Виалар Поль. Жатва дьявола

   Она круто повернулась и пошла прочь, закрывая руками то лицо, то уши, чтобы ничего не слышать. Она шла большими, мужскими шагами, но ступала бесшумно, так как проходила по немощеному двору. Ни одно окно не отворилось: они ее не слышали, слишком заняты были оба! У ворот к ней подошла собака, натянув свою цепь, и обнюхала подол ее платья.
   — Погоди, они еще увидят! — бормотала Адель, обращаясь к собаке. — Я им покажу, не беспокойся, Турок. Погоди, тут такая будет луковка!..
   Эта «луковка», как и многие слова, которые она употребляла, совсем не соответствовала обстоятельствам, но для нее это выражение имело свой особый смысл.
   Ивот Адель двинулась по дороге самым быстрым шагом, напрягая всю силу своих круглых икр, своих мощных бедер, но все же не бегом — она никогда не бегала. Вот она в Монтенвиле. Кабачок уже закрывался, и кабатчик с удивлением поглядел на нее, когда она проходила мимо, но она даже не заметила его. Дойдя до конца поселка, она остановилась у домишка Альсида и забарабанила в дверь кулаком. Ей ответил сонный голос, но она оборвала расспросы:
   — Альсид… Это я, Адель… Адель из «Края света». Отоприте. — Он не спешил, и тогда она сказала громко: — Да отоприте же, ну вас к черту!
   Он отпер и появился перед ней, прихватив одной рукой пояс брюк и держа в другой горящую свечу, огонек которой уже разгорелся. Адель оттолкнула его и вошла в комнату. Он затворил дверь. Тогда она сказала:
   — Вы знаете, где ваша жена?
   — Понятно, знаю, — ответил он, моргая слипавшимися от сна глазами, — он всегда спал крепким сном.
   — Нет, там ее нет! — возразила Адель, не замечая комического характера ее реплики.
   — Она в Шартре, у своей тетки, — сказал Альсид.
   — У тетки? Скажите лучше в «Белом бугре», у Мишеля.
   — Ну, значит, она не поехала в Шартр. Господин Обуан обещал захватить ее с собой, он говорил, что собирается нынче в клуб.
   — Эх вы, дурень! Ведь уже одиннадцатый час ночи. Она с ним осталась.
   — Ну и что? — спросил Альсид.
   — Да ведь это ваша жена… Она с Мишелем… Они спарились… Я их слышала.
   — Где это?
   — На ферме, в большой комнате. В постели Обуана.
   — Как же вы там очутились?
   — Я пришла повидаться с ним.
   — Вы пришли полюбезничать с миленьким, а он с другой забавляется, — съехидничал Альсид, хлопнув себя по ляжкам.
   Он насмешливо смотрел на нее. Адель крикнула в ярости:
   — Он же с вашей женой…
   — Вы это видели?
   — Я все слышала.
   — Но не видели?
   — Ну, конечно, нет. Света ведь не было.
   — Так откуда же вы знаете?
   — Я голос ее узнала.
   — А вы никогда его не слышали.
   — Они про вас поминали. Да, уж верно вам говорю: чертовка эта хвалила Обуана, что он лучше ласкает, чем вы. Бегите скорей, вы их захватите.
   — Нет, — ответил Альсид. — Моя жена в Шартре. Чего тут разговаривать.
   Адель схватила его за руку, тянула к двери.
   — Пойдемте же… Пойдемте со мной.
   — Нет, — твердил он, упираясь, не желая поддаться. — Нет, не пойду я!..
   — Вы, значит, так их там и оставите? Ничего им не скажете?
   — А если это неправда? Я ворвусь к хозяину, а там не она. Он и выставит меня за дверь.
   — Рогач! Вот вы кто!
   — Может, и так, — спокойно ответил Альсид. Но не сумасшедший. Это уж верно. А если у меня рога, так не у меня одного…
   — Значит, вы согласны?..
   — Матери моей приходилось соглашаться со многим… а после нее и мне тоже… А насчет того, что теперь будет… Посмотрим…
   — Чего смотреть? Все и так известно. Идемте со мной. Вытащим их из постели, голые оба… Вот тогда они увидят…
   — Ничего они не увидят. Если они и валялись в постели, их там уже нет. Чтобы их захватить, по-другому надо было взяться… если только это правда. Да я вам не верю. Это вы из зависти наговариваете, потому что господин Обуан хорошо к нам относится — к Люсьенне и ко мне.
   — К Люсьенне — да.
   — А если б и так? Кто мы с ней? Никто! Батраки, прислуга! Но погодите, придет день, когда мы с ней выйдем в люди, уж поверьте!
   — Альсид, — сказала Адель, — если вы пойдете со мной, вы, может быть, потеряете место, но в таком случае мы с братом примем вас в дом.
   — Вот оно как! — насмешливо ответил Альсид. — А может, это уже поздновато? Раньше нужно было мне войти в вашу семью.
   Адель сделала вид, что не поняла этих слов.
   — Мы бы соединили вашу землю с нашей, жили бы вместе, работали вместе, наживали добра, и пусть бы Мишель Обуан лопнул от досады. Отомстили бы и за вас и за меня.
   — А Люсьенну ему оставить? Нет, Люсьенна мне самому нужна!
   — Да она же обманывает вас.
   — Все равно. Она мне по нраву. Да и кто вам сказал, что мы с ней в конце концов не приберем к рукам вашего Обуана? Как вы можете знать, что у нас в мыслях, что мы задумали? Я свою Люсьенну знаю, мы с ней много толковали. Ей, может, и пришлось зайти дальше, чем она хотела, но ее тварью распутной не назовешь, — совсем наоборот, а для бедных людей, для тех, у кого нет ничего, но кто тоже хочет нажить добра, есть дела поважнее, чем все это баловство.
   — Да если бы вы слышали, как она визжала от удовольствия.
   — От удовольствия? Тем лучше. Стало быть, ей это далось не так уж трудно. А постель, — ведь это в конце концов в счет не идет! Важно одно, чтобы мужчина и женщина были всегда согласны кое в чем ином. И уж тут я Люсьенне вполне доверяю, в этом она мне не изменит.
   — Мерзавец! — прошептала Адель, вне себя от ярости.
   — Может быть, — сказал он без гнева. — Зато не одинокий, не брошенный, потому что у этого мерзавца жена — все-таки его жена, и никогда она его не бросит.
   — Вот дурак! Верит этому.
   Он поднял руку, как будто давал клятву.
   — Не только верю, а знаю! — сказал он. — Я у нее первым был. Да и не только в этом дело. Тут все остальное, тут все, о чем мы вместе с ней думали, все, о чем говорили… все, что решили сделать… И мы это сделаем, сделаем… будьте уверены. Надо не только в постели заглядывать. Дальше надо смотреть, дальше!
   — Так вы не пойдете со мной?
   — Нет, — ответил он. — Идите одна, если угодно. Но меня вам не удастся с собой потащить.
   — Так вы, значит, сговорились с ней?..
   — Ну, что вы!.. А если бы даже и так?
   — Вот гадость!
   — Это все-таки лучше, чем убивать людей.
   — Что вы хотите сказать?
   — Я? Ничего. Просто говорю, что лучше. А по-вашему, как?
   Адель взглянула на него. Он явно, откровенно насмехался над ней. Он бросил ей в лицо оскорбление, сказал то, чего не имел право сказать, и она вся похолодела от его слов. Что касается их планов относительно Мишеля Обуана, она насквозь видела их замыслы, она разгадала их игру. Да, эта девка сделала то, что полагалось, чтобы совсем завладеть Мишелем. Ей это не трудно: она хорошенькая, молодая, задорная, и Адель затрепетала, вспомнив, как Люсьенна говорила в постели с Мишелем. А муж, этот самый Альсид, на все согласен, — тут все обдумано, с начала до конца. Скоро ему призываться, и пока он будет отбывать военную службу, Люсьенна сбережет ему место на ферме Обуана, да еще, заботясь о будущем, мало-помалу в награду за покладистость мужа вытянет у Мишеля полоски земли, каждый раз все больше и больше, той самой земли, которая так нужна им, Женетам. Прекрасно подготовленный заговор. Да кто знает, может, за этим кроется и месть? Альсид ничего в точности не знает о смерти Гюстава, но покойница мать уж наверняка, до самой своей смерти, наговаривала ему на Женетов. Может быть, и в самом деле Гюстав был его отцом, во всяком случае, старик этому верил. Альсид полагал или знал, что скоропостижная смерть Гюстава Тубона лишила его всех благ, на которые он мог надеяться, и вот теперь он замыслил отомстить Женетам, и уже мстит им.
   Она с презрением пожала плечами и плюнула на пол.
   — Что же вы так безобразничаете? — сказал Альсид. — Плюйте в своем доме, а в чужом нечего пакостить.
   — Ваша Люсьенна подотрет.
   — Разумеется, — ответил он, — она грязи в доме не любит. Она женщина порядливая, — добавил он.
   И Адель вновь увидела ухмылку на его лице.
   — Ладно, — буркнула она, — я ухожу.
   — Думаю, так оно будет лучше всего, — заметил Альсид, теперь уже без усмешки.
   Адель вышла на улицу, не затворив за собою двери. Альсид тщательно задвинул засов. Широким, быстрым, мужским шагом она двинулась прямо к «Краю света». Когда она вошла в большую комнату, Альбер уже спал, весь в поту, — испарина покрывала у него и тело и лицо. Адель не стала его будить.

Глава IV

   Адель дала понять Мишелю, что она знает о его связи с Люсьенной, но он и не подумал отпираться, он даже принял фатоватый, самодовольный вид: ему, несомненно, льстило, что его любовница молода и хороша собой. После объяснения с ним Адель умолкла и вела себя так, будто ничего не случилось, но Мишель под разными предлогами стал реже назначать ей свидания, хотя и не перестал встречаться с нею — время от времени принимал ее ночью; в Люсьенну он «втюрился», но и Адель, несмотря на зрелый ее возраст, а может быть, и благодаря ему, сохраняла для него привлекательность — уж очень пылко эта могучая женщина предавалась любовным утехам. Все уладилось. Одна была «на закуску», а другая придавала немножко остроты его новой связи. Но он очень старался, чтобы Люсьенна не узнала о его отношениях с Адель. Правда, сама Адель могла рассказать о них сопернице, но она молчала, сперва инстинктивно, так как хорошо знала, что если Мишель узнает о ее признанье, он ей никогда этого не простит, и она лишится единственного мужчины, который был у нее под рукой.
   На следующий день после неожиданного открытия, сделанного ею в «Белом бугре», и своего разговора с Альсидом в Монтенвиле, Адель, не вступая в подробности, сказала брату, что надежды на сделку с Альсидом нет, и тогда он подписал купчую на никорбенский участок. Мишель, которому это стало известно, при встрече с Альбером одобрил его приобретение: «Правильно сделал, земля там хорошая… да ведь больше тебе и негде было купить». Вот и все.
   Земля на этих четырех гектарах и в самом деле была хорошая, но как затруднительно было ездить туда для ее обработки. Из-за оврага приходилось делать большой крюк и всякий раз проезжать через Монтенвиль. А тут подошло время Сансону и Альсиду призываться, надо было нанять нового батрака. Альбер поискал-поискал — и все. напрасно: после войны у работников появились небывалые прежде требования и они запрашивали такое большое жалованье, что нанять батрака Женетам оказалось невозможным. И вот Адель, теперь редко встречавшаяся с любовником, пожалела, зачем Фернан ушел с фермы, и начала уже подумывать, что неплохо бы ему вернуться.
   Сансона и Альсида признали годными, и в тот же день они уехали. По обычаю, они обошли все фермы, чтобы выпить прощальную чарку, однако на «Край света» Альсид не заглянул. Оба новобранца отправились поездом со станции Вов: их назначили в один и тот же полк. Люсьенна приехала проводить мужа. Обуан дал ей для этого лошадь и тележку, и Альсид как будто счел это вполне естественным. Люди, находившиеся на вокзале, передавали потом, что супруги просто не могли оторваться друг от друга и что Люсьенна, как рассказывал Бернуэ, который привез ее, на обратном пути все плакала.
   Однако после отъезда мужа ее все чаще видели в «Белом бугре», теперь она иной раз ездила в Шартр с Обуаном (к тетке, как она говорила) и возвращалась лишь на другой день все с тем же попутчиком.
   Обуан нанял себе другого батрака! он-то мог платить. Женеты — дело другое, они все еще не могли решиться, хотя Мари уже стала им плохой помощницей, только хлопотала по дому; одни же они не в силах были управиться с полевыми работами, — дней бы не хватило, особенно после покупки нового поля, расположенного так далеко. Надо было найти выход. Адель отправилась в Бурж.
   Она поехала за Фернаном и привезла его. Вернуть его стало необходимо, однако сделать это оказалось нелегко. Но ведь в конце концов Фернан был ее мужем, и раз уж приходится нанять батрака, так лучше позвать Фернана, — ему хоть денег платить не надо. Адель удалось уговорить Альбера. Учтя все обстоятельства, он признал, что сестра права. Но следовало сперва узнать, что сталось с Фернаном и чего можно теперь ждать от него.
   И вот однажды под вечер она вошла в лачугу, стоявшую в узком переулке у берега реки; сырая конура в мансарде, где Фернан наш, пропахла горелым салом. Он работал на пороховом заводе. Адель приехала до того, как кончилась его смена, и когда она назвала свою фамилию, квартирная хозяйка открыла ей комнату жильца; тотчас же Адель в ожидании мужа принялась наводить порядок, прибирать, менять простыни на постели. Вернувшись, Фернан увидел у себя жену и сел за накрытый стол, так как она состряпала ему обед, успев сходить в лавки и купить все, что требовалось. Войдя в комнату, он сказал без особого удивления:
   — Гляди-ка, приехала!
   И окинул взглядом стол, приготовленные яства и бутылку марочного вина, которую она для него купила.
   — Я за тобой приехала, — сказала Адель.
   — Зачем?
   — Возвращайся. Домой пора.
   — Надо еще подумать. Не знаю, соглашусь ли я.
   — Может, хватит уж тебе дурить?
   — А что это значит — «дурить»?
   Она повела рукой, показывая на все, что их окружало в этой комнате.
   — Ведь у тебя же свой собственный угол есть, — сказала она.
   — Эх! — разочарованно отмахиваясь, воскликнул он.
   — А что ж? Разве «Край света» не принадлежит тебе, так же как и нам?
   — Ну да, — вяло согласился он, раз жена так сказала.
   — Так чего ж ты здесь торчишь?
   — Здесь — город, — ответил он. — Ты уже не сердись на меня, Адель, но я без города обойтись не могу.
   — А что тут хорошего? Мне хозяйка-то говорила: шесть дней в неделю взаперти тебя держат. Разве вот только фабричные девки очень уж хороши?
   Он сделал неопределенный жест.
   — Да кино по субботам?
   — Не то… не то, — ответил он. — По крайности я тут не прикован к земле. А там — земля, только и есть что земля вокруг, работай, работай на ней, никогда никакого удовольствия человеку.
   — А кто тебе мешает? Получай удовольствие даже на «Краю света».
   — Чтобы я, да опять стал жить, как прежде? Нет!..
   — Да живи как хочешь, как тут жил. Разницы не будет.
   Он ел не спеша, тщательно разжевывал кусок.
   — Вкусно! Где это ты купила?
   — А теперь и мы на «Краю света» хорошо едим. Война как пришла, денег принесла.
   — Да ну? — протянул он и, сразу насторожившись, поднял голову.
   — Верно, верно. Недавно земли прикупили — четыре гектара. Очень подходящая под пшеницу.
   — Стало быть, всего теперь двадцать три гектара, — подсчитал Фернан.
   — Немножко больше. А скоро, глядишь, еще прикупим. Возвращайся, помогай нам разбогатеть.
   — Оно конечно… — сказал Фернан, соблазнившись такой перспективой. — А все-таки знаешь, если я и не вернусь на «Край света», то только потому… потому что…
   — Да брось ты это, — прервала его Адель… Ты про Гюстава? Все уже прошло, быльем поросло, никто и не вспоминает! Все позабыли.
   Она солгала. Она знала, что Альсид не забыл. Но ведь Альсида призвали в армию, и еще когда-то он вернется! К тому же Адель была убеждена, что Люсьенна «схлестнется» с Мишелем Обуаном и наступит день, когда Альсиду придется исчезнуть. Сколько там ни говорите, что она плакала, расставаясь с мужем, а ведь она живет с Обуаном. Так или нет?
   — Думаешь, забыли?
   — Верно тебе говорю.
   — Да и другое… привык я по-своему жить.
   — Ну и живи по-своему. Раз человек уже в годах, его, понятно, не переломишь.
   — Ездить мне надо будет в город… в Вов или даже в Шартр… А как же я попаду туда?..
   — Купим тебе велосипед. Не надо будет брать велосипед на прокат, как раньше, когда ты приезжал из Шатодена по субботам в отпуск. Хороший велосипед купим, никелированный, — добавила Адель. — Из Сен-Этьенского оружейного завода — они разослали рекламу.
   — Да, они рассылали, — подтвердил Фернан, кивнув головой.
   — Разве ты не хочешь богатым стать? — спросила Адель.
   — Надо подумать.
   Он вытер губы и вылил себе в стакан остатки красного вина.
   — Да, надо подумать, — повторил он. — Я тебе потом отвечу. Малость подумаю.
   Адель не приставала к нему, только сказала: «Ладно». Потом Фернан спросил, когда она поедет обратно, она ответила:
   — Завтра утром, раньше поезда нет. — И добавила: — Местечко-то в постели у тебя, поди, найдется? Мы ведь все-таки муж и жена.
   — А что ж, можно, — ответил он. И позднее, ночью, сказал: — Ну и горячая ты! Все такая же.
   Вот таким образом Фернан вернулся и снова стал жить на «Краю света». Всем это было на руку, даже Адель, — она теперь лишь изредка встречалась с Мишелем. А Мишель был рад, что Фернан возвратился и благодаря этому можно почти порвать с Адель: Люсьенна ему нравилась все больше, и уж ему стесняться вовсе не приходилось, поскольку Альсид был далеко.
   Адель обдумывала теперь создавшееся положение более спокойно, более объективно, так как возле нее появился Фернан и она могла утолять то, что она называла «своими потребностями». Голова у нее работала лучше, глаза видели яснее. Она не сомневалась, что Альсид сговорился с женой, и они завлекли Мишеля в ловушку. Несомненно, они сообща замыслили все то, что случилось, а Мишель по глупости попался в сети и принял за чистую монету любовные восторги мерзавки. Однако не исключено было, что Люсьенна, хоть она и любила и даже теперь еще любит своего мужа, не всегда останется его сообщницей. Ее не одолевало, как Альсида, стремление отомстить. И когда она заберет в руки Обуана, то, пожалуй, будет действовать в своих личных интересах — разойдется с Альсидом, простым батраком, выйдет замуж за Мишеля и станет хозяйкой фермы «Белый бугор», богатой и уважаемой женщиной. С каждым днем Адель все больше убеждала себя, что все так и случится. После возвращения Фернана она поставила крест на своей связи с Мишелем и хоть время от времени еще встречалась с ним, но не из любви, а по-приятельски, чтобы сохранить дружескую близость с ним; она с гордостью думала, что скоро он возьмет ее в поверенные своих тайн. И тогда она до некоторой степени будет держать его в руках, во всяком случае, сможет действовать, подготовлять всякие махинации и идти к своей цели. Ведь нужно было добиться самого важного: отрезать землю от «Белого бугра» (понятно, в пользу Женетов) и отстранить Альсида. Альсид — вот где опасность; этот Альсид готов на все, лишь бы со временем отомстить за свою мать, — ведь он, несомненно, страдал душой из-за того, что ему не дали стать тем, кем он мог быть, и теперь он хочет наверстать потерянное, да еще и наказать Женетов. Все это было очень сложно, очень тонко для Альбера, с которым Адель уже помирилась, — впрочем, Альбер, ее младший брат, хоть и был хозяином «Края света», ничего не делал без согласия сестры. А что касается Люсьенны, она не только не мешала замыслам Адель, а наоборот, вполне могла, сама того не зная, способствовать им.
   Адель обдумала, как ей сблизиться с Люсьенной, и с некоторым трудом достигла этого. Для начала она все находила себе какое-нибудь дело в той стороне, куда Люсьенна водила пастись свою корову. Адель здоровалась с женой Альсида и как-то раз обменялась с нею несколькими словами. А потом спросила, есть ли вести от Альсида. Люсьенна держалась настороже, — очевидно, муж настроил ее против Женетов и велел избегать знакомства с ними. Однажды, проходя по дороге, вдоль которой Люсьенна пасла корову, Адель сказала:
   — А поди, не мало времени вы теряете на то, чтобы пасти свою корову.
   — Еще бы! — ответила Люсьенна. — Да надо же ее кормить.
   — Будь у вас луг, вы могли бы туда водить корову, ходили бы днем доить ее, а вечером пригоняли бы домой.
   — Во-первых, у нас нет луга, да и корова-то одна-единственная.
   — Можно было бы устроиться, — сказала Адель.
   Люсьенна, став любовницей Обуана, находила очень скучным и недостойным себя терять время на то, чтобы часами пасти корову вдоль дорог, то и дело меняя ей место.
   — А как устроиться? — спросила она.
   — У нас вот шесть коров, и кто-то должен же их стеречь. А что шесть, что семь, разницы никакой.
   — А трава-то?
   — Ну сколько она там съест травы? Не разоримся. Да ведь Альсида в армию призвали, как же не оказать военному человеку услугу. Да еще и то не надо забывать, что он, может, нам родней приходится, кто его знает, в конце концов. А когда была война, нас ведь без помощи не бросили. Господин Обуан, например.
   — Так вы согласитесь?
   — Надо же помогать друг другу. А потом, — добавила Адель с грубой шутливостью, — вам свободнее будет ездить в Шартр, к своей тетке.
   Люсьенну очень соблазняло предложение, но она не сразу его приняла. Только в тот день, когда и в самом деле захотелось съездить с Обуаном в Шартр, она сказала Адель, встретившись с нею у дороги.
   — Вы не раздумали насчет моей коровы?
   — У нас, милая, что сказано, то свято.
   — Так уж, пожалуйста! На один только день! Мне в город надо съездить. Я, конечно, могу попросить господина Обуана, да только…
   — Ну, разумеется, — прервала ее Адель. — Лучше не просить, а то пойдут сплетни. Вам когда надо в город?
   — Завтра.
   — Ну и хорошо. Приведите завтра корову на луг, а послезавтра возьмете ее.
   Так и уговорились, и когда Люсьенна через сутки пришла за своей коровой, та оказалась жива, здорова, подоена, молоко слито в бидон, и Адель, как будто случайно придя на луг, сказала:
   — Хороша у вас коровка! Тридцать литров дает играючи. Ведерницу прокормить стоит не дороже, чем дрянную коровенку. Я бы хотела, чтобы у нас все коровы были такие, как ваша. Мы ее доили, когда время приходило, потому что пропускать дойку не годится, — корова тогда сбавляет молока. Я даже лишний разок ее подоила, чтобы раздоилась она.
   Люсьенна окинула взглядом выгон.
   — Да уж нечего сказать, на зеленой сочной травке и молоко у коровы хорошее. У вас тут благодать. Да, уж нечего сказать! Я и в город-то съездила со спокойной душой.
   — Так вот, пожалуйста, приводите когда угодно.
   — Я не стану надоедать.
   — Но я же вам говорю, для нас разницы нет. Вы сами корову приведете, сами домой ее заберете, для нас хлопот никаких. Хорошо повеселились в Шартре?
   Хорошо ли Люсьенна повеселилась? Адель нисколько в этом не сомневалась. А ее самое Мишель ни разу не брал с собой в Шартр. Но она не завидовала. Альсид сказал в объяснении с ней: «Надо смотреть дальше постели». И уж Адель-то смотрела далеко!
   — Знаете, все-таки приятно повидаться с теткой. У меня, кроме нее, никакой родни нет. Она держит булочную и кондитерскую. Вот попробуйте, я вам привезла слоеный пирог. Вкусный!
   Адель взяла подарок, поблагодарила, радуясь, что началась полоса добрососедских отношений.
   — Мы это вместе скушаем, в компании с вами.
   Теперь они встречались, беседовали. Однажды Мишель Обуан сказал Адель:
   — Ты, кажется, видаешься с Люсьенной?
   — Да. Она мне нравится. Как видишь, не только тебе одному.
   И Адель принялась расхваливать Люсьенну, ее хорошенькое личико, ее фигуру, ее веселый нрав.
   — Вот это женщина! — воскликнула она.
   — И это ты говоришь?
   — А что ж? Я теперь старая, что было, то прошло, не вернешь. Я тебя очень люблю, но между нами все кончено или вроде того. Да и муж мой возвратился. Ну и вот, я рада, что ты на такую красотку наткнулся, повезло тебе, можно сказать.
   — Но ведь Альсид-то вернется, — сказал Обуан с озабоченным видом.
   — Поговорим об этом через год, перед тем как он отслужит.
   До тех пор пока Альсид вернется с военной службы, наверно, произойдет не мало событий, таких, о которых мечтала Адель.
   — Так ты, значит, не ревнуешь?
   — Я же тебе сказала. Мне приятно, что ты счастлив.
   — Ты ничего ей не говорила… насчет нас с тобою?
   — Ну, за кого же ты меня принимаешь?.. Про это только мы с тобой должны знать. Если ты иной раз захочешь позабавиться, подай знак, я не откажусь, ну а больше ничего. Конец.
   Обуан обнял ее за талию.
   — Славная ты баба, — сказал он.
   Два дня спустя Люсьенна привела свою корову на луг Женетов и, присев там с Адель в тени, под кустами живой изгороди, сообщила:
   — Мишель мне сказал.
   Адель уклонилась от прямого ответа.
   — Мишель-то? Всегда он был нам добрым другом. Когда мы с матерью маялись тут одни во время войны, он мне и советы давал, и помогал. Добро не забывается. И если я вам оказываю услугу, то вроде как для него стараюсь.
   — Да, — ответила Люсьенна, — я понимаю.
   — Мишель Обуан — самый подходящий для вас мужчина, — добавила Адель.
   Больше ничего о Мишеле в тот день не говорили. Но мало-помалу при встречах, для которых Адель, несмотря на бесконечные свои работы, находила и время, и всевозможные предлоги, они перешли к доверительным разговорам, к советам.
   — Вы, Люсьенна, не такая женщина, чтобы вам надсаживаться на работе. Это хорошо для меня, я настоящая крестьянка, деревенская баба. А как посмотришь на вас, на ваши ножки, на беленькие ваши нежные ручки, так и подумаешь: вот красотка, не хуже тех дам, каких рисуют в модных журналах. Такая женщина, как вы, Люсьенна, должна жить в свое удовольствие.
   — Я тоже так думаю, — соглашалась Люсьенна.
   — Да, в свое удовольствие. Чтобы у вас были и автомобили, и дорогие меха.
   — Ну, я так высоко не заношусь.
   — И напрасно. Мишель от вас без ума, он мне сам это говорил еще вчера. От своего счастья не отказывайтесь.