Вилсон Фрэнсис Пол. Кровавый омут

   — Это не твои слова, а того самого рехнувшегося проповедника, пышущего серой, с раздвоенным языком, укротителя змей!
   — Мы никаких змей не укрощаем.
   — Ты легкая добыча для этих ребят! В Дирборне преподобный, как его там...
   — Роулинс.
   — Правильно... преподобный Роулинс велел тебе бойкотировать фильмы о Гарри Поттере.
   — Потому что там восхваляется колдовство.
   — Откуда ты знаешь? Ты их не видел. Книжки ни одной не читал. И Роулинс тоже. Ему кто-то другой велел, кто сам не читал и не видел. А вы выстроились в шеренгу, замаршировали в ногу против Гарри Поттера, о котором понятия не имели!
   Чарли выпятил подбородок.
   — Нечего мне смотреть, я и так знаю.
   — Прочитать книжку, вынести обоснованное суждение вовсе не равнозначно убийству. Теперь тут повторяется то же самое! Как зовут проповедника из твоей новой церкви?
   — Преподобный Спаркс.
   — Его рук дело, правда? Он заставляет тебя уйти?
   — Ничего он меня не заставляет! Говорит, это вовсе не привидение, а бес, который явился за нашими душами!
   Бес? Хорошо, что Чарли не знает о прочих странностях. Вполне может признать одержимым старшего брата и потащит изгонять из него бесов.
   — Тот самый преподобный здесь был? Видел, слышал, чувствовал то же, что мы? Рассмотрел доказательства, что это призрак девочки, убитой в восьмидесятых годах? Просиживая задницу в своем Бруклине, каким-то чудом понял, что творится в нашем доме, удостоверился, что это не Тара Портмен, а сам Вельзевул. Ты берешь под козырек и маршируешь. — Лайл огорченно тряхнул головой. — Такой умный малый вешает мозги на вешалку, как только проповедники рот откроют.
   — Не хочу тебя слушать. — Чарли отвернулся и снова принялся вытаскивать вещи из шкафа.
   — Вижу, — вздохнул Лайл. — Что там написано у тебя на значке? «Делай то, что сделал бы Иисус», да? Почему же ты себя не спросишь, пошел бы Иисус против брата?
   — У Иисуса не было брата.
   Лайл едва не заметил, что некоторые специалисты считают апостола Иакова братом Христа, но не стал сейчас вдаваться в этот вопрос.
   — Тебе ясно, что я имею в виду. Пошел бы?
   — Ты кто такой, чтоб говорить об Иисусе?
   — Брось, Чарли, отвечай. Знаешь, что не пошел бы. Может, побудешь со мной еще пару дней?
   — Зачем? — Чарли не смотрел на него. — Зачем мне рисковать даже одной минутой?
   — Затем, что я твой брат. Затем, что мы кровные братья, и в семье никого больше нет. Давно мы составляем команду?
   — Кто знает, — пожал он плечами.
   — Ты знаешь. Скажи.
   — Ладно. — Чарли оглянулся, надев на себя равнодушную маску. — Пятнадцать лет.
   — А в этом доме давно живем?
   — С год. И что?
   — И ради стольких лет ты не дашь мне двух дней?
   — Зачем? Для чего? Мы уперлись в тупик, Лайл.
   — Не знаю. Минуту подумай самостоятельно вместо того, чтобы слушаться преподобного Спаркса. Помоги мне раскопать подвал.
   — Нет-нет. Там бесовское логово.
   — Кто это тебе сказал? Тот, кто там никогда не был?
   — Преподобный Спаркс знает.
   — Вдруг он ошибается? Не ошибается один Бог, правда? Подумай минуточку. Вдруг он ошибся, и это не бес, а действительно призрак убитой девочки? Разве мы не сделаем доброе дело, если найдем останки, передадим родителям, чтоб они ее достойно похоронили?
   Чарли хрюкнул и отвел глаза.
   — Ну... Дело богоугодное.
   — Пойдем дальше. Разве не доброе и не богоугодное дело, если останки помогут полиции найти убийцу, который получит заслуженное наказание?
   Прежде всего, интересно, как Бог допустил убийство ребенка, но, видя колебания брата, Лайл решил не смущать его.
   — Два дня, Чарли. Могу поспорить, будь у Иисуса брат, сбившийся с пути, Он по его просьбе дал бы ему пару дней.
   Чарли покачал головой, скривив губы в нерешительной усмешке:
   — Слыхал я о дьяволе-искусителе с золотыми устами, теперь вижу, что мы с ним родня. Ладно. Два дня, и ни минуты больше. Только договор подпишем с обеих сторон: если к вечеру в пятницу ничего не найдем, я отваливаю. И ты тоже.
   Лайл заколебался, не ожидая такого условия, но, с другой стороны, без Чарли роль Ифасена не сыграешь. А если продолжатся утренние события, у Ифасена вряд ли есть будущее, по крайней мере в этом доме. Так что, согласившись, он практически ничего не теряет.
   И в душе точно верит, что они найдут Тару Портмен или то, что от нее осталось.
   Лайл протянул руку:
   — Идет.

10

   — Мистер Беллито! — воскликнула Гертруда привычным гулким басом, когда Илай шагнул в дверь. — Вы же должны отдыхать наверху!
   Совершенно верно. В паху ворочалась колючая проволока, пока он ковылял к прилавку из каррарского мрамора. Надо было лежать, но, когда после ленча и краткого сна полегчало, Илай поддался побуждению заглянуть в магазин, посмотреть на товары, проверить торговые книги. Добравшись до тротуара, понял свою ошибку, однако возврата назад к тому времени не было: страшно подумать о перспективе вернуться в постель, преодолев, даже с помощью Адриана, узкую лестницу-Эверест.
   — Ерунда, Герт. — Он тяжело оперся на трость, дойдя до прилавка. — Прекрасно себя чувствую. Если в вы еще подали стул из-за стойки...
   — Конечно! — В верхнем флуоресцентном свете ее туго собранные сзади волосы блестели, как отполированный оникс. Она схватила стул, словно он весил всего пару унций, ловко выскользнула из-за прилавка. — Вот.
   Герт поддержала его за локоть, Адриан за другой, и Илай осторожно уселся, даже не сел — откинулся на спинку. Вытер рукавом рубашки лицо в холодном поту. Новый помощник — как его, кажется, Кевин — явился с метелкой для пыли в руках, разинув рот при виде хозяина.
   — Я вам очень сочувствую, — пробормотал он вроде бы искренне.
   В самом деле?
   Илай взял его в помощники и через несколько дней получил ножевой удар. Нет ли связи?
   Вообще-то сомнительно, однако никогда не мешает обдумать возможности.
   Служащие засыпали хозяина вопросами о нападении. Адриан сослался на потерю памяти, предоставив ему отвечать. Он ограничивался короткими туманными объяснениями и, наконец, не выдержал.
   — Знаю, сейчас мертвый сезон, но у вас наверняка есть дела поважнее.
   Оба немедленно сорвались с места. Кевин снова отправился стирать пыль с товаров, Герт принялась вносить в компьютер новые поступления, Адриан бродил по залу, шаря на полках.
   — Какова выручка, Герт? — спросил Илай.
   — Как и следовало ожидать. — Она протянула черный гроссбух. — Вы сами говорите — мертвый сезон. В августе дела всегда идут ни шатко ни валко и намертво замирают перед Днем благодарения, когда Нью-Йорк превращается в призрачный город.
   Илай открыл старомодный гроссбух, предпочитая видеть слова и цифры, написанные от руки на бумаге, чем на компьютерном экране, просмотрел перечень немногочисленных ежедневных продаж. В одном месте глаза его вспыхнули.
   — Мы продали осетра?
   Безобразное чучело торчало в витрине с момента открытия магазина. Он уже приходил к мысли, что оно там останется до закрытия.
   — Я не просто его продала, а даже за указанную на ценнике сумму. — Герт просияла от гордости. — Верите ли? После стольких лет буду скучать по страшной старой рыбе.
   Илай перелистал страницы до вторника, того самого дня, когда зеленый помощник был тут в одиночестве, буквально и фигурально плюя на магазин. Почти страшно смотреть. К его удивлению, в тот день было продано довольно много товаров. Похоже, Кевин воспользовался случаем. Может быть, парень все-таки...
   Он застыл, пробежав глазами последнюю строчку, где значилось:
   Брелок для ключей — $10 — Джек.
   Нет! Нет... не может быть... невозможно!
   Схватившись за прилавок, Илай сполз со стула, лихорадочно зашаркал в конец зала к выставочному шкафу — его собственному.
   — Осторожно, мистер Беллито! — крикнула вслед Герт. — Скажите, что нужно, я вам принесу.
   Он ее проигнорировал, проигнорировал острые вспышки боли в паху, налегая на трость, находясь на грани отчаянной паники, стараясь не переступить эту грань, уверяя себя, что случилась ошибка, речь идет об антикварном кармашке для часов, который олух Кевин принял за брелок.
   Однако воспоминание о шутовски наряженном рыжем мужчине, который в субботу вечером предлагал смехотворно огромную сумму за пустяковую безделушку, влекло его дальше. Он не обратил особого внимания на дурака покупателя, записав его в бездельники, которые от нечего делать играют в глупую игру: если вещь продается, выясни, сколько хозяин сбавит, если нет — посмотри, за сколько с ней расстанется.
   А теперь... инцидент грозно, мрачно встал в памяти.
   Илай завернул за угол. Вот и шкаф. Он позволил себе улыбнуться. Добрый старый латунный висячий замок на месте, как всегда, крепко заперт.
   И брелок для ключей с мультипликационным кроликом...
   Нет!
   Он привалился к шкафу, вцепился в дубовую дверцу — стекло запотело под потной ладонью, — пристально глядя на пустое место на второй полке.
   Нет! Страшный сон! Какое-то недоразумение!
   Илай дернул замок — прочно держится.
   Воздух как бы наполнился звоном бьющегося стекла, легкие разрывались при каждом дыхании.
   Как? Как это могло случиться? У него единственный ключ. Через сплошные стекла ничего не достанешь...
   — Мистер Беллито! — прозвучал за спиной голос Герт.
   — Илай! — воскликнул Адриан. — В чем дело? Все вдруг его окружили — Герт, Адриан и молчаливый Кевин... Хорек, сопливое дерьмо!
   Илай прожег его взглядом:
   — Ты продал что-то из этого шкафа?
   — Что? — Кевин побледнел и затряс головой. — Нет...
   — Да! Брелок для ключей с кроликом! Признавайся!
   — Ах да... Только он не отсюда. У меня и ключа нет от этого шкафа...
   — Нет, отсюда! — рявкнул Илай. — О чем тебе отлично известно, черт побери! Говори, как ты его достал?
   — Ничего не доставал! — Парень чуть не плакал. — Покупатель пришел с ним к прилавку, я смотрю, на нем ценника нет...
   — Вот именно! — Илай затряс палкой перед лицом Кевина. Разнести бы башку слабоумной скотине! — Тут и надо было пошевелить мозгами! Как ты мог продать вещь без ценника? Отвечай!
   — П-позвонил вам в больницу...
   — Врешь! — Он занес трость еще выше. Терпение лопнуло, надо убить его здесь и сейчас.
   — Правда! — На глазах Кевина выступили слезы. — Хотел спросить, вы сказали, сам думай, и бросили трубку...
   Илай опустил палку, вспомнив.
   — Значит, ты за этим звонил?
   — Ну конечно!
   Он проклял себя за то, что не выслушал.
   — Как тот покупатель выглядел? Волосы рыжеватые, длинные сзади?
   Кевин покачал головой:
   — Нет. У него были темные волосы, глаза, кажется, карие. Вид самый обыкновенный. Он назвал вас по имени, сказал, что вы дружите. Даже сам представился...
   Угу, мрачно кивнул Илай. Джек. Что толку? Он не знает никакого Джека.
   Наверняка незнакомец — кем бы он ни был — подобрал отмычку к замку. Тогда... зачем расплачиваться? Почему просто не сунуть вещицу в карман?
   Или хотел, чтоб хозяину стало об этом известно?
   Издевается.
   Как агрессор перед ударом...
   Один хочет в субботу вечером купить брелок, другой в понедельник вечером нападает на них с Адрианом и освобождает агнца, третий на следующее утро крадет кролика Роджера...
   Неужели это один человек?
   По спине побежал мороз. Его кто-то преследует, как он преследует агнцев?
   — Отведи меня домой, — велел Илай Адриану. — Немедленно.
   Надо добраться до телефона. Номер есть.

11

   Джек опасливо подходил к Менелай-Мэнор, крепко зажав в кулаке брелок с кроликом Роджером на цепочке. Шагнул мимо мертвых кустов на переднюю веранду, остановился в ожидании.
   Ничего не дождавшись через полминуты, кроме ощущения собственной глупости, позвонил в дверь. Никто не ответил. Сквозь жалюзи слышался слабый деревянный треск, бряцание железа по камню. Видно, Лайл с Чарли начали без него.
   Он толкнул створку, помедлил, вспоминая, как впервые перешагнул порог, — нечеловеческий вопль, землетрясение... Что будет на этот раз, когда при нем вещь, может быть принадлежавшая проникшему в дом непонятному «нечто»?
   Лучше перестраховаться. Бросить брелок в прихожую и отступить назад.
   Ни толчков, ни криков. Ничего.
   Джек стоял, глядя на Роджера, который с ухмылкой лежал на полу, уставившись в потолок, растопырив руки-ноги.
   Еще немного выждал — опять ничего.
   Разочарование сменилось раздражением. Он подобрал брелок, подавляя желание размахнуться и швырнуть его на газон. Черт возьми, была же полная уверенность!
   Ну ладно, все равно неплохая попытка. Надо признать, отсутствие прямых доказательств причастности Беллито к смерти Тары Портмен доставляет определенное облегчение. Совпадения начинают пугать.
   Сунув Роджера в карман, он пошел на шум к кухне, к лестнице в подвал. По пути послышались другие звуки — музыка, джаз... Майлс... Какой-то фрагмент из «Прокисшего пива».
   Джек встал на нижней ступеньке, разглядывая братьев Кентон за работой. Сбросив рубашку, они оказались на удивление мускулистыми для мошенников, черная кожа блестит от усилий, листовые панели сорваны и уложены в штабеля. Под ободранным куском в десять — двенадцать футов открываются пыльно-серые ряды гранитных плит. Его прихода никто не заметил.
   — Я смотрю, без меня приступили, — констатировал он.
   Лайл вздрогнул, оглянулся, замахнувшись киркой. Узнав его, шумно выдохнул и опустил орудие.
   — Никогда так больше не делай! — предупредил он. — Особенно в этом доме.
   — Привет, Джек, — махнул рукой Чарли. — Чего новенького?
   — Много чего. Джиа ходила к отцу Тары Портмен.
   — Одна? — охнул Лайл.
   — Даже мне не сказала.
   — Убойная девчонка, — оценил Чарли. — Узнала что-нибудь?
   Джек кратко пересказал, что Джиа услышала от Джо Портмена.
   — Значит, — медленно заключил Лайл, — Тара исчезла в том верховом костюме, в каком ее видела Джиа.
   — Не валяй дурака, — хмыкнул Чарли. — Это не Тара Портмен.
   Лайл закатил глаза.
   — Ой, только больше не надо!
   — Не хочешь слушать — не надо, может быть, Джек послушает. Ты ведь тоже сомневаешься, правда, Джек?
   — М-м-м... — Это еще что такое?
   — Я рассказал своему проповеднику, он говорит, никаких духов нету, а бесы в их обличье сманивают у Бога праведников.
   — Мне беспокоиться нечего, — буркнул Лайл. — Я не праведник.
   — Потому что ни во что не веришь, — с некоторой горячностью заявил Чарли. — Кроме своего неверия. Неверие — твоя религия.
   — Может быть. Ничего не поделаешь. Видно, уродился скептиком. Объясни теперь, — обратился Лайл к брату, — где справедливость? Бог сотворил меня скептиком, а тебя верующим, значит, ты станешь праведником, а я нет. Если вера служит входным билетом в вечное блаженство, меня явно заранее обделили. Бог дал мне ум, способный задавать вопросы, но я буду проклят, если им воспользуюсь?
   Темные глаза Чарли грустно на него взглянули.
   — Обратись сердцем к Иисусу, брат. Кто поверит в Него, не погибнет, а обретет жизнь вечную.
   — Не могу. В том и суть. Мне обязательно надо знать. Я не просил, чтоб меня таким сделали, просто такой уж есть. Не могу строить жизнь по тому, что приходится принимать только на веру, веря на слово тем, кто умер тысячу лет назад, кого я никогда не видел. Не могу я так жить. Это не для меня. — Лайл передернул плечами. — До сих пор не совсем верю в чертово привидение...
   — Секундочку, — перебил Джек. — То есть как не веришь в привидение? Для чего тогда стены ломать?
   — Не то чтобы совсем не верю. Середка на половинку. Не укладываются кое-какие аспекты.
   — Например?
   — Скажем, песня. Слышу детский голосок. Разве дух может петь? Или разговаривать, если на то пошло.
   — Раз может расколачивать зеркала и писать в пыли, почему петь не может?
   — Потому что у призрака нет ни связок, ни легких, подающих воздух. Откуда звук идет?
   Джек решил, что знает ответ.
   — Я недавно слышал, что звук — воздушная вибрация. Если то самое привидение заставляет зеркало разбиться, то и воздух заставляет вибрировать.
   Лайл с ухмылкой кивнул и обратился к Чарли:
   — Видишь? Вот что мне требуется. Объяснение, которое можно на зуб попробовать. А не просто услышать: такова воля Божья. Этого недостаточно.
   — Достаточно, брат, — возразил Чарли. — Будет достаточно, когда грянут трубы Страшного суда.
   — Это ты так думаешь.
   — Знаю, Лайл.
   — То-то и оно, что не знаешь. Я тоже не знаю. И ни один из нас не узнает до собственной смерти.
   Дело становится скучноватым. Джек прошелся вдоль гранитных плит, проводя ладонью по камню. Холодный. И липкий. Он отдернул руку. На миг показалось, будто под поверхностью что-то шевельнулось. Он посмотрел на ладонь, на стену — все по-прежнему. Снова попробовал, вновь почувствовал незнакомую щекотку...
   — Что ищешь? — спросил Лайл.
   — Просто плиты рассматриваю.
   Шагнув к другому камню, он, оглянувшись, заметил, что Лайл пристально на него смотрит. Не просто пристально, а прищурившись, как бы стараясь навести резкий фокус.
   — В чем дело?
   — Ни в чем, — сморгнул Лайл.
   Джек снова повернулся к камням, отыскал на одном крестообразное углубление, разглядел царапины на граните.
   — Кажется, грек говорил, что в какие-то плиты были врезаны кресты?
   — Точно. — Лайл подошел поближе. — Медные и серебряные.
   Джек провел по царапинам пальцем.
   — Видно, Дмитрий их выколачивал без особых предосторожностей.
   — Угу, я уже заметил. Интересно, что он с ними сделал.
   — Может, могилы метил.
   — Или хотел, чтоб бесам тут было удобней, — вставил Чарли. — Они крестов боятся.
   Стараясь предотвратить дальнейшие споры, которые все равно ничего не решают, Джек взмахнул киркой.
   — Как считаете, не доломать ли обшивку?
   — Чего убиваться? — буркнул Чарли. — Скорее всего, то же самое.
   Джек ударил по панели тупым концом, слыша, как металл звякнул по камню. Перевернул, всадил в отверстие острый конец, вывернул кусок клееной фанеры. Несмотря на тупую боль в боку, неплохая попытка. Иногда ломать что-нибудь очень даже приятно.
   — Не обязательно. Взглянем поближе, заметим другие швы в кладке. Откроется потайная дверь, за ней склеп... Неизвестно, что там обнаружится. Вдруг скелет Тары Портмен...
   — Я тебе говорю, — уперся Чарли, — это не Тара Портмен...
   — Стойте. — Лайл поднял руку. — Что-то происходит.
   Джек огляделся, ничего не слыша.
   — Что?
   — Не чувствуете?
   Джек посмотрел на Чарли, пребывавшего точно в таком же недоумении.
   — Что именно?
   Лайл медленно повернулся вокруг.
   — Что-то приближается.
   Тут он тоже почувствовал. Холодок, повышение плотности воздуха, все тепло в помещении как бы стало засасывать в центр, в невидимую черную дыру, вместо него оставался медленно сгущавшийся комок холода.
   Правую ляжку обжег нестерпимый холод. Джек ухватился за ногу и нащупал в кармане застывшую ледышку. Брелок! Скрипнув зубами, упал на колени — о боже, как больно! — вцепился в карман, полез внутрь, стараясь ухватить кольцо, к которому пальцы липли, как язык к топору на морозе, выдернул руку с облезшей кожей, вцепился в подкладку, дернул, вывернул. Наконец фигурка кролика Роджера вылезла, падая на пол.
   Но так и не упала — нырнула, подскочила, стрелой понеслась к центру подвала, зависла в воздухе. Видно было, как изморозь покрывает руки, ноги, голову, туловище...
   Джек поднялся, и вдруг резко зазвучал тонкий вой, эхом отзываясь вокруг, набирая высоту и громкость. Изморозь сгущалась на кролике, казалось, что замерзшая пластмасса трескается и раскалывается.
   Вой внезапно превратился в яростный вопль. Голова Роджера отскочила, понеслась, ударилась в гранитную плиту, разлетелась кружившейся снежной пылью. Потом оторвалась рука, метнулась в другую сторону, чуть не попав Чарли в голову. Джек нырнул, когда вторая рука чуть его не прострелила. Брызнули другие куски под оглушительный крик. Обстрел вдруг прекратился, а яростный визг нарастал, пришлось заткнуть уши. Звук набирал физическую силу, нападал, боролся... и, наконец, умолк.
   Тишина возникла столь же неожиданно, как раздался крик. Ощущение присутствия ослабло, Джек, Лайл и Чарли вновь остались втроем в подвале.
   Джек затряс головой, безуспешно прочищая уши.
   Лайл с Чарли были потрясены, а он вдруг ощутил спокойствие. Смертельное спокойствие.
   — Что это такое, черт побери? — выдавил Лайл.
   — Угу, — пробормотал Чарли. — Чего там у тебя было в кармане? Вроде кролик из мультяшки...
   — Кролик Роджер.
   — А.
   — Кролик Роджер... — фыркнул Лайл. — Что еще может довести до бешенства обыкновенного беса?
   Чарли шагнул к брату:
   — Лайл, я тебя предупреждаю...
   Джек перебил его:
   — Отец Тары Портмен говорит, что девочка обожала кролика Роджера. Я предположил, что это ее брелок.
   — По всему судя, — подытожил Лайл, наклоняясь и трогая пыль от одной из ног кролика, — она очень громко подтвердила предположение.
   — Да, — кивнул Джек. — И вдобавок опознала убийцу.
   Однако удовлетворение от раскрытия тайны омрачал безответный вопрос, как и зачем он сам вляпался в эту историю.

12

   Джиа сидела под сводчатым куполом в третьем ряду от алтаря, ожидая умиротворения.
   Медленно дошла от Саттон-сквер до собора Святого Патрика. Не совсем понимала, зачем пошла, бессознательно направилась в ту сторону, выйдя погулять, отдохнуть от работы. На Пятой авеню прошла мимо Святого Патрика и вернулась, стремясь окунуться в спокойную, мирную религиозную атмосферу. Только пока ничего не выходит.
   Впрочем, приятно сидеть в уединении в огромном каменном пространстве, отрезанном от суетливой реальности за высокими дубовыми дверями, огражденном от всяких призывов из дома в Астории.
   Сидя в одиночестве, она смотрела на толпы шнырявших туристов, католики осеняли себя крестным знамением у купели со святой водой и ставили свечи, другие торчали вокруг, разевая рты на готические арки, кресты вдоль боковых стен, статуи выше человеческого роста, гигантское распятие, золоченый алтарь...
   Память вернулась к годам учебы в начальной школе Богоматери Упования в Оттумве. Не особенно католический городок, хотя ведь и Айова не особенно католический штат. Детей католиков вполне хватало для местной церковной школы, где преподавали сестры из монастыря. Из всей команды в черном облачении навсегда запомнилась сестра Мэри-Барбара, известная под прозвищем Мэри-варвар. Не потому, что Джиа ее сильно любила, ровно наоборот — потому что до смерти боялась.
   Сестра Мэри-варвар была католическим двойником баптистского проповедника, грозящего всем и каждому адскими муками, вечно живописующего уготованные грешникам страсти, ужасные кары, которым любящий милосердный Господь подвергает ослушников. Нескончаемые страдания за пропущенную субботнюю мессу, за нерадивое участие в пасхальной службе... Маленькая Джиа безоговорочно верила, жутко боясь умереть со смертным грехом на душе.
   К счастью, при монастыре не было средней школы, что позволило ей окунуться в море беззакония, именуемое муниципальной школьной системой. Тем не менее она осталась католичкой, посещая лекции и танцы Молодежной католической организации.
   А в восьмидесятых раз навсегда откололась. Не утратила веру в Бога, не увлекаясь ни атеизмом, ни даже агностицизмом. Бог есть, как ей отлично известно. И не менее точно известно, что Он не особенно интересуется происходящим в мире. Может быть, наблюдает, только определенно не вмешивается.
   Представлявшийся детскому взгляду строгим и величественным ветхозаветный Бог теперь кажется капризным вспыльчивым подростком, не умеющим держать себя в руках, устраивая потоп, насылая чуму, уничтожая перворожденных младенцев целого народа. Новозаветный Бог гораздо симпатичнее, но где-то по дороге понятия спасения и проклятия утратили смысл. Ты не просишь, чтоб тебя родили на свет, но уж если родился — либо верь, либо терпи в аду вечные муки. Легко было верить в ветхозаветные времена, когда Он зажигал кусты, разверзал моря, посылал заповеди на каменных скрижалях. Потом Бог отстранился, перестал взвешивать человеческие деяния, но по-прежнему требует веры. Как-то несправедливо.
   Богу, конечно, и нечего быть справедливым. Все карты у Него на руках. Как скажет, так и будет.
   Однако...
   Джиа пробовала вернуться в церковь после рождения Вики. Ребенок должен иметь некую нравственную основу, которую, как известно, дает только церковь. В глубине души она надеялась, что, когда отправится к праотцам, Вики Бог сохранит.
   Но ничего не вышло. Стало ужасающе ясно, что Бог не охраняет детей. Они умирают от рака мозга, лейкемии и прочих злокачественных заболеваний, их избивают, расстреливают, бьют электрическим током, сбрасывают с крыш, обливают кипятком, сжигают, растлевают, насилуют, подвергают прочим бесчисленным невообразимым мучениям, и никакой невинности недостаточно, чтоб заслужить покровительство Бога.
   Где же Он?
   Может, правы «заново рожденные»? Иисус — персональный спаситель — следит за каждым твоим шагом, отвечает на твои молитвы. Они просят Его, чтобы морозным утром завелся старый драндулет, и, если заводится, целый день поют Ему хвалы, возносят благодарности. Невозможно свыкнуться с понятием о Боге, Творце Мироздания, как о космическом мальчике на побегушках, прислуживающем «истинно верующим». Дети умирают от голода, Тару Портмен — и не одну — похитили и убили, политических заключенных пытают, жен избивают, но Бог не слышит их мольбы о помощи, с готовностью откликаясь на просьбу «истинно верующих» обеспечить хорошую погоду во время церковного пикника. Бессмыслица.