Вейр Тереза. Вся ночь впереди

   Небрежно бросив сумочку на пол у двери, она включила свет. На столе в кухне лежал листок бумаги, исписанный корявыми буквами, которые выходили из-под пера Остина.
   Взяв записку, она прочитала:
    «Молли!
    Я уехал к Эми. Не хочу присутствовать при твоем отъезде. Так оно будет лучше для нас обоих.
    Желаю тебе в жизни успехов.
    Остин».
   «Желаю тебе в жизни успехов»… Почему, интересно знать, он так написал? Почему не вставил что-нибудь гадкое? Вроде: «Никак не мог дождаться, когда ты, сучка, уедешь». Зачем ему нужно усложнять ей отъезд? Ей было бы куда легче покинуть этот дом, если бы он в записке как следует ее обругал, дав ей тем самым шанс окончательно его возненавидеть.
   Она несколько раз перечитала постскриптум:
    «Этот конверт – для тебя».
   На столе лежал стандартный белый конверт, из тех, что хранились в кабинете Остина. Молли взяла его и открыла. В конверте были деньги. Много денег.
   Молли положила конверт на стол и перечитала записку. Потом прошла в кабинет и включила свет. Она не могла отделаться от ощущения, что Остин – дома.
   В кабинете, конечно же, никого не было.
   На крышке стола лежало скомканное письмо Шона. Молли уселась за стол, разгладила ладонью письмо и перечитала его еще раз. Просидев некоторое время в задумчивости, она снова смяла его в комок и швырнула в корзину для бумаг, стоявшую под столом.
   Какой-то странный предмет в корзине привлек ее внимание. Молли покопалась в ненужных, скомканных бумагах и извлекла из корзины… нечто, напоминавшее птицу. Да, это была птица, вернее, ее изображение, муляж, изготовленный рукой умельца из разнообразных сушеных грибов. Молли видела подобных птичек в сувенирных магазинчиках, и они ей очень нравились. Правда, ей и в голову не приходило приобрести себе такую птицу.
   Сувенир был замечательный: изящный и с большим вкусом выполненный. Не менее чудесный, чем заключенные в бутылки крохотные модели парусных кораблей, которыми торговали отставные моряки на набережной во Флориде.
   Откуда, спрашивается, взялась эта птичка? И почему она в корзине для мусора?
   Молли так и эдак крутила сувенир в руке, но ответа на эти вопросы не находила. Потом, осторожно положив птицу на крышку стола, она поднялась с места и отправилась к себе в комнату, чтобы закончить паковать вещи.
 
   Защелкнув замки, Молли стащила свой старый, видавший виды чемодан вниз и поставила его у двери. Потом она прошла по комнатам, проверяя, закрыты ли задвижки на окнах.
   С минуту постояв у двери, которая выходила на задний двор, она все-таки открыла ее и шагнула в темноту. Кормушек для птиц видно не было, но Молли отлично знала, где они находятся, и ей ничего не стоило их себе представить. Как равным образом и свои любимые грядки, где когда-то цвели розы, а теперь росли чертополох и репейник. Вернувшись из Флориды, она так ничего на этом участке и не посадила, но сейчас это уже не имело ровно никакого значения.
   Она собиралась уже войти в дом, как услышла в дальнем конце сада – там, где рос старый раскидистый дуб, – какой-то подозрительный треск. Подумав, что бы это такое могло быть, Молли пришла к выводу, что это затрещала нижняя, самая толстая ветвь дуба.

Глава 23

   Когда они переехали в этот дом, Остин первым делом велел обнести участок высоким, футов эдак в семь, сплошным деревянным забором. Попасть во двор можно было только через дом или через ворота в заборе, которые, впрочем, обычно были заперты на тяжелый висячий замок.
   Молли постояла, послушала, но треск не повторился, и она уже было решила, что это от жары лопнула кора.
   Но вот треск послышался снова.
   Ночь была тихая, жаркая и влажная. Дул легкий ветерок, которому шевелить дубовые ветви было явно не под силу.
   Там, в дальнем конце сада, определенно кто-то был.
   Но кто? Остин?
   Тусклая, словно выцветшая луна давала слишком мало света, чтобы Молли могла рассмотреть, кто скрывается в густой, чернильной тени под дубом. Несмотря на это, Молли не испытывала страха. Ей почему-то казалось, что в тени прячется именно Остин, а не кто-то чужой.
   Однако чем ближе она подходила к дубу, тем медленнее и осторожнее делались ее шаги.
   – Остин? – шепотом позвала она.
   Ответа не последовало.
   Молли заколебалась. А вдруг это не Остин, а, к примеру, бандит или вор?
   – Остин… – снова окликнула она мужа, с трудом сдерживая волнение.
   Остин наконец подал голос:
   – Молли!
   Он произнес только ее имя, но Молли услышала нечто бо?льшее. Печаль. Та самая печаль от предстоящей разлуки, которая свинцовым грузом давила ей на грудь и в которой она так боялась себе признаться. Как известно, печаль делает человека податливым и слабым, а она сейчас должна быть сильной, очень сильной. Она не могла себе позволить вновь стать безвольной, всепрощающей Молли, какой была когда-то.
   Подойдя к мужу поближе, она спросила:
   – И давно ты тут сидишь?
   Он не ответил, и она поставила вопрос иначе:
   – Ты, вообще, к Эми-то ездил?
   – Нет, – произнес Остин.
   Молли подумала о записке и деньгах, которые он ей оставил. О раскаянии, которое она заметила у него на лице сегодня утром.
   Она подошла еще ближе и оперлась о ствол дерева. Дуб был такой огромный, что его вряд ли бы смогли обхватить четверо взрослых людей. Бог знает, сколько этому дереву лет. У него были длинные, толстые корни, и оно казалось несокрушимым, как сторожевая башня. Другого такого не было во всей округе.
   Странное дело, этот дуб всегда немного напоминал ей Остина. Такое сравнение, она знала, наверняка бы удивило и даже оскорбило его. Он не относился к числу любителей природы и не замечал могучей, первобытной красоты этого дерева. С другой стороны, когда сосед предложил Остину срубить дуб, мотивируя это тем, что летом его крона затеняет его клумбы с цветами, Остин наотрез отказался это сделать. Тогда Молли думала, что всему виной упрямство Остина, но сейчас она уже не была так в этом уверена.
   – Это Крис повесил на дуб качели? – спросила она.
   Помолчав, Остин односложно ответил:
   – Да.
   – Он мастак на всякие такие штуки.
   Остин согласился.
   – О да. И Эми он всегда помогает.
   Некоторое время они оба молчали. Молли вслушивалась в звуки ночи, размышляя над тем, почему Остин остался дома. А еще ее интересовало, о чем он думает. В сущности, это интересовало ее всегда, только получить ответ на этот вопрос ей никак не удавалось.
   – Молли?..
   Она молчала, ожидая продолжения.
   – Если я до тебя дотронусь… ты не убежишь? Очень тебя прошу – не убегай.
   Вот оно! В его голосе опять проступила вселенская печаль.
   А ее решимость опять стала слабнуть. Все куда проще, когда ты точно знаешь, кто твой враг. А она в отношении Остина ни в чем не была уверена.
   – Нет, – прошептала она, – не убегу.
   Он взял ее за руку и потянул к себе. Теперь Молли была от него так близко, что она слышала его частое, неровное дыхание.
   Остин поднес ее руку к губам и поцеловал. Сначала он поцеловал кончики пальцев с забывшими о маникюре ногтями, которых Молли очень стеснялась, потом тыльную часть руки. Потом он замер, ожидая, не отдернет ли она руку, а когда этого не произошло, Остин прижал руку Молли к своей щеке. Она ощутила колкость отросшей щетины и исходивший от его кожи жар.
   Хотя Молли старалась не поддаваться чувствам, у нее это плохо получалось. В ее душе больше не было на мужа зла. На нее нахлынула та же щемящая печаль, которая, она догадывалась, наполняла сердце Остина.
   У нее появилось желание утешить и успокоить мужа, и она едва удержалась от того, чтобы обнять его.
   Прежде Остин никогда не вызывал у нее подобных чувств. Всю свою жизнь Молли заботилась об окружавших ее людях – о брате, дочери, своих друзьях и подругах. Но Остин всегда был таким сильным, таким самоуверенным, самодостаточным… Ему никто не был нужен. А она – в особенности.
   Ветка у них над головой затрещала. Сидевшие в густой траве у забора сверчки прекратили на мгновение свою монотонную песню, а потом ее затянули снова.
   Остин сжал ее руки в своих.
   – Помнишь, что было вскоре после того, как мы познакомились? – спросил он. – Было темно – примерно, как сейчас. Я повел… тебя в парк и… усадил на качели. Скажи, ты это помнишь?
   Молли не сразу вспомнила этот давний эпизод.
   В тот вечер они много смеялись… Но с тех пор смех из их жизни почти исчез. Что с ними случилось? Почему из их жизни ушла радость? Ну, и во-вторых, вернее, во-первых и в самых главных: зачем два таких разных человека, как они с Остином, вообще вступили в брак?
   Любили ли они друг друга хоть когда-нибудь? Было ли такое время, когда их брак можно было хотя бы отчасти назвать удачным?
   Молли, впрочем, не могла не признать, что Остин дал ей то, чего не в силах был бы дать Джей, – чувство защищенности. Кроме того, она не могла не согласиться с тем, что в их жизни был-таки период, когда они целеустремленно и не жалея усилий строили свою семью, семейные отношения. Вернее, пытались их строить. К сожалению, для того, чтобы разрушить построенное, хватало подчас одного неосторожного слова, злого взгляда, даже пренебрежительного жеста…
   – Ты…тогда… сидела со мной, – сказал Остин.
   Точно, тогда она сидела на качелях вместе с ним. Рядом с ним и лицом к нему – как предпочитают сидеть на качелях влюбленные.
   Теперь она стояла перед ним и он держал ее за руки. У них над головой сияла яркая луна, которая вышла из облаков. Она излучала серебристый свет, проникавший сквозь ветви дуба и высвечивавший под могучим деревом небольшой круг, в котором находились они с Остином. А со всех сторон окружала их непроглядная, черно-синяя бархатная тьма.
   Он привлек ее к себе еще ближе – так, что их колени соприкоснулись.
   – Тогда… шел… снег.
   Да, тогда и вправду шел снег. Молли напрочь об этом забыла, а сейчас вспомнила. А еще она вспомнила, какие сильные тогда были у него руки. Остин крепко ее обнимал, и в его объятиях она чувствовала себя в полной безопасности.
   Должно быть, в тот момент она его любила, почти любила. И, в принципе, могла бы выпестовать в себе любовь к нему. Могла бы… если бы обстановка в их семье к этому располагала.
   – Тогда я… накинул на тебя… свое пальто.
   Верно, он завернул ее в свое пальто, и ей стало тепло и уютно.
   Что случилось с теми двумя молодыми людьми? Куда они исчезли?
   Молли не имела представления, что подвигло ее на дальнейшие действия. В их с Остином отношениях она никогда не была активной стороной и ничего по собственной инициативе не предпринимала. Сбросив сандалии, она взялась обеими руками за веревки, на которых висели качели, а потом, раздвинув ноги, уселась верхом на колени Остина.
   Остин крепко обхватил ее за талию.
   – Ты готова? – прошептал он.
   Теперь он был точь-в-точь таким, как тот, прежний Остин. Так, во всяком случае, ей казалось. Он вновь стал спокойным, сильным и уверенным.
   Кое в чем, однако, он от того, прежнего, Остина все-таки отличался. Стал более глубоким, более эмоциональным, если не сказать – тонко чувствующим. Короче, обрел качества, которых она раньше в нем не замечала.
   Была ли она готова? Да, особенно к хорошему.
   – Начинай!
   Чтобы раскачаться, им понадобилось какое-то время. Поначалу они все делали не в лад и очень над этим потешались. Но постепенно дело стало налаживаться.
   – Только не очень высоко, – попросила она.
   – Наоборот… надо высоко… до самых звезд…
   Через какое-то время они подобрали подходящий для себя ритм, расслабились и стали ощущать собственные тела и взаимные прикосновения. Особенно… сидевшая верхом на коленях у Остина Молли. Она готова была поклясться, что у него начинается эрекция.
   Когда Остин понял, что желание проснулось в нем, это так сильно на него подействовало, что он стал притормаживать полет качелей, а потом, упершись ногой в землю, и вовсе их остановил.
   – Знаешь, что, Молли? – зазвеневшим от напряжения голосом произнес он. – Похоже, тебе лучше встать… Я думаю…
   Но она не хотела вставать, не хотела останавливаться. На нее нахлынули чувства, которых она не испытывала уже очень, очень давно. Сердце неистово билось, нагнетая в сосуды кровь и разнося возбуждение по всему телу. И тогда Молли сделала то, чего никогда не делала прежде: остановила рвавшиеся из уст мужа слова поцелуем. Ее влажные губы прикоснулись к его сухим, горячим губам.
   Нежно.
   Стыдливо.
   Поначалу он никак на это не отреагировал, если, конечно, не считать охватившего его изумления. Но тут же Остин откликнулся на ее поцелуй – медленно, неуверенно, как вступающий в пору зрелости подросток.
   Робко.
   Мягко.
   Словно испытывая себя на выдержку.
   Поцелуй стал затягиваться. Скоро язык Остина проник Молли в рот и стал там хозяйничать.
   Оторвавшись наконец от ее рта, он прижался щекой к ее щеке и неровным, прерывающимся от волнения голосом произнес:
   – Боже, что происходит?
   Молли только еще крепче обхватила его бедра ногами и прошептала:
   – Молчи. И ни о чем не думай…
   – Молли, но я не могу… После того, что было…
   «Вчера вечером», – хотел он сказать, но Молли ему этого не позволила. Прижав пальцы к его губам, она повторила:
   – Молчи. Ну пожалуйста…
   Было похоже на то, что Остин выбрал именно этот момент, чтобы начать анализировать свои с ней отношения. Момент был явно неподходящим. Она торопливо нащупала ширинку у него на шортах, расстегнула ее, попутно выяснив, что трусов на нем нет, после чего освободила его горячую, напряженную плоть из плена одежды.
   Остин издал глухой, протяжный стон и стал задирать на ней платье. Узенькие шелковые трусики скользнули в сторону под его жадными пальцами.
   Молли ахнула и с шумом втянула в себя воздух.
   Реальность отошла на задний план, уступая место острому, жгучему, как огонь, страстному желанию. Она хотела, чтобы Остин оказался у нее внутри.
   Будто повинуясь мысленно отданной команде, Остин приник к ней, но в последний момент остановился.
   – Сама… – произнес он, тяжело дыша. – Сделай это сама…
   Молли поняла, почему он ее об этом попросил. Хотел еще раз убедиться, что ей это нужно не меньше, чем ему.
   Она приподняла бедра и попыталась ввести его в себя, но у нее ничего не получилось. Она повторила попытку: снова неудача.
   – Не могу… – воскликнула она в величайшем смятении и тоске.
   В этот момент он ее не целовал и его руки не ласкали ее тело. И снова перед ней забрезжила реальность, разгоняя затянувшую ее взор алую пелену страсти. На смену эротическому опьянению пришли былая нервозность и страх.
   Остин почувствовал, как она напряглась и как сжались ее мышцы, преграждая ему доступ в ее лоно. С нарастающей нежностью Остин подумал, что ей нужна помощь.
   – Подожди, – прошептал он. – Не торопись.
   Он стал успокаивать ее, гладя пылающее лицо руками, прикасаясь к ее лбу нежными, легкими поцелуями.
   – Ночь… – прошептал он. – У нас… впереди целая ночь.
   Потом Остин снова стал ее целовать – в лоб, в щеки, в глаза, в шею – в первое, что ему попадалось. Одновременно он расстегнул на ней платье, стянул его вниз и расстегнул лифчик, высвобождая ее груди. В следующий момент он приник ртом к одной из ее грудей, жадно вбирая в себя губами сосок.
   – Раздеться… – пробормотал он, как в забытьи, отрываясь на мгновение от ее груди.
   Молли, которая в этот момент поглаживала пальцами волосы у него на затылке, в удивлении подняла на него глаза:
   – Что ты сказал?
   Остин, с трудом выговаривая слова, пробормотал:
   – Хочу… раздеться…
   – Я тоже.
   Некоторое время Остин возился со своей футболкой, стаскивая ее через голову, а Молли ему помогала. Когда же футболка упала на траву, Остин прижался к нагому телу Молли. Это ощущение было настолько острым, что еще больше увеличило эрекцию, и его тело пронизала дрожь страстного желания. Он снова положил руку на нежные складки кожи у нее между ног и, между прочим, обнаружил то, что прежде укрывалось от его внимания, – Молли тщательно выбривала себе промежность, и теперь там у нее все было голенькое, как у девочки. Это показалось Остину невероятно пикантным и сексуальным.
   Раздвинув ее заветное, женское, он погрузил палец в ее плоть. Ее нутро было горячим и влажным. На этот раз она была полностью готова к соитию. Двигая пальцем вперед-назад, он разрабатывал таким образом ей вход, стараясь сделать сближение для нее легким и безболезненным.
   – Ты хочешь меня?.. – прошептал он.
   Она впилась пальцами в его плечи и кивнула.
   – Значит… ты мне доверяешь?
   Помолчав, она дала ему односложный, но недвусмысленный ответ:
   – Да.
   Остин с благодарностью поцеловал ее в губы.
   – Вот и хорошо.
   Приподняв Молли за бедра, он стал направлять ее. Очень медленно и осторожно.
   – Так нормально? – спросил он, борясь с желанием сразу, одним движением войти в нее.
   В ответ она еще шире расставила ноги и опустилась на него всей тяжестью своего тела.
   Из его уст вырвался протяжный стон. Ему захотелось опрокинуть ее на траву и заняться с ней любовью, как он привык. Только огромным усилием воли он подавил этот мгновенно возникший у него импульс.
   Молли чувствовала, что Остин осторожничает, сдерживает себя. Подобная предупредительность была вовсе не в его характере, и Молли оценила ее. Теперь она могла без колебаний повторить то, что сказала ему несколькими минутами раньше: «Я тебе доверяю».
   Прислушиваясь к своим чувствам, рождавшимся в ней от близости с Остином, она невольно задалась вопросом: неужели та сдержанность, вернее, скованность, сопровождавшая прежде ее интимную близость с мужем, окончательно ее покинула?
   Пожалуй, она могла бы ответить на этот вопрос утвердительно, поскольку ее лоно обильно источало любовную влагу и раскрывалось навстречу Остину подобно цветку, а струившаяся в ее венах кровь рассылала по телу искры, которые, словно крохотные угольки, разжигали пожар страсти, требовавшей немедленного выхода.
   Даже самые яркие эротические фантазии, которые посещали иногда Молли за долгие годы вынужденного воздержания – ведь нельзя же назвать полноценной близостью те физические контакты, которые бывали у нее с Остином прежде, – не могли сравниться с тем, что она сейчас испытывала. Она чувствовала себя раскрепощенной, свободной от всего того, что снедало ее душу, казалось, целую вечность. Да что там свободной! Она не просто наслаждалась, она как будто парила по небу. Вокруг нее мигали россыпи звезд и светила луна, рассылая свои серебристые лучи по черному бархатному небу.
   – Тебе не больно? – хрипловатым от страсти голосом спросил ее Остин, из чего она заключила, что, выплескивая свою физическую радость наружу, не смогла удержаться от крика.
   «Больно»? Как сказать. В самом деле, больно ей сейчас или нет?
   Нет, если она и испытывает боль, то это лишь составная часть того острого, пронизывающего ощущения, которое в эту минуту завладело всем ее существом.
   Хотя Остин заполнял ее целиком, а его движения внутри ее тела доставляли ей массу удовольствия, чего-то ей все-таки не хватало. Но вот чего?..
   – Остин… Я хочу… – едва слышно проговорила она, выгибая спину и крепче охватывая мужа ногами.
   – Что?.. – горячо выдохнул он ей в ухо, поддерживая ее за плечи, чтобы она не соскользнула с качелей. – Что ты хочешь?
   Ощутив, что она приближается к некоему контрапункту в их с Остином сближении, она задыхающимся голосом произнесла:
   – Я хочу… я хочу… тебя!
   Может быть, она и сама не отдавала отчета в своих словах. Она говорила первое, что пришло ей в голову. Тем не менее слова «я тебя хочу» были произнесены.
   Она почувствовала, как при этих словах его сильное тело напряглось и содрогнулось. С еще большим неистовством Остин принялся двигаться вперед-назад в ее лоне. В следующую минуту он, обхватив ее с силой руками за плечи, неожиданно замер, словно обратившись в соляной столп. Между тем его мужская снасть, подрагивая от спазмов наслаждения, посылала внутри ее тела частые импульсы, которые, подобно электрическим разрядам, непрестанно возбуждали и тревожили ту глубинную часть ее лона, где затаилась матка.
   И нижняя часть лона, и матка отозвались на эти импульсы выбросом энергии невиданной силы, вызвав во всем существе Молли сходное с шоком потрясение. Это было подобие взрыва, которое на несколько бесконечно растянутых во времени мгновений уничтожило в сознании Молли всякое представление о реальности и заставило ее тело вновь и вновь содрогаться от сладостной дрожи.
 
   Качели замерли, а руки Остина, казалось, навечно прикипели к ее плечам. Она полулежала на деревянном сиденье, опираясь спиной о широкую грудь мужа.
   Ей казалось, что прежде у нее никогда не было близости с мужем, и то, что произошло между ними сейчас, было их первым соитием, в котором все для нее было новым и упоительным.
   Он отвел влажные волосы у нее со лба.
   – Молли?..
   В его голосе слышалось беспокойство, но она была слишком утомлена, чтобы произнести хоть слово.
   – Молли?.. – Чтобы добиться от жены ответа, он даже слегка встряхнул ее за плечи. – Ты как… Как ты себя чувствуешь?
   Она ничего не ответила, только улыбнулась – благодарно и светло. Не сразу до Молли дошло, что только что, впервые в своей жизни, она испытала оргазм.
   Когда она решила наконец отстраниться от Остина и подняться на ноги, колени у нее предательски подогнулись и она чуть не упала.
 
   Теперь Остин по-настоящему осознал, почему французы называют акт любви между мужчиной и женщиной «маленькой смертью».
   Ноги не держали его, и, сделав шаг по направлению к дому, он опустился на землю, он лег на спину, устремив взгляд в звездное небо.
   Молли опустилась рядом с ним на траву.
   – Остин, с тобой все в порядке? – обеспокоенно спросила она, положив руку ему на грудь.
   – Да, – ответил Остин одними губами.
   На самом деле он не знал, так ли это. Руки и ноги у него дрожали, а сердце колотилось так, что, казалось, оно готово выпрыгнуть из грудной клетки. Никакой боли, однако, Остин не чувствовал и особого дискомфорта от своего состояния не испытывал.
   Поэтому он продолжал спокойно лежать на земле, подложив руку под голову и все так же всматриваясь в звездное небо. Поднялся легкий ветерок, который приятно освежал его разгоряченное лицо и тело.
   Молли прилегла с ним рядом, и он мог, если бы захотел, на нее посмотреть. Но он лежал без движения, не поворачивая в ее сторону головы.
   Вообще-то ему очень хотелось повернуться к ней и сжать ее в объятиях, но у них с Молли за долгие годы семейной жизни взаимные нежные прикосновения как-то не практиковались. С другой стороны, в прошлом они никогда с такой страстью любовью не занимались.
   Он подумал, что настал момент, когда к жене нужно отнестись с особым тактом и деликатностью и, разговаривая с ней, подбирать верные, идущие от сердца слова.
   – Как ты думаешь… – начал он, потом замолчал и нервно сглотнул.
   Она ждала продолжения. Остин почувствовал это и заговорил снова:
   – Как ты думаешь… рыбы испытывают жажду?
   – Что такое?
   Сначала Молли показалось, что она неправильно его поняла. Но его вопрос был настолько неожиданным и неуместным, что она хихикнула. Вот это хорошо. Это то, что нужно. Смех куда лучше слез. Если бы она сейчас заплакала, ему оставалось бы только выкопать себе могилу и похоронить себя заживо.
   – Я о рыбах… Испытывают они жажду… как ты думаешь? Особенно… те, что живут в океане. Кругом столько соленой воды…
   – Ничего определенного сказать тебе не могу, – едва сдерживая смех, сказала она.
   Небо прорезал огненный зигзаг, а потом до их слуха донеслось приглушенное, басовитое рокотание.
   – Молния! – вздрогнула Молли.
   – Гроза, – откликнулся Остин, в котором все меньше оставалось от прежнего рационального, застегнутого на все пуговицы человека. В нем пробудилось нечто мальчишеское, и это, надо сказать, не было ему неприятно. – Давай укроемся под деревом и посмотрим грозу!
   – Послушай, Остин, – сказала Молли, перекатываясь на бок и устремляя на него испытующий взгляд. – Ты уверен, что с тобой все в порядке? Голова не болит?
   Хотя он предлагал Молли спрятаться под деревом и посмотреть на грозу, физически он вряд ли был на это способен. Ноги по-прежнему почти его не держали, а голова сильно кружилась от слабости.
   Послышался отдаленный рокот, после чего в небе снова полыхнула молния.
   – Пойдем-ка, Остин, домой, – предложила Молли.
   Она стала подниматься, но Остин взял ее за запястье и удержал.
   – Не будет никакой грозы. Я ошибся… это элементарный разряд… атмосферного электричества. Из-за жары. Взгляни… небо-то чистое.
   Он сам не заметил, как положил руку ей на плечо, обнял ее и уютно устроился на траве с ней рядом.
   Молли посмотрела на небо, убедилась, что ливень им не угрожает, и сонным голосом произнесла:
   – Что-то спать хочется…
   Потом, к большому удивлению Остина, она прильнула к нему всем телом, закрыла глаза и ровно, размеренно задышала.
   Остин, чувствуя, что тоже проваливается в сон, едва слышно повторил слова жены: «Я хочу тебя», счастливо улыбнулся и закрыл глаза. Ничего подобного он прежде от Молли не слышал и, честно говоря, услышать не рассчитывал.

Глава 24

   Молли и Остин очутились дома только через несколько часов. Остин был настолько слаб, что ему пришлось воспользоваться помощью Молли. На этот раз, однако, он против ее помощи возражать не стал. Ему нравилось, как она его поддерживала и как ее бедро прижималось к его бедру, когда она вводила его в дом. Он даже рассмеялся, когда они потеряли равновесие и оба чуть не упали. В своем нынешнем состоянии он забыл об осторожности, чего раньше с ним не случалось.