Вейр Тереза. Вся ночь впереди

   Габриэль, похоже, было на это совершенно наплевать. К тому же ее внимание привлек большой серый кот Марка по кличке Киллер. Он, потягиваясь, вошел в комнату, прыгнул на кровать и с нескрываемым любопытством посмотрел своими большими зелеными глазами на гостью. Казалось, присутствие незнакомого человека в доме безмерно его удивило.
   Габриэль, которая никак не ожидала обнаружить в квартире Марка домашнее животное, присела на край кровати и похлопала рукой по матрасу рядом с собой, предлагая коту перебраться к ней поближе.
   – Он не очень-то дружелюбное существо, – предупредил ее Марк.
   Будто желая доказать обратное, Киллер одним прыжком оказался рядом с Габриэль, устроился со всеми удобствами и замурлыкал. Габриэль почесала у него за ухом, от чего кот пришел в полный восторг: закрыл глаза и замер, словно обратившись в соляной столп. А потом до слуха Марка донеслось его громкое, довольное урчание: Киллер безоговорочно принял Габриэль.

Глава 21

   Загомонили птицы.
   Они чирикали все громче, все веселее.
   Все пронзительнее.
   Остин медленно приходил в себя, постепенно возвращаясь к реальному восприятию действительности.
   Он находился на заднем дворе и полулежал в шезлонге. Было раннее утро, и солнце еще только проглядывало из-за верхушек деревьев. Ему вдруг пришло в голову, что просыпаться во дворе с рассветом приятно.
   Такое ощущение, будто проснулся с первыми солнечными лучами где-нибудь за городом.
   Молли в прежние времена не раз предлагала ему съездить на пикник с ночевкой, даже спальные мешки купила, а он все не соглашался. Почему, неизвестно. Так они ни разу на природу и не выбрались.
   Остин стал прислушиваться к своему организму: проверять, напрягая мышцы, состояние своего тела. Больная нога затекла, левая, частично парализованная рука побаливала, но не так, чтобы очень сильно. Вполне терпимо.
   А где же Молли?
   Неужели уехала, как обещала?
   Очень может быть.
   Вообще-то, Молли всегда вставала с птицами и в это время уже суетилась по дому.
   Ну, уехала и уехала. Оно и к лучшему, стал внушать себе Остин. Как ему смотреть ей в глаза после того, что случилось?
   Остин встал с шезлонга и похромал в дом. Как обычно, на рассвете его донимала нога. Трость была бы сейчас как нельзя более кстати, но он вчера вечером оставил ее в кабинете.
   Войдя в дом, Остин первым делом направился в ванную, по пути прихватив в кабинете трость. Прежде чем бродить по опустевшему дому и размышлять о постигнувшем его одиночестве, он решил принять душ да и вообще привести себя в порядок.
   Стоя под упругими струями воды, он вспоминал о планах, которые строил после первого отъезда Молли. Женщины, вечеринки, пиво в гостиной по воскресеньям… Мечтал о развлечениях, а сам сидел дома по вечерам и заботился о том, чтобы не забыть насыпать корм в кормушки для птиц. Даже стал вести дневник, где отмечал, какие виды птиц залетали к нему во двор и клевали из кормушек. А еще ел все подряд, включая жирную пищу, не обращая внимания на количество холестерина в продуктах.
   Что, интересно знать, он станет делать в этот раз? Закатит пир из спагетти с овощами в реабилитационном центре? Или отправится на пикник с такими же, как он, паралитиками в принадлежащем центру автобусе?
   Что и говорить, выбор невелик. Остин прикидывал в уме так и эдак, силясь представить себе, как еще он сможет разнообразить свою жизнь. Он был готов думать о чем угодно, о всякой ерунде, даже повторять в уме таблицу умножения – только бы поменьше размышлять о Молли. И о том, почему она от него уехала.
   Приняв душ и выйдя из ванной в спальню, Остин занялся одеванием. Натянул белье, белую футболку, а вместо джинсов надел полосатые шорты. Потом он пару раз провел пятерней по голове, зачесывая волосы ото лба к затылку.
   Взглянув на висевшее в спальне зеркало, он отметил про себя, что волосы у него основательно отросли. Когда, интересно знать, он в последний раз был в парикмахерской? Остин очень старался вспомнить, морщил лоб – да так и не вспомнил. Вот не брился он целую вечность – это точно. Ну и что из этого? Ведь он никуда не ходит и ни с кем не встречается.
   Трудно было поверить, что заросший щетиной, неопрятный мужчина в зеркале когда-то носил элегантные костюмы, был чисто выбрит, аккуратно подстрижен и причесан волосок к волоску.
   Отвернувшись от зеркала, Остин, чтобы не думать о грустном, стал вспоминать, какие вопросы задавала ему Эми, когда была маленькой. Между прочим, это были непростые вопросы. Эми никогда не спрашивала его, почему небо голубое, а вода мокрая. Нет, ее интересовали куда более серьезные вещи. Типа: с каким акцентом разговаривают живущие в Штатах австралийцы – с австралийским или американским? Будут ли жить жуки, если их спустить в унитаз? И где вообще они живут? Бывает такое, что рыбу мучает жажда? Почему выхлопной дым пахнет, как жареная креветка? Кто изобрел моральные устои?
   Остин вздохнул. Все эти воспоминания – просто-напросто попытка оттянуть встречу с одиночеством. Но ведь весь день в спальне не просидишь…
   Неожиданно он почувствовал аромат кофе.
   Остин схватил свою трость и похромал в сторону кухни. Там он и обнаружил Молли, которая, стоя у стола, дожидалась, когда из тостера выскочит подрумяненный тост.
   Оказывается, Молли не уехала. Пока, по крайней мере.
   Она тоже успела принять душ, и ее волосы влажно блестели. На ней было легкое платье с короткими рукавами.
   Остин задумчиво провел рукой по покрытому неопрятной щетиной подбородку.
   «А ведь мы могли бы принять душ вместе…»
   Эта странная мысль родилась неожиданно и, что называется, на пустом месте. Ведь раньше они с Молли никогда вместе не мылись. И теперь уж точно этого делать не станут.
   – Оказывается, ты… все… еще… здесь, – сказал он.
   Ее присутствие окончательно выбило его из колеи. Остин не был готов к этой встрече. Не знал, о чем говорить, что делать.
   – Через несколько часов я уеду, – ответила Молли.
   Остин заметил, что ее всегдашнее самообладание ей не изменило. Даже после вчерашнего Молли разговаривала с ним спокойно и ровно.
   Из тостера выскочил тост. Она взяла его и положила на тарелку.
   – Прежде чем уехать, мне надо кое-что сделать, – продолжала Молли. – В частности, позвонить в центр здоровья и договориться о приходящем социальном работнике. – Она сунула в тостер еще два кусочка хлеба и начала намазывать маслом те, что уже подрумянились. – Надо же кому-то ходить в магазин и готовить тебе еду.
   Остину не хотелось попадать под опеку социального работника. Он терпеть не мог, когда в доме находились чужие люди. Теперь ему снова придется учиться жить одному. Молли не должна была сюда приезжать. Ни при каких условиях. Даже из-за его болезни.
   Он тяжело оперся о трость и сказал:
   – Помощь мне… не нужна.
   – Услуги социального работника, пусть и от случая к случаю, тебе будут необходимы. Пока ты не привыкнешь к своему новому состоянию.
   Подумать только, она заботится о том, как он перенесет одиночество! Лицемерка.
   – Мне нужно заехать к Марку и забрать у него свою машину, – сказала между тем Молли, ставя перед Остином тарелку с тостами и чашку кофе. – Без кофеина, – предупредила она, как делала это каждое утро после своего возвращения.
   Хотя упоминание о Марке было ему очень неприятно, Остин тем не менее сказал:
   – Возьми… мою машину.
   – Твою машину?
   Он понимал, почему она так удивилась. Он никому и никогда не доверял свой автомобиль.
   – У меня и в мыслях не было, что ты позволишь взять свой «Мерседес».
   – О-он мне… больше… не нужен, – сказал Остин.
   – Еще понадобится. В один прекрасный день…
   Неужели она и вправду так думает? Остину и самому хотелось бы в это верить, но как-то не получалось. Не мог представить себя за рулем, как ни старался.
   Он откусил маленький кусочек тоста и стал медленно его пережевывать. Потом проглотил, но тост отложил. Сказать по правде, он смотреть не мог на пищу и съел немного только для того, чтобы не обидеть Молли.
   Она тоже взяла себе пару тостов, но ела стоя. Можно было подумать, она не хотела садиться за стол с ним рядом. Так, должно быть, оно и было, поскольку за кухонный стол Молли так и не присела, а поставила свою тарелку на сервировочный столик в дальнем углу комнаты.
   То, как они в молчании пили кофе, находясь в противоположных концах кухни, наводило на мысль о смерти и похоронах. Когда кто-то из близких умирает, люди продолжают делать привычные вещи, но замыкаются в себе, поскольку размышляют о неизбежности конца, а мысли такого рода – вещь глубоко интимная.
   Ни он, ни она свои тосты так и не доели. Но кофе допили весь до капли, а потом стали убирать со стола. Остин отнес в шкафчик джем и поставил в холодильник масло. Молли же, сметя крошки и сложив на тарелку остатки тостов, сказала, что их нужно отдать птицам. Потом она позвонила в центр здоровья.
   Остин не хотел слушать разговоры о своем состоянии. В частности, о том, что он может делать, а что – нет. Поэтому он отправился бродить по квартире. Поправил на стене в гостиной картины, взбил подушки и снова положил их на диван. Все это время он слышал из кухни приглушенный голос говорившей по телефону Молли.
   Когда Остину надоело придумывать для себя занятия и он стал бездумно смотреть в окно, в гостиную вошла Молли.
   – Я обо всем договорилась, – сказала она. На плече у нее висела сумочка. Она была готова ехать к Марку. – Начиная с завтрашнего дня к тебе каждое утро будет заходить одна женщина из социальной службы.
   «Как только ей удается хранить такое поразительное спокойствие? – задался вопросом Остин, стискивая в ладонях рукоять трости. – Особенно после вчерашнего? И зная о том, что она уезжает отсюда навсегда?»
   – Вернусь через несколько часов, чтобы забрать свой чемодан.
   Когда Молли сбежала от него в первый раз, он негодовал на нее за то, что она не захотела с ним разговаривать и вместо этого оставила на столе записку. Теперь Остин думал, что записка, пожалуй, лучше любых разговоров. Коротко и ясно. И никаких тебе бесполезных, вымученных и жалких слов.
   Когда она вернется за вещами, то, возможно, не застанет его дома. Он – очень может быть – пойдет прогуляться, чтобы не видеть, как она будет выносить свой потрепанный чемодан и укладывать его в багажник автомобиля.
   Между прочим, не застав его дома, Молли будет волноваться. Эта мысль пришлась Остину по сердцу, как-то по-детски его обрадовала. Потом он подумал, что ему, быть может, тоже следует оставить ей записку. Тогда она сможет уехать, не испытывая по отношению к нему чувства вины.
   – Ну ты как? Один справишься?
   Похоже, она и вправду о нем беспокоится. Странно. Ведь это она от него уезжает, а коли так, ей должно быть на него наплевать! Разве не потому жены уезжают от мужей, что им на них наплевать?
   Он улыбнулся, хотя отлично знал, что улыбка у него теперь получается кривая.
   Потому что теперь он урод.
   И беспокоиться о нем Молли будет еще каких-нибудь два часа – пока не уберется отсюда. А потом она его забудет. Навсегда.
   – Не волнуйся, справлюсь, – сказал Остин, а сам подумал, что, как только она уедет, он позвонит в центр здоровья и откажется от услуг социального работника.
   Молли облегченно вздохнула.
   – Вот и хорошо… – Она неопределенно пожала плечами. – Ну так я пойду? Увидимся часа через два-три.
   Она поднялась, но не ушла. Ждала, казалось, что он скажет ей: «Поезжай». Или хотя бы кивнет.
   Что ж, Остин даст ей понять, что вовсе не против того, чтобы она уехала. Притворится, что ему на это наплевать. Как говорится, дело житейское.
   Он распахнул перед ней входную дверь, полагая, что увидит сейчас на подъездной дорожке вызванное по телефону такси или свой «Мерседес». Но машины не было.
   – Я решила пройтись пешком, – пояснила Молли, заметив его озадаченный взгляд.
   Она всегда была не прочь прогуляться. Когда Эми была маленькой, Молли подолгу возила ее в коляске по городу. Когда же Эми выросла, они часто гуляли вдвоем, взявшись за руки. Но Остин никогда с ними не гулял. Даже если его об этом просила Эми. Ему казалось, что в отношения матери и дочери лучше не вмешиваться. И потом: три человека, которые идут по улице в ряд, – это уже слишком. Это смешно. А он, Остин, всю жизнь боялся оказаться в смешном положении.
   – Ладно, иди. Увидимся еще. Через пару часов… – сказал он.
   Он видел, как Молли спускалась по ступеням крыльца. Но как шла по подъездной дорожке, не видел. Потому что захлопнул дверь.
   Странное дело. Считая Молли своей женой перед богом и людьми, он прежде думал о ней как об особом существе, которое в той или иной степени ему принадлежит и, более того, является частью его собственного бытия. Теперь наконец он понял, насколько смешными и наивными были эти его мысли.

Глава 22

   Молли спустилась по ступенькам и услышала, как у нее за спиной щелкнул замок. Это Остин закрыл дверь дома. Дома, где родилась Эми и который она, Молли, столько лет считала своим.
   Направляясь по подъездной дорожке к выходу с участка, Молли автоматически отметила про себя, что траву вокруг следовало бы подстричь. Потом, правда, спохватилась и сказала себе, что это ее уже не касается.
   Выйдя на улицу, Молли почувствовала исходивший от асфальта жар. Казалось бы, за ночь он должен был остыть, но этого почему-то не произошло, и поднимавшиеся от дороги влажные, горячие испарения еще больше увеличивали разливавшуюся в воздухе духоту.
   Молли остановилась. Уже во второй или третий раз с тех пор, как вышла из дома.
   Что, собственно, она намеревается делать дальше? Какие у нее планы – да и есть ли они? Необходимо немедленно распланировать свои ближайшие действия.
   Прежде всего, разумеется, надо вернуть свою машину. А для этого необходимо увидеть Марка. И не только для этого. В ее списке визит к Марку стоял на первом месте.
 
   Через четверть часа Молли добралась до дома Марка и увидела на подъездной дорожке его красный «Эм Джи», который стоял рядом с ее универсалом. Молли прошла через лужайку, постучала в двери и стала ждать, когда ей откроют.
   Нет ответа.
   Она почему-то не приняла в расчет такое банальное, в общем, обстоятельство, что его просто может не быть дома.
   «Мой дом – твой дом», – так, кажется, он ей сказал?
   Она открыла сумку, достала оттуда ключ, который ей вручил Марк, открыла дверь и вошла в дом.
   В гостиной было темно и тихо. Молли поняла, что не ошиблась, и Марка действительно нет дома.
   Услышав кошачье мяуканье, она вздрогнула от неожиданности.
   Киллер!
   Подхватив кота с пола, Молли погладила его по дымчатой спинке и так, с котом в руках, направилась на кухню.
   Киллер неожиданно завозился у нее в руках, вырвался, спрыгнул на пол и, приземлившись на все четыре лапы, стал отчаянно мяукать.
   – Ты голодный? – спросила Молли.
   Оглядевшись, она увидела на подоконнике коробку с сухим кошачьим кормом и отмерила коту щедрую порцию в стоявшую у плиты миску.
   Кот понюхал корм, с отвращением затряс головой и, отойдя от миски, стал мяукать еще громче и жалобнее, чем прежде.
   Молли решила уже было заглянуть в холодильник, чтобы налить коту молока, но услышала какие-то звуки, доносившиеся из спальни Марка.
   И замерла.
   Оказывается, Марк был дома.
   Спал, должно быть.
   Ну конечно! Помнится, он ей говорил, что собирается сегодня как следует отоспаться.
   О господи! Что он подумает, когда увидит ее в своем доме?
   По полу зашлепали босые ноги, потом дверь на кухню отворилась и вошел Марк. На нем были белые трусы и мятая серая футболка. При виде Молли у него от изумления округлились глаза, а на лице отразилось крайнее смущение и недоумение.
   – Молли?..
   По пути сюда Молли представляла себе, как засветится от радости лицо Марка, когда он ее увидит. Ей было просто необходимо заметить в его глазах радость от встречи, поскольку от этого в значительной степени зависели ее планы. Однако же сейчас Марк смотрел на нее с таким видом, будто увидел у себя на кухне совершенно чужого человека – хуже того, привидение.
   Молли захотелось исчезнуть.
   Стать маленькой, незаметной и выскользнуть из кухни через какую-нибудь щелку.
   Все, что угодно, только бы поскорее убраться от миляги Марка – ее доброго друга и, как ей казалось, самого близкого ей человека.
   Марк все так же продолжал изумленно таращить на нее глаза.
   – Марк, я…
   У нее предательски задрожали губы, и она прикрыла рот ладонью. К чему слова, когда и без них ясно, что в данную минуту Марк общаться с ней не расположен?
   – Киллер проголодался, – пробормотала она, чтобы сказать хоть что-нибудь. – Я хотела его накормить, но он…
   – Он терпеть не может сухой корм. – Марк прошел к холодильнику и вынул оттуда пластиковое корытце. – Жареной куриной печенки – вот чего он желает.
   Киллер набросился на любимую еду.
   Пока Марк кормил кота, Молли успела сделать открытие, которое неприятно ее поразило. Весь прошедший год она думала, что стала самостоятельной, независимой женщиной, и немало этим гордилась. Но, как выяснилось, это было чистой воды иллюзией. Что, спрашивается, она сделала, когда ей пришлось туго? Может быть, переехала в гостиницу, сняла квартиру или на худой конец комнату? Да ничего подобного. Сбежала к Марку!
   Она его использовала, опиралась на него, рассчитывала на него – короче, во всем на него полагалась. Сегодня утром она сохраняла относительное спокойствие только потому, что собиралась взвалить все свои заботы и горести на плечи Марка.
   Как все-таки это эгоистично с ее стороны! Особенно после происшедшего между ними объяснения.
   Больше она досаждать Марку своими проблемами не станет!
   До сих пор она, в общем, держалась совсем неплохо, но сейчас стала терять над собой контроль и заметалась.
   Сорвав висевшую на спинке стула сумочку, Молли прижала ее к груди и принялась лихорадочно шарить взглядом по кухне в поисках ключей от своего автомобиля. Обнаружив ключи на столе, куда вчера вечером их бросил Марк, она схватила их и сжала в кулаке с такой силой, что руке стало больно.
   – Моя машина… – сказала она отрывисто. – Я пришла к тебе, чтобы забрать свою машину.
   – У меня не было возможности заглянуть под капот… – смущенно признался Марк.
   – Неважно. Уверена, что с мотором ничего серьезного.
   – Если ты немного подождешь, то я…
   – Нет! – воскликнула она, но потом, опомнившись, заговорила более спокойно: – Я не могу ждать. Машина мне нужна сейчас, сию минуту.
   Зачем, в самом деле, она к нему приехала? Разве она смогла бы рассказать ему о том, что случилось вчера? Это было глубоко личное, наболевшее, давнее, затаенное… Таким не поделишься даже с родной матерью – не то что с Марком. Сейчас ей требовалось побыть наедине со своими мыслями и попытаться оценить положение, в котором она оказалась.
   В спальне Марка заскрипела кровать, и Молли все стало ясно. В доме есть кто-то еще. Неудивительно, что у Марка так вытянулось лицо, когда он ее увидел.
   – Извини… – пробормотала она, смущаясь еще больше Марка.
   – Молли, подожди…
   Она промчалась мимо Марка, выбежала из кухни в коридор и бросилась к двери. Ручка была круглой, и, прежде чем Молли смогла ее повернуть, ее дрожащие, влажные пальцы пару раз с нее соскользнули. Справившись наконец с ручкой, она распахнула дверь и вырвалась на простор – в яркий, солнечный день.
   Скорей отсюда, скорей, пока у нее не началась истерика!
   Она что было сил припустила через газон к своей машине.
   – Привет, Молли!
   Миссис Девенпорт. Стоит на пороге и выколачивает половички, перебросив их через перила крыльца.
   – Заезжай как-нибудь поиграть в криббедж! – крикнула ей вдогонку старая женщина, дружелюбно улыбаясь.
   Молли помахала ей, но ничего не ответила: у нее перехватило горло. Она была бесконечно благодарна миссис Девенпорт за доброту и вечный оптимизм. Уже самим фактом своего существования эта пожилая леди утверждала, что этот мир, в общем, нормален и в нем происходят нормальные вещи. Выбиваются половички, подметаются полы, составляются партии в криббедж…
   Молли добралась до машины, а потом началось то, что психологи называют бессознательной реакцией на стресс.
   Скорей! Скорей!
   Мысленно себя подхлестывая и не задумываясь над тем, что она делает, Молли вставила ключ в замок, распахнула дверцу и опустилась на место водителя. Точно таким же автоматическим движением она завела мотор, переключила передачу и надавила на педаль акселератора.
   Машина сорвалась с места. Через два квартала от дома Марка Молли притормозила, вытерла слезы и поехала дальше, хотя, признаться, не имела ни малейшего представления, куда едет. Просто ехала – и все тут. Довольно скоро выяснилось, что она дважды проехала по одной и той же улице – другими словами, какое-то время ездила по кругу. Через четверть часа ей все-таки удалось выбраться на главную городскую магистраль, миновав которую, можно было выехать за пределы города.
   Молли воспользовалась представившейся ей возможностью, выбралась в пригород, а потом покатила среди расстилавшихся по обе стороны от дороги бесконечных полей, засаженных кукурузой.
   Заметив на обочине парковочную площадку, она затормозила, бросила руль и разрыдалась.
   Молли плакала навзрыд, словно у нее стряслось большое горе.
   Главное же, начав плакать, она никак не могла остановиться.
   Неизвестно, сколько Молли так просидела, проливая слезы, – она потеряла всякое представление о времени. Но минуты складывались в часы, и постепенно она стала вновь осознавать окружающее. По крайней мере, начала замечать проносившиеся мимо по шоссе машины. Прошла еще четверть часа, и она отважилась бросить на себя взгляд в зеркало. Лицо покрылось красными пятнами, а глаза распухли до такой степени, что превратились в узкие щелки.
   Нахлынуло и подступило к горлу одиночество.
   Она не может вернуться домой. Пока, по крайней мере, ее лицо не придет в норму. Даже если она сейчас перестанет плакать, на это потребуется несколько часов. Молли машинально посмотрела на счетчик бензина. Полный бак. Если бы чемодан был в машине и Остин не дожидался ее дома, она могла бы поехать дальше – к югу. И ехать до тех пор, пока не доберется до Флориды. Хотя наличности у нее было мало – всего несколько долларов, – в ее распоряжении имелась кредитная карточка. Оказавшись же во Флориде, она могла бы, как и раньше, работать продавщицей в цветочном магазине.
   Но она не могла себе представить, как станет раскатывать в своем «универсале» по набережной. Глупо, конечно, но эта машина символизировала в ее глазах американский средний класс.
   С его двухэтажными домами.
   Ухоженными садиками.
   И устоявшимися, стабильными браками.
   Она вдруг пришла к выводу, что ее «универсал» ей больше не нужен.
   Какой-то автомобиль съехал с шоссе и остановился справа от нее на расстоянии нескольких ярдов. Молли скосила глаза и посмотрела на припарковавшуюся рядом с ней машину.
   На переднем сиденье – юная парочка. Похоже, ребята только что закончили школу.
   Ну зачем, зачем они здесь остановились? Разве они не видят, что ей хочется побыть одной? Вот если бы она, Молли, заметила одиноко стоявшую на обочине машину, то сразу бы догадалась, что водителю нужно побыть наедине со своими мыслями, и проехала бы мимо. Нашла бы себе другое местечко, чтобы передохнуть.
   Молли завела мотор и выехала с площадки на шоссе. Управляя машиной одной рукой, она залезла другой в сумочку, вынула темные очки и водрузила их на нос. Не из-за солнца, а для того, чтобы прикрыть распухшие глаза.
   Увидев одиноко стоявший телефон-автомат, она остановилась, зашла в будку и стала листать телефонную книгу в поисках телефона какого-нибудь туристического агентства. Обнаружив то, что ей требовалось, она позвонила по указанному номеру и заказала авиабилет до Флориды.
   – Время отлета? – спросил у нее агент.
   Ей хотелось ответить: «Чем скорее, тем лучше», но она сдержалась. Все это уже было. Она снова убегает от действительности, как убегала год назад. Точно так же, как убегала когда-то от реальности ее мать. Конечно, многое в своей жизни она исправить уже не в состоянии, но кое-что все-таки может…
   – Через две недели, считая с сегодняшнего дня, – сказала она в трубку.
   Эта отсрочка даст ей возможность навестить Эми и маленькую Мелинду, а также повидать Сэмми и Рейчел. Наконец, она сможет по-хорошему попрощаться с Марком и посетить своего адвоката.
   Заказав билет, Молли развернулась и поехала в город – в то самое туристическое агентство. Через десять минут после того, как билет очутился в ее сумочке, она оказалась на улице, по которой не ездила уже, наверное, лет десять. С тех пор здесь многое изменилось – выросла новая эстакада, а чуть дальше по дороге был выстроен небольшой отель.
   «Вот то, что мне надо, – подумала Молли. – Временное пристанище». Сняв себе номер, она вошла в комнату, включила телевизор и некоторое время лежала на диване, бездумно глядя на экран затуманившимися от слез глазами.
   Потом она приняла душ, несколько раз ополоснула холодной водой лицо, оделась и вышла из гостиницы, к большому своему удивлению, обнаружив, что на улице уже стемнело.
 
   Вернувшись домой, Молли прежде всего обратила внимание на темные окна. В доме никого не было. Достав ключи, она открыла дверь и вошла внутрь.