Виктор Барбара. Мозаика судеб

   – Габриэла, – печально сказал отец, – я не могу поехать с тобой. Виолетта отпросилась на уик-энд, и мне придется сидеть с мамой.
   – Хорошо. Не беспокойся…
   – Но я приеду сразу, как только Виолетта вернется после выходных. А может, даже и раньше… Как ты собираешься добраться туда?
   – Лучше всего на машине. Или попытаюсь узнать расписание местных поездов.
   – Возьми машину, – посоветовал отец. – Без нее в этом захолустье не обойдешься… – Он сделал паузу. – Габриэла, когда я звонил Нику, то объяснил ему, почему тебя разыскиваю. Он предложил приехать и отвезти тебя к Дине.
   – В этом нет необходимости. Лучше я поеду одна. – В этом Габриэла была тверда. Она не стала выговаривать отцу, просто взглянула на него с укором. – Я хочу побыть с мамой. Хоть минутку… Скажу ей несколько слов и поеду.
   Как обычно, когда дочь настаивала на разговоре с матерью, Сильвио попытался остановить ее:
   – Зачем это? Сама расстроишься и ее расстроишь. Поговори со мной, я тоже умею слушать и говорить.
   Габриэла не послушала его, прошла в дом, заглянула в одну комнату, в другую… Нашла мать в столовой. Одри сидела в инвалидном кресле лицом к широкому окну, за которым виднелась лужайка, примыкавшая к внутренней стороне дома.
   – Привет, мамочка. – Габриэла обняла ее.
   Веки открытых глаз матери затрепетали, на щеках проступил едва заметный румянец. Габриэла опустилась на колени и уже более спокойным голосом сказала:
   – Я хочу тебе столько рассказать, но сейчас у меня нет времени. С Диной несчастье. – Она прерывисто вздохнула, пытаясь подавить рыдания. – Я отправляюсь в Коннектикут. – Помолчала немного и потом, словно отвечая Одри на ее вопрос, сказала: – Не знаю, сколько я там пробуду, но я позвоню. Обязательно позвоню и расскажу, как там дела.
   Габриэла взглянула на мать. Глаза ее были закрыты, голова опущена, и подбородок касался груди.
   – Все будет хорошо, мама. – Она встала. – Я уверена, все будет хорошо. – Габриэла прищурилась, борясь со слезами, грустно покачала головой: – Потому что я не знаю, что еще плохого может случиться в моей жизни?

Больница. Ночь с субботы на воскресенье

   – Когда ее только доставили к нам, сестры сообщили, что девушка звала маму, – сказал доктор. – Вот что странно: через несколько часов она впала в легкую кому и начала звать отца. – Он сделал паузу и сунул в рот незажженную трубку. – Мы применили интенсивное лечение, следует проверить, нет ли внутримозгового кровотечения. Причин для паники нет, миссис Моллой, пока речи нет об операции.
   Руки у Габриэлы задрожали так, что ей пришлось отставить протянутую ей кем-то чашку кофе.
   – Пожалуйста, ничего от меня не скрывайте, я уверена, что вы что-то недоговариваете. Никто не может мне объяснить, в каком состоянии моя дочь.
   Доктор с особым интересом взглянул на нее и только потом перевел взгляд на медицинскую карту. Перелистал несколько страниц, пока не добрался до конца.
   – Смотрите, у нее сотрясение мозга, сломано несколько ребер, кровоподтеки от ушибов на левой ягодице, нижней части позвоночника и на левом плече, внутреннее кровотечение в брюшной полости, которое в настоящее время остановлено. К тому же в срочном порядке пришлось удалить селезенку.
   Волна слабости накатила на Габриэлу – ей пришлось напрячь все силы, чтобы не упасть в обморок.
   – С вами все в порядке, миссис Моллой? – встревоженно спросил врач, обращаясь к ней так, как она давно уже отвыкла, но сейчас Габриэле было не до этого.
   – Все хорошо, доктор, пожалуйста, продолжайте.
   – Как я уже сказал, мы внимательно наблюдаем за девушкой, потому что повреждена голова, она не ориентируется во времени. Одним словом, до вчерашнего дня она была погружена в сон, временами очень глубокий. Проснулась только сегодня. Этого времени не достаточно, чтобы определить… – Он заколебался и смолк.
   – Она кого-нибудь узнает? – взволнованно спросила Габриэла.
   Врач откашлялся:
   – Да, женщину, которая прибыла вчера вечером. Нам показалось, что она признала в ней… э-э… ближайшую родственницу. Я вчера так и предположил, но теперь… – Он замолчал.
   – Вы решили, что эта женщина ее мать, – закончила Габриэла его мысль. – Все правильно, доктор, я понимаю, это вполне логично.
   – В любом случае все, что мы можем теперь сделать, – это ждать.
   Габриэла сначала подумала о Клер, но потом вспомнила женщину, которая была на похоронах Пита, и поняла, что это Адриена. Но в тот момент это ее совершенно не взволновало.
   – Когда станет ясно, что Дина находится вне опасности? – спросила она.
   Габриэла вспомнила о матери. Только не это, подобного ей не пережить!
   – Через два-три дня. Дело в том, что при сотрясении мозга часто случается, что вначале состояние ухудшается. – Доктор провел рукой по коротким волосам. – Разрешите задать вам вопрос, миссис Моллой?
   – Конечно.
   – Кто сообщил вам, что с вашей дочерью случилась беда?
   Габриэла торопливо ответила:
   – Моя невестка, ее тетя. – И только потом, как бы защищаясь, поинтересовалась: – Почему вы об этом спрашиваете, доктор?
   «У него нос как у боксера», – подумала Габриэла совсем некстати.
   – Послушайте, – сказал доктор, – вы можете не отвечать, но мне любопытно это узнать.
   – Пожалуйста, – ответила Габриэла внешне спокойно, но сама напряглась.
   – Кто та женщина, которую ваша дочь вызвала в реанимацию?
   – Как ее зовут? – Габриэла решила сначала удостовериться, что это действительно была Адриена, прежде чем столкнуться с ней лицом к лицу у кровати дочери.
   Доктор перелистывал историю болезни Дины.
   – Адриена Фаст. Она ваша родственница? – спросил он, подняв взгляд от карточки.
   – Нет, подруга. Близкий друг семьи, – торопливо добавила Габриэла, словно это могло прояснить недоумение доктора, почему Дина не вызвала мать.
   – Ладно, в любом случае, – доктор неожиданно насупил брови, – ближайшие тридцать шесть часов все решат. Пока поводов для беспокойства нет.
   – А как с мальчиком, который был с ней?
   – Каким мальчиком? – не понял доктор, и его озабоченный, даже несколько отстраненный взгляд чуть смягчился.
   – Парень, который вел машину, – объяснила Габриэла. – Я думаю, он ее дружок…
   – Миссис Моллой, можно я задам, так сказать, деликатный вопрос?
   – Конечно, доктор! – ответила она, хотя ей очень хотелось ответить «нет».
   – У вас есть трудности в общении с дочерью? – Она почувствовала, как сердце ее сжалось. Доктор продолжил: – В общем-то, это не мое дело, но я боюсь, как бы ваше появление не принесло Дине вред, – поспешно закончил он.
   – Если ее расстроит мой приход, я лучше уйду.
   Он, казалось, не слышал ее слов и продолжал говорить:
   – Я совершенно не в курсе отношений вашей дочери с этим человеком – ну, тем, который был за рулем… Друг он ей или нет… Могу только сказать, что он легко отделался – сломано запястье, да еще несколько ушибов. Им обоим повезло, что они остались в живых, в рубашках, наверное, родились. Автомобиль вылетел с шоссе и рухнул в глубокий овраг, перевернулся и упал на крышу совсем рядом с кучей застывшего цемента.
   – И другая машина тоже?
   – Там не было никакого другого автомобиля. Согласно полицейскому протоколу, скорость в момент аварии была около сорока миль, хотя на том участке шоссе знак допускает не больше двадцати. На повороте водитель притормозил, но было поздно – машину занесло, и они совершили «смертельный кульбит», как называют это местные жители. Полиция рассматривает возможность привлечь к уголовной ответственности водителя за неосторожную езду.
   Все эти подробности совсем не интересовали Габриэлу. Она больше ничего не хотела слушать, так ей хотелось увидеть свою дочь.
   – Доктор, можно я хотя бы взгляну на нее?
   – Да, но не более пяти минут.
   – Большое спасибо.
   – Реанимационное отделение в самом конце коридора. И вот что еще, миссис Моллой, вы не удивляйтесь, что он далеко не мальчик.
   – Кто?
   – Попутчик Дины. Мне бы никогда в голову не пришло назвать его мальчиком.
 
   Габриэла осторожно приоткрыла дверь в лечебный бокс, замерла на пороге, увидев пациенток в палате. Одна из них была подключена к аппарату «искусственное сердце и легкие», конечности двух других были подвешены к каким-то металлическим планкам, растянуты и как-то замысловато согнуты. Она была не в состоянии двинуться с места.
   Ей было больно смотреть на свою девочку, такую бледную, лежащую неподвижно на больничной койке. Какие-то трубки были присоединены к ее рукам, на губах запеклась кровь, лоб скрывался под повязкой. Кое-как заставив себя сделать шаг, Габриэла приблизилась, едва переставляя ноги. Дина чуть шевельнулась, застонала – только тогда Габриэла наконец подошла к кровати. Чуть коснулась ее руки – кожа была сухая, прохладная. Габриэла закусила губу, сдерживая рыдания. – Дина, – прошептала она, – я люблю тебя! – Эти слова прозвучали словно заклинание.
   Дина плотнее зажмурила глаза, как будто неяркий свет в палате мешал ей. Прошло несколько секунд, которые показались Габриэле вечностью. Она не смогла сдержать стон. Дина с трудом подняла веки, – казалось, она никак не могла сфокусировать взгляд на стоящей возле кровати матери.
   – Привет, мама, – еле слышно сказала она.
   Эти два слова дали Габриэле силы, чтобы заговорить с дочерью:
   – Как ты себя чувствуешь, миленькая? Боюсь, что ты сейчас не в лучшей форме.
   Дина кончиком языка облизнула губы:
   – Они вырезали мне селезенку.
   – Некоторые люди прекрасно без нее обходятся.
   – Если бы папа был здесь, он наверняка сказал бы, не волнуйся, я куплю тебе другую. – Дина сморщилась от боли. – Папочка. – Она вдруг тихо зарыдала. – Папочка…
   Габриэла нежно коснулась пальцем щек дочери – сначала одной, потом другой, стерла катившиеся слезинки.
   – Все будет хорошо, ты скоро поправишься, – мягко сказала она.
   Дина кивнула, ее глаза закрылись.
   – Простите. – Кто-то тронул Габриэлу за плечо. Она обернулась, сзади стояла медсестра. – Пять минут истекли.
   – Не обращай внимания, – неожиданно прошептала Дина.
   Когда Габриэла наклонилась, чтобы поцеловать ее, Дина неожиданно открыла глаза и кивнула, то ли разрешая, то ли отстраняя от себя. Габриэла почувствовала, что в душе девочки после этой жуткой беды что-то изменилось и она, мать, теперь не неприятный посетитель, не незваный гость, а родной человек, – может, еще и не совсем близкий, но уже не чужой.
   Выйдя в коридор, она почувствовала неимоверное облегчение. Вспоминала каждое слово, сказанное дочерью, свое легкое прикосновение к Дине, чтобы не причинить ей боль, и этот ее кивок. Это давало Габриэле надежду на согласие между ними.
 
   Пепельницы были переполнены окурками, крышки мусорных ведер сброшены, обрывки бумаги, раздавленные банки из-под соков и газированной воды валялись на полу рядом со скомканными обертками от гамбургеров. Зловоние стояло невыносимое. Тихо постанывал молоденький парнишка, вытянувшийся на единственной в приемном покое тахте.
   Габриэла, не в силах больше переносить больничного запаха, подошла к окну, попыталась его открыть, но это ей не удалось.
   Особый больничный смрад преследовал ее не только в палате, но и в коридоре. Она постояла у окна, потом вернулась в холл, пересекла его и подошла к двери, за которой начиналось реанимационное отделение. Она бесцельно ходила по больничным коридорам, и неожиданные воспоминания о тех событиях двадцатишестилетней давности нахлынули на нее.
   Виноват в этом был резкий больничный запах.

Больница – 1964 год

   В тот день, кажется, это был четверг, когда с Одри случился удар в холле ее дома во Фрипорте, Габриэла находилась в школе для девочек, посвященной Искуплению Божьей Матери. Учительница, сестра Мириам, при виде матери-настоятельницы, тяжелой походкой входящей в класс, попыталась встать и поднять всех учениц, но директриса школы жестом разрешила девочкам остаться на местах. Рукой, в которой был зажат массивный крест на толстой золотой цепи, она осенила их, обвела учениц взглядом и обратилась к Габриэле:
   – Пойдем со мной, дорогая.
   Скромно потупив глаза, не говоря ни слова, Габриэла встала и последовала за дородной, грузно ступающей монахиней в черной шелковой рясе.
   В коридоре мать-настоятельница обратилась к девочке:
   – Габриэла, боюсь, у меня для тебя плохие новости, но я надеюсь, что вера в милосердие отца нашего Иисуса Христа поможет тебе. В ней ты найдешь силу, чтобы укрепить свой дух.
   Она перекрестила перепуганную до смерти девочку – Габриэла стояла затаив дыхание. Лицо настоятельницы приняло скорбное выражение, и сочувственным тоном она продолжила:
   – Это касается твоей матери. Боюсь, она серьезно заболела…
   «Серьезно заболела!» Слишком мягко сказано… Мать ее тогда была при смерти – удар настиг ее в час пятнадцать пополудни, когда она занималась чисткой зимней одежды, хранившейся в стенном шкафу. К счастью, ей хватило сил добраться до входной двери и распахнуть ее прежде, чем она окончательно потеряла сознание. Очевидно, она успела сообразить, что соседи, заметив лежащую на пороге женщину, поднимут тревогу. Так и случилось – ее обнаружил почтальон и позвонил в полицейский участок. Горький юмор заключался в том, что он как раз нес два письма, адресованные Одри. Первое – из букмекерской конторы, на конверте большими красными буквами было напечатано: «Это ваш счастливый день, Одри Карлуччи». Второе – от гинеколога, который сообщал результаты последних анализов.
   По счастливой случайности водителю кареты «скорой помощи» пришла в голову гениальная идея поднести ко рту безвременно скончавшейся, еще молодой женщины зеркальце. Обнаружив, что она дышит, водитель и санитар приложили все силы, чтобы скорее доставить ее в больницу.
   – Ее настиг удар, дорогая, – печально сказала мать-настоятельница.
   Габриэле тогда было тринадцать лет, но она невольно отметила про себя, как неприятно и тяжело звучат эти слова. Хотя она и не поняла, что это значит – «настиг удар», но ничего хорошего в них не было.
   Габриэла только робко и молчаливо взглянула на директрису, словно ожидая разъяснения или, на худой конец, продолжения этой жуткой истории про маму, про удар, который «настиг» ее… Габриэла теперь точно не помнила – плакала она тогда или нет. Скорее всего, нет, так она была ошеломлена.
   – Тебя сейчас отвезут в больницу Святого Креста, дорогая. Все теперь в руках Божьих. Молись…
   То, что мама теперь в руках Божьих, как-то не успокаивало. Ни слова не говоря, Габриэла, не дожидаясь машины, бегом бросилась в больницу, где в нише справа от входа был крест со Спасителем в терновом венце. Бежала, а в голове билась одна мысль – что же теперь будет?

Воскресенье, утро

   Сквозь дрему Габриэла услышала свое имя, потом почувствовала чье-то осторожное прикосновение. Сначала, открыв глаза, она не могла понять, где находится. Потянувшись в обшарпанном кресле приемного отделения, она вдруг обнаружила, что рядом стоит Адриена Фаст.
   – Я, должно быть, уснула, – пробормотала она и взглянула на часики.
   – Шесть утра, – сказала Адриена и села в соседнее кресло, лицом к Габриэле.
   Откинув назад волосы, Габриэла потерла виски.
   – Вы тоже здесь ночевали?
   – В другом приемном отделении.
   Напряженная тишина разделила их, и, хотя Габриэла уже кончательно проснулась, она сделала вид, что никак не может справиться с сонливостью.
   – Доктор сказал мне, что вы приехали прошлой ночью, – начала Адриена.
   Габриэла взглянула на нее:
   – Я видела Дину.
   – Знаю.
   – А вы ее сегодня навещали?
   – Нет, еще слишком рано, – ответила Адриена. – К ней можно будет подняться после восьми. Простите, что я вас разбудила, – сказала Адриена виновато. – Это было так глупо, но я хотела сказать, что мне удалось найти мотель.
   Габриэла улыбнулась:
   – Правильно, что вы меня разбудили. В больнице я бы не выдержала еще одну ночь.
   – Я думала, может быть, мы снимем там номера и между посещениями Дины сможем немного отдохнуть.
   Габриэла смутилась, встретившись взглядом с Адриеной. Они несколько мгновений смотрели друг на друга. Неожиданно Габриэла испытала странную гамму чувств – облегчение, возмущение и грусть одновременно.
   – Доктор сказал, что Дина первым делом вызвала вас.
   Адриена бросила на нее виноватый взгляд:
   – Да, но…
   – Мне не нужны ваши объяснения, – отрезала Габриэла. – Они меня не интересуют. – Но тут же спохватилась: – Простите…
   – Нет, не извиняйтесь! Я понимаю, как это для вас трудно, – быстро сказала Адриена, стремясь перебросить мостик через разделяющую их пропасть.
   Но Габриэла не поддержала ее стремления, в тот момент слишком поглощенная мыслями о Дине.
   – Конечно, мне нелегко, но это не ваша вина.
   – Не знаю, поверите ли вы мне или нет, я всеми силами пыталась примирить ее с вами. Еще когда Пит был жив, и это иногда вызывало у него недовольство. – Она помолчала. – Знаете, я собиралась встретиться с вами еще до этого случая, поговорить.
   – А тут такое произошло, да? – спросила Габриэла тихо. Она выпрямилась в кресле. – Я благодарна, что вы разбудили меня, я в любом случае отыскала бы вас сегодня. – Ее волнение улеглось, тон стал дружелюбным. – Я тоже хотела поговорить с вами.
   – Может, мы выпьем кофе? Вероятно, здесь поблизости есть ресторан.
   Габриэла кивнула и надела жакет, прежде чем встать. Какие-то воспоминания всплыли в ее памяти, и она неожиданно сказала:
   – Просто невероятно, каким сердитым человеком был Пит.
   Адриена тоже поднялась, перекинула сумочку через плечо.
   – Нет, он не был сердитым, – поправила она Габриэлу, – это, скорее, походило на слепое раздражение. Питер, казалось, был зол на весь мир, и за те полтора года, что я его знала, это чувство усилилось.
   – Не понимаю этого. – Габриэла задержала взгляд на лице Адриены, потом они вышли в коридор. – Как он мог стать таким?
   – Это все из-за вас, – просто сказала Адриена.
   – Он тоже причинял мне много страданий.
   – В этом я не сомневаюсь.
   Она взяла Габриэлу под руку, и они направились к лифтам. Молча дождались кабины лифта, спустились в вестибюль и вышли из госпиталя.
   – Я арендовала автомобиль, – сказала Адриена.
   – Я тоже на машине, – откликнулась Габриэла.
   – Так на чем поедем?
   – Все равно, – сказала Габриэла, пожав плечами.
   – Тогда давайте накручивать километраж на моей машине, – предложила Адриена с натянутой улыбкой.
   Уже в машине Габриэла сказала:
   – Знаете, вчера вечером у меня, когда я разговаривала с доктором, родилось странное чувство, что все повторяется. Возникли те же самые ощущения, от которых я долго не могла избавиться, когда Дина отказалась жить со мной. Тогда я легче пережила испытание, уехав в Париж! Во Франции как-то все само собой наладилось, я успокоилась – никто не задавал мне никаких вопросов. Французы достаточно равнодушны к другим людям и с большой неохотой сближаются с иностранцами. Вчера же, когда доктор стал задавать мне кучу вопросов, я опять почувствовала напряжение и замешательство, как всегда, когда меня спрашивают о последних годах ее жизни – о ее школе, друзьях или увлечениях, и мне было очень неприятно сознавать, что я слишком мало знаю о своем ребенке.
   – Что вас интересует? – спросила Адриена, отъезжая от больницы.
   Габриэла печально улыбнулась:
   – Я не знаю, ну, хотя бы кто тот мальчик, который вел машину? Ее друг?
   – Он далеко не мальчик.
   Габриэла удивленно посмотрела на нее:
   – Забавно, но почти теми же словами ответил мне доктор.
   Адриена вздохнула:
   – Понимаете, человек, сидевший за рулем автомобиля, – один из ее преподавателей. Он женат, – добавила она после паузы.
   – Неужели это и есть Динин дружок? – недоуменно воскликнула Габриэла, потом поправилась: – Я имею в виду любовник?
   Адриена кивнула:
   – Да, он у нее был первым.
   – М-да, не самое лучшее начало… Она потеряла невинность с недостойным человеком. – Габриэла взглянула на Адриену. – Хотя, с другой стороны, кто из нас может похвастать тем, что свой первый любовный опыт она приобрела с настоящим мужчиной.
   Адриена улыбнулась:
   – Да, немногие… Только нам удается выйти из-под опеки семьи, как мы попадаем в расставленные ими сети.
   – Особенно сложно освободиться от влияния отца, – добавила Габриэла. – Спасибо, что сообщили мне это…
   – Вы удивлены?
   – Да.
   – Потому что я в курсе ее дел, а вы нет?
   Габриэла кивнула.
   – Понимаю, первый раз мы с вами встретились при весьма печальных обстоятельствах, теперь, во второй, тоже радости мало, – сказала Адриена. – Подобный ход событий кого угодно наведет на грустные размышления.
   – И кроме того, мы с вами совершенно чужие.
   – Ну, не такие уж мы и чужие, – не согласилась Адриена.
   – Возможно, вы и правы – сказала Габриэла и задумалась – продолжать дальше или лучше сменить тему? Хватит, она устала от откровенности. Она обратилась к Адриене: – Вы не знаете, Клер не собиралась приехать сюда?
   – Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но лично я рада, что Клер не приехала, она ненавидит больницы и пообещала, что будет молиться за Дину дома.
   – Я согласна с вами. – Габриэла посмотрела на часы. – Мне надо позвонить отцу, но лучше это сделать после утреннего обхода. Может быть, будут какие-то новости.
   Адриена свернула на шоссе.
   – Почему бы нам сначала не перекусить? Вы когда ели в последний раз?
   – Даже не помню, – ответила Габриэла, – кажется, пообедала в пятницу, и все. – Она замолчала, потом добавила: – С тех пор только кофе и булочки.
   И впервые за минувшие сутки Габриэла позволила себе роскошь подумать о Нике, хотя мысли о нем доставляли ей смутное беспокойство, причину которого она не могла понять. Может быть, потому, что она скучала по нему так, как ни по одному другому мужчине.
   – Посмотрите, вон там, направо, – сказала Адриена. – Видите, возле мотеля…
   Маленькое кафе было почти пусто. Несколько водителей грузовиков за стойкой обсуждали последний бейсбольный матч. Официантка сидела на высоком табурете и разгадывала кроссворд. Габриэла и Адриена расположились у окна лицом друг к другу. Официантка подошла к ним и приняла заказ. Женщины сидели молча – наблюдая как завороженные за восходом солнца.
   – Он до конца продолжал любить вас, – вдруг неожиданно сказала Адриена.
   – Зачем вы мне это говорите?
   – Потому что я в этом убеждена.
   – А я в этом сомневаюсь, видимо, у него был странный способ проявлять свою любовь.
   – Некоторые таковы.
   – Это была не любовь, это была его гордость.
   – Любовь и гордость тесно связаны, и иногда трудно решить, где кончается одно и начинается другое.
   – Это все так, – тихо произнесла Габриэла.
   – Мы говорим о стольких печальных вещах, и я не знаю, что вы сейчас имеете в виду.
   – Мы настолько не заботились о чувствах друг друга, что все стало так ужасно. Однажды после развода я встретила Пита на станции. Я была в такси, и, когда мы остановились на красный свет, я высунулась и крикнула ему: «Я тебя люблю!» Он выглядел потрясенным.
   – А он что ответил?
   – Ничего. Зажегся зеленый, машина тронулась. Когда я крикнула, он даже отшатнулся, а вот сказать ничего не успел… Но я и не ждала ответа, я сказала только для того, чтобы он знал, что я люблю его, даже если все и рухнуло.
   Адриена заметила:
   – Многие женщины буквально сходили по нему с ума. Для мужчины, который был недостаточно верен и честен с женщинами, он почему-то привлекал к себе слишком большое внимание со стороны слабого пола.
   Официантка принесла горячие оладьи, кофе, сок. Когда они немного утолили голод, Габриэла призналась:
   – Знаете, еще даже не зная вас, я уже была настроена против.
   – Из-за Дины?
   – В общем-то нет, хотя и из-за Дины тоже.
   – Я испытывала подобные чувства. – Адриена поставила чашку. – Я долго считала, что вы, у которой было все – муж, семья, ребенок, – разрушили все это. Более того, у вас был муж и ребенок, о которых я могла только мечтать, которых у меня никогда не было и никогда, вероятно, не будет. Знаете, когда женщине между тридцатью и сорока, особенно такой, как я, незамужней, – она становится очень жестокой. – Она сцепила пальцы и, словно подтверждая свою мысль, кивнула. – Очень жестокой.
   Габриэла грустно улыбнулась:
   – Будем надеяться, что нам повезет на пятом десятке, даже если в этом возрасте кое-что становится и поважнее личной судьбы.
   – Например?
   – Когда мне было двадцать, я от стеснения просто с ума сходила во время месячных, пытаясь спрятать тампаксы. Просто безумие какое-то нападало, а теперь, в сорок, мне плевать – да пусть смотрят!
   Адриена засмеялась.
   – А как насчет мужчин? – спросила Габриэла.
   – Что вы имеете в виду?
   – Ну, теперь, когда мы повзрослели, мы, надеюсь, научились в них разбираться. Так к какому же типу относился Пит?
   Адриена нахмурилась:
   – Я понимаю, вы смеетесь надо мной, но лучше не надо этого делать. Ко мне не стоит обращаться за консультацией по этому вопросу.
   – Ко мне тоже, – рассеянно ответила Габриэла.
   – Это не так. Вы встретились, когда оба были очень молоды.
   – Я до сих пор убегаю от милых, честных, верных мужчин, потому что не могу забыть красивого и сексуально привлекательного Пита, который прекрасно обходился без перечисленных достоинств.