Страница:
— Шевелись, уродина! — обгоняя голос, резко свистнул бич. Обжег узким глубоким огнем плечо. Забил дыхание… Аста сжалась, но тут же распрямилась и из последних сил изобразила прилив сил. Демонстрируя рвение, схватила очередной камень и поспешила прочь, прочь от мучителя, на край поля…
Красноголовый архантеур статуей возвышался среди хаотически снующих по полю рабов. В трехпалых руках-крыльях, сложенных за спиной, он держал длинную и тонкую дубинку из кости мадригера, к верхней части которой была приделана витая плеть с металлической нитью внутри. Напоминал он чем-то одного из представителей древнейшей фауны: эдакий то ли страус с руками, то ли птицевидное двуногое существо. Мощные голые ноги, покрытые роговыми наростами, и не менее голая, длинная змеевидная шея. Все это — отвратительного желтого цвета; остальное покрыто черными перьями. Архантеур торчал неподвижно, зорко оглядывая вверенную ему территорию, и только длинные растрепанные перья его хвоста шевелились от порывов ветpa. С первого взгляда могло показаться: ничто в мире не способно сдвинуть с места это огородное пугало.
Неожиданно он повернул свою каплевидную голову вправо и с огромной скоростью ринулся к старой женщине, что споткнулась о торчащий из земли корень и упала на скользкие камни. Несколько его сородичей также рванули в этом направлении, но, видя, что первыми не успеют, остановились и вновь застыли как вкопанные. Преодолев двести с лишним метров за каких-нибудь пятнадцать секунд, архантеур вытянул шею, зыркнул куда-то в сторону охранников-людей и пронзительно свистнул. Затем пригнулся почти к самой земле и посмотрел прямо в глаза женщине.
— Встать, сволочь!!! — громко завопил он, и со всего размаху хлестнул ее хрупкую фигурку бичом поперек спины.
Женщина охнула и закрылась руками от второго удара, незамедлительно последовавшего за первым. Плеть рассекала воздух со свистом, оставляя на теле долго не заживающие рубцы.
— Вста-ать! Рабо-отать! — взвыл архантеур, уже вполголоса, и, ухватив свою жертву за шиворот мощной нижней конечностью, увенчанной слегка затупившимися когтями, хорошенько встряхнул старуху. Раскрыл клюв и угрожающе заверещал.
Женщина уже стояла на ногах, готовая продолжать работу до полного изнеможения, лишь бы бич не взлетел и не опустился снова. Этого уродливого злобного “страуса” бесполезно было умолять о пощаде. Его скудного интеллекта вряд ли хватило бы на то, чтобы осмыслить произносимые слова, а уж тем более поддерживать несложный диалог. Запомнив слова, подобно попугаю, существо скорее выражало ими свое настроение.
Только из-за того, что птицеобразное с планеты Ротеур смогло продвинуться по эволюционной лестнице на одну ступеньку выше птицы и сумело взять в конечности палку, а со временем и бич, древние имперцы стали использовать его в своих целях. В качестве своего рода сторожевого пса. Чтобы тиранить иных. И хотя на протяжении тысячелетий существо в своем развитии практически не продвинулось дальше, осилив лишь самые простые команды да несложные фразы, использовали архантеуров все так же — в надзирающе-ох-ранных функциях. Только теперь уже: иные против эрсеров…
Несмотря на то что невольников на этом поле копошилось около пяти сотен, следили за их работой лишь семеро архантеуров; Красноголовый, Куцый, Длиннохвост, Спринт, Пятнистый, Злюка и Молчун. Что-что, а зрение у этих клю-вомордых тварей было отличное. Да и со скоростью передвижения у них все в порядке. Не говоря уже о служебном рвении! Существа то и дело кидались к месту очередного “инцидента”, оповещая хозяев о своих успехах пронзительным свистом. Надсмотрщикам-людям даже не нужно было лишний раз высматривать их издалека. Они запросто узнавали своих рукокрылых питомцев по голосам.
Красноголовый вертел шеей как стервятник, поджидая, когда очередной измученный, с изодранными в кровь руками раб вновь рухнет наземь. Ждал, чтобы в который раз пустить в ход бич. Ведь от качества службы архантеура зависело: получит ли он сегодня, кроме своего обычного рациона, лакомый кусок, или же его обойдет кто-нибудь из шестерых сородичей, что зорко следили за всеми, кто работал в поле.
Аста наклонилась к очередному камню. Ухватила его за гладкие бока, но, не успев поднять даже до уровня колен, упустила. Охранник, приметив заминку, сделал останавливающий жест и направился к ней сам. Красноголовый, ринувшийся было к рабыне, остановился, взрыв когтями грунт. Аста как можно быстрее нагнулась опять и, взглянув исподи лобья вперед, вдруг увидела их. Мужчину и женщину. Они шли в самом конце колонны вновь прибывших рабов. Колонна, окруженная еще восемью архантеурами, доплелась на плантацию с большим опозданием. Щелкали бичи. Кто-то валился наземь.
— Ах ты, кляча! — Бич с резким щелчком ожег спину. Все тело взорвалось горячей болью. Отяжелело… Пальцы ослабли, снова не удержали гладкий камень, и он тяжело шлепнулся на землю.
— Мразь! — Бич вышел из себя и ожившей змеей накинулся на седую девушку. Защелкал, жаля раз за разом. — Время собирать камни, а не разбрасывать! Сука дешевая!
Охранник все же подобрался к ней незамеченным и теперь вволю отводил душу. Этот вертухай был оластером. А что еще может так позабавить оластера, как не страдания потомков имперцев?.. Обилие этих точных подобий европеоидных эрсеров никого на Тарсисе уже не удивляло; хотя редко какой мир Сети мог похвастаться наличием в своих пределах хоть одного бластера — уж больно редкими и малочисленными были представители этого практически вымершего биовида. Вымершего во многом благодаря стараниям землян-имперцев. Наверное, мстители собирались сюда специально, со всех краев разведанного космоса, и нанимались в надсмотрщики. Многие оставались здесь навсегда, сочтя это достойным местом и полезным занятием: ежедневно, ежечасно, ежесекундно доказывать земам и земляшкам, какие они все-таки МРАЗИ. Некоторые оластеры прилетали на пару сезонов или даже месяцев — приобрести навыки владения кнутом.
И среди почти четырех тысяч рас иных, известных в Сети Миров, не было им равных в лютой ненависти к эрсерам…
Ливень уже давно распрямил все свои бесчисленные ножки и теперь лихо отплясывал по спинам рабов, по камням и по суглинистой почве, все больше превращая ее в полужидкое месиво. И скользкие камни все чаще и чаще выпадали из Рук перемазанных в глину собирателей. На потеху архантеурам. Все чаще свистели и щелкали бичи, высекая короткие стоны. Заставляя людей из последних сил подниматься и вспоминать о главном.
ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ.
На пригорке, за оградой из колючей проволоки, громоздился большой темно-серый глоссер, издалека похожий на раздувшуюся жабу. В нем-то и отсиживались, укрываясь от ливня, многие из настоящих надсмотрщиков. Что характерно — почти все они были “перекрасившимися” эрсерами. Охранники то и дело выглядывали из приоткрытого башенного люка, наблюдая, как их откормленные рукокрылые любимчики издеваются над рабами, едва передвигающими конечности. При этом хозяева птицепсов записывали что-то в журнал и поочередно ругались. Похоже, они поставили на кон по бутылке, каждый на своего архантеура, поспорив, какой из “страусов” более всего преуспеет в измывательствах над несчастными работниками.
Асте до вертухаев в общем-то не было никакого дела. В течение дня она частенько украдкой поглядывала на мужчину и женщину. Под щелканье бичей, собирая ненавистные камни, она не упускала их из виду, сама не понимая еще почему…
Женщина явственно монголоидной внешности — раскосые глаза, высокие скулы — притягивала к себе взгляд. На голове ее полностью отсутствовали волосы, словно они выпали от лишений или от лучевой болезни, но даже в теперешнем плачевном состоянии от нее исходила мощная волна сексапильности. Недаром охранники-эрсеры то и дело бросали в ее сторону похотливые взгляды. Но эти взгляды становились хищными и настороженными, как только натыкались на ее напарника. Огромный мужчина, чем-то напоминавший прямоходящего зверя, не отходил от узкоглазой дальше нескольких шагов. Косматый и свирепый, он скалил крупные желтые зубы с высоты своего более чем двухметрового роста. Довольно скоро весь вымазавшись в глине, он сделался и вовсе жутким. И никому без нужды не хотелось класть в эту зубастую пасть не только пальцы, но даже случайные взгляды. В том числе и надсмотрщикам, что обычно были уверены в себе и своем всевластии. Оказывается, их небезосновательная уверенность была отнюдь не стопроцентной.
Аста, уже не очень удивляясь, отмечала опасливые взгляды вертухаев, добавляя их в коллекцию наблюдений. Да, выходит, и эти изверги способны бояться… Иначе — с чего бы это им передвигаться по территории “объекта” группами? А если в одиночку, то исключительно на глоссерах, неслабых машинах таранного типа, из арсенала воинской бронетехники. В последнее время иные на этих “бэтээрах” разъезжали где надо и где не надо, разве что в сортир на них въезжать не получалось, да и по полям приходилось передвигаться на собственных конечностях. А еще на плантациях появилась масса новеньких “прелестей”. В их числе колючая проволока с импульсными обездвиживающими разрядами. И даггеры! Эти проклятые твари, гладкошерстые четвероногие убийцы. Что-то среднее между безжалостными синкайскими арпардами и гигантскими, с теленка величиной, вымершими ныне “собаками”. Идущие по самому слабому следу, лишь бы в нем сквозил запах ЧЕЛОВЕЧИНЫ… Бр-р-р-р! Не приведи Пра-отче! Говорят, полоумные рргинестяне, известные своими авантюрами в генном моделировании, вывели этих чудовищ. Причем, как шептались в бараках, на то был специальный заказ, и сделали его оластеры. Да наверняка и идея также была оластерская!.. И что-то там перемудрили адепты Ррги-неста с этими исчадиями ада подпускают к себе даггеры, признают только оластеров, никого кроме, даже иных других биовидов. В рабочее время большей частью сидят зверюги на прочных цепях по углам полей, пожирая багровыми глазищами живое мясо, копошащееся вокруг. Дожидаясь своего часа… По полю среди рабов обычно разгуливали надсмотрщики из оластеров да эти птичьи выродки — архантеуры. Остальные надсмотрщики, эрсеры, предпочитают отсиживаться в глоссерах. Тем более в сезон ливней. Господи Праотче, да ИНЫЕ же нас боятся!
Аста поймала себя на слове “иные” и горько усмехнулась. Настоящих Иных-то как раз здесь было не так уж и много: оластеры на полях и горстка представителей десятка других рас, в основном — из руководства плантаций. Основную нагрузку по надзору и конвоированию несли свои же, НАШИ — эрсеры. Впрочем, бешеный даггер им свой!!! Свихнувшиеся типы, маньяки и просто подонки, каких полно в каждой расе, какие слоняются по бескрайним просторам миров. Донный осадок. Где-то она слыхала, кажется, Корнеич говорил, что таких уродов когда-то звали “пятая колонна”.
И еще раз горько скривила губы при мысли: “Они нас боятся”. Кого НАС?.. Аста представила, как со стороны смотрится ее “теловычитание”. На “сложение” она-то уже не тянула… Кожа да кости, доходяга, вот-вот ветром сдует. И прикрыла глаза, прихлопывая остатками ресниц непрошеные слезинки. Хотя их бы и так ливень смыл…
Двое конвоиров в особой, оранжевой униформе, стоявших неподалеку вполоборота к Асте, о чем-то беседовали, не обращая на рабыню внимания. Эти-то были самыми что ни на есть ИНЫМИ. Опять оластеры, везде оластеры… кишат! Для этих здесь — рай настоящий. Вот уж кто поистине находится на своем месте. И выжимает все что только можно из собственной врожденной ненависти к потомкам имперцев.
Когда немного утих ветер, до ушей Асты донеслись слова:
— Закк, ты все-таки поостерегись… На фоне этой идиллии, которую мы обрели на Тарсисе, грустно и нелепо будет увидеть тебя упавшим в грязь с перегрызенным горлом.
— Ты это о чем, Миаллз?
— Да все о том же. Не лазь без нужды в пасть Дромму, не дергай Судьбу за выступающие члены. Что нам с младенчества внушали отцы и деды?.. Там, где эрсеры — рядом всегда бродит смерть. Там, где много эрсеров — смерть дышит в затылок… А ты, я гляжу, забываешься. Допрыгаешься, заманят они тебя в ловушку, и броня не поможет.
— Э-эх, Миаллз, — мечтательно протянул более молодой охранник, — бросить бы эту дыру и махнуть в город на денек! Вот уж где все иначе…
— А знаешь почему? Там эрсеров мало. Практически нет их там.
— Да, все зло во Вселенной от этих тварей…
Оластеры дружно прокляли эрсеров и развернулись, намереваясь приступить к своим прямым обязанностям. Аста торопливо отвела от них глаза, не ровен час заметят ее интерес и осмысленный взгляд, тогда — пиши пропало. Таких рабов они боятся больше всего. И не важно, что в ней только кожа да кости — даггеры все перемелют своими челюстями-жерновами…
Аста сама себе не хотела признаваться, что этот вновь прибывший косматый гигант ее очаровал. И, не пытаясь разобраться в своих чувствах, она просто молила Праотца, чтобы новички выжили. Чтобы выдержали первый, самый тяжелый и страшный день. Она молила небесного Родителя, чтобы выдержать мокрую пытку самой, но эти мысли терялись в стене воды. Похоже, у Неба хватало своих проблем и оно, порванное в клочья, никого не собиралось выслушивать.
Остаток дня седовласая рабыня старалась ни о чем не думать. Она умела полностью очищать сознание от ненужной информации, за исключением одной простенькой мысли, к которой уже привыкла, как к собственному дыханию: “Когда же наконец начнет смеркаться и домой погонят?”
Хотя, конечно, она порою задавала себе непростые вопросы типа “Как я ухитряюсь все выдерживать?” и “Стоит ли мучиться?”, но это уже ночью, лежа на дощатом настиле. И всегда мысленно молчала в ответ. Откуда в ней брались силы, если не выдерживали здоровенные мужики, падали на камни и уже не вставали, забитые насмерть жалящими бичами? Ар-хантеуры их потом утаскивали куда-то окровавленными крючьями.
А горы камней на краях полей все росли и росли. Да только вот на самих полях их, пожалуй, ничуть не убывало…
Однако всему приходит конец. Когда силы рабыни были уже на исходе, раздался долгожданный призывный клич одного из надсмотрщиков. Птицепсы рванули к забору, на ходу сбивая с ног зазевавшихся невольников, которые, облегченно разогнув спины, выбирались из раскисшего глиняного месива и плелись к краю поля. Пройдя “ворота”, временный проем в ограде, обессиленные рабы молча построились и двинулись по широкой грунтовой дороге. По обе стороны высились заборы из колючей проволоки, огораживающие поля, отведенные под посевы соннеда. Бронированный глоссер загудел, лязгнул гусеницами и пополз следом. Подчеркивая свое привилегированное положение, архантеуры зашагали, окружая машину. Один из надсмотрщиков высунулся из люка и, опершись на громадный станковый лучемет, принялся грызть плод куальдокку. При этом он нарочито выразительно причмокивал, вызывая спазмы в желудках изголодавшихся рабов, идущих в задних рядах. Съев большую часть сиреневой груши, надсмотрщик поднял над головой огрызок и крикнул:
— Эй, ты, рыжий! Да, да, ты, падаль… в последнем ряду… справа! Ты, ты… жрать хочешь?!
На слово “жрать” обернулась чуть ли не треть колонны.
Охранник размахнулся и швырнул огрызок в последние ряды, но с таким расчетом, чтобы архантеур, шедший ближе всех к задней шеренге, успел перехватить его движением шеи. Что гипертрофированный “страус” и сделал, мгновенно за-глотнув пищу широким клювом. Надсмотрщик издевательски расхохотался; глядя на разочарованные физиономии рабов, достал еще один грушевидный плод и впился зубами в сочную мякоть.
Если бы мысли могли убивать, то бывшего соплеменника растерло бы в кашицу прямо на броне глоссера. Но взгляды рабов были тусклы и ничего не выражали…
Но вот уже проплыли мимо распахнутые створки и автоматические огнеметы на вышках-треногах по обе стороны ворот; заметались сканирующие радужные лучи, пересчитывая поголовье говорящего скота. Колонна медленно вползла внутрь периметра, и створки с грохотом захлопнулись, тотчас же, едва не сплющив последних. Зажужжали наползающие накладки с самозавинчивающимися стопорами. Включилась комплексная система слежения за пространством двора, опоясывающего блок. В висках сразу же начало покалывать: сегодня, быть может, в связи с прибытием пополнения, увеличили дозу наведенных импульсов. Уплотнение разрядов моментально ощутили старожилы.
Человечье стадо заперли в огороженном пространстве и выстроили перед торцами трех больших бараков, вытянувшихся параллельно друг другу. Аста облегченно перевела дух, узрев СВОЮ парочку в своей группе, когда невольников начали распихивать по баракам. Дубинками, сапогами и прикладами скорчеров вертухаи буквально затрамбовывали толпу изможденных рабов, сквозь узкую дверцу в тесную и полутемную внутренность грязного строения. Ударившую в носы вонь фекалий органично дополнил запах немытых и потных тел.
С этого момента внутренний порядок поддерживался “бригадирами” из рабов и их подручными. Своеобразное лагерное самоуправление в вечерние и ночные часы, кандидаты в надсмотрщики. Наступило их время. И теперь также можно было ожидать чего угодно и мечтать, чтобы все обошлось, чтобы тебя лично миновало и чтобы поскорее наступил тревожный сон-забытье.
Охранники наконец-то убрались за периметровую силовую защиту, оставив рабов на растерзание друг дружке. Пусть теперь творят что хотят. Пускай даже одна половина поубивает другую половину — невелика потеря. Охрана поутру пересчитает и сделает заявку на поставку рабочего некомплекта. Чего-чего, а этого “добра” жалеть не стоит. Космические работорговцы никогда не забывают Тарсис, лакомый рынок сбыта. Плантации стратегического сырья — соннеда, из которого производятся уникальные пищевые биодобавки, — должны быть обеспечены как положено, в соответствии с требованиями сумасшедшего спроса. Поговаривали, что некоторые расы и вовсе используют соннед как наркотик…
Люди забирались в большие чаны с водой; неуклюже плескались и ворочались в них, разительно сейчас напоминая свиней. Рабы торопливо освобождали тела от засохшей, сковавшей тела глины. Отталкивали друг друга, спешили. Затем подручные бригадира барака наскоро раздали каждому по куску черствой лепешки, выпеченной неизвестно из какой дряни. Те, кто попроворнее, давясь, проглатывали свои пайки и пытались отнять кусок у тех, кто еще не успел запихнуть еду в рот или просто спрятать за пазухой. Если не удавалось отнять хлеб силой, его, улучив момент, пытались выдернуть исподтишка. Так же торопливо, злобно косясь по сторонам, хлебали из помятых металлических мисок вонючую баланду — несколько кусков мороженых овощей в мутной водице, заменявшей бульон. Которая, похоже, не утоляла, а разжигала чувство голода. Конечно, можно было не только выживать, но даже и наедаться, отлавливая крупных упитанных крыс; эти твари так свободно и неторопливо разгуливали по баракам, словно тоже были подручными бригадира Хоббса. Однако далеко не каждый отваживался добавлять крыс в свой рацион, хотя желающих было не так уж мало… и у них получалось.
Пожирание жалких крох вскоре прекратилось, и тут же началась борьба за территорию, за место в наспех сколоченных деревянных стеллажах, весьма отдаленно напоминавших многоярусные нары. И хотя места были давным-давно распределены, но сегодня, с прибытием партии новичков, должен был произойти неизбежный передел. Схваток и драк — не избежать. Лучшими считались ячейки в углах и у стен; разумеется, за исключением того угла, где справляли нужду.
Но даже плохих мест на стеллажах не хватало на всех, и слабые были обречены ютиться на полу, подложив под головы по пучку разлохмаченных стеблей.
Наконец-то, отделавшись несколькими сломанными ребрами и сотрясениями, а также заработав бесчисленные синяки и ссадины, рабы улеглись…
Примеченные Астой мужчина и женщина не только попали в ее третий барак, но и оказались поблизости. Теперь она могла наблюдать за ними беспрепятственно — их ночлежные места располагались практически рядом с ее ячейкой.
Аста неподвижно лежала на досках, покрытых тоненьким слоем соннедовой “соломы”. Ее уже ничем невозможно было удивить. Так считала она сама, каких только мерзостей не насмотревшись за годы выживания на плантациях… Аста уже не сочувствовала подруге, которую изнасиловали до смерти прямо в проходе между стеллажами. Потому-то у нее и не было, да и не могло быть, подруг. Она не возмущалась, когда избили маленького мальчика — за то, что он заплакал ночью. Больше тот уже не плакал никогда. Мертвые не плачут. А когда постоянно отнимали пайку у дряхлой старухи Жильды — просто равнодушно отворачивалась. К чему пытаться остаться человеком, если нет никакого выхода? Чтобы подольше оставаться в живых, наоборот, необходимо превратиться в НЕЛЮДЯ. И поступать по-нелюдски.
Правда, настоящей скотиной она пока так и не сделалась, но вот человеком быть уже не старалась. Слишком опасное это занятие — оставаться человеком на планете Скарабей I. Здесь патологически ненавидят ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ. Но главное, что Аста не боялась. В частности, ее не страшило уже, что кто-нибудь предъявит ей сексуальный счет с требованием оплатить. Все круги секс-ада она уже за пять циклов прошла. Теперь уже никому не требовалась особь условно женского пола, что напоминала половую тряпку и в переносном и в прямом смыслах. Наверное, она теперь могла возбудить только даггера, да и то в качестве пищи.
А вот новенькая, сексапилочка эта…
И сразу же, вторгаясь в ее тяжело ворочавшиеся мысли, по ушам резанул вопль. Надсадный. Жуткий. По полу катался, конвульсивно дергаясь, один из прихлебателей бригадира барака. Штаны его были спущены, а ладони прижаты к паху. Сквозь пальцы просачивались, брызгали пульсирующие фонтанчики крови. По бараку метался его низкий звериный рев… Аста ошеломленно разглядела в просветы меж спин рабов, сбежавшихся к источнику рева, как с пола возле раненого прихвостня поднялась бритоголовая женщина. Новенькая! Та самая! Она что-то смачно выплюнула, и ЭТО шмякнулось на пол. Рабы дружно ахнули: на корке грязи, покрывавшей пол, валялся мужской член, еще несколько мгновений тому назад бывший гордостью и главным смыслом жизни своего обладателя.
Женщина вытерла грязным рукавом робы окровавленный рот и спросила низким, вибрирующим, охрипшим голосом:
— Ну, ур-роды, кому еще захотелось кончить кар-рьеру самца? Или пр-росто захотелось? Кто следующий на ампутацию?..
Толпа отшатнулась. Потом попятилась. Новенькая захохотала, взмахнула ногой и отфутболила орудие неудавшегося изнасилования. Оно отлетело к стене, спугнув парочку крыс. Но уже через секунду одна из них вернулась и, воровато ухватив откушенный кусок плоти, шустро уволокла его в нору…
— Дайм, придурок, спасай свой микрофон! — дико заржав, выкрикнул из бригадирского угла Хоббс, крепко сбитый, коренастый тип свирепой наружности, цепко наблюдавший за всем происходящим. — Может, еще приклеишь, чтоб за мужика проканать! Будешь качество клея рекламировать. Аста отметила: что самое интересное, огромный косматый мужчина из своей ячейки так и не выполз; лежал, наблюдал и явно не собирался спешить на помощь своей подружке.
Членовредительница обернулась на голос и, скрестив взгляды с бригадиром, прочитала в крохотных глазках маниакальный восторг. Она оценивающе осмотрела его с ног до головы и неожиданно подмигнула. Хохотнув при этом очень даже издевательски. Хоббс поперхнулся и смолк на полузвуке. Угрожающе приподнялся…
Но в этот миг большой мужчина неуловимо стремительно выскользнул из ячейки. Выпрямился в проходе во весь свой РОСТ и высказался донельзя лаконично:
— Тебе захотелось кончить карьеру бригадира?
Хоббс просто не мог спустить такую наглость. Положение обязывало. Но Хоббс не был дураком. Он понял, что его карьера бригадира действительно КОНЧИТСЯ, если он не спустит ЭТОМУ. Даже если прямо сейчас спустит на этого новичка всех своих “шестерок”.
Что-то такое ОЧЕНЬ многообещающее присутствовало в голосе гиганта.
Хоббс понимал, что авторитет под угрозой, но разобраться с этим козлом можно и попозже… и он сказал:
— Забирай свою девку и не отсвечивай, понял, да?
Тишина воцарилась в бараке. Все замерли не дыша. В эту минуту решалось: сменится власть или нет?..
— Я понятливый. Того же и тебе желаю, понял, да? — Новичок не захотел брать власть. Но удивительное дело: он спасовал, однако почему-то никто не сомневался, что этот громила СМОГ бы. Если бы захотел. Не сомневался в этом и Хоббс. Он тоже был понятливым. И он понял, что этого козла надо мочить. Но не здесь и не сейчас. Чтобы пошатнувшийся авторитет не рухнул.
Красноголовый архантеур статуей возвышался среди хаотически снующих по полю рабов. В трехпалых руках-крыльях, сложенных за спиной, он держал длинную и тонкую дубинку из кости мадригера, к верхней части которой была приделана витая плеть с металлической нитью внутри. Напоминал он чем-то одного из представителей древнейшей фауны: эдакий то ли страус с руками, то ли птицевидное двуногое существо. Мощные голые ноги, покрытые роговыми наростами, и не менее голая, длинная змеевидная шея. Все это — отвратительного желтого цвета; остальное покрыто черными перьями. Архантеур торчал неподвижно, зорко оглядывая вверенную ему территорию, и только длинные растрепанные перья его хвоста шевелились от порывов ветpa. С первого взгляда могло показаться: ничто в мире не способно сдвинуть с места это огородное пугало.
Неожиданно он повернул свою каплевидную голову вправо и с огромной скоростью ринулся к старой женщине, что споткнулась о торчащий из земли корень и упала на скользкие камни. Несколько его сородичей также рванули в этом направлении, но, видя, что первыми не успеют, остановились и вновь застыли как вкопанные. Преодолев двести с лишним метров за каких-нибудь пятнадцать секунд, архантеур вытянул шею, зыркнул куда-то в сторону охранников-людей и пронзительно свистнул. Затем пригнулся почти к самой земле и посмотрел прямо в глаза женщине.
— Встать, сволочь!!! — громко завопил он, и со всего размаху хлестнул ее хрупкую фигурку бичом поперек спины.
Женщина охнула и закрылась руками от второго удара, незамедлительно последовавшего за первым. Плеть рассекала воздух со свистом, оставляя на теле долго не заживающие рубцы.
— Вста-ать! Рабо-отать! — взвыл архантеур, уже вполголоса, и, ухватив свою жертву за шиворот мощной нижней конечностью, увенчанной слегка затупившимися когтями, хорошенько встряхнул старуху. Раскрыл клюв и угрожающе заверещал.
Женщина уже стояла на ногах, готовая продолжать работу до полного изнеможения, лишь бы бич не взлетел и не опустился снова. Этого уродливого злобного “страуса” бесполезно было умолять о пощаде. Его скудного интеллекта вряд ли хватило бы на то, чтобы осмыслить произносимые слова, а уж тем более поддерживать несложный диалог. Запомнив слова, подобно попугаю, существо скорее выражало ими свое настроение.
Только из-за того, что птицеобразное с планеты Ротеур смогло продвинуться по эволюционной лестнице на одну ступеньку выше птицы и сумело взять в конечности палку, а со временем и бич, древние имперцы стали использовать его в своих целях. В качестве своего рода сторожевого пса. Чтобы тиранить иных. И хотя на протяжении тысячелетий существо в своем развитии практически не продвинулось дальше, осилив лишь самые простые команды да несложные фразы, использовали архантеуров все так же — в надзирающе-ох-ранных функциях. Только теперь уже: иные против эрсеров…
Несмотря на то что невольников на этом поле копошилось около пяти сотен, следили за их работой лишь семеро архантеуров; Красноголовый, Куцый, Длиннохвост, Спринт, Пятнистый, Злюка и Молчун. Что-что, а зрение у этих клю-вомордых тварей было отличное. Да и со скоростью передвижения у них все в порядке. Не говоря уже о служебном рвении! Существа то и дело кидались к месту очередного “инцидента”, оповещая хозяев о своих успехах пронзительным свистом. Надсмотрщикам-людям даже не нужно было лишний раз высматривать их издалека. Они запросто узнавали своих рукокрылых питомцев по голосам.
Красноголовый вертел шеей как стервятник, поджидая, когда очередной измученный, с изодранными в кровь руками раб вновь рухнет наземь. Ждал, чтобы в который раз пустить в ход бич. Ведь от качества службы архантеура зависело: получит ли он сегодня, кроме своего обычного рациона, лакомый кусок, или же его обойдет кто-нибудь из шестерых сородичей, что зорко следили за всеми, кто работал в поле.
Аста наклонилась к очередному камню. Ухватила его за гладкие бока, но, не успев поднять даже до уровня колен, упустила. Охранник, приметив заминку, сделал останавливающий жест и направился к ней сам. Красноголовый, ринувшийся было к рабыне, остановился, взрыв когтями грунт. Аста как можно быстрее нагнулась опять и, взглянув исподи лобья вперед, вдруг увидела их. Мужчину и женщину. Они шли в самом конце колонны вновь прибывших рабов. Колонна, окруженная еще восемью архантеурами, доплелась на плантацию с большим опозданием. Щелкали бичи. Кто-то валился наземь.
— Ах ты, кляча! — Бич с резким щелчком ожег спину. Все тело взорвалось горячей болью. Отяжелело… Пальцы ослабли, снова не удержали гладкий камень, и он тяжело шлепнулся на землю.
— Мразь! — Бич вышел из себя и ожившей змеей накинулся на седую девушку. Защелкал, жаля раз за разом. — Время собирать камни, а не разбрасывать! Сука дешевая!
Охранник все же подобрался к ней незамеченным и теперь вволю отводил душу. Этот вертухай был оластером. А что еще может так позабавить оластера, как не страдания потомков имперцев?.. Обилие этих точных подобий европеоидных эрсеров никого на Тарсисе уже не удивляло; хотя редко какой мир Сети мог похвастаться наличием в своих пределах хоть одного бластера — уж больно редкими и малочисленными были представители этого практически вымершего биовида. Вымершего во многом благодаря стараниям землян-имперцев. Наверное, мстители собирались сюда специально, со всех краев разведанного космоса, и нанимались в надсмотрщики. Многие оставались здесь навсегда, сочтя это достойным местом и полезным занятием: ежедневно, ежечасно, ежесекундно доказывать земам и земляшкам, какие они все-таки МРАЗИ. Некоторые оластеры прилетали на пару сезонов или даже месяцев — приобрести навыки владения кнутом.
И среди почти четырех тысяч рас иных, известных в Сети Миров, не было им равных в лютой ненависти к эрсерам…
Ливень уже давно распрямил все свои бесчисленные ножки и теперь лихо отплясывал по спинам рабов, по камням и по суглинистой почве, все больше превращая ее в полужидкое месиво. И скользкие камни все чаще и чаще выпадали из Рук перемазанных в глину собирателей. На потеху архантеурам. Все чаще свистели и щелкали бичи, высекая короткие стоны. Заставляя людей из последних сил подниматься и вспоминать о главном.
ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ.
На пригорке, за оградой из колючей проволоки, громоздился большой темно-серый глоссер, издалека похожий на раздувшуюся жабу. В нем-то и отсиживались, укрываясь от ливня, многие из настоящих надсмотрщиков. Что характерно — почти все они были “перекрасившимися” эрсерами. Охранники то и дело выглядывали из приоткрытого башенного люка, наблюдая, как их откормленные рукокрылые любимчики издеваются над рабами, едва передвигающими конечности. При этом хозяева птицепсов записывали что-то в журнал и поочередно ругались. Похоже, они поставили на кон по бутылке, каждый на своего архантеура, поспорив, какой из “страусов” более всего преуспеет в измывательствах над несчастными работниками.
Асте до вертухаев в общем-то не было никакого дела. В течение дня она частенько украдкой поглядывала на мужчину и женщину. Под щелканье бичей, собирая ненавистные камни, она не упускала их из виду, сама не понимая еще почему…
Женщина явственно монголоидной внешности — раскосые глаза, высокие скулы — притягивала к себе взгляд. На голове ее полностью отсутствовали волосы, словно они выпали от лишений или от лучевой болезни, но даже в теперешнем плачевном состоянии от нее исходила мощная волна сексапильности. Недаром охранники-эрсеры то и дело бросали в ее сторону похотливые взгляды. Но эти взгляды становились хищными и настороженными, как только натыкались на ее напарника. Огромный мужчина, чем-то напоминавший прямоходящего зверя, не отходил от узкоглазой дальше нескольких шагов. Косматый и свирепый, он скалил крупные желтые зубы с высоты своего более чем двухметрового роста. Довольно скоро весь вымазавшись в глине, он сделался и вовсе жутким. И никому без нужды не хотелось класть в эту зубастую пасть не только пальцы, но даже случайные взгляды. В том числе и надсмотрщикам, что обычно были уверены в себе и своем всевластии. Оказывается, их небезосновательная уверенность была отнюдь не стопроцентной.
Аста, уже не очень удивляясь, отмечала опасливые взгляды вертухаев, добавляя их в коллекцию наблюдений. Да, выходит, и эти изверги способны бояться… Иначе — с чего бы это им передвигаться по территории “объекта” группами? А если в одиночку, то исключительно на глоссерах, неслабых машинах таранного типа, из арсенала воинской бронетехники. В последнее время иные на этих “бэтээрах” разъезжали где надо и где не надо, разве что в сортир на них въезжать не получалось, да и по полям приходилось передвигаться на собственных конечностях. А еще на плантациях появилась масса новеньких “прелестей”. В их числе колючая проволока с импульсными обездвиживающими разрядами. И даггеры! Эти проклятые твари, гладкошерстые четвероногие убийцы. Что-то среднее между безжалостными синкайскими арпардами и гигантскими, с теленка величиной, вымершими ныне “собаками”. Идущие по самому слабому следу, лишь бы в нем сквозил запах ЧЕЛОВЕЧИНЫ… Бр-р-р-р! Не приведи Пра-отче! Говорят, полоумные рргинестяне, известные своими авантюрами в генном моделировании, вывели этих чудовищ. Причем, как шептались в бараках, на то был специальный заказ, и сделали его оластеры. Да наверняка и идея также была оластерская!.. И что-то там перемудрили адепты Ррги-неста с этими исчадиями ада подпускают к себе даггеры, признают только оластеров, никого кроме, даже иных других биовидов. В рабочее время большей частью сидят зверюги на прочных цепях по углам полей, пожирая багровыми глазищами живое мясо, копошащееся вокруг. Дожидаясь своего часа… По полю среди рабов обычно разгуливали надсмотрщики из оластеров да эти птичьи выродки — архантеуры. Остальные надсмотрщики, эрсеры, предпочитают отсиживаться в глоссерах. Тем более в сезон ливней. Господи Праотче, да ИНЫЕ же нас боятся!
Аста поймала себя на слове “иные” и горько усмехнулась. Настоящих Иных-то как раз здесь было не так уж и много: оластеры на полях и горстка представителей десятка других рас, в основном — из руководства плантаций. Основную нагрузку по надзору и конвоированию несли свои же, НАШИ — эрсеры. Впрочем, бешеный даггер им свой!!! Свихнувшиеся типы, маньяки и просто подонки, каких полно в каждой расе, какие слоняются по бескрайним просторам миров. Донный осадок. Где-то она слыхала, кажется, Корнеич говорил, что таких уродов когда-то звали “пятая колонна”.
И еще раз горько скривила губы при мысли: “Они нас боятся”. Кого НАС?.. Аста представила, как со стороны смотрится ее “теловычитание”. На “сложение” она-то уже не тянула… Кожа да кости, доходяга, вот-вот ветром сдует. И прикрыла глаза, прихлопывая остатками ресниц непрошеные слезинки. Хотя их бы и так ливень смыл…
Двое конвоиров в особой, оранжевой униформе, стоявших неподалеку вполоборота к Асте, о чем-то беседовали, не обращая на рабыню внимания. Эти-то были самыми что ни на есть ИНЫМИ. Опять оластеры, везде оластеры… кишат! Для этих здесь — рай настоящий. Вот уж кто поистине находится на своем месте. И выжимает все что только можно из собственной врожденной ненависти к потомкам имперцев.
Когда немного утих ветер, до ушей Асты донеслись слова:
— Закк, ты все-таки поостерегись… На фоне этой идиллии, которую мы обрели на Тарсисе, грустно и нелепо будет увидеть тебя упавшим в грязь с перегрызенным горлом.
— Ты это о чем, Миаллз?
— Да все о том же. Не лазь без нужды в пасть Дромму, не дергай Судьбу за выступающие члены. Что нам с младенчества внушали отцы и деды?.. Там, где эрсеры — рядом всегда бродит смерть. Там, где много эрсеров — смерть дышит в затылок… А ты, я гляжу, забываешься. Допрыгаешься, заманят они тебя в ловушку, и броня не поможет.
— Э-эх, Миаллз, — мечтательно протянул более молодой охранник, — бросить бы эту дыру и махнуть в город на денек! Вот уж где все иначе…
— А знаешь почему? Там эрсеров мало. Практически нет их там.
— Да, все зло во Вселенной от этих тварей…
Оластеры дружно прокляли эрсеров и развернулись, намереваясь приступить к своим прямым обязанностям. Аста торопливо отвела от них глаза, не ровен час заметят ее интерес и осмысленный взгляд, тогда — пиши пропало. Таких рабов они боятся больше всего. И не важно, что в ней только кожа да кости — даггеры все перемелют своими челюстями-жерновами…
Аста сама себе не хотела признаваться, что этот вновь прибывший косматый гигант ее очаровал. И, не пытаясь разобраться в своих чувствах, она просто молила Праотца, чтобы новички выжили. Чтобы выдержали первый, самый тяжелый и страшный день. Она молила небесного Родителя, чтобы выдержать мокрую пытку самой, но эти мысли терялись в стене воды. Похоже, у Неба хватало своих проблем и оно, порванное в клочья, никого не собиралось выслушивать.
Остаток дня седовласая рабыня старалась ни о чем не думать. Она умела полностью очищать сознание от ненужной информации, за исключением одной простенькой мысли, к которой уже привыкла, как к собственному дыханию: “Когда же наконец начнет смеркаться и домой погонят?”
Хотя, конечно, она порою задавала себе непростые вопросы типа “Как я ухитряюсь все выдерживать?” и “Стоит ли мучиться?”, но это уже ночью, лежа на дощатом настиле. И всегда мысленно молчала в ответ. Откуда в ней брались силы, если не выдерживали здоровенные мужики, падали на камни и уже не вставали, забитые насмерть жалящими бичами? Ар-хантеуры их потом утаскивали куда-то окровавленными крючьями.
А горы камней на краях полей все росли и росли. Да только вот на самих полях их, пожалуй, ничуть не убывало…
Однако всему приходит конец. Когда силы рабыни были уже на исходе, раздался долгожданный призывный клич одного из надсмотрщиков. Птицепсы рванули к забору, на ходу сбивая с ног зазевавшихся невольников, которые, облегченно разогнув спины, выбирались из раскисшего глиняного месива и плелись к краю поля. Пройдя “ворота”, временный проем в ограде, обессиленные рабы молча построились и двинулись по широкой грунтовой дороге. По обе стороны высились заборы из колючей проволоки, огораживающие поля, отведенные под посевы соннеда. Бронированный глоссер загудел, лязгнул гусеницами и пополз следом. Подчеркивая свое привилегированное положение, архантеуры зашагали, окружая машину. Один из надсмотрщиков высунулся из люка и, опершись на громадный станковый лучемет, принялся грызть плод куальдокку. При этом он нарочито выразительно причмокивал, вызывая спазмы в желудках изголодавшихся рабов, идущих в задних рядах. Съев большую часть сиреневой груши, надсмотрщик поднял над головой огрызок и крикнул:
— Эй, ты, рыжий! Да, да, ты, падаль… в последнем ряду… справа! Ты, ты… жрать хочешь?!
На слово “жрать” обернулась чуть ли не треть колонны.
Охранник размахнулся и швырнул огрызок в последние ряды, но с таким расчетом, чтобы архантеур, шедший ближе всех к задней шеренге, успел перехватить его движением шеи. Что гипертрофированный “страус” и сделал, мгновенно за-глотнув пищу широким клювом. Надсмотрщик издевательски расхохотался; глядя на разочарованные физиономии рабов, достал еще один грушевидный плод и впился зубами в сочную мякоть.
Если бы мысли могли убивать, то бывшего соплеменника растерло бы в кашицу прямо на броне глоссера. Но взгляды рабов были тусклы и ничего не выражали…
Но вот уже проплыли мимо распахнутые створки и автоматические огнеметы на вышках-треногах по обе стороны ворот; заметались сканирующие радужные лучи, пересчитывая поголовье говорящего скота. Колонна медленно вползла внутрь периметра, и створки с грохотом захлопнулись, тотчас же, едва не сплющив последних. Зажужжали наползающие накладки с самозавинчивающимися стопорами. Включилась комплексная система слежения за пространством двора, опоясывающего блок. В висках сразу же начало покалывать: сегодня, быть может, в связи с прибытием пополнения, увеличили дозу наведенных импульсов. Уплотнение разрядов моментально ощутили старожилы.
Человечье стадо заперли в огороженном пространстве и выстроили перед торцами трех больших бараков, вытянувшихся параллельно друг другу. Аста облегченно перевела дух, узрев СВОЮ парочку в своей группе, когда невольников начали распихивать по баракам. Дубинками, сапогами и прикладами скорчеров вертухаи буквально затрамбовывали толпу изможденных рабов, сквозь узкую дверцу в тесную и полутемную внутренность грязного строения. Ударившую в носы вонь фекалий органично дополнил запах немытых и потных тел.
С этого момента внутренний порядок поддерживался “бригадирами” из рабов и их подручными. Своеобразное лагерное самоуправление в вечерние и ночные часы, кандидаты в надсмотрщики. Наступило их время. И теперь также можно было ожидать чего угодно и мечтать, чтобы все обошлось, чтобы тебя лично миновало и чтобы поскорее наступил тревожный сон-забытье.
Охранники наконец-то убрались за периметровую силовую защиту, оставив рабов на растерзание друг дружке. Пусть теперь творят что хотят. Пускай даже одна половина поубивает другую половину — невелика потеря. Охрана поутру пересчитает и сделает заявку на поставку рабочего некомплекта. Чего-чего, а этого “добра” жалеть не стоит. Космические работорговцы никогда не забывают Тарсис, лакомый рынок сбыта. Плантации стратегического сырья — соннеда, из которого производятся уникальные пищевые биодобавки, — должны быть обеспечены как положено, в соответствии с требованиями сумасшедшего спроса. Поговаривали, что некоторые расы и вовсе используют соннед как наркотик…
Люди забирались в большие чаны с водой; неуклюже плескались и ворочались в них, разительно сейчас напоминая свиней. Рабы торопливо освобождали тела от засохшей, сковавшей тела глины. Отталкивали друг друга, спешили. Затем подручные бригадира барака наскоро раздали каждому по куску черствой лепешки, выпеченной неизвестно из какой дряни. Те, кто попроворнее, давясь, проглатывали свои пайки и пытались отнять кусок у тех, кто еще не успел запихнуть еду в рот или просто спрятать за пазухой. Если не удавалось отнять хлеб силой, его, улучив момент, пытались выдернуть исподтишка. Так же торопливо, злобно косясь по сторонам, хлебали из помятых металлических мисок вонючую баланду — несколько кусков мороженых овощей в мутной водице, заменявшей бульон. Которая, похоже, не утоляла, а разжигала чувство голода. Конечно, можно было не только выживать, но даже и наедаться, отлавливая крупных упитанных крыс; эти твари так свободно и неторопливо разгуливали по баракам, словно тоже были подручными бригадира Хоббса. Однако далеко не каждый отваживался добавлять крыс в свой рацион, хотя желающих было не так уж мало… и у них получалось.
Пожирание жалких крох вскоре прекратилось, и тут же началась борьба за территорию, за место в наспех сколоченных деревянных стеллажах, весьма отдаленно напоминавших многоярусные нары. И хотя места были давным-давно распределены, но сегодня, с прибытием партии новичков, должен был произойти неизбежный передел. Схваток и драк — не избежать. Лучшими считались ячейки в углах и у стен; разумеется, за исключением того угла, где справляли нужду.
Но даже плохих мест на стеллажах не хватало на всех, и слабые были обречены ютиться на полу, подложив под головы по пучку разлохмаченных стеблей.
Наконец-то, отделавшись несколькими сломанными ребрами и сотрясениями, а также заработав бесчисленные синяки и ссадины, рабы улеглись…
Примеченные Астой мужчина и женщина не только попали в ее третий барак, но и оказались поблизости. Теперь она могла наблюдать за ними беспрепятственно — их ночлежные места располагались практически рядом с ее ячейкой.
Аста неподвижно лежала на досках, покрытых тоненьким слоем соннедовой “соломы”. Ее уже ничем невозможно было удивить. Так считала она сама, каких только мерзостей не насмотревшись за годы выживания на плантациях… Аста уже не сочувствовала подруге, которую изнасиловали до смерти прямо в проходе между стеллажами. Потому-то у нее и не было, да и не могло быть, подруг. Она не возмущалась, когда избили маленького мальчика — за то, что он заплакал ночью. Больше тот уже не плакал никогда. Мертвые не плачут. А когда постоянно отнимали пайку у дряхлой старухи Жильды — просто равнодушно отворачивалась. К чему пытаться остаться человеком, если нет никакого выхода? Чтобы подольше оставаться в живых, наоборот, необходимо превратиться в НЕЛЮДЯ. И поступать по-нелюдски.
Правда, настоящей скотиной она пока так и не сделалась, но вот человеком быть уже не старалась. Слишком опасное это занятие — оставаться человеком на планете Скарабей I. Здесь патологически ненавидят ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ. Но главное, что Аста не боялась. В частности, ее не страшило уже, что кто-нибудь предъявит ей сексуальный счет с требованием оплатить. Все круги секс-ада она уже за пять циклов прошла. Теперь уже никому не требовалась особь условно женского пола, что напоминала половую тряпку и в переносном и в прямом смыслах. Наверное, она теперь могла возбудить только даггера, да и то в качестве пищи.
А вот новенькая, сексапилочка эта…
И сразу же, вторгаясь в ее тяжело ворочавшиеся мысли, по ушам резанул вопль. Надсадный. Жуткий. По полу катался, конвульсивно дергаясь, один из прихлебателей бригадира барака. Штаны его были спущены, а ладони прижаты к паху. Сквозь пальцы просачивались, брызгали пульсирующие фонтанчики крови. По бараку метался его низкий звериный рев… Аста ошеломленно разглядела в просветы меж спин рабов, сбежавшихся к источнику рева, как с пола возле раненого прихвостня поднялась бритоголовая женщина. Новенькая! Та самая! Она что-то смачно выплюнула, и ЭТО шмякнулось на пол. Рабы дружно ахнули: на корке грязи, покрывавшей пол, валялся мужской член, еще несколько мгновений тому назад бывший гордостью и главным смыслом жизни своего обладателя.
Женщина вытерла грязным рукавом робы окровавленный рот и спросила низким, вибрирующим, охрипшим голосом:
— Ну, ур-роды, кому еще захотелось кончить кар-рьеру самца? Или пр-росто захотелось? Кто следующий на ампутацию?..
Толпа отшатнулась. Потом попятилась. Новенькая захохотала, взмахнула ногой и отфутболила орудие неудавшегося изнасилования. Оно отлетело к стене, спугнув парочку крыс. Но уже через секунду одна из них вернулась и, воровато ухватив откушенный кусок плоти, шустро уволокла его в нору…
— Дайм, придурок, спасай свой микрофон! — дико заржав, выкрикнул из бригадирского угла Хоббс, крепко сбитый, коренастый тип свирепой наружности, цепко наблюдавший за всем происходящим. — Может, еще приклеишь, чтоб за мужика проканать! Будешь качество клея рекламировать. Аста отметила: что самое интересное, огромный косматый мужчина из своей ячейки так и не выполз; лежал, наблюдал и явно не собирался спешить на помощь своей подружке.
Членовредительница обернулась на голос и, скрестив взгляды с бригадиром, прочитала в крохотных глазках маниакальный восторг. Она оценивающе осмотрела его с ног до головы и неожиданно подмигнула. Хохотнув при этом очень даже издевательски. Хоббс поперхнулся и смолк на полузвуке. Угрожающе приподнялся…
Но в этот миг большой мужчина неуловимо стремительно выскользнул из ячейки. Выпрямился в проходе во весь свой РОСТ и высказался донельзя лаконично:
— Тебе захотелось кончить карьеру бригадира?
Хоббс просто не мог спустить такую наглость. Положение обязывало. Но Хоббс не был дураком. Он понял, что его карьера бригадира действительно КОНЧИТСЯ, если он не спустит ЭТОМУ. Даже если прямо сейчас спустит на этого новичка всех своих “шестерок”.
Что-то такое ОЧЕНЬ многообещающее присутствовало в голосе гиганта.
Хоббс понимал, что авторитет под угрозой, но разобраться с этим козлом можно и попозже… и он сказал:
— Забирай свою девку и не отсвечивай, понял, да?
Тишина воцарилась в бараке. Все замерли не дыша. В эту минуту решалось: сменится власть или нет?..
— Я понятливый. Того же и тебе желаю, понял, да? — Новичок не захотел брать власть. Но удивительное дело: он спасовал, однако почему-то никто не сомневался, что этот громила СМОГ бы. Если бы захотел. Не сомневался в этом и Хоббс. Он тоже был понятливым. И он понял, что этого козла надо мочить. Но не здесь и не сейчас. Чтобы пошатнувшийся авторитет не рухнул.