Страница:
— Вот засранки! — Чебаков налил себе стакан «Русской» и осушил, не поморщившись. — Кормил, учил, а они… А все ты!
Он погрозил кулаком Валентине Павловне.
— Перепил! — сказала та строго. — Все, отбой. Спать иди!
Тут стало ясно, кто в этом доме хозяин. Чебаков пробурчал что-то насчет того, что все бабы — суки, и удалился.
Лосенок клевал носом, Игорь сидел пригорюнившись. Видать, у них водка пошла на старые дрожжи.
— Идите, сынки, отдохните, — вздохнула Валентина Павловна, — устали с дороги небось. В сараюшке прилягте. Проводи гостей, Игорек!
Мы с Игорем взяли Лосенка под руки и пошли в сараюшку. Внизу был насест с курами, хлев, где похрюкивал небольшой поросенок, а наверху нечто вроде мансарды с квадратным окошком.
На полу было расставлено в ряд четыре тюфяка, подушки в цветастых наволочках и байковые одеяла.
Лосенок сразу, как плюхнулся, так и захрапел.
— У нас тут иногда родня на лето приезжает, — пояснил Игорь, — в дом-то всех не впихнешь, вот и сделали эту надстройку. Мы тут с Санькой в войну играли. Или в корабль… Эх, Санька, Санька!
Окошко «мансарды» было съемное. Рама со стеклами держалась на двух щеколдах. Когда мы его сняли — а стекла в нем были почти непрозрачные от пыли и грязи, — то стало попрохладнее, а кроме того, стало возможным рассмотреть дом напротив.
— Вон там Санька жил, — вздохнул Игорь, — я ему в окошко зеркалом светил. Сейчас не выйдет, солнце не с той стороны, а утром — в самый раз.
Как раз в это время на крылечко Санькиного дома вышли наши старые знакомые. Все четверо. Они уселись на ступеньки с гитарой, которая, выходит, во время драки уцелела, и стали тренькать, пытаясь чего-то спеть.
Игорь предложил покурить, выдал мне сигарету, но от первой же затяжки его замутило, и он спустился в курятник, где и блеванул. Вернувшись, он повалился на тюфяк рядом с Лосенком и захрапел. В два голоса у них здорово получалось, и я даже если б очень хотел, то заснуть не смог. Но, к счастью, я вообще спать не хотел, а потому мне храп не очень мешал.
Особо не показываясь из окна, я курил и посматривал на «афганцев»: все мои отметки на них очень хорошо были видны. Судя по голосам, которые через улицу были отлично слышны, они тоже немного добавили, грамм по двести-триста. Пение у них не получалось, они отложили гитару. Разговор пошел о прошедшей драке, а потому очень меня заинтересовал.
— Ну как он нас, а? — не унимался Андрюха со шрамом. — Как детей!
— Да-а…— задумчиво прогудел старший сержант. — Крепкий попался. Но мы, если откровенно, сами козлы! С чего завелись-то? И главное, четверо на троих полезли. Несолидно…
— Толян, — чувствуя вину, проговорил Андрюха, — ну не могу я! Мне все эти, которые жизни не нюхали — вот где сидят! Каждая дрянь на рожу смотрит… Тошно! И у каждого словно бы вопрос: «А где тебе морду разбили?»
— Ты бы меньше думал про то, что там у них на уме, — посоветовал старшой.
— Теперь вон еще и губу рассадили. Домой приедешь, небось будешь говорить, что душманы навернули…
— А этот парень в комбезе в Баглане не мог быть? — прикинул солдат, которого я вырубал последним.
— Навряд ли. Я всех братанов нюхом чую. И морда у него не такая, не пыльная. Обознался, Костя.
— Не, это не наш, — поддержал сержанта последний из четверых. — Загорел не так. Морпех, наверно, такой загар на море нарастает.
— А не хило бы сейчас в Анапу, верно, Миня?
— Съездим. Сейчас-то на какие шиши? За зиму накалымим и съездим.
— Туда надо с парой тыщонок ехать… — помечтал Толян. — Чтоб все было: телочки, винцо, пивцо и…
— Муха цеце! — дружно сказали остальные. Видать, это был какой-то общий прикол этой компании. Мне отчего-то очень захотелось к ним.
— Не, мужики, я помню четко: он не морпех, — вновь вернулся к теме драки Толян. — Он же не в черном берете был, а в голубом. Десантура. Может, спецназ? Очень толково бил. Понимаешь, такими ударами можно вообще положить. Наповал. А он — только чтоб вырубить. Это эти дурики пинать начали, он просто драку решил прикрыть.
— Да, — кивнул Миня, — он ведь тогда не сам полез, это Андрюха в него вцепился. И то он его бить не стал, а оттолкнул.
— Чего теперь искать и извиняться: «Прости, корефан, мы не правы?» — проворчал Андрюха.
— Нет, конечно, но на будущее учесть… А то мы тоже, скажем так, оборзели. Мол, нам все нипочем, мы из Афгана, то-се… Надо иногда и поскромнее. А то и умыть могут.
— Ладно, будем скромнее… — согласился Андрюха. — Но сволочей все-таки бить надо.
— Только сперва определить надо, кто сволочь, а кто нет. Ладно, пойдем-ка могилку Санькину посмотрим… Сороковины пропустили, так хоть сейчас помянем.
— Ты у матери-то его спросил, как на кладбище пройти?
— Забыл, а она вроде отдыхать хотела. Неудобно беспокоить.
— Давайте напротив зайдем!
Миня и Толян встали с крыльца и пошли к калитке Чебаковых.
— Хозяева! — позвал Толян. — Эгей! Залаяла собака. От этого проснулся Игорь и отозвался:
— Чего надо?
— Это эти, — сказал я, — «афганцы». С которыми мы в поезде махались.
— Ну и чего им?
— На кладбище дорогу спрашивают.
— А-а… — зевнул Игорь. — Сейчас…
Мы слезли вниз, вышли из сараюшки. На лицах «афганцев» отразилось немало. И удивление, и беспокойство. Те, что оставались у Санькиного дома, встали с крыльца и двинулись через улицу.
— Привет, — сказал я, — давно не видались, верно?
— Здорово! — Толян протянул руку. — Вы местные?
— Местные, — многообещающе ответил Игорь, пожимая лапу Толяна, — какие проблемы?
— К другу хотим на кладбище сходить. К Саньке.
— Пошли, — кивнул Игорь, — провожу. Где кладбище — знаю, а где Саньку схоронили — нет. Может, по дороге спросим, а может, так найдем. У нас оно не такое большое, чтоб не найти. А Санька мне — друг.
— Ты тоже с нами? — спросил Толян, видя, что я двинулся следом за Игорем.
— Тоже Саньку знал?
— Нет, я не здешний. Но схожу. Наверно, хороший парень был, раз вы после дембеля не домой, а сюда….
— Хороший, — кивнул Толян, — жалко, что ты его не знал.
Как ни в чем не бывало, мы вшестером пошли через поселок. Вроде бы и не дрались утром. Навстречу нам около сельпо попался конопатый, которого видели на станции. Он озадаченно поглядел и спросил:
— Вы че, скорефанились уже?
— Мы к Саньке идем. Покажешь, где схоронили?
— Само собой! — Пацан пристроился к нам, и мы продолжили свой путь. На каждом шагу Игорь говорил «здрасте», похоже, что и его тут все знали, и он всех знал.
Кладбище было небольшое, обросшее огромными липами, нависавшими над маленькой облезлой часовенкой. На нем вперемежку стояли крестики и столбики со звездами, каменные плиты-стелы и пирамидки. Было тихо, хмель на свежем воздухе проходил быстро, а потому стало грустно.
Прошли несколько рядов и аллей из могил, не очень ровных, и добрались до места.
— Вот тут он, — объявил конопатый (по ходу дела мы узнали, что его зовут Вовка), указывая на покрытый алюминиевой краской обелиск с красной звездочкой на верхушке. К обелиску была привинчена на шурупах табличка с надписью «Терентьев Александр Петрович» и датами жизни, между которыми было всего двадцать лет и два месяца. Еще была фотка: на ней Санька был в гражданке.
Как-то сами собой мы сняли головные уборы. Вовка и тот притих.
— Помянем, — сказал Толян, доставая бутылку и стакан. Всем досталось помаленьку, а остаток Толян налил в стакан, накрыл куском хлеба и поставил поближе к фотке.
— Прости, Саня! — Кто это сказал, я не уловил, но мог сказать кто угодно.
Потом мы молчали. Долго, до тех пор, пока не отошли с километр от кладбища. Лишь тогда насупленный Игорь положил руку на плечо Толяна и
спросил:
— Как его… это? Ты видал?
— Долго говорить… — нехотя произнес Толян.
— Правда, что его под самый дембель?
— Ага, — ответил Андрюха. — Оттого и тошно. Мы тогда вместо молодых пошли. Добровольно. Комбат просто попросил: «Пожалейте пацанву!» Все поняли, что дело хреновое. Там ущельице хитрое, с норами. Говорят, через пещеры в Пакистан уйти можно. Разведгруппу туда с «вертушек» выкинули. Речка есть, а вдоль нее — типа тропы. Ну, на пальцах это не объяснишь… Короче, там эту группу и зажали. Ребята сели вкруговую на скале и по рации сообщили в батальон. А там, как назло, все в разгоне. Те, кого послать можно. Остались или молодые, или дембеля. Мы уже на Кабул, в аэропорт собирались. Ну, вот комбат и попросил. Санька и вызвался первым, а потом вон Толян, я. Костя, Минька, короче, все. Пошли, сделали. Хорошо, почти без потерь. Мне осколком по щеке, а Саньке из «бура» — прямо в затылок. Он, этот «бур», за два километра долбит.
— А те мужики, что его привозили, не так рассказывали, — заметил Вовка, — они вроде говорили, что он там вообще всех спас.
— Они все правильно говорили, — кивнул Толян, — там у них фугас был приготовлен. И подрывник сидел с машинкой — только нажми! Всех бы камнями подавило. Ждал, когда мы начнем на откос выходить. А Саня его обошел и прищучил. А потом каску снял, чудак! Наверно, зачесалось или ремешок перетужил… Тут ему и влепили. Духи — они вообще. Им не подставляйся.
— А вы на речку не пойдете? — спросил Вовка. — Вода — класс!
— Пойдем! — кивнул Толян.
Чудо-юдо рыба-кит
Он погрозил кулаком Валентине Павловне.
— Перепил! — сказала та строго. — Все, отбой. Спать иди!
Тут стало ясно, кто в этом доме хозяин. Чебаков пробурчал что-то насчет того, что все бабы — суки, и удалился.
Лосенок клевал носом, Игорь сидел пригорюнившись. Видать, у них водка пошла на старые дрожжи.
— Идите, сынки, отдохните, — вздохнула Валентина Павловна, — устали с дороги небось. В сараюшке прилягте. Проводи гостей, Игорек!
Мы с Игорем взяли Лосенка под руки и пошли в сараюшку. Внизу был насест с курами, хлев, где похрюкивал небольшой поросенок, а наверху нечто вроде мансарды с квадратным окошком.
На полу было расставлено в ряд четыре тюфяка, подушки в цветастых наволочках и байковые одеяла.
Лосенок сразу, как плюхнулся, так и захрапел.
— У нас тут иногда родня на лето приезжает, — пояснил Игорь, — в дом-то всех не впихнешь, вот и сделали эту надстройку. Мы тут с Санькой в войну играли. Или в корабль… Эх, Санька, Санька!
Окошко «мансарды» было съемное. Рама со стеклами держалась на двух щеколдах. Когда мы его сняли — а стекла в нем были почти непрозрачные от пыли и грязи, — то стало попрохладнее, а кроме того, стало возможным рассмотреть дом напротив.
— Вон там Санька жил, — вздохнул Игорь, — я ему в окошко зеркалом светил. Сейчас не выйдет, солнце не с той стороны, а утром — в самый раз.
Как раз в это время на крылечко Санькиного дома вышли наши старые знакомые. Все четверо. Они уселись на ступеньки с гитарой, которая, выходит, во время драки уцелела, и стали тренькать, пытаясь чего-то спеть.
Игорь предложил покурить, выдал мне сигарету, но от первой же затяжки его замутило, и он спустился в курятник, где и блеванул. Вернувшись, он повалился на тюфяк рядом с Лосенком и захрапел. В два голоса у них здорово получалось, и я даже если б очень хотел, то заснуть не смог. Но, к счастью, я вообще спать не хотел, а потому мне храп не очень мешал.
Особо не показываясь из окна, я курил и посматривал на «афганцев»: все мои отметки на них очень хорошо были видны. Судя по голосам, которые через улицу были отлично слышны, они тоже немного добавили, грамм по двести-триста. Пение у них не получалось, они отложили гитару. Разговор пошел о прошедшей драке, а потому очень меня заинтересовал.
— Ну как он нас, а? — не унимался Андрюха со шрамом. — Как детей!
— Да-а…— задумчиво прогудел старший сержант. — Крепкий попался. Но мы, если откровенно, сами козлы! С чего завелись-то? И главное, четверо на троих полезли. Несолидно…
— Толян, — чувствуя вину, проговорил Андрюха, — ну не могу я! Мне все эти, которые жизни не нюхали — вот где сидят! Каждая дрянь на рожу смотрит… Тошно! И у каждого словно бы вопрос: «А где тебе морду разбили?»
— Ты бы меньше думал про то, что там у них на уме, — посоветовал старшой.
— Теперь вон еще и губу рассадили. Домой приедешь, небось будешь говорить, что душманы навернули…
— А этот парень в комбезе в Баглане не мог быть? — прикинул солдат, которого я вырубал последним.
— Навряд ли. Я всех братанов нюхом чую. И морда у него не такая, не пыльная. Обознался, Костя.
— Не, это не наш, — поддержал сержанта последний из четверых. — Загорел не так. Морпех, наверно, такой загар на море нарастает.
— А не хило бы сейчас в Анапу, верно, Миня?
— Съездим. Сейчас-то на какие шиши? За зиму накалымим и съездим.
— Туда надо с парой тыщонок ехать… — помечтал Толян. — Чтоб все было: телочки, винцо, пивцо и…
— Муха цеце! — дружно сказали остальные. Видать, это был какой-то общий прикол этой компании. Мне отчего-то очень захотелось к ним.
— Не, мужики, я помню четко: он не морпех, — вновь вернулся к теме драки Толян. — Он же не в черном берете был, а в голубом. Десантура. Может, спецназ? Очень толково бил. Понимаешь, такими ударами можно вообще положить. Наповал. А он — только чтоб вырубить. Это эти дурики пинать начали, он просто драку решил прикрыть.
— Да, — кивнул Миня, — он ведь тогда не сам полез, это Андрюха в него вцепился. И то он его бить не стал, а оттолкнул.
— Чего теперь искать и извиняться: «Прости, корефан, мы не правы?» — проворчал Андрюха.
— Нет, конечно, но на будущее учесть… А то мы тоже, скажем так, оборзели. Мол, нам все нипочем, мы из Афгана, то-се… Надо иногда и поскромнее. А то и умыть могут.
— Ладно, будем скромнее… — согласился Андрюха. — Но сволочей все-таки бить надо.
— Только сперва определить надо, кто сволочь, а кто нет. Ладно, пойдем-ка могилку Санькину посмотрим… Сороковины пропустили, так хоть сейчас помянем.
— Ты у матери-то его спросил, как на кладбище пройти?
— Забыл, а она вроде отдыхать хотела. Неудобно беспокоить.
— Давайте напротив зайдем!
Миня и Толян встали с крыльца и пошли к калитке Чебаковых.
— Хозяева! — позвал Толян. — Эгей! Залаяла собака. От этого проснулся Игорь и отозвался:
— Чего надо?
— Это эти, — сказал я, — «афганцы». С которыми мы в поезде махались.
— Ну и чего им?
— На кладбище дорогу спрашивают.
— А-а… — зевнул Игорь. — Сейчас…
Мы слезли вниз, вышли из сараюшки. На лицах «афганцев» отразилось немало. И удивление, и беспокойство. Те, что оставались у Санькиного дома, встали с крыльца и двинулись через улицу.
— Привет, — сказал я, — давно не видались, верно?
— Здорово! — Толян протянул руку. — Вы местные?
— Местные, — многообещающе ответил Игорь, пожимая лапу Толяна, — какие проблемы?
— К другу хотим на кладбище сходить. К Саньке.
— Пошли, — кивнул Игорь, — провожу. Где кладбище — знаю, а где Саньку схоронили — нет. Может, по дороге спросим, а может, так найдем. У нас оно не такое большое, чтоб не найти. А Санька мне — друг.
— Ты тоже с нами? — спросил Толян, видя, что я двинулся следом за Игорем.
— Тоже Саньку знал?
— Нет, я не здешний. Но схожу. Наверно, хороший парень был, раз вы после дембеля не домой, а сюда….
— Хороший, — кивнул Толян, — жалко, что ты его не знал.
Как ни в чем не бывало, мы вшестером пошли через поселок. Вроде бы и не дрались утром. Навстречу нам около сельпо попался конопатый, которого видели на станции. Он озадаченно поглядел и спросил:
— Вы че, скорефанились уже?
— Мы к Саньке идем. Покажешь, где схоронили?
— Само собой! — Пацан пристроился к нам, и мы продолжили свой путь. На каждом шагу Игорь говорил «здрасте», похоже, что и его тут все знали, и он всех знал.
Кладбище было небольшое, обросшее огромными липами, нависавшими над маленькой облезлой часовенкой. На нем вперемежку стояли крестики и столбики со звездами, каменные плиты-стелы и пирамидки. Было тихо, хмель на свежем воздухе проходил быстро, а потому стало грустно.
Прошли несколько рядов и аллей из могил, не очень ровных, и добрались до места.
— Вот тут он, — объявил конопатый (по ходу дела мы узнали, что его зовут Вовка), указывая на покрытый алюминиевой краской обелиск с красной звездочкой на верхушке. К обелиску была привинчена на шурупах табличка с надписью «Терентьев Александр Петрович» и датами жизни, между которыми было всего двадцать лет и два месяца. Еще была фотка: на ней Санька был в гражданке.
Как-то сами собой мы сняли головные уборы. Вовка и тот притих.
— Помянем, — сказал Толян, доставая бутылку и стакан. Всем досталось помаленьку, а остаток Толян налил в стакан, накрыл куском хлеба и поставил поближе к фотке.
— Прости, Саня! — Кто это сказал, я не уловил, но мог сказать кто угодно.
Потом мы молчали. Долго, до тех пор, пока не отошли с километр от кладбища. Лишь тогда насупленный Игорь положил руку на плечо Толяна и
спросил:
— Как его… это? Ты видал?
— Долго говорить… — нехотя произнес Толян.
— Правда, что его под самый дембель?
— Ага, — ответил Андрюха. — Оттого и тошно. Мы тогда вместо молодых пошли. Добровольно. Комбат просто попросил: «Пожалейте пацанву!» Все поняли, что дело хреновое. Там ущельице хитрое, с норами. Говорят, через пещеры в Пакистан уйти можно. Разведгруппу туда с «вертушек» выкинули. Речка есть, а вдоль нее — типа тропы. Ну, на пальцах это не объяснишь… Короче, там эту группу и зажали. Ребята сели вкруговую на скале и по рации сообщили в батальон. А там, как назло, все в разгоне. Те, кого послать можно. Остались или молодые, или дембеля. Мы уже на Кабул, в аэропорт собирались. Ну, вот комбат и попросил. Санька и вызвался первым, а потом вон Толян, я. Костя, Минька, короче, все. Пошли, сделали. Хорошо, почти без потерь. Мне осколком по щеке, а Саньке из «бура» — прямо в затылок. Он, этот «бур», за два километра долбит.
— А те мужики, что его привозили, не так рассказывали, — заметил Вовка, — они вроде говорили, что он там вообще всех спас.
— Они все правильно говорили, — кивнул Толян, — там у них фугас был приготовлен. И подрывник сидел с машинкой — только нажми! Всех бы камнями подавило. Ждал, когда мы начнем на откос выходить. А Саня его обошел и прищучил. А потом каску снял, чудак! Наверно, зачесалось или ремешок перетужил… Тут ему и влепили. Духи — они вообще. Им не подставляйся.
— А вы на речку не пойдете? — спросил Вовка. — Вода — класс!
— Пойдем! — кивнул Толян.
Чудо-юдо рыба-кит
Конечно, речка здешняя на Карибское море не тянула, но купаться в ней было можно. Даже поплавать немного. Вода была темная, цвета чая или коньяка, но прозрачная, без грязи, просто через торфяники где-то протекала. Весь берег на протяжении нескольких километров был обложен купальщиками. Даже оба берега. В одиночку, группами, с детьми, с собаками… там тетка разлеглась, там дед, там пара молодых. Но и для нашей компании пятачок нашелся. Правда, не у самой воды, а метрах в двадцати от реки, но пристроились. Скинули армейское, пропрелое, сбросили на травку и бегом! Бултыхнулись, заорали, заплескались.
— Вода! — заорал Толян. — Два года мечтал! — У-о-а-а!
— Да, это тебе не арык!
А я отчего-то вспомнил, как мы с Марселой плыли ночью от вертолета к песчаному островку, где встретились с Мэри и Синди… Было это вообще или это я придумал? А может, Браун фантазировал? Но помнилось хорошо, никуда не денешься…
Минут десять не вылезали из воды, хотя она все-таки была проточная и не самая теплая.
Когда вылезли, то увидели знакомых ребят Игоря, они играли в волейбол, став в кружок. Мы тоже встали, разогрелись. Потом развалились на траве — подстилать-то было нечего.
— Нормально! — поглаживая себя по животу, сказал Толян. — Если бы не уезжать — вообще здорово.
— А зачем тебе уезжать? — спросил Игорь — У тебя чего — жена, дети?
— Нет у меня никого, — проворчал Толян, и я посмотрел на него другими глазами.
— Детдомовский? — спросил я. Это вышло как пароль
— Ага, — кивнул он.
— Я тоже.
— Надо же — покачал он головой — Считай, родня.
— Отца, мать помнишь?
— Помню, хоть и не хочу. Пьянь был — не приведи Господь. Я не знаю, на что меня мать кормила. А потом он ее убил. Ногами затоптал. Я видел, все помню, мне ведь уже лет семь было, я в школу ходил. Нажрался и ни с того ни с сего подумал, что она от него гуляет. Его забрали, а меня — в детдом. С тех пор не виделись. Объявился бы — я б его замочил и не заплакал. Сидеть только неохота из-за дерьма. Думаю, он и так сдох где-нибудь.
— А я своих вообще не видел. Я в дом ребенка попал. То ли подкинули, то ли отказались — не знаю.
— Ну и не жалей. Мы с тобой — главное достояние нашего народа. «Все лучшее — детям». Правильно? Спасибо родной стране! Без балды.
— Короче, — вмешался Игорь, — остаетесь тут?
— Дней на десять, — сказал Толян, — не больше Мне ж в Смоленск надо.
— Всего ничего! Можешь на электричках доехать. Прямая дорога.
— Нахлебничать неохота. У меня денег — хрен целых ноль десятых.
— Не боись, попросим батю, он тебе халтуру найдет. Хоть всем семерым. Если бы еще Лосенку нашел машину — так мы б такую шабашку сделали!
— Далеко?
— Да здесь, поблизости. В дачном поселке, там дачки ого-го-го ставят! Батя за прошлое лето полторы штуки выгнал. Это здесь, всего за три месяца, получается пятьсот в месяц! Я до армии тоже успел пошабашить. Главное — не в Казахстане, не в Сибири, а тут, рядышком. Ты можешь ничего не уметь — батя в два счета научит. И бревна тесать, и кирпичи класть. Безо всякого ПТУ.
— Посмотрим — зевнул Толян.
В поле моего зрения попали сестры Чебаковы. Они дружно брызгали водой на какого-то толстого, неуклюжего дядьку.
— Это что за Чудо-юдо рыба-кит? — спросил я у Игоря
— Дачник один, из поселка. То ли профессор какой-то, то ли еще чего-то. За границей бывает. Отец ему три года назад дачу выстроил. В два этажа, каменную. Туалет как в городе, ванна — настоящий дом. А он наших девок английскому обучил. Обещал в институт подготовить. Они ж в этом году, в августе, сдавать будут. Мать очень хочет, чтоб они поступили, а отец боится, чтобы этот Сергей Сергеевич их по ходу дела не оттрахал. Ты не смотри, что он толстяк, это так кажется. Ему и лет-то немного — чуть-чуть за сорок.
— А ты-то как на это дело смотришь?
— Мне, честно скажу, плевать. Им зимой уже по восемнадцать будет, сами умные. Не люблю только, когда они выделываются со своим английским. Батя — тот вообще на дух не переносит «Закаркали! — скажет. — Скоро по-русски разучитесь говорить!» А ты чего, тоже, что ли, говорить умеешь?
— В школе учил — неопределенно сказал я. Это была и правда и неправда. В школе я английский учил, но выучил я его совсем в другом месте.
Как видно, донимать меня вопросами Игорю было лень, и он уткнулся носом в руки, подставив спину под лучи уже клонящегося к закату солнца.
Тем временем близняшки вылезли из воды вместе со своим Чудо-юдом. Вблизи он выглядел немного по-другому. Конечно, брюшко у него немного отвисало, но не больше, чем у штангиста-тяжеловеса. Сергей Сергеевич обладал сложением Ильи Муромца, и я был готов поручиться, что для него не проблема толкнуть 200-килограммовую штангу или перекреститься четырехпудовой гирей. Лицом он тоже напоминал незабвенного Илюшу, потому что лицо это было украшено солидной темно-русой бородой, в которую вплелась эдакая благородная проседь. Точно такая же была и на мохнатой груди, а также на пузе. Наверно, ниже тоже, но дальше были плавки. Лысина у него даже не начиналась, и густой мокрый чуб немного нависал на лоб. Ростом Сергей Сергеевич, само собой, удался, и макушки далеко не маленьких девчонок — примерно, отметка метр семьдесят — находились где-то на уровне подмышек. Кроме того, Чудо-юдо обладал могучим басом и так раскатисто хохотал, что люди оборачивались на этот хохот аж со стометровой дистанции.
Выйдя из воды, они втроем — Чудо-юдо посередине (прямо Нептун с русалочками!) — двинулись к нам. Возможно, они просто шли к своим полотенцам, разложенным чуть правее, чем наша одежка. Так или иначе они прошли мимо нас, и Лена — та, что без родинки — заметила:
— Приятного отдыха, сэр! Надеюсь, что вам здесь нравится больше, чем на Багамах? — Разумеется, все это было произнесено по-английски. То ли ей хотелось проверить, действительно ли я говорю по-английски или только выучил фразу насчет «поспешных выводов».
— Благодарю вас, — ответил я голосом, который вполне походил на тот, каким разговаривал Дик Браун, играя с Соледад в «миллионера и служанку», — на Багамы я надеюсь съездить в будущем году, а в этом году загорал на Антилах.
Чудо-юдо удивленно вскинул мохнатые брови и остановился, а затем повернулся в мою сторону.
— У вас произношение настоящего янки, — произнес он на чистом английском,
— только не припомню, из какого штата. Вы посольский ребенок?
— Надо вам заметить, сэр, что из детского возраста я вышел согласно действующему в нашем государстве законодательству… — Эту фразу я произнес почти так, как произносили ее классики британской литературы, прочтенные Брауном в юаровском госпитале.
— Чудо-юдо расхохотался и сказал по-русски:
— Давайте знакомиться! Меня зовут Сергей Сергеевич.
— А меня — Николай Иванович! — Я встал и церемонно наклонил голову. Конечно, это было не без Прикола, но Чудо-юдо и ухом не повел.
— Подходите к нам! — пригласил он. — Посидим, поболтаем… На англосаксонском диалекте!
— Во дает! — уже двигаясь следом за Чудо-юдом, услышал я реплику Толяна.
— Шпарит без запинки. Я ж говорил — спецназ.
Усевшись на полотенце рядом с Сергеем Сергеевичем и близняшками, я не очень знал, о чем следует говорить, но Чудо-юдо немедленно взял диалог на себя:
— Я очень удивился, когда Зина и Лена сказали мне, что один из друзей Игоря неплохо говорит по-английски. Причем, судя по всему, только-только вернувшись из Советской Армии. Знаете, это не часто встречается. Вы где-то учились?
— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, — ответил я по-английски. — Считайте, что у меня врожденный дар.
— Вам, наверное, следует поступать в институт, — заметил Сергей Сергеевич. — Разговорным языком вы владеете как родным. Я понимаю, что у вас, возможно, дана подписка о неразглашении … Но все-таки вы привлекли к себе внимание. Вы еще не выбрали, куда будете поступать?
— Скорее всего вообще не буду, — ответил я по-русски.
— Желаете пополнить ряды славного и героического рабочего класса? — прищурился Чудо-юдо. — Интересно, интересно. Хотя я знаю, что есть и такие — рабочие. Правда, у них высшее инженерное образование и они выполняют разный шеф-монтаж в странах «третьего мира». Может, у вас такие планы?
— Я пока не думал, сперва хочу передохнуть и осмотреться. Я ведь только-только из армии.
— И все-таки решать придется, — улыбнулся Сергей Сергеевич. — Родители заставят.
— Меня некому заставлять, — тут я, наверно, был искренен, но не прав. Родителей, чтоб заставить куда-то поступать, у меня не было, но я как-то позабыл о том, что я — человек, от которого НИЧЕГО на зависит. Именно в этот момент опять проявила себя та непонятная сила, которая управляла мной во время драки в электричке. Правда, на сей раз она не стала подчинять себе мои мышцы. Она взяла под контроль мою речь. Я думал одно, а произносил совсем другое. Мне, только что произнесшему самонадеянную фразу, сразу дали понять: «Ты — робот. Мы можем заставить тебя делать все, что нам угодно!»
— Меня некому заставлять, — повторил я, — но если б кто-то не только заставил меня, но и поддержал, то был бы не против.
— Симпатичная мысль, — поощряюще подмигнул Чудо-юдо. — Я, знаете ли, сам придерживаюсь примерно таких взглядов. Кроме того, вам явно нужна поддержка. Время летит быстро — не успеете очухаться, как уже ничего в жизни не сможете. Большинству молодых родители обеспечивают какой-то старт, а у вас, как я понял, родителей нет. У меня тоже родители умерли рано, и пришлось быть «сам себе голова».
— Знаете, Сергей Сергеевич, насчет родителей я не согласна, — вмешалась в разговор Зина. Родинка у нее на шее при ближайшем рассмотрении оказалась похожа на сердечко или червового туза.
— С чем именно?
— Ну, с тем, что они обеспечивают, как вы говорите, «старт». Они, наоборот, иногда мешают нормально стартовать. Потому что у них для детей есть своя программа, которую они хотят выполнить…
— … и не спрашивают нас, — вставила Лена, — хотим мы исполнять их «высочайшие повеления» или нет. Знаете, кем хотел бы видеть нас наш папа? Продавщицами! Вероятно, одну в продовольственном, а другую — в промтоварном.
— А кроме того, он очень переживает от того, что у него общий уровень ниже нашего. Он стыдится этого, — заявила Зина.
— Наверно, — сказал я, — но не надо бы ему это напоминать. Про уровень. Все-таки он вас растил, кормил и так далее…
— Ты еще скажи, что мы его должны благодарить за наше зачатие, — хмыкнула Лена. — Попал двумя сперматозоидами в одну яйцеклетку. Снайпер!
Чудо-юдо испустил раскатистый хохот. Ему, видно, нравились подобные приколы.
— Сказано в Писании: «Чти отца своего…» — отсмеявшись, произнес Сергей Сергеевич. Тут я как-то непроизвольно подумал, что из него вышел бы неплохой поп.
— Вы в Бога верите? — поинтересовался я.
— Не очень, — сказал Чудо-юдо, — но Библию читаю регулярно. Очень полезно, хотя в нашем атеистическом государстве это не поощряется… Так вот, милые девицы, я в общем разделяю ваше мнение насчет культурного уровня уважаемого Ивана Михайловича. Да, у него нет высшего образования и среднего, по-моему, тоже. Но он — несомненно талант. Мастер на все руки. Прекрасный организатор, между прочим.
— Шабашек? — усмехнулась Лена.
— Ну, как назвать — это не проблема. Он — прирожденный предприниматель,
бизнесмен! Да живи он в Америке, то уже бы давным-давно был бы миллионером. Здесь он вынужден ловчить, прятаться, а там для него свобода. Но его сорок два года жизни прошли при Советской власти — и вот он, результат. Очень низкий официальный и социальный статус, необходимость укрывать доходы, невозможность расширить свое дело… Конец, как это ни печально — алкоголизм и преждевременная старость.
— Пьет он действительно много, — кивнула Лена.
— И аж загорается, когда бутылку увидит! — добавила Зина.
— Потом еще хуже будет, — сказал я, точнее, меня заставила сказать это таинственная внешняя сила. Она то проявлялась, то отступала куда-то. Иногда я говорил сам, иногда по ее указке. Иногда она вообще затыкала мне рот и не давала сказать то, что вертелось на языке. Мне почему-то не было страшно, а только противно. Они или он — черт его знает, сколько их там! — сидели у какого-нибудь пульта управления и нажимали кнопки, а может быть, в компьютере какая-нибудь программа работала.
— Увы, но это так! — подтвердил Сергей Сергеевич — Потому я и надеюсь, что вы, девочки, в этом году обязательно поступите. Кстати, Николай, вам тоже еще не поздно подать документы… Еще три недели.
— А что у вас сдают? — спросил я, хотя это меня? ничуть не интересовало еще пять секунд назад.
— Иностранный язык, историю, русский язык и литературу устно и сочинение. Вполне посильно для вас. Я бы мог оказать вам помощь…
— Да ведь сейчас лето, вы отдыхаете, наверно… — это сказал я сам, внешняя сила не мешала.
— Уверяю вас, это для меня совершенно необременительно. Я разрабатываю новые методики ускоренного обучения. Вы слышали о гипнопедии?
Ко всему, что содержало корень «пед» — я относился с большим сомнением. О гипнопедии я не слышал, и даже Браун о ней ничего не знал. Зато немало был наслышан о педерастии и заниматься ею не собирался даже под гипнозом. Хотя Чудо-юдо вроде бы не был похож на покорителя чужих задниц, но с какого хрена он навязывается мне в педагоги? Девки — понятно, но я-то ему зачем?
Однако управляющая мной сила заставила произнести:
— И за сколько вы сможете меня подготовить? Денег у меня нет, это я сразу скажу…
— У нас бесплатное образование, — ухмыльнулся Чудо-юдо. — Конечно, за репетиторство берут деньги, но для меня главное — научный результат. Зина и Лена дали мне материал о том, как мой метод применим для обучения женщин. Считается, что женщины легче поддаются внушению. А вы, Николай, с моей точки зрения, неплохой объект для исследования восприятия учебного курса волевым мужчиной. У вас, несомненно, высокая контрсуггестия, то есть противодействие внушению, и будет любопытно узнать, как вы усвоите то, что я заложу в программу обучения.
«Господи, — внутренне взвыл я, — сколько же надо мной экспериментов уже поставили?! То чужую память ввинтили и заставили делать переворот на Хайди, то сразу двоих в один череп посадили, то дистанционное управление подключили…» Но этот вой так и остался у меня внутри. А язык произнес совсем иное.
— Интересно… И что же, я буду под гипнозом учиться?
— Уверяю вас, это совсем не страшно. Вон Зина и Лена — всего год назад с превеликим трудом читали адаптированные английские тексты, хотя изучали по обычной программе английский язык с четвертого по девятый класс. Говорить вовсе не умели, а тем более — понимать речь со слуха. А сейчас болтают, как Элиза Дулитл после обучения у профессора Хиггинса.
«Пигмалиона» читал Браун, но я понял, о чем идет речь. Там над бедной цветочницей тоже ставили эксперимент. И тут вопреки тому, что меня волновало в действительности, меня заставили спросить:
— Но ведь я-то уже говорю… Неужели что-то еще нужно? Может, вам лучше проэкспериментировать на ком-то, кто не владеет языком?
— Нет, — ответил Сергей Сергеевич, — вам нужно будет овладеть теми предметами, которые подзабыли со средней школы. История, русский, литература… В принципе, если бы вы желали поступить в технический вуз, я подготовил бы программы и по физике, математике, химии. Даже по биологии.
— Но мне еще пока и жить-то негде, — сказал я мрачно и, кажется, самостоятельно, — мне еще в военкомате надо на учет встать, в детдоме взять аттестат, паспорт получить…
— Дня три потратите, не больше, — сказал Чудо-юдо уверенно. — А если жить негде, то можете у меня на даче остановиться. Я думаю, что вы и от службы отдохнете, и к экзаменам подготовитесь нормально…
Тут подошел Игорь и сказал:
— Здрасьте, Сергей Сергеевич! Мы тут уходить собрались… Пойдешь с нами, Коль?
— А чего вы так рано? — удивился Чудо-юда. — Мы вот сейчас еще окунемся…
— Да там Толян с ребятами куда-то торопятся… — произнес Игорь невнятно.
— Вода! — заорал Толян. — Два года мечтал! — У-о-а-а!
— Да, это тебе не арык!
А я отчего-то вспомнил, как мы с Марселой плыли ночью от вертолета к песчаному островку, где встретились с Мэри и Синди… Было это вообще или это я придумал? А может, Браун фантазировал? Но помнилось хорошо, никуда не денешься…
Минут десять не вылезали из воды, хотя она все-таки была проточная и не самая теплая.
Когда вылезли, то увидели знакомых ребят Игоря, они играли в волейбол, став в кружок. Мы тоже встали, разогрелись. Потом развалились на траве — подстилать-то было нечего.
— Нормально! — поглаживая себя по животу, сказал Толян. — Если бы не уезжать — вообще здорово.
— А зачем тебе уезжать? — спросил Игорь — У тебя чего — жена, дети?
— Нет у меня никого, — проворчал Толян, и я посмотрел на него другими глазами.
— Детдомовский? — спросил я. Это вышло как пароль
— Ага, — кивнул он.
— Я тоже.
— Надо же — покачал он головой — Считай, родня.
— Отца, мать помнишь?
— Помню, хоть и не хочу. Пьянь был — не приведи Господь. Я не знаю, на что меня мать кормила. А потом он ее убил. Ногами затоптал. Я видел, все помню, мне ведь уже лет семь было, я в школу ходил. Нажрался и ни с того ни с сего подумал, что она от него гуляет. Его забрали, а меня — в детдом. С тех пор не виделись. Объявился бы — я б его замочил и не заплакал. Сидеть только неохота из-за дерьма. Думаю, он и так сдох где-нибудь.
— А я своих вообще не видел. Я в дом ребенка попал. То ли подкинули, то ли отказались — не знаю.
— Ну и не жалей. Мы с тобой — главное достояние нашего народа. «Все лучшее — детям». Правильно? Спасибо родной стране! Без балды.
— Короче, — вмешался Игорь, — остаетесь тут?
— Дней на десять, — сказал Толян, — не больше Мне ж в Смоленск надо.
— Всего ничего! Можешь на электричках доехать. Прямая дорога.
— Нахлебничать неохота. У меня денег — хрен целых ноль десятых.
— Не боись, попросим батю, он тебе халтуру найдет. Хоть всем семерым. Если бы еще Лосенку нашел машину — так мы б такую шабашку сделали!
— Далеко?
— Да здесь, поблизости. В дачном поселке, там дачки ого-го-го ставят! Батя за прошлое лето полторы штуки выгнал. Это здесь, всего за три месяца, получается пятьсот в месяц! Я до армии тоже успел пошабашить. Главное — не в Казахстане, не в Сибири, а тут, рядышком. Ты можешь ничего не уметь — батя в два счета научит. И бревна тесать, и кирпичи класть. Безо всякого ПТУ.
— Посмотрим — зевнул Толян.
В поле моего зрения попали сестры Чебаковы. Они дружно брызгали водой на какого-то толстого, неуклюжего дядьку.
— Это что за Чудо-юдо рыба-кит? — спросил я у Игоря
— Дачник один, из поселка. То ли профессор какой-то, то ли еще чего-то. За границей бывает. Отец ему три года назад дачу выстроил. В два этажа, каменную. Туалет как в городе, ванна — настоящий дом. А он наших девок английскому обучил. Обещал в институт подготовить. Они ж в этом году, в августе, сдавать будут. Мать очень хочет, чтоб они поступили, а отец боится, чтобы этот Сергей Сергеевич их по ходу дела не оттрахал. Ты не смотри, что он толстяк, это так кажется. Ему и лет-то немного — чуть-чуть за сорок.
— А ты-то как на это дело смотришь?
— Мне, честно скажу, плевать. Им зимой уже по восемнадцать будет, сами умные. Не люблю только, когда они выделываются со своим английским. Батя — тот вообще на дух не переносит «Закаркали! — скажет. — Скоро по-русски разучитесь говорить!» А ты чего, тоже, что ли, говорить умеешь?
— В школе учил — неопределенно сказал я. Это была и правда и неправда. В школе я английский учил, но выучил я его совсем в другом месте.
Как видно, донимать меня вопросами Игорю было лень, и он уткнулся носом в руки, подставив спину под лучи уже клонящегося к закату солнца.
Тем временем близняшки вылезли из воды вместе со своим Чудо-юдом. Вблизи он выглядел немного по-другому. Конечно, брюшко у него немного отвисало, но не больше, чем у штангиста-тяжеловеса. Сергей Сергеевич обладал сложением Ильи Муромца, и я был готов поручиться, что для него не проблема толкнуть 200-килограммовую штангу или перекреститься четырехпудовой гирей. Лицом он тоже напоминал незабвенного Илюшу, потому что лицо это было украшено солидной темно-русой бородой, в которую вплелась эдакая благородная проседь. Точно такая же была и на мохнатой груди, а также на пузе. Наверно, ниже тоже, но дальше были плавки. Лысина у него даже не начиналась, и густой мокрый чуб немного нависал на лоб. Ростом Сергей Сергеевич, само собой, удался, и макушки далеко не маленьких девчонок — примерно, отметка метр семьдесят — находились где-то на уровне подмышек. Кроме того, Чудо-юдо обладал могучим басом и так раскатисто хохотал, что люди оборачивались на этот хохот аж со стометровой дистанции.
Выйдя из воды, они втроем — Чудо-юдо посередине (прямо Нептун с русалочками!) — двинулись к нам. Возможно, они просто шли к своим полотенцам, разложенным чуть правее, чем наша одежка. Так или иначе они прошли мимо нас, и Лена — та, что без родинки — заметила:
— Приятного отдыха, сэр! Надеюсь, что вам здесь нравится больше, чем на Багамах? — Разумеется, все это было произнесено по-английски. То ли ей хотелось проверить, действительно ли я говорю по-английски или только выучил фразу насчет «поспешных выводов».
— Благодарю вас, — ответил я голосом, который вполне походил на тот, каким разговаривал Дик Браун, играя с Соледад в «миллионера и служанку», — на Багамы я надеюсь съездить в будущем году, а в этом году загорал на Антилах.
Чудо-юдо удивленно вскинул мохнатые брови и остановился, а затем повернулся в мою сторону.
— У вас произношение настоящего янки, — произнес он на чистом английском,
— только не припомню, из какого штата. Вы посольский ребенок?
— Надо вам заметить, сэр, что из детского возраста я вышел согласно действующему в нашем государстве законодательству… — Эту фразу я произнес почти так, как произносили ее классики британской литературы, прочтенные Брауном в юаровском госпитале.
— Чудо-юдо расхохотался и сказал по-русски:
— Давайте знакомиться! Меня зовут Сергей Сергеевич.
— А меня — Николай Иванович! — Я встал и церемонно наклонил голову. Конечно, это было не без Прикола, но Чудо-юдо и ухом не повел.
— Подходите к нам! — пригласил он. — Посидим, поболтаем… На англосаксонском диалекте!
— Во дает! — уже двигаясь следом за Чудо-юдом, услышал я реплику Толяна.
— Шпарит без запинки. Я ж говорил — спецназ.
Усевшись на полотенце рядом с Сергеем Сергеевичем и близняшками, я не очень знал, о чем следует говорить, но Чудо-юдо немедленно взял диалог на себя:
— Я очень удивился, когда Зина и Лена сказали мне, что один из друзей Игоря неплохо говорит по-английски. Причем, судя по всему, только-только вернувшись из Советской Армии. Знаете, это не часто встречается. Вы где-то учились?
— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, — ответил я по-английски. — Считайте, что у меня врожденный дар.
— Вам, наверное, следует поступать в институт, — заметил Сергей Сергеевич. — Разговорным языком вы владеете как родным. Я понимаю, что у вас, возможно, дана подписка о неразглашении … Но все-таки вы привлекли к себе внимание. Вы еще не выбрали, куда будете поступать?
— Скорее всего вообще не буду, — ответил я по-русски.
— Желаете пополнить ряды славного и героического рабочего класса? — прищурился Чудо-юдо. — Интересно, интересно. Хотя я знаю, что есть и такие — рабочие. Правда, у них высшее инженерное образование и они выполняют разный шеф-монтаж в странах «третьего мира». Может, у вас такие планы?
— Я пока не думал, сперва хочу передохнуть и осмотреться. Я ведь только-только из армии.
— И все-таки решать придется, — улыбнулся Сергей Сергеевич. — Родители заставят.
— Меня некому заставлять, — тут я, наверно, был искренен, но не прав. Родителей, чтоб заставить куда-то поступать, у меня не было, но я как-то позабыл о том, что я — человек, от которого НИЧЕГО на зависит. Именно в этот момент опять проявила себя та непонятная сила, которая управляла мной во время драки в электричке. Правда, на сей раз она не стала подчинять себе мои мышцы. Она взяла под контроль мою речь. Я думал одно, а произносил совсем другое. Мне, только что произнесшему самонадеянную фразу, сразу дали понять: «Ты — робот. Мы можем заставить тебя делать все, что нам угодно!»
— Меня некому заставлять, — повторил я, — но если б кто-то не только заставил меня, но и поддержал, то был бы не против.
— Симпатичная мысль, — поощряюще подмигнул Чудо-юдо. — Я, знаете ли, сам придерживаюсь примерно таких взглядов. Кроме того, вам явно нужна поддержка. Время летит быстро — не успеете очухаться, как уже ничего в жизни не сможете. Большинству молодых родители обеспечивают какой-то старт, а у вас, как я понял, родителей нет. У меня тоже родители умерли рано, и пришлось быть «сам себе голова».
— Знаете, Сергей Сергеевич, насчет родителей я не согласна, — вмешалась в разговор Зина. Родинка у нее на шее при ближайшем рассмотрении оказалась похожа на сердечко или червового туза.
— С чем именно?
— Ну, с тем, что они обеспечивают, как вы говорите, «старт». Они, наоборот, иногда мешают нормально стартовать. Потому что у них для детей есть своя программа, которую они хотят выполнить…
— … и не спрашивают нас, — вставила Лена, — хотим мы исполнять их «высочайшие повеления» или нет. Знаете, кем хотел бы видеть нас наш папа? Продавщицами! Вероятно, одну в продовольственном, а другую — в промтоварном.
— А кроме того, он очень переживает от того, что у него общий уровень ниже нашего. Он стыдится этого, — заявила Зина.
— Наверно, — сказал я, — но не надо бы ему это напоминать. Про уровень. Все-таки он вас растил, кормил и так далее…
— Ты еще скажи, что мы его должны благодарить за наше зачатие, — хмыкнула Лена. — Попал двумя сперматозоидами в одну яйцеклетку. Снайпер!
Чудо-юдо испустил раскатистый хохот. Ему, видно, нравились подобные приколы.
— Сказано в Писании: «Чти отца своего…» — отсмеявшись, произнес Сергей Сергеевич. Тут я как-то непроизвольно подумал, что из него вышел бы неплохой поп.
— Вы в Бога верите? — поинтересовался я.
— Не очень, — сказал Чудо-юдо, — но Библию читаю регулярно. Очень полезно, хотя в нашем атеистическом государстве это не поощряется… Так вот, милые девицы, я в общем разделяю ваше мнение насчет культурного уровня уважаемого Ивана Михайловича. Да, у него нет высшего образования и среднего, по-моему, тоже. Но он — несомненно талант. Мастер на все руки. Прекрасный организатор, между прочим.
— Шабашек? — усмехнулась Лена.
— Ну, как назвать — это не проблема. Он — прирожденный предприниматель,
бизнесмен! Да живи он в Америке, то уже бы давным-давно был бы миллионером. Здесь он вынужден ловчить, прятаться, а там для него свобода. Но его сорок два года жизни прошли при Советской власти — и вот он, результат. Очень низкий официальный и социальный статус, необходимость укрывать доходы, невозможность расширить свое дело… Конец, как это ни печально — алкоголизм и преждевременная старость.
— Пьет он действительно много, — кивнула Лена.
— И аж загорается, когда бутылку увидит! — добавила Зина.
— Потом еще хуже будет, — сказал я, точнее, меня заставила сказать это таинственная внешняя сила. Она то проявлялась, то отступала куда-то. Иногда я говорил сам, иногда по ее указке. Иногда она вообще затыкала мне рот и не давала сказать то, что вертелось на языке. Мне почему-то не было страшно, а только противно. Они или он — черт его знает, сколько их там! — сидели у какого-нибудь пульта управления и нажимали кнопки, а может быть, в компьютере какая-нибудь программа работала.
— Увы, но это так! — подтвердил Сергей Сергеевич — Потому я и надеюсь, что вы, девочки, в этом году обязательно поступите. Кстати, Николай, вам тоже еще не поздно подать документы… Еще три недели.
— А что у вас сдают? — спросил я, хотя это меня? ничуть не интересовало еще пять секунд назад.
— Иностранный язык, историю, русский язык и литературу устно и сочинение. Вполне посильно для вас. Я бы мог оказать вам помощь…
— Да ведь сейчас лето, вы отдыхаете, наверно… — это сказал я сам, внешняя сила не мешала.
— Уверяю вас, это для меня совершенно необременительно. Я разрабатываю новые методики ускоренного обучения. Вы слышали о гипнопедии?
Ко всему, что содержало корень «пед» — я относился с большим сомнением. О гипнопедии я не слышал, и даже Браун о ней ничего не знал. Зато немало был наслышан о педерастии и заниматься ею не собирался даже под гипнозом. Хотя Чудо-юдо вроде бы не был похож на покорителя чужих задниц, но с какого хрена он навязывается мне в педагоги? Девки — понятно, но я-то ему зачем?
Однако управляющая мной сила заставила произнести:
— И за сколько вы сможете меня подготовить? Денег у меня нет, это я сразу скажу…
— У нас бесплатное образование, — ухмыльнулся Чудо-юдо. — Конечно, за репетиторство берут деньги, но для меня главное — научный результат. Зина и Лена дали мне материал о том, как мой метод применим для обучения женщин. Считается, что женщины легче поддаются внушению. А вы, Николай, с моей точки зрения, неплохой объект для исследования восприятия учебного курса волевым мужчиной. У вас, несомненно, высокая контрсуггестия, то есть противодействие внушению, и будет любопытно узнать, как вы усвоите то, что я заложу в программу обучения.
«Господи, — внутренне взвыл я, — сколько же надо мной экспериментов уже поставили?! То чужую память ввинтили и заставили делать переворот на Хайди, то сразу двоих в один череп посадили, то дистанционное управление подключили…» Но этот вой так и остался у меня внутри. А язык произнес совсем иное.
— Интересно… И что же, я буду под гипнозом учиться?
— Уверяю вас, это совсем не страшно. Вон Зина и Лена — всего год назад с превеликим трудом читали адаптированные английские тексты, хотя изучали по обычной программе английский язык с четвертого по девятый класс. Говорить вовсе не умели, а тем более — понимать речь со слуха. А сейчас болтают, как Элиза Дулитл после обучения у профессора Хиггинса.
«Пигмалиона» читал Браун, но я понял, о чем идет речь. Там над бедной цветочницей тоже ставили эксперимент. И тут вопреки тому, что меня волновало в действительности, меня заставили спросить:
— Но ведь я-то уже говорю… Неужели что-то еще нужно? Может, вам лучше проэкспериментировать на ком-то, кто не владеет языком?
— Нет, — ответил Сергей Сергеевич, — вам нужно будет овладеть теми предметами, которые подзабыли со средней школы. История, русский, литература… В принципе, если бы вы желали поступить в технический вуз, я подготовил бы программы и по физике, математике, химии. Даже по биологии.
— Но мне еще пока и жить-то негде, — сказал я мрачно и, кажется, самостоятельно, — мне еще в военкомате надо на учет встать, в детдоме взять аттестат, паспорт получить…
— Дня три потратите, не больше, — сказал Чудо-юдо уверенно. — А если жить негде, то можете у меня на даче остановиться. Я думаю, что вы и от службы отдохнете, и к экзаменам подготовитесь нормально…
Тут подошел Игорь и сказал:
— Здрасьте, Сергей Сергеевич! Мы тут уходить собрались… Пойдешь с нами, Коль?
— А чего вы так рано? — удивился Чудо-юда. — Мы вот сейчас еще окунемся…
— Да там Толян с ребятами куда-то торопятся… — произнес Игорь невнятно.