Влодавец Леонид. Атлантическая премьера

   — Ну, одно другому не мешает! — вновь ослепила всех улыбкой Соледад. — Конечно, я здесь в первую очередь по делу, но раз уж ты здесь, почему бы не вспомнить то, что нас объединяло?
   — Это ты про Хорхе? — осклабилась Марсела. — То, что мы одновременно лежали с ним в постели, и он одной рукой чесал тебя, а другой — меня?
   — Конечно, — повела плечиками Соледад, — я уж не говорю о том, как приятно было смотреть на то, как его задница качалась у тебя между ног. Я так загоралась от этого зрелища, что, когда он добирался до меня, была уже наполовину готова… А тебе нравилось смотреть на то, как он меня имеет? Признайся, малышка, ведь это было так! А как мы играли на дудочке, ты помнишь? Восторг!
   — Фу… — скорчила гримасу Марсела. — Я же ем мороженое. Не порти мне аппетит. Иначе я тоже начну вспоминать кое-что.
   — Так это же будет прекрасно! А ты взгляни на Анхеля, который смотрит на меня глазами бычка, он наверняка не прочь послушать еще, верно?
   — Особенно про то, как дель Браво приговаривал тебя к посажению на кол…
   — хмыкнула Марсела.
   — Послушайте, — вмешалась Мэри, — что вы там лопочете? Мы с Синди сидим, как дуры, и ничего из вашей болтовни не понимаем.
   — Мы с Марселой вспоминаем одного общего знакомого, — пояснила Соледад, — вы, конечно, слышали о Хорхе дель Браво? Так вот, мы обе безумно рады нашей встрече. Знаете, я просто счастлива, что попала в такую компанию. До рассвета еще порядочно и можно устроить сказочную ночь… Энджел, разумеется, вне игры — он вот-вот заснет. Хотя именно он мне сейчас пригодился бы, ибо вы все уже испытали его в деле, я не ошибаюсь?
   — Вы же только что сказали, что я смотрю на вас глазами бычка? Или по-английски вы предпочитаете говорить другое?
   — Ну… — прищурилась Соледад. — В глазах у вас, возможно, и есть что-то бычье, а вот в плавках я этого разглядеть не могу. Мы уже полчаса говорим на такие темы, что у любого нормального мужчины все уже было бы заметно. А вы — увы. Наверно, перетрудились, таская золото. Я сегодня видела, как вы с Марселой переносили слитки. Отличная оптика!
   — Вы смотрели со скал, окружающих лагуну? — спросил я.
   — Конечно, — кивнула Соледад, — вы нас так напугали, когда к вам подошел гран-кальмарский сторожевик… «Ну, — думалось, — все труды прахом! Ни за что утопили шведов, пропустили их через весьма серьезные процедуры, а какие-то проказники обнаружили золотишко буквально под нашим носом, да еще и умудрились его профукать!» И только тогда, когда сторожевик ушел, я успокоилась…
   — Кстати, — спросил я довольно беззаботным тоном, — а что вы сделали со шведами?
   — О, это интересный вопрос, — хитренько прищурилась Соледад, — ручаюсь, что вам хочется знать, не повторю ли я этого с вами? Могу сразу сказать — нет. Я очень редко повторяюсь, а садизм — это искусство, требующее не меньшей импровизации, чем нормальный секс. Но если вас очень интересует, как я обошлась со шведами, то я вам покажу одну кассету. Я ее прихватила специально для вас!
   Соледад звонко, будто кастаньетой, щелкнула пальцами, и одна из черных фигур, стоявших у дверей салона, приблизилась к столу.
   — Заряди вчерашнюю съемку и включи видеомагнитофон.
   Чудовище только кивнуло и, вытащив видеокассету из нагрудного кармана, втолкнуло ее в приемник видеомагнитофона.
   Засветился экран, и мы увидела раздетого догола светловолосого мужчину, привязанного за руки и за ноги к двум стульям, на которых восседали два черных охранника. Соледад, одетая в какой-то карнавальный костюм с блестками, с диадемой в волосах, водила по спине мужчины тоненькой кисточкой и, похоже, что-то рисовала. Несчастный выл, дергался, но на это Соледад только мило улыбалась.
   — Это я на нем рисую цветочки, — пояснила Соледад, — концентрированной серной кислотой… Вот, посмотрите, не правда ли, симпатичный орнамент?
   Плечи, лопатки, бока, ягодицы бедняги были проедены кислотой в тех местах, где прошлась кисть, и эти узоры были действительно похожи на тюльпаны, гвоздики, ромашки, розы и еще какие-то цветочки, названий которых я не помнил.
   Кадр сменился. Сразу же послышался дикий крик женщины, она была распята в позе св. Андрея, но не на кресте, а на столе, так что был хорошо виден вход во влагалище, куда одетая в хирургическую перчатку рука Соледад вставила большую розовую сосиску, а затем выпустила к сосиске огромную серую крысу размером с небольшого кота…
   — Не правда ли, оригинально? — явно напросилась на комплимент Соледад, подкручивая регулятор звука на пульте дистанционного управления, чтобы истерика пытуемой не заглушала ее слов.
   — Ну ты чудовище! — поежилась Марсела. На следующей картинке мы увидели мужчину лет пятидесяти, которого, подвесив за руки и за ноги, поднимали на блоке к потолку какого-то невысокого помещения. К мошонке несчастного был привязан тросик, а к тросику — солидных размеров гиря.
   — Вот это сам профессор Бьернсон, — представила свою жертву Соледад, — к сожалению, на этой пленке не записано, как я его насиловала в задний проход резиновым членом — умопомрачительные ощущения! Мэри, вы, кстати, пользуетесь трусами, когда трахаете Синди?
   Я начал уставать. К изнасилованию — а оно могло последовать в любое время
   — мне как-то не было случая морально подготовиться, и если к смерти или нормальным пыткам, без всех этих бабских выкрутасов, я был более-менее готов, еще прыгая с парашютом на Хайди, то к перспективе оказаться женщиной для женщины я был не готов совершенно. Любоваться мучениями шведов, которые, вероятно, понятия не имели о реальном местонахождении галеона, мне удовольствия не доставляло, а пистолета или автомата, чтобы застрелить эту гнусную извращенку, у меня не было. Впрочем, ее личико было столь симпатично, а кожа такая нежная и гладкая, что даже при наличии оружия я не сумел бы этого сделать.
   Поэтому я сделал вид, что задремал, во всяком случае, закрыл глаза и не стал смотреть на пытки, довольствуясь лишь визгом и стонами пытуемых, которые были все-таки слышны, несмотря на то, что Соледад приглушила звук.
   — Вам не интересно? — с сожалением спросила Соледад. Тон у нее был такой, какой бывает у хозяйки, обескураженной тем, что ее любимое блюдо едят через силу.
   — А? — спросил я, имитируя пробуждение. — Нет-нет, спасибо, все было очень вкусно!
   Все четыре дамы дружно хихикнули, хотя, видимо, показ пыток мало воодушевлял Синди, Мэри и Марселу. Тем не менее мой трюк разрядил обстановку.
   — Вы позволите мне пойти поспать? — спросил я у Соледад, вполне натурально зевая.
   — Позволю, — улыбнулась Соледад. — Но утречком я вас навещу.
   Зачем она меня навестит, она не сказала. Можно было думать что угодно. С одной стороны, это могло означать любовную встречу, с другой — какую-нибудь садистскую штучку, с третьей — вообще отправление на тот свет. Но я, поскольку действительно вымотался, то с благодарностью принял разрешение. Я пошел к двери, за мной было встала из-за стола и Марсела, но Соледад остановила ее:
   — Марселочка, радость моя, посиди со мной еще! Я ведь так давно тебя не видела.
   Охранник проводил меня до двери каюты, не приближаясь, впрочем, на дистанцию рукопашного боя. Не сомневаюсь, что, если бы я попытался прыгнуть за борт, чтобы поплыть на ооновский пост, или пошел бы не в ту каюту, он открыл бы огонь без предупреждения. Каюта, где в прошлую ночь я приобретал Марселу, была соответствующим образом подготовлена. Ни автоматов, ни пистолетов, ни гранат, никакого иного оружия в ней не оставили. Даже сюрикены забрали. Кроме того, наглухо завинтили иллюминатор снаружи, а на палубе выставили в качестве часового одного из черных. Я его, конечно, не видел, но то, что он там стоял, чувствовалось по дыханию и по скрипу палубы. И в коридоре охранник тоже остался. Поэтому в постель я лег с легким сердцем, убежденный, что до утра, во всяком случае, доживу. Если человека собираются вскорости убить, то не приставляют к нему усиленную охрану.

Джералд Купер-старший

   Спал я спокойно. Хотя утром после пробуждения моя убежденность в том, что я доживу до утра, показалась мне весьма наивной. Например, Соледад могла прийти в голову идея подложить мне в каюту жарараку, ядовитого паука, воткнуть мне в зад иголку с кураре или еще какой-нибудь дрянью. Тем не менее, помолившись Господу Богу за то, что он позволил мне прожить до утра, я понял, что нахожусь под арестом, хотя и в весьма комфортабельной камере с ванной, душем и ватерклозетом. Дверь каюты была заперта снаружи, иллюминатор
   — тоже. Когда я постучал в дверь, охранник ответил дипломатично:
   — В восемь утра сеньора Соледад принесет вам завтрак.
   Поскольку электронные часики над дверью каюты показывали 7.45, я понял, что голодать мне недолго, и улегся на постель.
   Ровно в восемь охранник отпер дверь и впустил Соледад. Королева пиратов играла очередной спектакль. Она нарядилась в костюм горничной — вероятно, он имелся в ее гардеробе и был принесен на «Дороти» специально для этого случая. Итак, она явилась в коричневом платье с плиссированной юбкой, в белом кружевном фартучке, черных сетчатых чулках, лакированных туфлях и опять-таки кружевной наколкой на прическе. В руках у нее был поднос, на котором стоял стакан апельсинового сока, омлет с беконом, чашка кофе и вполне прилично изготовленные тосты.
   — Доброе утро, сэр! — сделала она профессиональную улыбку. — Ваш завтрак, сэр.
   — Вы сегодня прекрасно выглядите, Соледад, — сказал я так, будто был, по меньшей мере, Полем Гетти.
   — Благодарю вас, сэр, — Соледад чуть присела в реверансе, а затем поставила завтрак на стол и, сделав шаг назад, застыла у двери.
   — У вас не будет никаких приказаний, сэр? — спросила она, опуская свои лукавые глазки.
   — Нет, нет, спасибо, Соледад, вы свободны… — произнес я ту партию, которую считал наиболее логичной.
   — Ну вот! — обиженно проворчала Соледад, выходя из образа. — Я так не играю. Вы, Энджел, должны были хотя бы ущипнуть меня за попку. Неужели старый миллионер, которого вы изображаете, просто так отпустил бы симпатичную, смазливую горняшку? Во всех фильмах они только и делают, что пристают к горничным. А вначале вы сыграли хорошо! Я думала вас удивить, а вы сразу все поняли. Я уже думала, что вы будете хорошо подыгрывать, а тут — бац! Ошибка.
   — Ну, хорошо, — сказал я, — давайте играть дальше. Как я должен вас ущипнуть?
   — Я лишаю вас этого удовольствия, — строго сказала Соледад. — Вы сказали, что я свободна, и теперь я ушла.
   — Вы еще не ушли, — возразил я, — предположим, что я вернул вас от двери.
   — Хорошо, — прищуривая один глаз, будто что-то прикидывая в уме, согласилась Соледад. — Итак, я иду к двери…
   Она повернулась и зацокала каблучками к двери.
   — Постойте, Соледад, — сказал я, — вернитесь-ка на минутку.
   — Слушаю вас, сэр? — «горничная» подошла к кровати.
   — Принесите мне, пожалуйста, утренние газеты! Через пятнадцать минут я вас жду, — когда Соледад повернулась, я отвесил ей легонький шлепочек по мягкому заду.
   — О, сэр! — хихикнула Соледад. — Я и так буду торопиться!
   Тем не менее она торопливо вышла в коридор. Я тут же принялся за завтрак и, поскольку был вполне голоден, съел его очень быстро. Через четырнадцать минут завтрак был съеден, а еще через тридцать секунд явилась Соледад с газетами.
   — Ваши газеты, сэр: «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Крисчен сайенс монитор».
   Я развернул газету и удивился: «Нью-Йорк таймс» и обе остальные были от сегодняшнего числа…
   — Послушайте, Соледад, — спросил я с удивлением. — Это же сегодняшние газеты?
   — Завтрашние еще не поступали, сэр, — совершенно серьезно ответила она.
   — В том-то и дело, что я не знаю, откуда вы берете «Нью-Йорк тайме» здесь, на этом островке?
   — Они получены по телефаксу, сэр, — по-прежнему играя, ответила Соледад,
   — у Мэри и Синди есть телефакс, который через спутник может принять любую газету.
   — О'кей, — сказал я, — но что дальше делают миллионеры с горничными — я ей-Богу не знаю! По-моему, если я достаточно старый миллионер, то свежие новости должны меня интересовать намного больше, чем молоденькие горничные.
   — Хм… — задумалась Соледад. — А кто вам сказал, что вы старый миллионер?
   — Вы сами.
   — Действительно… — вспомнила она. — Ну, а если вы не очень старый? Скажем так, лет пятидесяти?
   — Все равно, — вздохнул я, — я еще не знаю, доживу ли до обеда, а как поведу себя в пятьдесят лет, мне трудно представить.
   — Если вы будете кривляться и валять дурака, то не доживете даже до ланча, — пригрозила Соледад, — неужели вам непонятны мои желания?
   — Ваши желания и ваши намерения, — проворчал я, — могут быть самыми непредсказуемыми. Вот я съел ваш завтрак, а сам думаю: не подмешала ли мне мисс Соледад какой-нибудь медленно действующей дряни, от которой я буду загибаться в течение трех суток, визжать от болей, блевать и истекать дерьмом? Или наоборот, вы устроите мне колоссальный запор, а потом явитесь в халате медсестры и будете ставить мне клизму. А может быть, вам захочется лечить меня инъекциями и вы будете всаживать мне в зад уколы — от вас можно ждать всего!
   — А у вас богатая фантазия, мистер Родригес! — усмехнулась Соледад. — Это поднимает вас в моих глазах. Вы говорите о непредсказуемости, как о чем-то дурном, но ведь именно в ней-то и заключается вся прелесть! Конечно, проще всего было прийти сюда в купальнике, сделать несколько стриптизных па, снять верхнюю часть, потом, извиваясь, выскользнуть из нижней, еще чуть-чуть повертеть задом и после этого сесть на вас верхом… Но это так пресно, так пошло и самое главное — скучно. Секс должен быть театрален, в нем должна быть какая-то экзотика, игра, немного гротеска и баловства, немного страха, пародии, иронии — именно тогда это не просто случка самца и самки, а наслаждение для интеллектуала.
   — Особенно для меня, — сказал я, хмыкнув, — никогда не относил себя к интеллектуалам.
   — И тем не менее, — настойчиво заявила Соледад, — хотя вы, как и я, строго говоря, не можете считаться интеллектуалом, ощущать им себя хотя бы чуть-чуть очень приятно. Воображать, фантазировать, перевоплощаться, обретать иной облик — разве это не удовольствие?
   — В вас погибает актриса, — сказал я вполне серьезно, — вам надо бросать ваш бизнес и ехать в Голливуд.
   — Шлюх там и без меня достаточно, — безжалостно отмахнулась Соледад, — но самое главное — они играют за деньги, а я — просто так, ради удовольствия. Это ведь просто понять, не так ли?
   — Вообще-то, да, — ответил я, — но если, получая удовольствие, еще и деньги получать — это, по-моему, совсем хорошо.
   — Нет, — мотнула головой Соледад, — работа, за которую тебе платят, не может быть удовольствием. В этом случае над тобой всегда висит принуждение:
   не сделаешь — не заплатят. Это все равно, что плетка надсмотрщика на плантации. А вот если той же самой плеткой тебя секут по твоему желанию — это больно, но приятно.
   — А я думал, вы — садистка, — сказал я недоверчиво.
   — Садомазохизм — единый комплекс…
   — И где вы только всего нахватались? — спросил я. — Ощущение, что вы по крайней мере «пи-эйч-ди».
   — Это просто жизненный опыт плюс чтение на досуге.
   Она сидела на моей кровати, всего на расстоянии вытянутой руки, но мне было страшно дотронуться до нее. И не протянуть к ней руку было страшно тоже. Это противостояние внутри длилось очень долго, пока ее язык продолжал ошарашивать меня парадоксами и философствованиями. Наконец она грустно сказала:
   — Вы соблазнили меня на болтовню и отвлекли от того, зачем я пришла сюда. Это вам дорого обойдется!
   Мне стало страшно, я очень хотел дожить хотя бы до ланча. Я схватил чашку из-под кофе и с силой хватил ее об пол так, что осколки брызнули в стороны.
   — Какая вы неловкая, Соледад! — взревел я голосом пятидесятилетнего миллионера. — Немедленно соберите осколки!
   Соледад с интересом поглядела на меня, на лице ее натуральный испуг быстро сменился притворным, и она залепетала:
   — Простите, сэр, я такая дура, сэр, я сейчас же все уберу, сэр!
   После этого она нагнулась и принялась собирать в ладошку маленькие осколочки тонкого фарфора. При этом задний край юбки чуть вздернулся, попка элегантно обозначилась под плиссировкой, к тому же из-под юбки стали видны розовые шелковые панталоны…
   Все страхи и сомнения провалились, я выпрыгнул из-под простыни и, подскочив к соблазнительно нагнувшейся Соледад, обеими руками забрался под юбку…
   — О, сэр, — пробормотала она, — эта работа не оговорена в контракте… Не кажется ли вам, что вы слишком многого хотите от бедной девушки?
   — Будьте покойны, Соледад, — низким голосом сладострастника не первой свежести прогудел я, спуская ей панталоны до колен, — ваша услуга будет хорошо, очень хорошо оплачена…
   — Господи, прости мне прегрешение это! — простонала Соледад, упираясь руками в край кровати. — Нет! Нет, не надо, не надо, сэр! Ай!
   Последнее было сказано в тот самый момент, который мне больше всего нравился. Влажные и мягкие, большие и нежные ягодицы Соледад прижались к моему животу, а пенис, чуть-чуть сдавленный ее пышными ляжками, просунувшись между ног Соледад, нырнул в нее снизу вверх…
   — Браво! — объявила Соледад, переставая играть горничную. — Великолепно! Работайте, сэр!..
   Теперь их было четыре, и все они находились на одном, весьма ограниченном пространстве — яхте «Дороти». А я был один-одинешенек, если не считать этих роботов-охранников. Конечно, каждый из них был мужчиной, живым человеком и, вероятно, мог бы не хуже меня справиться с ублажением своей хозяйки, если бы та отдала такой приказ. Вероятно, с не меньшим успехом пошли бы у них дела и с Мэри, и с Синди, и с Марселой, но тоже только в том случае, если бы им приказали. Возможно, эти вооруженные рабы даже подглядывали за нами через какую-нибудь дырку. Скорее всего наверняка подглядывали, потому что должны были обеспечивать безопасность своей госпожи и спасти ее в том случае, если бы мне пришла в голову фантазия ее придушить. Но до того момента, пока ей не приспичило бы позвать их на помощь, — они не тронулись бы с места.
   — Спасибо, — сказала Соледад, подтягивая панталоны и поправляя платье, — все было очень вкусно! Теперь я в равном положении со всеми прочими. А ты, дружок, надеюсь, доживешь до обеда. Правда, пока я переоденусь, чтобы встретить мистера Джералда Купера, ты посидишь здесь. Позвольте мне забрать посуду, сэр?
   — Да, да… — рассеянно ответил я.
   Она забрала поднос с уцелевшей посудой и осколками чашки, столь неожиданно послужившей нашему сближению. Впрочем, над ее заявлением относительно того, что я доживу до обеда, следовало хорошенько подумать. Сказано было тоном, который не выражал ничего. Одинаковая вероятность была и в том, что это означало: ты доживешь по крайней мере до обеда, и в том, что это значило, что я доживу только до обеда. Сами понимаете, это существенная разница.
   Итак, я стал обладателем четвертой женщины и с ужасом ожидал, как будут развиваться события дальше. Воспользовавшись тем, что в этой тюрьме можно было валяться на кровати в любое время, я разлегся на постели и принюхался. Пахло здесь как-то по-иному, совсем не так, как до прихода Соледад. Впрочем, и прежний запах — Марселин из каюты не выветривался, несмотря на то, что работал кондиционер. Наложившись один на другой, эти запахи создали какой-то симпатичный букет, и я подумал, что было бы неплохо, если бы все женщины нашли между собой путь к подобному мирному сосуществованию, которое установилось между запахами.
   Тем временем снаружи, с вольного воздуха, донесся сперва легкий рокот, потом все нарастающий гул. Сомнений не было — это прибыл самолет мистера Джералда Купера.
   Щелкнул замок, и вновь появилась Соледад. Теперь на ней было темно-оранжевое легкое платье с глубоким вырезом, открывавшим крестик на золотой цепочке, массивные серьги с зелеными камнями, браслет, перстень, золотистого оттенка туфли… обручальное кольцо. Под мышкой она принесла пакет, а в руках держала какие-то коробки.
   — Так! — объявила она тоном, не допускающим возражений. — Быстро в душ! Вымыться, побриться, причесаться! На все — десять минут.
   Не знаю почему, но я бросился выполнять это приказание с такой
   поспешностью, будто его отдала не Соледад, а сержант-майор Гриве, с которым мне довелось познакомиться во Вьетнаме. Кличка, которую он получил там, была «Джек-Потрошитель», и поэтому в дальнейшем представлении он не нуждается.
   — Плавки оставь там, — распорядилась Соледад через дверь.
   Ополоснувшись и смахнув бритвой подросшую щетину, я вылез из ванны в первозданном виде. На кровати виднелся уже распакованный пакет, в котором лежала свежайшая, обернутая в целлофан нежно-зеленая рубаха, бордовый галстук, носки под цвет рубахи и легкий белый костюм. В коробках оказались белые ботинки, массивные черные очки, японские электронные часы на широком металлическом браслете, изящная, штучной работы зажигалка, перстень с темным рубином — правда, возможно, фальшивым, и, наконец, обручальное кольцо. Взамен женских плавок мне выдали мужские, темно-синие с белыми полосками по бокам.
   — Одевайся! — приказала Соледад, и меньше чем через десять минут я превратился в некоего преуспевающего сеньора, источник дохода которого наверняка имеет нелады с законом.
   — Чего-то не хватает, — озабоченно произнесла Соледад тоном профессионального кинорежиссера. — Может быть, сигары?
   Бесшумно появившийся из-за спины Соледад охранник подал ей эмалированный алюминиевый футляр с крупнокалиберной сигарой типа «гаваны». Развинтив футляр, Соледад вставила мне в рот сигару, прищурилась и, отступив на шаг, оглядела меня еще раз.
   — Лучше, но нет еще чего-то. Зубы? Вынь сигару, и покажи пасть!
   Я с удовольствием ощерился. Зубы я вычистил без приказа.
   — Нет, тут все нормально… — задумчиво произнесла Соледад, а затем
   озаренно хлопнула себя по лбу:
   — Мадонна! Усы! Ему нужны усы!
   Все тот же ассистент принес коробку, в которой оказался целый набор бутафорских усов. Соледад прикинула одни, другие, пятые, наконец, остановилась на седьмых и несколькими точными движениями прилепила их мне над верхней губой. Глянув в зеркало, я мог не сомневаться — оттуда на меня глядел крупный наркобарон, который имеет длинные руки и грандиозную мафиозную армию.
   — Шляпа не нужна? — спросил охранник.
   — Нет, она лишняя, — отвергла Соледад. — Все в порядке… Теперь — инструкции, мистер Родригес. Ваше дело — многозначительно молчать и курить сигару. Ни одного лишнего слова, иначе до обеда вам не дожить. Несколько раз, в течение моего диалога с мистером Купером, к вам, сидящему в углу, будут подходить мои люди, и шептать на ухо какую-нибудь чушь на испанском языке. Ваше дело с достоинством кивать в одних случаях, а в других — подняв два пальца вверх — указательный и средний, вот так, отрицательно качать ими перед собой. Попробуем!
   Я показал, как буду кивать и как качать пальцами.
   — Сносно, — одобрила Соледад. — Итак, сеньор, вы мой венчаный муж, Анхель Родригес, который ни слова не понимает по-английски и доверяет только одному переводчику — мне, своей жене Соледад Родригес. Еще раз повторяю — ни слова, ни звука! Только солидный вид, сигара, жесты, ну еще можно зевать, кашлять и смотреть на часы. Итак, идем в салон. Возможно, нас уже ждут.
   Те несколько ярдов, которые я прошел под ручку с Соледад от двери каюты до салона, были пройдены, вероятно, менее чем за полминуты, но за это время я понял, зачем Соледад играла со мной в «горничную и миллионера». Она проверяла, насколько я подхожу для той роли, которую она мне определила. Возможно, если бы ей показалось, что я ни на что не годен, она изменила бы свой план, и я бы, став ненужной фигурой, исчез, не дожив до ланча.
   А все-таки приятно было идти под руку с разодетой красавицей, да еще и будучи сам одет, как богач. И хотя шедшие за нами охранники с автоматами охраняли вовсе не меня, а Соледад, имея в отношении меня совершенно иные инструкции, тоскливого чувства человека, которого ведут под конвоем, я не испытывал.
   Проходя через тамбур, я успел бросить взгляд на лагуну и обнаружил, что, судя по всему, «Дороти» перевели в западную лагуну, туда, где стояла крейсерская яхта, и был лагерь туристов. Вероятнее всего, эта яхта и лагерь были маскировкой для людей Соледад.
   Двери в салон перед нами открыли два охранника, сделав это с таким подобострастием, что я даже готов был дать им на чай, если бы у меня, конечно, что-то было в карманах.
   В салоне было полутемно, на окнах были установлены светонепроницаемые пластины. Свет погасили почти полностью, лишь над столиком в центре салона горела лампа вроде той, какие бывают над столами для игры в бридж. За столом в кресле сидел седовласый, стриженый ежиком джентльмен в белом костюме. Он явно нервничал, ощущая себя в ловушке.
   — Потянет руку — сделай вид, что не замечаешь, — велела мне Соледад.
   Увидев меня, мистер Купер-старший изобразил на лице подобие той дежурной улыбки, которую умел создавать президент Никсон. Кроме того, он действительно протянул мне руку, но я прошел мимо этой протянутой руки, не удостоив ее даже взглядом. Проворные охранники поставили мне кресло в трех шагах от стола, там, где круг света, падавший на стол, уже кончался. Я представил себе на секунду, как мог бы сесть в кресло при подобных обстоятельствах персонаж, которого мне было приказано играть, и потому, вероятно, заслужил одобрение Соледад.