Виггз Сьюзен. Волшебный туман

   — Ах, Кэт, это еще не все, — сказал он, словно прочитав ее мысли. Он вытянулся вдоль нее и наклонился, чтобы поцеловать ее рот. — Ты хочешь, чтобы я показал тебе?
   — Да. Я хочу знать… почувствовать… все.
   Его рука поднялась по ее ноге, рука скрипичных дел мастера, которая гладит совершенно гладкую поверхность ясеня; рука чародея, вызывающего волшебство. Она представляла собой пустой кувшин, который он наполнял капля за каплей напитком, более опьяняющим, нежели спиртное. А она с каждой каплей страстно желала еще.
   Подсознанием она понимала, то, что он делает, удивительно, потому что знала, как действует похотливый мужчина, из множества рассказов в женском углу большого зала. Мужчины не слишком заботятся о том, чтобы доставить удовольствие женщине.
   А Весли вел себя так, будто его единственной целью было доставить удовлетворение ей. Она впитывала в себя непрекращающиеся ласки, как пересохшая земля впитывает дождь. Наслаждение кружило вокруг нее. Движения его руки совпадали с ритмом биения ее сердца. Наконец, все ее ощущения соединились в ней и затем выплеснулись, орошая ее теплым дождем чувственности. Долгий сладострастный вздох вырвался у нее. Она открыла глаза и увидела, что Весли улыбается ей. На его лице было странное выражение, удовольствие от разделенного наслаждения, но глубоко в его глазах запряталась боль, как будто на его плечи давила тяжелая ноша.
   — Кэтлин, — попросил он, — умоляю, дотронься до меня.
   Она отозвалась, потому что он просил, а не требовал. Ее руки начали изучение его покрытого шрамами мускулистого тела. Она открыла для себя упругость его плеч, шелковистость волос на груди. К своему удивлению обнаружила, что ей нравится ощущать ладонями теплоту его тела, глухое биение его сердца. Так вот как устроен мужчина. Она касалась его тела так, как не смела даже мечтать. В ответ он судорожно вздохнул.
   — Кэт, — сказал он, — это такая сладкая пытка, через которую я никогда не проходил, — он обнял ее, поддерживая ее спину и раздвигая ей ноги своими ногами.
   «И только подумать, — томно размышляла Кэтлин, — что всего лишь недавно мы сплетались в жаркой битве, и один намеревался убить другого».
   Сейчас ее чувства были также напряжены, но уже не от гнева. Она крепко обняла его ногами, прижимаясь к нему все ближе и ближе. Он придвинулся к ней, плечи его дрожали, на лице застыло выражение сосредоточенности. Весли сдерживал острое желание, заставляя себя помнить о том, что Кэтлин девушка, и что он не хочет причинить ей боль. Он вошел в ее мягкую теплую глубину, продвигаясь все глубже, пока не достиг шелковистой преграды, стоящей между невинностью и наслаждением. Одним мягким толчком его пыл проложил путь дальше. Ее голова запрокинулась, и она улыбнулась таинственной, обманчивой улыбкой женщины. Весли целовал ее закрытые глаза, щеки, рот, шепча слова, которые не имели никакого смысла. Кэтлин слушала их сердцем. Напряжение внутри нее нарастало, напирая на грани того мира, который уже никогда не будет прежним. Он был чародеем, полным тайн и очарования, и предложил ей подарок, которого она, не подозревая об этом, так страстно желала.
   Она приподняла бедра, и он начал двигаться в ней медленно и ритмично. Сердце Кэтлин бешено колотилось, она лежала, погружаясь в волны наслаждения. Ее окружил туман, у которого не было начала и не было конца. Время остановилось на этом мгновении, мир за пределами этой маленькой ниши переставал существовать для нее. Движения Весли стали более быстрыми и настойчивыми, и она подстроилась под его ритм, ритм песни, у которой не было слов. Она поднялась на волне чувственности навстречу его устремлению, и вспышка невыразимого блаженства вырвала из ее груди восторженный крик.
   Голос Весли присоединился к ней. Она почувствовала, как что-то внутри нее нежно запульсировало, а он проник еще глубже и, казалось, коснулся ее души. Судорожно вздохнув, Весли зарылся лицом в ее волосы.
   — Кэтлин… — жарко выдохнул он ей в ухо.
   С каждым замедляющимся ударом ее сердца очарование теряло силу. Она отвернулась.
   — Я предала себя, свой народ…
   — Нет, — он приподнялся на локте. — Я не позволю тебе говорить, что это дурно.
   — Но мы враги…
   — Прекрати, — снова боль мелькнула в его глазах. — Ты говоришь, что я нарушил святую клятву, Кэтлин. В отличие от того, что ты об этом думаешь, решение далось мне нелегко. В течение трех лет я соблюдал ее, и уже почти убедил себя, что смогу сдерживать свои желания до того дня, пока не умру. Но говорить, что наша любовь это что-то плохое, значит унижать ее. Не делай этого, Кэтлин. Пожалуйста.
   — Не будем больше говорить об этом, — она отвернулась, натянула на себя одеяло и отдалась во власть раскаяния и стыда. Но когда сон сморил ее, перед глазами стоял не Алонсо и даже не Клонмур, а ее муж Джон Весли Хокинс.

Глава 12

   — Исповедуйте меня, отец, ибо я согрешила, — Кэтлин нервно перекрестилась.
   — Я готов дать тебе прощение Бога, — ответил отец Тулли. Они вместе сидели на камбузе, свободном от матросов, потому что утренняя смена уже поела. — Какая боль тревожит твою душу?
   Кэтлин сплела пальцы. Она свободно исповедовалась ему в юности, не станет избегать этого и сейчас.
   — Отец, я совершила грех вожделения.
   У него от удивления приподнялась одна бровь.
   — Ты уверена в этом?
   — Да. Вчера ночью. С моим… англичанином.
   — Со своим мужем, ты хочешь сказать?
   — Да, отец, и я прошу Бога простить меня.
   — Подожди, не так быстро. Сначала мы должны установить, что ты действительно согрешила. Итак, ты говоришь, что в свою брачную ночь, со своим молодым мужем ты совершила грех вожделения?
   Она вспомнила безумие, охватившее сердце, полное отрешение, с которым она принимала и приветствовала его поцелуи, и ласки, сладостное завершение их полного слияния.
   — Да, совершила.
   Он положил руки на колени. — Да, это действительно важное событие, моя дорогая. Я рад за тебя.
   — Рады за меня? Но…
   — Не каждая женщина получает удовольствие от супружеского союза. Много раз я успокаивал молодых жен, которым был противен муж.
   Будь довольна, что мистер Хокинс вызывает у тебя вожделение, а не страх или стыд.
   — Вы не поняли меня, отец. Я не хочу чувствовать этого к нему.
   — Ты предпочитаешь страх или стыд?
   — Нет, но…
   — Тогда прими то, что произошло, Кэтлин, — он взял ее руки и потер своими ладонями. — Найти наслаждение в своем муже — это редкий подарок.
   Гнев обуял ее, и она была рада ему, потому что гнев представлял меньшую опасность, чем буря чувств, которые она испытывала к Весли.
   — Я также должна наслаждаться тем, что он тащит меня в Лондон, чтобы я предстала перед Кромвелем?
   — У него есть на это причины.
   — Он рассказал вам о них?
   — Этот человек не собирается причинить тебе вред, Кэтлин. Я верю, он защитит тебя. А остальное, советую тебе, предоставь воле Божьей.

* * *

   — Исповедуйте меня, отец, ибо я согрешил, — Весли тайком перекрестился.
   — И вас тоже? — Отец Тулли смахнул с глаз свои черные волосы. Они стояли возле перил, наблюдая, как чайки ныряли за рыбой. Сильный ветер заглушал их голоса, придавая им интимный характер, несмотря на то, что наблюдатель Хаммерсмита Маккензи околачивался поблизости.
   — Значит, это не первая исповедь для вас сегодня?
   — По этому поводу я храню молчание.
   — Итак, Кэтлин уже исповедалась. В чем?
   — Мистер Хокинс, ваши проблемы имеют что-либо общее с этим огромным синяком на челюсти?
   Весли дотронулся до него.
   — Я влюбился в нее, отец.
   — А вы считаете любовь грехом? Клянусь, я бы назвал это благодеянием. Вы сказали ей об этом?
   — Она не поверила бы мне, даже если бы я объяснился стихами.
   — Вы должны заботливо и нежно, и не с помощью слов, связать воедино ваши сердца.
   — Но я пришел исповедаться не потому, что не смог заставить ее полюбить меня.
   — Тогда облегчите вашу душу, друг мой. Приятная теплота разлилась по телу Весли, когда он услышал, как священник назвал его другом. За всю его жизнь не много людей называли его так.
   — Я обманываю ее в самом важном.
   — Тогда скажите правду.
   — Не могу. На карту поставлена человеческая жизнь. Моя собственная и жизнь Кэтлин, конечно, но есть еще третья невинная душа, которая может пострадать, если я расскажу все Кэтлин. Или кому-либо еще. — Он посмотрел на вспенившееся море, на опускающиеся с шумом волны. — Нет смысла говорить ей, — он доказывал это больше себе, чем священнику. — Правда заставит ее делать трудный выбор. Кроме того, она узнает все довольно скоро.
   — Вам нужно рассказать ей о другой женщине? — спросил отец Тулли, нахмурившись.
   — Нет! Клянусь перед Богом, нет.
   — Не должно быть секретов между вами и вашей женой. Секреты могут разрушить брак быстрее яда.
   Весли внимательно посмотрел на измученное и озабоченное лицо священника. Ему был знаком этот сочувственный взгляд, потому что он так же когда-то принимал на себя груз исповеди. Положив руку на плечо отца Тулли, он спросил: — Когда мы причалим, воспользуетесь ли вы обязательством Хаммерсмита сохранить вам жизнь для того, чтобы вернуться в Клонмур?
   Отец Тулли тоскливо улыбнулся.
   — Ах, разве не Клонмур вознес мою душу так близко к небесам?
   — Вам опасно находиться там. Хаммерсмит боится того, что мне стало известно о его торговле рабами и о месте нахождения священников. Сейчас он будет держаться подальше от Клонмура, но он умен. Не рискуйте своей безопасностью, отец. Отец Тулли пригладил пальцами свои черные волосы.
   — Место священника там, где в нем нуждаются.
   В этот момент Весли позавидовал ему, позавидовал уверенности в призвании, в том, что он выбрал правильную дорогу в жизни. А дорога Весли была отмечена сомнениями, подорванной верой, а сейчас и муками неразделенной любви.
   — Ты исповедовалась сегодня, так ведь? — спросил Весли вечером, входя в их каюту.
   Кэтлин поджала губы.
   — Отец Тулли твердо хранит тайну исповеди. Кто же сказал вам об этом?
   — Догадался сам.
   — Мне нет до этого дела, — она безразлично жевала печенье.
   — Я догадался, когда пошел исповедаться сам, — добавил он.
   У Кэтлин в горле застряла крошка печенья. С трудом прокашлявшись, она сказала:
   — Уверена, вам много времени пришлось стоять, наклонившись к его уху, потому что вы отъявленный грешник, мистер Хокинс.
   — Кроме этого, я еще твой муж, миссис Хокинс. Иди сюда.
   — Нет.
   Он вздохнул.
   — Кэтлин, мы потратили на споры много времени прошлой ночью, когда могли только любить друг друга. Давай не повторять этой ошибки сегодняшней ночью и никогда больше.
   — Никогда больше не спать вместе? — она стряхнула с юбки насыпавшиеся крошки. — Полностью согласна.
   — Я говорил о спорах.
   — А я говорю о другом.
   — Ну что ж. Давай продолжим эту тему, — вечерний свет, проникший сквозь окошко, осветил его глаза, превратив их серо-зеленый оттенок в рассеянный цвет волшебства. Синяк на челюсти резко контрастировал со здоровым цветом лица, обрамленного блестящими волосами.
   — Как ты можешь отрицать нашу страсть, — спросил он, опершись на косяк ниши, — когда я вижу желание, стоит мне только посмотреть на твое милое лицо?
   Она уперла руки в бедра. — По Клонмуру я тоскую, а не о вас. Вы силой заставили меня выйти за вас замуж. Брачные отношения осуществлены, так что же вы еще хотите от меня?
   — Я хочу тебя такую, какой ты была прошлой ночью, полной женского желания, и чтобы на твоем лице непроизвольно отражались и удивление, и наслаждение, — он поднял руку и лениво проложил пальцами дорожку по столбу вниз.
   Этот жест вызвал у Кэтлин бурю тревожных эмоций. Она попыталась отгородиться от слов Весли, но ее сердце слушало, когда он продолжил.
   — Я хочу тебя так, как только мужчина может хотеть женщину, и нам многое предстоит открывать с тобой вместе. Каждый день и каждую ночь, Кэтлин. А сейчас иди ко мне.
   —Нет.
   — Я дам тебе сына для Клонмура.
   Предложение вызвало в ней страх и страстное желание. Он шагнул к ней, и только гордость не позволила ей броситься к нему.
   — Мне не надо сына от вас, — заявила она.
   — Кэтлин, не ожесточайся. Я забочусь о тебе.
   — Как волк заботится об овцах.
   Он протянул руку и дотронулся пальцем до завитка, выбившегося из ее прически.
   — Разве ты не помнишь наше влечение друг к другу? Наслаждение?
   Она помнила, слишком хорошо помнила. Его близость мешала ей думать. Кэтлин видела, что он тоже в замешательстве, и это каким-то образом влекло ее к нему.
   — Вы дрожите, — сказала она.
   — Меня переполняют чувства, Кэтлин. Я не привык к этому.
   — Успокойтесь, — она ненавидела себя за то, что ее интересовало все, что касалось его.
   Обняв ее, он стал целовать медленно, нежно, постепенно смягчая ее сопротивление. Прильнув к нему, она наслаждалась прикосновениями его рук, удивляясь, как и предыдущей ночью, необыкновенной гармонии их тел. Он изменил весь мир вокруг нее, вознес ее на небеса и опустил в ад. Она не променяла бы эти мгновения ни на что, даже под залог своей души. Если бы только он отрекся от Кромвеля, она бы нашла название всему тому, что чувствует, когда он вот так целует ее. Она назвала бы это счастьем.
   Он отнял рот от ее губ.
   — Кэтлин.
   — Да?
   — Я люблю тебя.
   «Не сейчас», — хотелось ей крикнуть ему. Как она может верить ему сейчас? Она отступила, медленно покачав головой.
   — Не говорите мне таких слов, Весли. Я никогда не смогу полюбить такого человека, как вы.
   Он побледнел, но она заставила себя продолжить.
   — К человеку, который выполняет приказания Кромвеля, у меня только одно чувство — презрение. Как вы не понимаете, что наш брак не изменил ничего? Я люблю Алонсо!
   Он отпрянул от нее, как будто она обожгла его, и отступил назад. Кэтлин увидела, что на его лице появилось выражение, какого раньше никогда не было. Страдание, разочарование и в конце концов гнев исказили его черты. Со страхом она поняла, что впервые видит его по-настоящему сердитым на нее.
   — Хорошо, Кэтлин, — его голос дрожал, он с трудом сдерживал ярость. — До тех пор, пока ты будешь отрицать, что мы созданы друг для друга, до тех пор, пока ты будешь цепляться за мечты об испанском герое, я оставлю тебя одну.
   Она должна была почувствовать облегчение. И она очень старалась. Но все, что она почувствовала, была черная пустота.
   — Думаю, так будет лучше.
   Он поднял руку, но остановился, так и не дотронувшись до нее.
   — Кэтлин, однажды ты найдешь истину в своем сердце. Тогда ты должна прийти ко мне, потому что я не протяну руку первым.

* * *

   Лондон, июнь 1658 года.
 
   Кэтлин вытянула шею, выглядывая из-за речной баржи.
   — Я никогда еще не видела мощеной улицы. Даже в Голуэе нет такой.
   — Нравится она тебе? — спросил Весли.
   — Да, но сколько затрат!
   — Мостовые просто необходимы в городе, иначе транспорт превратит улицы в болота, — Весли откинулся назад, стараясь казаться спокойным. Постоянно присутствующий Маккензи находился на корме с перевозчиком. Кэтлин примостилась на краю сиденья, словно ребенок, впервые едущий на ярмарку. После их ссоры Весли не ожидал, что они станут друзьями. Но это произошло. Наверно, это было к лучшему. Безопасно. Довольно спокойно при условии, что он держался от нее на расстоянии вытянутой руки.
   — Что это за здание? — она показала на сооружение, туманно вырисовывающееся на улице святой Екатерины, идущей вдоль причала.
   Тонкие полоски окон угрожающе смотрели с больших и маленьких башен. Толстые стены из белого известняка и тяжелых необработанных камней вызвали наплыв воспоминаний, от которых ему стало дурно.
   — Это Лондонский Тауэр, — сказал он. Она заинтересовалась.
   — Правда? Ты хочешь сказать, что это то место, где убивали несчастных принцев? Не здесь ли провел свои последние дни Силкен Томас, наш ирландский герой?
   — Да, здесь.
   — Хотелось бы знать, как выглядит этот замок.
   — Как земной ад, — Весли отвернулся к реке, где грузовые баржи старались опередить друг друга, чтобы занять место у причала. — Там есть такие ямы — подземные темницы с люком, настолько тесные, что человек не может ни сидеть, ни лежать.
   Услышав боль в голосе Весли, Кэтлин внимательно посмотрела на бледное лицо и холодные руки. — Откуда ты знаешь?
   — Я был там.
   — Навещал узников?
   — Кэтлин, я сам был узником.
   Она содрогнулась.
   — Ты?
   — Да.
   — Тебя тоже помещали в одну из подземных темниц?
   — Да.
   Она вспомнила шрамы, исполосовавшие его спину и плечи, ужас, который в редкие бесконечные моменты появлялся в его глазах. Он перенес страдания за веру, и, возможно, более ужасные, чем рассказал ей.
   — Ах, Весли, — она положила ладонь на его руку. С тех пор, как они пришли к соглашению относительно их близости, а лучше сказать, ее отсутствию, она более спокойно притрагивалась к нему.
   — Тебе следовало рассказать об этом раньше. — Он посмотрел на ее руку.
   — Не притрагивайся ко мне, Кэт, — сказал он тихим печальным голосом. — Не дотрагивайся до меня, пока ты действительно не захочешь сделать это.
   Она колебалась, потому что ей нравилось ощущение шершавой кожи под рукой, однако она знала, к чему приведет, если она откажется повиноваться.
   — Я бы также хотела, чтобы ты рассказал мне, как католик стал агентом этого дьявола Кромвеля.
   Он прислонил голову к кожаной стенке сидения.
   — Кромвель и я знакомы уже семь лет. Со времен Вустера.
   — Ты сражался там на стороне роялистов?
   Он кивнул.
   — Когда мы поняли, что битва проиграна, я был среди тех, кто помогал королю Карлу убежать. Мы провели длинный день на дубе в Боскобельском лесу. Когда преследователи подошли ближе, я сдался в плен как приманка. Таким образом король Карл убежал, и я в конечном счете сделал то же самое. Затем отправился в семинарию в Дуэ, — он искоса посмотрел на нее. — Я еще не надоел тебе?
   — Если бы надоел, я бы прямо сказала об этом.
   Улыбка спряталась в уголке его рта.
   — Затем меня опять отправили в Англию. Я действовал и как священник, и как посыльный у роялистов, но к тому времени не был ни тем, ни другим, Кэт. Я сам не знал, кем я был. Когда в конце концов ловцы священников поймали меня, я был приговорен к смерти. Но человек Кромвеля, Терло, остановил казнь.
   Обхватив колени, она подалась вперед.
   — Почему?
   — Потому что он понял, что я был человеком, которого Кромвель искал семь лет.
   — А как он узнал, что это был ты?
   К ее удивлению он покраснел до ушей.
   — Меня выдали женщины.
   — Кто?
   — Женщины, — он нетерпеливо взмахнул рукой. — Во время казни. Некоторые из них узнали меня по внешности или по рассказам.
   Кэтлин прищурилась, не в состоянии представить эту сцену.
   — Почему Кромвель пощадил тебя?
   — Ему понадобилось мое мастерство ловца воров.
   — Ты был ловцом воров, затем кавалеристом, а потом новообращенным при духовенстве?
   —Да.
   — Больше профессий, чем большинство мужчин могут овладеть за всю жизнь.
   Он посмотрел на руки, нервно перебирая пальцами.
   — Я был… в поиске. Пытался найти свое место в жизни.
   Ее глаза сузились. — И нашел его у Кромвеля, который снял тебя с виселицы, чтобы ты поймал меня.
   —Да.
   Вечер догорал с последними лучами солнца, когда баржа ударилась о платформу лестницы, ведущей в Уайтхолл. Группа домов неясно вырисовывалась над водой. По обеим сторонам у входа в помещение горели факелы. Из двери вышел лакей, чтобы помочь им высадиться.
   — Добрый вечер, — сказал лакей. — Нормально добрались? — Он посмотрел на Кэтлин, одетую в мягкую, свободную тунику. — Захватили с собой ирландку, да, сэр? — лакей хихикнул. — А где же ее уздечка?
   — Сейчас будет у тебя в желудке, если ты не заткнешь свой паршивый рот, — парировала Кэтлин.
   Весли сошел с баржи мрачнее тучи. Его обутая в сапог нога опустилась точно на ногу лакея.
   — О! Осторожнее, сэр!
   — Извиняюсь, — пробормотал Весли. Наклонившись, он взял Кэтлин за руку и помог ей сойти на каменный причал.
   Она проигнорировала незадачливого лакея, и Маккензи повел их по коридору, минуя молельню и Большой Холл, через просторный внутренний двор в ворота дворца и, наконец, привел в палату, кишащую чиновниками лорда-протектора, облаченными в темные одежды духовными лицами и иностранными сановниками. Кэтлин подавила попытку опереться для поддержки на руку Весли. В то же самое время ее глаза прочесывали толпу. Возможно, очень возможно…
   — Его не будет здесь, — пробормотал Весли тихо. — Твой гранд не смешается с толпой простых людей.
   Кэтлин вспыхнула, удивляясь, как легко он читает ее мысли. Она переключила внимание на большую палату и затем на ту, в которой они находились. В комнате царила роскошь: массивные канделябры, поддерживаемые ниспадающими с потолка цепями, развешанные по стенам портреты.
   Весли осматривал переполненную комнату еще более внимательно, чем Кэтлин. «Кого он выискивает? — удивилась она. — Бывшую любовницу? « В первый раз за все время до нее дошло, что она слишком мало знает о его прошлом и ничего не знает о людях, в кругу которых он вращался.
   — Лорд-протектор находится в Хэмптоне со своей дочерью Бэтти, леди Клейпол, — к ним поспешил человек в ливрее, протягивая руку Весли. — Вернется через неделю.
   Весли тихо выругался. Маккензи полюбопытствовал: — А леди все еще больна, да? Чиновник опустил глаза.
   — Потеряла сына две недели назад. Оливера, так его назвали в честь великого дедушки.
   Кэтлин сжала губы. Она не хотела думать о Кромвеле как о человеческом существе, способном горевать вместе с дочерью по поводу смерти ребенка. Чиновник повернулся к Весли.
   — Вы гости протектората.
   Два солдата прошли вперед, волоча за собой длинные мечи.
   — Мы вовсе не гости, — сердце Кэтлин от страха ушло в пятки. — Мы пленники.
   В течение трех дней Кэтлин жила одна в роскошной, но охраняемой комнате. По щелчку пальцев ей приносили горячую воду для мытья, кивок головы заставлял дворового мальчика растапливать камин. Еды, которую она съедала за один прием, хватило бы, чтобы накормить миссис Бойл со всем ее выводком. Весли прислал торговца шелком и бархатом, портного и швею. Чтобы избежать скуки от безделья, Кэтлин подчинилась тому, что ее обмеряли и закалывали одежду булавками при примерках.
   Ее сердце страдало от одиночества, когда она смотрела из высоких окон на холодные каменные здания, в которых находились частные аппартаменты протектора. Она скучала по дикому великолепию Коннемары, резкому морскому запаху в летнем воздухе. Ей не хватало вечеров в зале, где можно было послушать, как Мэгин играет на арфе, или как Том Генди плетет свои героические сказки, которые становятся все более неправдоподобными с каждой выпитой кружкой пахнущего дымом и рожью самогона.
   И Кэтлин призналась себе, в конце концов, что скучает по Весли. Он изгнал ее из своего сердца, потому что она не отдала ему свое. Весли проводил дни, закрывшись в библиотеке, комнате, предназначенной только для книг, и ежедневно встречался с чиновниками протектората. Иногда она слышала веселый смех и с горечью думала, что они считают большой шуткой то, что Весли взял себе ирландскую невесту. Несколько раз до нее доносились сердитые голоса, и ей казалось, что они, в конце концов, отрубят ей голову.
   На четвертый день прибыла портниха с сундуками и помощницами.
   — Хозяин требует, чтобы вас одели немедленно.
   Страх закрался в душу Кэтлин. Вызов мог означать только то, что Кромвель вернулся из Хэмптона. — Мне не нравятся эти фасоны.
   — Знатные дамы обожают мои изделия.
   — Как курица обожает быть насаженной на вертел для поджаривания, — возразила Кэтлин, однако сдалась.
   Чем быстрее Весли притащит ее к Кромвелю, тем быстрее она вернется в Клонмур и покончит с этим фарсом. Кроме того, бунтарь, сидящий внутри нее, хотел встретиться с Кромвелем, хотел посмотреть на дьявола, который убивал ирландских младенцев, потому что, как он заявил, «из гнид вырастают вши». Она хотела сказать протектору Англии, чтобы он катился ко всем чертям. Час спустя Кэтлин рассматривала себя в большом стоячем зеркале. На кринолин была надета бархатная юбка изумрудного цвета с разрезом спереди, открывающим взору шелковую нижнюю юбку. Сатиновые туфельки на высоких каблуках выглядывали из-под ее края. Сверкая золотой нитью, от талии до плеч поднимался жесткий корсаж с глубоким вырезом. Парикмахерша заплела ее волосы в мягкую косу и закрепила на голове черепаховыми гребнями. Как странно она выглядела. Как незнакомая англичанка.
   Пришел слуга, чтобы проводить ее по большой лестнице в просторное фойе. Весли поджидал внизу. Он также выглядел странно в свободных черных штанах, перехваченных в талии богато украшенным ремнем, в длинных, до колен, сапогах с широкими отворотами, начищенных до блеска. Ниспадающая черная накидка была отброшена назад и открывала парадную шпагу, висящую на бедре. Шляпа с полями, небрежно загнутыми с одной стороны, затеняла его лицо.
   У нее перехватило дыхание. Была бы она художником, она запечатлела бы картину, которую он представлял собой, раскованную позу, беззаботную улыбку и приковывающую внимание мужественность. Была бы она поэтом, она попыталась бы воспеть его привлекательность в словах, неотразимое внешнее обаяние, скрытая боль в глазах, почти невидимые морщинки уставшего от жизни человека в уголках улыбающегося рта. Она, должно быть, лишается рассудка. Они же враги, и ее цель избавиться от него и найти Алонсо, память о котором становилась отдаленнее с каждым днем, проведенным с Весли.