Страница:
– Викулыч, все-таки, на чьей ты стороне?
Викула посмотрел на Романа, тот был невозмутим. Посмотрел на Ирину, появившуюся в коридоре.
«Бог ты мой, сторон напридумывали. А кто вот на ее стороне? Весь вечер только и делаем, что ее дурим. А она должна как-то это себе объяснять, саму себя уговаривать не обижаться. И ведь молчит же. Я бы молчал? Наверное, понимает если и не все, то слишком многое. Но не скажешь же ей прямо, что стряслось. То, что между двумя людьми вдруг возникла пропасть без дна, не объясняют. Это переживается, словно приближаешься к смерти. Как такое могло выйти – я же только ради нее решил не умирать, отдался в руки ласковых марсианцев? Надо ли ей все это? Лучше было стать вдовой. Светлая память о добром муже, трехкомнатная квартира, все права на литературное наследие. Ей бы и в самом деле так было лучше. Какой теперь от меня толк? Что я могу дать людям? Эдуарду уж точно ничего не дам. Нечего давать. Я пуст и жалок. Только и того, что кандидат в боги. Вот какие стороны. А кто на стороне его дочери? Или Эдик только на стороне выдуманных державных интересов?»
– Эх, Эдуард, тяжелые вопросы ты задаешь. Вот на ее я стороне, – Викула кивнул на жену. – А ты, будешь ли ты на стороне своей дочери?
– Это еще что за новости, ты это к чему? – нахмурился Эдуард. – При чем здесь Рита?
– Извини, не при чем, – отрезал Викула. – К слову пришлось. Сейчас моя сторона – она, – он привлек к себе Ирину. – И больше ни до чего мне дела нету! А если у тебя ко мне ничего больше нет, Эдуард...
– Прощай, – тихо как-то произнес Эдуард в ответ и ушел.
– Зря ты его обидел, – сказал Роман.
– Сейчас успокою, – решил Викула и бросился догонять.
– Пальто возьми! – крикнула вслед Ирина, но он уже сбегал по лестнице.
– Давай, Ирочка, я отнесу, – предложил Роман.
– И шапку.
Роман сгреб в охапку вещи и последовал за Викулой. Как только дверь квартиры закрыл лестничный пролет, Роман полетел над ступеньками.
Когда Викула выбежал из подъезда, Эдик разговаривал с двумя рослыми мужиками. Одного Викула узнал – улыбчивого Серегу, с которым когда-то штурмовали Банную.
Эдуард обернулся, шагнул навстречу.
– Эдик, подожди! Извини меня, я и сам себя не понимаю...
– Ладно, чего там.
– Хочешь, я тебе ихний антиграв приволоку? Сядем в него и все эти гребаные спутники поснимаем, а?
– Ты это серьезно?
– Но и ты сволочь что надо – зачем при Ирине допрос устроил? Ты ее сломать хотел или меня? Я и так понапридумывал хреноты всякой.
– Да понимаешь, старик, пересрал я. Вообразилась жуетень всякая. Полковник Радченко – в кусты. Руководству марсианские дела на фиг не нужны. А феномен, как говорится, налицо.
– Тебе на лицо, а у меня на лице.
– Что ты там о Рите говорил? Она тоже в «Цитадель» ходит, я только на днях узнал. В последнее время она какая-то не такая.
Викула замялся. Оглянулся на подъезд – там стоял Роман. Стоял он в темноте и не выходил. Он был виден отсюда только Викуле, приобретшем новые свойства зрения. Викула обменялся взглядом с Романом, словно обменялся мыслями.
– Ты ее сам спроси. Так будет лучше, – наконец ответил он.
– Да? Тогда ладно. Надо думать, на этом разговор у нас не окончен?
– Кто знает? Если тебе антиграв так нужен, я постараюсь помочь. Я же говорил – им на наши дела начихать.
– Принято.
– Ну ладно, Эдик, привет Сергею. Я пошел.
В подъезде Роман молча вручил ему пальто и шапку.
– Я наверное что-то не то сказал? – спросил Викула.
– Да нет, все правильно...
Ночью, перед отходом ко сну, Викула решил как-то все объяснить.
– Понимаешь, Ириша, какие дела. Ты и сама видишь, какие странные дела. Эдуард знал о моем предполагаемом вояже. Он ведь не только писатель. Он майор ГРУ. Зачем-то решил, что английская разведка попытается меня завербовать. Поэтому населил наш дом жучками. Роману с подобными вещами тоже приходилось сталкиваться, за вашей «Цитаделью» в свое время органы следили. В общем, у него такой аппарат есть, портативный. Улавливает сигналы от жучков...
– Роман, он замечательный человек, – внезапно сказала Ирина.
– Я тоже так считаю. И чемодан мой в аэропорту поэтому задержали. Может, второе дно искали?
– Боже мой, какая глупость. Какой же из тебя шпион? Ты морж, толстый, усатый морж.
– Неужели я настолько безобразен?
– Наоборот, – успокоила она.
– И опять Роман улаживал. Сказал мне, чтобы я сразу ехал домой, а сам остался разбираться. Эдуард же решил меня проверить, устроить психическую атаку.
– Твой Эдуард – настоящая свинья. Неужели у Ритки такой отец?
– Да нет, он на самом деле классный мужик. Только мания у него, подвинут на американской угрозе. Ну что, теперь успокоилась?
– Да уж. Успокоил, называется. Они тебя больше трогать не будут?
– Я поговорил с Эдиком. Он сказал, что все в порядке. В общем, инцидент исчерпан, и мы можем спать.
Спать не хотелось, видимо, кристаллят не нуждался во сне. Лежать просто так или слоняться по квартире и думать, что ты больше похож на робота, чем на нормального русского человека? Неужели этот новый организм так дубово устроен?
Он подумал, что надо бы как-то умудриться заснуть, хоть на пару часиков, – и в тот же миг уснул, если это состояние можно было назвать сном.
Проснулся он ровно через два часа. И решил поспать еще до утра. Опять мгновенно вырубился и проснулся уже с рассветом.
«Чем я стану здесь заниматься? Ради чего жить? Сегодня будет звонить Сеня. Примется изображать крайнюю степень удивления: как же так, старик, в тайне от друга обзавелся связями в «Бодриусе», добился загранкомандировки, издания книг, скромнее надо быть, старик, скромнее, и люди к тебе потянутся... А мне ни «Бодриуса», ничего на свете ненадобно. На Марсе было хорошо, но как-то у них не по-настоящему. Слишком уж мило. Так не бывает. Нашли себе беглецы приют. Это ж надо, чтобы остаться человеком, не испакостить себя ложью, гнилыми компромиссами, практически неудовлетворимыми вожделениями, распылением жизни на карьерку и сопливые пьяные разговоры о своих эпохальных проблемах – надо стать марсианцем. Что же получается? Очистился я от этого? Или куда-то поглубже закопал? Если откопать – вполне можно с человечеством поладить. Но лучше не откапывать. Просто сочинить себе цель – на день, на месяц, на год – и жить. Почему мне перестали быть интересны люди? Без этого интереса никаких целей не насочиняешь и книг не напишешь. Может, я такой и есть, и всегда был таким, каким стал? И сейчас чудно так общаюсь с собой настоящим – пустым, никчемным, бесполезным?»
Он повернул голову и посмотрел на Иру. Она спала, отвернувшись к стене, беззащитно, по-детски свернувшись калачиком. Викула поймал себя на том, что ему приятно смотреть на нее спящую. «Может, не все так плохо? – подумалось ему. – Может, еще могу любить? Всю жизнь я этого боялся – любить человека как человека, а не как объект своего интереса. Потому что тогда ведь придется последнюю рубашку ради него снять, и остальное, на что он пальцем укажет. Любить страшно. А не любить – тошно».
Эти размышления Викулы прервал звонок в дверь – непрерывная трель, как будто заклинило кнопку. «Эдик пришел, – подумалось Викуле, – пойду проверю, может, я еще и ясновидящий теперь?»
На пороге стоял пьянющий Эдик, весь в облаке спиртовых испарений. Викула не без усилия отнял его руку от кнопки звонка. Воцарилась тишина. Эдуард молчал, только сопел, осоловело уставясь в Викулино пузо.
VIII
Викула посмотрел на Романа, тот был невозмутим. Посмотрел на Ирину, появившуюся в коридоре.
«Бог ты мой, сторон напридумывали. А кто вот на ее стороне? Весь вечер только и делаем, что ее дурим. А она должна как-то это себе объяснять, саму себя уговаривать не обижаться. И ведь молчит же. Я бы молчал? Наверное, понимает если и не все, то слишком многое. Но не скажешь же ей прямо, что стряслось. То, что между двумя людьми вдруг возникла пропасть без дна, не объясняют. Это переживается, словно приближаешься к смерти. Как такое могло выйти – я же только ради нее решил не умирать, отдался в руки ласковых марсианцев? Надо ли ей все это? Лучше было стать вдовой. Светлая память о добром муже, трехкомнатная квартира, все права на литературное наследие. Ей бы и в самом деле так было лучше. Какой теперь от меня толк? Что я могу дать людям? Эдуарду уж точно ничего не дам. Нечего давать. Я пуст и жалок. Только и того, что кандидат в боги. Вот какие стороны. А кто на стороне его дочери? Или Эдик только на стороне выдуманных державных интересов?»
– Эх, Эдуард, тяжелые вопросы ты задаешь. Вот на ее я стороне, – Викула кивнул на жену. – А ты, будешь ли ты на стороне своей дочери?
– Это еще что за новости, ты это к чему? – нахмурился Эдуард. – При чем здесь Рита?
– Извини, не при чем, – отрезал Викула. – К слову пришлось. Сейчас моя сторона – она, – он привлек к себе Ирину. – И больше ни до чего мне дела нету! А если у тебя ко мне ничего больше нет, Эдуард...
– Прощай, – тихо как-то произнес Эдуард в ответ и ушел.
– Зря ты его обидел, – сказал Роман.
– Сейчас успокою, – решил Викула и бросился догонять.
– Пальто возьми! – крикнула вслед Ирина, но он уже сбегал по лестнице.
– Давай, Ирочка, я отнесу, – предложил Роман.
– И шапку.
Роман сгреб в охапку вещи и последовал за Викулой. Как только дверь квартиры закрыл лестничный пролет, Роман полетел над ступеньками.
Когда Викула выбежал из подъезда, Эдик разговаривал с двумя рослыми мужиками. Одного Викула узнал – улыбчивого Серегу, с которым когда-то штурмовали Банную.
Эдуард обернулся, шагнул навстречу.
– Эдик, подожди! Извини меня, я и сам себя не понимаю...
– Ладно, чего там.
– Хочешь, я тебе ихний антиграв приволоку? Сядем в него и все эти гребаные спутники поснимаем, а?
– Ты это серьезно?
– Но и ты сволочь что надо – зачем при Ирине допрос устроил? Ты ее сломать хотел или меня? Я и так понапридумывал хреноты всякой.
– Да понимаешь, старик, пересрал я. Вообразилась жуетень всякая. Полковник Радченко – в кусты. Руководству марсианские дела на фиг не нужны. А феномен, как говорится, налицо.
– Тебе на лицо, а у меня на лице.
– Что ты там о Рите говорил? Она тоже в «Цитадель» ходит, я только на днях узнал. В последнее время она какая-то не такая.
Викула замялся. Оглянулся на подъезд – там стоял Роман. Стоял он в темноте и не выходил. Он был виден отсюда только Викуле, приобретшем новые свойства зрения. Викула обменялся взглядом с Романом, словно обменялся мыслями.
– Ты ее сам спроси. Так будет лучше, – наконец ответил он.
– Да? Тогда ладно. Надо думать, на этом разговор у нас не окончен?
– Кто знает? Если тебе антиграв так нужен, я постараюсь помочь. Я же говорил – им на наши дела начихать.
– Принято.
– Ну ладно, Эдик, привет Сергею. Я пошел.
В подъезде Роман молча вручил ему пальто и шапку.
– Я наверное что-то не то сказал? – спросил Викула.
– Да нет, все правильно...
Ночью, перед отходом ко сну, Викула решил как-то все объяснить.
– Понимаешь, Ириша, какие дела. Ты и сама видишь, какие странные дела. Эдуард знал о моем предполагаемом вояже. Он ведь не только писатель. Он майор ГРУ. Зачем-то решил, что английская разведка попытается меня завербовать. Поэтому населил наш дом жучками. Роману с подобными вещами тоже приходилось сталкиваться, за вашей «Цитаделью» в свое время органы следили. В общем, у него такой аппарат есть, портативный. Улавливает сигналы от жучков...
– Роман, он замечательный человек, – внезапно сказала Ирина.
– Я тоже так считаю. И чемодан мой в аэропорту поэтому задержали. Может, второе дно искали?
– Боже мой, какая глупость. Какой же из тебя шпион? Ты морж, толстый, усатый морж.
– Неужели я настолько безобразен?
– Наоборот, – успокоила она.
– И опять Роман улаживал. Сказал мне, чтобы я сразу ехал домой, а сам остался разбираться. Эдуард же решил меня проверить, устроить психическую атаку.
– Твой Эдуард – настоящая свинья. Неужели у Ритки такой отец?
– Да нет, он на самом деле классный мужик. Только мания у него, подвинут на американской угрозе. Ну что, теперь успокоилась?
– Да уж. Успокоил, называется. Они тебя больше трогать не будут?
– Я поговорил с Эдиком. Он сказал, что все в порядке. В общем, инцидент исчерпан, и мы можем спать.
Спать не хотелось, видимо, кристаллят не нуждался во сне. Лежать просто так или слоняться по квартире и думать, что ты больше похож на робота, чем на нормального русского человека? Неужели этот новый организм так дубово устроен?
Он подумал, что надо бы как-то умудриться заснуть, хоть на пару часиков, – и в тот же миг уснул, если это состояние можно было назвать сном.
Проснулся он ровно через два часа. И решил поспать еще до утра. Опять мгновенно вырубился и проснулся уже с рассветом.
«Чем я стану здесь заниматься? Ради чего жить? Сегодня будет звонить Сеня. Примется изображать крайнюю степень удивления: как же так, старик, в тайне от друга обзавелся связями в «Бодриусе», добился загранкомандировки, издания книг, скромнее надо быть, старик, скромнее, и люди к тебе потянутся... А мне ни «Бодриуса», ничего на свете ненадобно. На Марсе было хорошо, но как-то у них не по-настоящему. Слишком уж мило. Так не бывает. Нашли себе беглецы приют. Это ж надо, чтобы остаться человеком, не испакостить себя ложью, гнилыми компромиссами, практически неудовлетворимыми вожделениями, распылением жизни на карьерку и сопливые пьяные разговоры о своих эпохальных проблемах – надо стать марсианцем. Что же получается? Очистился я от этого? Или куда-то поглубже закопал? Если откопать – вполне можно с человечеством поладить. Но лучше не откапывать. Просто сочинить себе цель – на день, на месяц, на год – и жить. Почему мне перестали быть интересны люди? Без этого интереса никаких целей не насочиняешь и книг не напишешь. Может, я такой и есть, и всегда был таким, каким стал? И сейчас чудно так общаюсь с собой настоящим – пустым, никчемным, бесполезным?»
Он повернул голову и посмотрел на Иру. Она спала, отвернувшись к стене, беззащитно, по-детски свернувшись калачиком. Викула поймал себя на том, что ему приятно смотреть на нее спящую. «Может, не все так плохо? – подумалось ему. – Может, еще могу любить? Всю жизнь я этого боялся – любить человека как человека, а не как объект своего интереса. Потому что тогда ведь придется последнюю рубашку ради него снять, и остальное, на что он пальцем укажет. Любить страшно. А не любить – тошно».
Эти размышления Викулы прервал звонок в дверь – непрерывная трель, как будто заклинило кнопку. «Эдик пришел, – подумалось Викуле, – пойду проверю, может, я еще и ясновидящий теперь?»
На пороге стоял пьянющий Эдик, весь в облаке спиртовых испарений. Викула не без усилия отнял его руку от кнопки звонка. Воцарилась тишина. Эдуард молчал, только сопел, осоловело уставясь в Викулино пузо.
VIII
Эдуард ни на грош не поверил Викуле. Он был уверен твердо – Викула перевербован марсианцами, антиграв сулит в качестве взятки. Но с этим он, конечно, разберется. Потом. Сейчас Эдуарда беспокоила дочь.
Риты дома не было. Сын, Самсон Эдуардович, он же – Сомик, отрок шестнадцати лет, был погружен в созерцание звездного неба, изучая его в онлайновом режиме глазами американского телескопа «Хаббл». Эдуард заглянул к нему в комнату, поинтересовался:
– А русских спутников, что, нет?
Отпрыск, не отрываясь от дисплея, ответил дежурной фразой:
– У вас, папа, все засекречено, даже звезды.
– Ладно, занимайся, – санкционировал Эдуард.
На кухне комбайн крошил овощи для салата, видеомагнитофон показывал фильм про природу. Жена Татьяна, прижав трубку плечом, разговаривала по телефону с подругой и помешивала на сковороде луковую зажарку.
Эдуард поставил видеомагнитофон на паузу и сказал:
– Таня, кончай трепаться. Надо бы поговорить.
Таня знала эту интонацию мужа. Она быстро попрощалась с подругой, сказала, что перезвонит.
– Ну так слушаю.
– Где Рита?
– В читалке.
– Она тебе ничего такого не говорила?
– Какого такого?
– Ну, я не знаю. Замуж не собирается?
– Ага, папаша вспомнил о своей дочурке. Ей уже давно не десять лет.
– Ты что-то знаешь. Может, знаешь, кто ее избранник?
– Представь себе, знаю. Приходил.
– А я где был?
– Как всегда – в своей очередной командировке.
– И кто он?
– Звать Роман...
– Однокурсник какой-нибудь?
– Приятный молодой человек. Но не однокурсник. Если бы ты чаще общался с дочерью, знал бы, что она ходит в литературное общество...
– «Цитадель»?
– Да, кажется, так и называется. Если знаешь, зачтем спрашивать, что за допросы?
– Спрашиваю, потому что надо. Роман этот у них за руководителя?
– Да. Не понимаю – ты зачем ко мне пристал?
– Ладно, занимайся.
Эдуард удалился из кухни, Татьяна набрала номер подруги.
– Да ничего особенного, Катя, голодный муж. Да. Вспомнил, что у него, оказывается, есть взрослая дочь. И я говорю...
Эдуарду стало ясно, что имел в виду Викула, упоминая Риту. Голова сделалась совершенно пустой. Он закурил. Татьяна тут же отвлеклась от разговора и крикнула:
– Сколько раз говорила – не дыми в квартире. На лоджию!
Он не услышал жены. Взял из бара водку, налил фужер и выпил. Налил еще. Потом еще. Остатки допил из горлышка.
Через полчаса Татьяна позвала к ужину. Он обнаружил, что сидит в кресле, что пепельница полна наполовину выкуренных, а то и едва надкуренных сигарет. Подлокотники и ковер усеяны пеплом.
– Ну, отец, ты даешь. Что же с тобой будет, когда придет время стать дедом?
– Что? – взревел Эдуард. – Никогда!
– Тиран, – спокойно констатировала Татьяна, – мелкий домашний тиран очень высокого роста. Наполеон.
– Я его уничтожу, – пообещал Эдуард.
– Ну, знаешь... Так наша дочь в девках останется. Лучше уж сразу в монастырь.
– Ты же ничего не знаешь.
– Ну, наконец-то, дожились. Я, оказывается, ничего не знаю. Бросай дурить, пошли ужинать.
Он побрел следом за ней, практически не соображая, чего от него хотят. Вяло ковырял азу, механически отправляя в рот кусочки баранины. Жена с жалостью наблюдала его потуги, затем не выдержала, спросила:
– Не понимаю, что тебя так расстроило?
Он молча глянул на нее и отставил тарелку. Сын с интересом наблюдал за родителями, но, приученный отцом к дисциплине, помалкивал. Эдуард положил на стол руки и уставился в стену.
– Эдик, это уже астенический синдром. Ты нас не пугай. В конце концов, нормально, что дети вырастают, выходят замуж, рожают детей.
– Она беременна? – бесцветным голосом спросил он.
Татьяна кивнула. А сын не удержался, брякнул:
– Во здорово!
– О-очень хорошо. Просто замечательно...
Он поднялся и снова направился в зал, к бару. Употребил еще одну бутылку водки. Захватил третью и ушел с нею в кабинет. Стал было распечатывать, но тут пришла Рита.
– Что здесь у вас происходит? – весело спросила она с порога.
Мать кивнула на дверь кабинета.
– Пьет водку.
– В честь чего? – удивилась Рита.
– В твою честь. Узнал про нашего Романа.
– А про маленького? Тоже знает?
– Я ему сказала. Думала, это его смягчит...
– Ничего, мама, уладим.
Рита вошла в кабинет. Отец смотрел на нее взглядом убитого волка. Не скажешь, что глаза выражали хоть что-нибудь; выражение лица было угрюмым и тоже неживым.
Она закрыла за собой дверь и остановилась. Она молчала, ждала. Но ничего не происходило. Отец стоял и раскачивался, держась за столешницу. Было в этом что-то жутковатое.
– Ну что ты, папа? – мягко спросила она.
– Смотрю, – наконец разлепил он губы.
– Что видишь, папа?
– Смотрю... Дочь ты мне или не дочь?.. – произнес он с какой-то дегенеративной интонацией.
– Я – дочь, – по-прежнему мягко ответила она.
Он снялся с места, тяжелой, медленной походкой приблизился, взял ее за плечи и спросил:
– Зачем ты сделала это?
– Больно, отпусти.
– Извини, – механически ответил он и опустил руки. Во взгляде что-то мелькнуло было, и глаза снова стали неживые.
– Я люблю его, понимаешь, папа? – совсем тихо сказала она.
– Повтори.
– Люблю.
Эдуард зарычал, помотал головой.
– Папа, но что поделаешь, если моя половинка – с Марса! Ведь не только люди созданы друг для друга!
Взгляд Эдуарда вмиг стал осмысленным.
– Ты все знаешь. А ребенок?
– Ты против ребенка?
– Что это будет?
– Какая разница? Это будет мой ребенок.
– Ты же моя дочь...
Он отвернулся. Она увидела, как блеснула слеза. Ей вдруг захотелось прижаться к нему, как в детстве, когда щека к щеке – и все вмиг становится спокойным и уютным. Но тогда он успокаивал ее, а сейчас простит ли ей жалость?..
– Давай на кухню. Сейчас лечить буду. Ириша, – бросил он выскочившей в перепуге жене, – у нас нашатырь в ампулах есть? Не бойся, гостя я беру на себя.
Пока Ирина рылась в аптечке, Викула доставил Эдика на кухню, где усадил на табурет. Эдуарда здорово качнуло назад – пришлось пересадить на гостевой стул со спинкой.
– Об... оборотни! – сказал Эдуард.
Вошла Ира, положила на стол пачку нашатыря.
– Иди в, спальню, поспи. Мы тут поговорим, – сказал ей Викула.
Не мешкая, отломил носик ампулы, вытряхнул содержимое в стакан и, добавив водички, поднес к носу Эдуарда.
– Это надо выпить.
– Травишь... гад... – Эдуард взял стакан и залпом выпил. – А-а!
Он скривился от обжигающей свежести нашатыря. Потом сидел, бессмысленно водя взглядом по кухонному интерьеру. Затем с усилием потер щеки и сказал:
– Вроде ничего.
– Ну что, отпустило?
–Вроде бы. Эх, Викула, Викула... – сокрушенно, по-мужицки, покачал головой Эдуард. – Ссучился...
– Ага, отпускает. Теперь крепкого зеленого чая, чистой заварки. – Викула налил заварки. – Пей.
– Что же это получается, а? Викула? – Эдуард брезгливо глянул на чашку с чаем. – Что за бардак такой? Был у меня друг – стал марсианский оборотень, была дочь...
– Ну-ну-ну, Эдик...
– Ты знал про нее. Давно?
– Я только на Марсе об этом узнал.
– На Марсе... – Эдуард трезвел на глазах. – Ну что там, на Марсе?
– Ты знаешь, я сперва думал, что хорошо... Замечательно там. Мне и сейчас так кажется. А все-таки...
– Что все-таки? – настойчиво переспросил Эдуард.
– Людей жалко все-таки. Здесь, на Земле.
Эдуард пошарил по карманам и спросил отходчиво:
– У тебя сигарет нету?
– Ира покуривает. Только у нее дамские.
– Давай, что есть...
Викула принес пачку.
– Гадость, – вынес вердикт сигаретам Эдуард, – с ментолом. Ладно, пойдет. А водка есть?
– Водки не дам, – отрезал Викула. – Герой.
– Я ее обидел. Впервые дочь обидел. Не знаю, где ночью шлялся. На скамейке заснул, что ли? Черт, не помню. – Он вдруг полез в карман брюк и выгреб пачку магнитных карточек для метро. – Кажется, я там подрался. Надо московские новости посмотреть. Я ведь убить мог...
Викула вдруг почувствовал словно бы легкую усталость и прикрыл глаза. И ему все увиделось: окошко кассы разбитое – должен же был Эдик каким-то образом взять карточки; милицейский патруль – вырубил их мгновенно; компания скинхэдов на платформе – летели выбитые зубы, хрустели челюсти, брызгами летела кровь. Но убитых не было. Контроль есть контроль.
– Нет, Эдик, все живы, – успокоил Викула.
– Почем знаешь?
– Да после Марса... Организм ни сна, ни пищи не требует. А чем срать прикажешь? А если не есть, не срать – заподозрят. В темноте вижу как днем. И, кажется, ясновидение подцепил. Ты звонишь – а я уже знаю, что это ты. Если сейчас, с утра пораньше, позвонит Сеня и начнет допытываться про «Бодриус» – значит, точно подцепил.
– Кого я уделал?
– Двух патрульных милиционеров у кассы метро и...
– А! Точно. В серых бушлатах... Их я просто положил.
– И штук восемь скинхэдов на перроне.
– Ну, этих уродов не жалко...
– Да, кости трещали.
– Слушай, Викула. Значит, выходит, что ты не совсем человек?
– Ну... – Викула замялся.
– Ну, раз срать не можешь – значит, не человек?
– Ну, значит, не человек, – согласился Викула.
– Ну и как оно?
Викула подумал и ответил:
– Приходится делать над собой усилия. Засыпаю по команде самому себе, как робот.
– А с женой как?
– Еще не пробовал. Не хочется что-то. Может, что и вообще не хочется.
– Вот оно что... – Эдуард тоже подумал немного и спросил: – А как же этому сукиному сыну удалось мне внука заделать? По команде, что ли?
– Это случай особый. Здесь любовь. Вообще, у марсианцев такого не бывает. А вот у перса было, он мне рассказал. Через двести лет, как стал марсианцем, прибыл он на Землю, по делам. На самом деле его совесть замучила, что сбежал на Марс. Понял, что Заратустра послал ему испытание, а он его не выдержал. Он-то стал настоящим марсианцем, но благоговение перед Заратустрой в нем осталось. Искупить хотел, что ли? Может, на этой почве и влюбился. Дочь жреца ему глянулась, в Египте дело было. В общем, искупил. Дело закончилось плохо. Пришлось ему их – жену и ребенка – на Марс забрать. Из-за таких, как ты. Ксенофобов. А на Марсе обычным людям долго нельзя, они там с ума сходят. Марс сам отбирает, кто ему подходит.
Эдуард, слушавший с осоловелым видом, вдруг встрепенулся:
– Значит, Рите на Марс нельзя. А она знает?
– Кажется, да.
– Вот оно что. А ее Роман?
– Может быть любовь к твоей дочери – единственное настоящее, человеческое, что в нем осталось.
– А ребенок?
– Спроси что-нибудь полегче... Стоп, у перса это был обычный человек. Из астрала.
– Чего?
– Неважно. Человек он и есть человек.
– Не оборотень?
– Откуда мне знать. Подрастет – увидишь.
Эдуард хотел сказать что-то энергичное, но тут тихо заверещал кухонный телефон. Эдисоновское чудовище Викула на ночь отключал.
– Это Сени.
Викула взял трубку. Точно, звонил Сеня. Интересовали его исключительно истоки Викулиного успеха в «Бодриусе», все в точности, как увиделось ночью Викуле. Эдуард прислушивался к разговору, пытаясь уловить Сенины реплики. Викула специально держал трубку не у самого уха, слегка повернув ее к Эдику.
– Изволь убедиться – ясновидящий, – сообщил Эдуарду Викула.
– Перестрелять бы вас, пока не поздно...
– Бесполезно. Вещественное воздействие для нас не опасно. Я восстановлюсь на Марсе, но уже без астрала. И на Землю смогу только лет через сто.
– Дай водки, Викула.
– А ты шалить не будешь?
– Я уже в норме.
– Ну что ж, придется мне пить с тобой водку, по команде. Не пить же тебе в одиночку, алкоголиком.
Викула принес водку. Они еще долго сидели, Викула рассказывал про Марс, марсианцев, марсианок, в смысле, марсианцев женского пода. О птицах-каплях и домах-цветах, о маленьких забавных зверушках, ни одна из которых не похожа на других. Втолковывал, что марсианцы совершенно не могут угрожать Земле, потому что им нечем угрожать, они начисто лишены всех темных человеческих качеств. Эдуард кивал и делал вид, что соглашается.
А потом Викула некстати вспомнил о самих марсианах. И рассказал, что сто пятьдесят миллионов лет назад Марс был доминионом Солнечной системы. И что восемьдесят миллионов лет назад они стали вымирать. И что именно они, будто предвидя расцвет разумной жизни на Земле, создали для будущих марсианцев их город.
Эдуард наконец устал от этих разговоров, сухо попрощался и ушел. Напоследок буркнул: «Позвоню».
Добравшись до дому, он завалился спать. Проспался лишь к вечеру, когда уже наступили ранние мартовские сумерки. Дома никого не было. К зеркалу в ванной была приклеена скотчем записка жены: «Мы с Ритой в театре. Сомик собирался на дискотеку». И внизу почерком сына: «Уже собрался».
На душе было сумрачно. Он прямо как был – в трусах и майке – вышел подышать свежим воздухом на лоджию, посмотреть на сумеречный мир, на вечерние огни, покурить.
Москва наполнялась огоньками, дул весенний ветер. Эдуард, высунувшись из окна лоджии, задумчиво курил, стряхивал пепел с высоты пятого этажа; ветер подхватывал и уносил прочь искорки. Небо быстро темнело, становясь неинтересным, засвеченным, беззвездным. Ветер вдруг затих – искорки полетели вниз по правильной траектории. Потом на какой-то миг ударил тугой волной, так что вырвал из пальцев сигарету, и звякнули стекла в окнах. Эдуард чертыхнулся и пошел в комнату за новой сигаретой. Взял, закурил и вернулся на лоджию. Ветер снова вел себя спокойно.
Над зданием Университета, над Воробьевыми горами, над юго-западом столицы полыхали холодным синим огнем шесть гигантских столпов. Они висели, не касаясь земли, уходя глубоко в небо. И казались не полосами на небе, а имели объем. Внутри столпов можно было различить рубиновое пульсирующее сияние. Зрелище было дикое, оно начисто разрушило мир ночи. Огромная, сияющая огнями Москва сжалась до размеров пятикопеечной монеты.
Несколько минут Эдуард созерцал, не в силах оторваться. Не потому, что заинтересовало явление или заворожила его красота. Он испытывал неведомое ранее ощущение: как будто тебя подвесили за невидимые и неосязаемые нити в кромешной пустоте, окружили гирляндами бесконечно далеких огней, а между тобой и этими огнями – обреченность и тоска.
Эдуард пришел в себя, когда почувствовал, что не хватает дыхания – наверное, на какое-то время совсем перестал дышать, – и судорожно втянул воздух. Сияющая космическая колоннада по-прежнему нависала над Москвой, и она ничего не освещала, словно была врезана в куб ночи.
Он пошел в комнату, включил телевизор и, заодно, радио.
В шестичасовых новостях ведущий деревянным голосом поведал об уникальном оптическом явлении, наблюдаемом, судя по всему, над всей территорией России. Потом сообщил – только что поступили новые сведения. Явление наблюдается по всему земному шару. Принялся ссылаться на экстренные выпуски мировых телерадиокомпаний. Даже над Антарктидой висели загадочные атмосферные огни. Потом диктор коротко добавил, что наука на данный момент молчит, никаких комментариев от ученых пока не поступало. «Вот, – взял ведущий поданую ему бумажку, – «Интерфакс» сообщает, что в Академии наук отказываются от комментариев до разъяснения ситуации. Как сказал академик В.: "Я не буду гадать на кофейной гуще, пока что понятно одно – это не результат человеческой деятельности"».
Эдуард зло выключил телевизор, непечатно обругал академика В. Некоторое время он еще слушал радио, ловил разные «голоса», на них царил такой же кислый ажиотаж, как и на московском телеканале, такая же пустопорожняя болтовня. И только на радио «Голос Истины», принадлежащему секте сайентологов доктора Хаббарда безапелляционно объявили о начале перехода человечества в новое духовное состояние; само собой, перейти в него без крайне неприятных последствий могли только члены секты, приверженцы единственно верного учения – дианетики.
Пришлось выключить и радио. Эдуарда удивило, что явление не связывают со вторжением инопланетян, но потом он сообразил, что воспитанные поколениями фантастов люди представляют подобное вторжение как высадку десанта с катастрофическими разрушениями и немедленным ультиматумом пришельцев. Или, к примеру, инопланетные монстры развиваются из зародышей внутри человеческих тел, затем неэстетично выдираются оттуда и, опять же, начинают всех и вся губить.
Эдуард позвонил Викуле.
– Ваша работа? – не поздоровавшись, спросил он.
– Не знаю.
– Так узнай.
– Хорошо. Ты бы лучше у Романа спрашивал. Он твой зять и знает больше моего. Я человек маленький. Ладно, если что узнаю – перезвоню.
И совершенно не в своей манере, без предуведомления, повесил трубку.
– Так, – сказал Эдуард в пространство комнаты.
В половине десятого вернулись Татьяна и Рита. Небесные столпы их не слишком встревожили. Речь пошла о другом. Татьяна наигранно энергичным голосом принялась рассказывать, что в Ленком они ходили вместе с Романом, это он достал билеты. После театра он хотел прийти в гости, поговорить. Она, к слову, уже все приготовила – стоит в холодильнике. Но во время спектакля Роман вдруг почувствовал недомогание и вынужден был уехать домой. Извинился, что не сможет отвезти их, и ушел. Рита очень встревожена.
Рита выглядела печальной, попросила взглядом у отца, чтобы он ни о чем не спрашивал ее сейчас, и ушла к себе в комнату.
Эдуард вспомнил, как Викула рассказывал про новое совершенное тело, что ему не надо ни спать, ни... Как-то это не вязалось с недомоганием «зятя». С чего это он вдруг захандрил? Если часом раньше Эдуард не сомневался, что небесные столпы – дело рук марсианцев, то уже сейчас он на манер академика В. ничего точно утверждать не мог. В голове вертелись самые фантастические сюжеты, вплоть до «послания с того света».
Риты дома не было. Сын, Самсон Эдуардович, он же – Сомик, отрок шестнадцати лет, был погружен в созерцание звездного неба, изучая его в онлайновом режиме глазами американского телескопа «Хаббл». Эдуард заглянул к нему в комнату, поинтересовался:
– А русских спутников, что, нет?
Отпрыск, не отрываясь от дисплея, ответил дежурной фразой:
– У вас, папа, все засекречено, даже звезды.
– Ладно, занимайся, – санкционировал Эдуард.
На кухне комбайн крошил овощи для салата, видеомагнитофон показывал фильм про природу. Жена Татьяна, прижав трубку плечом, разговаривала по телефону с подругой и помешивала на сковороде луковую зажарку.
Эдуард поставил видеомагнитофон на паузу и сказал:
– Таня, кончай трепаться. Надо бы поговорить.
Таня знала эту интонацию мужа. Она быстро попрощалась с подругой, сказала, что перезвонит.
– Ну так слушаю.
– Где Рита?
– В читалке.
– Она тебе ничего такого не говорила?
– Какого такого?
– Ну, я не знаю. Замуж не собирается?
– Ага, папаша вспомнил о своей дочурке. Ей уже давно не десять лет.
– Ты что-то знаешь. Может, знаешь, кто ее избранник?
– Представь себе, знаю. Приходил.
– А я где был?
– Как всегда – в своей очередной командировке.
– И кто он?
– Звать Роман...
– Однокурсник какой-нибудь?
– Приятный молодой человек. Но не однокурсник. Если бы ты чаще общался с дочерью, знал бы, что она ходит в литературное общество...
– «Цитадель»?
– Да, кажется, так и называется. Если знаешь, зачтем спрашивать, что за допросы?
– Спрашиваю, потому что надо. Роман этот у них за руководителя?
– Да. Не понимаю – ты зачем ко мне пристал?
– Ладно, занимайся.
Эдуард удалился из кухни, Татьяна набрала номер подруги.
– Да ничего особенного, Катя, голодный муж. Да. Вспомнил, что у него, оказывается, есть взрослая дочь. И я говорю...
Эдуарду стало ясно, что имел в виду Викула, упоминая Риту. Голова сделалась совершенно пустой. Он закурил. Татьяна тут же отвлеклась от разговора и крикнула:
– Сколько раз говорила – не дыми в квартире. На лоджию!
Он не услышал жены. Взял из бара водку, налил фужер и выпил. Налил еще. Потом еще. Остатки допил из горлышка.
Через полчаса Татьяна позвала к ужину. Он обнаружил, что сидит в кресле, что пепельница полна наполовину выкуренных, а то и едва надкуренных сигарет. Подлокотники и ковер усеяны пеплом.
– Ну, отец, ты даешь. Что же с тобой будет, когда придет время стать дедом?
– Что? – взревел Эдуард. – Никогда!
– Тиран, – спокойно констатировала Татьяна, – мелкий домашний тиран очень высокого роста. Наполеон.
– Я его уничтожу, – пообещал Эдуард.
– Ну, знаешь... Так наша дочь в девках останется. Лучше уж сразу в монастырь.
– Ты же ничего не знаешь.
– Ну, наконец-то, дожились. Я, оказывается, ничего не знаю. Бросай дурить, пошли ужинать.
Он побрел следом за ней, практически не соображая, чего от него хотят. Вяло ковырял азу, механически отправляя в рот кусочки баранины. Жена с жалостью наблюдала его потуги, затем не выдержала, спросила:
– Не понимаю, что тебя так расстроило?
Он молча глянул на нее и отставил тарелку. Сын с интересом наблюдал за родителями, но, приученный отцом к дисциплине, помалкивал. Эдуард положил на стол руки и уставился в стену.
– Эдик, это уже астенический синдром. Ты нас не пугай. В конце концов, нормально, что дети вырастают, выходят замуж, рожают детей.
– Она беременна? – бесцветным голосом спросил он.
Татьяна кивнула. А сын не удержался, брякнул:
– Во здорово!
– О-очень хорошо. Просто замечательно...
Он поднялся и снова направился в зал, к бару. Употребил еще одну бутылку водки. Захватил третью и ушел с нею в кабинет. Стал было распечатывать, но тут пришла Рита.
– Что здесь у вас происходит? – весело спросила она с порога.
Мать кивнула на дверь кабинета.
– Пьет водку.
– В честь чего? – удивилась Рита.
– В твою честь. Узнал про нашего Романа.
– А про маленького? Тоже знает?
– Я ему сказала. Думала, это его смягчит...
– Ничего, мама, уладим.
Рита вошла в кабинет. Отец смотрел на нее взглядом убитого волка. Не скажешь, что глаза выражали хоть что-нибудь; выражение лица было угрюмым и тоже неживым.
Она закрыла за собой дверь и остановилась. Она молчала, ждала. Но ничего не происходило. Отец стоял и раскачивался, держась за столешницу. Было в этом что-то жутковатое.
– Ну что ты, папа? – мягко спросила она.
– Смотрю, – наконец разлепил он губы.
– Что видишь, папа?
– Смотрю... Дочь ты мне или не дочь?.. – произнес он с какой-то дегенеративной интонацией.
– Я – дочь, – по-прежнему мягко ответила она.
Он снялся с места, тяжелой, медленной походкой приблизился, взял ее за плечи и спросил:
– Зачем ты сделала это?
– Больно, отпусти.
– Извини, – механически ответил он и опустил руки. Во взгляде что-то мелькнуло было, и глаза снова стали неживые.
– Я люблю его, понимаешь, папа? – совсем тихо сказала она.
– Повтори.
– Люблю.
Эдуард зарычал, помотал головой.
– Папа, но что поделаешь, если моя половинка – с Марса! Ведь не только люди созданы друг для друга!
Взгляд Эдуарда вмиг стал осмысленным.
– Ты все знаешь. А ребенок?
– Ты против ребенка?
– Что это будет?
– Какая разница? Это будет мой ребенок.
– Ты же моя дочь...
Он отвернулся. Она увидела, как блеснула слеза. Ей вдруг захотелось прижаться к нему, как в детстве, когда щека к щеке – и все вмиг становится спокойным и уютным. Но тогда он успокаивал ее, а сейчас простит ли ей жалость?..
* * *
Викула совсем не испугался пьяного Эдуарда. Того, прежнего Викулу, наверняка бы поверг в шок этот страшный взгляд, и стоял бы Викула пень пнем, не зная что предпринять. Нынешний же уверенно потянул Эдуарда за рукав.– Давай на кухню. Сейчас лечить буду. Ириша, – бросил он выскочившей в перепуге жене, – у нас нашатырь в ампулах есть? Не бойся, гостя я беру на себя.
Пока Ирина рылась в аптечке, Викула доставил Эдика на кухню, где усадил на табурет. Эдуарда здорово качнуло назад – пришлось пересадить на гостевой стул со спинкой.
– Об... оборотни! – сказал Эдуард.
Вошла Ира, положила на стол пачку нашатыря.
– Иди в, спальню, поспи. Мы тут поговорим, – сказал ей Викула.
Не мешкая, отломил носик ампулы, вытряхнул содержимое в стакан и, добавив водички, поднес к носу Эдуарда.
– Это надо выпить.
– Травишь... гад... – Эдуард взял стакан и залпом выпил. – А-а!
Он скривился от обжигающей свежести нашатыря. Потом сидел, бессмысленно водя взглядом по кухонному интерьеру. Затем с усилием потер щеки и сказал:
– Вроде ничего.
– Ну что, отпустило?
–Вроде бы. Эх, Викула, Викула... – сокрушенно, по-мужицки, покачал головой Эдуард. – Ссучился...
– Ага, отпускает. Теперь крепкого зеленого чая, чистой заварки. – Викула налил заварки. – Пей.
– Что же это получается, а? Викула? – Эдуард брезгливо глянул на чашку с чаем. – Что за бардак такой? Был у меня друг – стал марсианский оборотень, была дочь...
– Ну-ну-ну, Эдик...
– Ты знал про нее. Давно?
– Я только на Марсе об этом узнал.
– На Марсе... – Эдуард трезвел на глазах. – Ну что там, на Марсе?
– Ты знаешь, я сперва думал, что хорошо... Замечательно там. Мне и сейчас так кажется. А все-таки...
– Что все-таки? – настойчиво переспросил Эдуард.
– Людей жалко все-таки. Здесь, на Земле.
Эдуард пошарил по карманам и спросил отходчиво:
– У тебя сигарет нету?
– Ира покуривает. Только у нее дамские.
– Давай, что есть...
Викула принес пачку.
– Гадость, – вынес вердикт сигаретам Эдуард, – с ментолом. Ладно, пойдет. А водка есть?
– Водки не дам, – отрезал Викула. – Герой.
– Я ее обидел. Впервые дочь обидел. Не знаю, где ночью шлялся. На скамейке заснул, что ли? Черт, не помню. – Он вдруг полез в карман брюк и выгреб пачку магнитных карточек для метро. – Кажется, я там подрался. Надо московские новости посмотреть. Я ведь убить мог...
Викула вдруг почувствовал словно бы легкую усталость и прикрыл глаза. И ему все увиделось: окошко кассы разбитое – должен же был Эдик каким-то образом взять карточки; милицейский патруль – вырубил их мгновенно; компания скинхэдов на платформе – летели выбитые зубы, хрустели челюсти, брызгами летела кровь. Но убитых не было. Контроль есть контроль.
– Нет, Эдик, все живы, – успокоил Викула.
– Почем знаешь?
– Да после Марса... Организм ни сна, ни пищи не требует. А чем срать прикажешь? А если не есть, не срать – заподозрят. В темноте вижу как днем. И, кажется, ясновидение подцепил. Ты звонишь – а я уже знаю, что это ты. Если сейчас, с утра пораньше, позвонит Сеня и начнет допытываться про «Бодриус» – значит, точно подцепил.
– Кого я уделал?
– Двух патрульных милиционеров у кассы метро и...
– А! Точно. В серых бушлатах... Их я просто положил.
– И штук восемь скинхэдов на перроне.
– Ну, этих уродов не жалко...
– Да, кости трещали.
– Слушай, Викула. Значит, выходит, что ты не совсем человек?
– Ну... – Викула замялся.
– Ну, раз срать не можешь – значит, не человек?
– Ну, значит, не человек, – согласился Викула.
– Ну и как оно?
Викула подумал и ответил:
– Приходится делать над собой усилия. Засыпаю по команде самому себе, как робот.
– А с женой как?
– Еще не пробовал. Не хочется что-то. Может, что и вообще не хочется.
– Вот оно что... – Эдуард тоже подумал немного и спросил: – А как же этому сукиному сыну удалось мне внука заделать? По команде, что ли?
– Это случай особый. Здесь любовь. Вообще, у марсианцев такого не бывает. А вот у перса было, он мне рассказал. Через двести лет, как стал марсианцем, прибыл он на Землю, по делам. На самом деле его совесть замучила, что сбежал на Марс. Понял, что Заратустра послал ему испытание, а он его не выдержал. Он-то стал настоящим марсианцем, но благоговение перед Заратустрой в нем осталось. Искупить хотел, что ли? Может, на этой почве и влюбился. Дочь жреца ему глянулась, в Египте дело было. В общем, искупил. Дело закончилось плохо. Пришлось ему их – жену и ребенка – на Марс забрать. Из-за таких, как ты. Ксенофобов. А на Марсе обычным людям долго нельзя, они там с ума сходят. Марс сам отбирает, кто ему подходит.
Эдуард, слушавший с осоловелым видом, вдруг встрепенулся:
– Значит, Рите на Марс нельзя. А она знает?
– Кажется, да.
– Вот оно что. А ее Роман?
– Может быть любовь к твоей дочери – единственное настоящее, человеческое, что в нем осталось.
– А ребенок?
– Спроси что-нибудь полегче... Стоп, у перса это был обычный человек. Из астрала.
– Чего?
– Неважно. Человек он и есть человек.
– Не оборотень?
– Откуда мне знать. Подрастет – увидишь.
Эдуард хотел сказать что-то энергичное, но тут тихо заверещал кухонный телефон. Эдисоновское чудовище Викула на ночь отключал.
– Это Сени.
Викула взял трубку. Точно, звонил Сеня. Интересовали его исключительно истоки Викулиного успеха в «Бодриусе», все в точности, как увиделось ночью Викуле. Эдуард прислушивался к разговору, пытаясь уловить Сенины реплики. Викула специально держал трубку не у самого уха, слегка повернув ее к Эдику.
– Изволь убедиться – ясновидящий, – сообщил Эдуарду Викула.
– Перестрелять бы вас, пока не поздно...
– Бесполезно. Вещественное воздействие для нас не опасно. Я восстановлюсь на Марсе, но уже без астрала. И на Землю смогу только лет через сто.
– Дай водки, Викула.
– А ты шалить не будешь?
– Я уже в норме.
– Ну что ж, придется мне пить с тобой водку, по команде. Не пить же тебе в одиночку, алкоголиком.
Викула принес водку. Они еще долго сидели, Викула рассказывал про Марс, марсианцев, марсианок, в смысле, марсианцев женского пода. О птицах-каплях и домах-цветах, о маленьких забавных зверушках, ни одна из которых не похожа на других. Втолковывал, что марсианцы совершенно не могут угрожать Земле, потому что им нечем угрожать, они начисто лишены всех темных человеческих качеств. Эдуард кивал и делал вид, что соглашается.
А потом Викула некстати вспомнил о самих марсианах. И рассказал, что сто пятьдесят миллионов лет назад Марс был доминионом Солнечной системы. И что восемьдесят миллионов лет назад они стали вымирать. И что именно они, будто предвидя расцвет разумной жизни на Земле, создали для будущих марсианцев их город.
Эдуард наконец устал от этих разговоров, сухо попрощался и ушел. Напоследок буркнул: «Позвоню».
Добравшись до дому, он завалился спать. Проспался лишь к вечеру, когда уже наступили ранние мартовские сумерки. Дома никого не было. К зеркалу в ванной была приклеена скотчем записка жены: «Мы с Ритой в театре. Сомик собирался на дискотеку». И внизу почерком сына: «Уже собрался».
На душе было сумрачно. Он прямо как был – в трусах и майке – вышел подышать свежим воздухом на лоджию, посмотреть на сумеречный мир, на вечерние огни, покурить.
Москва наполнялась огоньками, дул весенний ветер. Эдуард, высунувшись из окна лоджии, задумчиво курил, стряхивал пепел с высоты пятого этажа; ветер подхватывал и уносил прочь искорки. Небо быстро темнело, становясь неинтересным, засвеченным, беззвездным. Ветер вдруг затих – искорки полетели вниз по правильной траектории. Потом на какой-то миг ударил тугой волной, так что вырвал из пальцев сигарету, и звякнули стекла в окнах. Эдуард чертыхнулся и пошел в комнату за новой сигаретой. Взял, закурил и вернулся на лоджию. Ветер снова вел себя спокойно.
Над зданием Университета, над Воробьевыми горами, над юго-западом столицы полыхали холодным синим огнем шесть гигантских столпов. Они висели, не касаясь земли, уходя глубоко в небо. И казались не полосами на небе, а имели объем. Внутри столпов можно было различить рубиновое пульсирующее сияние. Зрелище было дикое, оно начисто разрушило мир ночи. Огромная, сияющая огнями Москва сжалась до размеров пятикопеечной монеты.
Несколько минут Эдуард созерцал, не в силах оторваться. Не потому, что заинтересовало явление или заворожила его красота. Он испытывал неведомое ранее ощущение: как будто тебя подвесили за невидимые и неосязаемые нити в кромешной пустоте, окружили гирляндами бесконечно далеких огней, а между тобой и этими огнями – обреченность и тоска.
Эдуард пришел в себя, когда почувствовал, что не хватает дыхания – наверное, на какое-то время совсем перестал дышать, – и судорожно втянул воздух. Сияющая космическая колоннада по-прежнему нависала над Москвой, и она ничего не освещала, словно была врезана в куб ночи.
Он пошел в комнату, включил телевизор и, заодно, радио.
В шестичасовых новостях ведущий деревянным голосом поведал об уникальном оптическом явлении, наблюдаемом, судя по всему, над всей территорией России. Потом сообщил – только что поступили новые сведения. Явление наблюдается по всему земному шару. Принялся ссылаться на экстренные выпуски мировых телерадиокомпаний. Даже над Антарктидой висели загадочные атмосферные огни. Потом диктор коротко добавил, что наука на данный момент молчит, никаких комментариев от ученых пока не поступало. «Вот, – взял ведущий поданую ему бумажку, – «Интерфакс» сообщает, что в Академии наук отказываются от комментариев до разъяснения ситуации. Как сказал академик В.: "Я не буду гадать на кофейной гуще, пока что понятно одно – это не результат человеческой деятельности"».
Эдуард зло выключил телевизор, непечатно обругал академика В. Некоторое время он еще слушал радио, ловил разные «голоса», на них царил такой же кислый ажиотаж, как и на московском телеканале, такая же пустопорожняя болтовня. И только на радио «Голос Истины», принадлежащему секте сайентологов доктора Хаббарда безапелляционно объявили о начале перехода человечества в новое духовное состояние; само собой, перейти в него без крайне неприятных последствий могли только члены секты, приверженцы единственно верного учения – дианетики.
Пришлось выключить и радио. Эдуарда удивило, что явление не связывают со вторжением инопланетян, но потом он сообразил, что воспитанные поколениями фантастов люди представляют подобное вторжение как высадку десанта с катастрофическими разрушениями и немедленным ультиматумом пришельцев. Или, к примеру, инопланетные монстры развиваются из зародышей внутри человеческих тел, затем неэстетично выдираются оттуда и, опять же, начинают всех и вся губить.
Эдуард позвонил Викуле.
– Ваша работа? – не поздоровавшись, спросил он.
– Не знаю.
– Так узнай.
– Хорошо. Ты бы лучше у Романа спрашивал. Он твой зять и знает больше моего. Я человек маленький. Ладно, если что узнаю – перезвоню.
И совершенно не в своей манере, без предуведомления, повесил трубку.
– Так, – сказал Эдуард в пространство комнаты.
В половине десятого вернулись Татьяна и Рита. Небесные столпы их не слишком встревожили. Речь пошла о другом. Татьяна наигранно энергичным голосом принялась рассказывать, что в Ленком они ходили вместе с Романом, это он достал билеты. После театра он хотел прийти в гости, поговорить. Она, к слову, уже все приготовила – стоит в холодильнике. Но во время спектакля Роман вдруг почувствовал недомогание и вынужден был уехать домой. Извинился, что не сможет отвезти их, и ушел. Рита очень встревожена.
Рита выглядела печальной, попросила взглядом у отца, чтобы он ни о чем не спрашивал ее сейчас, и ушла к себе в комнату.
Эдуард вспомнил, как Викула рассказывал про новое совершенное тело, что ему не надо ни спать, ни... Как-то это не вязалось с недомоганием «зятя». С чего это он вдруг захандрил? Если часом раньше Эдуард не сомневался, что небесные столпы – дело рук марсианцев, то уже сейчас он на манер академика В. ничего точно утверждать не мог. В голове вертелись самые фантастические сюжеты, вплоть до «послания с того света».