Вейр Тереза. Вся ночь впереди

   – Хочешь взглянуть на мою змею? – спросил он.
   Габриэль стало любопытно, и она последовала за мальчиком в дальний конец двора, где находился террариум. Мальчик опустился на колени, снял крышку и извлек из стеклянного ящика полосатого полоза.
   – Это Гровер. Наш сосед хотел убить его, – сказал мальчик, глядя на свернувшуюся в кольцо вокруг его руки змею. – Некоторые люди даже не подозревают, что змеи полезны.
   Габриэль опустилась рядом с ним на траву, потом протянула руку и осторожно погладила змею. Змея оказалась теплой и гладкой, а вовсе не холодной и скользкой, как она думала.
   – Красивая… – протянула она, некстати вспомнив, что когда-то жила с байкером по кличке Змей. К сожалению, тот Змей на эту безвредную змейку походил очень мало.
   – Отец рассказывал мне про одну леди, которая построила дом в том месте, где было змеиное гнездо. Змеи переселились к ней в дом и сотнями ползали у нее на кухне по шкафам и буфетам. – Сказав это, парень расхохотался – по-видимому, очень живо представил себе ужас и изумление почтенной дамы при этом зрелище.
   Габриэль с детьми общалась за свою жизнь очень мало и теперь не без любопытства поглядывала на короткие, обкусанные ногти мальчика, обведенные траурной каемкой грязи. Впрочем, куда больше ее внимание привлекали его яркий румянец и загорелая, без единого прыщика, гладкая кожа.
   Неожиданно ей на глаза навернулись слезы. А ведь нельзя сказать, чтобы она была излишне сентиментальной или любила рыдать по пустякам. Да, она прослезилась, когда увидела прикованного к инвалидному креслу Остина, но такое произошло с ней впервые за долгие годы.
   – Как тебя зовут? – спросила она через минуту, совладав со слезами.
   – Дэниэл.
   – И сколько же тебе лет, Дэниэл?
   – Семь с половиной.
   Возраст детей почему-то никогда не исчисляют целыми числами. Вот и сейчас он сказал: «семь с половиной»… С чего бы это?
   Габриэль вспомнила об аборте, который сделала в юности. Когда же это, дай бог памяти, было?
   Семнадцать лет назад.
   Для нее это нерожденное дитя так и осталось на веки вечные ребенком. Вроде этого мальчика. Но если разобраться, ее ребенок был бы сейчас совсем большим, почти взрослым…
   Ладно, что прошло, то прошло. К чему терзать себя воспоминаниями? Габриэль отогнала от себя печальные мысли и улыбнулась Дэниэлу.
   – Гроверу повезло, что у него есть такой друг, как ты, который его ценит и понимает.
   Мальчик ответил ей довольной улыбкой и согласно кивнул.
   Они еще некоторое время сидели у террариума и негромко переговаривались. Скоро к ним, чтобы посмотреть на змею, стали подтягиваться и другие дети. Дэниэл испугался, что они могут слишком сильно сдавить Гровера или как-нибудь иначе ему навредить, и снова спрятал змею в террариум. Потом он пошел вместе с детьми играть в мяч, а Габриэль присоединилась к взрослым.
   Беседа с Дэниэлом вернула Габриэль оптимистический взгляд на мир, и она подумала, что если захочет, то сможет жить и без валиума. Между тем препарат уже начал действовать и ее голова сделалась легкой и невесомой, как пушинка. Она обрадовалась этому удивительному чувству легкости, как всегда это делала, когда начинала ощущать действие валиума.
   Так и не обнаружив во дворе Марка, Габриэль пошла на кухню и, чтобы не болтаться без дела, предложила свои услуги. Ей вручили полотенце и предложили вытирать стаканы и блюда, после чего прерванная ее появлением беседа возобновилась.
   – Вы собираетесь покупать абонемент в «Гражданский центр» в этом году? – спросила одна из женщин мать Марка.
   – Даже и не знаю, – ответила Джейн, очищая большое блюдо от остатков овощного рагу. – В прошлом году мы тоже много чего пропустили. К примеру, два балета и пару мюзиклов.
   – Очень жаль.
   Габриэль взялась за очередное блюдо.
   – Вы были когда-нибудь в «Культурном центре», дорогая?
   Габриэль подняла глаза и увидела симпатичную женщину с морщинистым лицом, которая терпеливо дожидалась ее ответа.
   – Была когда-то, – пробормотала она, опуская глаза и возвращаясь к работе. – Только тогда не балет показывали, а борьбу.
   – Борьбу?
   – Ну да. Женщины боролись между собой.
   – Женщины?! Не может быть.
   Слова Габриэль, по-видимому, основательно заинтриговали пожилую даму. Габриэль это придало вдохновения и она продолжила:
   – Соперницы были в одних бикини и боролись в специальном желе.
   У старухи сверкнули глаза, а морщины на лице стали еще глубже.
   – Желе? Это ж надо! И какого оно, позвольте узнать, было цвета?
   На кухне замерла всякая полезная деятельность. Все взгляды были устремлены на Габриэль.
   – Красного.
   – Вот чудеса! Нет, в самом деле, разве это не удивительно?
   Женщины согласно закивали и заулыбались.
   – Наверняка они перемазались в этом желе с ног до головы, – сказала одна из них. – Думаю, у них даже с волос капало. И у зрителей в первых рядах тоже.
   – Это точно, – согласились все разом.
   – Я вот все думаю, был в том желе сахар или нет?
   – Ох уж эта ваша любовь к сладкому! Она до добра не доведет.
   Рассказ Габриэль имел успех, и дамы развеселились.
   «Какие они милые, – подумала Габриэль. – И чего я, спрашивается, так их боялась?»
   – Мне лично не составило большого труда смыть с себя красную краску, – призналась Габриэль. – Но волосы пару недель имели розоватый оттенок.
   Рассказ Габриэль завораживал. Всех, за исключением матери Марка. Ее, похоже, откровения молодой женщины слегка напугали. Но все остальные дамы улыбались, ожидая продолжения.
   – Неужели вы сами боролись, Габриэль? – спросила Джейн Эллиот.
   Габриэль утвердительно кивнула и стала вытирать большую хрустальную салатницу.
   Женщины смеялись. Габриэль тоже смеялась. Она рассказала о том, как в пылу борьбы с одной из участниц сорвали бюстгальтер, после чего зрители пришли в такой раж, что стали прыгать в желе.
   Габриэль смеялась громче всех и в какой-то момент вдруг поняла, что не может остановиться. Напряжение, которое снедало ее на протяжении последних двух часов, неожиданно нашло разрядку в смехе. Она хохотала без конца, складываясь, как циркуль, пополам, а из глаз у нее текли слезы.
   Хрустальная салатница выскользнула у нее из пальцев и вдребезги разбилась об пол.
   Звон разбитого хрусталя положил веселью конец. На кухне словно по мановению волшебной палочки установилась гнетущая тишина.
   – Ох!
   Иногда даже самое коротенькое восклицание может навеять тоску. Это «ох!» вырвалось из уст матери Марка. Прижимая дрожащую руку ко рту, она округлившимися от ужаса глазами смотрела на разбитую салатницу.
   – Моя мать привезла ее из Германии…
   Габиэль огляделась. Никто уже больше не улыбался. Вокруг нее были сплошь напряженные, застывшие лица.
   Однажды, вернувшись из школы домой, Габриэль обнаружила, что мать отдала все ее любимые книги со сказками в муниципальную детскую библиотеку, заявив, что она, Габриэль, уже слишком большая, чтобы читать подобную ерунду. Нечего и говорить, что Габриэль пришла в ужас.
   Другими словами, она отлично знала, что чувствует эта женщина, лишившаяся по ее милости дорогой ей вещи.
   Не имея силы смотреть в глаза пожилой дамы, Габриэль швырнула на пол полотенце, схватила висевшую на спинке стула сумочку и выбежала из дома. Оказавшись на улице, она бросилась через аккуратно подстриженную лужайку к воротам, а затем, выбравшись за пределы участка, свернула в ближайшую аллею и помчалась дальше.
   Габриэль вряд ли бы смогла ответить на вопрос, куда она, собственно, бежит. Главное для нее было оказаться как можно дальше от всех этих милых нарядных женщин, их безалкогольных пикников и устроенной комфортной жизни.
   Когда сил, чтобы бежать, у нее не осталось, она перешла на шаг и некоторое время шла, бездумно глядя перед собой и с шумом втягивая в легкие воздух. Потом, машинально отметив про себя, что она находится в ужасной форме, Габриэль закурила, надеясь найти успокоение в привычном табачном дурмане.
   Так она прошла с полмили, вспоминая лицо старой женщины, которая по ее вине лишилась дорогой ей вещи, и глотая слезы пополам с сигаретным дымом.
   А потом она увидела бар – этот оазис в пустыне, луч света в царстве тьмы – и проскользнула в его прохладное, с устоявшимся запахом табачного дыма чрево. В полутемном зале призывно поблескивали стоявшие за стойкой бутылки, слышался гул голосов, звяканье стаканов и щелканье бильярдных шаров. Это был привычный, изученный ею до мелочей мир, где она никогда не чувствовала себя чужой.
 
   Марк сидел в комнате Кейта и рассматривал его коллекцию карточек с портретами бейсболистов, когда в комнату влетела миссис Джейн Эллиот и поведала ему о том, что произошло с Габриэль.
   – Тебе следовало быть с ней помягче, – сказал Марк. – Сейчас у нее в жизни трудный период.
   Это говорилось исключительно для матери, большей частью для того, чтобы ее разжалобить. На самом деле Марк был уверен, что у Габриэль все периоды в жизни – трудные.
   – Смотри, не волнуй понапрасну мать, – попросил, появляясь в дверях, Джордж Эллиот. Поманив пальцем Кейта, он увел младшего сына из комнаты, оставив Марка наедине с матерью.
   – Похоже, мы ее напугали, – сказала Джейн.
   Марку трудно было себе представить, чтобы горячо любимые им родители и их друзья могли напугать такую женщину, как Габриэль, но чего в жизни не бывает? Человеческие страхи подчас объяснить трудно. Марк знал одного парня, который был, в общем, совершенно нормальным, за исключением того, что боялся детей. Сам Марк, к примеру, боялся высоты и… клоунов.
   – Я знаю, дорогой, как ты любишь помогать другим, – говорила между тем миссис Эллиот. – Но и о себе тоже надо подумать. Ведь не можешь же ты решать проблемы всех тех людей, которые встречаются на твоем пути?
   С тех пор как умерла Бэбби, мать Марка стала еще больше опекать своих детей и домочадцев. Естественная реакция, не более того.
   – Я могу о себе позаботиться, – заметил Марк.
   – Правда? Я ничего не имею против Габриэль, но женщины вроде нее часто злоупотребляют хорошим отношением.
   – Ты беспокоишься о том, чего никогда не будет.
   – Очень на это надеюсь.
   – Ты уж меня прости, мама, ладно? – пробормотал Марк.
   Он просил у матери извинения за все разом: за Габриэль, за то, что ей, матери, приходится за него беспокоиться, за смерть Бэбби, которую все они и он, Марк, в том числе не смогли уберечь от смерти.
   Попросив у матери прощения, Марк обнял ее, поцеловал в щеку и сказал:
   – Пойду, попробую разыскать Габриэль.
 
   Марк сел в машину, дважды объехал прилегавшие к дому улицы, а потом решил заглянуть в местный притон, известный под названием «Зеленая лампа». Там он ее и обнаружил. Габриэль катала бильярдные шары под пристальными взглядами посетителей, которых привлекала скорее ее внешность, нежели манера игры.
   – Привет, Марк!
   Она отсалютовала ему кием, после чего склонилась над столом, чтобы прицелиться.
   Когда она нагибалась, треугольный вырез у нее на кофточке открывал взглядам ее большие груди.
   Что и говорить, впечатляющий бюст.
   Мечта сладострастника.
   Габриэль загнала в лузу девятый шар и, выбирая позицию для нового удара, стала расхаживать вокруг стола. Настроение у нее было приподнятое, чему способствовал алкоголь, а возможно, кое-что еще. Марк подозревал, что она ходила в дамскую комнату не только для того, чтобы подкрасить губы.
   Марк вздохнул, прошел к стойке и влез на табурет. И с чего это он так о ней печется? Похоже, она в состоянии позаботиться о себе сама. Здесь, по крайней мере, она чувствует себя как рыба в воде. Марк взглянул на неприятных типов, которые наблюдали за игрой Габриэль.
   И решил остаться.
   Габриэль, конечно, не впервой было находиться в компании таких вот гогочущих жеребцов. Это с одной стороны. С другой – Марк знал, как ловко подобные типы используют в своих целях то обстоятельство, что женщина не в себе. Он не мог уйти из заведения, оставив ее один на один со здешними завсегдатаями.
   Поскольку Габриэль продолжала играть и уходить из заведения, судя по всему, не собиралась, Марку не оставалось ничего другого, как восседать на своем насесте и потягивать кока-колу.
   Наконец Габриэль отложила кий и подсела к Марку.
   – В «американку» сыграем? – предложила она, тяжело наваливаясь на него плечом. – Я неплохо играю в «американку».
   – А как насчет того, чтобы вернуться домой?
   Габриэль подняла глаза, окинула его призывным взглядом и кончиком языка облизала губы. Определенно, она истолковала его слова не так, как ему бы хотелось.
   Впрочем, пусть думает, что хочет. Главное, побыстрее отсюда убраться.
   Она навалилась на него всем телом, обхватила руками за шею и поцеловала.
   Ее поцелуй был своего рода совершенством. От прикосновения ее губ Марк онемел, в ушах у него зазвенело, а член напрягся до такой степени, что едва не проткнул ткань джинсов в паху. В следующую минуту Габриэль схватила его за руку, стащила с табурета и потянула за собой к выходу.
   У двери она остановилась и помахала на прощание собравшимся у бильярдного стола мужчинам.
   – Смотри, не затрахай его до смерти! – крикнул какой-то парень, а все остальные загоготали.
   Когда они вышли на улицу, Габриэль приникла жаркими губами к его уху.
   – Не будем ждать, когда доберемся до дома. Давай найдем автомойку и трахнемся там. Ты когда-нибудь трахался в автомойке? А еще мы можем заняться этим в комнате отдыха при заправочной станции.
   – Очень романтично.
   От нее пахло сигаретами и алкоголем. Это напомнило Марку, что Габриэль основательно на взводе, и самым разумным с его стороны было бы отвезти ее домой, уложить в постель и забыть о ней навсегда. Он-то думал, что сможет помочь ей перемениться к лучшему, но теперь понял: это ему не по силам.
   – Я отвезу тебя домой, – сказал он, делая ударение на слове «домой» и начиная подталкивать ее к машине.
   – Значит, секса не будет? – спросила она, вскидывая голову и гипнотизируя его взглядом.
   – Не будет.
   В ее глазах полыхнула ярость.
   – Да кто ты такой? Может, монах, давший обет безбрачия?
   Обойдя вокруг машины и снова не обнаружив ручки, Габриэль высоко подняла ногу и перелезла через дверь на место для пассажира, продемонстрировав Марку свои трусики. Опускаясь на сиденье, она и думать забыла про лежавший там букет белых маргариток и раздавила его.
 
   Бесконечная серая лента дороги летела под колеса мчавшегося по шоссе номер 80 маленького юркого «Эм Джи».
   Габриэль взглянула на Марка. Разговоров он не вел, смотрел только вперед, на дорогу, а выражение его лица было мрачным и не предвещало ничего хорошего.
   – Думаешь, ты для меня слишком хорош, да? – крикнула она во весь голос, перекрывая рев ветра.
   Марк на мгновение отвлекся от дороги и перевел взгляд на Габриэль.
   – Просто ты, что называется, не мой тип, вот и все.
   – Не твой тип? А какой тип тебе нравится, хотела бы я знать?
   Марк нахмурился и замолчал. Казалось, он вполне серьезно стал обдумывать этот вопрос.
   – Ты женщин-то, вообще, любишь, а? – продолжала наседать на него Габриэль.
   Марк пожал плечами.
   – Только некоторых.
   Все ясно: она ему не нравится. Что ж, такого оскорбления она ему не спустит.
   – Не хочешь говорить… ладно. Я сама тебе все скажу. – Габриэль подперла подбородок кулаком и подняла глаза к небу. – Так какие же бабы тебе нравятся? Целомудренные, вот какие. Вроде той девицы в одном музыкальном фильме, которая все пела, пела… Нет, вру. Она потом снималась в «Плейбое», так что тебе не подходит. В таком случае тебе наверняка нравится принцесса… – Габриэль пощелкала пальцами, вызывая из небытия нужное имя, но эти пассы ей не помогли и имени принцессы она так и не вспомнила. Тогда Габриэль решила в горние выси не воспарять, а сосредоточить внимание на женщинах, которых она знала лично. – Знаю! – воскликнула она. – Ты без ума от жены моего брата. В самом деле, кто может быть целомудреннее доброй, старой Молли?
   – Не смей упоминать ее имени!
   Ага! Кажется, она попала в цель.
   – Молли, Молли, Молли! – закричала довольная Габриэль и захлопала в ладоши. – Наш миляга Марк тащится от Молли.
   Марк вспыхнул, как маков цвет.
   Оказывается, он и вправду от нее тащится. А ведь она брякнула первое имя, что ей пришло в голову. Габриэль запрокинула голову и залилась смехом. Она была рада, что ей удалось поддеть Марка.
   – Молли, Молли, Молли!
   – Заткнись!
   – А если не заткнусь? Что ты мне сделаешь?
   – Остановлю машину у обочины и дам тебе хорошего пинка.
   Но что он нашел в жене Остина? Она такая скучная… Габриэль никак не могла этого понять. Странный все-таки парень этот Марк. И зануда порядочный: «намажься кремом», «надень очки», «пристегни ремень безопасности», «у нас пиво не пьют» – тьфу!
   Она расстегнула ремень безопасности.
   Сняла солнечные очки.
   Потом расстегнула кожаный поясок, которым перетянула кофточку в талии, и стащила кофточку через голову.
   Держа ее в руке, Габриэль стала размахивать ею, как боевым знаменем. Складки трепетали на ветру, еще больше увеличивая сходство с флагом.
   – Немедленно надень блузку!
   Она отрицательно покачала головой, а потом разжала пальцы и отпустила блузку.
   – Если ты думаешь, что я за ней вернусь, то сильно ошибаешься, – рявкнул Марк.
   Габриэль равнодушно пожала плечами, завела руки за спину и расстегнула черный кружевной бюстгальтер. Затем сняла его и выставила груди на всеобщее обозрение. Ухватившись за верхний край ветрового стекла и приподнявшись на сиденье, она примотала бюстгальтер к верхушке антенны.
   Мимо промчался джип. Сидевший в нем джентльмен в восторге давил на клаксон. Габриэль расхохоталась и послала ему воздушный поцелуй.
   Марк схватил ее за руку и потянул вниз с такой силой, что Габриэль упала на подушки сиденья. Слазив в «бардачок», он вытащил оттуда не особенно чистое полотенце и швырнул его своей спутнице.
   – Прикройся.
   – Только посмотри, что я наделала по твоей милости.
   Она указала на рассыпавшиеся по полу машины изуродованные белые цветы.
   – Это ты виновата. Ты села на них, когда мы уезжали из бара.
   Габриэль запрокинула голову и выставила вперед груди.
   – Говорю же тебе – прикройся.
   – Я хочу загорать.
   Она опустила глаза и посмотрела на свои полные, с темными пятнами сосков груди. Многие стриптизерши делали операции по увеличению грудей, но у нее они были большие от природы. К чему скрывать? Она всегда гордилась своим бюстом.
   Подняв с пола раздавленный цветок, Габриэль принялась обрывать с него лепестки и украшать ими свой коричневый сосок.
   – Тебе нравятся мои груди? – спросила она Марка, выпячивая губы, как маленькая девочка. – Скажи, что нравятся, и тогда я прикроюсь.
   Марк в сердцах хлопнул ладонью по рулю.
   – У тебя красивые груди. – Он бросил мимолетный взгляд в ее сторону, сглотнул и снова сконцентрировал внимание на дороге. – У тебя красивое тело, но я парень консервативный и не привык разъезжать с полуголыми женщинами. Поэтому еще раз тебя прошу – спрячь свои прелести.
   Он посмотрел на нее, потом перевел взгляд на дорогу. Проехал немного – и опять посмотрел.
   Габриэль опустила голову и лукаво улыбнулась уголками рта. Все-таки ее прелести произвели на Марка впечатление. Отчасти примирившись с ним по этой причине, она приподнялась на сиденье, сорвала с антенны бюстгальтер и надела его. Потом завернулась в полотенце и откинулась на подушки.
 
   Когда Марк остановил машину у дверей дома Габриэль, она спала мертвым сном. Марк потрепал ее по плечу. Она на мгновение приподняла веки, но тут же снова их опустила. Марк проверил ей пульс: сердце билось ровно и размеренно. Неожиданно Марку пришло на ум, что Джимми Хендрикс и Дженнис Джоплин, выпив лишку, умерли во сне, захлебнувшись собственной блевотиной.
   Нет, он не мог бросить Габриэль в таком состоянии на произвол судьбы.
   Конечно, сидеть всю ночь в ее квартире радости мало, но если он высадит ее сейчас из машины и вернется к себе, то ему придется до утра задаваться вопросом: не случилось ли с ней чего дурного?
   Ему понадобилось не меньше десяти минут, чтобы довести Габриэль до дверей ее квартиры. Еще пять минут он потратил на то, чтобы втащить ее в спальню. По пути в спальню полотенце, которым она прикрывалась, упало. Покачиваясь на нетвердых ногах, Габриэль стояла посреди комнаты в юбке и кружевном бюстгальтере и повторяла:
   – Сделай меня, Марк, сделай. Очень тебя прошу.
   Боже, ну и денек выдался!
   – Ложись спать, – устало попросил он.
   – Н-не хочу-у-у…
   Она попыталась было обхватить его руками за шею и поцеловать. Марк мягко, но решительно отвел от себя ее руки, после чего стал подталкивать к кровати.
   – Иди спать, – упрямо повторил он.
   Она посмотрела на него мутными, с потеками туши глазами и заплетающимся языком произнесла:
   – Я тебя ненавижу.
   – Я тебя прощаю.
   Выражение ее лица непрерывно менялось. Исказившие ее черты ненависть и злоба уступили место выражению глубокой печали.
   – Почему я тебе не нравлюсь?
   – Ты мне нравишься.
   – Неправда. Ты меня ненавидишь.
   Марк запротестовал, но не слишком активно:
   – Тебе показалось…
   Габриэль заплакала. Из ее груди вырывались тихие сдавленные рыдания. Голову она опустила, поэтому он не видел ее лица.
   Марк усадил ее на кровать, обнял за плечи и, словно малого ребенка, стал ее укачивать.
   – Знаешь что? – спросила она прерывающимся от рыданий голосом.
   – Что?
   – Больше всех я ненавижу себя.

Глава 15

   Пятнадцатое июля. День рождения Остина.
   «Это не день рождения, а фарс, – подумал Остин. – И самое главное, что и я, и Молли об этом знаем».
   Он сидел на кухне, опираясь на новую трость из черного дерева. Эми говорила, что трость придает ему солидность. Остину очень хотелось в это верить, но как-то не получалось.
   Они с Молли вернулись из очередного похода к доктору, после чего Молли занялась тортом. Это был праздничный торт – в честь его дня рождения. По нынешним временам – редкость! С тех пор как Эми от них съехала, дни рождения они не праздновали.
   На холодильнике орало радио. Сделав паузу в выступлении рок-певцов, диск-жокей вдохновенно повествовал о погоде: «Сегодня жарко, так что напяливайте на себя купальные костюмы – и бегом к воде. На городском озере сегодня день пепси. Покажете шесть пустых жестянок, получите бесплатный билет на пляж. Ну а пока вы втираете себе в кожу масло для загара, мы заведем для вас одну старую песенку – как раз под настроение».
   Тягучая песня наводила на мысли о лете, белых парусах, ярком солнце и прогулке босиком по песчаному пляжу.
   Молли всегда любила жару, а Остин – нет. Но сегодня ему показалось, что жара в принципе не такая уж плохая вещь и совсем его не тяготит. Все дело было в том, что в жаркую погоду у него улучшалось кровообращение и меньше болели суставы.
   Если бы не вечеринка, которую затеяла Молли, день был бы просто чудесный.
   Остин ненавидел вечеринки. Всякие, в том числе и те, что устраивали по случаю его дня рождения. От дурацкой песни «С днем рожденья, милый Остин…» и процесса задувания свечей на торте его начинало тошнить. Все праздничные ритуалы он называл собранием глупостей. Особенно в этом смысле выделялся Новый год. В этот вечер люди надевали дурацкие шляпы, колпаки и маски и вели себя, как последние идиоты. Остин в этом балагане никогда не участвовал, но чувство, что он наделал массу глупостей, по какой-то непонятной причине оставалось.
   Остину очень хотелось, чтобы на праздник приехала Эми, но она с Крисом и Мелиндой находилась в Канаде. Это была экскурсия, которую она запланировала почти год назад. Что и говорить, дочь верно расставила приоритеты. Поездка с семьей за границу, конечно же, куда важней, чем день рождения жалкой человеческой развалины, именующейся ее отцом.
   – Придут Сэмми и Рейчел, – сообщила Молли, пытаясь определить его реакцию на это сообщение.
   Зачем, спрашивается, она пригласила Сэмми? Знает же, что ее братец – последний человек на свете, кого он хотел бы видеть.
   Когда Остин понял, что Молли так никогда его и не полюбит, ему ничего не оставалось, как подыскать этому удобоваримое объяснение. И тогда он пришел к выводу, что способность любить у нее полностью атрофировалась из-за смерти ее любовника и из-за выкидыша, положившего конец ее первой беременности. Но потом из Вьетнама вернулся Сэмми, и Остин понял, что его теория ни к черту не годится. Молли прямо-таки боготворила брата.
   А вот он, Остин, невзлюбил Сэмми с первой же встречи. Уж больно этот Сэмми был остроумен, улыбчив и обаятелен. В этом смысле он превосходил Остина, а Остин ничего не мог ему противопоставить. Что греха таить, Остин никогда не относился к людям, которых называют «душа компании».
   Короче, ни к чему ему этот вечер, совершенно ни к чему.
   Надо бы сообщить об этом Молли, но у него, как на грех, кончилась бумага. Чтобы привлечь внимание жены, Остин взял карандаш и постучал тупым концом по пластиковой подставке с зажимом.
   Это означало: «Молли, принеси мне бумагу. Немедленно».
   Молли повернулась к мужу и окинула его оценивающим взглядом. Будто инфузорию какую-то рассматривала.
   – Ты слишком полагаешься на бумагу и карандаш. Между тем тебе следует развивать речь.
   Насчет речи она была права. Но Остину не нравились утробные звуки, которые он издавал. И потом: он имеет право требовать все, что ему нужно. Неважно, бумага это или что-то другое. Если ему не дадут бумаги, он будет писать на обоях. В конце концов, он у себя дома.