу. Сам себя он спасать не пожелает. А чувствовать себя частью общего огромного дела – это может сработать, потому что такого он еще ни разу не чувствовал, не участвовал, не выработал иммунитета.
– В этом я положусь на вас, Эдуард. Значит, ждем?
* * *
Перс встретился с Романом только в середине февраля. Они медленно плыли над штормовым океаном в огромном, как мини-грузовик, джипе перса и разговаривали. Ураганный ветер вздымал тяжелые волны, волны налетали на джип и не могли никак зацепиться, поймать его. Игрушка была явно не для этого ребенка.– Поздравь меня, латин, я стал первым, кто полностью перейдя в марсий, смог посетить Землю, кристаллизовать себя здесь.
– Даже не верится. У марсия с астралом нет ничего общего.
– Теперь есть, латин, – перс похлопал себя по груди, – общее перед тобой.
– Итак, первый настоящий выход в космос. Прими мои поздравления, перс.
– Подожди радоваться. Думаешь, мне это доставляет удовольствие? Я сейчас плыву над Марсом, и у меня совершенно нет желания поддерживать собственную кристаллизацию здесь. Другое дело – новые планеты, настоящий космос. Но это в ближайшей перспективе.
– Что ты должен был мне сообщить, перс?
– Кандидатура русса признана, хотя был большой спор патриархов. Я сказал «да». Разнообразие Марсу не помешает. Слишком мы полюбили предсказуемость. Ты знаешь, что это беспокоит меня, латин. К тому же я по-прежнему держусь мнения, что такое предсказуемое развитие зависит не от нас, все запланировано марсианами. Я их уже ненавижу, латин.
– За что, перс?
– Они лишили меня души.
– Э-э... Что ж ты об этом на Марсе не говоришь?
– На Марсе меня устраивает отсутствие души. На Марсе нас все устраивает. А так не должно быть. Это я говорю тебе, старейший. Но поговорим о другом. Почему только на исходе третьего тысячелетия нашего пребывания в лебесе мы смогли выйти в космос, и то в ближайший, сюда, в космос Земли? Уже давно видим в шуле самые далекие миры, и все кажется, – еще немного поработать в марсии – и дорога к ним открыта. И ничего не выходит. Арамей по этому пути пошел, усложнил свои структуры марсия в надежде достичь космического контакта. Я же, напротив, стал упрощать. Это идет в разрез с нашим знанием, латин.
– Так, значит, ты повстречался здесь со своей забытой душой, брат перс? И какой ты ее нашел?
– Жалкой. Крошечной. Ободранной.
– Жалеешь ее?
Перс вдруг исчез. Место за рулем освободилось. Но ненадолго. Через несколько секунд возник снова.
– Извини, старейший, – сказал перс. – Я отвлекся. Оказывается, подобное посещение Земли чревато немалыми неожиданностями. Может быть, хотя бы ты скажешь мне, куда мы движемся? Вы, старейшие, достигли в лебесе таких структурных высот, которые мы, патриархи, в свое время и помыслить не могли. Мы старались в лебесе не задерживаться, мы рвались в марсии, словно в землю обетованную. И что же? Ни мы, ни вы не видим, что нас дальше ждет. Только одно лишь усложнение наших структур и нашего знания. Новые способности? Тебе не надоели твои новые способности, латин? Не отвечаешь. Тебя сейчас интересует только твоя женщина, я знаю. Можешь мне не верить, но я тебя очень хороши понимаю. Я свою душу сейчас почувствовал, как ты свою женщину. Что мне с ней делать?
– Думаю, ни у тебя, ни у меня обратной дороги нет.
– Когда мы последний раз с тобой беседовали, знаешь для чего я был на Земле? Я вовсе не искал кандидата. Я уже знал, что вскоре смогу проникнуть на Землю из марсия, без перемещения тела в лебесе. И думал, что тогда бесповоротно утрачу связь со своим прошлым человеческим существом. Чтобы этого не отучилось, я собирал по всему астралу лоскутки воспоминаний астрала обо мне земном. И, как видишь, преуспел. Не знал я, что астрал хранит так много меня былого.
– А за лоскутки те зацепилась душа. Ты задумал переворот, перс?
– Нечего переворачивать. Увы. Я пытаюсь разобраться с самим собой. На Марсе я, как и все, самодостаточен. И только та часть меня, что погружена в астрал, – загадка.
– Можешь ли ты помочь мне, перс? Я вижу, ты как-то смог соединить доселе несоединимое – земной астрал и марсии. Можешь ли приглушить во мне зов Марса? Хотя бы на какое-нибудь время? Хотя бы на десять лет...
– Как мало ты просишь, латин. Жалкие десять лет... Я подумаю. Мне это уже интересно.
– Ты диссидент, перс.
– А ты – влюбленный дурак, брат латин.
– Итак, приглашение русса остается в моей компетенции?
– Нет. Патриархи решили повести дело лично. Я себя предлагать не стал. Поэтому сюда прибудет халдей. Не любит он кристаллизовать себя в лебесе, но по такому случаю сподобится, старик. Так что, жди гостя. И жди меня. Нам с тобой не русс сейчас важен. Ты, как и я, нуждаешься в горизонтах. Мой тебе совет: с халдеем во всем соглашайся. Он здесь, на Земле, туповат, многого не понимает. Тебя сейчас в Москву?
* * *
Субботним Вечером десятого марта Эдуард позвонил полковнику, сказал, что есть новости и что он немедленно едет к нему.Сегодня утром Викуле позвонил Роман и предложил встретиться завтра, в воскресенье, по поводу публикации. Викула не хотел терять выходного дня, посвященного Ирише; и перенес встречу, на понедельник.
– Видите, Степан Тимофеевич, прав оказался я. Они позвонили.
– Да нет, молодой человек. Поверьте моему чутью, действовать они должны были не по-человечьи. Просто Роман, латин то есть, во всем хочет походить на людей, заметил я в нем это. Чтобы... – полковник оборвал фразу.
А Эдик мысленно продолжил: «Чтобы его земная подруга нормально воспринимала».
– Что ж, начнем работать. Давайте, Степан Тимофеевич, разработаем план на завтра.
* * *
Халдей неторопливо расхаживал по квартире, словно на экскурсии, скрестив руки на груди, то и дело приговаривая:– Да, Земля... И как тут можно жить?
Квартира Романа обставлена была аккуратно. Вещей немного, но зато все необходимые. Много пространства, много света, даже пол подсвечен. Окна очень большие, во всю стену. Много картин, они в каждой из двух комнат. А на кухне плазменный экран чуть ли не во всю стену, прямо перед кухонным столом. Из-за чего кажется, что чай пьешь, сидя на веранде у балюстрады высоко в горах; рядом свесили ветви деревья, а внизу между отрогами гор – долина, там течет речка, стоят домики, на полях возятся крестьяне.
Гость, заглянув на кухню, произнес:
– Иллюзии...
Особенно долго он стоял на пороге ванной, сосредоточенно водил взглядом по кафелю, трубам, кранам, как будто все это было невесть что за диво. В комнате задержался у книжной полки, вздохнул, подошел к телевизору, нажал кнопку. Телевизор, стоявший в режиме ожидания, выключился совсем.
– Земля, – брезгливо процедил халдей. – Металл и пластик.
Роман сидел в кресле и ждал, когда гость перейдет к содержательной беседе. Халдей, бородатый, полный, на вид – сорокалетний, в просторной одежде: холщевые штаны, холщевая рубаха, подвязанная сплетенным из разноцветных толстых нитей поясом, – наконец угомонился. Уселся напротив Романа:
– Хозяину полагается угощать гостя. Так, помнится, было на Земле в мое время, так оно и осталось. Я бы не отказался от запеченного барашка.
Роман поднял радиотелефон и позвонил в армянский ресторан «Помидор». Сделал заказ. И спросил халдея:
– Что-нибудь еще?
– Вина бурдюк. Красного. И пару голов соленого сыра.
Роман позвонил в грузинское бистро «Колхида».
– Сладкого... – продолжал халдей, – корейские сладости из риса?
Роман набрал номер корейского ресторана.
– И халвы!
Халву обещали доставить из гастронома.
– Что-то ты скрываешь, латин, – неожиданно сменил тему халдей. – Как попадаете на Землю, так начинаете сочинять секреты, играть в тайны. Какие здесь могут быть тайны, что на этой планете нам скрывать? Здесь нет ничего стоящего. За исключением, само собой, простых и грубых радостей. Но и это всего лишь атавизм здесь пробуждается. Бороться с ним смысла не имеет, зачем отказывать себе в этой невинной глупости? А без этого скучно и пусто. Земля – это пустыня. И перс что-то скрывает. Вот за кем чего никогда не водилось. Настырный всегда был, любил надоедать. Вчера, когда я собирался сюда, спрашиваю его – не подготовит ли он мне астрал, – у него, как-никак, теперь особые здесь возможности? А он, всегда доброжелательный, на этот раз отказал, был отстранен, едва выслушал.
Халдей погладил живот и недовольно хмыкнул. В этот момент раздался звонок в дверь. И начали один за другим доставляться заказы. Халдей вдруг произнес:
– Телячий язык под майонезом – такой нежный, такой мягкий. Во рту тает...
Роман набрал номер итальянского ресторана «Венеция».
Обед свой халдей начал днем, а закончил глубокой ночью. Барашек был съеден дочиста, бурдюк, точнее, два бурдюка «Кинзмараули» выпиты досуха, также благополучно были поглощены две головы сулгуни, тройка телячьих языков и пара кило корейских сладостей. Халва запивалась щербетом, собственно, это уже происходило после обеда-ужина, во время деловой беседы.
Халдей потребовал немедленно вступить в астрале в связь с кандидатом-руссом и быстро, но аккуратно, за что будет отвечать лично он, халдей, пригласить в марсианцы.
Роман возразил, что внезапная кристаллизация среди ночи, посреди спальни, в которой кандидат находится не один, но с посторонним человеком, чревата разнообразными накладками. «И потом, астрал русса так сформирован, что все необычное, поступающее из вещественного слоя, немедленно и безоговорочно отторгается». – «Что нам его астрал?» – вяло возразил халдей, но согласился выслушать план латина.
В итоге они решили дождаться утра и связаться с кандидатом, чтобы завтра же и сделать приглашение. Выбрать форму предложения халдей милостиво разрешил Роману. От себя лишь, чтобы придать приглашению динамики, внес поправку. Долго уламывать русса он не собирался. «Ни минуты лишней здесь не задержусь», – предупредил он. Поправка предполагала кристаллизовать субботний номер московской газеты, который должен был выйти ровно через две недели.
VI
– Господа, вы о чем? – с невольным раздражением спросил я. – И ради этого вы мурыжите меня весь день? Что плохого я сделал конкретно вам? Тебе, Эдик?
– Погоди, Викула, не кипятись, – поднял голову Эдик. – Разговор серьезный. Марс, хоть и мертвая планета, но при этом давно заселен выходцами с Земли. Вот уже три тысячи лет имеется колония. Ну вспомни этих мэмэмов на Банной, как их подслушивал наш Степан Тимофеевич. Вот он теперь еще один подвиг разведчика совершил. Выявил шпионское гнездо.
– Поверьте, Эдуард, подслушать марсианцев было сложнейшей задачей. И удалось лишь по чистейшей случайности, – с ощутимым возмущением ввернул полковник
– Короче, старик. Тебе звонил вчера утром некий Роман?
– Роман Викторович? Откуда вы знаете?
Взгляд Эдика сделался стальным. «И ты, Брут?»
– Подслушали? – упавшим голосом спросил я.
– А что ты хотел? Слышал бы ты разговор твоего Романа Викторовича с неким существом по кличке «перс». О тебе был разговор. Ты «Марсианских оборотней» писал? Писал. Тебя с этими «оборотнями» Роман Викторович твой в «Цитадель» звал? Звал.
– При чем здесь мои «Марсианские оборотни», Эдик?
– Через них ты марсианцам и приглянулся, голуба. Бабы их, марсианские, не рожают, понимаешь? Им свежее пополнение необходимо. Но не каждый землянин способен влиться в стройные ряды жителей Города Солнца. Ты им, как ни странно, подходишь. И завтра они будут тебя уламывать отправиться, к ним на Марс. О встрече на завтра вы договаривались?
– Ну, речь шла о публикации.
– О какой публикации?
– Точно не знаю, о моих вещах.
В голове воцарилась мещанина из нежелания, страха и глупых фраз. Я почему-то решил отпроситься по нужде. Зачем отпрашиваться, скажите? Уделали, гады, совершенно уделали. Ну, Эдик, ну, майор спецназа. За что ты так? Я же мирный человек, я за мир во всем мире, и чтобы даже мух не трогали, пускай себе летают.
– Смотри, не увлекайся, – напутствовал Эдик.
Когда я вернулся, тон разговора изменился. Эдик больше не напирал, а эдаким задушевным голосом убеждал:
– Понимаешь, Викулыч, как все кстати сошлось. Тебя так и так, хочешь не хочешь, завтра два марсианца, заметь, два, а не один твой Роман, возьмут в оборот. Будут говорить исключительно о Марсе и сулить как минимум бессмертие. Сам увидишь. Я больше к этому возвращаться не стану. Я тебе о Родине говорю. Зачем ей от американцев сраных страдать, а? А у тебя такой великолепный шанс – слетаешь к ним, старик, овладеешь, так сказать, секретами их марсианской техники. У них там никаких секретов нет. У них там принцип свободы. Нам много не надо. Технологию или хотя бы пару рабочих устройств, чтобы можно было бороться с падающими спутниками. Поэтому не спеши отказываться от их предложения. Вот и все, о чем я тебя прошу. Прошу, понимаешь? Как офицер ГРУ я мог бы тебя и пожестче озадачить. Но ведь ты, старик, и сам все понимаешь. Родина-то в опасности. Если, не всю Землю, так хоть Родину спасешь.
Полковник согласно кивал на каждое слово Эдика. Когда Эдик закончил, достал из упаковки три банки пива, поставил на стол и сказал:
–Ну, чокнемся, что ли, за удачу?
Голос у него был усталый, старый. И я вновь, на этот раз в обратную сторону, переменил о нем мнение. Теперь полковник виделся мне старым, больным человеком, но по-хорошему суровым. Чем-то он в этот момент мне отчима напомнил, царствие ему небесное.
– Что, мужики, вечер закончен? – спросил Эдик и глянул на полковника. – Гасим свечи и по домам?
– Что ж, наверное, так. Надо взять шофера с турбазы, здесь есть, – сказал полковник.
– Да нет, я поведу, – небрежно бросил Эдик и, подхватив свой баул, направился к выходу из бара.
Сна ночью не было никакого. Ириша проснулась среди ночи, увидела, даже наверное почувствовала, что я не сплю, и спросила:
– Тебе что, плохо? Печень?
– Печень, Ириша.
Я не стал пугать свою девочку инопланетными монстрами, пусть думает, что печень.
– Ты лежи, я принесу «ношпу».
Она принесла две таблетки, стакан фильтрованной воды. Фильтр Ириша заставила купить еще перед свадьбой, чтобы больше ни дня мой организм не страдал от ужасной водопроводной отравы.
– Я так и знала, что вы напьетесь. Все рыбалки этим заканчиваются, – философски вздыхала она, пока я глотал таблетки.
– Просто ты сериалов насмотрелась.
– Я сериалы не смотрю из принципа, чтоб ты знал.
– А как же «Девушка по имени Судьба»?
– А это исключение. Я его урывками смотрела, из-за Светки, все уши прожужжала... Легче не стало?
– Стало, Ириша. Очень даже стало. Ты такая у меня теплая. С тобой так легко на душе делается...
– Ой, ладно тебе. Знаем мы вас.
Она забралась под одеяло и уютно прижалась ко мне.
– Спи, мой алкоголик.
Я тихо вздохнул. Знала бы ты, моя пташка, как здорово быть алкоголиком, а не марсианским оборотнем.
Под утро я проснулся. Приснилось, что сердце вырвалось из груди и полетело незнамо куда. Я рванулся за ним и проснулся. Какая-то жуть мне примерещилась. Словно меня перемешали, я стал крошевом, ворохом страхов и темных фантазий. Чтобы как-то не затеряться среди этого бреда, из страха сойти с ума, попытался вспомнить что-то важное, что-то ударное. И вспомнил Иришу. Да вот же она, лежит рядом.
И тогда я заплакал Нелепая и пугающая фантазия стала мучить меня. Вообразилось, что сегодня меня не станет. Сердце вон уже во сне полетело. А днем и вовсе исчезну. И останется она одна посреди этого грязного отравленного мира. Она ведь не готова к этому. Я ведь ее прямо из родительского гнезда взял. Она и соблазнов ведь не успела вкусить. А теперь закружится-завертится хоровод, маята. Согнут ее злые люди, поломают. Может у нее, из всей жизни и останется одно лишь светлое воспоминание; как мы познакомились, как я приходил чуть ли не каждый день к ним в гости, она угощала, шутили, смеялись; родители ее меня конфузились, старались выглядеть серьезно, и она была на равных с ними, впервые в жизни; потом свадьба и венчание, и эти ошалелые дни радости. А без меня ничего уже не будет хорошего...
Не знаю, куда бы я так зашел в своих фантазиях. Слезы текли на подушку, а я все больше и больше приходил в отчаяние. Но она, моя радость, даже во сне ощутила мой страх и вдруг положила свою ладошку прямо мне на сердце. И все мрачное вмиг ушло, испарилось. Я закрыл глаза и удивительно быстро заснул.
– Погоди, Викула, не кипятись, – поднял голову Эдик. – Разговор серьезный. Марс, хоть и мертвая планета, но при этом давно заселен выходцами с Земли. Вот уже три тысячи лет имеется колония. Ну вспомни этих мэмэмов на Банной, как их подслушивал наш Степан Тимофеевич. Вот он теперь еще один подвиг разведчика совершил. Выявил шпионское гнездо.
– Поверьте, Эдуард, подслушать марсианцев было сложнейшей задачей. И удалось лишь по чистейшей случайности, – с ощутимым возмущением ввернул полковник
– Короче, старик. Тебе звонил вчера утром некий Роман?
– Роман Викторович? Откуда вы знаете?
Взгляд Эдика сделался стальным. «И ты, Брут?»
– Подслушали? – упавшим голосом спросил я.
– А что ты хотел? Слышал бы ты разговор твоего Романа Викторовича с неким существом по кличке «перс». О тебе был разговор. Ты «Марсианских оборотней» писал? Писал. Тебя с этими «оборотнями» Роман Викторович твой в «Цитадель» звал? Звал.
– При чем здесь мои «Марсианские оборотни», Эдик?
– Через них ты марсианцам и приглянулся, голуба. Бабы их, марсианские, не рожают, понимаешь? Им свежее пополнение необходимо. Но не каждый землянин способен влиться в стройные ряды жителей Города Солнца. Ты им, как ни странно, подходишь. И завтра они будут тебя уламывать отправиться, к ним на Марс. О встрече на завтра вы договаривались?
– Ну, речь шла о публикации.
– О какой публикации?
– Точно не знаю, о моих вещах.
В голове воцарилась мещанина из нежелания, страха и глупых фраз. Я почему-то решил отпроситься по нужде. Зачем отпрашиваться, скажите? Уделали, гады, совершенно уделали. Ну, Эдик, ну, майор спецназа. За что ты так? Я же мирный человек, я за мир во всем мире, и чтобы даже мух не трогали, пускай себе летают.
– Смотри, не увлекайся, – напутствовал Эдик.
Когда я вернулся, тон разговора изменился. Эдик больше не напирал, а эдаким задушевным голосом убеждал:
– Понимаешь, Викулыч, как все кстати сошлось. Тебя так и так, хочешь не хочешь, завтра два марсианца, заметь, два, а не один твой Роман, возьмут в оборот. Будут говорить исключительно о Марсе и сулить как минимум бессмертие. Сам увидишь. Я больше к этому возвращаться не стану. Я тебе о Родине говорю. Зачем ей от американцев сраных страдать, а? А у тебя такой великолепный шанс – слетаешь к ним, старик, овладеешь, так сказать, секретами их марсианской техники. У них там никаких секретов нет. У них там принцип свободы. Нам много не надо. Технологию или хотя бы пару рабочих устройств, чтобы можно было бороться с падающими спутниками. Поэтому не спеши отказываться от их предложения. Вот и все, о чем я тебя прошу. Прошу, понимаешь? Как офицер ГРУ я мог бы тебя и пожестче озадачить. Но ведь ты, старик, и сам все понимаешь. Родина-то в опасности. Если, не всю Землю, так хоть Родину спасешь.
Полковник согласно кивал на каждое слово Эдика. Когда Эдик закончил, достал из упаковки три банки пива, поставил на стол и сказал:
–Ну, чокнемся, что ли, за удачу?
Голос у него был усталый, старый. И я вновь, на этот раз в обратную сторону, переменил о нем мнение. Теперь полковник виделся мне старым, больным человеком, но по-хорошему суровым. Чем-то он в этот момент мне отчима напомнил, царствие ему небесное.
– Что, мужики, вечер закончен? – спросил Эдик и глянул на полковника. – Гасим свечи и по домам?
– Что ж, наверное, так. Надо взять шофера с турбазы, здесь есть, – сказал полковник.
– Да нет, я поведу, – небрежно бросил Эдик и, подхватив свой баул, направился к выходу из бара.
Сна ночью не было никакого. Ириша проснулась среди ночи, увидела, даже наверное почувствовала, что я не сплю, и спросила:
– Тебе что, плохо? Печень?
– Печень, Ириша.
Я не стал пугать свою девочку инопланетными монстрами, пусть думает, что печень.
– Ты лежи, я принесу «ношпу».
Она принесла две таблетки, стакан фильтрованной воды. Фильтр Ириша заставила купить еще перед свадьбой, чтобы больше ни дня мой организм не страдал от ужасной водопроводной отравы.
– Я так и знала, что вы напьетесь. Все рыбалки этим заканчиваются, – философски вздыхала она, пока я глотал таблетки.
– Просто ты сериалов насмотрелась.
– Я сериалы не смотрю из принципа, чтоб ты знал.
– А как же «Девушка по имени Судьба»?
– А это исключение. Я его урывками смотрела, из-за Светки, все уши прожужжала... Легче не стало?
– Стало, Ириша. Очень даже стало. Ты такая у меня теплая. С тобой так легко на душе делается...
– Ой, ладно тебе. Знаем мы вас.
Она забралась под одеяло и уютно прижалась ко мне.
– Спи, мой алкоголик.
Я тихо вздохнул. Знала бы ты, моя пташка, как здорово быть алкоголиком, а не марсианским оборотнем.
Под утро я проснулся. Приснилось, что сердце вырвалось из груди и полетело незнамо куда. Я рванулся за ним и проснулся. Какая-то жуть мне примерещилась. Словно меня перемешали, я стал крошевом, ворохом страхов и темных фантазий. Чтобы как-то не затеряться среди этого бреда, из страха сойти с ума, попытался вспомнить что-то важное, что-то ударное. И вспомнил Иришу. Да вот же она, лежит рядом.
И тогда я заплакал Нелепая и пугающая фантазия стала мучить меня. Вообразилось, что сегодня меня не станет. Сердце вон уже во сне полетело. А днем и вовсе исчезну. И останется она одна посреди этого грязного отравленного мира. Она ведь не готова к этому. Я ведь ее прямо из родительского гнезда взял. Она и соблазнов ведь не успела вкусить. А теперь закружится-завертится хоровод, маята. Согнут ее злые люди, поломают. Может у нее, из всей жизни и останется одно лишь светлое воспоминание; как мы познакомились, как я приходил чуть ли не каждый день к ним в гости, она угощала, шутили, смеялись; родители ее меня конфузились, старались выглядеть серьезно, и она была на равных с ними, впервые в жизни; потом свадьба и венчание, и эти ошалелые дни радости. А без меня ничего уже не будет хорошего...
Не знаю, куда бы я так зашел в своих фантазиях. Слезы текли на подушку, а я все больше и больше приходил в отчаяние. Но она, моя радость, даже во сне ощутила мой страх и вдруг положила свою ладошку прямо мне на сердце. И все мрачное вмиг ушло, испарилось. Я закрыл глаза и удивительно быстро заснул.