Веснина Елена. Уроки жизни

   Маша опустила трубку и задумалась.
   — Бабушка, Алеша в рейс уходит! — сообщила она Зинаиде.
   — Очень хорошо, значит, выздоровел парень, — спокойно отреагировала Зинаида.
   Маша вдруг вышла из оцепенения:
   — Я должна бежать!
   — Куда тебе бежать, зачем? Подожди! — остановила ее Зинаида.
   — Но мы с ним не попрощались! Я должна проводить его!
   — Проводить — это можно. Это хорошо, — согласилась Зинаида.
   Но последних слов Маша уже не слышала, потому что летела к Алеше.

* * *

   Алеша и Женька уже в морской форме стояли на причале. У провожающей их Ксюхи глаза были на мокром месте.
   — Успокойся, Ксюша, время пролетит незаметно, — утешал ее Женя.
   — Ага, это для тебя незаметно! — захныкала Ксюха. — Для меня оно будет длиться бесконечно долго… Еще уволили так не вовремя!
   — Потерпи, моя хорошая. Зато я заработаю денег, возьмем кредит, купим себе квартиру… — размечтался Женя.
   — Ты мечтатель, Женька! — упрекнула его жена.
   — Я не мечтатель, я реалист-моряк! — улыбнулся Женя.
   Алеша невольно поглядывал по сторонам, словно ждал кого-то.
   — Послушай, Лешка, тебе ведь совсем необязательно идти в рейс! Может, останешься? — спросила Ксюха.
   — Нет, решено, и не надо об этом, — резко ответил Алеша.
   — Ты, конечно, не прав, но я больше вмешиваться в чужие дела не буду, — пообещала Ксюха.
   — Вот это правильно, — похвалил ее Женя. — Взрослеешь на глазах.
   Корабль уже был готов к отплытию. Алеша и Женя перешли на палубу, а провожающие остались на причале. И вдруг Алеша увидел, что по берегу, спотыкаясь, бежит Маша. Он не мог оторвать от нее взгляда.
   Буряк не был бы следователем, если бы не пришел к Кате Буравиной для выяснения обстоятельств, о которых она говорила по радио. Катя не ожидала его увидеть у себя.
   — Здравствуйте, Григорий Тимофеевич. Какими судьбами? — спросила она.
   — Здравствуй, Катенька. По твою душу пришел.
   — И по какому вопросу, интересно? Присаживайтесь, — предложила Катя.
   — Странно, что ты спрашиваешь об этом, — сказал следователь, усаживаясь в кресло. — Я пришел уточнить кое-какие детали истории, которая прозвучала в прямом эфире радиостанции «Черноморская волна».
   — А что… Алеша уже написал заявление? — удивилась Катя.
   — Пока нет, пока нет… — покачал головой следователь. — Насколько я знаю, от Алексея Самойлова заявления не поступало. Поэтому и мой приход к вам сейчас как бы… полуофициальный.
   — Это как? — не поняла Катя.
   — Я пришел, потому что считаю своим долгом выяснить, что там вышло у вас с Алешей, чтобы потом, когда делу будет дан официальный ход, не было поздно.
   — В каком смысле? Я не поняла. Что может быть поздно? И вообще — почему вы пришли ко мне, как вы выражаетесь, полуофициально, если вполне официально вызвали по этому вопросу в милицию Костю?
   Тут пришло время удивляться следователю.
   — Что? Я не понял. Я Костю к себе не вызывал.
   — Ну как же? Я своими глазами видела — официальная повестка. Если хотите разбираться — разбирайтесь честно. А то какие-то игры получаются — Костю в милицию вызвали официально, ко мне пришли разведать обстановку… Хотите подловить нас на противоречиях?
   — Да не вызывал я твоего Костю к себе, Катя! — снова сказал Буряк.
   — Как… не вызывали, Григорий Тимофеевич? А почему он тогда… он давно ушел… — Катя заволновалась.
   — Катя, пойми, как бы я мог одновременно разговаривать с тобой и с Константином, даже разделив разговор на официальный и нет? Да и какой мне смысл обманывать тебя?
   — Я не знаю… Значит, его вызвали в милицию по другому поводу… И не вы, а другой следователь… — предположила Катя.
   — Я непременно выясню, кто и зачем вызывал сегодня Константина Самойлова в милицию. Но сейчас я хочу поговорить о том, как ты подсыпала Алеше снотворное.
   Катя не хотела откровенничать.
   — Снотворное? Какое снотворное? Никакого снотворного я не подсыпала! — заявила она.
   — Но я своими ушами слышал радиоэфир, Катерина! — строго сказал Буряк.
   — Мало ли что говорят в радиоэфире для красного словца, Григорий Тимофеевич, — включилась в разговор появившаяся в дверях Таисия.
   Следователь подскочил с кресла:
   — Здравствуйте, Таисия Андреевна!
   — День добрый, Григорий Тимофеевич. Интересно знать, почему вы разговариваете с моей дочерью в таком тоне?
   — В каком таком? Обыкновенный тон!
   — А по-моему, очень суровый. Она у меня девочка очень впечатлительная, может разволноваться! — Таисия была готова защищать дочь всеми правдами и неправдами. Следователь понял, что разговора с Катей не получится. Таисия недвусмысленно намекнула ему, что пора уходить.
   — Приятно было повидаться, Григорий Тимофеевич, — сказала она.
   — Вы напрасно, Таисия Андреевна, не дали мне пообщаться с вашей дочерью. В ваших интересах…
   Но Таисия его перебила:
   — Нет. Вы не защитник наших интересов, Григорий Тимофеевич. Поэтому пока у вас не будет официального повода прийти в наш дом, даже и не появляйтесь.
   — Таисия Андреевна! Поймите. Дети заигрались во взрослые, опасные игры. Их нужно остановить, поймите.
   — И замечаний по поводу воспитания мне от вас, Григорий Тимофеевич, не нужно, — сухо заметила Таисия.
   — Ну что ж… Честь имею, как говорится, — вздохнул следователь.
   Когда он ушел, Таисия без сил опустилась на диван. Она никогда так не волновалась.

* * *

   Сообщив Маше, что Алеша уходит в рейс, Полина сразу же направилась в офис к Буравину. Уже с порога она сказала:
   — Как ты мог, Виктор?
   — В чем дело? В чем я опять виноват? — поднялся ей навстречу Буравин.
   — И ты еще спрашиваешь? — кипятилась Полина. — Как ты мог отпустить Алешу в рейс?
   — Точно так, как отпустил бы любого другого моряка. Он добровольно согласился отправиться на «Верещагино» с Женькой. Рейс коммерческий. Подзаработает.
   — Как ты сказал? Подзаработает? Любой моряк? — повторила Полина. — Но он не любой!
   — Я имел в виду — любой моряк из моей команды.
   — С каких пор Алешка в твоей команде, объясни мне!
   Насчет команды — он сам решил, — стал объяснять Буравин. — Поверь, я его не уговаривал, наоборот — спросил, как отнесется отец к тому, что он будет работать на «Верещагино».
   — Как отнесется отец! — передразнила его Полина. — А ты не подумал, как отнесется к этому мать?! Обо мне ты подумал?
   — Конечно. Я сказал — иди с матерью попрощайся…
   — Мне кажется, ты надо мной издеваешься, Витя!
   — Нет, Поленька, нет. Но Алеша — человек взрослый. Он сам так решил! Это был его осознанный выбор!
   — А, я понимаю! Ты претворяешь в жизнь новую философию — жить на дистанции от детей!
   Буравин видел все иначе:
   — Не вмешиваться грубо в их личную жизнь.
   — Но Лешка болен! — напомнила Полина. — Ему нельзя было идти в рейс! Ты что, забыл, что у него недавно был сердечный приступ!
   Буравин помрачнел:
   — Помню. А также помню, кто этот приступ спровоцировал — моя дочь. Но на корабле не будет моей дочери, поэтому повторения такого приступа у Алешки не будет. Будь уверена.
   — Ты что, врач? — возмутилась Полина. — Это только врач может сказать, в порядке у Алешки с сердцем или нет. И вообще, он недавно с кровати поднялся. Витя, ты его не остановил, я не смогла… Какой ужас!
   — Но он сказал мне, что абсолютно здоров… — растерялся Буравин.
   — Он сказал… А ты поверил на слово… Тебе не кажется, что ты рассуждаешь инфантильно и безответственно?
   — Но что ты от меня хочешь сейчас? — Буравин, как всегда, мыслил конкретно.
   — Немедленно верни корабль! — почти приказала Полина.
   — Хорошо, хорошо… — поспешно согласился Буравин, — я сделаю так, раз ты требуешь. Но… Полина, послушай. Он ведь сам решил, понимаешь? Сам!
   — Он решил это по глупости. Необдуманно.
   — Я пытался его отговорить. Честно.
   — Бывают случаи, Витя, когда нужны не уговоры, а твердое слово, — пояснила Полина. — Тем более, все зависело от тебя. Ты ведь пошел на некоторые нарушения, верно?
   — Что ты имеешь в виду? — не понял Буравин.
   — Включил его в состав команды перед самым отходом судна.
   — Вообще-то… да.
   — Вот видишь! А мог бы сказать, что отправка невозможна…
   — Но я не мог ему отказать! Он же твой сын! — воскликнул Буравин.
   — Именно потому, что он мой сын, ты и должен был ему отказать. А ты, ты…
   Буравин уже все понял:
   — Успокойся, пожалуйста. Я сейчас верну «Верещагине». Да успокойся ты. Выпей воды.
   Полина была на грани истерики:
   — Никакой воды мне не нужно! Мне нужно, чтобы ты исправил свою ошибку, Виктор!
   Она отвернулась от Буравина и вышла из его кабинета. Буравин посмотрел ей вслед и сказал:
   — Невозможно всю жизнь только и делать, что исправлять какие-то ошибки!
   Он с досадой хлопнул пачкой бумаг об стол. Бумаги разлетелись во все стороны.

* * *

   Невероятно довольный Марукин вернулся в отделение милиции. Увидев его, Костя поднялся и пошел за ним следом в кабинет. Марукин указал Косте на стул. Костя покорно присел — от томительного ожидания он немного отупел, у него пропало чувство протеста.
   Марукин молча открыл сейф и положил туда тяжелый черный пакет. Костя обратил на это внимание.
   Марукин закрыл сейф и сел за свой стол.
   — Ну, рассказывай! — сказал он Косте.
   — Дело в том, — сказал Костя, — что аптека, из которой, как предполагается, пропали лекарства, используемые не по прямому назначению, мне уже не принадлежит. По документам…
   Марукин его остановил:
   — Ладно, ладно. Про аптеку мне не интересно слушать. Захочешь покаяться — сходи в церковь.
   — Тогда я не понял… А зачем вы меня вызывали? — растерялся Костя.
   Марукин написал на листочке несколько слов и передал его Косте.
   — Вот, аквалангист, отдашь это своему другу Михаилу Родю… И предупреди его, чтоб без шуток.
   — Но… — замялся Костя.
   — Никаких «но»… — предупредил Марукин. — Можешь не придумывать на ходу, что, мол, знать не знаешь Родя…
   — А вы? Вы-то почему… Я не понял.
   — А много понимать от тебя и не требуется, парень. Просто передай письмо, и все, — сказал Марукин.
   — Значит, вы не просто следователь… — задумчиво протянул Костя.
   — И домыслы можешь оставить при себе. Развивать их нисколечко не рекомендую! — посоветовал Марукин. — Я должен с ним встретиться! А на словах добавь, чтобы не вздумал шутить со мной…
   Костя молча вышел из кабинета. Он отошел на несколько шагов от милиции и, не сдержав любопытства, прочитал записку: «В полночь жду тебя, Миша, возле маяка. Думаю, не перепутаешь ни место, ни время. Пора делиться, уважаемый Михаил Макарыч».
   Маша подбежала к причалу, когда «Верещагине» уже отошел от берега. Она с трудом перевела дыхание и огляделась. Увидев небольшой катер, она кинулась к нему. На палубе стояло несколько матросов, и она обратилась к ним:
   — Миленькие мои, пожалуйста, помогите!
   — Как не помочь такой красивой девушке? — заулыбался один из матросов.
   — Отвезите меня! Срочно! Туда! — Маша показала рукой на удаляющийся корабль.
   — Зачем? Жених там, наверное? — догадались на катере.
   — Да, жених, жених! — закричала Маша.
   — Да зачем он тебе? Ушел и ушел! Посмотри на нас, чем мы хуже?
   Маша обиделась:
   — Да не до шуток мне!
   — Давай лучше к нам на борт, — продолжал шутить матрос. — Мы от тебя никуда не уйдем. Не бросим!
   — Эх, вы! — махнула рукой Маша.
   — Сестричка, не обижайся, — посерьезнел матрос. — Мы бы рады тебе помочь, но это невозможно.
   Маша чуть не плача смотрела вслед удаляющемуся кораблю, на палубе которого стояли Алеша и Женя.
   — Видишь? — спросил Женя, указывая на Машу.
   — Уже увидел, — кивнул Алеша.
   — Да ты смотри, смотри! Эх, Лешка, надо тебе возвращаться, пока не поздно!
   — Поздно, Женька. Я все решил, — ответил Алеша. Но тут они оба разом вскрикнули, потому что увидели, как Маша прыгнула с причала в воду.
   — Маша, Машенька! — закричал Алеша.
   — Ой, сумасшедшая! — воскликнул Женя.
   Алеша быстро вылез на борт и с криком «Маша, подожди, я сейчас!» прыгнул в воду. Он вынырнул, огляделся и поплыл навстречу Маше. Расстояние между ними постепенно сокращалось. Наконец они подплыли друг к другу и обнялись. Люди, наблюдавшие за ними с причала, зааплодировали. Маша и Алеша подплыли к берегу — и им помогли вылезти из воды. Они стояли рядом абсолютно мокрые и абсолютно счастливые.
   — Господи, Лешка, я так испугалась, так испугалась… — твердила Маша.
   — Чего испугалась, глупенькая? — спросил Алеша.
   — Когда узнала, что ты уходишь в рейс… Мне показалось, что если ты уйдешь, я больше тебя не увижу. Никогда.
   — А я думал, что совсем тебе не нужен, — признался Алеша.
   — Ну с чего ты это взял, дурачок?
   — Да, мы с тобой два сапога пара, точно! Глупенькая и дурачок, — рассмеялся Алеша.
   — И любители водных процедур… — Маша зябко поежилась. — Холодно!
   Алеша крепко обнял Машу.
   — Все, милая, все. Сейчас отогреемся и… больше никогда не расстанемся. Даже если поругаемся, будем вместе. Ясно?
   — Да, ясно.
   — А если ясно, то ты согласна? — у Алеши получились почти стихи.
   — Дурачок, пловец и рифмоплет, — улыбнулась Маша.
   Они были вместе, и они были счастливы.

* * *

   Когда Буряк ушел, Катя подошла к сидящей на диване Таисии и спросила:
   — Может быть, не стоило так резко вести себя с Григорием Тимофеевичем, мама?
   — Я просто-напросто защищаю интересы своего ребенка, — сказала Таисия. — И тебе советую подумать о своем ребенке, дочка.
   — В каком смысле? — не поняла Катя.
   — Посмотри на себя в зеркало — ты такая бледная. Не гуляешь, воздухом свежим не дышишь. Это же вредно сказывается на малыше.
   — Я не хочу, мама, гулять. Слабость какая-то… — призналась Катя.
   — Знаешь что, дочка. Тебе нужно сходить в женскую консультацию и, сдать все необходимые анализы. А после этого будем решать, какие витамины пить, какой режим дня соблюдать. Понятно?
   — Понятно, — кивнула Катя, — но сначала я хочу до Кости дозвониться. Странно, что от него нет никаких вестей.
   — Катя! — повысила голос Таисия. — Костя твой — взрослый человек, ничего с ним не случится. Объявится и все расскажет в свое время.
   — Но я за него волнуюсь! — воскликнула Катя.
   — Иди! Иди в поликлинику! — приказала Таисия. — А Косте позвонишь по дороге.
   — Сейчас, еще разочек… — попросила Катя и стала набирать номер на мобильнике.

* * *

   Костя в это время шел к вентиляционной шахте, чтобы отдать смотрителю записку. Смотритель же решил, что Костя предал его, поэтому, когда Костя подошел ко входу, смотритель набросился на него и стал душить.
   — Ах ты, подлец! Это ты во всем виноват! Ты решил от меня отделаться и продался ментам! Все, конец тебе, Костяш! — кричал он. Но в этот момент у Кости зазвонил телефон. Это был звонок от Кати. Этот звонок и спас Костю, потому что смотритель ослабил хватку. Костя отпрыгнул от него, достал телефон и выключил его.
   Катя обиделась, решив, что Костя не хочет с ней разговаривать. Но Косте было совсем не до телефонных разговоров. Он потер шею и заорал:
   — Ты что, Макарыч, с ума сошел? На, возьми-ка тут.
   Костя протянул смотрителю сложенную вчетверо записку. Смотритель взял записку и стал читать.
   — Вот оно что. Понятно, — сказал он.
   — Может быть, и мне объяснишь? — попросил Костя. — А то мне ни черта не понятно! Мент преступнику письмо передает, преступник честного человека кидается убивать…
   — Ладно, ладно, не обижайся, — примирительно пробурчал смотритель.
   — На тебя сложно не обижаться, — заметил Костя.
   — Знаешь, Костик, кто этот Марукин? — смотритель кивнул на записку. — Это и есть тот мент, про которого я тебе рассказывал.
   — Ты много про кого рассказывал.
   — Это тот человек, который передавал Леве записку, потом помогал организовать побег с их стороны…
   — Ого! Оборотень в погонах? — изумился Костя.
   — Как вы, молодежь, любите штампами выражаться, — поморщился смотритель. — Вообще-то я сам его плохо знаю.
   — Не понял.
   — Он сам вышел на меня. Пришел в камеру, говорит: мол, есть на тебя тут такой компромат, грозит тебе вышка, мужик… Но могу помочь. За отдельное вознаграждение.
   — Ясно, — сказал Костя. — Сначала компромат организовал, потом помощь предложил.
   — Они всегда так поступают, Костяш, — печально вздохнул смотритель.
   Костя задумался.
   — Значит, этот Марукин в курсе истории, которую ты мне рассказал, да? Про профессора, которого ты грохнул? — спросил он, наконец, у смотрителя.
   — Ну да… — неохотно признался смотритель. — Как видишь, Костя, у Марукина есть что мне предъявить.
   — Да, связался ты, Макарыч, с опасным человеком. Что же ты мне раньше про него не рассказал?
   — Косяк, Костя. И тебе не рассказал, и сам опасность недооценил.
   — Да, хороших же ты подельников выбираешь. Незнакомого Марукина, труса Леву. Вот если бы Лева тогда ко мне не обратился, а я не взял бы всю ответственность за операцию на себя, то…
   — Ладно, ладно, Костяш, я все понимаю, — понурился смотритель.
   — Нет, дай договорить, — не унимался Костя. — Еще неизвестно, где бы ты сейчас был, Михаил Макарыч. Рыбок бы кормил в Черном море, или к стенке бы тебя уже поставили.
   — Да хватит, Костя, я уже и так все понимаю.
   — Плохо, видно, понимаешь. Я — единственный человек, которому ты должен быть благодарен и…
   — Да благодарен я тебе, благодарен! — перебил его смотритель.
   Костя задумчиво потер шею.
   — И придушить ты меня пытался из чувства благодарности? — спросил он. — Оригинально, ничего не скажешь.
   — Ладно, Костяш, прости меня. Не серчай, прости, — попросил смотритель и протянул Косте руку. Костя пожал ее.
   — Ладно, мир, мир. И еще.
   — Чего? — насторожился смотритель.
   — Ты на встречу с ним пойдешь, не откалывай никаких шуточек без предупреждения, хорошо? — попросил Костя.
   — Какие шутки, Костя? Шутки кончились. Ты даже себе не представляешь, как я мало сейчас настроен на анекдоты! Костя, ты пойми, у меня ведь повод был на тебя наброситься.
   — Интересно, какой это?
   — Слушай. Я ждал тебя, ждал, не дождался и сам нырнул за сундуком.
   — Получилось? — обрадовался Костя.
   — Нырнуть-то получилось… — протянул смотритель.
   — Ну, и где он, сундук? — нетерпеливо спросил Костя.
   — Нет его, — просто ответил смотритель.
   — Как это?
   — Точнее, сундук есть, а золота в нем нет. Костя расстроился:
   — Как? Не понял. А у кого золото?
   — У него, у этого оборотня в погонах, с которым ты сегодня общался, у Марукина. Я ведь чего на тебя набросился, Костяш. Я думал, это ты ментам место продал.
   — Так значит, пока я его ждал… — понял Костя.
   — Да, он нас опередил! — подтвердил его подозрения смотритель. — Марукин этот, безо всякого взрыва, без мины и без навороченной техники, вытащил на берег наш с тобой сундук.
   — Это точно был он? Я же видел его в милиции.
   — Тут уж одно из трех — или их, Марукиных, двое, или у нас что-то с глазами.
   — Ты же сказал — одно из трех, — напомнил Костя.
   — А третье состоит вот в чем. Он успел все провернуть на берегу, а потом поехал в милицию.
   Костя посмотрел на часы:
   — Точно! Я столько времени, как дурак привязанный, ждал его в отделении!
   — А он специально привязал тебя повесткой, чтобы задержать до своего прихода и не дать прийти ко мне на помощь, — объяснил смотритель.
   — Сундук — это точно его работа? — спросил Костя.
   — Костя, на зрение я никогда не жаловался! — ответил смотритель. — И еще. Он должен был где-то спрятать содержимое сундука прежде, чем приходить в милицию.
   — Вспомнил! — воскликнул Костя. — Я видел, куда он спрятал наши золотые монеты…
   — Куда? — заинтересовался смотритель.
   — В сейф в своем кабинете.
   — Как это? Не может быть!
   — Я видел, как он положил в сейф черный пластиковый пакет, такой, в каких мусор выбрасывают.
   Смотритель хлопнул в ладоши:
   — Аи да Марукин! Аи да молодец! Здорово, гад, придумал! Это же надо — прямо у себя в кабинете спрятать мое золото. Ментам же в голову не придет искать у себя под носом!
   Костя кивнул. Смотритель посмотрел на него долгим взглядом. Костя понял, о чем он думает.
   — Только учти, я ментовку приступом брать не согласен, — сказал Костя.
   — Да и я туда возвращаться не собираюсь. Мы придумаем что-нибудь более интересное, — пообещал смотритель.
   — Что ты задумал?
   — Пока еще ничего.
   — Я по глазам вижу, что задумал.
   — Глаза, Костяш, это зеркало души. А для меня собственная душа — потемки.
   Костя ему не верил:
   — Это не душа темнит, а ты.
   — Да я, правда, еще не все придумал! — признался смотритель. — Но я обязательно встречусь с Марукиным. В то время и в том месте, которое указано в записке.
   — Только я не понимаю. Если золото уже у него, зачем же ему встречаться с тобой?
   — Он хочет меня грохнуть, — как-то очень буднично сказал смотритель. — Вот зачем. И тебя тоже.
   — За что, интересно, меня-то Марукин хочет грохнуть? — спросил Костя. — Тебя — понятно. Ты ему больше не нужен.
   — И ты ему также не нужен. Ненужных свидетелей убирают, Костяш, — добрым голосом сообщил смотритель. — Меня он убьет — еще и лишнюю звездочку на погоны прицепит. А ты… можешь помешать. Лихо, конечно, устроился парень: и золото все себе заграбастать, и звездочку получить. Как говорится — и на елку влезть, и иголками не уколоться.
   Костя испугался:
   — О, нет, я в такие игры играть не хочу.
   — Я вижу и знаю, Костя, что ты другой. Не такой, как я. Но не переживай. Я тоже не играю теперь в игры, связанные с риском для жизни. Тобой я рисковать не буду, точно! Уже детьми своими родными рисковал, хватит.
   — И что — ты дашь ему себя грохнуть?
   — Я-то? Да ты меня, что, плохо знаешь? — ответил смотритель вопросом на вопрос.
   — Не тяни, говори, что задумал.
   — Я сам его убью.
   — Какой смысл убивать Марукина? — спросил Костя. — От этого золото к нам в руки не попадет!
   — А ты думаешь, он живой добровольно его отдаст? — язвительно спросил смотритель.
   — Ну, с мертвого взять золото еще меньше вероятности.
   — И то правда, — хохотнул смотритель. — Нейтрализовать этого гада — полдела. Целое дело — вернуть то, что нам с тобой принадлежит по праву.
   — Тебе принадлежит, — осторожно поправил Костя.
   — Ладно, Костяш. Какие счеты! Мне все равно, кроме тебя, делиться не с кем!
   — Тогда давай думать логически. Мертвый Марукин золото не отдаст, а живой не отдаст его добровольно. Значит, должен быть способ заставить его сделать это.
   — В правильном направлении мыслишь, товарищ, — похвалил Костю смотритель и дружески хлопнул его по плечу. — Да, Костяш, ты прав. Убивать Марукина невыгодно. Во-первых, мне нужны сначала от него ценности, а потом уже… я могу жаждать крови.
   — А ты что, жаждешь крови?
   — По правде говоря, нет, — признался смотритель. — Хотя, когда я в первый момент перед пустым сундуком стоял, мне хотелось одновременно и придушить его, и пристрелить.
   Костя засмеялся.
   — Что смешного? — обиделся смотритель.
   — Я представил, как ты Марукина душишь и пристреливаешь одновременно.
   Смотритель тоже засмеялся:
   — В общем так, Костяш, тебе не обязательно наблюдать за реализацией моих кровожадных и корыстных планов. С Марукиным я разберусь сам, без тебя. Надеюсь, ты мне доверяешь?
   — В каком смысле?
   — В смысле, что я не смоюсь с монетками, когда вытрясу их из нашего Буратино?
   — Надеюсь, — сказал Костя. — Надеюсь, что я тебе еще пригожусь, Макарыч.
   — Да и я к тебе уже привязался, Костяш, — с теплотой отозвался смотритель. — Ты знаешь что? Иди ка отдохни к родителям, к Катерине своей…
   — А если не получится то, что ты задумал? — у Кости дрогнул голос.
   — Имеешь в виду, если он — меня? Костя кивнул.
   — Тогда… — смотритель порылся в карманах и достал ту единственную монетку, которую он нашел после отъезда Марукина, — вот, это единственное, что у меня осталось от того сундука. Не деньги, конечно, но память обо мне у тебя будет.
   Костя взял монетку.
   Как ни тяжело было Буряку приходить в свой бывший кабинет, но интересы дела все-таки привели его туда. Марукин не обрадовался визиту следователя.
   — Что-то забыли, Григорий Тимофеич? — ехидно поинтересовался он.
   — Нет, я к тебе по делу, — сказал Буряк и тут же поправился. — То есть, к вам!
   — По делу? Уж не по тому ли делу, от которого вы по-прежнему отстранены? — хмыкнул Марукин.
   — Нет, я пришел кое-что выяснить, так сказать, неофициально, — сказал Буряк, не обращая внимания на ернический тон Марукина.
   — Хорошо, попробую помочь вам, тоже неофициально, — согласился Марукин. — Я вас слушаю.
   — Зачем вы вызывали к себе Константина Самойлова? — спросил Буряк и, видя, что Марукин отвел глаза, добавил: — Вы, конечно, можете не отвечать, Юрий Аркадьевич, но мне интересно, поскольку…
   — Знаю, знаю… — закивал головой Марукин. — Он сын вашего друга.
   — Совершенно верно.
   — Его визит был необходим для расследования дела по побегу Михаила Родя, — официальным тоном сообщил Марукин.
   — Вы подозреваете в чем-то Костю? — поинтересовался следователь.
   — Подозревал. Помнишь, Григорий Тимофеевич, ты мне говорил про протекторы от «Волги» недалеко от места побега?