Вилсон Фрэнсис Пол. Кровавый омут

   — И ты слушался?
   Он не посмотрел на нее.
   — Как правило, просто докладывал, будто выполнил распоряжение, а иногда... действительно выполнял.
   — Ох... — Джиа не скрыла неодобрение.
   — Слушай, я был голодным и глупым мальчишкой. Считал, что ее враг — мой враг, пока не понял, что она и есть мой самый страшный враг. Черт возьми, умей она делать бомбы, наверняка заставила бы меня их подбрасывать и запал поджигать, чтоб избавиться от любой конкуренции. — Он покачал головой. — Бред собачий.
   — Не ее ли боится Ифасен?
   — Нет. Я слышал пару лет назад, что она перешла «в мир иной», как у них принято говорить. — Джек мельком бросил на нее расстроенный взгляд. — Давай больше не будем о ней говорить, хорошо? У меня при одной мысли зубы болят.
   Джиа заподозрила, что, покончив с мадам Уской, он вернется к вопросу, который она задала Ифасену, и принялась придумывать, чем бы его отвлечь. Заметила и схватила брошюру, прихваченную в доме медиума.
   — "Фонд реставрации Менелай-Мэнор"... Это еще что такое?
   — Похоже на очередную аферу. Сбор пожертвований на ремонт дома, в котором живешь и работаешь. Более блистательной идеи я даже не слышал.
   — Сведения соответствуют действительности? — спросила Джиа, мельком знакомясь с прискорбной историей дома при свете уличных фонарей.
   — Не успел прочесть. Что там сказано?
   Она зажгла свет в салоне, поднесла брошюру к лампочке.
   — Сказано, что дом в 1952 году построил Кастор Менелай, который умер от рака, став его последним владельцем, перешедшим «в иной мир» естественным образом.
   — Повезло ему, — усмехнулся Джек.
   — Дом унаследовал его сын Дмитрий, покончивший самоубийством в начале девяностых годов. Несколько лет там жил доктор Сингх с женой, кое-что перестроив, потом кто-то во сне их зарезал. Какой ужас! Надеюсь, это выдумки.
   — Читай дальше.
   Ей это все меньше нравилось.
   — До Ифасена дом принадлежал Герберту Лому и его жене Саре...^[6]
   — Случайно, не актер из «Призрака оперы» Хаммера?
   — Неизвестно. Он исчез вместе с женой после того, как... о господи... — Дальше речь шла о зверски замученном ребенке. Чувствуя тошноту, Джиа закрыла брошюру.
   — Что?
   — Не имеет значения. Какой-то тошнотворный кошмар! Ифасен хочет внушить впечатление, будто дом проклят. Наверняка фантазирует.
   — Вряд ли, — качнул Джек головой. — Его с легкостью разоблачили бы. Скорее взял несколько фактов, чуть-чуть приукрасил. Давай дальше.
   — Не хочется.
   — Выбери главки, где меньше крови.
   Она неохотно взглянула, пропустив жуткий абзац.
   — Дальше он от себя говорит: «Я выбрал Менелай-Мэнор потому, что насильственная кончина производит сильные психические вибрации. Души умерших в доме не упокоились, до сих пор здесь присутствуют, размывая границу между нашим и иным миром. Это идеальное место для церкви, которую я намерен открыть». — Джиа посмотрела на Джека. — Церковь?
   — Идеальная цель для мошенника, — улыбнулся он. — Абсолютно законный рай без всяких налогов, станок, который печатает деньги. Как ты думаешь, почему сайентологи позволяют себе привлекать к суду каждого, кто критически высказался против их рэкета?
   — По его утверждению, пожертвования позволят «примирить особняк с нынешним миром и привести в гармоничное соответствие с будущим». Что это значит?
   — Видимо, вечное совершенствование. По крайней мере, пока сам Ифасен не перейдет в мир иной.
   — Потише, — предупредила она. — Еще одно высказывание в том же духе, и я сочту тебя циником.
   — Правда?
   Джек выехал на Саттон-сквер, остановился перед дверью особняка, притянул ее к себе, поцеловал.
   — Спасибо, что вытащила меня сегодня из берлоги. Землетрясение, медиум в доме с привидениями... умеешь развлечь парня.
   Она ответила на поцелуй.
   — Всегда пожалуйста. Завтра ночью развлеку еще лучше.
   — Ух ты!
   Они со смехом вышли из машины. Джек обнял Джиа за плечи, сделал несколько шагов к парадному и вдруг остановился.
   — Эй, секундочку. Ты так и не сказала, о чем спрашивала. Говори.
   — Ни о чем. Просто глупость втемяшилась в голову. Не допытывайся...
   — Кто сильней меня любит глупости? Рассказывай. Не уйду, пока не скажешь.
   — Ладно. — Безвыходное положение. — Спрашивала, сколько у меня будет детей...
   — И он ответил «двое». — Джек усмехнулся. — Жалко, что соврал. Иначе я стал бы папашей номера второго. По крайней мере, претендовал бы на звание.
   — Ифасен отвечал с полной уверенностью.
   — Профессионально просчитал шансы. Рассмотрим твой вопрос с его точки зрения. Ты выглядишь моложе своих лет. Скорее всего, у тебя есть ребенок, а то и два. Если нет, можно с уверенностью пообещать двух-трех. Трех было бы надежней, но парень, по-моему, любит ходить по самому краю. Рискнул на двух.
   — Если у меня никогда не будет второго ребенка, выяснится, что он ошибся.
   — Когда ты наверняка в этом удостоверишься, то давным-давно забудешь об Ифасене. Или он от своих слов откажется. Зачем ему морочить себе голову?
   Джиа не могла от этого так легко отмахнуться. Утром ее немного подташнивало. Разве можно забеременеть, добросовестно каждое утро глотая таблетки?..
   Кроме нескольких дней в июне, когда они с Вики летали в Айову к родным. Она впервые в жизни забыла их с собой захватить. Для чего, если Джека нет рядом? По возвращении сразу же вновь принялась принимать.
   Хотя сразу после приезда...
   Ее вновь затошнило. Конечно, бывают дела и похуже, однако о ребенке сейчас даже думать не хочется...
   Невозможно...
   Тем не менее завтра, как только Вики сядет в автобус и уедет в лагерь, надо будет первым делом купить домашний набор для анализа на беременность.

На рубеже

   Оно вышло из долгого небытия.
   Долго ничего не знало, не чувствовало. Теперь чувствует, знает.
   Едва знает. Не представляет, что — кто — оно такое, чем или кем было. Помнит, что существовало в прошлом, потом существование кончилось. Сейчас вновь началось.
   Почему?
   Неизвестно, где оно находится. Всматривается вдаль, смутно чуя присутствие себе подобных и других, на себя не похожих, никого из них не узнает.
   Неизвестность пугает, однако сквозь страх пробивается иное чувство — ярость. На что — непонятно, хотя оно ее старается сохранить, осознать и усилить. Целиком наливается яростью, дожидаясь, когда ее можно будет куда-нибудь выпустить...

В рассветный час

   Лайл проснулся, дрожа всем телом.
   Что происходит с чертовым вентилятором? Еле-еле охлаждал комнату, когда он ложился спать, а теперь совсем заморозил. Он открыл глаза. Спальня располагается на первом этаже, окна выходят на улицу, поэтому жалюзи ночью закрыты. Сквозь них проникает не бледно-серый рассвет, а желтое свечение уличных фонарей. Прищурился на светившийся дисплей будильника — 2.32 — и тихо застонал. Не в силах встать, натянул на голову покрывало, попытался снова погрузиться в сон, но мысли о выстрелах и покушениях на его жизнь не позволяли.
   Кто-то хочет его убить...
   Поэтому вечером он лег не сразу. Хлебнул пива, чтоб снять напряжение, только потом свалился в постель. Сон не шел, и Лайл долго лежал в темноте, прислушиваясь к незнакомым звукам. Не скоро удалось забыться.
   В комнате становилось все холоднее. Студеный воздух просачивался под покрывало, охватывал ледяными объятиями. Он спустил одну ногу с кровати. Проклятье, придется встать...
   Стоп. Вентиляция не работает. Точно. В старом доме нет центральной системы, поэтому вентиляторы встроены в окна, и они молчат.
   Лайл застыл. Не от холода — от ощущения, что он не один в спальне. Где-то в ногах кровати в темноте кто-то есть.
   — Чарли?
   Нет ответа. Во мраке не шуршит одежда, не слышно дыхания, но волоски на руках встали дыбом, шея окостенела — значит, тут кто-то есть. Наверняка не Чарли — брат никогда такой шутки не выкинет, — тем не менее Лайл снова спросил:
   — Чарли, черт побери, это ты? — Голос дрожал синхронно с трепыхавшимся сердцем.
   Сильней чувствуя холод, он откинулся на изголовье кровати, осторожно сунул руку под пружинный матрас, вытащил недавно припрятанный нож для разделки мяса. Зажав рукоятку в покрытой смертным потом ладони, протянул свободную руку к лампе, щелкнул выключателем.
   Ничего. Щелкнул еще раз, другой, пятый. Свет не зажегся. В чем дело? Лампа недавно прекрасно работала. Отключено электричество?
   Нет. Дисплей часов светится...
   Тут дисплей на секунду померк, словно кто-то прошел перед ним.
   Сердце бешено застучало. Чувствовалось, как что-то непонятное приближается к кровати.
   — У меня нож, черт возьми! — Хриплый голос сорвался. — Не подходи!
   Что-то упорно двигалось вперед и нависло над ним, наклоняясь все ниже...
   — Мать твою! — выкрикнул Лайл и нанес удар прямо перед собой.
   Лезвие вошло не в одежду, не в плоть, а как бы в рыхлый снег, холодный до невозможности. Он отдернул руку, хотел бросить нож — окоченевшие пальцы не слушались.
   Неожиданно вспыхнула лампа. Он вздрогнул, охнул, снова выставил нож — то ли нападая, то ли защищаясь, неясно, лезвие словно двигалось по собственной воле — и никого не увидел.
   Никого... Быть не может! И холод исчез, оставив после себя туманный влажный воздух. Лайл взглянул на нож, вскрикнул при виде густой красной жидкости, медленно стекавшей по лезвию, швырнул его на пол... где еще что-то лежало.
   — Чарли!
   Господи Иисусе, братишка лежит на спине, раскидав руки-ноги, с пробитой окровавленной грудью, с остекленевшим взглядом, полным потрясенного изумления.
   Лайл обмяк, соскользнул с кровати, рухнул на колени перед мертвым телом.
   — Чарли, Чарли, — забормотал он, всхлипывая и склоняясь над ним, — зачем ты это сделал? Что за глупость? Ты же знаешь...
   — Лайл! — раздался голос за спиной.
   Он резко дернулся.
   — Чего тебе, Лайл?
   Он оглянулся на брата, стоявшего далеко от кровати в дверях, открыл рот, не в силах вымолвить ни слова. Это невозможно...
   Снова глянул на пол, где ничего не было, кроме ножа. Ни Чарли, ни крови на ковре и на лезвии.
   Неужели я свихнулся?
   — В чем дело, старик? — зевнул Чарли. — Чего звал меня в такую рань?
   Лайл опять посмотрел на него:
   — Я... — Голос дрогнул, прервался.
   — Эй, ты чего это? — Он шагнул вперед, выражение досады на его лице сменилось озабоченностью. — Вид у тебя паршивый, брат.
   Лайл наконец обрел дар речи:
   — Только что видел самый ужасный кошмар в своей жизни. До жути реальный и... просто немыслимый.
   — Какой кошмар?
   — Кто-то сюда вошел... — Дальнейшего он решил не рассказывать.
   Чарли кивнул.
   — Не вижу ничего страшного.
   Правильно. Истолковать сон не трудно, но холод и чье-то присутствие до сих пор ощущаются.
   — Я был абсолютно уверен, что здесь кто-то есть. — Лайл указал на нож, валявшийся на полу. — Даже пытался его зарезать.
   Чарли выпучил глаза.
   — Господи помилуй, наверно, надо запирать на ночь дверь на случай, если ты во сне начнешь разгуливать.
   Он усмехнулся собственной шутке. Лайл постарался тоже улыбнуться, надеясь, что не слишком натужно. Если бы Чарли знал...
   Он подобрал нож, повертел в руках, с ужасом вспоминая капавшую с него кровь. В лезвии, столь же чистом, каким оно было в кухонном ящике, отразилось осунувшееся лицо.
   Хорошо, что он не всадил в брата нож. Слава богу. Но, вопреки всем разумным соображениям, невозможно отделаться от ощущения, что в спальне еще кто-то был этой ночью.
   Может быть, надо пойти и купить пистолет.

На рубеже

   Пока еще неизвестно, кто оно или что, где находится, но в сознании метеоритами вспыхивают обрывки воспоминаний. Угрожающе мелькнул какой-то острый предмет, хлынула красная жидкость...
   Отсюда надо уйти, выбраться... Прочь!

Суббота

1

   — Все будет отлично, мамочка, — заверила Вики, когда Джиа в последний раз крепко обняла дочь у автобуса, который должен увезти ее в лагерь. — У тебя просто синдром разлуки.
   Она со смехом отстранилась, глядя на нее.
   — Что-что?
   — Синдром разлуки. Я читала в брошюре для отъезжающих в лагерь.
   — Предполагается, что страдать должна ты, а не я.
   — Я и страдаю. Боюсь, автобус тронется, ты заплачешь.
   — Не буду. Обещаю.
   Очередной поцелуй и долгое объятие — без памяти любимая восьмилетняя девочка порой ведет себя так, будто ей уже стукнуло сорок, — и Джиа отступила назад, присоединившись к другим родителям.
   Никаких слез, приказала она себе, глядя, как Вики исчезает в утробе автобуса с тарахтевшим мотором. Не надо расстраивать дочку.
   На место сбора рядом с площадью ООН приехали в такси. Вики всю дорогу болтала, что ее вполне устраивало. Утром была совсем без сил, снова подташнивало. Тревога из-за отъезда или еще что-нибудь?
   Нервы, сказала себе Джиа. Что еще?
   Как бы там ни было, от тряски в такси лучше не стало. Хорошо, что Вики трещала без умолку, как ей не терпится поработать в лагере на станке для лепки из глины, для чего она в прошлом году была слишком мала.
   Джиа довольно успешно сдерживала переживания, когда Вики, сев у окна, принялась ей махать. Глядя на темные волосы дочери, заплетенные утром во французскую косичку, на широкую улыбку, сверкающие синие глаза, чуть не потеряла самообладание. Вовремя выдавила кривую улыбку и, прищурившись, сдержала слезы.
   Что я за мать? Девочке всего восемь лет, а я отправляю ее на неделю с чужими людьми. Должно быть, рехнулась!
   Но Вики очень нравится художественный лагерь. Она провела там несколько дней в прошлом году, на этот раз выпросилась на неделю. Зная, что у нее есть талант, Джиа решила предоставить ей все возможности для его развития.
   Однако целая неделя в горах Кэтскиллс... Вечность!
   Дверь закрылась, мотор взревел, автобус тронулся. Джиа махала, пока он не скрылся из вида, потом позволила себе пролить пару слезинок и всхлипнуть. Оглядевшись, заметила, что и у прочих родителей в знойное летнее утро глаза на мокром месте.
   Вернуться решила пешком. Небольшая прогулка полезна.
   Кроме того... по пути надо кое-куда заглянуть.
   Через полчаса она стояла у старинной белой фарфоровой раковины в верхней ванной, исследуя третий за пятнадцать минут тест на беременность.
   Отрицательный. Как и два других.
   Хотя беременность чувствуется. Поэтому для уверенности куплены домашние наборы для анализов от трех разных производителей.
   Все показывают одно и то же, но ощущение от этого не меняется.
   Зазвонил телефон. В голове тут же вспыхнула мысль об аварии и покалеченной Вики. Она схватила трубку.
   — Джиа! — раздался знакомый женский голос, возбужденный, почти задохнувшийся. — Это Джуни...
   — А, привет. Нашла?..
   — Потому и звоню! Вернулась домой вчера вечером, сразу направилась к большой синей вазе у двери и перевернула. Угадай, что выпало...
   — Только не говори, что браслет!
   — Точно! — рассмеялась она. — Он оказался именно там, где сказал Ифасен! Просто не могу поверить! Я почти не подхожу к этой вазе. Не знаю, как он туда попал, но обрадовалась до слез. Удивительный человек!
   Джиа промолчала, вспоминая вчерашние объяснения Джека насчет трюка с билетами. Прекрасно, замечательно, а как он объяснит находку браслета? Невозможно поверить, будто это тоже обоснованная догадка вроде ответа на ее вопрос...
   О господи! Он сказал, что у нее будет двое детей... и вот, на тебе, она чувствует себя беременной!
   — Эй, Джиа, — окликнула Джуни. — Ты слушаешь?
   — Да, слушаю. Просто думаю, как такое возможно. Откуда он узнал?
   — Это не он. Ему сказали духи, а он мне передал. Очень просто.
   — Гм... — хмыкнула Джиа. В животе что-то медленно защекотало. Не похоже на утреннюю тошноту. — Действительно просто.
   Поскорей закончив разговор, постаравшись, впрочем, не обидеть Джуни, она подошла к окну, уставилась на дома через площадь, ничего на самом деле не видя.
   Может быть, все объясняется... силой внушения. Забыла взять таблетки, медиум предсказал второго ребенка, заработало подсознание, она чувствует себя беременной.
   Тесты — все три, как один, — это опровергают.
   Впрочем, на самых ранних стадиях беременности домашние наборы не так уж надежны. Инструкции предупреждают об ошибочных отрицательных результатах.
   Абсолютно точным считается анализ крови, который показывает положительный результат через считанные дни после зачатия.
   Джиа схватила телефонную книжку, нашла номер своего гинеколога. Конечно, не стоит рассчитывать, что доктор Иглтон примет ее в субботу, но ничто не мешает ей сделать анализ в Вифлеемской больнице. Можно поехать, сдать кровь и ждать результата.
   Да, решила она, набирая номер. Надо раз навсегда разобраться.
   Как бы сильно она ни любила Джека, забеременеть столь же сильно не хочется.

2

   Лайл проснулся в поту. Вентилятор в окне бешено крутится, а в комнате все равно как в парилке. Проклятая штуковина куплена месяц назад. Не могла же так быстро сломаться.
   Он открыл глаза, поднял голову. Кто-то открыл жалюзи и распахнул все окна.
   Лайл скатился с кровати. Что происходит? Неужели это дело рук Чарли?
   Не собираясь охлаждать всю Асторию, он закрыл окна и двинулся по коридору в дальнюю спальню. Ворвавшись, обнаружил растянувшегося на простынях брата, открытые настежь оконные створки, вентилятор, включенный на полную мощность.
   — Черт возьми, Чарли, что это такое?
   Тот с трудом поднял голову, приоткрыл глаза.
   — В чем дело, брат?
   — Во-первых, зачем открывать окна? Сегодня жара будет под девяносто^[7].
   — Ничего я не открывал.
   — Да? А кто? Серый волк?
   Лайл захлопнул окна, вышел в коридор. Направляясь в свою спальню, почувствовал теплое дуновение с лестницы. Сбежал вниз — все створки в прихожей и входная дверь снова широко открыты.
   — Чарли! — завопил он. — Иди сюда!
   Брат спустился пошатываясь, разинул рот на распахнутые окна и двери.
   — Слушай, ты чего это делаешь?
   — Я? Вчера вечером сам запер дверь на замки и накинул цепочку. И ночью не ходил открывать. В доме нас всего двое, значит, это твоя работа.
   Лайл захлопнул и запер дверь.
   — Нечего на меня пялиться, — проворчат Чарли, закрывая окна. — Я дрых у себя в берлоге.
   Лайл взглянул на него. Брат любил пошутить и отлично прикидывался невиновным. Но, став «заново рожденным», всегда говорит правду, даже невыгодную для себя.
   — Вот дерьмо! Кто-то забрался в дом!
   Лайл помчался в комнату-канал. Если испорчено оборудование...
   Нет, в самой комнате все по-прежнему. Никаких бросающихся в глаза повреждений. Они с Чарли быстренько осмотрелись, признав, что все в полном порядке. Не считая окон. При ремонте Чарли замазал их черной краской, завесил плотными шторами, чтобы не проникал даже слабенький лучик света. Теперь шторы отдернуты, окна распахнуты, комнату сплошь залил солнечный свет. Вид совсем изменился, тщательно подобранные мистические атрибуты выглядят... вульгарно.
   — Слушай, у нас нет времени. В полдень сеанс.
   Вернувшись в прихожую, Лайл едва не упал — окна и парадная дверь вновь стоят нараспашку.
   У него за спиной замер Чарли.
   — Господи, что же это...
   — Господь тут ни при чем. Они еще здесь!
   Лайл метнулся на кухню — окна и черный ход тоже открыты, — схватил два ножа, один сунул брату.
   — Ну, внизу никого точно нет. Стой у лестницы, чтобы не улизнули, а я наверху посмотрю.
   Он запрыгал через две ступеньки по лестнице. Сердце уже работало на пределе, и ритм еще ускорился, когда он двинулся по коридору, выставив перед собой нож. Хотя Лайл вырос в бандитском районе, всегда держался подальше от психов и буянов. Конечно, приходилось драться — ему даже однажды лицо порезали, — но он так и не приобрел практических навыков обращения с холодным оружием. Вообще неизвестно, сумеет ли пырнуть человека ножом. Впрочем, сейчас, совсем потеряв голову, можно было б проверить.
   Заглянул в туалет в коридоре — пусто. Зашел в свою спальню... Елки зеленые! Окна снова открыты. Не может быть! Сетки на месте, никто не мог вылезти. И в ванной никого...
   Он закрыл окна, бросился в комнату Чарли. То же самое — открытые окна, пустая ванная. Кто ж их открывает? Захлопнув створки, Лайл проследовал в гостиную — бывшую спальню. В бывшей гостиной и столовой теперь находится канал.
   Здесь все чисто.
   Осмотрел внизу кухню и кладовую, даже заглянул за и под диван в прихожей.
   — Хорошо. На обоих этажах никого. Остается подвал.
   Сначала они с Чарли заперли парадную и черную двери, потом направились по центральному коридору к подвальной.
   — Если они еще в доме, то именно там.
   Чарли покачал головой:
   — Полотенца точно никто не трогал.
   Действительно, признал Лайл. Он и забыл, что дверь заткнута полотенцами, чтобы не просочилась вонь из подвала.
   — Все равно посмотрим.
   Зажав ладонью нос и рот, осторожно открыл створку двери, начал спускаться по лестнице, на полпути рискнул сделать вдох. Никакого зловония, кроме типичного для подвалов запаха плесени.
   — Порядок, — бросил он через плечо следовавшему за ним брату. — Вонь ушла.
   Обыскать подвал труда не составило — ни шкафов, ни тяжелой мебели, ничего, где мог бы спрятаться злоумышленник. Трещина оставалась на месте, таких же размеров.
   Лайл, успокоившись, медленно и глубоко вздохнул — тот, кто проник в дом, ушел.
   Но, вернувшись на первый этаж, вновь почувствовал теплый влажный ветерок, с тревогой вышел в прихожую.
   Кто-то опять открыл окна.
   — Как это можно сделать, Чарли? Неужели установили какой-нибудь механизм, пока мы спали?
   В последнее время необходимую для работы механику обеспечивал Чарли, устраивая потусторонние иллюзии. В школе успевал плоховато — больше из-за отсутствия интереса, чем способностей, — однако хорошо понимал принцип действия любого устройства. Каждое мог разобрать и собрать. Один он способен найти объяснение происходящему.
   — Ничего не вижу, — сказал Чарли, исследовав окно. — Если бы и увидел, такие штуки за ночь не поставишь. Нужна целая бригада с дрелями, монтировками и молотками.
   — Может быть, это сделали раньше, когда нас не было дома?
   — Все равно ничего не вижу. Чтобы окна открыть, надо что-то нажать или дернуть, а тут нету ничего такого.
   — Разберем рамы, если понадобится. Вдруг там какой-нибудь сервер?
   Что такое «сервер» — неясно, но слово хорошее.
   — Может, у нас поселился злой дух?
   — Не смешно.
   — Я не шучу, брат. В этом окне ни внутри, ни снаружи нет никакого движущего механизма.
   — Должен быть. Нам обоим отлично известно, что все духи и привидения в этом мире созданы нами и нашими коллегами. Кто-то старается нас запугать. А мы не испугаемся, правда?
   Чарли не успел ответить — послышался щелчок замка на парадной двери, запертой несколько минут назад. Разинув внезапно пересохший рот, Лайл увидел, как она распахнулась с тихим тоненьким скрипом.
   Он выскочил через нее на веранду. Никого. Пусто. Завертелся на месте, стараясь разглядеть кого-нибудь, что-нибудь, что угодно, лишь бы найти хоть какое-то объяснение. И замер, посмотрев на газон.
   — Чарли, иди сюда.
   Тот, осмотрев парадную дверь, подошел.
   — Ничего не нашел... Боже мой!
   Все цветы и кусты — рододендроны, азалии, андромеды — погибли. Вчера вечером все было нормально, теперь они не просто увяли, а потемнели, высохли, словно умерли месяц назад, даже больше... будто что-то начисто высосало из них жизненные соки.
   — Наверно, опрыскали средством от сорняков.
   — Когда это кончится, Лайл?
   В голосе брата слышался страх. Лайл, желая его успокоить, положил руку ему на плечо:
   — Все будет в порядке, Чарли. Нам часто бывало трудно, и нынешний случай не исключение. Однако мы всегда выкарабкивались, правда? Братьям Кентон удается держаться. Вместе мы непобедимы.
   Чарли с улыбкой протянул руку, Лайл шлепнул открытой ладонью по его ладони.
   Вновь выглянул во двор, и злость закипела в крови.
   Можешь фокусничать со мной, кто в ты ни был, мысленно крикнул он, но не советую причинять вред, даже просто пугать моего младшего брата! Иначе я тебя поймаю и раздавлю, как клопа.
   Он осмотрел погибшие растения. Скоро лопухи прибудут на первый сеанс, а дом выглядит как черт знает что. Не успеешь навести порядок.
   Проклятье! Приехав из Дирборна, он, конечно, не рассчитывал на распростертые объятия местных конкурентов, но и не ждал ничего подобного. Кто-то готов на все, чтоб их выжить.
   Тем не менее они с места не стронутся. В любом случае братья Кентон приехали сюда надолго.