Виктор Барбара. Мозаика судеб

   Дина ахнула и отпрянула от матери.
   – Откуда? – спросила она, дюйм за дюймом все больше отодвигаясь от матери. Ее взгляд беспокойно шарил по простору океана.
   – Клер попросила меня побывать в доме твоего отца, чтобы забрать кое-какие бумаги, документы, в которых она нуждалась. Среди них лежала копия письма. Твой отец, оказывается, со всего снимал копии, я даже не знала об этом.
   – Мне невыносимо говорить об этом! – закричала Дина, вскочила и побежала к воде. – Дело совсем не в этом письме!
   Чайки, облепившие буек и мирно покачивающиеся на волнах, вдруг всполошились и, как бы в ответ на громкие человеческие голоса, огласили пространство резкими, неприятными криками.
   – Нет, именно в нем! Потому что из-за него я стала тебе чужой, – не выдержав, тоже перешла на крик Габриэла, вскочила на ноги и бросилась за Диной к полосе прибоя.
   – Я причинила тебе боль, ради Бога, прости! Но почему мы не можем спокойно поговорить обо всем?
   Она пыталась поймать Дину, но девушка ускользала от нее.
   – Зачем ты его прочла? Папа написал письмо мне! – продолжала кричать Дина, вырываясь из рук матери.
   – Пожалуйста, Дина, пойми, – умоляла она, – что это письмо принесло столько вреда нам всем.
   Но Дина в ответ опустилась на колени и стала злобно хватать горстями мокрый песок и водоросли и швырять их в мать.
   – Чего ты хочешь? Чтобы я ушла и не пыталась объясниться с тобой? – спросила Габриэла, опускаясь на песок и дрожащей рукой дотрагиваясь до плеча дочери.
   – Не угрожай мне! – отпрянула от нее Дина, вскочила и бросилась бежать по воде. Она выкрикивала что-то, но ветер, который трепал пряди ее волос, забивал ими ей рот, относил ее слова в сторону. Габриэла догнала дочь, схватила ее, прижала к себе, но девушка яростно сопротивлялась, вырываясь из ее объятий.
   Габриэла пыталась как-то утихомирить Дину:
   – Кричи, оскорбляй меня! Ты же меня ненавидишь! Но выслушай меня, позволь мне все тебе объяснить!
   – Он бы никогда на тебе не женился, если бы все знал, – всхлипнула Дина.
   – Он все знал. До того как мы поженились, я во всем ему призналась, – грустно сказала Габриэла.
   Дина пыталась вытереть слезы, но только размазала грязь по лицу:
   – Ты лгунья!
   Гнев охватил Габриэлу:
   – Вокруг этой истории нагромоздили столько лжи и подлости, но я говорю тебе чистую правду! – Она уже не была той испуганной и застенчивой итальянской девушкой, попавшей в беду много лет назад. – Дина Мэри Моллой, я клянусь, что он все знал! Клянусь, что я не совершила тех подлостей, о которых он тебе наговорил! Конечно, я наделала в юности ошибок, потому что мною руководил страх, я говорю тебе с полной ответственностью, что очень хочу, чтобы ты вернулась ко мне!
   В полной растерянности, как будто сразу лишившись сил, Дина положила голову матери на плечо.
   – Почему он умер? Почему это случилось? – бормотала она. – Почему… – Голос Дины сорвался, она замолчала, но Габриэла догадалась, что она хотела сказать, и закончила за нее:
   – Почему он ушел из жизни и оставил нас одних разбираться во всем?
   Она прижала к себе Дину и принялась утешать ее:
   – Все будет хорошо. Вдвоем мы справимся, девочка.
   – Откуда ты можешь знать? – плача, прошептала Дина.
   – Потому что я люблю тебя, и у меня есть ты, а у тебя есть я. – Габриэла бумажным носовым платком промокнула Дине глаза и вытерла ей нос.
   – Ты могла и со мной так поступить, – сквозь всхлипывания тихо сказала Дина.
   – Я бы никогда не рассталась с тобой. Ты моя единственная…
   – А как же другой ребенок? В чем разница между нами?
   – Разница есть, – сказала Габриэла, не зная, стоит ли объяснять Дине, что дело не в кровных узах. Мало выносить и родить ребенка, надо полюбить и вырастить его, как это сделали с Дарьей в семье Келли.
   Они ушли от полосы прибоя, туда, где песок был теплым и мягким. Их охватило чувство покоя. Обе устали от долгого бурного разговора и пережитого взрыва эмоций. Габриэла растянулась на песке, а Дина примостилась с нею рядом.
   – Помнишь, как ты, когда была маленькой, любила с головой закапываться в песок и тихо лежала, дыша через тростинку. А я пугалась и повсюду искала тебя.
   Девушка молча кивнула, слабо улыбнувшись в ответ.
   Как странно сложилась жизнь! Пит, который причинил столько зла Габриэле, в то же время в чем-то помог ей вырастить и полюбить Дину. Первый ребенок не вызывал в Габриэле никаких чувств, кроме желания скорее забыть о его существовании, а Дина росла на ее глазах, в благополучном доме благодаря деньгам, заработанным Питом.
   – Ты мне так и не ответила на мой вопрос, – осторожно напомнила Габриэла.
   – О чем ты? – не поняла Дина.
   – О том, чтобы начать новую жизнь вместе.
   – Я еще не решила.
   – Ты же ничего не теряешь, если мы сделаем такую попытку.
   – Действительно, терять мне нечего, – невесело согласилась Дина.
   – Тогда давай попробуем?
   Дина в задумчивости пересыпала песок из одной руки в другую, песчинки струйками текли меж ее тонких пальцев.
   – Вероятно, я поеду в Европу после окончания занятий. Мы уже обсуждали это с Адриеной, когда я была в больнице. Она хочет отправиться туда вместе со мной.
   Габриэла на мгновение почувствовала, что почва уходит из-под ног, но быстро справилась с собой.
   – Неплохая идея, – сказала она бодро.
   Дина вдруг резко сменила тему:
   – Но ты должна мне все рассказать. – Она опять легла на спину, закинула руки за голову. – Пойми, что папа если и старался причинить тебе боль, то только потому, что сам очень страдал. – Дина запнулась, слова давались ей с трудом. – Мы же были достаточно близки с тобой, мама, чтобы ты могла мне довериться.
   – Мне это не приходило в голову, – честно призналась Габриэла.
   – Ты ошибалась.
   – Теперь я это поняла.
   – Нам следовало бы быть честнее друг с другом, – сказала Дина.
   – Ты права, – согласилась Габриэла, но ей все-таки хотелось хоть как-то защитить себя. – Я и представить себе не могла, что Питер так сможет поступить и унизить меня в твоих глазах. Я хотела сделать как лучше, чтобы не тревожить тебя своими тайнами.
   Дина погрузилась в долгое молчание. Солнце пригревало, легкий ветерок приятно овевал кожу. Но полного покоя не было, какое-то напряжение между матерью и дочерью сохранялось.
   – Ник – приятный парень, – вдруг произнесла Дина.
   – Да, Ник симпатичный, – сказала Габриэла с безразличием.
   – Ты любишь его?
   – Конечно, нет, – не раздумывая ответила Габриэла, потом улыбнулась. – Но если честно… Мы же договорились говорить только правду?
   Дина кивнула.
   – Если честно, я в него влюблена.
   – Тогда почему ты уезжаешь?
   Габриэла вздохнула и, облокотившись на локти, устремила взгляд в небо.
   – Потому что все надо делать последовательно. Мне надо было уладить наши с тобой отношения, потом я хочу разобраться сама в себе, у меня полный разброд в душе еще с тех пор, как развалилась наша семья. – Она сделала паузу. – А дальше? Кто знает, что будет дальше?
   – А ты любила ее?
   – Кого?
   – Свою первую дочку.
   – Я практически ее не видела.
   – А когда я родилась, ты меня сразу полюбила?
   – Конечно! – Габриэла откликнулась без малейшего колебания. – Еще до твоего рождения я любила тебя.
   – Знаешь, мама, – задумчиво произнесла Дина, – вначале мне было очень жаль ее, когда я прочла письмо папы. А потом жалость куда-то ушла. Я решила, что ей повезло, что она не осталась жить в нашей сумасшедшей семье. – Она усмехнулась. – Я имею в виду, что не очень-то легко носить фамилию Моллой. Правда? Мы все время старались что-то изменить в своей жизни. Папа стремился стать губернатором штата, тебе тоже нужно было переделать свою судьбу, не важно ради чего! Я вообще мнила себя гением. Вот и подобралась команда фанатиков-мечтателей.
   – Не преувеличивай, – мягко возразила Габриэла, – это не фанатичность, это другое. В каждом человеке должна присутствовать неудовлетворенность собой. Поверь мне, таких семей, как наша, очень много. – Габриэла вздохнула. – Ты будешь сообщать мне о своих делах и планах?
   Внезапно она почувствовала себя готовой вновь расстаться с ребенком, которого только что обрела.
   – Разумеется. Может быть, я даже навещу тебя в Париже.
   Габриэле стало ясно, что выбор уже сделан.
   – В любое время, Дина. – Она нежно погладила дочь по щеке. – Странно, что я вновь собираюсь расстаться с тобой.
   – Сейчас мы расстаемся иначе и по другой причине.
   Слезы брызнули из глаз Габриэлы.
   – Я люблю, люблю тебя, – повторяла она.
   – И мне, и тебе нужно время, – рассудительно сказала Дина.
   – Ты будешь заканчивать Бремптон или переведешься?
   – Закончу, несмотря ни на что, – твердо заявила Дина.
   – Тебя расстроило то, что я все-таки предпочла вернуться в Париж?
   – Нет. Ты же не останешься там навсегда? – Она вопросительно и немного лукаво взглянула на мать.
   – Может, не навсегда, но на долгое время. Все-таки меня там ждет работа, которая мне по душе.
   – Тебе стоит задуматься еще кое о чем, – заметила Дина со взрослой серьезностью. – С годами ты не становишься моложе.
   На это Габриэле нечего было возразить.
   Они не произнесли ни слова, но мысленно обе решили, что пора покинуть берег и вернуться домой. Молча они собрали вещи, держась за руки, перешли через песчаные дюны и вышли на дорогу, ведущую к Иджипт-лейн.
   На ступенях дома Дина наклонилась, чтобы стряхнуть с ног налипший песок, и Габриэла еще раз с удовольствием оглядела свою взрослую, полную очаровательной женственности дочь. Ее пристальный взгляд смутил Дину, и она резко сказала:
   – Я поднимусь наверх, приму душ.
   Габриэла едва удержалась, чтобы не дать дочери совет быть поосторожнее с еще незажившими швами и напомнить, что вечером они собирались сходить в кино, но одернула себя, боясь, что Дина посмеется над тем, как быстро она вошла в роль заботливой мамаши. Она прикусила губу и промолчала. Дина так же молча поднялась по лестнице в свою комнату и закрыла дверь.
   В глаза Габриэле били лучи послеполуденного солнца, заливающие гостиную сквозь широкое окно. Она ощущала какую-то светлую печаль, радость сближения с дочерью и горький привкус новой разлуки. Как много раз ей приходилось испытывать в жизни подобные двойственные чувства! До этого ее последнего приезда в Нью-Йорк Габриэла смотрела на себя со стороны скорее еще как на девушку, а не на женщину средних лет, имеющую взрослую дочь. Ирония судьбы заключалась в том, что перешагнуть психологический барьер от девушки к женщине ее побудило – ни смерть Пита, ни даже удачно выигранное сражение за свою дочь, а решение расстаться с Ником. Странно, что их любовная связь доказала ей со всей ясностью, что ничто в этом мире не вечно.

Отъезд

   – Неужели ты думаешь, что сможешь все это увезти? – спросила Габриэла, вынося очередной чемодан и ставя в ряд с остальными вещами возле машины.
   Адриена засмеялась:
   – Надеюсь, – правда, автомобиль накренится на одну сторону, это уж точно.
   На пороге появилась Дина со стопкой чистого постельного белья в руках.
   – Придется положить его на заднее сиденье. В мой чемодан оно не поместится.
   – Вряд ли туда что-нибудь еще поместится, – откликнулась Габриэла, освободив дочь от ее ноши.
   Дина раздраженно отмахнулась от назойливой мухи.
   – Всегда так получается, что при отъезде багажа почему-то больше.
   – Это все потому, что ты каждый раз привозила кучу новых вещей, – заявила Адриена и добавила: – Ну, вся в отца! Он тоже не мог расстаться с ненужным хламом и все хранил.
   – Может быть, и так! – не желая спорить, согласилась Дина.
   Они с Габриэлой пытались разместить вещи в машине.
   Наконец эта работа была закончена, и женщины могли вздохнуть с облегчением.
   Они все втроем стояли около машины, чувствуя скованность, никто из них не решался первым начать прощание. Габриэле было очень жарко, капли пота покрывали верхнюю губу, на щеках остались грязные полосы, свежая царапина пересекала лоб. Она вытерла влажную ладонь о белые шорты, прежде чем протянуть руку Адриене.
   – Ты уверена, что моя помощь вам больше не потребуется?
   – Все в порядке, – за Адриену ответила Дина. – У тебя еще куча дел, тебе же завтра улетать.
   – Ни о чем не беспокойся, – добавила Адриена. – Мы прекрасно доберемся. А если я устану за рулем, мы остановимся где-нибудь на ночь.
   Габриэла обняла дочь:
   – Мы расстаемся, но я надеюсь получить от тебя весточку, когда ты соберешься в Европу. И все-таки ты, может быть, заглянешь в Париж?
   – Может быть, – ответила Дина и вдруг хлопнула себя по лбу: – Я же оставила свой рюкзак с учебниками! Видишь, как жажду я вернуться в колледж, – пошутила она и побежала в дом. – Сейчас вернусь!
   – Кто-нибудь подбросит тебя до аэропорта? – спросила Адриена, как только Дина удалилась.
   – За мной пришлют редакционную машину. – Габриэла старалась выглядеть беззаботной. – Адриена, я не знаю, как тебя благодарить. Ты мне так помогла!
   – И ты мне тоже, – ответила Адриена, – особенно тем, что отнеслась с пониманием к моей дружбе с Диной.
   – Ты много для нее значишь.
   – Как и ты.
   – Может быть, по крайней мере, я надеюсь на это, – тихо сказала Габриэла.
   – Конечно, это не мое дело, – начала Адриена, – но она уже взрослая. Пора тебе, Габриэла, подумать и о себе.
   – Конечно, я об этом думаю.
   – Тогда тем более будь осмотрительна.
   Габриэла не отозвалась на этот намек на ее поступок, который она сама уже сочла ужасной ошибкой, и перевела разговор на постороннюю тему:
   – Вам с Диной обязательно понравится в Европе.
   – Конечно. Я ведь не была и в половине мест, которые она собирается посетить.
   – А для Дины все вообще будет ново… – Габриэла помолчала и продолжила, осторожно подбирая слова: – Я получила от тебя и от Дины кое-какие полезные уроки. Теперь я понимаю, что лучше обладать хоть чем-то малым и иметь хоть кого-то рядом, чем не иметь ничего.
   – Тогда перестань метаться.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Возвращайся сюда к нему.
   Габриэла чуть заметно покраснела:
   – Мы разговаривали о Дине.
   – Но я хочу поговорить и о другом.
   – Но до этого дня так далеко, – неопределенно сказала Габриэла.
   – До какого дня? – не поняла Адриена.
   – Я имела в виду День Благодарения. Он кажется мне таким далеким. Мы расстаемся так надолго, если Дина не навестит меня раньше в Париже.
   – Если продолжать такую игру, Габриэла, то вряд ли у тебя есть шансы начать новую жизнь.
   – Я уже живу новой жизнью.
   В это время появилась Дина со своим рюкзаком, и Габриэла предостерегающе посмотрела на Адриену, чтобы та не продолжила прерванный разговор.
   Дина передала матери свой внушительный груз.
   – Пожалуйста, подержи, – обратилась она к Габриэле, – пока я освобожу место для этих злосчастных книг.
   Возясь с багажом на заднем сиденье машины, Дина, не оборачиваясь, спросила:
   – Ты оставила Адриене свой адрес и номер телефона?
   – Да, но я думала, что у тебя это все записано.
   – Я потеряла бумажку, – сказала девушка, выпрямившись.
   – Ну что ж. Мои координаты есть у Адриены. Ты позвонишь?
   Дина сухо ответила:
   – Знаешь, мама, жизнь еще далеко не наладилась. Мне еще столько надо сделать, чтобы найти себя.
   – Это касается и меня тоже, – сказала Габриэла.
   Дина не смогла скрыть удивления.
   – А при чем тут ты?
   – Хотя бы потому, что я тоже человек.
   Дина крепко обняла мать, на мгновение прильнув к ней, забралась в машину и сидела там, неподвижно глядя прямо перед собой. За поднятым стеклом Габриэла видела ее безупречный профиль, такой же, как у ее покойного отца. Объятия Адриены были более сердечными. Потом Адриена уселась за руль, машина, действительно перегруженная, тронулась с места. Габриэла помахала рукой им вслед. Сглотнув несколько раз, чтобы избавиться от спазма, перехватившего ей горло, она вдруг осознала, что ей очень повезло – ведь, кроме дочери, в ее жизни есть другие дорогие и близкие люди.
 
   – Может быть, перекусишь перед отъездом? – спросил Сильвио. Его плечи были опущены в знак поражения. Он выглядел удрученным.
   – Не стоит, папа. В самолете меня покормят. – Она подошла к нему, заглянула в глаза. – Тебе уже скоро надо идти в ресторан?
   Он кивнул:
   – Да, там много дел. Рокко уже там. Он хотел увидеться с тобой перед отъездом.
   – Мы уже попрощались, – ответила она нервно. Ей не хотелось опять выслушивать советы и надоело вмешательство в ее жизнь.
   – Как знаешь, – пробормотал отец. – Когда придет машина?
   – У меня в распоряжении еще час, – сказала Габриэла, взглянув на часы.
   – Ты все собрала?
   – Почти.
   Отец нерешительно переминался с ноги на ногу:
   – Габриэла, что я могу сказать своей дочери, кроме того, что она дура.
   – Может быть, ты лучше скажешь, что тебе грустно со мной расставаться и что мы скоро увидимся.
   – Я бы сказал, но у меня слишком мало надежд!
   – Где мама? – сменила тему Габриэла. – Она не спит?
   Сильвио пожал плечами:
   – Спит, не спит – какая разница?
   Коснувшись губами лба дочери, он прошептал, прежде чем выйти из комнаты:
   – Позвони Клер. – Просительные нотки были в его голосе. – Она очень хотела поговорить с тобой.
   Телефон был на том же месте под лестницей в прихожей. Габриэла уселась на жесткий стул, прижала трубку к уху плечом. Все, как при их предыдущем разговоре.
   – Ты все получила, что я тебе отправила? – спросила она.
   – Да, спасибо. Какой кошмар разбираться во всем этом, – сказала Клер.
   – Да, – согласилась Габриэла. – Это было нелегко.
   – Что ж, счастливого тебе пути. Надеюсь, что следующий твой приезд не будет омрачен еще одной потерей.
   – Надеюсь, – согласилась Габриэла, хотя и сомневалась в этом.
   В ожидании машины Габриэла старательно изображала активную деятельность, чтобы скрыть душевную боль, которая терзала ее. По рассеянности она положила нужные вещи на дно чемодана, потом провозилась, перекладывая их, и отправилась под душ в последнюю минуту, когда все чемоданы были заперты и стояли внизу у подъезда. Стороннему наблюдателю могло показаться, что эта женщина ужасно спешит уехать, но, только когда машина уже ждала ее, Габриэла начала прощаться.
   – Давай не будем плакать, мама, – сказала она, опускаясь на колени возле кресла Одри. – Мы расстаемся ненадолго. Да и привыкли к тому, что часто расстаемся. – Она стирала слезы с лица. – Я знаю, что ты хочешь мне сказать, – чтобы я делала только то, что мне по душе, и была счастливой. Но у меня почему-то это никак не получается.
   Габриэла гладила мать по лицу, целовала ее сухие щеки.
   – До свидания, мамочка, скоро увидимся, – повторяла Габриэла, сама не уверенная ни в чем. В этот момент ей показалось, что будущее не сулит ей радости.

10

Развязка

   Рейс «Эйр Франс» из аэропорта Кеннеди в этот вечер ожидало не так много пассажиров. В зале вылета было несколько американских семей, отправлявшихся во Францию на праздники; и столько же французских, возвращавшихся после поездки по Штатам; немного пассажиров, чью национальную принадлежность трудно было определить, и среди них Габриэла Карлуччи-Моллой, растерянная и жалкая.
   Пристроившись в уголке на диванчике, она рассматривала своих будущих попутчиков. Ее поразила мысль, что каждый человек обязательно связан с группой других людей или хотя бы с одним человеком – с матерью, отцом, детьми, родственниками. Он делит с ними пищу, страх, надежду, наконец! Эта связь создается или по свободному выбору, или узами крови, или, в крайнем случае, по стечению обстоятельств.
   Чтобы как-то скрасить время ожидания, Габриэла начала рассматривать пассажиров.
   Отцы французских семейств – все как один – были в белых носках и светлых летних туфлях с дырочками. Различались только в одежде – спортивные куртки, легкие пиджаки и разных цветов брюки. Они сидели с серьезными выражениями лиц, курили сигареты одних и тех же марок и следили за детьми и женами. Француженки тоже были чем-то неуловимо похожи друг на друга – длинноногие, худощавые, в открытых ярких сарафанах и легких, похожих на балетные тапочки туфельках. Стриженные под мальчиков, излучающие аромат «Мари Клер» или «Эла»… Совсем маленькие дети жались к матерям, а те, что постарше, сидели возле отцов на полу, рассматривая книжки с картинками и комиксы с приключениями Тон Тона, или бродили по залу ожидания. Для пассажиров были выставлены корзинки с фруктами, тарелки с закусками и бутылки минеральной воды «Эвиан» или «Волвик».
   Американцев, в свою очередь, отличали кроссовки «Рибок», голубые джинсы и хлопчатобумажные пестрые рубашки. Все они с сосредоточенными лицами жевали резинку. Их жены тоже подобрали наряды по вкусу, – к сожалению, вкусы эти оригинальностью и изобретательностью не отличались: велюровые дорожные костюмы, золотые цепочки, на каждом звене которых читалась буква, а все вместе они составляли имя хозяйки. Почти у всех американок волнистые волосы, окрашенные «перышками», свободно спадали на плечи. Расположившись рядом с мужьями, женщины в который раз перебирали содержимое огромных пластиковых сумок с едой для детей, приготовленной для семичасового перелета. Наготове лежали специальные приспособления для малышей, в которых отцы должны были нести своих чад. Летное поле лежало за стеклянной стеной – расцвеченное огнями, лучами прожекторов, проблесковыми мигалками. Уставшие от ожидания детишки хрустели хлопьями, набивали рты орешками и шоколадками, некоторые задремали, свернувшись калачиком в креслах. Некоторые взрослые тоже жевали что-то, не дожидаясь безвкусного обеда, который им подадут на борту на пластиковых подносах.
   Для каждого из них предстоящее путешествие, как подумала Габриэла, было лишь преодолением расстояния в несколько тысяч миль или способом убить время. Для нее же этот полет означал расставание со всем, что она любила, что представляло в ее жизни хоть какую-то ценность.
   Глядя на летное поле, на взлетающие и садящиеся самолеты, Габриэла вдруг подумала, какими маленькими и беззащитными они кажутся в небе и трансатлантический перелет не такая уж и безопасная вещь. На мгновение ей представились газетные полосы с фамилиями погибших при аварии пассажиров, и среди них и Карлуччи-Моллой.
   Габриэла скользнула взглядом по залу ожидания и обратила внимание на служащую авиакомпании, сидящую за столиком с таким серьезным и загадочным видом, будто она знала о неисправности в гидравлической системе самолета, но решила не пугать этим сообщением томящихся пассажиров. Габриэла стиснула кулаки, отгоняя бредовые мысли, которые, скорее всего, были вызваны тем душевным разбродом, в котором она пребывала.
   Африканцы в ярких одеждах заняли место на диванчике напротив Габриэлы. Один что-то шептал на ухо другому, а тот кивал головой и скалил зубы в дурацкой ухмылке. Заглянув в рекламную брошюру, Габриэла узнала, что фильм, который будут показывать во время полета, называется «Безумный» – как раз соответствующий ее теперешнему состоянию ума. В рекламном проспекте любезно пересказывалось и содержание фильма – американскую туристку похищают во время ее пребывания в Париже. Как бы ей хотелось, чтобы такое случилось с ней. Но только при том условии, чтобы ее похитителем был Ник Тресса!
   Габриэла еще раз оглядела зал ожидания, и ее кольнула мысль, что, кроме нее, в помещении нет одиноких людей. Она посмотрела в сторону и увидела парочку, жадно целующуюся возле стены, справа от нее маленький ребенок баловался на коленях у матери, чуть поодаль какой-то мужчина бережно положил руку на живот беременной жены. У выхода на посадку устроились на диване двое пожилых людей. Каждый из них листал свой журнал, но рука немолодой дамы покоилась на худом колене мужа.
   Слезы, вызванные невеселыми мыслями, навернулись на глаза.
   Наступает момент для каждой женщины в зрелом возрасте, когда утраты не ограничиваются только родителями, и не только разрывом материнских связей с повзрослевшими детьми, а теряются постепенно надежды на то, что завтрашний день будет лучше сегодняшнего. Иногда старые раны залечиваются сами по себе, без участия тех, кто хотел бы помочь. Для Габриэлы Карлуччи-Моллой, в прошлом непутевой дочери и неудачливой матери, самым решающим, самым целебным средством было бы отбросить все сыгранные ею в жизни роли и зажить жизнью женщины своего сорокалетнего возраста. И начать это без промедления, здесь, в зале ожидания в аэропорту Кеннеди. Оставить глупые иллюзии о какой-то культурной миссии, которой она себя посвятила, отмести смешные надежды, что она найдет счастье и покой в чужой стране. Довольно испытывать судьбу, надеясь, что она с ловкостью Гудини сможет выпутываться из любых передряг и навешанных на нее цепей.
   Сорок пять минут до взлета. Пятнадцать до объявления посадки. К этому моменту Габриэла уже полностью убедила себя, что пребывание здесь, в аэропорту, противоречит всем ее желаниям и далее невозможно. Каждая клетка ее тела, каждый нерв стремились к человеку, которого она любила.
   Вскочив с места и повергнув соседей-африканцев в такое изумление, что они сразу прекратили свои перешептывания, Габриэла, подхватив свою ручную кладь и плащ, устремилась к столику служащей «Эйр Франс». Она старалась говорить как можно спокойнее, но, если бы ее видел сейчас кто-нибудь из знакомых, он бы догадался, что она находится на грани истерики.