Из оцепенения Тютюку вывела ожившая ультрасвязь:
— Зуубар Култыга вызывает стажера! Стажер Тютюка!
— Я! Докладываю…
— Отставить! — оборвал Зуубар. — Все ясно, стажер! Объясняю специально для тебя последствия: зона переведена в режим плюса. Понял, недоносок?! Это твоя работа! Шамбалдыга аннигилирован, инкоммутанты нейтрализованы. Замята активизировал щуров с Перуновой горы, высажен десант лесовичков, уже начали прочесывать зону, понял? Нет, ты понял, негодяй, что натворил?
— Нет, не понял, — неожиданно для самого себя возразил Тютюка, хотя страх, исходивший от Зуубара Култыги, казалось, должен был его парализовать.
— Что-о-о? Ты у меня, сукин сын, поговори еще! Я тебя в материальный цикл загоню! Ты у меня в баобабе тысячу лет отсидишь!
— Отставить, Зуубар! — вмешался Ужуг Жубабара. — Ишь, раскомандовался! Стрелочника ищешь?! Что он лопухнулся, за то мы в ответе. Он стажер, с него спрос невелик. Шамбалдыга сам виноват. Кругом виноват! Знал, что Котов трахался с этой Валей? Знал! То, что от этого дети бывают, знал? Знал! А почему не проверил на физиологию? Знал ведь, что Котов тринадцать детей настрогал! Вся информация, весь банк данных у него был. Я могу ведь еще с тебя спросить: а ты куда смотрел? Снял с боевого дежурства на подмену, а не проконтролировал, насколько твой офицер в курсе обстановки?
— Разрешите вопрос, — пискнул Тютюка. — Валя что, стала носителем эмбриона?
— Так точно, товарищ стажер! С первого раза, можно сказать. Вот щур котовский и сработал. А мы, дураки старые, все Сутолокину опекали! Она столько времени отняла, а надо было всего-навсего Валентину на аборт послать…
— Внимание! — Ультрасвязь словно взорвалась. — Пятый уровень дает общий сигнал по системе звезды 11101. Всем быть на приеме, ультрасвязь не выключать! Транслирую приказ начальника Спецуправления по предобработке.
Большой Астрал.
Внешняя сфера Минус-Центра.
1. Сего числа в результате халатности и преступной небрежности ряда сущностей на планете 11101 произошло ЧП. Утрачен контроль над долговременной минусовой зоной в районе Светлого озера. Обстоятельства излагаю экспрессом…
2. Ввиду вышеизложенного приказываю:
А) Офицера первого ранга четвертого уровня Ужуга Жубабару перевести на 2-й уровень.
Б) Офицера первого ранга второго уровня Зуубара Култыгу перевести на первый уровень. Впредь именовать данного офицера Култыгой.
В) Стажера первого уровня Тютюку оставить на первом уровне на срок в 20 временных единиц по окончании стажировки с минимальным энергоокладом. До истечения данного срока не повышать ему звание, уровень и энергооклад.
3. Принять все возможные меры для восстановления контроля над зоной Светлого озера.
Начальник Спец управления по предобработке
Люцифер
Через двадцать секунд в «тарелке» мигнула вспышка и рядом с Тютюкой появился Култыга, уже лишенный права называться Зуубаром.
— Ну что, стажер? — сказал он примирительно. — Будем работать! Начнем сначала, так сказать…
Ни Котов, ни Валя, разумеется, ничего не знали о последствиях «чур меня!», произнесенного Бубуевой. Более того, с их памяти, точно с магнитной ленты, стерлось всякое воспоминание о том, что в комнате были и исчезли Тани.
Котов почувствовал, что какая-то злая тяжесть, все последние дни сидевшая в душе, исчезла. Вместе с тем в душу влилось новое беспокойство. Котов вспомнил о программах, оказавшихся в руках налетчиков, о том, что эти программы развяжут цепную реакцию преступлений, станут причиной многих смертей. Нет, он не желал немедленно сорваться с места и бежать в погоню. Он трезво и четко понимал, что утратил сверхъестественные возможности и бессилен что-либо изменить. Он мог только каяться и молить Бога, чтобы он вразумил тех, кто похитил дискеты. Впрочем, верить в Бога по всем правилам Котов не мог. И душа, и тело были против подчинения какой-то силе. В нем жила свобода, а она одинаково неугодна и Богу, и Дьяволу…
А Валя сомневалась. По ее разумению и подсчетам, ей уже второй день как было пора, но чего-то не начиналось. И если в прошлые времена размышления на тему беременности вызывали у нее неприятное чувство, не то страх, не то отвращение, то сейчас… Сейчас ей очень хотелось, чтобы ее сомнения рассеялись. Правда, она прикидывала, как бы невзначай, кто повинен в этом. Однозначного ответа не было, поэтому преждевременно волновать Котова Вале не хотелось. Конечно, его кандидатура была наиболее предпочтительна, но уточнить, кто есть кто, можно было только по прошествии времени. «Все равно уедет, — подумала Валя, — нужна я ему, дура толстая! Сама обойдусь. Получится так получится, не получится так не получится». Даже вполне разумное и рациональное — каково ей будет при нынешней жизни одной растить ребенка, Валю не тревожило.
— Котов, — смущенно пробормотала она, — ты б хоть сказал чего хорошее…
Владислав усмехнулся, положил руки на крутые Валины плечи, поглядел в это простецкое бабье лицо, подивился счастливому блеску в глазах.
— Светишься вся. Что-то случилось, а?
— Не знаю, — фыркнула Валя, прильнув к Котову и ткнувшись носом ему в грудь, — сомневаюсь я…
ЭПИЛОГ
— Зуубар Култыга вызывает стажера! Стажер Тютюка!
— Я! Докладываю…
— Отставить! — оборвал Зуубар. — Все ясно, стажер! Объясняю специально для тебя последствия: зона переведена в режим плюса. Понял, недоносок?! Это твоя работа! Шамбалдыга аннигилирован, инкоммутанты нейтрализованы. Замята активизировал щуров с Перуновой горы, высажен десант лесовичков, уже начали прочесывать зону, понял? Нет, ты понял, негодяй, что натворил?
— Нет, не понял, — неожиданно для самого себя возразил Тютюка, хотя страх, исходивший от Зуубара Култыги, казалось, должен был его парализовать.
— Что-о-о? Ты у меня, сукин сын, поговори еще! Я тебя в материальный цикл загоню! Ты у меня в баобабе тысячу лет отсидишь!
— Отставить, Зуубар! — вмешался Ужуг Жубабара. — Ишь, раскомандовался! Стрелочника ищешь?! Что он лопухнулся, за то мы в ответе. Он стажер, с него спрос невелик. Шамбалдыга сам виноват. Кругом виноват! Знал, что Котов трахался с этой Валей? Знал! То, что от этого дети бывают, знал? Знал! А почему не проверил на физиологию? Знал ведь, что Котов тринадцать детей настрогал! Вся информация, весь банк данных у него был. Я могу ведь еще с тебя спросить: а ты куда смотрел? Снял с боевого дежурства на подмену, а не проконтролировал, насколько твой офицер в курсе обстановки?
— Разрешите вопрос, — пискнул Тютюка. — Валя что, стала носителем эмбриона?
— Так точно, товарищ стажер! С первого раза, можно сказать. Вот щур котовский и сработал. А мы, дураки старые, все Сутолокину опекали! Она столько времени отняла, а надо было всего-навсего Валентину на аборт послать…
— Внимание! — Ультрасвязь словно взорвалась. — Пятый уровень дает общий сигнал по системе звезды 11101. Всем быть на приеме, ультрасвязь не выключать! Транслирую приказ начальника Спецуправления по предобработке.
Большой Астрал.
Внешняя сфера Минус-Центра.
1. Сего числа в результате халатности и преступной небрежности ряда сущностей на планете 11101 произошло ЧП. Утрачен контроль над долговременной минусовой зоной в районе Светлого озера. Обстоятельства излагаю экспрессом…
2. Ввиду вышеизложенного приказываю:
А) Офицера первого ранга четвертого уровня Ужуга Жубабару перевести на 2-й уровень.
Б) Офицера первого ранга второго уровня Зуубара Култыгу перевести на первый уровень. Впредь именовать данного офицера Култыгой.
В) Стажера первого уровня Тютюку оставить на первом уровне на срок в 20 временных единиц по окончании стажировки с минимальным энергоокладом. До истечения данного срока не повышать ему звание, уровень и энергооклад.
3. Принять все возможные меры для восстановления контроля над зоной Светлого озера.
Начальник Спец управления по предобработке
Люцифер
Через двадцать секунд в «тарелке» мигнула вспышка и рядом с Тютюкой появился Култыга, уже лишенный права называться Зуубаром.
— Ну что, стажер? — сказал он примирительно. — Будем работать! Начнем сначала, так сказать…
Ни Котов, ни Валя, разумеется, ничего не знали о последствиях «чур меня!», произнесенного Бубуевой. Более того, с их памяти, точно с магнитной ленты, стерлось всякое воспоминание о том, что в комнате были и исчезли Тани.
Котов почувствовал, что какая-то злая тяжесть, все последние дни сидевшая в душе, исчезла. Вместе с тем в душу влилось новое беспокойство. Котов вспомнил о программах, оказавшихся в руках налетчиков, о том, что эти программы развяжут цепную реакцию преступлений, станут причиной многих смертей. Нет, он не желал немедленно сорваться с места и бежать в погоню. Он трезво и четко понимал, что утратил сверхъестественные возможности и бессилен что-либо изменить. Он мог только каяться и молить Бога, чтобы он вразумил тех, кто похитил дискеты. Впрочем, верить в Бога по всем правилам Котов не мог. И душа, и тело были против подчинения какой-то силе. В нем жила свобода, а она одинаково неугодна и Богу, и Дьяволу…
А Валя сомневалась. По ее разумению и подсчетам, ей уже второй день как было пора, но чего-то не начиналось. И если в прошлые времена размышления на тему беременности вызывали у нее неприятное чувство, не то страх, не то отвращение, то сейчас… Сейчас ей очень хотелось, чтобы ее сомнения рассеялись. Правда, она прикидывала, как бы невзначай, кто повинен в этом. Однозначного ответа не было, поэтому преждевременно волновать Котова Вале не хотелось. Конечно, его кандидатура была наиболее предпочтительна, но уточнить, кто есть кто, можно было только по прошествии времени. «Все равно уедет, — подумала Валя, — нужна я ему, дура толстая! Сама обойдусь. Получится так получится, не получится так не получится». Даже вполне разумное и рациональное — каково ей будет при нынешней жизни одной растить ребенка, Валю не тревожило.
— Котов, — смущенно пробормотала она, — ты б хоть сказал чего хорошее…
Владислав усмехнулся, положил руки на крутые Валины плечи, поглядел в это простецкое бабье лицо, подивился счастливому блеску в глазах.
— Светишься вся. Что-то случилось, а?
— Не знаю, — фыркнула Валя, прильнув к Котову и ткнувшись носом ему в грудь, — сомневаюсь я…
ЭПИЛОГ
Через несколько дней, в продолжение которых ничего существенного не произошло, срок путевок всех доживших до конца нашего повествования отдыхающих подошел к завершению. Новый директор, назначенный фирмой «Интерперестрой лимитед», Сократ Платонович Елдырин, выступая на прощальном балу накануне дня отъезда, выразил надежду, что, несмотря на ряд неприятных инцидентов, произошедших поблизости от «Светлого озера», процесс летнего отдыха прошел весьма продуктивно и необратимо сказался на улучшении здоровья отдыхающих. Почтили вставанием безвременно ушедших из жизни Августа Октябревича и Светозара Трудомировича, а также героически погибших при спасении жизни ребенка Колышкина и Лбова.
От имени отдыхающих выступила старушка Агапова, которая сердечно поблагодарила весь трудовой коллектив, его покойного и нынешнего директоров, руководство предприятия «Интерперестрой лимитед», а также партию, правительство и лично товарища Ельцина за заботу о культурном отдыхе трудового народа, пожелала всем дальнейших успехов в деле построения рыночной экономики и правового государства и под финиш провозгласила: «Да здравствует капитализм — светлое будущее всего человечества!» Зал взорвался аплодисментами, разбудил дремавшего деда Агапова, который спросонок вскочил и заорал: «Слава великому Сталину, ура!»
Потом были танцы и последние прогулки по берегам озера, а наутро все принялись сдавать белье и разъезжаться.
Котов садился в свою «восьмерку». Валя Бубуева зажав в руке листочек, где Котов косо начеркал свой адрес и телефон, со странной улыбкой смотрела на него, стоя в трех метрах от машины. Все было уже сказано, все обговорено. Осенью, когда наплыв отдыхающих спадет, Котов ждал Валю в Москве. Это время — месяца полтора — отводилось ей на раздумье.
Вот как раз думать Валя плохо умела, точнее, считала, что если нужно думать, то лучше от такого дела отказаться сразу. Поэтому она твердо решила, что едва Котов исчезнет из пределов видимости, тут же порвет записочку с адресом и телефоном и никогда-никогда не вспомнит о том, что такая записочка была.
А Владислав думал о том, почему он сейчас, прямо сейчас, не хватает Валю за локоть, не втаскивает в машину и не увозит ее, как лихой джигит. Котов знал, что с этой женщиной он отчего-то связан крепче, чем с другими, например, с той же Надей Пробкиной. И знал, что если сейчас усадит Валю рядом с собой, то она не будет упираться и кричать: «Караул, насилуют!» Вероятно, будь ему двадцать пять, тридцать или даже тридцать пять, он поступил бы именно так. Но ему было почти сорок, а потому не заглядывать вперед он не мог. Что-то в этом было преступное и опасное — делать шаг, не задумываясь, каким будет следующий.
Котов догадывался, о чем сейчас думает Валя. Да, она ждет небольшого безумства, маленького чуда. Конечно, предложи он сейчас уехать с ним, она бы замахала руками и стала говорить, что у нее еще белье не поглажено. Нужно было просто хватать ее и сажать в машину, не обращая внимания, если она начнет упираться и бормотать: «Ты что, сдурел?»
Но что потом? В городе у Котова дела, дела и еще раз дела. У него и вечером не умолкает телефон, скрипит принтер, разрывается телефакс, потому что городская квартира Котова и офис «Агат-Богата» — это тождественные вещи. А новый офис пока еще в отделке и ремонте. За время отпуска Котову удалось забыть об этом, но чем ближе был конец путевки, тем чаще он думал о работе. И уже не очень много места оставалось для мыслей о Вале, о домашнем очаге. И еще меньше места Валя будет занимать в Москве в смысле того внимания, которое он сможет ей уделить. Кроме того, если здесь, на природе, разница в интеллектуальном уровне особенно не сказывалась, то как будет в городе?
Котов не особенно лез «в светское общество», но друзья у него были, как правило, с высшим техническим образованием, а некоторые — даже с высшим гуманитарным. Первых он понимал и хорошо с ними общался, вторых побаивался — ведь они знали немало такого, о чем Котов представления не имел. Правда, они не знали того, что знал Котов, но ведь не будешь же болтать на дружеской вечеринке о компьютерах! А вот беседы и споры об истории и политике — тема благодатная, особенно после ста граммов. А нынешние, начитавшиеся прежде запретной литературы гуманитарии, постоянно сажали в лужу даже Котова. А что будет ощущать Валя — вообще трудно представить. И это даже в том случае, если ее не будут специально поддевать и «щипать»…
Именно поэтому, пожалев Валю, Котов дал газ, и «восьмерка» понесла его прочь от Светлого озера, прочь от Вали, прочь от этого отпуска. Хотя впереди был еще август, Владислав считал лето завершенным. Начинался новый трудовой год, где он делал свое дело, делал себя, делал программы, делал деньги и вгонял деньги в дело. Это составляло основное содержание его жизни, ему это нравилось, он был удовлетворен этим, а потому не задумывался, правильно живет или нет.
Валя, порвав записку, пошла в опустевший тридцать второй номер. Белье Котов сдал, но подушка, одеяло и матрац лежали на кровати. Бубуева плюхнулась на матрац, лицом в подушку, и тихо заревела, с тоской втягивая в ноздри слабенький, но все-таки различимый запах человека, которого полюбила…
Последней из всего заезда покидала дом отдыха Сутолокина. У нее еще оставалось недели две отпуска, которые она надеялась провести в обществе внуков. Перебирая все, что произошло с нею, она ни о чем не жалела. Все плохое, как она считала, ей приснилось, а все хорошее — было наяву. К происшедшему во сне она относила свои грехопадения, драку с Пузаковой, битву с нечистой силой и жуткие приключения в лесу, а к яви — прогулки на природе и купание в озере. У нее заметно улучшилось самочувствие, не мучили нервные боли, появился загар, разгладилось много морщин и почти исчезли подглазные мешки. Никаких нравственных мук она не испытывала и ничего предосудительного в своем поведении не находила. Она была готова с чистой совестью смотреть в глаза Эдуарду Сергеевичу и дочерям. Не говоря уже о внуках.
Наверно, это прекрасное свойство — не помнить зла. Даже того, которое сам когда-то сделал.
От имени отдыхающих выступила старушка Агапова, которая сердечно поблагодарила весь трудовой коллектив, его покойного и нынешнего директоров, руководство предприятия «Интерперестрой лимитед», а также партию, правительство и лично товарища Ельцина за заботу о культурном отдыхе трудового народа, пожелала всем дальнейших успехов в деле построения рыночной экономики и правового государства и под финиш провозгласила: «Да здравствует капитализм — светлое будущее всего человечества!» Зал взорвался аплодисментами, разбудил дремавшего деда Агапова, который спросонок вскочил и заорал: «Слава великому Сталину, ура!»
Потом были танцы и последние прогулки по берегам озера, а наутро все принялись сдавать белье и разъезжаться.
Котов садился в свою «восьмерку». Валя Бубуева зажав в руке листочек, где Котов косо начеркал свой адрес и телефон, со странной улыбкой смотрела на него, стоя в трех метрах от машины. Все было уже сказано, все обговорено. Осенью, когда наплыв отдыхающих спадет, Котов ждал Валю в Москве. Это время — месяца полтора — отводилось ей на раздумье.
Вот как раз думать Валя плохо умела, точнее, считала, что если нужно думать, то лучше от такого дела отказаться сразу. Поэтому она твердо решила, что едва Котов исчезнет из пределов видимости, тут же порвет записочку с адресом и телефоном и никогда-никогда не вспомнит о том, что такая записочка была.
А Владислав думал о том, почему он сейчас, прямо сейчас, не хватает Валю за локоть, не втаскивает в машину и не увозит ее, как лихой джигит. Котов знал, что с этой женщиной он отчего-то связан крепче, чем с другими, например, с той же Надей Пробкиной. И знал, что если сейчас усадит Валю рядом с собой, то она не будет упираться и кричать: «Караул, насилуют!» Вероятно, будь ему двадцать пять, тридцать или даже тридцать пять, он поступил бы именно так. Но ему было почти сорок, а потому не заглядывать вперед он не мог. Что-то в этом было преступное и опасное — делать шаг, не задумываясь, каким будет следующий.
Котов догадывался, о чем сейчас думает Валя. Да, она ждет небольшого безумства, маленького чуда. Конечно, предложи он сейчас уехать с ним, она бы замахала руками и стала говорить, что у нее еще белье не поглажено. Нужно было просто хватать ее и сажать в машину, не обращая внимания, если она начнет упираться и бормотать: «Ты что, сдурел?»
Но что потом? В городе у Котова дела, дела и еще раз дела. У него и вечером не умолкает телефон, скрипит принтер, разрывается телефакс, потому что городская квартира Котова и офис «Агат-Богата» — это тождественные вещи. А новый офис пока еще в отделке и ремонте. За время отпуска Котову удалось забыть об этом, но чем ближе был конец путевки, тем чаще он думал о работе. И уже не очень много места оставалось для мыслей о Вале, о домашнем очаге. И еще меньше места Валя будет занимать в Москве в смысле того внимания, которое он сможет ей уделить. Кроме того, если здесь, на природе, разница в интеллектуальном уровне особенно не сказывалась, то как будет в городе?
Котов не особенно лез «в светское общество», но друзья у него были, как правило, с высшим техническим образованием, а некоторые — даже с высшим гуманитарным. Первых он понимал и хорошо с ними общался, вторых побаивался — ведь они знали немало такого, о чем Котов представления не имел. Правда, они не знали того, что знал Котов, но ведь не будешь же болтать на дружеской вечеринке о компьютерах! А вот беседы и споры об истории и политике — тема благодатная, особенно после ста граммов. А нынешние, начитавшиеся прежде запретной литературы гуманитарии, постоянно сажали в лужу даже Котова. А что будет ощущать Валя — вообще трудно представить. И это даже в том случае, если ее не будут специально поддевать и «щипать»…
Именно поэтому, пожалев Валю, Котов дал газ, и «восьмерка» понесла его прочь от Светлого озера, прочь от Вали, прочь от этого отпуска. Хотя впереди был еще август, Владислав считал лето завершенным. Начинался новый трудовой год, где он делал свое дело, делал себя, делал программы, делал деньги и вгонял деньги в дело. Это составляло основное содержание его жизни, ему это нравилось, он был удовлетворен этим, а потому не задумывался, правильно живет или нет.
Валя, порвав записку, пошла в опустевший тридцать второй номер. Белье Котов сдал, но подушка, одеяло и матрац лежали на кровати. Бубуева плюхнулась на матрац, лицом в подушку, и тихо заревела, с тоской втягивая в ноздри слабенький, но все-таки различимый запах человека, которого полюбила…
Последней из всего заезда покидала дом отдыха Сутолокина. У нее еще оставалось недели две отпуска, которые она надеялась провести в обществе внуков. Перебирая все, что произошло с нею, она ни о чем не жалела. Все плохое, как она считала, ей приснилось, а все хорошее — было наяву. К происшедшему во сне она относила свои грехопадения, драку с Пузаковой, битву с нечистой силой и жуткие приключения в лесу, а к яви — прогулки на природе и купание в озере. У нее заметно улучшилось самочувствие, не мучили нервные боли, появился загар, разгладилось много морщин и почти исчезли подглазные мешки. Никаких нравственных мук она не испытывала и ничего предосудительного в своем поведении не находила. Она была готова с чистой совестью смотреть в глаза Эдуарду Сергеевичу и дочерям. Не говоря уже о внуках.
Наверно, это прекрасное свойство — не помнить зла. Даже того, которое сам когда-то сделал.