Страница:
Когда вслед за Мэгги он зашел за угол, то остановился как вкопанный. На другой стороне улицы возвышалась над окружающими домами сложенная из гранитных блоков огромная готическая церковь Святого Иосифа. Состояние почтенного здания не улучшилось с того времени, когда он в последний раз видел его. Большое круглое окно-розетка над центральными двойными дверями покрывал слой глубоко въевшейся грязи — так же, как и два старых шпиля, но один из них мог похвастать украшениями в виде белых полос.
Двери были открыты, и люди, в основном пожилые, с внешностью типичных иммигрантов, проходили внутрь.
Джек помнил, что дом приходского священника находился сразу же слева от входа, но Мэгги поднялась по ступеням здания справа, пройдя мимо вывески, гласящей «Монастырь Пресвятой Девы».
Монахиня? Мэгги монахиня?
Хотя строгая сдержанность, с котором она себя вела, вполне соответствовала этому званию. Но он догадывался, что Мэгги не всегда была столь сдержанной — в таком случае Кордове не на чем было бы ее поймать.
И поскольку она оказалась связана с церковью Святого Иосифа, Джек отлично представлял, кто рассказал о нем: отец Эд.
О'кей. Одна тайна разрешена. Но осталась другая. Зачем шантажировать монахиню? Пустая трата сил и времени. У монахинь вообще нет денег — разве что Мэгги родом из богатой семьи.
Джек посмотрел на часы. Пять минут четвертого. Он пообещал отвести Джиа и Вики пообедать, но до семи он свободен. Может, имеет смысл провести тут час-другой, посмотреть, не удастся ли еще что-нибудь выяснить. Может, Мэгги вовсе не монахиня. Может, она просто работает в монастыре... хотя едва ли.
На углу наискосок от церкви он заметил универсам, в кафе которого давали кофе на вынос. Можно понаблюдать оттуда.
Он купил у корейца-хозяина порцию выдохшегося кофе в традиционной сине-белой картонке. Едва он подошел к стойке у окна и сделал первый глоток горьковатого напитка, как снова появилась Мэгги. Она переоделась, и теперь на ней была серая юбка и такой же пиджачок поверх белой блузки. Волосы спрятаны под черным платком с белой каймой. Она торопливо спустилась по ступеням монастыря, поднялась к церкви и исчезла внутри.
Что ж, с вопросом, кто она такая, тоже все решено. Но Джек хотел получить еще побольше информации. Выйдя из кафе, он пересек улицу и, подходя к церкви, выплеснул кофе на тротуар. Пустую чашку бросил в самый дальний от церкви мусорный контейнер и поднялся по ступенькам собора Святого Иосифа.
Справа белые виниловые буквы на черной доске для объявлений сообщали расписание месс. В воскресенье до полудня, каждые девяносто минут, и в четыре часа последняя.
Слева истертое черно-белое объявление оповещало о существовании фонда реставрации церкви Святого Иосифа, а подобие термометра показывало, как идет сбор пожертвований. Левая разлинованная колонка, утыкающаяся в цифру 600 000 долларов, показывала, что уже собрано сто тысяч, а красный ее участок говорил, сколько еще необходимо собрать. Неудивительно, учитывая прохладный экономический климат и низкий уровень доходов прихожан.
Миновав вход, Джек остановился в вестибюле. Пространство заполняла немногочисленная паства, пришедшая на четырехчасовую мессу, так что он без труда заметил Мэгги. Она сидела за хорошо одетым мужчиной. Время от времени она наклонялась к нему и что-то шептала. Он кивал, и она принимала прежнее положение.
Службу вел не отец Эд; этот священник проявлял тот же уровень интереса к своим манипуляциям, как и его немногочисленные прихожане. Джек не стал уделять ему внимание, а присмотрелся к отношениям между Мэгги — если таково было ее имя — и ее приятелем. Сначала он было подумал, что между ними роман, но почувствовал, что они держатся на дистанции.
Примерно на середине мессы этот мужчина поднялся и пошел по боковому проходу, а затем двинулся обратно к Джеку. Ему было примерно около пятидесяти; у него была хорошая прическа и черты лица, которые заслуживали бы названия достойных — если бы не загнанное выражение глаз и темные круги под ними. Проходя мимо Джека, он дружески кивнул ему и слабо улыбнулся. Джек кивнул в ответ.
Сосчитав до пяти, он вышел в парадные двери. Мужчина стоял на углу, ловя такси. Через пару минут он остановил машину и поехал в верхнюю часть города.
Джек облокотился на ржавые перила, огораживающие объявление о существовании фонда, и стал ждать. Скоро прихожане потянулись на выход. Он заметил среди них Мэгги — с опущенной головой, погруженную в раздумья.
— Сестра? — тихо обратился он к ней. — Могу я поговорить с вами?
Она подняла на него взгляд, и первоначальное выражение смущения пропало из ее широко раскрытых глаз.
— Вы? Как вы здесь?..
Джек приблизился к ней:
— Где мы можем поговорить?
Она посмотрела на последних прихожан, спускавшихся по ступенькам.
— Через минуту это место станет не хуже и не лучше любого другого.
— Вы шутите.
— Нет. Я не могу позволить, чтобы меня видели на прогулке с мужчиной, и конечно же я не могу сидеть с ним в баре.
Джек отметил, как выразительно она произнесла слово «бар».
Он понизил голос:
— Как ваше настоящее имя, сестра?
— Маргарет Мэри О'Хара. — Она блеснула легкой улыбкой. — Дети в приходской школе звали меня «Сестра М и М». Они и сейчас меня так же зовут, но произносят это по-другому.
Джек вернул ей улыбку:
— Сестра Эминем. Остроумно. Лучше, чем сестра Маргарет. А то кажется, что вам девяносто лет.
— В монастыре меня знают как сестру Мэгги, но недавно я в самом деле почувствовала себя девяностолетней.
Какое-то движение привлекло внимание Джека. Мальчик-служка в белом стихаре откидывал запоры, которые держали двери открытыми.
— Здравствуйте, сестра, — сказал он, заметив ее.
— Здравствуй, Хорхе, — тепло ответила она, и на этот раз ее улыбка была куда шире, чем та, которую он видел у нее раньше. — Сегодня ты хорошо потрудился. Завтра увидимся в школе.
Мальчик кивнул и улыбнулся:
— До встречи.
Когда двери закрылись, Мэгги повернулась к Джеку:
— Вы явно следили за мной. Зачем?
— Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Но по крайней мере, я знаю, кто рассказал вам обо мне. Отец Эд знает, что вас шантажируют?
Она покачала головой:
— Нет. Просто ему известно, что я нуждаюсь в помощи и не могу обращаться в полицию. Я пришла к нему за советом, и он предложил вас. Он... он вас для чего-то нанимал?
— Вам стоит спросить у него самого. У меня очень ненадежная память.
Похоже, ответ устроил ее.
— Приятно слышать.
— На фото изображены вы и тот мужчина, с которым я видел вас?
— Я бы предпочла не отвечать.
— По крайней мере, честно. — Джек осмотрелся. Они стояли одни на ступеньках, одни на пустынной улице. Мужчину и монахиню разделяло пространство в добрых два фута. Никому и в голову не пришла бы какая-нибудь неподобающая мысль. — Какие неприятности могут у вас быть из-за фотографий?
— Он прислал мне копии. Хуже и не придумаешь. Ничего не надо домысливать.
— Тогда позвольте мне спросить — в какой мере они могут опорочить вас? Я допускаю, что вы могли быть с мужчиной, но, если этого не было, в чем можно упрекнуть вас?
— Все серьезнее, Джек. Это католическая церковь.
Все серьезнее...
— Никак вы шутите? Чего ради католические священники...
— Некоторые католические священники. Из тех, кого я не знаю. Но тут все по-другому. Монахини другие. Мой орден может изгнать меня. Я окажусь на улице — без дома, без средств и без работы.
— Весьма невесело.
— Я люблю свой орден, Джек. Но еще больше я люблю служить Господу и учить этих детишек. Я хороший учитель. И это не ложная гордость, когда я говорю, что могу делать лучше. Но если даже мне позволят остаться в монастыре, меня могут лишить права преподавания. — Содрогнувшись, Мэгги с трудом перевела дыхание. — И эти изображения угрожают самому дорогому, что есть у меня в жизни.
Глядя на нее, Джек пытался понять, почему так много событий в жизни Мэгги сошлись в стремлении разрушить ее. Будь она просто Маргарет Мэри О'Хара, учительницей в муниципальной школе, она могла бы оставить Кордову с носом. Да? А вот это не хочешь? Но она была сестра Мэгги, и для нее игра шла по другим правилам.
— О'кей. Ответьте мне вот на какой вопрос: много ли у вас денег?
— Мы даем обет бедности, но нам позволено иметь при себе небольшую сумму на случай непредвиденных обстоятельств. Все, что у меня было, теперь ушло в уплату за... за...
— Да, я знаю. А вы можете попросить деньги у семьи?
Рот Мэгги горестно скривился.
— Мой отец давным-давно умер, а мать умерла этим летом, не оставив ни единого пенни. Все средства до последнего цента ушли на частную лечебницу.
— Грустно слышать. Но я несколько растерян. Видя, с какой настойчивостью он преследует вас, не могу представить, что его жертва — человек, давший обет бедности. Похоже, он пробивается к каким-то глубинным источникам.
Сестра Мэгги отвела глаза. Потом, помолчав, вздохнула и показала на вывеску за спиной Джека.
— Он хочет, чтобы я похитила фонд реставрации. Я одна из его попечителей.
— Вот как. — Интересный поворот дела. — Откуда он это знает?
Она снова отвела взгляд.
— Должно быть, из фотографий. Больше я ничего не могу сказать.
— Хорошо. Но в таком случае почему бы просто не уйти с этого поста?
— Он сказал, что, если я не буду платить или уйду с работы в фонде, он опубликует фотографии и уничтожит не только меня, но и фонд. А фонд и без того переживает тяжелые времена. Скандал пустит его ко дну.
— Что бы ни было на снимках, вы всегда сможете сказать, что они фальшивка. Вы не представляете, как в наши дни можно орудовать с фотографиями. Не хочешь, а поверишь.
— Я тесно сотрудничала с другими лицами, изображенными на снимках, — сказала Мэгги. — И для любого, кто знал нас, в них нет ничего предосудительного.
— То есть вы хотите сказать, что, если они и фальшивки, пусть даже очень хорошие фальшивки, они не окажут воздействия ни на вашу жизнь, ни на фонд.
Она кивнула и начала что-то говорить, но дрожащие губы ее не слушались.
Джек невольно сжал зубы, увидев, как на ее глазах появились беспомощные слезы. Монахиня, похоже, была хорошим человеком. А этот гнусный пресмыкающийся сукин сын мучает ее и, наверно, радуется каждой минуте своего торжества...
Наконец Мэгги обрела голос:
— Он кое-что украл у меня... очень личное...
— И вы хотите это вернуть.
Мэгги подняла на него глаза:
— Нет. Я хочу это уничтожить. Вырвать, — она показала на сердце, — отсюда, — она коснулась лба, — и отсюда. Но пока у меня нет этих изображений, ничего не получится.
— Не волнуйтесь. Я о них позабочусь.
Мэгги посмотрела ему в глаза, и, скорее всего, ей не понравилось то, что она в них увидела.
— Но только без насилия. Пожалуйста. Я не могу принимать участие в насильственных действиях.
Джек только кивнул. Никаких обещаний. Если представится возможность раздавить слизняка, он не сможет противостоять такому искушению.
Сегодня вечером ему предстоит обед со своими дамами, а потом он отправится с визитом к Ричи Кордове.
7
8
Двери были открыты, и люди, в основном пожилые, с внешностью типичных иммигрантов, проходили внутрь.
Джек помнил, что дом приходского священника находился сразу же слева от входа, но Мэгги поднялась по ступеням здания справа, пройдя мимо вывески, гласящей «Монастырь Пресвятой Девы».
Монахиня? Мэгги монахиня?
Хотя строгая сдержанность, с котором она себя вела, вполне соответствовала этому званию. Но он догадывался, что Мэгги не всегда была столь сдержанной — в таком случае Кордове не на чем было бы ее поймать.
И поскольку она оказалась связана с церковью Святого Иосифа, Джек отлично представлял, кто рассказал о нем: отец Эд.
О'кей. Одна тайна разрешена. Но осталась другая. Зачем шантажировать монахиню? Пустая трата сил и времени. У монахинь вообще нет денег — разве что Мэгги родом из богатой семьи.
Джек посмотрел на часы. Пять минут четвертого. Он пообещал отвести Джиа и Вики пообедать, но до семи он свободен. Может, имеет смысл провести тут час-другой, посмотреть, не удастся ли еще что-нибудь выяснить. Может, Мэгги вовсе не монахиня. Может, она просто работает в монастыре... хотя едва ли.
На углу наискосок от церкви он заметил универсам, в кафе которого давали кофе на вынос. Можно понаблюдать оттуда.
Он купил у корейца-хозяина порцию выдохшегося кофе в традиционной сине-белой картонке. Едва он подошел к стойке у окна и сделал первый глоток горьковатого напитка, как снова появилась Мэгги. Она переоделась, и теперь на ней была серая юбка и такой же пиджачок поверх белой блузки. Волосы спрятаны под черным платком с белой каймой. Она торопливо спустилась по ступеням монастыря, поднялась к церкви и исчезла внутри.
Что ж, с вопросом, кто она такая, тоже все решено. Но Джек хотел получить еще побольше информации. Выйдя из кафе, он пересек улицу и, подходя к церкви, выплеснул кофе на тротуар. Пустую чашку бросил в самый дальний от церкви мусорный контейнер и поднялся по ступенькам собора Святого Иосифа.
Справа белые виниловые буквы на черной доске для объявлений сообщали расписание месс. В воскресенье до полудня, каждые девяносто минут, и в четыре часа последняя.
Слева истертое черно-белое объявление оповещало о существовании фонда реставрации церкви Святого Иосифа, а подобие термометра показывало, как идет сбор пожертвований. Левая разлинованная колонка, утыкающаяся в цифру 600 000 долларов, показывала, что уже собрано сто тысяч, а красный ее участок говорил, сколько еще необходимо собрать. Неудивительно, учитывая прохладный экономический климат и низкий уровень доходов прихожан.
Миновав вход, Джек остановился в вестибюле. Пространство заполняла немногочисленная паства, пришедшая на четырехчасовую мессу, так что он без труда заметил Мэгги. Она сидела за хорошо одетым мужчиной. Время от времени она наклонялась к нему и что-то шептала. Он кивал, и она принимала прежнее положение.
Службу вел не отец Эд; этот священник проявлял тот же уровень интереса к своим манипуляциям, как и его немногочисленные прихожане. Джек не стал уделять ему внимание, а присмотрелся к отношениям между Мэгги — если таково было ее имя — и ее приятелем. Сначала он было подумал, что между ними роман, но почувствовал, что они держатся на дистанции.
Примерно на середине мессы этот мужчина поднялся и пошел по боковому проходу, а затем двинулся обратно к Джеку. Ему было примерно около пятидесяти; у него была хорошая прическа и черты лица, которые заслуживали бы названия достойных — если бы не загнанное выражение глаз и темные круги под ними. Проходя мимо Джека, он дружески кивнул ему и слабо улыбнулся. Джек кивнул в ответ.
Сосчитав до пяти, он вышел в парадные двери. Мужчина стоял на углу, ловя такси. Через пару минут он остановил машину и поехал в верхнюю часть города.
Джек облокотился на ржавые перила, огораживающие объявление о существовании фонда, и стал ждать. Скоро прихожане потянулись на выход. Он заметил среди них Мэгги — с опущенной головой, погруженную в раздумья.
— Сестра? — тихо обратился он к ней. — Могу я поговорить с вами?
Она подняла на него взгляд, и первоначальное выражение смущения пропало из ее широко раскрытых глаз.
— Вы? Как вы здесь?..
Джек приблизился к ней:
— Где мы можем поговорить?
Она посмотрела на последних прихожан, спускавшихся по ступенькам.
— Через минуту это место станет не хуже и не лучше любого другого.
— Вы шутите.
— Нет. Я не могу позволить, чтобы меня видели на прогулке с мужчиной, и конечно же я не могу сидеть с ним в баре.
Джек отметил, как выразительно она произнесла слово «бар».
Он понизил голос:
— Как ваше настоящее имя, сестра?
— Маргарет Мэри О'Хара. — Она блеснула легкой улыбкой. — Дети в приходской школе звали меня «Сестра М и М». Они и сейчас меня так же зовут, но произносят это по-другому.
Джек вернул ей улыбку:
— Сестра Эминем. Остроумно. Лучше, чем сестра Маргарет. А то кажется, что вам девяносто лет.
— В монастыре меня знают как сестру Мэгги, но недавно я в самом деле почувствовала себя девяностолетней.
Какое-то движение привлекло внимание Джека. Мальчик-служка в белом стихаре откидывал запоры, которые держали двери открытыми.
— Здравствуйте, сестра, — сказал он, заметив ее.
— Здравствуй, Хорхе, — тепло ответила она, и на этот раз ее улыбка была куда шире, чем та, которую он видел у нее раньше. — Сегодня ты хорошо потрудился. Завтра увидимся в школе.
Мальчик кивнул и улыбнулся:
— До встречи.
Когда двери закрылись, Мэгги повернулась к Джеку:
— Вы явно следили за мной. Зачем?
— Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Но по крайней мере, я знаю, кто рассказал вам обо мне. Отец Эд знает, что вас шантажируют?
Она покачала головой:
— Нет. Просто ему известно, что я нуждаюсь в помощи и не могу обращаться в полицию. Я пришла к нему за советом, и он предложил вас. Он... он вас для чего-то нанимал?
— Вам стоит спросить у него самого. У меня очень ненадежная память.
Похоже, ответ устроил ее.
— Приятно слышать.
— На фото изображены вы и тот мужчина, с которым я видел вас?
— Я бы предпочла не отвечать.
— По крайней мере, честно. — Джек осмотрелся. Они стояли одни на ступеньках, одни на пустынной улице. Мужчину и монахиню разделяло пространство в добрых два фута. Никому и в голову не пришла бы какая-нибудь неподобающая мысль. — Какие неприятности могут у вас быть из-за фотографий?
— Он прислал мне копии. Хуже и не придумаешь. Ничего не надо домысливать.
— Тогда позвольте мне спросить — в какой мере они могут опорочить вас? Я допускаю, что вы могли быть с мужчиной, но, если этого не было, в чем можно упрекнуть вас?
— Все серьезнее, Джек. Это католическая церковь.
Все серьезнее...
— Никак вы шутите? Чего ради католические священники...
— Некоторые католические священники. Из тех, кого я не знаю. Но тут все по-другому. Монахини другие. Мой орден может изгнать меня. Я окажусь на улице — без дома, без средств и без работы.
— Весьма невесело.
— Я люблю свой орден, Джек. Но еще больше я люблю служить Господу и учить этих детишек. Я хороший учитель. И это не ложная гордость, когда я говорю, что могу делать лучше. Но если даже мне позволят остаться в монастыре, меня могут лишить права преподавания. — Содрогнувшись, Мэгги с трудом перевела дыхание. — И эти изображения угрожают самому дорогому, что есть у меня в жизни.
Глядя на нее, Джек пытался понять, почему так много событий в жизни Мэгги сошлись в стремлении разрушить ее. Будь она просто Маргарет Мэри О'Хара, учительницей в муниципальной школе, она могла бы оставить Кордову с носом. Да? А вот это не хочешь? Но она была сестра Мэгги, и для нее игра шла по другим правилам.
— О'кей. Ответьте мне вот на какой вопрос: много ли у вас денег?
— Мы даем обет бедности, но нам позволено иметь при себе небольшую сумму на случай непредвиденных обстоятельств. Все, что у меня было, теперь ушло в уплату за... за...
— Да, я знаю. А вы можете попросить деньги у семьи?
Рот Мэгги горестно скривился.
— Мой отец давным-давно умер, а мать умерла этим летом, не оставив ни единого пенни. Все средства до последнего цента ушли на частную лечебницу.
— Грустно слышать. Но я несколько растерян. Видя, с какой настойчивостью он преследует вас, не могу представить, что его жертва — человек, давший обет бедности. Похоже, он пробивается к каким-то глубинным источникам.
Сестра Мэгги отвела глаза. Потом, помолчав, вздохнула и показала на вывеску за спиной Джека.
— Он хочет, чтобы я похитила фонд реставрации. Я одна из его попечителей.
— Вот как. — Интересный поворот дела. — Откуда он это знает?
Она снова отвела взгляд.
— Должно быть, из фотографий. Больше я ничего не могу сказать.
— Хорошо. Но в таком случае почему бы просто не уйти с этого поста?
— Он сказал, что, если я не буду платить или уйду с работы в фонде, он опубликует фотографии и уничтожит не только меня, но и фонд. А фонд и без того переживает тяжелые времена. Скандал пустит его ко дну.
— Что бы ни было на снимках, вы всегда сможете сказать, что они фальшивка. Вы не представляете, как в наши дни можно орудовать с фотографиями. Не хочешь, а поверишь.
— Я тесно сотрудничала с другими лицами, изображенными на снимках, — сказала Мэгги. — И для любого, кто знал нас, в них нет ничего предосудительного.
— То есть вы хотите сказать, что, если они и фальшивки, пусть даже очень хорошие фальшивки, они не окажут воздействия ни на вашу жизнь, ни на фонд.
Она кивнула и начала что-то говорить, но дрожащие губы ее не слушались.
Джек невольно сжал зубы, увидев, как на ее глазах появились беспомощные слезы. Монахиня, похоже, была хорошим человеком. А этот гнусный пресмыкающийся сукин сын мучает ее и, наверно, радуется каждой минуте своего торжества...
Наконец Мэгги обрела голос:
— Он кое-что украл у меня... очень личное...
— И вы хотите это вернуть.
Мэгги подняла на него глаза:
— Нет. Я хочу это уничтожить. Вырвать, — она показала на сердце, — отсюда, — она коснулась лба, — и отсюда. Но пока у меня нет этих изображений, ничего не получится.
— Не волнуйтесь. Я о них позабочусь.
Мэгги посмотрела ему в глаза, и, скорее всего, ей не понравилось то, что она в них увидела.
— Но только без насилия. Пожалуйста. Я не могу принимать участие в насильственных действиях.
Джек только кивнул. Никаких обещаний. Если представится возможность раздавить слизняка, он не сможет противостоять такому искушению.
Сегодня вечером ему предстоит обед со своими дамами, а потом он отправится с визитом к Ричи Кордове.
7
Быстро приняв душ и переодевшись, Джек положил стодолларовую купюру сестры Мэгги в плотный конверт, написал адрес Кордовы и кинул его в почтовый ящик. Как раз вовремя.
По пути к Джиа он остановился у магазина спортивных товаров «Ишер». Когда он вошел, звякнул колокольчик у дверей. Прокладывая себе дорогу в тыльную часть магазина, Джек пробирался мимо шатких, готовых рухнуть полок, заваленных баскетбольными мячами, сноубордами, бейсбольными битами и даже боксерскими перчатками. На привычном месте за стойкой он не нашел Эйба, владельца и единственного работника заведения. Тот стоял рядом с грудой хоккейных клюшек и разговаривал с молодой женщиной и мальчиком лет десяти.
— Очень хорошо, — раздраженно обратился Эйб к мальчику. — Выпрямись. Вот так. Не сутулься. Никаких опушенных плеч... по крайней мере, пока тебе не исполнится двенадцать. Это закон. Далее. Ты должен стоять по стойке «смирно», пока я буду подбирать тебе клюшку.
Общаясь с покупателем спортивных товаров, Эйб, как обычно, разыгрывал небольшую пьесу из театра абсурда. Джек остановился, наблюдая за ней.
Рост Эйб имел пять футов плюс два или три дюйма; у него был лысый череп и обширный торс. Носил он свою обычную белую рубашку с короткими рукавами и черные брюки — на обоих предметах одежды явно проступали следы дневного меню. Поскольку день клонился к концу, следов этих было более чем достаточно.
Он схватил в охапку несколько хоккейных клюшек и стал по очереди примерять их к мальчику. Первая пришлась на уровне глаз.
— Не то. Слишком длинная. У нее должна быть подходящая длина, а то ты на льду будешь смотреться как калека.
Мальчик глянул на маму, которая лишь пожала плечами. Никто из них толком не понимал, что там несет Эйб.
Вторая клюшка дотягивала лишь до подбородка.
— Слишком короткая. Что ж это будет за игра, если ты не сможешь коснуться шайбы?
Ручка третьей клюшки пришлась как раз на уровне мальчишеского носа.
— Отлично! То, что надо! И сделана из графита! Гибкая и прочная! С ее помощью можно уложить противника без чувств и не беспокоиться, что она сломается.
Мальчишка вытаращил глаза:
— Правда?
Мать повторила это же слово, но глаза у нее были прищурены, да и интонация другая.
Эйб пожал плечами:
— Что я могу сказать? Хоккей перестал быть спортом. Вы экипируете своего малыша, чтобы он прошел мясорубку на льду. Стоит ли подвергать молодого человека таким опасностям?
Губы матери сжались в тонкую линию.
— Можем ли мы расплатиться и уйти?
— Неужели я буду спорить? — сказал Эйб, направляясь к щелястой стойке, на которой стоял кассовый аппарат. — Конечно, вы можете расплатиться.
Он вставил в щель кассового автомата кредитную карточку, проверил ее и дал чек на подпись. Женщина заторопилась к выходу. Если выражение ее лица лишь намекало, что ноги ее здесь больше не будет, то слова не оставили в этом сомнений.
— Уносите ноги, пока можете, — шепнула она Джеку, проходя мимо. — Этот тип просто псих.
— Неужто? — удивился Джек.
Когда Джек подошел к стойке, Эйб уже успел взгромоздиться на стул и принять свою обычную позу, уперев руки в бока. Попугай Парабеллум, неизменный компаньон Эйба, сидел в клетке справа и лущил тыквенные семечки.
— Отношения Эйба Гроссмана с покупателями снова достигли высшей точки, — сказал Джек, ухмыляясь. — И ты еще рекламируешь себя как консультанта?
— Фи, — с отвращением отмахнулся Эйб. — Хоккей...
— По крайней мере, ты продал что-то, имеющее отношение к спорту.
Неприметный магазинчик спорттоваров давно бы закрылся, если бы не служил прикрытием подлинного бизнеса Эйба, скрытого в подвале. Ему совершенно не были нужны покупатели, подвинутые на спорте, так что он всеми силами старался отваживать их.
— Это вообще не спорт. Ты знаешь, что хоккейные клюшки теперь делают из кевлара?[9] Может, этим хулиганам на льду стоит вооружиться автоматами?
— Понятия не имею, — сказал Джек. — Никогда не смотрел матчи. А теперь приостановись. Хочу сказать, что мне не понадобится тот радиомаячок, который я тебе заказывал.
— Ну же? — Брови Эйба взлетели до той линии, где когда-то начинались волосы. — Может, ты вовсе не такой уж знаток отношений с клиентами?
— Нет, она все еще нуждается во мне. Просто так уж получилось, что я уже имел дело с тем типом, который сейчас вымогает у нее. Это тот самый, к которому меня привел последний радиомаячок.
— Кор... бон? Или как-то его там — верно?
— Почти. Кордова. Ничего себе совпадение, а? — Он хотел дождаться реакции Эйба.
— Совпадение... — прищурился тот. — Ты же мне говорил, что никаких совпадений у тебя больше не будет.
Джек постарался скрыть свое смущение.
— Ну да, верно, но согласись, что в жизни совпадения все же случаются.
Эйб пожал плечами:
— Сплошь и рядом.
— И обрати внимание: не исключено, я выясню, что он скрытый дорменталист.
— Дорменталист? Он, может, и крыса, но едва ли сумасшедший.
Джек рассказал ему о Марии Роселли и ее пропавшем сыне, а потом спросил:
— Ты что-нибудь знаешь о дорментализме?
— Кое-что. Он тянет к себе людей с тараканами в голове. Вот почему в восьмидесятых годах дорменталисты присоединились к сайентологам в войне против транквилизаторов. Все, что облегчает депрессию и помогает обрести ясный взгляд на жизнь, является для них угрозой. Поскольку уменьшает массу потенциальных членов.
— Я бы хотел чуть подробнее познакомиться с ними. Откуда, по-твоему, лучше всего начать? С Интернета?
— Рехнешься, отделяя факты от мнений. Иди прямо к источнику.
Он сполз со стула и зашел в маленький кабинет за стойкой. Джек несколько раз бывал в нем. По сравнению с ним магазин был образцом порядка, чистоты и аккуратности. До Джека доносились стук, лязг и проклятия на идише, прежде чем Эйб снова появился.
— Вот, — сказал он, кинув на стойку тонкую книгу в твердой обложке. — Тебе нужна «Книга Хокано». Тора дорментализма. В ней есть все — больше, чем ты захочешь узнать. Но это не она. Это детективный роман, в котором действует постоянный герой Дэвид Дэйн. Предполагается, что он написан основателем дорментализма Купером Бласко.
Джек взял книжку. Пыльная обложка скрывала титульный лист с черно-белым рисунком каких-то разрозненных кусков, на которых лежали пылающие красные буквы заголовка — «Разъединенные жизни».
— Никогда не слышал о ней.
У Эйба снова взлетели брови в поисках потерянной прически.
— А должен был бы. В списке бестселлеров «Таймс» она шла под первым номером. Я купил ее просто из любопытства. — Он закатил глаза. — О, какая потеря денег, времени и бумаги! Как такой дрек, такой кусок дерьма может быть бестселлером — не говоря уж о первом номере в списке! У меня голова идет кругом. Он их написал шесть штук — и все шли под первым номером. Можно только удивляться вкусам читающей публики.
— Это что — детектив?
— Понятия не имею. Дочитать так и не смог. Как-то попробовал взяться за «Книгу Хокано», но и ее не кончил. Бессвязная болтовня... какое-то мумбо-юмбо. — Он показал на книгу, которую держал в руках Джек. — Дарю.
— Плохой роман. Но все равно спасибо. Ты думаешь, мне стоит купить «Книгу Хокано»?
— Она тебе как-нибудь пригодится. Но больше подарков этим богохульникам не делай. И отведи на знакомство побольше времени. В ней порядка тысячи страниц.
Джек содрогнулся:
— Они что, еще наскальные надписи использовали?
— Вот нечто подобное и можешь найти в сети. Туда заходят какие угодно психи.
— Но сдается, миллионы людей верят в это.
— Фи! Миллионы, шмиллионы. Это они так говорят. А на самом деле, могу спорить, лишь малая часть от них.
— Так вот, скоро будет эта малая часть плюс еще одна единица. Я вступаю в ряды этой церкви.
— Ты хочешь сказать — секты.
— Сами они называют себя церковью. И правительство не возражает.
Эйб фыркнул.
— Церковь, шмерковь... Мы должны слушаться правительства? Дорменталисты не контролируют своих лидеров. Все решения принимаются только ими — как думать, во что верить, как одеваться, где жить, даже в какой стране. Если ты не несешь ответственности, то на тебе нет и вины, нет поводов волноваться — то есть они испытывают убаюкивающий бездумный покой. Это секта. Самая настоящая, что бы там ни говорило правительство. Если министерство сельского хозяйства назовет булочку яблоком, она что, в самом деле станет яблочком? Нет. Так и останется булочкой.
— Но во что же они в самом деле верят?
— Обзаведись «Книгой Хокано» и читай, малыш, читай. И можешь мне поверить, что, когда ты положишь ее перед собой, бессонница больше не будет тебя беспокоить.
— Я буду спать куда лучше, если ты найдешь способ, как мне снова стать гражданином.
Грядущее отцовство крепко сказалось на образе жизни Джека, заставим ею искать пути возвращения к нормальному существованию — но так, чтобы не привлекать слишком много внимания официальных организаций. До 11 сентября это было сравнительно легко, но сейчас... Если он не сможет придумать чертовски убедительного объяснения, где он болтался последние пятнадцать лет и почему у него нет номера социального страхования и соответствующих сведений в банке данных Налогового управления США, то попадет под микроскоп родной службы безопасности. Он весьма сомневался, что его прошлое сможет выдержать столь дотошную проверку, и ему совершенно не хотелось провести остаток жизни под бдительным наблюдением.
Придется искать какой-то другой путь. Похоже, что самая лучшая идея — стать другим человеком... личностью, у которой есть прошлое.
— Что-нибудь получил от твоего парня в Европе?
У Эйба были контакты по всему миру. Кто-то в Восточной Европе сказал, что может кое-что сделать — конечно, за соответствующую сумму,
Эйб покачал головой:
— Пока ничего определенного. Но он продолжает работать. Верь мне — когда я что-то узнаю, тут же сообщу.
— Я не могу ждать вечно. Ребенок появится на свет в середине марта.
— Попробую поторопить его. Я делаю все, что в моих силах. Уж ты-то знаешь.
Джек вздохнул:
— Да знаю я, знаю.
Но это ожидание, эта зависимость от безликих контактов, это раздражение от невозможности самому управлять ситуацией... все это грызло его.
Он взял книгу.
— У тебя есть какой-нибудь пакет?
— А что? Боишься, люди будут думать, что ты дорменталист?
— Угадал.
По пути к Джиа он остановился у магазина спортивных товаров «Ишер». Когда он вошел, звякнул колокольчик у дверей. Прокладывая себе дорогу в тыльную часть магазина, Джек пробирался мимо шатких, готовых рухнуть полок, заваленных баскетбольными мячами, сноубордами, бейсбольными битами и даже боксерскими перчатками. На привычном месте за стойкой он не нашел Эйба, владельца и единственного работника заведения. Тот стоял рядом с грудой хоккейных клюшек и разговаривал с молодой женщиной и мальчиком лет десяти.
— Очень хорошо, — раздраженно обратился Эйб к мальчику. — Выпрямись. Вот так. Не сутулься. Никаких опушенных плеч... по крайней мере, пока тебе не исполнится двенадцать. Это закон. Далее. Ты должен стоять по стойке «смирно», пока я буду подбирать тебе клюшку.
Общаясь с покупателем спортивных товаров, Эйб, как обычно, разыгрывал небольшую пьесу из театра абсурда. Джек остановился, наблюдая за ней.
Рост Эйб имел пять футов плюс два или три дюйма; у него был лысый череп и обширный торс. Носил он свою обычную белую рубашку с короткими рукавами и черные брюки — на обоих предметах одежды явно проступали следы дневного меню. Поскольку день клонился к концу, следов этих было более чем достаточно.
Он схватил в охапку несколько хоккейных клюшек и стал по очереди примерять их к мальчику. Первая пришлась на уровне глаз.
— Не то. Слишком длинная. У нее должна быть подходящая длина, а то ты на льду будешь смотреться как калека.
Мальчик глянул на маму, которая лишь пожала плечами. Никто из них толком не понимал, что там несет Эйб.
Вторая клюшка дотягивала лишь до подбородка.
— Слишком короткая. Что ж это будет за игра, если ты не сможешь коснуться шайбы?
Ручка третьей клюшки пришлась как раз на уровне мальчишеского носа.
— Отлично! То, что надо! И сделана из графита! Гибкая и прочная! С ее помощью можно уложить противника без чувств и не беспокоиться, что она сломается.
Мальчишка вытаращил глаза:
— Правда?
Мать повторила это же слово, но глаза у нее были прищурены, да и интонация другая.
Эйб пожал плечами:
— Что я могу сказать? Хоккей перестал быть спортом. Вы экипируете своего малыша, чтобы он прошел мясорубку на льду. Стоит ли подвергать молодого человека таким опасностям?
Губы матери сжались в тонкую линию.
— Можем ли мы расплатиться и уйти?
— Неужели я буду спорить? — сказал Эйб, направляясь к щелястой стойке, на которой стоял кассовый аппарат. — Конечно, вы можете расплатиться.
Он вставил в щель кассового автомата кредитную карточку, проверил ее и дал чек на подпись. Женщина заторопилась к выходу. Если выражение ее лица лишь намекало, что ноги ее здесь больше не будет, то слова не оставили в этом сомнений.
— Уносите ноги, пока можете, — шепнула она Джеку, проходя мимо. — Этот тип просто псих.
— Неужто? — удивился Джек.
Когда Джек подошел к стойке, Эйб уже успел взгромоздиться на стул и принять свою обычную позу, уперев руки в бока. Попугай Парабеллум, неизменный компаньон Эйба, сидел в клетке справа и лущил тыквенные семечки.
— Отношения Эйба Гроссмана с покупателями снова достигли высшей точки, — сказал Джек, ухмыляясь. — И ты еще рекламируешь себя как консультанта?
— Фи, — с отвращением отмахнулся Эйб. — Хоккей...
— По крайней мере, ты продал что-то, имеющее отношение к спорту.
Неприметный магазинчик спорттоваров давно бы закрылся, если бы не служил прикрытием подлинного бизнеса Эйба, скрытого в подвале. Ему совершенно не были нужны покупатели, подвинутые на спорте, так что он всеми силами старался отваживать их.
— Это вообще не спорт. Ты знаешь, что хоккейные клюшки теперь делают из кевлара?[9] Может, этим хулиганам на льду стоит вооружиться автоматами?
— Понятия не имею, — сказал Джек. — Никогда не смотрел матчи. А теперь приостановись. Хочу сказать, что мне не понадобится тот радиомаячок, который я тебе заказывал.
— Ну же? — Брови Эйба взлетели до той линии, где когда-то начинались волосы. — Может, ты вовсе не такой уж знаток отношений с клиентами?
— Нет, она все еще нуждается во мне. Просто так уж получилось, что я уже имел дело с тем типом, который сейчас вымогает у нее. Это тот самый, к которому меня привел последний радиомаячок.
— Кор... бон? Или как-то его там — верно?
— Почти. Кордова. Ничего себе совпадение, а? — Он хотел дождаться реакции Эйба.
— Совпадение... — прищурился тот. — Ты же мне говорил, что никаких совпадений у тебя больше не будет.
Джек постарался скрыть свое смущение.
— Ну да, верно, но согласись, что в жизни совпадения все же случаются.
Эйб пожал плечами:
— Сплошь и рядом.
— И обрати внимание: не исключено, я выясню, что он скрытый дорменталист.
— Дорменталист? Он, может, и крыса, но едва ли сумасшедший.
Джек рассказал ему о Марии Роселли и ее пропавшем сыне, а потом спросил:
— Ты что-нибудь знаешь о дорментализме?
— Кое-что. Он тянет к себе людей с тараканами в голове. Вот почему в восьмидесятых годах дорменталисты присоединились к сайентологам в войне против транквилизаторов. Все, что облегчает депрессию и помогает обрести ясный взгляд на жизнь, является для них угрозой. Поскольку уменьшает массу потенциальных членов.
— Я бы хотел чуть подробнее познакомиться с ними. Откуда, по-твоему, лучше всего начать? С Интернета?
— Рехнешься, отделяя факты от мнений. Иди прямо к источнику.
Он сполз со стула и зашел в маленький кабинет за стойкой. Джек несколько раз бывал в нем. По сравнению с ним магазин был образцом порядка, чистоты и аккуратности. До Джека доносились стук, лязг и проклятия на идише, прежде чем Эйб снова появился.
— Вот, — сказал он, кинув на стойку тонкую книгу в твердой обложке. — Тебе нужна «Книга Хокано». Тора дорментализма. В ней есть все — больше, чем ты захочешь узнать. Но это не она. Это детективный роман, в котором действует постоянный герой Дэвид Дэйн. Предполагается, что он написан основателем дорментализма Купером Бласко.
Джек взял книжку. Пыльная обложка скрывала титульный лист с черно-белым рисунком каких-то разрозненных кусков, на которых лежали пылающие красные буквы заголовка — «Разъединенные жизни».
— Никогда не слышал о ней.
У Эйба снова взлетели брови в поисках потерянной прически.
— А должен был бы. В списке бестселлеров «Таймс» она шла под первым номером. Я купил ее просто из любопытства. — Он закатил глаза. — О, какая потеря денег, времени и бумаги! Как такой дрек, такой кусок дерьма может быть бестселлером — не говоря уж о первом номере в списке! У меня голова идет кругом. Он их написал шесть штук — и все шли под первым номером. Можно только удивляться вкусам читающей публики.
— Это что — детектив?
— Понятия не имею. Дочитать так и не смог. Как-то попробовал взяться за «Книгу Хокано», но и ее не кончил. Бессвязная болтовня... какое-то мумбо-юмбо. — Он показал на книгу, которую держал в руках Джек. — Дарю.
— Плохой роман. Но все равно спасибо. Ты думаешь, мне стоит купить «Книгу Хокано»?
— Она тебе как-нибудь пригодится. Но больше подарков этим богохульникам не делай. И отведи на знакомство побольше времени. В ней порядка тысячи страниц.
Джек содрогнулся:
— Они что, еще наскальные надписи использовали?
— Вот нечто подобное и можешь найти в сети. Туда заходят какие угодно психи.
— Но сдается, миллионы людей верят в это.
— Фи! Миллионы, шмиллионы. Это они так говорят. А на самом деле, могу спорить, лишь малая часть от них.
— Так вот, скоро будет эта малая часть плюс еще одна единица. Я вступаю в ряды этой церкви.
— Ты хочешь сказать — секты.
— Сами они называют себя церковью. И правительство не возражает.
Эйб фыркнул.
— Церковь, шмерковь... Мы должны слушаться правительства? Дорменталисты не контролируют своих лидеров. Все решения принимаются только ими — как думать, во что верить, как одеваться, где жить, даже в какой стране. Если ты не несешь ответственности, то на тебе нет и вины, нет поводов волноваться — то есть они испытывают убаюкивающий бездумный покой. Это секта. Самая настоящая, что бы там ни говорило правительство. Если министерство сельского хозяйства назовет булочку яблоком, она что, в самом деле станет яблочком? Нет. Так и останется булочкой.
— Но во что же они в самом деле верят?
— Обзаведись «Книгой Хокано» и читай, малыш, читай. И можешь мне поверить, что, когда ты положишь ее перед собой, бессонница больше не будет тебя беспокоить.
— Я буду спать куда лучше, если ты найдешь способ, как мне снова стать гражданином.
Грядущее отцовство крепко сказалось на образе жизни Джека, заставим ею искать пути возвращения к нормальному существованию — но так, чтобы не привлекать слишком много внимания официальных организаций. До 11 сентября это было сравнительно легко, но сейчас... Если он не сможет придумать чертовски убедительного объяснения, где он болтался последние пятнадцать лет и почему у него нет номера социального страхования и соответствующих сведений в банке данных Налогового управления США, то попадет под микроскоп родной службы безопасности. Он весьма сомневался, что его прошлое сможет выдержать столь дотошную проверку, и ему совершенно не хотелось провести остаток жизни под бдительным наблюдением.
Придется искать какой-то другой путь. Похоже, что самая лучшая идея — стать другим человеком... личностью, у которой есть прошлое.
— Что-нибудь получил от твоего парня в Европе?
У Эйба были контакты по всему миру. Кто-то в Восточной Европе сказал, что может кое-что сделать — конечно, за соответствующую сумму,
Эйб покачал головой:
— Пока ничего определенного. Но он продолжает работать. Верь мне — когда я что-то узнаю, тут же сообщу.
— Я не могу ждать вечно. Ребенок появится на свет в середине марта.
— Попробую поторопить его. Я делаю все, что в моих силах. Уж ты-то знаешь.
Джек вздохнул:
— Да знаю я, знаю.
Но это ожидание, эта зависимость от безликих контактов, это раздражение от невозможности самому управлять ситуацией... все это грызло его.
Он взял книгу.
— У тебя есть какой-нибудь пакет?
— А что? Боишься, люди будут думать, что ты дорменталист?
— Угадал.
8
— Не торопись. Вики, — сказала Джиа. — Прожевывай хорошенько.
Вики обожала мидии в белом вине и чесночном соусе. Она ела их с таким удовольствием, что у Джека теплело на сердце, когда он видел, как она своей вилочкой выковыривает моллюска, окунает его в молочно-белый соус и засовывает в рот. Девочка ела быстро, но аккуратно и, опустошая блюдо с мидиями, на специальной тарелке выкладывала из пустых створок узор — продуманную цепочку блестящих черных овалов.
Волосы ее, стянутые в хвостик на макушке, были почти такие черные, как и ракушки: от матери Вики достались синие глаза и чистая нежная кожа. Вот уже две недели ей было девять лет.
После возвращения из Флориды Джек придерживался неизменного распорядка: каждое воскресенье он приглашал Вики и Джиа на обед, который хотел считать семейным. Сегодня была очередь Вики решать, куда им идти, и нетрудно было догадаться, что она выберет «Амалию».
Этот небольшой ресторанчик занимал то же самое место на Хестер-стрит, где он обосновался вскоре после пожара. Он обрел статус олицетворения Маленькой Италии, но туристов туда не заманивали. Главной причиной тому был характер Мамы Амалии, которая сама решала, кого сажать за стол, а кого нет. Пусть даже в горячий вечер ожидающие не меньше часа томились у дверей, но, если она вас знала как соседа или постоянного посетителя, первый же свободный столик был ваш. Бесчисленным туристам оставалось лишь возмущаться.
Словно это волновало Маму Амалию. Подобным образом она управляла заведением всю свою взрослую жизнь. И меняться не собиралась.
Для Вики у нее всегда было что-то вкусненькое. Эти две особы с самого начала понравились друг другу, и Вики неизменно встречал королевский прием, включая традиционный воздушный поцелуй в обе щечки, которому Мама Амалия научила ее, крепкие объятия и коробочка печенья на дорогу. И фамилия мамы Ди Лауро тут была совершенно ни при чем.
Они устроились за длинным столом, покрытым скатертью в бело-красную клетку, как настоящая семья. Поскольку в этот вечер народу было немного, Джиа, Вики и Джек получили стол в свое полное распоряжение. Джек заказал «кальмары фрутти», а на второе — «моретти»; Джиа же предпочла обычный салат из помидоров и сыр моцарелла. Они с Вики поделили на двоих бутылку лимонада. Обычно Джиа позволяла себе стакан «Пино Гри», но, забеременев, начисто отказалась от алкоголя.
— Ты не проголодалась? — спросил Джек, заметив, что она почти не тронула закуску.
Джиа решила отрастить свои светлые волосы, но пока они, как ни смотреть, были еще коротковаты. На ней был свободный синий свитер и черные брюки. Но, даже надень она обтягивающую одежду, вряд ли кто-то догадался бы, что она беременна. Хотя уже подходил к концу четвертый месяц, почти ничего не было заметно.
Она пожала плечами:
— Да не особенно.
— Тебя что-то беспокоит?
Обхватив сама себя за плечи, она посмотрела на Вики, которая была всецело занята своими мидиями.
— Просто я не очень хорошо себя чувствую.
Когда она это сказала, Джек заметил, что она в самом деле бледновата.
— Вирус?
— Может быть. У меня вроде как спазмы.
У Джека болезненно сжался желудок.
— Какого рода спазмы? — Он понизил голос. — Но не из-за ребенка?
Джиа покачала головой:
— Нет. Просто... колики. Появились недавно, редкие и слабые. Не беспокойся.
Вики обожала мидии в белом вине и чесночном соусе. Она ела их с таким удовольствием, что у Джека теплело на сердце, когда он видел, как она своей вилочкой выковыривает моллюска, окунает его в молочно-белый соус и засовывает в рот. Девочка ела быстро, но аккуратно и, опустошая блюдо с мидиями, на специальной тарелке выкладывала из пустых створок узор — продуманную цепочку блестящих черных овалов.
Волосы ее, стянутые в хвостик на макушке, были почти такие черные, как и ракушки: от матери Вики достались синие глаза и чистая нежная кожа. Вот уже две недели ей было девять лет.
После возвращения из Флориды Джек придерживался неизменного распорядка: каждое воскресенье он приглашал Вики и Джиа на обед, который хотел считать семейным. Сегодня была очередь Вики решать, куда им идти, и нетрудно было догадаться, что она выберет «Амалию».
Этот небольшой ресторанчик занимал то же самое место на Хестер-стрит, где он обосновался вскоре после пожара. Он обрел статус олицетворения Маленькой Италии, но туристов туда не заманивали. Главной причиной тому был характер Мамы Амалии, которая сама решала, кого сажать за стол, а кого нет. Пусть даже в горячий вечер ожидающие не меньше часа томились у дверей, но, если она вас знала как соседа или постоянного посетителя, первый же свободный столик был ваш. Бесчисленным туристам оставалось лишь возмущаться.
Словно это волновало Маму Амалию. Подобным образом она управляла заведением всю свою взрослую жизнь. И меняться не собиралась.
Для Вики у нее всегда было что-то вкусненькое. Эти две особы с самого начала понравились друг другу, и Вики неизменно встречал королевский прием, включая традиционный воздушный поцелуй в обе щечки, которому Мама Амалия научила ее, крепкие объятия и коробочка печенья на дорогу. И фамилия мамы Ди Лауро тут была совершенно ни при чем.
Они устроились за длинным столом, покрытым скатертью в бело-красную клетку, как настоящая семья. Поскольку в этот вечер народу было немного, Джиа, Вики и Джек получили стол в свое полное распоряжение. Джек заказал «кальмары фрутти», а на второе — «моретти»; Джиа же предпочла обычный салат из помидоров и сыр моцарелла. Они с Вики поделили на двоих бутылку лимонада. Обычно Джиа позволяла себе стакан «Пино Гри», но, забеременев, начисто отказалась от алкоголя.
— Ты не проголодалась? — спросил Джек, заметив, что она почти не тронула закуску.
Джиа решила отрастить свои светлые волосы, но пока они, как ни смотреть, были еще коротковаты. На ней был свободный синий свитер и черные брюки. Но, даже надень она обтягивающую одежду, вряд ли кто-то догадался бы, что она беременна. Хотя уже подходил к концу четвертый месяц, почти ничего не было заметно.
Она пожала плечами:
— Да не особенно.
— Тебя что-то беспокоит?
Обхватив сама себя за плечи, она посмотрела на Вики, которая была всецело занята своими мидиями.
— Просто я не очень хорошо себя чувствую.
Когда она это сказала, Джек заметил, что она в самом деле бледновата.
— Вирус?
— Может быть. У меня вроде как спазмы.
У Джека болезненно сжался желудок.
— Какого рода спазмы? — Он понизил голос. — Но не из-за ребенка?
Джиа покачала головой:
— Нет. Просто... колики. Появились недавно, редкие и слабые. Не беспокойся.