Страница:
Кроме, разумеется, женевской администрации.
Миновал еще один год. Бюро не менее гениального Карлоса Эредиа представило проект: добывать – уголовниками; перевозить – в керамике; экранировать – фанерой. В органике, принимающей на себя удар излучения, происходят необратимые деформации, но техника за «живой» стеной чувствует себя отлично. Фанера – не фанера, а нечто вроде сменных деревянных щитов вполне уместно… Проект Эредиа каким-то образом оказался известен доброй половине населения планетоида.
Разумеется, женевская администрация опять не в счет.
Кто должен был строить корабль? Сомов. Никто не сомневался в этом. Но серьезные люди в испанском секторе усомнились: русские открыли, русские будут разрабатывать, им прибыль в первую голову; мы, конечно, кое-что будем иметь от Эредиа, да, но отдать заказ на русскую верфь – значит обокрасть самих себя. Где справедливость? Русский сектор ответил: по большому счету, мы на планетоиде старшие. Латино не без раздражения сообщили, мол, и мы – не младшие. Но ссориться никто не пожелал. Во-первых, надо всеми нависал общий враг – женевцы, и большая гроза уже распространяла сырое удушье из будущего в настоящее. В Солнечной системе война к тому времени вовсю шла… Во-вторых, на Терре-2 когда-то, давным-давно лупили друг друга прадеды, крепко дрались деды, отцы время от времени схватывались, а вот нынешнее поколение научилось жить без особых кровопусканий, и очень дорожило этим умением.
По общему решению лидеров русских и латинских кланов, контракт передали третьей силе – полякам. А точнее, Кшиштофу Данилевичу, мастеру с солидным опытом, правда, всего-навсего седьмому в реестре Ассоциации…
Сомов сгоряча пригрозил увольнением. Угрозу удовлетворили.
Сомовское семейство официально «тянуло» к большому и влиятельному клану Рыжовых-Давыдовых, третьему по силе в русском секторе. Виктор связался с тем из родственников, кто действительно мог решать кое-что. Он задал простой вопрос: «Можно ли… отыграть назад?» Родственник честно попытался разузнать на самом верху, есть ли надежда, и через пару дней передал вполне определенный ответ: «Во всем отказано. Рекомендуется сидеть тихо».
Катенька даже не смела утешать Виктора. Она просто была на его стороне – прав он, или нет.
Треть планетоида знала о решении негласного правительства Терры-2 и позоре корабела Сомова. Женевцев лишили возможности хотя бы заподозрить неладное. Актиний, сказочное богатство, делал Терру жемчужиной в короне Женевы и, одновременно, микробомбой у нее на макушке. Кланам требовался весь резерв оставшегося времени – до последней минуты. Как только строящийся чудо-корабль «Гетман» перестанет быть тайной, война неумолимо шагнет на порог…
Виктор сначала хотел напиться. Потом рассудил: это никуда не уйдет, и отправился на поиски работы. Корабелом быть он больше не хотел – трудно становиться полковником там, где был маршалом. Инженером-ремонтником его бы взял каждый, но сколько они зарабатывают, эти инженеры-ремонтники! Курам на смех. Корабельным техником на грузовик или лайнер? Что ж, возможный вариант. Но там ему предлагали еще меньше. Шутки ради, Сомов обратился к военным вербовщикам. Мол, офицеры нужны? Есть тут, мол, у меня один знакомый, из него вышел бы оч-чень приличный офицер инженерного профиля… А разговор шел вживую, через экран инфоскона. Виктор еще даже назваться не успел. Только пошутил. Почти пошутил. Так, на всякий случай. Да. На той стороне, в заэкранье, – напряженная пауза. Сомову отвечал осанистый такой старик в серьезном мундире с погонами… эээ… чинов тогда Виктор еще не разбирал. Он, старик этот, переглянулся с кем-то, какие-то быстрые команды отдал невидимым отсюда людям, и назвал сумму. Просто назвал сумму, больше ничего. «В месяц?» – переспросил Сомов. – «В неделю. И только на время учебы. Это полгода или год. У нас сейчас ускоренные выпуски. Потом – больше».
Столько он не зарабатывал никогда.
И сейчас же к нему обратились по чипу, с детства установленному над переносицей: «Извините, господин Сомов, мы вынуждены были отыскать вас оперативно. Ваш знакомый попал в сферу государственных интересов Терры-2. Мы рады были бы познакомиться с ним лично».
Тут даже легчайший привкус шутки улетучился у него из головы. Сомов полагал, что на такие фокусы способна разве что контрразведка какая-нибудь. Или контора вроде того, но похлеще. Вербовщики отыскали его за тридцать секунд…
Не захотелось ему уворачиваться. Не то настроение.
– Я говорил о себе. Переключитесь, пожалуйста, на инфоскон. У меня всегда плохо получалось общаться через чип: терпеть не могу сосредотачивать сознание на чем-нибудь одном…
После недолгой паузы старик-вербовщик вновь заговорил с ним:
– По закону, господин Сомов, вы не подлежите рекрутированию…
Виктор обозлился:
– Даже намекать на это было большой глупостью с вашей стороны!
– Извините. Надеюсь, моя оговорка помогла вам осознать всю серьезность, с которой Объединенная Координирующая Группа Терры-2 относится к создавшейся в последнее время военно-политической ситуации.
– Уже появилось правительство? – невольно вырвалось у Сомова.
У офицера едва заметно поднялись брови. Намек для серьезных умных людей: неужто непонятно? стоит ли обсуждать очевидное? Однако экс-корабел не настроен был проявлять ум и серьезность. Если они там заинтересованы в людях до такой степени, пускай выдадут всю возможную информацию, какого черта он должен облегчать им жизнь? Сомов никак на отреагировал не маневр бровями. Вербовщику пришлось продолжить:
– Разумеется, нет причин говорить о формировании правительства. Мне известно лишь о консультативном органе по вопросам военно-политического администрирования, в котором приняли участие представители русского, испанского, польского и украино-белорусского секторов.
«Значит, с порту дело не сладилось… А впрочем, первым раз все дошло до такого… До чего – такого? Совет кланов был всегда… Точно. Только раньше со мной не стал бы так отрыто разговаривать о всяческих как-бы-не-правительствах мелкий военный чиновник, пешка, по сути дела. Ну, дают наши!».
– Я понял вас.
– Если вы подтверждаете свой интерес к военному ведомству, как к работодателю, я уполномочен предоставить необходимые сведения, организовать экскурсию на территорию военного училища, а также, в случае вашего окончательного согласия, подписать контракт от лица Терранских сил безопасности.
«Интересно, с женой он так же разговаривает? Дорогая, мол, в случае положительной реакции на ознакомление с моими планами, касающимися ночной части суток, запрашиваю подтверждение на заранее обговоренный комплекс действий…»
– Экскурсия?
– Большинство добровольцев не проявляет интереса, но нам поручено…
Кажется, офицер не нуждался в лишней работе.
– Считайте, я проявил интерес.
Кто-то пребывающей бесконечно выше старика-вербовщика на лестнице власти, недавно плюнул Сомову в лицо и каблуком растер плевок. Да хоть бы этого и не произошло! Бывший инженер-судостроитель воспитан был в том духе, что любить следует землю, а не власть. С властью надо вести уклончивые переговоры, торговаться, где можно, подчиняться, где иначе нельзя, и оказывать должное почтение. Но любить?
– Извольте, господин Сомов, мы готовы. Давайте договоримся о встрече.
…В училище ему не понравилось буквально все. Режим, расписанный по минутам. Устаревшая техника, которую судорожно меняли на новую и, как видно, новой не хватало, не хватало, не хватало. Короткие стрижки. Очень средние запахи в столовой. Избыточно чистые полы, да и разило от них дешевой химией… Но особенно неприятным был взгляд сержанта-инструктора: столько было в нем презрения! Тусклоокий сержант смотрел на него профессионально, то есть, как на потенциального клиента, и в глазах у него ясно читалось: «Ах ты ж хлюст гражданский! Попадись ты мне на месяц-другой, и я построил бы из тебя человека».
Кажется, все было против волонтерского контракта. Кроме денег, конечно.
Стояла жара, сопровождающий Сомова офицер из вербовочного агентства то и дело вытаскивал из кармана платочек и вытирал им лоб. С облегчением он сообщил Виктору:
– Теперь симулятор. Минут двадцать, а потом – все, финита.
– Финис коронат опус.
– Что?
– Показывайте симулятор.
Его усадили в кабинке, имитирующей корабельный инженерно-ремонтный пост. Почти всю аппаратуру он знал, о чем и сообщил сопровождающему. Судостроитель обязан такое знать.
– Отлично. Сейчас вам сымитируют восемь стандартных ситуаций, требующих вмешательства корабельного инженера в боевой обстановке. Вы не против?
– Разумеется, нет.
Его собеседник вышел из кабины. Погас света, включилась аппаратура. Сомов был совершенно в себе уверен. Что такое космический корабль он знал, как никто на Терре.
…Один раз он решил задачу оптимально. Еще с одной задачей Виктор справился, что называется, правой рукой через левое ухо, но все-таки справился. А все остальное… два общих пожара, полный выход из строя ходовой части, полный выход из строя системы связи – как внутренней, так и внешней, потеря половины экипажа, и, наконец, взрыв корабля.
Он вышел из симулятора, чувствуя нестерпимый стыд пополам с досадой. Сомов понял: ему на роду написано заниматься спасением кораблей от неприятностей, он будет флотским офицером, он научится выходить сухим из любого лиха и неясно, какого ляда он до сих пор строил свои лоханки, – вытаскивать их у косой из-под носа куда приятнее… А сержант с его этими тухлыми глазами – только временная неприятность. Вполне преодолимая.
Вербовщик встретил его изумленным возгласом:
– Вы уже практиковались?
Виктор не понял.
– Вы… вы… Обычно такого уровня достигают на четвертом месяце обучения.
«Почему они никак не поймут, кто я, что я? Никак не поймут».
– Я Виктор Сомов.
Ему следовало посоветоваться с Катенькой, а уж потом подписывать контракт. И Виктор хотел было потянуть, сказать, мол, так и так, нужен денек-другой на размышления… А потом плюнул и подписал.
Видит Бог, он любит Катеньку, очень любит. Никогда никого так не любил. Но службу он выбрал себе точно так же, как и женщину: по наитию. Почувствовал, как тянет его сюда… И ничто теперь не способно было своротить Сомова с этого пути.
Старик из вербовочного агентства, уладив дело, сообщил ему:
– Вы нравитесь мне, молодой человек. Приятно брать на флот человека, которому не понадобилось вживлять электрод в центр романтического идиотизма…
– Устали?
– Что? Да, устал. Привык быть военным человеком, на старости лет не хочу в отставку. Хотя бы так, хотя бы вербовщиком… И то – лучше. Тем более сейчас.
«Смотри-ка, совсем иначе заговорил». Старик, тем временем, продолжал:
– Я сорок лет был мирным военным. Флотский артиллерист, которому ни разу не пришлось стрелять по настоящему врагу… Вряд ли вы способны понять, насколько это может быть тоскливо. Не подумайте, я не выживший из ума кретин, я прекрасно понимаю: Терре-2 ни разу не пришлось воевать в открытую, и отлично! Лучшего не придумаешь. Но чертовски неприятно уходить, так и не попробовав того, к чему тебя готовили всю жизнь. Теперь другие времена. Нам придется драться. Многие приходят ко мне с глазами, как после косметической операции, возьмите, – говорят, – хочу воевать за Терру… или вот еще вариант: хочу воевать с женевцами! Как вербовщик и как терранин я должен бы радоваться подобному боевому духу в массах. И даже подогревать его в… эхм… клиентах. Но мне больше импонируют люди, которые просто решили как следует поработать. А знаете почему?
– Почему?
– Признаться, я абсолютно уверен в нашей победе над женевцами. Мы лишком далеки от них, и сейчас требуется лишь перерезать последнюю связующую ниточку. Возможно, эта моя уверенность покажется вам иррациональной…
– Отчего же. Таково, по-моему, общее настроение.
– Вероятно, вы правы. Тем лучше. Так нам будет проще понять друг друга. Понимаете, как профессионал я знаю совершенно точно: чем больше мы наберем парней с сумасшедшими глазами, тем больше мы потеряем. Мы нуждаемся в спокойных и очень спокойных людях.
– Что ж, рад слышать.
Старик помялся и произнес:
– Не должен бы, но… Буду с вами честен. С того момента, как вы с нами связались у вас не было иного пути.
– Не понимаю.
– Положение дел не оставляет иллюзий. Силы безопасности гребут под себя всех, кто способен передвигаться на своих двоих и членораздельно разговаривать. А тут – специалист вашего класса изъявил интерес… Поверьте, военное ведомство просто не дало бы вам отыскать работу в другом месте.
– Как?
– Самыми радикальными методами.
– Поверьте и вы, я не стал бы военным под нажимом.
– Вам не оставили бы выбора.
– Выбор есть всегда. На худой конец, я сдох бы от голода.
– Вы серьезно?
– Мне нравится место, в котором я родился и живу, я хотел бы наподдать женевцам, и офицером стать мне в конце концов захотелось… Но Бог свидетель, ни одна сволочь меня не переупрямит. Лучше быть никем, лучше не жить, чем жить по чужой указке.
– Вы говорите совершенно спокойно…
– Все мое поколение таково. Таков наш образ жизни. Даже на самом приземленном, на самом бытовом уровне.
Старик издал сухой смешок. Как будто поперхнулся.
– А впрочем, вы знаете, я вас понимаю. Мы и сами были такими, просто в вас это качество более… как бы правильнее сказать? В общем, его концентрация выше. Извините.
– Вы были прямы со мной. Спасибо.
– У вас по контракту еще 72 часа на отдых и обустройство личных дел. Не опаздывайте. И вот еще что: в следующий раз, когда мы встретимся, если встретимся, конечно, у нас уже не будет такой беседы.
– Почему?
– Вы обязаны будете отдать честь и начать со слов: «Разрешить обратиться, господин полковник!»
…Теперь Сомову предстояло сообщить Катеньке три важные вещи: во-первых, рассказать про свою к ней любовь; во-вторых, что по этой самой любви он с утра хрястнул военным контрактом; в-третьих, попросить руки и предложить взамен сердце.
Отличная по большому счету идея: подарить розы, щедро усыпанные дохлыми лягушками…
Минуло два месяца, как они стали жить вместе в его доме. Увертюру для каждого вечера выбирала она. Это мог быть душ, ужин или постель – чуть ли не от самого порога. В тех случаях, когда постель не становилась первым номером программы, она неизменно бывала вторым. Катенька приходила домой усталая до смерти. Диспетчеру подземки нужна не голова, а компьютер, и такую электронно-вычислительную голову следовало выводить из мира сетей, поездов и потенциальных аварий очень ласково и бережно… Иначе ведь и во сне примется бормотать о каком-то, прости Господи, переключении с линии на линию.
Именно постели он не мог ей сегодня дать. Вышло бы как-то… нечестно. Это если рассуждать в категориях голоштанного детства, то есть в самых правильных. Во категориях взрослого бытия все то же звучало бы исключительно сложно и неоднозначно, однако под покровом психоаналитической сложности пряталось бы лишенной всякой серьезности, но почему-то способное больно уязвить слово «нечестно». Нечестно, да и все тут. Сомов отдавал себе отчет в последствиях. Кто ее знает, Катеньку, может ведь просто повернуться и уйти… Вот у них все закончится, и тут он сообщит, мол, какие у меня к тебе нежные чувства, сдуреть можно, желаешь ли быть офицерскою женой? А она – хрясь по роже и шмыг в дверь… А за десять минут до того он был бы с нею одной плотью, и вышло бы, что был то ли напоследок, то ли впрок. Попользовался, одним словом. Не поймешь, какое слово отвратительнее: «напоследок» или «впрок»?
С Катей Сомов хотел быть либо навсегда, либо никак.
Бог дал ему маленькую передышку. Сегодня первым номером Катенька назначила ужин. Все шло по заведенному порядку, словно гамма, сыгранная многое множество раз… И Виктор все прикидывал, как бы ему получше начать, и какое бы выдать предисловие… поуместнее. А потом отложил вилку и взял Катю, сидевшую напротив, через стол, за руку.
– Я люблю тебя.
Ужин прервался на ноте фа.
Катя встала, перешла на его сторону и сомовскую голову к своему животу.
– Я, знаешь ли, очень ждала.
Нагнулась и потерлась виском о висок.
– Мы не с того сегодня начали, Витя. Пойдем со мной. Иди же.
– Подожди! Подожди… Я завербовался в силы безопасности… Осталось шестьдесят часов до… казарменного режима.
– Что?!
– Через шестьдесят часов я перейду на казарменный режим. Первые увольнительные, говорят, не раньше то ли четвертого, то ли пятого месяца учебы. Всего полгода училища… а потом мне уже не быть гражданским корабелом… я стану корабельным инженером. В смысле, офицером, военным…
Катенька отпрянула. Отвернулась. С минуту искала глазами невидимую подсказку в углу. Сомов не смел прикоснуться к ней. Он только смотрел на ее руки, на неестественно растопыренные пальцы… Потом она совершенно спокойно сказала то, чего Виктор никак не мог ожидать:
– Это не меняет дела. Пойдем.
…Она была яростна и ненасытна, как земля, дорвавшаяся до весеннего тепла и разразившаяся буйством ручьев. Она тонула в нем, словно в болоте. Потом, откинувшись на подушку и переведя дыхание, Катя заговорила:
– Суть дела: я тоже люблю тебя.
Он взялся целовать ей руку – палец за пальцем, – затем перешел ко второй, но Катя сжала пальцы в кулак.
– Послушай меня сейчас, Витя. Я по глазам твоим, по лицу могу прочесть все твои страхи. Напрасно. Ты, наверное, не до конца понял, с кем связался. Я не отступлюсь от тебя, чего бы ни случилось. Кем бы ты ни был, что бы ты ни делал, я теперь с тобой – до самого конца. Говорят, мужчины любят женщин, которые готовы за ними пойти хоть на край света… Я готова. Только не за тобой, а с тобой. Надеюсь, ты понимаешь, – я не навязываюсь. Просто я верю: если мне будет по-настоящему нужно… – слышишь ты, по-настоящему, – видеть тебя рядом, просить о чем-нибудь важном, ты сделаешь все, как надо. Хочешь служить – служи. Я знаю, отговаривать тебя не стоит. Бесполезно и глупо. Ты выбрал путь… хороший путь… и я не могу и не хочу тебя останавливать.
Сомов не знал, что ему ответить. Как ни скажи, а все выйдет ниже Катиных слов.
– Если бы мы не лежали сейчас, я бы, пожалуй поклонился тебе.
Она, наконец улыбнулась.
– Чертов Сомов! Ты мне за это заплатишь. Женись на мне завтра же!
– Это, я так понял, предложение?
– Это распоряжение. Сейчас мы встанем, я пойду за платьем, а ты церковь, договариваться насчет венчания… И вот еще, совсем забыла: в гробу я видела контрацептивы! Сделай мне ребенка. Ты вообще-то помнишь, сколько мне лет? Помнишь? Помнишь или нет?
– Нет, разумеется.
– Правильный ответ. Рожать в любом случае – более чем пора…
Так Катенька стала госпожой Сомовой.
Все шестьдесят часов – до самой стоянки аэрокаров у ворот училища – она была весела. И вовсе не сдерживала слезы, не боролась с комком у самого горла. Никакого комка не было, да и глаза не искали дополнительного увлажнения. Просто пока они оставались вместе, слезы не нужны были ни ему, ни ей.
Потом они понадобились…
Но Виктор об этом уже не мог ничего знать.
Глава 4
Миновал еще один год. Бюро не менее гениального Карлоса Эредиа представило проект: добывать – уголовниками; перевозить – в керамике; экранировать – фанерой. В органике, принимающей на себя удар излучения, происходят необратимые деформации, но техника за «живой» стеной чувствует себя отлично. Фанера – не фанера, а нечто вроде сменных деревянных щитов вполне уместно… Проект Эредиа каким-то образом оказался известен доброй половине населения планетоида.
Разумеется, женевская администрация опять не в счет.
Кто должен был строить корабль? Сомов. Никто не сомневался в этом. Но серьезные люди в испанском секторе усомнились: русские открыли, русские будут разрабатывать, им прибыль в первую голову; мы, конечно, кое-что будем иметь от Эредиа, да, но отдать заказ на русскую верфь – значит обокрасть самих себя. Где справедливость? Русский сектор ответил: по большому счету, мы на планетоиде старшие. Латино не без раздражения сообщили, мол, и мы – не младшие. Но ссориться никто не пожелал. Во-первых, надо всеми нависал общий враг – женевцы, и большая гроза уже распространяла сырое удушье из будущего в настоящее. В Солнечной системе война к тому времени вовсю шла… Во-вторых, на Терре-2 когда-то, давным-давно лупили друг друга прадеды, крепко дрались деды, отцы время от времени схватывались, а вот нынешнее поколение научилось жить без особых кровопусканий, и очень дорожило этим умением.
По общему решению лидеров русских и латинских кланов, контракт передали третьей силе – полякам. А точнее, Кшиштофу Данилевичу, мастеру с солидным опытом, правда, всего-навсего седьмому в реестре Ассоциации…
Сомов сгоряча пригрозил увольнением. Угрозу удовлетворили.
Сомовское семейство официально «тянуло» к большому и влиятельному клану Рыжовых-Давыдовых, третьему по силе в русском секторе. Виктор связался с тем из родственников, кто действительно мог решать кое-что. Он задал простой вопрос: «Можно ли… отыграть назад?» Родственник честно попытался разузнать на самом верху, есть ли надежда, и через пару дней передал вполне определенный ответ: «Во всем отказано. Рекомендуется сидеть тихо».
Катенька даже не смела утешать Виктора. Она просто была на его стороне – прав он, или нет.
Треть планетоида знала о решении негласного правительства Терры-2 и позоре корабела Сомова. Женевцев лишили возможности хотя бы заподозрить неладное. Актиний, сказочное богатство, делал Терру жемчужиной в короне Женевы и, одновременно, микробомбой у нее на макушке. Кланам требовался весь резерв оставшегося времени – до последней минуты. Как только строящийся чудо-корабль «Гетман» перестанет быть тайной, война неумолимо шагнет на порог…
Виктор сначала хотел напиться. Потом рассудил: это никуда не уйдет, и отправился на поиски работы. Корабелом быть он больше не хотел – трудно становиться полковником там, где был маршалом. Инженером-ремонтником его бы взял каждый, но сколько они зарабатывают, эти инженеры-ремонтники! Курам на смех. Корабельным техником на грузовик или лайнер? Что ж, возможный вариант. Но там ему предлагали еще меньше. Шутки ради, Сомов обратился к военным вербовщикам. Мол, офицеры нужны? Есть тут, мол, у меня один знакомый, из него вышел бы оч-чень приличный офицер инженерного профиля… А разговор шел вживую, через экран инфоскона. Виктор еще даже назваться не успел. Только пошутил. Почти пошутил. Так, на всякий случай. Да. На той стороне, в заэкранье, – напряженная пауза. Сомову отвечал осанистый такой старик в серьезном мундире с погонами… эээ… чинов тогда Виктор еще не разбирал. Он, старик этот, переглянулся с кем-то, какие-то быстрые команды отдал невидимым отсюда людям, и назвал сумму. Просто назвал сумму, больше ничего. «В месяц?» – переспросил Сомов. – «В неделю. И только на время учебы. Это полгода или год. У нас сейчас ускоренные выпуски. Потом – больше».
Столько он не зарабатывал никогда.
И сейчас же к нему обратились по чипу, с детства установленному над переносицей: «Извините, господин Сомов, мы вынуждены были отыскать вас оперативно. Ваш знакомый попал в сферу государственных интересов Терры-2. Мы рады были бы познакомиться с ним лично».
Тут даже легчайший привкус шутки улетучился у него из головы. Сомов полагал, что на такие фокусы способна разве что контрразведка какая-нибудь. Или контора вроде того, но похлеще. Вербовщики отыскали его за тридцать секунд…
Не захотелось ему уворачиваться. Не то настроение.
– Я говорил о себе. Переключитесь, пожалуйста, на инфоскон. У меня всегда плохо получалось общаться через чип: терпеть не могу сосредотачивать сознание на чем-нибудь одном…
После недолгой паузы старик-вербовщик вновь заговорил с ним:
– По закону, господин Сомов, вы не подлежите рекрутированию…
Виктор обозлился:
– Даже намекать на это было большой глупостью с вашей стороны!
– Извините. Надеюсь, моя оговорка помогла вам осознать всю серьезность, с которой Объединенная Координирующая Группа Терры-2 относится к создавшейся в последнее время военно-политической ситуации.
– Уже появилось правительство? – невольно вырвалось у Сомова.
У офицера едва заметно поднялись брови. Намек для серьезных умных людей: неужто непонятно? стоит ли обсуждать очевидное? Однако экс-корабел не настроен был проявлять ум и серьезность. Если они там заинтересованы в людях до такой степени, пускай выдадут всю возможную информацию, какого черта он должен облегчать им жизнь? Сомов никак на отреагировал не маневр бровями. Вербовщику пришлось продолжить:
– Разумеется, нет причин говорить о формировании правительства. Мне известно лишь о консультативном органе по вопросам военно-политического администрирования, в котором приняли участие представители русского, испанского, польского и украино-белорусского секторов.
«Значит, с порту дело не сладилось… А впрочем, первым раз все дошло до такого… До чего – такого? Совет кланов был всегда… Точно. Только раньше со мной не стал бы так отрыто разговаривать о всяческих как-бы-не-правительствах мелкий военный чиновник, пешка, по сути дела. Ну, дают наши!».
– Я понял вас.
– Если вы подтверждаете свой интерес к военному ведомству, как к работодателю, я уполномочен предоставить необходимые сведения, организовать экскурсию на территорию военного училища, а также, в случае вашего окончательного согласия, подписать контракт от лица Терранских сил безопасности.
«Интересно, с женой он так же разговаривает? Дорогая, мол, в случае положительной реакции на ознакомление с моими планами, касающимися ночной части суток, запрашиваю подтверждение на заранее обговоренный комплекс действий…»
– Экскурсия?
– Большинство добровольцев не проявляет интереса, но нам поручено…
Кажется, офицер не нуждался в лишней работе.
– Считайте, я проявил интерес.
Кто-то пребывающей бесконечно выше старика-вербовщика на лестнице власти, недавно плюнул Сомову в лицо и каблуком растер плевок. Да хоть бы этого и не произошло! Бывший инженер-судостроитель воспитан был в том духе, что любить следует землю, а не власть. С властью надо вести уклончивые переговоры, торговаться, где можно, подчиняться, где иначе нельзя, и оказывать должное почтение. Но любить?
– Извольте, господин Сомов, мы готовы. Давайте договоримся о встрече.
…В училище ему не понравилось буквально все. Режим, расписанный по минутам. Устаревшая техника, которую судорожно меняли на новую и, как видно, новой не хватало, не хватало, не хватало. Короткие стрижки. Очень средние запахи в столовой. Избыточно чистые полы, да и разило от них дешевой химией… Но особенно неприятным был взгляд сержанта-инструктора: столько было в нем презрения! Тусклоокий сержант смотрел на него профессионально, то есть, как на потенциального клиента, и в глазах у него ясно читалось: «Ах ты ж хлюст гражданский! Попадись ты мне на месяц-другой, и я построил бы из тебя человека».
Кажется, все было против волонтерского контракта. Кроме денег, конечно.
Стояла жара, сопровождающий Сомова офицер из вербовочного агентства то и дело вытаскивал из кармана платочек и вытирал им лоб. С облегчением он сообщил Виктору:
– Теперь симулятор. Минут двадцать, а потом – все, финита.
– Финис коронат опус.
– Что?
– Показывайте симулятор.
Его усадили в кабинке, имитирующей корабельный инженерно-ремонтный пост. Почти всю аппаратуру он знал, о чем и сообщил сопровождающему. Судостроитель обязан такое знать.
– Отлично. Сейчас вам сымитируют восемь стандартных ситуаций, требующих вмешательства корабельного инженера в боевой обстановке. Вы не против?
– Разумеется, нет.
Его собеседник вышел из кабины. Погас света, включилась аппаратура. Сомов был совершенно в себе уверен. Что такое космический корабль он знал, как никто на Терре.
…Один раз он решил задачу оптимально. Еще с одной задачей Виктор справился, что называется, правой рукой через левое ухо, но все-таки справился. А все остальное… два общих пожара, полный выход из строя ходовой части, полный выход из строя системы связи – как внутренней, так и внешней, потеря половины экипажа, и, наконец, взрыв корабля.
Он вышел из симулятора, чувствуя нестерпимый стыд пополам с досадой. Сомов понял: ему на роду написано заниматься спасением кораблей от неприятностей, он будет флотским офицером, он научится выходить сухим из любого лиха и неясно, какого ляда он до сих пор строил свои лоханки, – вытаскивать их у косой из-под носа куда приятнее… А сержант с его этими тухлыми глазами – только временная неприятность. Вполне преодолимая.
Вербовщик встретил его изумленным возгласом:
– Вы уже практиковались?
Виктор не понял.
– Вы… вы… Обычно такого уровня достигают на четвертом месяце обучения.
«Почему они никак не поймут, кто я, что я? Никак не поймут».
– Я Виктор Сомов.
Ему следовало посоветоваться с Катенькой, а уж потом подписывать контракт. И Виктор хотел было потянуть, сказать, мол, так и так, нужен денек-другой на размышления… А потом плюнул и подписал.
Видит Бог, он любит Катеньку, очень любит. Никогда никого так не любил. Но службу он выбрал себе точно так же, как и женщину: по наитию. Почувствовал, как тянет его сюда… И ничто теперь не способно было своротить Сомова с этого пути.
Старик из вербовочного агентства, уладив дело, сообщил ему:
– Вы нравитесь мне, молодой человек. Приятно брать на флот человека, которому не понадобилось вживлять электрод в центр романтического идиотизма…
– Устали?
– Что? Да, устал. Привык быть военным человеком, на старости лет не хочу в отставку. Хотя бы так, хотя бы вербовщиком… И то – лучше. Тем более сейчас.
«Смотри-ка, совсем иначе заговорил». Старик, тем временем, продолжал:
– Я сорок лет был мирным военным. Флотский артиллерист, которому ни разу не пришлось стрелять по настоящему врагу… Вряд ли вы способны понять, насколько это может быть тоскливо. Не подумайте, я не выживший из ума кретин, я прекрасно понимаю: Терре-2 ни разу не пришлось воевать в открытую, и отлично! Лучшего не придумаешь. Но чертовски неприятно уходить, так и не попробовав того, к чему тебя готовили всю жизнь. Теперь другие времена. Нам придется драться. Многие приходят ко мне с глазами, как после косметической операции, возьмите, – говорят, – хочу воевать за Терру… или вот еще вариант: хочу воевать с женевцами! Как вербовщик и как терранин я должен бы радоваться подобному боевому духу в массах. И даже подогревать его в… эхм… клиентах. Но мне больше импонируют люди, которые просто решили как следует поработать. А знаете почему?
– Почему?
– Признаться, я абсолютно уверен в нашей победе над женевцами. Мы лишком далеки от них, и сейчас требуется лишь перерезать последнюю связующую ниточку. Возможно, эта моя уверенность покажется вам иррациональной…
– Отчего же. Таково, по-моему, общее настроение.
– Вероятно, вы правы. Тем лучше. Так нам будет проще понять друг друга. Понимаете, как профессионал я знаю совершенно точно: чем больше мы наберем парней с сумасшедшими глазами, тем больше мы потеряем. Мы нуждаемся в спокойных и очень спокойных людях.
– Что ж, рад слышать.
Старик помялся и произнес:
– Не должен бы, но… Буду с вами честен. С того момента, как вы с нами связались у вас не было иного пути.
– Не понимаю.
– Положение дел не оставляет иллюзий. Силы безопасности гребут под себя всех, кто способен передвигаться на своих двоих и членораздельно разговаривать. А тут – специалист вашего класса изъявил интерес… Поверьте, военное ведомство просто не дало бы вам отыскать работу в другом месте.
– Как?
– Самыми радикальными методами.
– Поверьте и вы, я не стал бы военным под нажимом.
– Вам не оставили бы выбора.
– Выбор есть всегда. На худой конец, я сдох бы от голода.
– Вы серьезно?
– Мне нравится место, в котором я родился и живу, я хотел бы наподдать женевцам, и офицером стать мне в конце концов захотелось… Но Бог свидетель, ни одна сволочь меня не переупрямит. Лучше быть никем, лучше не жить, чем жить по чужой указке.
– Вы говорите совершенно спокойно…
– Все мое поколение таково. Таков наш образ жизни. Даже на самом приземленном, на самом бытовом уровне.
Старик издал сухой смешок. Как будто поперхнулся.
– А впрочем, вы знаете, я вас понимаю. Мы и сами были такими, просто в вас это качество более… как бы правильнее сказать? В общем, его концентрация выше. Извините.
– Вы были прямы со мной. Спасибо.
– У вас по контракту еще 72 часа на отдых и обустройство личных дел. Не опаздывайте. И вот еще что: в следующий раз, когда мы встретимся, если встретимся, конечно, у нас уже не будет такой беседы.
– Почему?
– Вы обязаны будете отдать честь и начать со слов: «Разрешить обратиться, господин полковник!»
…Теперь Сомову предстояло сообщить Катеньке три важные вещи: во-первых, рассказать про свою к ней любовь; во-вторых, что по этой самой любви он с утра хрястнул военным контрактом; в-третьих, попросить руки и предложить взамен сердце.
Отличная по большому счету идея: подарить розы, щедро усыпанные дохлыми лягушками…
Минуло два месяца, как они стали жить вместе в его доме. Увертюру для каждого вечера выбирала она. Это мог быть душ, ужин или постель – чуть ли не от самого порога. В тех случаях, когда постель не становилась первым номером программы, она неизменно бывала вторым. Катенька приходила домой усталая до смерти. Диспетчеру подземки нужна не голова, а компьютер, и такую электронно-вычислительную голову следовало выводить из мира сетей, поездов и потенциальных аварий очень ласково и бережно… Иначе ведь и во сне примется бормотать о каком-то, прости Господи, переключении с линии на линию.
Именно постели он не мог ей сегодня дать. Вышло бы как-то… нечестно. Это если рассуждать в категориях голоштанного детства, то есть в самых правильных. Во категориях взрослого бытия все то же звучало бы исключительно сложно и неоднозначно, однако под покровом психоаналитической сложности пряталось бы лишенной всякой серьезности, но почему-то способное больно уязвить слово «нечестно». Нечестно, да и все тут. Сомов отдавал себе отчет в последствиях. Кто ее знает, Катеньку, может ведь просто повернуться и уйти… Вот у них все закончится, и тут он сообщит, мол, какие у меня к тебе нежные чувства, сдуреть можно, желаешь ли быть офицерскою женой? А она – хрясь по роже и шмыг в дверь… А за десять минут до того он был бы с нею одной плотью, и вышло бы, что был то ли напоследок, то ли впрок. Попользовался, одним словом. Не поймешь, какое слово отвратительнее: «напоследок» или «впрок»?
С Катей Сомов хотел быть либо навсегда, либо никак.
Бог дал ему маленькую передышку. Сегодня первым номером Катенька назначила ужин. Все шло по заведенному порядку, словно гамма, сыгранная многое множество раз… И Виктор все прикидывал, как бы ему получше начать, и какое бы выдать предисловие… поуместнее. А потом отложил вилку и взял Катю, сидевшую напротив, через стол, за руку.
– Я люблю тебя.
Ужин прервался на ноте фа.
Катя встала, перешла на его сторону и сомовскую голову к своему животу.
– Я, знаешь ли, очень ждала.
Нагнулась и потерлась виском о висок.
– Мы не с того сегодня начали, Витя. Пойдем со мной. Иди же.
– Подожди! Подожди… Я завербовался в силы безопасности… Осталось шестьдесят часов до… казарменного режима.
– Что?!
– Через шестьдесят часов я перейду на казарменный режим. Первые увольнительные, говорят, не раньше то ли четвертого, то ли пятого месяца учебы. Всего полгода училища… а потом мне уже не быть гражданским корабелом… я стану корабельным инженером. В смысле, офицером, военным…
Катенька отпрянула. Отвернулась. С минуту искала глазами невидимую подсказку в углу. Сомов не смел прикоснуться к ней. Он только смотрел на ее руки, на неестественно растопыренные пальцы… Потом она совершенно спокойно сказала то, чего Виктор никак не мог ожидать:
– Это не меняет дела. Пойдем.
…Она была яростна и ненасытна, как земля, дорвавшаяся до весеннего тепла и разразившаяся буйством ручьев. Она тонула в нем, словно в болоте. Потом, откинувшись на подушку и переведя дыхание, Катя заговорила:
– Суть дела: я тоже люблю тебя.
Он взялся целовать ей руку – палец за пальцем, – затем перешел ко второй, но Катя сжала пальцы в кулак.
– Послушай меня сейчас, Витя. Я по глазам твоим, по лицу могу прочесть все твои страхи. Напрасно. Ты, наверное, не до конца понял, с кем связался. Я не отступлюсь от тебя, чего бы ни случилось. Кем бы ты ни был, что бы ты ни делал, я теперь с тобой – до самого конца. Говорят, мужчины любят женщин, которые готовы за ними пойти хоть на край света… Я готова. Только не за тобой, а с тобой. Надеюсь, ты понимаешь, – я не навязываюсь. Просто я верю: если мне будет по-настоящему нужно… – слышишь ты, по-настоящему, – видеть тебя рядом, просить о чем-нибудь важном, ты сделаешь все, как надо. Хочешь служить – служи. Я знаю, отговаривать тебя не стоит. Бесполезно и глупо. Ты выбрал путь… хороший путь… и я не могу и не хочу тебя останавливать.
Сомов не знал, что ему ответить. Как ни скажи, а все выйдет ниже Катиных слов.
– Если бы мы не лежали сейчас, я бы, пожалуй поклонился тебе.
Она, наконец улыбнулась.
– Чертов Сомов! Ты мне за это заплатишь. Женись на мне завтра же!
– Это, я так понял, предложение?
– Это распоряжение. Сейчас мы встанем, я пойду за платьем, а ты церковь, договариваться насчет венчания… И вот еще, совсем забыла: в гробу я видела контрацептивы! Сделай мне ребенка. Ты вообще-то помнишь, сколько мне лет? Помнишь? Помнишь или нет?
– Нет, разумеется.
– Правильный ответ. Рожать в любом случае – более чем пора…
* * *
Так Катенька стала госпожой Сомовой.
Все шестьдесят часов – до самой стоянки аэрокаров у ворот училища – она была весела. И вовсе не сдерживала слезы, не боролась с комком у самого горла. Никакого комка не было, да и глаза не искали дополнительного увлажнения. Просто пока они оставались вместе, слезы не нужны были ни ему, ни ей.
Потом они понадобились…
Но Виктор об этом уже не мог ничего знать.
Глава 4
Любовь по-испански
10 и 13 апреля 2125 года.
Система Сатурна.
Виктор Сомов, 29 лет.
Развспоминался! Ну-ну. Далеко еще до теплого бока.
…На мониторе – смена вахты у техников. Один доброволец уступает место другому. Неисправностей нет… вот разве что накопители машинного отделения… что-то там невразумительное… статистический заря… ка-акой заряд? Старшина, вы кем были на гражданке? Оператором пищевой акклиматизации? Это какое образование – скорее гуманитарное или скорее техническое? Скорее никакого… Так. Увольнительные на поверхность будете получать через школьный курс физики. Разделы в программе я определю лично. Что? Смирно!
Фигура на мониторе вяловато вытянулась и «приклеила» руки к бедрам. Вольно. Сам разберусь с накопителями.
Сомову предстояло четыре часа наблюдать за приборами, которые сами, по доброй воле сообщают состояние всех систем корабля и, кроме того, каждый час делать запросы тем приборам, которые нуждаются в пинке. Для разнообразия повозиться с накопителями – одно удовольствие.
Капитан-лейтенант перенастроил приборы на чип, давным-давно, в детские еще годы, вживленным ему над переносицей. Если будет что-нибудь срочное, или, спаси Господи, угрожающее, он узнает об этом моментально… Потом он отправился в машинное отделение.
Накопители, в сущности, глубокая периферия. Все, на что они годны – собирать даровую энергию для освещения нескольких отсеков. А даровая она потому, что просачивается неведомым для науки способом через все мыслимые и немыслимые экраны от работающей ходовой части; более того, собрать рассеянную энергию подобного рода теоретически просто невозможно. Физика в лучшем случае способна описать это явление, но отнюдь не понять его. С другой стороны, есть в подобной расстановке акцентов нечто исконно флотское: конструкторы собрали и запустил в серию устройства, принципа действия которых напрочь не понимают, а корабельные иженеры ремонтируют их, и порой небезуспешно, хотя в большинстве случаев не знают даже, из чего они сделаны… Работает? И ладно. Техники сделали несколько ценных наблюдений: если накопитель нагревается и вибрирует, его надо менять. Не заменишь – спечется. Зато когда он испускает холодный пар – все нормально, очень качественный попался накопитель, прослужит долго. Да Сильва рассказал Сомову одну инженерскую байку. Знакомится как-то корабельный инженер с конструктором накопителей. Совершенно случайно, кстати. Ну и спрашивает у конструктора: мол, когда вибрирует, сколько еще может продержаться – по вашей конструкторской задумке? Тот с ужасом переспрашивает: «А что, он вибрирует?» – «Ну да. Все они вибрируют, когда старые». – «Молодой человек! Накопитель не может быть старым, он почти что вечен». – «Как же так? И что, греться он тоже не может, и пар не испускает, и не искрит, и запах свежего сена от него не идет первые двое суток работы?» – «Свежего сена?» – переспросил бедный конструктор и упал в обморок…
Вот он, узел накопителей. Сомов считал показания датчиков. Та-ак. Барахлит все там же, все так же, все с теми же симптомами, только неизвестно что. Беда в том, что накопитель не только собирает рассеянную энергию, он, сволочь, ее тоже рассеивает…
Капитан-лейтенант машинально похлопал себя по карману.
– Сигаретки потерял, амиго?
За спиной у него стоял Хосе, довольная рожа.
– Хочешь, зажигалочкой поделюсь?
Издевается. В училище Сомов мучительно бросал курить, и с третьего раза все-таки бросил. Чистился какой-то химией, ходил к гипнологу, истязал свой рот кислыми леденцами, словом, заплатил полную цену. Потому что на боевые корабли курящих не берут. Там и без того воздух… как бы это получше выразиться? – не лесной. Но привычки старого, насквозь протабаченного курильщика остались…
– А-а, к нам пожаловал сеньор сапожный вор! Обувкой моей интересуешься?
Хосе оценивающе прищурился на сомовские полусапоги. Так, наверное, кот-мышелов прикидывает, заметив очередную жертву: стоит ли поработать когтями, или, может быть, не марать лапы о такой лядащий образец?
– Такие есть уже у меня, амиго. И вообще, очередь твоя сегодня будет. Или ты что-нибудь имеешь против эспаньол?
– Ладно, пусть будет эспаньол.
Второй государственный язык Терры (первым было женевское эсперанто) давался комендору с трудом. Сомов – другое дело. В испанском он был как рыба в воде. Но этот язык Виктор тайно недолюбливал за какую-то нарочитую торжественность. Поэтому разговаривали они с Лопесом чересполосно: то по-русски, то по-испански.
– Когда-нибудь вся эта драка закончится, Витя. И мы как следует отдохнем. За все рейды, за все вахты, за все дежурства.
– Ты про что, друг? Про Аравийскую лигу? Да в ней ли дело?
– Я понимаю, понимаю… Что ты про меня думаешь? Конечно, я понимаю. Лига – шуточки, прелюдия. С Женевской федерацией драки не миновать.
Сомов промолчал. Терра-2, его родина, двадцать лет жила ожиданием этой войны. Еще в школе мальчики и девочки заражались ее дыханием. Терранский планетоид считался подмандатной территорией женевцев еще с 20-х годов прошлого века. Долгое время женевцы использовали его в качестве колоссального кладбища… Два года – с 2032 по 2034-й – туда транспортировали «этноизбытки» славян, в основном русских. Четыре года – с 2032 по 2036-й – на Терру-2 отправляли «этноизбытки» латиноамериканцев. Впоследствии Женева уже не имела возможностей проводить такую политику: прежние ее провинции стали Российской империей и Латинским союзом. А два этих государства очень берегли свое население, его итак оказалось маловато. Вся история Терры-2 – это история борьбы между сильнейшими кланами первопоселенцев, которые сумели выжить и окрепнуть в чудовищных условиях, и женевской администрации. Женевцы вечно говорили: «Дай!» Им старательно отвечали: «Самим мало!» И давали меньше, чем хотели на Земли, и больше, чем не жалко. Женевцы вечно стремились контролировать «силы безопасности» Терры-2. А терранцы допускали в армию и на флот лишь редких представителей администрации, из-за компетенции которых велись настоящие баталии… Женева жаждала полностью контролировать Терру-2, а «террорруские» и «терролатино», сговорясь, чем дальше, тем резче отругивались: «Без сопливых разберемся!» С Земли грозили миротворческой акцией, Терра обещала «приголубить» миротворцев по полной программе. А Российская империя и Латинский союз тонко намекали, мол, у них имеются аргументы против жестких действий Женевы на Терре-2. Очень серьезные аргументы. До поры до времени обе стороны, ведя переговоры на басах, все-таки уживались. Девяносто с лишком лет длится этот шаткий компромисс. И пора бы ему сойти на нет… Была у терранцев путеводная звезда: история страшной войны за независимость на Терре-8, ставшей в 2077 году Конфедерацией городов-общин Нью-Скотленд. Туда Женевская федерация в течение нескольких десятилетий отправляла самых страшных уголовников, всех, кто пытался быть революционером, а также сумасшедших ученых, чьи идеи были признаны несвоевременными и вредными. Однажды эта гремучая смесь сдетонировала. Женева билась за Терру-8 всеми средствами, и отступилась только тогда, когда обнаружила, что ведет боевые действия уже на Луне – в святая святых, преддверии Земли. Еще чуть-чуть, и перекинулось бы на швейцарские Альпы. Это была жутковатая техногенная война, не очень подконтрольная людям… Говорят, до сих пор локальные информационные сети время от времени скручивают странные судороги – эхо тех давних сражений. Но все-таки добились они своего, ведь добились! И теперь живут в своем Нью-Скотленде припеваючи. Еще женевцам принадлежат Терра-5 и Терра-7 – подмандатные планеты, заселенные соответственно китайцами вперемешку с выходцами из юго-восточной Азии и чернокожими. В 2068-м Терра-5 восстала. Женевцы положили у них там не то двадцать, не то все тридцать миллионов человек, но воли тамошним жителям не дали. От такого разгрома, Господи, упаси родную Терру-2! Впрочем, свобода никогда не стоила дешево. А сейчас она буквально наступает на пятки… Собственно, вопрос стоит так: громыхнет у же сегодня, или есть передышка до завтра? Так что Сомову нечего было ответить Хосе. Когда один собеседник произносит «дважды два – четыре», как должен реагировать другой? Подтвердить? Опровергнуть?
Система Сатурна.
Виктор Сомов, 29 лет.
Развспоминался! Ну-ну. Далеко еще до теплого бока.
…На мониторе – смена вахты у техников. Один доброволец уступает место другому. Неисправностей нет… вот разве что накопители машинного отделения… что-то там невразумительное… статистический заря… ка-акой заряд? Старшина, вы кем были на гражданке? Оператором пищевой акклиматизации? Это какое образование – скорее гуманитарное или скорее техническое? Скорее никакого… Так. Увольнительные на поверхность будете получать через школьный курс физики. Разделы в программе я определю лично. Что? Смирно!
Фигура на мониторе вяловато вытянулась и «приклеила» руки к бедрам. Вольно. Сам разберусь с накопителями.
Сомову предстояло четыре часа наблюдать за приборами, которые сами, по доброй воле сообщают состояние всех систем корабля и, кроме того, каждый час делать запросы тем приборам, которые нуждаются в пинке. Для разнообразия повозиться с накопителями – одно удовольствие.
Капитан-лейтенант перенастроил приборы на чип, давным-давно, в детские еще годы, вживленным ему над переносицей. Если будет что-нибудь срочное, или, спаси Господи, угрожающее, он узнает об этом моментально… Потом он отправился в машинное отделение.
Накопители, в сущности, глубокая периферия. Все, на что они годны – собирать даровую энергию для освещения нескольких отсеков. А даровая она потому, что просачивается неведомым для науки способом через все мыслимые и немыслимые экраны от работающей ходовой части; более того, собрать рассеянную энергию подобного рода теоретически просто невозможно. Физика в лучшем случае способна описать это явление, но отнюдь не понять его. С другой стороны, есть в подобной расстановке акцентов нечто исконно флотское: конструкторы собрали и запустил в серию устройства, принципа действия которых напрочь не понимают, а корабельные иженеры ремонтируют их, и порой небезуспешно, хотя в большинстве случаев не знают даже, из чего они сделаны… Работает? И ладно. Техники сделали несколько ценных наблюдений: если накопитель нагревается и вибрирует, его надо менять. Не заменишь – спечется. Зато когда он испускает холодный пар – все нормально, очень качественный попался накопитель, прослужит долго. Да Сильва рассказал Сомову одну инженерскую байку. Знакомится как-то корабельный инженер с конструктором накопителей. Совершенно случайно, кстати. Ну и спрашивает у конструктора: мол, когда вибрирует, сколько еще может продержаться – по вашей конструкторской задумке? Тот с ужасом переспрашивает: «А что, он вибрирует?» – «Ну да. Все они вибрируют, когда старые». – «Молодой человек! Накопитель не может быть старым, он почти что вечен». – «Как же так? И что, греться он тоже не может, и пар не испускает, и не искрит, и запах свежего сена от него не идет первые двое суток работы?» – «Свежего сена?» – переспросил бедный конструктор и упал в обморок…
Вот он, узел накопителей. Сомов считал показания датчиков. Та-ак. Барахлит все там же, все так же, все с теми же симптомами, только неизвестно что. Беда в том, что накопитель не только собирает рассеянную энергию, он, сволочь, ее тоже рассеивает…
Капитан-лейтенант машинально похлопал себя по карману.
– Сигаретки потерял, амиго?
За спиной у него стоял Хосе, довольная рожа.
– Хочешь, зажигалочкой поделюсь?
Издевается. В училище Сомов мучительно бросал курить, и с третьего раза все-таки бросил. Чистился какой-то химией, ходил к гипнологу, истязал свой рот кислыми леденцами, словом, заплатил полную цену. Потому что на боевые корабли курящих не берут. Там и без того воздух… как бы это получше выразиться? – не лесной. Но привычки старого, насквозь протабаченного курильщика остались…
– А-а, к нам пожаловал сеньор сапожный вор! Обувкой моей интересуешься?
Хосе оценивающе прищурился на сомовские полусапоги. Так, наверное, кот-мышелов прикидывает, заметив очередную жертву: стоит ли поработать когтями, или, может быть, не марать лапы о такой лядащий образец?
– Такие есть уже у меня, амиго. И вообще, очередь твоя сегодня будет. Или ты что-нибудь имеешь против эспаньол?
– Ладно, пусть будет эспаньол.
Второй государственный язык Терры (первым было женевское эсперанто) давался комендору с трудом. Сомов – другое дело. В испанском он был как рыба в воде. Но этот язык Виктор тайно недолюбливал за какую-то нарочитую торжественность. Поэтому разговаривали они с Лопесом чересполосно: то по-русски, то по-испански.
– Когда-нибудь вся эта драка закончится, Витя. И мы как следует отдохнем. За все рейды, за все вахты, за все дежурства.
– Ты про что, друг? Про Аравийскую лигу? Да в ней ли дело?
– Я понимаю, понимаю… Что ты про меня думаешь? Конечно, я понимаю. Лига – шуточки, прелюдия. С Женевской федерацией драки не миновать.
Сомов промолчал. Терра-2, его родина, двадцать лет жила ожиданием этой войны. Еще в школе мальчики и девочки заражались ее дыханием. Терранский планетоид считался подмандатной территорией женевцев еще с 20-х годов прошлого века. Долгое время женевцы использовали его в качестве колоссального кладбища… Два года – с 2032 по 2034-й – туда транспортировали «этноизбытки» славян, в основном русских. Четыре года – с 2032 по 2036-й – на Терру-2 отправляли «этноизбытки» латиноамериканцев. Впоследствии Женева уже не имела возможностей проводить такую политику: прежние ее провинции стали Российской империей и Латинским союзом. А два этих государства очень берегли свое население, его итак оказалось маловато. Вся история Терры-2 – это история борьбы между сильнейшими кланами первопоселенцев, которые сумели выжить и окрепнуть в чудовищных условиях, и женевской администрации. Женевцы вечно говорили: «Дай!» Им старательно отвечали: «Самим мало!» И давали меньше, чем хотели на Земли, и больше, чем не жалко. Женевцы вечно стремились контролировать «силы безопасности» Терры-2. А терранцы допускали в армию и на флот лишь редких представителей администрации, из-за компетенции которых велись настоящие баталии… Женева жаждала полностью контролировать Терру-2, а «террорруские» и «терролатино», сговорясь, чем дальше, тем резче отругивались: «Без сопливых разберемся!» С Земли грозили миротворческой акцией, Терра обещала «приголубить» миротворцев по полной программе. А Российская империя и Латинский союз тонко намекали, мол, у них имеются аргументы против жестких действий Женевы на Терре-2. Очень серьезные аргументы. До поры до времени обе стороны, ведя переговоры на басах, все-таки уживались. Девяносто с лишком лет длится этот шаткий компромисс. И пора бы ему сойти на нет… Была у терранцев путеводная звезда: история страшной войны за независимость на Терре-8, ставшей в 2077 году Конфедерацией городов-общин Нью-Скотленд. Туда Женевская федерация в течение нескольких десятилетий отправляла самых страшных уголовников, всех, кто пытался быть революционером, а также сумасшедших ученых, чьи идеи были признаны несвоевременными и вредными. Однажды эта гремучая смесь сдетонировала. Женева билась за Терру-8 всеми средствами, и отступилась только тогда, когда обнаружила, что ведет боевые действия уже на Луне – в святая святых, преддверии Земли. Еще чуть-чуть, и перекинулось бы на швейцарские Альпы. Это была жутковатая техногенная война, не очень подконтрольная людям… Говорят, до сих пор локальные информационные сети время от времени скручивают странные судороги – эхо тех давних сражений. Но все-таки добились они своего, ведь добились! И теперь живут в своем Нью-Скотленде припеваючи. Еще женевцам принадлежат Терра-5 и Терра-7 – подмандатные планеты, заселенные соответственно китайцами вперемешку с выходцами из юго-восточной Азии и чернокожими. В 2068-м Терра-5 восстала. Женевцы положили у них там не то двадцать, не то все тридцать миллионов человек, но воли тамошним жителям не дали. От такого разгрома, Господи, упаси родную Терру-2! Впрочем, свобода никогда не стоила дешево. А сейчас она буквально наступает на пятки… Собственно, вопрос стоит так: громыхнет у же сегодня, или есть передышка до завтра? Так что Сомову нечего было ответить Хосе. Когда один собеседник произносит «дважды два – четыре», как должен реагировать другой? Подтвердить? Опровергнуть?