– Уже поздно.
– Нет, пока еще не поздно. Прими решение сейчас, а утром объявишь. Потому что если не сделаешь это утром, действительно будет поздно! Юра, прошу тебя. Не позорься!
Погодин помолчал, решительно покрутил головой:
– Нет.
Елена удивленно смотрела на него.
– Что – нет?
– Я не стану отказываться.
– Но у тебя есть хорошая работа! Тебя там уважают, ценят!
– Я буду баллотироваться, Лена.
Елена некоторое время молча смотрела на него в полутьме, затем тихо произнесла:
– Ты – самоубийца.
Юрий Алексеевич молчал.
– Юра, ты самоубийца… – повторила жена.
Он вдруг резко повернулся к жене, привстал, заговорил страстно, громко, забыв, что за окном ночь, а за стеной не спит дочь.
– Да, самоубийца! Может быть! Но дай мне возможность поступить так, как я хочу! Сам хочу! Тебе… только тебе могу сказать! Признаться могу! Я мечтал… мне это снилось! Я до сих пор не могу поверить, что это произошло! Что я могу стать первым лицом страны! Лидером страны! И я стану им! Докажу всем! Тебе, себе, друзьям и недругам! Я имею для этого все основания! Меня вела жизнь! Судьба вела к сегодняшнему дню! И я не имею права отказываться от такого подарка! Я буду бороться и докажу, что нет сейчас никого достойнее, сильнее, умнее, хитрее, изворотливее меня! Я необходим! Я призван временем и народом! И я оправдаю надежды!
Елена удивленно смотрела на него.
– Таким я тебя еще не знала.
Погодин будто не услышал ее, продолжал громко, убежденно:
– Ты права, я был другой! Но сейчас во мне проснулся тот, кто должен был проснуться! Скажи я об этом два месяца назад, меня бы осмеяли, затыкали пальцами, посадили в психушку! Но теперь ОНИ назначили меня! И ОНИ здорово пожалеют, если не захотят играть в мою игру! Я буду умнее, хитрее, изворотливее, чем ОНИ себе представляют! Им кажется, что я лох?! И пусть кажется! Я обману их! Надую! И ты, дорогая моя, будешь гордиться мной!
– Они убьют тебя… Уже не понарошку. По-настоящему убьют.
Погодин оскалился, и в этом оскале было что-то волчье.
– Не убьют. У нас теперь охрана.
Дверь комнаты открылась, и в спальню вошла Маша. Удивленно уставилась на родителей.
– Чего вы бушуете? Что стряслось?
Елена села на постели, показала на мужа:
– Наш папа решил бороться за президентство.
– И замечательно. Он что, хуже других? Страной управляют сплошные идиоты, пусть хотя бы один нормальный явится. Папуль, я тебя поддерживаю. – Она подошла к отцу, поцеловала его. – Молодец! И никого не слушай, даже маму.
Отец тоже поцеловал дочку, улыбнулся.
– Спасибо, дочь.
– Ну что ж, – усмехнулась Елена. – Перевес на вашей стороне. Посмотрим, что из всего этого получится.
Первый риск
Кремль. Кабинет главы Администрации
– Нет, пока еще не поздно. Прими решение сейчас, а утром объявишь. Потому что если не сделаешь это утром, действительно будет поздно! Юра, прошу тебя. Не позорься!
Погодин помолчал, решительно покрутил головой:
– Нет.
Елена удивленно смотрела на него.
– Что – нет?
– Я не стану отказываться.
– Но у тебя есть хорошая работа! Тебя там уважают, ценят!
– Я буду баллотироваться, Лена.
Елена некоторое время молча смотрела на него в полутьме, затем тихо произнесла:
– Ты – самоубийца.
Юрий Алексеевич молчал.
– Юра, ты самоубийца… – повторила жена.
Он вдруг резко повернулся к жене, привстал, заговорил страстно, громко, забыв, что за окном ночь, а за стеной не спит дочь.
– Да, самоубийца! Может быть! Но дай мне возможность поступить так, как я хочу! Сам хочу! Тебе… только тебе могу сказать! Признаться могу! Я мечтал… мне это снилось! Я до сих пор не могу поверить, что это произошло! Что я могу стать первым лицом страны! Лидером страны! И я стану им! Докажу всем! Тебе, себе, друзьям и недругам! Я имею для этого все основания! Меня вела жизнь! Судьба вела к сегодняшнему дню! И я не имею права отказываться от такого подарка! Я буду бороться и докажу, что нет сейчас никого достойнее, сильнее, умнее, хитрее, изворотливее меня! Я необходим! Я призван временем и народом! И я оправдаю надежды!
Елена удивленно смотрела на него.
– Таким я тебя еще не знала.
Погодин будто не услышал ее, продолжал громко, убежденно:
– Ты права, я был другой! Но сейчас во мне проснулся тот, кто должен был проснуться! Скажи я об этом два месяца назад, меня бы осмеяли, затыкали пальцами, посадили в психушку! Но теперь ОНИ назначили меня! И ОНИ здорово пожалеют, если не захотят играть в мою игру! Я буду умнее, хитрее, изворотливее, чем ОНИ себе представляют! Им кажется, что я лох?! И пусть кажется! Я обману их! Надую! И ты, дорогая моя, будешь гордиться мной!
– Они убьют тебя… Уже не понарошку. По-настоящему убьют.
Погодин оскалился, и в этом оскале было что-то волчье.
– Не убьют. У нас теперь охрана.
Дверь комнаты открылась, и в спальню вошла Маша. Удивленно уставилась на родителей.
– Чего вы бушуете? Что стряслось?
Елена села на постели, показала на мужа:
– Наш папа решил бороться за президентство.
– И замечательно. Он что, хуже других? Страной управляют сплошные идиоты, пусть хотя бы один нормальный явится. Папуль, я тебя поддерживаю. – Она подошла к отцу, поцеловала его. – Молодец! И никого не слушай, даже маму.
Отец тоже поцеловал дочку, улыбнулся.
– Спасибо, дочь.
– Ну что ж, – усмехнулась Елена. – Перевес на вашей стороне. Посмотрим, что из всего этого получится.
Первый риск
Далеко за полночь, когда Москва давно уже спала, в кабинете депутата Госдумы Крайновского шла работа. За столом сидели трое – сам Леонид Крайновский и два его заместителя – Милованов и Пичугин. В кабинете было накурено, на столе стояла «походная» закуска и пара полувыпитых бутылок виски. По общей атмосфере, по расслабленным позам присутствующих было понятно, что вечеринка сильно затянулась. Говорил Милованов, Крайновский давил вилочкой лимон на тарелке, Пичугин крутил в руке бокал с виски, задумчиво глядя в освещенное рекламой окно.
– Мы устали… Сидим, переливаем из пустого в порожнее. И что? Ничего! Давайте признаемся… признаемся честно и откровенно – мы эти президентские выборы профукали. Неправильно? Да! Обидно? Очень! Но ничего уже не попишешь. Пролетели! И дело тут даже не в отсутствии достойного кандидата. У нас нет программы! Дудеть в одну дуду со всеми – себе дороже. Лучше уж кочумать в тряпочку, чем дергаться без всякой перспективы.
Пичугин с изумлением посмотрел сначала на Милованова, затем на Крайновского.
– Ты считаешь, Леонид не кандидат?
– Если ты считаешь, что кандидат, то почему он не в списках? – огрызнулся Пичугин.
Крайновский поднял руки:
– Прошу меня не трогать. Говорим по делу. Милованов, ты все сказал?
– Ты хочешь еще?
– Это я тебя спрашиваю!
– Нам нужно срочно к кому-нибудь прилепиться. К тому же Долгову, чтоб потом не ходить задворками и не заглядывать в рожи победителей!
– Долгов отпадает, – возразил Пичугин. – Он нас на нюх не переносит.
– Это поправимо, – отмахнулся Милованов. – Пара ненавязчивых визитов, и нюх у него изменится.
– Ненавязчивые – это как? Свинцовый привет в висок?
Крайновский грубо прервал их препирательства:
– Пичугин, это твоя последняя мысль? Все остальные ты уже исчерпал?
Пичугин рассмеялся:
– Кое-что в заначке еще имеется.
– Пожалуйста, придержи заначку до следующего раза, – посоветовал Милованов. – На сегодня уже хватит. Перебор!
Крайновский резко вышел из-за стола, под взглядами коллег молча прошелся из угла в угол, выключил запищавший было мобильник.
– Не хочу, не буду комментировать бред, который тут услышал! Все это недостойно моих ушей! Позор и бред! Сегодня вечером в программу Горленко приглашен Юрий Погодин. Новоиспеченный кандидат! Давайте посмотрим.
– Очень интересно, – покрутил головой Милованов.
– Ничего интересного! – опять вмешался Пичугин. – Это будет еще то шоу! Горленко размажет его по экрану как дерьмо.
Крайновский, покачиваясь на носках, задумчиво произнес:
– Поживем – увидим. А потом вернемся к сегодняшней теме.
– Мы устали… Сидим, переливаем из пустого в порожнее. И что? Ничего! Давайте признаемся… признаемся честно и откровенно – мы эти президентские выборы профукали. Неправильно? Да! Обидно? Очень! Но ничего уже не попишешь. Пролетели! И дело тут даже не в отсутствии достойного кандидата. У нас нет программы! Дудеть в одну дуду со всеми – себе дороже. Лучше уж кочумать в тряпочку, чем дергаться без всякой перспективы.
Пичугин с изумлением посмотрел сначала на Милованова, затем на Крайновского.
– Ты считаешь, Леонид не кандидат?
– Если ты считаешь, что кандидат, то почему он не в списках? – огрызнулся Пичугин.
Крайновский поднял руки:
– Прошу меня не трогать. Говорим по делу. Милованов, ты все сказал?
– Ты хочешь еще?
– Это я тебя спрашиваю!
– Нам нужно срочно к кому-нибудь прилепиться. К тому же Долгову, чтоб потом не ходить задворками и не заглядывать в рожи победителей!
– Долгов отпадает, – возразил Пичугин. – Он нас на нюх не переносит.
– Это поправимо, – отмахнулся Милованов. – Пара ненавязчивых визитов, и нюх у него изменится.
– Ненавязчивые – это как? Свинцовый привет в висок?
Крайновский грубо прервал их препирательства:
– Пичугин, это твоя последняя мысль? Все остальные ты уже исчерпал?
Пичугин рассмеялся:
– Кое-что в заначке еще имеется.
– Пожалуйста, придержи заначку до следующего раза, – посоветовал Милованов. – На сегодня уже хватит. Перебор!
Крайновский резко вышел из-за стола, под взглядами коллег молча прошелся из угла в угол, выключил запищавший было мобильник.
– Не хочу, не буду комментировать бред, который тут услышал! Все это недостойно моих ушей! Позор и бред! Сегодня вечером в программу Горленко приглашен Юрий Погодин. Новоиспеченный кандидат! Давайте посмотрим.
– Очень интересно, – покрутил головой Милованов.
– Ничего интересного! – опять вмешался Пичугин. – Это будет еще то шоу! Горленко размажет его по экрану как дерьмо.
Крайновский, покачиваясь на носках, задумчиво произнес:
– Поживем – увидим. А потом вернемся к сегодняшней теме.
Кремль. Кабинет главы Администрации
Той же ночью и примерно в то же время в просторном, но каком-то казенном кабинете главы Администрации президента шло совещание.
Сам глава Администрации Кумаков о чем-то думал, глядя в окно на таинственно подсвеченные кремлевские стены, и, казалось, совсем не замечал развалившегося в кресле Мамонова. Мамонов сонно изучал обстановку кабинета и всем своим видом демонстрировал спокойствие и желание поскорее отправиться спать.
Кум, желчный, подозрительный, наконец оторвал взгляд от окна и перевел его на гостя. Взгляд даже сквозь очки – жесткий, холодный.
– Слушаю вас, Сергей Антонович. Судя по всему, вы намерены сообщить мне нечто архиважное? – негромко выдавил из себя Мамонов.
– Угадали, Петр Иванович…
Кумаков снял очки, протер их носовым платком, водрузил на место.
– Откровенно?
– А как же иначе?..
– По моей информации, катавасию с Погодиным заварили именно вы, Петр Иванович.
Тот от неожиданности даже слегка выпрямился, но быстро взял себя в руки, откинулся на спинку кресла, снисходительно улыбнулся.
– У вас плохие информаторы, Сергей Антонович.
– У меня информаторы отличные, – не согласился Кумаков. – Как правило, японского качества!
Он достал из ящика стола дискетки с записью, продемонстрировал их гостю:
– Они не врут. Можете обьяснить цель этого спектакля?
– Вам?
– Именно мне.
Мамонов выдержал паузу.
– Нет. Не могу! И знаете почему? Я вам не доверяю. Вы ведете недостойную, беспорядочную политическую жизнь, и о некоторых вещах вам просто вредно знать. В ваших же интересах.
Кум также ответил не сразу.
– Хочу дать совет. На эти три месяца вы должны исчезнуть из политической жизни.
– Ссылка?
– Понимайте как хотите. Но финал президентской гонки должен пройти без вас!
– Это исключено.
Кумаков прищурился.
– В таком случае мы будем вынуждены прибегнуть к репрессивным мерам.
– Посадите?
– Есть разные методы воздействия… Но для начала я посвящу в ситуацию, например, Дмитрия Дмитриевича Долгова. Он ведь вам доверял?
Мамонов улыбнулся:
– И доверяет.
– Вот видите? Потом о вашей двойной игре узнает президент. Понимаете?
– Понимаю.
– Так что нам лучше все-таки договориться.
– О чем?
Кумаков подошел к гостю вплотную.
– Вы посвящаете меня в вашу многоходовку, и не исключено, что я приму в ней участие.
Мамонов достал сигареты, закурил. Сделав пару затяжек, он смял сигарету в пепельнице и поднялся. Они стояли лицом друг к другу, словно проверяя выдержку друг друга.
– Если вы, – негромко выдавил Мамонов, – мой друг, не помните, благодаря кому вы возвысились, то наверняка запомните, кто вас с трона сбросит.
– Вы? – насмешливо спросил Кум.
– Нет, не я. О таких, как вы, я руки не пачкаю.
Мамонов направился было к выходу, но Кумаков догнал его и цепко схватил за рукав.
Мамонов дернулся:
– Руки!
– Нам еще не поздно договориться!
– Поздно! Гладиатор принимает решение на арене! И я его принял!
Он с силой оттолкнул Кума и рванул дверь на себя. Глава Администрации постоял какое-то время в растерянной задумчивости, потом набрал номер.
– Чаянов? Немедленно… слышите, немедленно! найдите Погодина и внятно втолкуйте ему, что его ждет, если он не прекратит всю эту шизофрению с выборами!
– Боюсь, Сергей Антонович, это будет непросто, – зачастил тот. – Он выписался из больницы, и, думаю, с ним уже работают.
– Мне плевать – просто или непросто, и тем более наплевать, кто с ним работает! Мне важно, чтобы этот идиот не вздумал играть в президентские бирюльки! Вы поняли – чтоб даже мысли у него не возникло! Найдите и внушите ему! И не дай бог, если он попрется на телевидение к Горленко!
Автомобиль Мамонова, украшенный спецсигналами, резко взял вправо с Нового Арбата, промчался по узенькому переулку и остановился возле стены какого-то глухого офиса. Следом за ним, буквально впритык, притормозила вторая иномарка, из которой быстро вышел Крупин и направился к «мерседесу» Мамонова.
Он сел на заднее сиденье рядом с шефом, и тот коротко приказал водителю и охраннику:
– Погуляйте.
Когда они вышли из машины, Крупин с интересом посмотрел на Мамонова, улыбнулся.
– Почему такая конспирация? Неужели вас начали слушать?
– Думаю, не только меня. За нас взялся Кум.
– И что это значит?
– Только одно: мы должны резко изменить ориентиры. Мы вынуждены всерьез взяться за Погодина. Именно он должен стать президентом.
– То есть вы покидаете Долгова? – искренне удивился Крупин.
– Никто никого не покидает. Просто схема, которую мы раньше считали условной, теперь становится безусловной. Долгова мы постепенно сдвинем в сторонку, а в центр прочно поставим Погодина.
– Не рановато ли?
Мамонов достал из-под подлокотника сиденья ароматическую конфету, протянул Крупину.
– Боюсь, как бы не поздно.
– У Кума уже есть материалы против нас?
– Более чем достаточно. Завтра он выбросит их в СМИ, тут же объяснит все Долгову, и наши головы полетят, как перезревшие дыни. Самое неприятное, что он осведомлен о нашей двойной игре. Они записывали нас.
– А если еще раз – последний! – переговорить с Долговым? – предложил Крупин. – Объяснить, втолковать! Он же не полный идиот, должен понять, что его заносит и чем это может кончиться! Ведь начинал он как вполне разумный мужик!
Мамонов нервно потер подбородок.
– Начинал как разумный, а заканчивает как идиот. Ничего не выйдет. Он тут же вообразит, что это очередной заговор против него, и спустит на нас всех собак. Вплоть до президентских.
– Значит, остается поработать с Кумом. У него ведь не то что рыло в пуху – он весь в шерсти. Чего стоят одни только нефтяные дела. Намекнуть, обозначить, припугнуть.
– Не испугается, – хмыкнул Мамонов. – Эта сволочь уже почувствовала себя лидером в президентской команде и изо всех сил хочет таковым остаться. Начнется война, а нам с вами война сейчас крайне невыгодна. У него в руках все – деньги, Дума, телевидение, газеты, политики! Он – глава Администрации! Я не мог предположить, что из робкой полуграмотной твари вырастет наглое и довольно изворотливое чудовище.
Крупин подумал и, похоже, нашел решение.
– Значит, возникает третье предложение. Ему сколько уже лет?
– Сорок с небольшим.
– Вполне достаточно. Пора бы ему закончить жизненный бег.
Мамонов внимательно посмотрел на молодого собеседника, помолчал, глядя в затемненное автомобильное окно, и вдруг на полном серьезе ответил:
– Поговорите на эту тему с Николаем Николаевичем. Причем чем быстрее, тем лучше.
За окном начиналось серое теплое утро.
Елена крепко спала. Юрий Алексеевич тихонько поднялся, на цыпочках вышел из спальни, достал из платяного шкафа одежду, стал одеваться. Дочка тоже спала в своей комнате и тоже не слышала осторожных шагов отца.
Погодин вышел из подъезда и чуть не налетел на молоденького дежурного милиционера. Тот от неожиданности отпрянул от двери, вытянулся по стойке «смирно».
– Здравия желаю, Юрий Алексеевич!
Погодин сурово посмотрел на него:
– Зачем стоишь?
Милиционер вытянулся по стойке еще сильнее.
– Вас стерегу.
– Думаешь, надо?
– Обязательно. Вы ведь теперь большой человек!
– Так считаешь?
– Так точно!
Погодин усмехнулся, мотнул головой и направился под арку. Милиционер двинулся следом. Юрий Алексеевич оглянулся:
– Куда?
– За вами.
– Зачем?
– Охранять.
Погодин подтолкнул его в спину.
– Ступай к подъезду и охраняй жильцов.
– Зачем? – не понял милиционер.
– На всякий случай.
Растерянный и удивленный постовой направился вновь к подъезду, а Погодин скрылся под аркой дома.
Старенькая церковь ничем особенно не выделяющаяся среди прочих, традиционных, находилась в получасе ходьбы от дома.
В храме было еще пусто, ни души. Потрескивали свечи, негромкое эхо летало под куполом, испытывающе-сурово смотрели на происходящее святые с икон.
Отец Сергий, немолодой, с бородкой, принимал у Погодина исповедь, глядя на него добрыми, все понимающими глазами.
– Что больше всего беспокоит вас, Юрий?
– Семья, – смиренно ответил Юрий Алексеевич.
– Семье придется непросто. Для жены это – бесконечные тревоги, для дочери – соблазн.
– Я боюсь за их жизни.
– К сожалению, есть основания. Путь в политику – путь убийств, – спокойно и убежденно промолвил батюшка.
Погодин поднял на него глаза.
– Как мне их защитить?
– Никак… Все в руках божьих.
– А если я откажусь от этой затеи?
Отец Сергий усмехнулся, качнул головой:
– Это будет трудное решение.
– Мне надо сделать это сейчас. Здесь!
– Церковь – лучшее место для усмирения страстей.
Погодин почувствовал, что в горле стоит ком слез.
– Батюшка! Меня разрывает на две части! С одной стороны, я боюсь! С другой – хочу! Может, это моя судьба! Может, я сумею послужить своей родине! России! Ведь такое тоже не исключается!
– Вами движет гордыня, Юрий, – по-прежнему ровным голосом ответил священник.
– Но я мирской человек! Грешный человек! И мне свойственна гордыня! Я с нею родился!
– Значит, принимайте сделанное вам предложение.
– Вы так считаете?
– Это вы так считаете, Юрий. Принимайте и не мучайтесь. Потому что сомнения близки к унынию. А уныние – один из самых тяжких грехов человека.
Сам глава Администрации Кумаков о чем-то думал, глядя в окно на таинственно подсвеченные кремлевские стены, и, казалось, совсем не замечал развалившегося в кресле Мамонова. Мамонов сонно изучал обстановку кабинета и всем своим видом демонстрировал спокойствие и желание поскорее отправиться спать.
Кум, желчный, подозрительный, наконец оторвал взгляд от окна и перевел его на гостя. Взгляд даже сквозь очки – жесткий, холодный.
– Слушаю вас, Сергей Антонович. Судя по всему, вы намерены сообщить мне нечто архиважное? – негромко выдавил из себя Мамонов.
– Угадали, Петр Иванович…
Кумаков снял очки, протер их носовым платком, водрузил на место.
– Откровенно?
– А как же иначе?..
– По моей информации, катавасию с Погодиным заварили именно вы, Петр Иванович.
Тот от неожиданности даже слегка выпрямился, но быстро взял себя в руки, откинулся на спинку кресла, снисходительно улыбнулся.
– У вас плохие информаторы, Сергей Антонович.
– У меня информаторы отличные, – не согласился Кумаков. – Как правило, японского качества!
Он достал из ящика стола дискетки с записью, продемонстрировал их гостю:
– Они не врут. Можете обьяснить цель этого спектакля?
– Вам?
– Именно мне.
Мамонов выдержал паузу.
– Нет. Не могу! И знаете почему? Я вам не доверяю. Вы ведете недостойную, беспорядочную политическую жизнь, и о некоторых вещах вам просто вредно знать. В ваших же интересах.
Кум также ответил не сразу.
– Хочу дать совет. На эти три месяца вы должны исчезнуть из политической жизни.
– Ссылка?
– Понимайте как хотите. Но финал президентской гонки должен пройти без вас!
– Это исключено.
Кумаков прищурился.
– В таком случае мы будем вынуждены прибегнуть к репрессивным мерам.
– Посадите?
– Есть разные методы воздействия… Но для начала я посвящу в ситуацию, например, Дмитрия Дмитриевича Долгова. Он ведь вам доверял?
Мамонов улыбнулся:
– И доверяет.
– Вот видите? Потом о вашей двойной игре узнает президент. Понимаете?
– Понимаю.
– Так что нам лучше все-таки договориться.
– О чем?
Кумаков подошел к гостю вплотную.
– Вы посвящаете меня в вашу многоходовку, и не исключено, что я приму в ней участие.
Мамонов достал сигареты, закурил. Сделав пару затяжек, он смял сигарету в пепельнице и поднялся. Они стояли лицом друг к другу, словно проверяя выдержку друг друга.
– Если вы, – негромко выдавил Мамонов, – мой друг, не помните, благодаря кому вы возвысились, то наверняка запомните, кто вас с трона сбросит.
– Вы? – насмешливо спросил Кум.
– Нет, не я. О таких, как вы, я руки не пачкаю.
Мамонов направился было к выходу, но Кумаков догнал его и цепко схватил за рукав.
Мамонов дернулся:
– Руки!
– Нам еще не поздно договориться!
– Поздно! Гладиатор принимает решение на арене! И я его принял!
Он с силой оттолкнул Кума и рванул дверь на себя. Глава Администрации постоял какое-то время в растерянной задумчивости, потом набрал номер.
– Чаянов? Немедленно… слышите, немедленно! найдите Погодина и внятно втолкуйте ему, что его ждет, если он не прекратит всю эту шизофрению с выборами!
– Боюсь, Сергей Антонович, это будет непросто, – зачастил тот. – Он выписался из больницы, и, думаю, с ним уже работают.
– Мне плевать – просто или непросто, и тем более наплевать, кто с ним работает! Мне важно, чтобы этот идиот не вздумал играть в президентские бирюльки! Вы поняли – чтоб даже мысли у него не возникло! Найдите и внушите ему! И не дай бог, если он попрется на телевидение к Горленко!
Автомобиль Мамонова, украшенный спецсигналами, резко взял вправо с Нового Арбата, промчался по узенькому переулку и остановился возле стены какого-то глухого офиса. Следом за ним, буквально впритык, притормозила вторая иномарка, из которой быстро вышел Крупин и направился к «мерседесу» Мамонова.
Он сел на заднее сиденье рядом с шефом, и тот коротко приказал водителю и охраннику:
– Погуляйте.
Когда они вышли из машины, Крупин с интересом посмотрел на Мамонова, улыбнулся.
– Почему такая конспирация? Неужели вас начали слушать?
– Думаю, не только меня. За нас взялся Кум.
– И что это значит?
– Только одно: мы должны резко изменить ориентиры. Мы вынуждены всерьез взяться за Погодина. Именно он должен стать президентом.
– То есть вы покидаете Долгова? – искренне удивился Крупин.
– Никто никого не покидает. Просто схема, которую мы раньше считали условной, теперь становится безусловной. Долгова мы постепенно сдвинем в сторонку, а в центр прочно поставим Погодина.
– Не рановато ли?
Мамонов достал из-под подлокотника сиденья ароматическую конфету, протянул Крупину.
– Боюсь, как бы не поздно.
– У Кума уже есть материалы против нас?
– Более чем достаточно. Завтра он выбросит их в СМИ, тут же объяснит все Долгову, и наши головы полетят, как перезревшие дыни. Самое неприятное, что он осведомлен о нашей двойной игре. Они записывали нас.
– А если еще раз – последний! – переговорить с Долговым? – предложил Крупин. – Объяснить, втолковать! Он же не полный идиот, должен понять, что его заносит и чем это может кончиться! Ведь начинал он как вполне разумный мужик!
Мамонов нервно потер подбородок.
– Начинал как разумный, а заканчивает как идиот. Ничего не выйдет. Он тут же вообразит, что это очередной заговор против него, и спустит на нас всех собак. Вплоть до президентских.
– Значит, остается поработать с Кумом. У него ведь не то что рыло в пуху – он весь в шерсти. Чего стоят одни только нефтяные дела. Намекнуть, обозначить, припугнуть.
– Не испугается, – хмыкнул Мамонов. – Эта сволочь уже почувствовала себя лидером в президентской команде и изо всех сил хочет таковым остаться. Начнется война, а нам с вами война сейчас крайне невыгодна. У него в руках все – деньги, Дума, телевидение, газеты, политики! Он – глава Администрации! Я не мог предположить, что из робкой полуграмотной твари вырастет наглое и довольно изворотливое чудовище.
Крупин подумал и, похоже, нашел решение.
– Значит, возникает третье предложение. Ему сколько уже лет?
– Сорок с небольшим.
– Вполне достаточно. Пора бы ему закончить жизненный бег.
Мамонов внимательно посмотрел на молодого собеседника, помолчал, глядя в затемненное автомобильное окно, и вдруг на полном серьезе ответил:
– Поговорите на эту тему с Николаем Николаевичем. Причем чем быстрее, тем лучше.
За окном начиналось серое теплое утро.
Елена крепко спала. Юрий Алексеевич тихонько поднялся, на цыпочках вышел из спальни, достал из платяного шкафа одежду, стал одеваться. Дочка тоже спала в своей комнате и тоже не слышала осторожных шагов отца.
Погодин вышел из подъезда и чуть не налетел на молоденького дежурного милиционера. Тот от неожиданности отпрянул от двери, вытянулся по стойке «смирно».
– Здравия желаю, Юрий Алексеевич!
Погодин сурово посмотрел на него:
– Зачем стоишь?
Милиционер вытянулся по стойке еще сильнее.
– Вас стерегу.
– Думаешь, надо?
– Обязательно. Вы ведь теперь большой человек!
– Так считаешь?
– Так точно!
Погодин усмехнулся, мотнул головой и направился под арку. Милиционер двинулся следом. Юрий Алексеевич оглянулся:
– Куда?
– За вами.
– Зачем?
– Охранять.
Погодин подтолкнул его в спину.
– Ступай к подъезду и охраняй жильцов.
– Зачем? – не понял милиционер.
– На всякий случай.
Растерянный и удивленный постовой направился вновь к подъезду, а Погодин скрылся под аркой дома.
Старенькая церковь ничем особенно не выделяющаяся среди прочих, традиционных, находилась в получасе ходьбы от дома.
В храме было еще пусто, ни души. Потрескивали свечи, негромкое эхо летало под куполом, испытывающе-сурово смотрели на происходящее святые с икон.
Отец Сергий, немолодой, с бородкой, принимал у Погодина исповедь, глядя на него добрыми, все понимающими глазами.
– Что больше всего беспокоит вас, Юрий?
– Семья, – смиренно ответил Юрий Алексеевич.
– Семье придется непросто. Для жены это – бесконечные тревоги, для дочери – соблазн.
– Я боюсь за их жизни.
– К сожалению, есть основания. Путь в политику – путь убийств, – спокойно и убежденно промолвил батюшка.
Погодин поднял на него глаза.
– Как мне их защитить?
– Никак… Все в руках божьих.
– А если я откажусь от этой затеи?
Отец Сергий усмехнулся, качнул головой:
– Это будет трудное решение.
– Мне надо сделать это сейчас. Здесь!
– Церковь – лучшее место для усмирения страстей.
Погодин почувствовал, что в горле стоит ком слез.
– Батюшка! Меня разрывает на две части! С одной стороны, я боюсь! С другой – хочу! Может, это моя судьба! Может, я сумею послужить своей родине! России! Ведь такое тоже не исключается!
– Вами движет гордыня, Юрий, – по-прежнему ровным голосом ответил священник.
– Но я мирской человек! Грешный человек! И мне свойственна гордыня! Я с нею родился!
– Значит, принимайте сделанное вам предложение.
– Вы так считаете?
– Это вы так считаете, Юрий. Принимайте и не мучайтесь. Потому что сомнения близки к унынию. А уныние – один из самых тяжких грехов человека.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента