— Помочь сумки до лифта донести? — предложил Егор, которому Галькина жизнерадостность немного поправила настроение.
   — Будь ласка! — стрельнула глазами знойная южанка. Нет, если б не казачьи усищи этой девахи, Егор точно бы роман с ней закрутил, а может, и женился бы. Правда, она малость постарше и бездетная разведенка, кажется, но хозяйственная до ужаса. Конечно, она эти сумки и сама донесла бы до лифта — пять метров не расстояние. Но знак внимания есть знак внимания. Доброе слово и кошке приятно…
   Галька уехала наверх, Егор вернулся в будку. Прошло еще минут десять, может, пятнадцать, и тут до ушей консьержа через несколько этажей долетел пронзительный бабий визг…

ПРИЯТНЫЙ СЮРПРИЗ

   В нескольких сотнях километров от Москвы, на улице одного из областных центров, стоял отреставрированный особнячок, до 1918 года принадлежавший известному на всю губернию купцу, потомственному почетному гражданину и поставщику Двора Его Императорского Величества. Купец маленько пережил государя, примерно на пару месяцев. Выражаясь по-современному, он «спонсировал» в городе правоэсеровский мятеж, совпавший по времени с выстрелами Каплан в товарища Ленина. Мятеж этот провалился, на белый террор ответили красным, похватав и расстреляв по ходу дела несколько сот буржуев, офицеров и контрреволюционных интеллигентов. Впрочем, расстреляли не всех, некоторых отпустили и определили на обязательные общественные работы — чистить сортиры.
   Кто там был прав, а кто виноват — теперь хрен поймешь, но, как ни странно, «железная лапа Чека» до главного «спонсора» не дотянулась. Купец вовремя смылся и, прихватив пару чемоданов с ценностями, добежал аж до Украины, пытаясь спрятаться под защитой кайзеровских штыков. Однако, кроме немцев, на Украине имелись еще и махновцы, которые, отловив буржуя, порубали его шашками и реквизировали чемоданы в пользу «вильного селянства».
   Чудом пережив все события бурной советской истории, в том числе Великую Отечественную, когда город сперва немцы бомбили и обстреливали, а потом наши, когда выбивали немцев, особняк использовался и как жилой дом, и как учреждение, пока, наконец, не приплыл в частную собственность акционерного общества «Кентавр», занимавшегося оптовой торговлей продовольственными товарами. Оно, конечно, среди «поставщиков Двора» покамест не числилось, но деньгами ворочало немалыми и очень неплохо отреставрировало особняк, даже лифт соорудило, которого при купце не было.
   Рабочий день в офисе близился к концу, хотя по комнатам метились экраны компьютеров, жужжали принтеры и ксероксы. Покойный купчина, во времена которого даже арифмометр и пишущая машинка считались чудом XX века, поди-ка сильно порадовался бы за новое поколение российских капиталистов.
   Впрочем, бывший «поставщик Двора», наверно, сильно прибалдел бы от вида внутренних помещений офиса, точнее, от того, что висело на стенах и лежало под стеклами на рабочих столах сотрудников. Конечно, его порадовали бы иконы и портреты государей, начиная с Петра Великого и кончая Николаем II. На огромный плакат, изображавший полуголую Мадонну, купеза небось посмотрел бы не без удовольствия, плотоядно шмыгнув носом, но все же повелел бы убрать от греха. А вот от алого вымпела с надписью «Победителю социалистического соревнования» или большого портрета товарища Сталина, украшавших стену в одном из отделов, он точно выпал бы в осадок.
   Еще пуще напугался бы купец, угодив на третий этаж, в 38-ю комнату, в приемнувэ зам. генерального директора «Кентавра». Там в углу, позади столика секретарши, стояло в развернутом виде темно-красное бархатное знамя, на полотнище которого золотом было вышито: «Лучшему коллективу управления торговли в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина».
   А в 39-й комнате, на двери которой висела табличка «Зам. гендиректора Максимов К.П.», воскресший капиталист и вовсе опешил бы, обнаружив, что на сейфе возвышается полуметровая чугунная копия памятника Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Того самого, которого обалдевшие от восторга демократы своротили с пьедестала 23 августа 1991 года. Примерно такую же копию, только из папье-маше и размером побольше, депутат-демократ Немцов подарил полковнику госбезопасности и по совместительству депутату-аграрию Харитонову на заседании Госдумы.
   Однако здесь же, в этом кабинете, на стене висел большой фотографический портрет самого убиенного купца, сделанный в 1915 году неким местным мастером, якобы учившимся в Питере у знаменитого Буллы. Причем, что особо удивительно, сидевший за письменным столом вполне живой и очень представительный господин в сером современном костюме несомненно имел с этим портретом ощутимое сходство. Впору было подумать, что какому-то медицинскому гению удалось реанимировать покойного купца и 83 года спустя после реквизиции вернуть ему его недвижимость.
   Но купчину, конечно, реанимировать уже никому не удалось бы. И даже клонировать, поди, не сумели бы, потому что по-шинковавшие купца анархисты не стали хоронить то, что осталось, с воинскими почестями и воздвигать памятник с надписью «Пламенному контрреволюционеру, неутомимому борцу за денежные знаки».
   Так что весь генетический материал, скорее всего, перекочевал в желудки степных волков, а потом пошел на удобрение Черноземья. Бессмертная душа российского капиталиста второго поколения — купецкое звание выслужил только папаша покойного, а дед, по слухам, разбоем промышлял! — пребывала ныне в одном из известных загробных ведомств. В каком именно — тут могут быть разные мнения.
   Стоит отметить, впрочем, что столь же несомненное сходство здешний зам. генерального имел и с портретом пожилого Эрнеста Хемингуэя, висевшем в простенке между двумя окнами. Возможно, что господину Максимову просто нравились портреты похожих на него типов.
   Рабочий день, как уже говорилось, подходил к неизбежному концу. В кондуите зам. гендиректора, где он записывал все неотложные дела, которые требовалось сделать сегодня, против всех позиций стояли галочки, означавшие, что сие уже выполнено, а на следующей страничке ежедневника уже выстроился список из полутора десятка пунктов, намеченых к исполнению на завтра. Максимов вывел на монитор компьютера старую добрую программу CHESS, установил 4-й уровень сложности и принялся сражаться с машиной в шахматы, рассчитывая заполнить тем остаток трудового дня. Ибо никаких звонков, срочных сообщений и иных вводных на сегодня не ожидалось. Конечно, можно было бы и просто уйти домой — понадобился бы, разыскали! — но Максимов предпочитал сидеть в офисе ровно до 18.00. Он не нарушал своих собственных, лично для себя придуманных, обычаев.
   На тридцатом ходу стало ясно, что машина побеждает — у нее оказалась лишняя пешка, к тому же на шестой горизонтали. Через два хода эта ничтожная, казалось бы, фигурка должна стать ферзем. Максимов мог не допустить этого, но только потерял последнего слона. После этого неприятельский слон без проблем мог собрать с доски всю оставшуюся у зам.гендиректора «пехоту». Дальше машина неизбежно навязала бы размен ладей и уже совсем беспрепятственно провела в ферзи одну или даже две пешки. В общем, игра потеряла перспективу, пора было прекращать борьбу и начинать новую партию.
   Но Максимов не успел нажать на соответствующую клавишу, потому что в приемной раздался телефонный звонок, а затем из переговорника на столе послышался голосок секретарши:
   — Трубочку снимите, Кирилл Петрович! Дочка звонит. Максимов снял трубку и сказал:
   — Слушаю! Маша, это ты?
   — Да, папа, — голос был знакомый и принадлежал, несомненно, Марье Кирилловне. Но звучание у него было какое-то странное, непривычное.
   — Что случилось? — спросил Максимов как можно беззаботней, хотя настроение дочери ему сильно не понравилось. — С Гришкой поссорилась?
   — Нет, — отозвалась Маша, — но у меня большие неприятности. Очень большие, понимаешь?
   — Какие именно? С Женькой что-нибудь?
   — Нет, пока ничего, — промямлила Маша, заметно проакцентировав «пока».
   После этого из трубки некоторое время ничего не слышалось, почти минуту, наверно. Затем Маша произнесла:
   — Нужно, чтоб ты приехал в ресторан «Маргарита». Как можно скорее!
   — Ты что, в городе? — нервно спросил Максимов, но в ответ из трубки пропищали короткие гудки.
   Кирилл Петрович выглянул в приемную, спросил у секретарши:
   — Наташа, глянь на определитель, откуда звонили?
   — Там только восьмерка, а остальное прочерки… Максимов вернулся в кабинет, закурил, глубоко затянулся, чуть ли не всю сигарету зараз в пепел перевел.
   Похоже, Машка звонила из Москвы, раз восьмерка обозначилась. Во всяком случае, не из этого города. Тут телефонов, начинающихся на «8», вообще нет, кажется. Почему же тогда в «Маргариту» приглашала? И голос какой-то не такой…
   Неужели под контролем говорила? Но кто ж ее мог зацапать, при Степане, Гальке, Егоре и Альме? Подъезд охраняется, двор контролируется, со двора она не выходит. Ладно, в этом надо позже разбираться. Сейчас главное — понять, зачем в «Маргариту» пригласили.
   Вариантов могло быть два. Первый — переговоры. Объяснят, что захватили Машку и, возможно, Женьку, а потом начнут условия ставить. Это приемлемо. За дочку и внука ему денег не жалко, если не запросят слишком много. Но может быть и второй вариант — просто-напросто решили выманить под выстрел. Одному ехать не стоит. Надо звонить Генриху. И Максимов набрал нужный номерок.
   — Птицын, — прогудела трубка.
   — Мне подстраховка нужна. Пару тачек обеспечишь?
   — В «Кентавр»?
   — Нет, в район «Маргариты». Посмотрите, как там и что. Связь на моей волне. — Понял. Через полчаса будут. Жди доклада.
   Максимов вынул из стола УКВ-рацию, включил. Потом набрал три цифры на внутреннем телефоне.
   — Машину и двух «антаресов». Готовность полчаса, — голос у него звучал по-военному. Здорово удивился бы консьерж Егор, если б сейчас услышал его!
   Полчаса тянулись до ужаса медленно, да и когда истекли, рация ничего, кроме писков-хрюков, еще пять минут не издавала. Максимов за это время не одну сигарету выкурил. И немало чего передумал, конечно. Во-первых, над тем, кто ему такую пакость решил организовать, а во-вторых, что собираются потребовать, если речь идет все-таки о переговорах. Ведь с такого человека, как Кирилл Петрович, можно не только деньги срубить, но и кое-какие услуги. Тоже очень солидные, которые, вообще-то, стоят прилично.
   Наконец из рации послышалось:
   — Кент, я — Мама, ответь, — Максимов сразу узнал голос капитана Ляпунова.
   — Слышу тебя, я — Кент, как дела?
   — Вышли на точки. Пока все чисто.
   — Снаружи и внутри?
   — Внутри тоже. Наблюдаем дальше.
   — Выезжаю.
   Максимов проверил, хорошо ли вынимается «ПСМ» из подщечной кобуры, подцепил рацию левой рукой за петельку и вышел из кабинета.
   — Так. Я уехал, — сообщил он Наташе-секретарше. — Проверишь все, обесточишь, опечатаешь — и свободна.
   — Поняла, Кирилл Петрович, — кивнула девица, и босс покинул 38-ю комнату, вошел в лифт и спустился в подземный гараж. Там уже стояла под парами «Ауди» и дожидались три крупных молодца в пиджаках — шофер и два охранника из ЧОП «Антарес».
   — В «Маргариту», — велел шоферу Максимов, когда все расселись по местам.
   Ехать пришлось недалеко и недолго — минут десять. Тачки, присланные Птицыным, в глаза не бросались и стояли довольно далеко от входа в ресторан.
   Если б Кирилл Петрович не знал их, то и не заметил бы.
   — Бдите, «мамы»? — спросил Максимов в рацию.
   — Бдим, — ответил Ляпунов. — Приглядитесь к «бээмвухе» справа от входа.
   Как понял, Кент?
   — Понял, вижу. Других нет?
   — Не думаю.
   — Подумай, однако! Выходим!
   Кирилл Петрович сунул рацию в чехол под пиджак и вышел в сопровождении «антаресов». Бросил взгляд на зеленую «BMW» с тонированными стеклами, а затем направился в подъезд ресторана.
   Швейцар в белом мундире с золотыми аксельбантами — вылитый царский генерал-адъютант, если б еще эполеты пришить! — с поклоном пропустил Максимова и сопровождающих в фойе. Здесь Кирилл Петрович увидел знакомые лица тех, что Птицын прислал для поддержки штанов. У бара Гусь стоит, у игральных автоматов Антон. В кресле с журнальчиком в руках и с плейером в ухе — Киря, тезка, так сказать. Под плейер, поди, рация замаскирована, связь держит.
   Метрдотель, хорошо знавший в лицо заместителя гендиректора «Кентавра», широко улыбаясь, подошел к посетителям.
   — Здравствуйте, Кирилл Петрович! Ваш друг дожидается на втором этаже.
   Отдельный кабинет заказал. Позвольте вас проводить.
   — Он один? — спросил Максимов. — Друг этот самый?
   — Один, — кивнул метр, и, понизив голос, сообщил доверительно, когда Кирилл Петрович уже начал подниматься по лестнице:
   — «Шестерь» от Моргуна.
   Максимов немного удивился, но виду не показал. Ясно метр напрашивался на поощрение, — Возьми на чай, — Кирилл Петрович не глядя выну кармана пятисотенную купюру и сунул ее метру.
   Метр, вообще-то, особого восторга не проявил. В прежние додефолтные времена, народ под хмелек его и «франклинами» одаривал. Да и теперь, случалось, деревянные тысчонки бывали, хотя «новые» ныне изрядно обеднели и поскупели.
   Тем не менее он, почтительно согнувшись, пропустил Максимова в двухкомнатный кабинет.
   Место это было, можно сказать, историческое. Эти обитые шелком стены, ампирного стиля гардины повидали практически всех авторитетов местного криминала, лиц, приближенных к губернатору и мэру облцентра, тузов легального (или полулеглегального) бизнеса и даже высокопоставленных правоохранителей.
   Здесь некогда бывал ставший почти легендой «смотрящий» Дядя Вова, печально закончивший свою карьеру в гнилом колодце Вася Самолет, Жора Калмык, Федя Костыль, Ваня Седой, Трехпалый, Дядя Федор — все эти граждане почтили сей прелестный уголок своим посещением. Увы, большая часть их уже ни, вечный покой под дорогими монументами на престижных кладбищах, а некоторые пропали бесследно и на областную жизнь уже никак не влияли. Sic transit gloria mundi! — грустно говорили древние латиняне. «На тот свет добро не унесешь!» — отмечала отечественная народная мудрость.
   Кирилл Петрович с сопровождающими миновал большую комнату и прошел в маленькую, где его встретил, почтительно поднявшись из-за стола, — очень неплохо накрытого, надо сказать, хотя и всего на две персоны! — мало похожий на бандита, застенчиво и даже испуганно улыбающийся человек. Максимов не знал его в лицо, но легко догадался по ухваткам, что это профессиональный сутенер.
   Бригада Коли Моргуна контроля держала в городе весь «дырочный бизнес» и имела малую толи, розничной наркоты. Обороты у них были невелики, что и позволило Моргуну благополучно пережить все междоусобицы. Теперь, правда, как было известно Максимову, Коля, второй год как наслаждался благами западной цивилизации, экспортируя русских и хохляцких дур в публичные дома европейских столиц, а здесь, в губернии, делами заправлял некто Штык. Штыка Максимов хорошо знал, и ему было прекрасно известно, что в числе его приближенных такой морды не имелось. Ну что ж, посмотрим, что этот шустрик скажет. Диктофон, размером со спичечный коробок, размещенный в кармане у Максимова, был готов писать все подряд. На полтора часа рассчитан.
   — Здравствуйте, Кирилл Петрович! — с явной опаской поглядывая на увесистых «антаресов», произнес сутенер. — Меня зовут Вениамин, и я очень польщен, что вы откликнулись на мое приглашение поужинать…
   Охранники без долгих разговоров ощупали и охлопали Веню — ему было немного за тридцать, и вряд ли кто-нибудь, кроме ментов, называл его по отчеству. Ни оружия, ни средств связи и звукозаписи при нем не обнаружилось, что Максимову до некоторой степени понравилось.
   — Вообще-то, уважаемый Вениамин, меня сюда пригласила дочь, — степенно и холодно ответил Максимов. — Я и понятия не имел, что встречу тут кого-либо, вроде вас. У меня нет привычки ужинать в обществе незнакомых или малознакомых людей. К тому же я до некоторой степени осведомлен о роде ваших занятий и не считаю их достойными уважения. Впрочем, подозреваю, что вы пришли сюда не по своей воле. Или я ошибаюсь?
   — Вы правы, правы, Кирилл Петрович, — заулыбался Вениамин. — Я маленький человек, и меня послали лишь для того, чтоб сообщить вам одну важную информацию.
   — Для этого необязательно было тратить деньги на оплату всего этого ужина; — заметил Максимов. — Могли бы прийти ко мне в офис и переговорить в рабочей обстановке.
   — Я еще раз повторю, Кирилл Петрович, — развел руками Веня. — Не я решал вопрос о том, где назначать встречу. Меня послали — и я поехал сюда.
   — Хорошо, — Максимов сел на стул. — Излагайте то, что вам велели сообщить. Присаживайтесь, в ногах правды нет.
   — Вы знаете, — заискивающе произнес Вениамин, — те, кто отправлял меня сюда, выражали заинтересованность в том, чтобы о содержании нашей беседы знало как можно меньше людей. Не уверен, что в ваших интересах посвящать в детали этих двух джентльменов. По-моему, они убедились, что я не вооружен и не представляю опасности для вашего здоровья.
   — Подите за дверь, — мотнул головой Максимов. «Антаресы» покинули помещение.
   — Возможно, Кирилл Петрович, вы уже догадались, что ваша дочь Маша и внук Женя находятся не совсем там, где вам хотелось бы? — осторожно произнес посредник.
   — Да, конечно, — кивнул Максимов, старась держаться поспокойнее. — И было бы лучше для всех, если б они вернулись на прежнее место.
   — Надеюсь, вы не подозреваете, что я имею какое-то отношение к внезапному переезду ваших родственников?
   — А кто имеет? — сузил глаза Максимов, и от звука его голоса Веня крепко поежился. Наверно, подумал, что будет, если сюда войдут «антаресы», зальют ему в глотку подлитру без закуси и заботливо отведут пьяненького в машину. Отвезут в тихое местечко и начнут кишки мотать… А ему и сказать нечего будет, чтоб шкуру спасти. Он ведь и впрямь ничего не знает, просто озвучивает, как попка, то, что велели!
   — Я не в курсе, поверьте, Кирилл Петрович! — заторопился Веня.
   — А Штык или Моргун в курсе?
   Веня еще больше напугался. Насчет Моргуна он ничего не знал, тот уже два года обитал за кордоном, а вот Штык точно был в курсе дела. Между тем говорить или даже заикаться о том, что его прислал Штык, Вене строго-настрого запретили. Посланца сурово предупредили, что в этом случае он найдет успокоение в кислотном стоке местного химкомбината. Вениамина отправляли именно с тем расчетом, что Максимов его не знает и будет теряться в догадках, откуда этот хмырь взялся. Так что маленькое сообщение метрдотеля, пожалуй, стоило намного дороже 500 рублей…
   — Я не знаю, о ком вы говорите… — промямлил Веня. Максимов решил сделать вид, что поверил. Ему Бенина испуганная морда уже все подтвердила. Но пугать этого «шестеря» своей осведомленностью не стоило. Пусть сперва все озвучит.
   — Ладно, — Произнес Кирилл Петрович, — не знаете, так не знаете.
   Докладывайте дальше то, о чем вас просили.
   — Дело в том, что вчера почти так же неожиданно, как и ваша дочь, сменили место своего пребывания еще два человека. Мне их имена неизвестны, естественно, но их хорошие знакомые почему-то убеждены, что вы можете помочь этим двум людям вернуться. И тем самым, конечно/поможете возвратиться домой Маше и Жене.
   — Понятия не имею, о ком идет речь, — заявил Максимов. — Я в основном занимаюсь торговыми операциями. Может, вам следовало в милицию обратиться?
   — Еще раз замечу, — виновато произнес Веня, — я только передаю то, что мне сказали. Наверно, у этих людей были основания для того, чтоб обратиться к вам. Конечно, они просили, чтоб вы как можно скорее отреагировали на мое сообщение. Их очень устроило бы, если б все урегулировалось в течение этой недели. Они просили передать, что с вашей дочерью и внуком обращаются очень вежливо и корректно. Наверно, излишне напоминать, что если за упомянутую неделю соглашение не будет достигнуто, то обращение может измениться. — Скажите, Вениамин, — криво усмехнулся Максимов, хотя ему, вообще-то, было невесело, — вы случайно не Институт международных отношений заканчивали? У вас в речи некие дипломатические нотки проскальзывают.
   — Я областной институт культуры закончил, — признало Веня, — по специальности руководитель хорового коллектива. А нынешняя жизнь — она быстро дипломатии учит… — У вас все? — спросил Максимов.
   — Практически все, — кивнул Веня, — за исключением еще двух пунктов.
   Люди, которые послали меня, просили вас предупредить, чтобы вы воздерживались от всяких односторонни действий. Это может негативно сказаться на положении Маши и Жени. Ну, и последнее. Поскольку вам, наверно, нужно будет с кем-то проконсультироваться, навести справки и так далее, то ответа от вас ждут завтра, в 18.00. Позвоните 77-55-33 — запомнить легко. Телефон сотовый, нигде не зарегистрирован и вообще как бы не существует. Условитесь о месте и времени следующей встречи. Но уже не со мной, естественно, а с более компетентными людьми. На этом деловая часть нашей беседы завершена. Можем поужинать…
   — Благодарю вас, — сказал Кирилл Петрович, — но, к сожалению, я не голоден. Могу возместить вам расходы и откланяться.
   — Насчет расходов можете не беспокоиться. Я никак не пострадаю материально. Жалко, если все эти блюда пропадут…
   — Пригласите любимую девушку! — процедил Максимов и вышел.

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

   В нескольких десятках километров от Москвы, посреди невысоких лесистых холмов, прятался некий поселок, внешне очень похожий на дачный. Разумеется, не на тот, где живут шестисоточники, посвящающие весну, лето и осень трудам по выращиванию фруктов, овощей и корнеплодов, а на элитный, то есть окруженный солидным внешним забором и охраняемый не хуже, чем стратегическая база.
   Когда-то, на заре российской демократии, «борцы с привилегиями» жутко шипели на коммунистов по поводу того, что они, провозглашающие с трибун «Мир, труд, свобода, равенство и братство всех народов», живут себе припеваючи за этими заборами, под охраной кагэбэшных церберов из 9-го управления. И это в то время, как народ выстаивает очереди за водкой и колбасой! Потом, когда демократия — правда, при отчаянной поддержке генсека ЦК КПСС! — одержала победу над недостроенным коммунизмом, визг по поводу привилегий мигом прекратился.
   Демократы стали поспешно переселяться в элитные поселки, окруженные все теми же заборами и охраняемые все теми же церберами. Возможно, потому, что очередей за водкой и колбасой не стало, равно как и денег у трудящихся. Поскольку популярность демократов по причине многочисленных «пирамидальных» надувательств и регулярных невыплат жалованья резко упала, ездить вместе с народом на трамваях и «Жигулях» они перестали, и жить в коммуналках и «хрущобах» им тоже стало неудобно. Опять же люди большого бизнеса вовсе не хотели разделить судьбу тех своих мелких и средних коллег, которых периодически отстреливали в подъездах и на выходе из бань, взрывали в автомобилях и тем или иным образом мочили в сортирах. Так что число этих элитных поселков, удаленных не только от широких масс и нецивилизованного криминала, но и от экологически вредных городов, за годы демократии сильно выросло.
   Впрочем, к данному конкретному поселку все выше сказанное относилось в меньшей степени. По своей сущности он был гораздо ближе к таким широкоизвестным ныне закрытым городам, как «Арзамас-16», «Челябинск-40», «Красноярск-70» и так далее. Никаких бомб тут, правда, не собирали, зарядов для них никто не держал и даже радиоактивных отходов не хранили. Спутники американского АНБ, регулярно пролетавшие над этой точкой, ничего такого не регистрировали. Они не фиксировали также запусков ракет, зондов, взлетов и посадок каких-либо аппаратов нового поколения, хотя при данном поселке имелась вертолетная площадка, откуда время от времени взлетали относительно старые «Ми-2» и «Ми-8».
   По всем официальным и неофициальным данным здесь находился Центр трансцендентных методов обучения, сокращенно — ЦТМО, где разрабатывались методики сверхускоренного обучения различным наукам: иностранным языкам, программированию, истории, политологии и так далее. Хотя с точки зрения классической науки название сего заведения представляло полную ахинею, ибо «трансцендентное», согласно философии Иммануила Канта из города Калининграда, представляет собой нечто, не поддающееся познанию, а следовательно, то, с помощью чего никак нельзя чему-либо обучать, ЦТМО успешно функционировал и приносил, должно быть, немалые доходы своим сотрудникам. Центр не входил в систему-j РАН или какой-либо иной академии и являлся сугубо частной организацией. Здесь никогда не было проблем с недостатком финансирования, «утечкой мозгов» за рубеж, которыми нынче «славится» российская наука.
   Примерно в то время, когда господин Максимов вел переговоры с Веней в ресторане «Маргарита», рабочий день в ЦТМО тоже подходил к концу. Большая часть сотрудников покидала учреждение и расходилась по домам. Однако, строго говоря, рабочий день в Центре не кончался никогда. В некоторых отделах, секторах и группах велись посменные круглосуточные исследования, и в то самое время, когда одни сотрудники, усталые, но довольные возвращались в родные дома, другие заступали на ночную смену. Кроме того, у многих, особенно у руководящего персонала ЦТМО, домашний отдых мог быть в любое время прерван внезапным звонком с работы. Увы, хорошая и обеспеченная жизнь заставляла мириться с некоторыми неудобствами.