Страница:
«Господи! Зачем я здесь? Не могу больше. Убери меня отсюда подальше, Господи!»
Шла война, за рейдером неслась целая стая «гончих», надо было ремонтировать чертов накопитель, иначе будет хуже. Иными словами, Сомов тогда продолжил свою возню, решив не обращать внимание на мелочи. Покалывание усилилось.
«Твою мать! Быть того не может. Мать твою!»
А потом все чуланчик перекосило… падал он тогда? нет? Черт. И какая-та чушь пошла, полный идиотизм: молочный кисель в башке, припадок ужаса, удушье… Хрясь! Даром, что скафандр, а локоть отбит вчистую…
Оба!
Самый жуткий момент был как раз, когда он завопил: «Оба! Оба! Оба!» Ничто иное не пришло ему в голову. Чуланчик нафиг пропал. И накопители с ним, язви их в душу. Комнатушка. Совершенно гражданская. Какая-то неуловимо чужая и очень тесная. Это еще кто?
Тут-то Сомов и заорал. Над ним склонилось его собственное отражение в зеркале. Притом само зеркало оно куда-то дело. Заглянуло в лицо и разинуло рот. Тоже, что ли, кричит? И какого хрена на нем не скафандр, а обтягивающий чехольчик, бабский по виду? Притом совершенно незнакомого, прежде никогда не виданного Сомовым фасона.
Мысли пошли одна другой приятнее: «Током дернуло? В отключке валяюсь? Или уже в докторском хозяйстве под соусом из наркоза? А? А может, уже в коме? И видится мне дурь, а на самом деле я ни одной лапой не могу пошевелить, а глаза открыть – подавно? Горячка белая? Так я которые сутки в рот не брал! Или так оно и бывает, когда шарики заедут за ролики, и в мозгу происходит внештатный апгрейд? С галлюцинаций, значит, все начинается»…
Однако Сомов был изготовлен из очень прочного материала. Он бы скорее допустил начало Страшного суда, чем собственное безумие, галлюцинации и горячку белую. Нет оснований, господа хорошие. Не верю. А вот дернуть чем-нибудь могло. Когда научно-технический прогресс обступает тебя со всех сторон, обязательно чем-нибудь да дернет. И, скорее всего, неоднократно.
Так, надо начинать разбираться. Виктор снял шлем и огляделся. Ни малейшей зацепки, куда его закинуло. И сколько времени прошло с тех пор, когда он… короче… ну, с накопителями… это самое… кроме как матом не выразишь.
Зеркальный парень забился в угол, пялится на него, ни жив ни мертв, глазищи – по мелкому гибридному яблоку размером. Виктор задал ему самый важный на данный момент вопрос:
– Это… сколько времени?
Мелкие яблоки превратились в средние. Но у людей в таких случаях при полностью отключенном здравом разумении отлично работают рефлексы. И двойник рефлекторно ответил: столько-то. То же, что и было, когда узел накопителей потек вкривь и вкось на глазах у старшего корабельного инженера. Ладно.
– Дата?
Тот опять же ответил. На русском языке с легким акцентом, как женевцы говорят. Неважно. Сейчас – неважно. Содержание ответа: тот же день того же месяца.
Все-таки кома?
– Год!
…Тот же.
Сомов, человек с техническим образованием, естественник до мозга костей, нимало не колеблясь, принял последнее, что оставалось. У науки много пакостей в запасе, притом совсем не изученных. Одна из них минуту назад вышвырнула его из рейдера и забросила в совершенно другое место. Нуль-переход… к едрене фене.
– Мужик, ты очень на меня похож, но я тебя не знаю. Как тебя зовут, кто ты вообще?
– Дмитрий Максимович Сомов. Менеджер транспортной сети.
Поколебавшись, Дмитрий Максимович добавил:
– Плановик по узкой специальности.
«Родня, что ли, какая-то? Не помню такой родни. Папаша на стороне мужскую сообразительность проявлял? Братика, значит, в подарок заготовил, но до времени решил не объявлять… Сорокалетия моего ждет, чтобы осюрпризить, или как?»
– А где мы вообще?
Двойник вяло поводил нижней челюстью, как будто была него во рту жвачка, и ответил совсем несуразно:
– Московский риджн, Чеховский дистрикт. Жилой комплекс 8797. Двенадцатый этаж ниже нулевого уровня. Блок «А». Кубатура номер 4884… Не пора ли объяснить, за чем вы ко мне явились? Я полагаю, вы вор. Но мы можем обойтись без вмешательства властей. Вы лишь расскажете, как проникли за дверь, а я вас отпущу.
– Куда?
– Да куда угодно!
– Пошел ты к черту.
– Я вижу, нам не обойтись без…
– Стоять!
Виктор почему-то совершенно не жаждал втягивать в дело людей извне. Тоже своего рода рефлекс, у некоторых людей срабатывающий в любое время суток…
– Без чужих соплей разберемся.
Двойник, белый, как пингвинье брюхо, Виктор один раз видел пингвинов, так вот, чертов двойник затрясся. То есть крупно затрясся, с расстояния в три метра – вполне заметно. Как бы его успокоить-то? Особенно, когда самому неспокойно…
– Не вибрируй. Вламывать тебе никто не собирается. И воровать у тебя здесь – тоже.
Никакой реакции. Надо чем-то занять его мозги, иначе рехнется. Неминуемо.
– А я тоже Сомов. Виктор Максимович. Старший корабельный инженер, капитан-лейтенант космического флота Русской консульской республики. – О том, что флот Русской Европы наполовину укомплектован терранцами, знали, наверное, все. Но это все равно продолжало оставаться официальным госсекретом. И про свое терранское гражданство Сомов решил не болтать…
В ответ его собеседник отмочил шуточку:
– А… разве космическая программа не свернута полвека назад?
– Чего? Да ты что, брат!
– А мне казалось, сейчас дальше Луны никто не летает, да и туда – нечасто…
Тут капитан-лейтенант понял: шуткой и не пахнет.
– Да ты как… Да ты вообще! Погляди на меня! Что на мне?
– Одежда.
– Какая?!
– Ну, серебристая. Не по сезону. Мода такая была лет пятнадцать назад: «индастриал-эгэйн».
– Скафандр на мне ремонтный, средней паршивости скафандр, но в открытый космос выходить в нем можно! Ты понимаешь?
– Вы безумец. Или еще хуже.
Тут двойник взглянул на старшего корабельного инженера с таким ужасом, что и его самого пробрало тонким морозцем. Чего он боится-то? И «близнец» моментально подтвердил его наихудшие опасения:
– Я должен сообщить о вас, куда следует…
– Только трепыхнись, – зашипел капитан-лейтенант, – разберу на запчасти.
И все-таки его собеседник сделал вялое движение куда-то в сторону двери. Виктор схватил его за руку и потянул назад. Секунду они боролись. Двойник оказался явно слабее. Виктор, не вставая с пола, сделал подсечку, и тот рухнул, веером снося вокруг себя всякую бытовую мелочь.
«Близнец»:
– Так ты не?..
– Что – не?
– Сам понимаешь. Я должен выполнить свой долг.
– Сиди тихо, барбос. Не рыпайся. Ничего ты не должен. Кто я не, я не знаю. Я вообще не знаю, кто ты для меня, а я для тебя. Так что кончай дребезжать, дай подумать.
И тот покорно растянулся на полу. Даже встать не захотел: наверное, опасался лишний раз двинуть руками-ногами, как бы за попытку побега не приняли… «Пуганый какой. Спасибо, хоть трястись перестал».
Виктор попробовал сосредоточиться. «Что мы имеем? Мы имеем… хрен за щекой… Не сбиваться. Мы… имеем Москву. То есть, какой-то Московский риджн, а в нем какой-то кретинский дистрикт. Не пойму. Не знаю таких слов. Да где мне знать-то их, я ж не был в Москве ни разу… Может, тут сплошные риджены и дистрикты? С хрена бы, правда, им по-английски все эти дела называть… [4 – Риджн и дистикт – от английских слов region (область) и district (район).] Подземный этаж… Не понимаю я. Да что такое!» Он вспоминал все известное ему о Российской империи из школьного курса, книжек, информационных программ, сетевых материалов, военных сводок… Москва – столица России, то бишь Российской империи, это как Бог свят. Дальше не сходилось.
«Но там ведь у наших недонаселение, а вовсе не пере-… Чего им под землей-то жить? Никогда не слышал, чтобы в России жили под землей. На Европе – да. Там у них минус сто по Цельсию, а башенные конструкции легче обогреваются… Но на Европе я был раз десять. Нет там никаких дистриктов, и ридженов тоже. И одеваются не так. И говорить с женевским акцентом на Европе не с руки – пришибить могут. И какая там Москва? Там столица – Дмитриев. В смысле, Дмитриев Донсков… Или есть там какая-нибудь маленькая Новая Москва? Ладно, сейчас проверим».
– Покажи-ка деньги, брат.
Тот с готовностью сунул руку в карман. Вероятно, после той маленькой стычки простой грабеж уже казался «близнецу» совсем неплохим вариантом. Так. Вынимает. Карточка.
– Нет, карточку не надо. Деньги ходячие покажи. Не кредитки же одни у вас.
– Деньги – ходячие? Ходя-ачие? – тот попробовал на язык странное словосочетание. Видимо, не понимает.
– Деньги, но не кредитка.
– Креди-итка?
– Та дребедень, которую ты в руке держишь, как называется?
– Идентификатор.
– А деньги?
– Списание евродолларов с банковского счета всегда проводится по предъявлению идентификатора. Соответствующая цифра фиксируется на нем же.
– Дай-ка.
Услышав словечко «евродоллары», старший корабельный инженер почувствовал, как испаряются его надежды на понятное, человеческое объяснение всему. Карточка подтвердила худшие опасения. В правом верхнем углу красовался перевернутый католический крест, вписанный в треугольник и в обрамлении лаврового венка. Одна из эмблем Женевской федерации. Не самая распространенная, но все-таки она, родная. Во всяком случае, на Терре женевская администрация украсила шлемы охранников именно таким символом. И оружейная марка у них есть такая. И на документах иногда попадается… Не везде. Но перепутать невозможно.
Есть норматив для надевания скафандра – 23 секунды. И другой норматив – для снимания, на 6 секунд меньше. Обе операции выглядят неаппетитно… Кроме того, обе последовательности действий на несколько мгновений делают тебя совершенно беззащитным, а это сейчас совсем ни к чему.
– Отверни башку. Не бойся.
«Близнец» отвернулся, и Виктор выполнил норматив номер 2 на три секунды раньше положенного. Видел бы его комвзвода из училища, подавился бы собственным языком от изумления: просто уложиться – и то на грани сил человеческих, а тут… Впрочем, инстинкт самосохранения всегда слыл отличным стимулятором.
Так. Теперь он мог засунуть руку во внутренний карман форменной куртки. Вот они, нащупал…
– Это ты когда-нибудь видел? Хотя бы одну из них?
Катенька просила его привезти ей по одной монетке из каждой страны, где он побывает.
Двойник взглянул с интересом. Испуг улетучился у него из глаз. Его место заняло удивление. О! Еще какое удивление. Вот про это, наверное, говорят: «Глаза полезли на лоб»…
– Начни с той, маленькой.
– Что это? Здесь по-русски написано…
– Точно. А как еще должны писать в Российской империи?
– В Российской… империи? У вас там какое-то средневековье. Российская империя, насколько я знаю, была при большевиках. Или вроде того. Там еще были Борис Годунов, Столыпин, Ленин, Сталин и разнообразные цари…
Он вертел в руках мелкую монетку Российской империи. На одной стороне красовалась надпись «Император и самодержец всероссийский Даниил Александрович», а на другой «100 червонцев. 2120». Двуглавый орел с коронами, гербы старых городов. Виктору монетка досталась, когда он был на Весте, там у России большая военная база. Он машинально поправил:
– Борис Годунов – из Киевской Руси. Не путай. А Российскую империю восстановили в 2039-м. Там уже пятый государь.
Его собеседник промолчал. Но на лице его читалось: «Чушь. Маньяк попался с затеями».
– Ладно. Эту посмотри.
На аверсе: «Русская консульская республика. В консульство Алексеева и Мартыгина». На реверсе: «5 рублей. 2125. Дмитриевский монетный двор». И Святой Андрей Первозванный, распятый на косом кресте.
Та же реакция.
– Последнюю!
…«Воля – это все! Свободная анархо-синдикалистская республика россиян». Профиль Фрэнка Заппы. «10 байков. 2111. Свобода или смерть!» Профиль Нестора Махно. Или какого-то Бакунина. Виктор толком не запомнил – то ли Махно на десяти байках, то ли на одном тугрике…
– Где это… что это… Чушь. Впрочем, как вам будет угодно.
«Как тебе, психу, будет угодно, только не бей…»
– Эту! Давай, смотри.
Родная, терранская денежка. «Una grivna / Одна гривна. 2122». Святой Георгий. «Genevasa federatasa pasasiona Terara-2 [5 – Владение Женевской федерации Терра-2 (женевское эсперанто).] / Терра-2 / Terra-2». Гривастый лев с крестом в лапах. Виктор приготовился объяснять, как объяснял он раньше многим неучам: да, мол, мы, конечно, подмандатная территория Женевы, но почти независимы. А по-испански и по-русски отчеканено, чтоб никто в обиде не был. Тридцать лет назад на шести языках отмачивали, но сейчас уже…
– О! Вот, вижу, женевское федеральное эсперанто. Наш государственный язык. Все, что я смог понять до сих пор. – Двойник, наконец, разговорился.
«Наш государственный язык… Наш государственный язык…»
– Так ты женевец?
– Гражданин Женевской федерации. А ты – нет?
– Нет.
– Иностранец, из резервата?
– Н-да… В смысле, нет. Ясно одно: я из других краев, но там, где я до сих пор жил, мне не приходилось слышать слово «резерват».
– Простите… Прости. Мне кажется, ты обманываешь самого себя.
– Не понял…
– Я вижу у тебя на шее крест.
– Точно. Обыкновенный православный крест.
– И ты говоришь об этом вот так запросто! – «Дмитрий Максимович» передернул плечами и чуть отодвинулся. Удивления как не бывало. Вместо него – неприязнь. – А ведь подобное состояние исключительно вредно и для твоей энергетики, и для энергетики окружающих. Бесконечно болезнетворное вторжение прямолинейной твердости, присущей всем людям вроде тебя, в гибкое многообразие духа, характерного для нормальных людей, никогда не проходит без последствий.
«До чего умно, стервец, заговорил. Прямо по писаному. И такие глупости…»
– Вернись к иностранцам из резерватов.
– Как будто ты сам не знаешь!
«Осмелел».
– Допустим, не знаю. Забыл.
– На всей территории Женевской федерации официально запрещены любые конфессии, принадлежащие христианскому семейству, исламу или иудаизму. Конфуцианство не рекомендуется. Храмы ликвидированы. Так что ты можешь быть только из резервата, там христиане еще встречаются, и даже иудеи, говорят, есть. Если ты – тайный миссионер, то оставь меня в покое и беги.
Для полноты картины не хватало одно мазка. Собственно, капитан-лейтенант оттягивал момент, когда ему придется окончательно смириться с неизбежным. «Господи, как жить-то у них! Ведь даже попов нет…»
Ему очень, очень, очень не хотелось тут оставаться.
– Раздевайся.
– Не понимаю тебя.
– Да раздевайся ты, брат, давай, поторопись.
– Иначе вы примените силу?
– В репу ты рискуешь получить, это точно. Я дело прояснить хочу, а ты как пень. Помоги мне, твою мать, делов-то – раздеться, больше ничего не требуется. Я потом все тебе объясню.
Тут двойник заговорил странным официальным голосом. Словно какой-нибудь вшивый политик.
– Я, разумеется, не испытываю какой-либо неприязни к сексуальным меньшинствам. Все мое воспитание и душевный настрой не располагают к агрессии в отношении людей, которые отличаются от меня. Я признаю равные права любых ориентаций. Но из-за отсутствия соответствующего эротического опыта я не чувствую готовности ответить на твое предложение согласием. Хочу напомнить о суверенности моей личной территории сексуальных предпочтений, впрочем, совершенно не желая нанести оскорбления или принизить твои пристрастия.
– До пояса, дубина! Секс мне с тобой нужен, как собаке пятая нога. Уяснил?
«Близнец», наконец, зашевелился. Стянул свою обтягивающую обертку. Оказался под ней тощим, с едва-едва намеченными мышцами, чуть сутулым. Виктор схватил его за плечо, и повернул, чтобы видна была плоть на внутренней стороне руки, у самой подмышки.
«Есть! Господи Иисусе…»
– Cмотри! Сюда смотри.
Зрачки – по полтиннику… Виктор никак не мог подумать, что человеческие глаза способны столь полно выразить безграничный ужас. Наверное, он сам не способен был испытывать что-либо подобное. Наверное, такими должны быть глаза у роженицы, которой подносят младенца, и она видит перед собой пластмассовую куклу.
У обоих на одном и том же месте красовалось большое родимое пятно, похожее на ромб неправильной формы.
Двойник закричал; как видно, он совершенно не владел собой. Крик вырвался непроизвольно, дошел до высокой ноты и так же непроизвольно оборвался.
– Я не клон! Этого не может быть! Меня сто раз проверяли врачи! Я не клон! У нас это запрещено! Я не клон, нет!
– Заткнись.
«Близнец» подчинился.
– Конечно, ты не клон. И я не клон. Подумай головой своей.
– Простите… прости меня. Я испуган, подавлен. Я фрустрирован, я нуждаюсь в объяснениях. Пощади меня, я так больше не могу.
– У клонов не бывает полного сходства. Столь полного. Это азы. А что у вас, в смысле, у женевцев, клонирование запрещено, так все равно в военных целях применяете. Модель «пайлот-8», хотя бы. Своими глазами видел: неутомимый штурман с четырехмесячным сроком действия… Стоит вахты за троих, жрет мало не дерьмо. Или модель «пэтриот-аш»…
– Какая гадость!
– Не хочешь – не буду. За то, что женевцем тебя назвал, прости брат. Сгоряча. Ты, вроде, наш, русский.
Молчит. Все на пятно родимое пялится. «Неужто еще сам не понял? Просто смириться с этим трудно, потому и верить не хочется»…
– Ладно, объясняю. Мы – один человек. Только существуем в разных местах. Одновременно. Один человек с небольшими разночтениями, которые, наверное, происходят от воспитания и вообще от жизни.
– Сколько нас, таких? Впрочем, пустой вопрос. Это какое-то безумие. Говорят, оно заразно. И ты заразил меня своим сумасшествием…
– Сколько нас, я не знаю. Подумать если, никто не знает. Лучше вот какую вещь скажи, Дима, ты ведь ни в какого Бога не веришь?
– Разумеется, нет.
– А в науку веришь?
– Разумеется, да. Только вера тут не при чем.
– Это еще как сказать. Ладно. Не сейчас философию разводить будем. Короче, был один эксперимент, Дима. Еще в 2067 году китайцы попробовали…
– Шанхайский резерват?
– Это у вас тут резерват. А у нас – Поднебесная империя. Не перебивай. Я и без твоей помощи собьюсь…
Не самая легкая это была задача – пересказать воспоминания некоего Дэна Ю (псевдоним?), найденные на сетевом канале популярной науки семь назад… А еще кое-какие слухи, летучие, ни в чем не укорененные гипотезы, соображения полудрузей-полуматематиков, словом, сомнительную ценность в гарнире из несомненного мусора. Суть: был в 60-х у китайцев научный бум. Такой, что до сих пор кое-чем пользуемся. Императоры-«драконы», не считая, вкладывали в науку. Среди прочих была и некая группа «Ци». На Терре-3… Не знаешь Терру-3? Потом, потом, потом. Есть такой планетоид не в Солнечной системе. Они там проверяли очередную сумасшедшую гипотезу… их, родную, китайскую. Вот, если представить себе время в виде дерева. Кое-где оно двоит, троит, четверит… словом, понятно: дает не один «ствол», а несколько. И, китайцы говорят, «выживает» изо всех единственный. Он и становится новым участком «ствола», основного трэнда. Остальные… да Бог их знает. То ли их энтропия заедает по причине какой-то внутренней нежизнеспособности, утраты космической энергии, или, может, благодати… То ли, тоже возможный вариант, из них вырастают новые вселенные. Но пока «версии» разошлись еще не очень далеко, там могут быть «двойники» людей и вещей. Что вышло у них? Ерунда вышла. Энергии, говорит этот самый Дэн Ю, истратили как на средней паршивости войну. Натурально. Один или два раза выпадали куда-то. Вот где изюминка. Выпадали! Но там были только голые скалы, холод, полное безлюдье. Камни и космос, одним словом. Кажется, та же Терра-3, только «двойником» оказался весь планетоид при полном отсутствии ноосферы. Ничего от людей. Говоришь, вы туда не летали? Точно? Дальше Марса не летали? Убого тут у вас. А про Лабиринт знаете? Не понимаешь? Потом, потом, потом… Но тогда хоть понятно: откуда там городам взяться, там, наверное, и сейчас пусто… В 2067-м это все было. А в 2068-м там шли боевые действия. Кто с кем? Поднебесная и Латинский союз… Кто? Неважно. Все потом. Словом, сгинула группа «Ци». Без остатка. Или почти без остатка, просочилось же что-то, Дэн Ю этот опять-таки.
– Может, и у нас с тобой нечто вроде…
– Эксперимент, позволь поинтересоваться?
– Куда там. Авария. Даже не авария… Не знаю. Нештатное происшествие в таком месте, где энергии хватает… хоть отбавляй.
– Но, прости меня, остается неясным главный вопрос. Насчет обратимости процесса, как ты понимаешь.
«Поверил. Скажи: "наука", и готово. Верит, как смертник из "буйных" в своего Аллаха. Думать начал. Истерику отставил. Продолжаем… тем же курсом».
– Откуда мне знать, Дима. Я визит в твою… кубатуру, да? не планировал. Провалился сюда, как из прямой кишки в очко. Без предупреждения… Что тебе сказать? Китайцы возвращались. Иначе кто бы оставил информацию о той стороне, то есть, о твоей, наверное, стороне. Так, чисто теоретически.
Молчание. Оба пытались раскумекать искомую обратимость, но ничего не выходило. Виктор отвлекся:
– Послушай, брат! Дима! Да мне же страшно. Не меньше, чем тебе. Только ты дома, а я… у тебя дома. И все-таки, разве обязательно трястись? А? Отвлекись.
– У нас здесь не любят неожиданности. У нас предпочитают контроль.
– Все равно, отвлекись хотя бы ненадолго. Ты подумай, ты только подумай: какая великая тайна, дух захватывает! Ты и я – рядом. Просто открой свои мозги: я сюда громезнулся Бог знает из какой дали, из полного неотсюда… Чудо. Потом еще успеем набояться вдоволь, аж по самое не могу. Вероятно. А сейчас – брось. Мы по-разному живем. Кое-что похоже, но главное пошло по-разному. Разве тебе начхать на то, как там, у меня в родных местах? Давай, спрашивай, вопрос ты – вопрос я. Или нет, я первым спрашивать начну, прости Дима, прости, брат, но первым буду я. Ты согласен? Отлично…
Так получилось, что двойник с самого начала уступал Виктору. То ли не умел спорить, то ли не смел, то ли энергии не хватало.
Они проговорили еще час с лишком. О Женевской федерации и Российской империи. О звездных войнах и выпивке. О технике и оружии. О браке и разводе. И уже подошли было к развилке: то ли переходить на баб, то ли на Лабиринт. Дмитрия больше тянуло в сторону Лабиринта. Уж больно непонятная штука… Но тут он запнулся на полуслове и молча показал пальцем на правую руку старшего корабельного инженера. Виктор взглянул и не успел испугаться: ровно десять секунд его ладони источали фантомы, нечто вроде сгустков молочного пудинга, но ему следовало попрощаться – перед смертью или шагом назад. Он буквально прыгнул в скафандр и крикнул двойнику:
– Не подохну, так жди меня по вторникам и четвергам, с шести до восьми… Можешь? – очень ему хотелось выбить страх головы «близнеца». Пусть не боится. Он не должен бояться. Стыдно бояться…
«Господи! Тебе вверяю мою душу и мое тело. Спаси, если мой срок не пришел».
– Могу, – откликнулся его собеседник.
– Отлично. Не волнуйся, я… – в то же мгновение капитан-лейтенанта как будто ластиком стерло из одной реальности и швырнуло в другую. Безболезненно. Ни «удушья», ни чего-нибудь иного из разряда неприятностей. Сидел у двойника посреди «кубатуры» его, теперь стоит в узле накопителей, ровно в той же позе, в какой… отбыл. Рука держит ноль-девятый тестер. В воздухе, что ли, висел, дожидаясь возвращения пальцев? Скафандр у ног – серебряной половой тряпкой…
А кругом – полный ажур. Блок неисправный, фактически буйно помешанный, мигает под здорового. Фейерверк вырезали из кадра, словно его и не было. Покалывает пальчики? Хрена с два. Тестер без надобности, все в порядке.
Время? Да секунда в секунду.
Будто специально ему подбросили полный набор доказательств: нет, не заснул, хотя и очень хочется спать, не «дернуло», не терял сознания. Иначе лежал бы сейчас, а не стоял, тестер катался бы у носа, а не обрел базирование точнехонько в руке, искристые и прочие суперэффекты так и плясали бы вокруг, словно тут им карнавал какой-нибудь незамысловатый, а не машинное отделение рейдера…
Старший корабельный инженер просидел с четверть часа в непобедимом мозговом ступоре. В совершеннейшей отрешенности. Надо давать извилинам отдых, иначе заюзаются до дисфункции… Потом пришел в себя, и одна мысль не давала ему покоя: «Что я обещал двойнику? Что я там наобещал?»
«Вывалиться» в его реальность по новой, как только сможет? «Мол, жди, брат, по вторникам и четвергам, календарь-то у нас один с тобой. Вечером жди, когда ты там с работы являешься?»… Потом капитан-лейтенант многое множество раз в тайне ото всех честно пытался воспроизвести свои мучения со сбрендившим накопителем. Только до такого неистовства блоки больше не доходили. Разразился, конечно, «рефрижераторный инцидент», но и тогда дверь в иные края не открылась. Напротив, Господь захлопнул ее окончательно, надоумив, как справляться с накопительным бешенством…
Шла война, за рейдером неслась целая стая «гончих», надо было ремонтировать чертов накопитель, иначе будет хуже. Иными словами, Сомов тогда продолжил свою возню, решив не обращать внимание на мелочи. Покалывание усилилось.
«Твою мать! Быть того не может. Мать твою!»
А потом все чуланчик перекосило… падал он тогда? нет? Черт. И какая-та чушь пошла, полный идиотизм: молочный кисель в башке, припадок ужаса, удушье… Хрясь! Даром, что скафандр, а локоть отбит вчистую…
Оба!
Самый жуткий момент был как раз, когда он завопил: «Оба! Оба! Оба!» Ничто иное не пришло ему в голову. Чуланчик нафиг пропал. И накопители с ним, язви их в душу. Комнатушка. Совершенно гражданская. Какая-то неуловимо чужая и очень тесная. Это еще кто?
Тут-то Сомов и заорал. Над ним склонилось его собственное отражение в зеркале. Притом само зеркало оно куда-то дело. Заглянуло в лицо и разинуло рот. Тоже, что ли, кричит? И какого хрена на нем не скафандр, а обтягивающий чехольчик, бабский по виду? Притом совершенно незнакомого, прежде никогда не виданного Сомовым фасона.
Мысли пошли одна другой приятнее: «Током дернуло? В отключке валяюсь? Или уже в докторском хозяйстве под соусом из наркоза? А? А может, уже в коме? И видится мне дурь, а на самом деле я ни одной лапой не могу пошевелить, а глаза открыть – подавно? Горячка белая? Так я которые сутки в рот не брал! Или так оно и бывает, когда шарики заедут за ролики, и в мозгу происходит внештатный апгрейд? С галлюцинаций, значит, все начинается»…
Однако Сомов был изготовлен из очень прочного материала. Он бы скорее допустил начало Страшного суда, чем собственное безумие, галлюцинации и горячку белую. Нет оснований, господа хорошие. Не верю. А вот дернуть чем-нибудь могло. Когда научно-технический прогресс обступает тебя со всех сторон, обязательно чем-нибудь да дернет. И, скорее всего, неоднократно.
Так, надо начинать разбираться. Виктор снял шлем и огляделся. Ни малейшей зацепки, куда его закинуло. И сколько времени прошло с тех пор, когда он… короче… ну, с накопителями… это самое… кроме как матом не выразишь.
Зеркальный парень забился в угол, пялится на него, ни жив ни мертв, глазищи – по мелкому гибридному яблоку размером. Виктор задал ему самый важный на данный момент вопрос:
– Это… сколько времени?
Мелкие яблоки превратились в средние. Но у людей в таких случаях при полностью отключенном здравом разумении отлично работают рефлексы. И двойник рефлекторно ответил: столько-то. То же, что и было, когда узел накопителей потек вкривь и вкось на глазах у старшего корабельного инженера. Ладно.
– Дата?
Тот опять же ответил. На русском языке с легким акцентом, как женевцы говорят. Неважно. Сейчас – неважно. Содержание ответа: тот же день того же месяца.
Все-таки кома?
– Год!
…Тот же.
Сомов, человек с техническим образованием, естественник до мозга костей, нимало не колеблясь, принял последнее, что оставалось. У науки много пакостей в запасе, притом совсем не изученных. Одна из них минуту назад вышвырнула его из рейдера и забросила в совершенно другое место. Нуль-переход… к едрене фене.
– Мужик, ты очень на меня похож, но я тебя не знаю. Как тебя зовут, кто ты вообще?
– Дмитрий Максимович Сомов. Менеджер транспортной сети.
Поколебавшись, Дмитрий Максимович добавил:
– Плановик по узкой специальности.
«Родня, что ли, какая-то? Не помню такой родни. Папаша на стороне мужскую сообразительность проявлял? Братика, значит, в подарок заготовил, но до времени решил не объявлять… Сорокалетия моего ждет, чтобы осюрпризить, или как?»
– А где мы вообще?
Двойник вяло поводил нижней челюстью, как будто была него во рту жвачка, и ответил совсем несуразно:
– Московский риджн, Чеховский дистрикт. Жилой комплекс 8797. Двенадцатый этаж ниже нулевого уровня. Блок «А». Кубатура номер 4884… Не пора ли объяснить, за чем вы ко мне явились? Я полагаю, вы вор. Но мы можем обойтись без вмешательства властей. Вы лишь расскажете, как проникли за дверь, а я вас отпущу.
– Куда?
– Да куда угодно!
– Пошел ты к черту.
– Я вижу, нам не обойтись без…
– Стоять!
Виктор почему-то совершенно не жаждал втягивать в дело людей извне. Тоже своего рода рефлекс, у некоторых людей срабатывающий в любое время суток…
– Без чужих соплей разберемся.
Двойник, белый, как пингвинье брюхо, Виктор один раз видел пингвинов, так вот, чертов двойник затрясся. То есть крупно затрясся, с расстояния в три метра – вполне заметно. Как бы его успокоить-то? Особенно, когда самому неспокойно…
– Не вибрируй. Вламывать тебе никто не собирается. И воровать у тебя здесь – тоже.
Никакой реакции. Надо чем-то занять его мозги, иначе рехнется. Неминуемо.
– А я тоже Сомов. Виктор Максимович. Старший корабельный инженер, капитан-лейтенант космического флота Русской консульской республики. – О том, что флот Русской Европы наполовину укомплектован терранцами, знали, наверное, все. Но это все равно продолжало оставаться официальным госсекретом. И про свое терранское гражданство Сомов решил не болтать…
В ответ его собеседник отмочил шуточку:
– А… разве космическая программа не свернута полвека назад?
– Чего? Да ты что, брат!
– А мне казалось, сейчас дальше Луны никто не летает, да и туда – нечасто…
Тут капитан-лейтенант понял: шуткой и не пахнет.
– Да ты как… Да ты вообще! Погляди на меня! Что на мне?
– Одежда.
– Какая?!
– Ну, серебристая. Не по сезону. Мода такая была лет пятнадцать назад: «индастриал-эгэйн».
– Скафандр на мне ремонтный, средней паршивости скафандр, но в открытый космос выходить в нем можно! Ты понимаешь?
– Вы безумец. Или еще хуже.
Тут двойник взглянул на старшего корабельного инженера с таким ужасом, что и его самого пробрало тонким морозцем. Чего он боится-то? И «близнец» моментально подтвердил его наихудшие опасения:
– Я должен сообщить о вас, куда следует…
– Только трепыхнись, – зашипел капитан-лейтенант, – разберу на запчасти.
И все-таки его собеседник сделал вялое движение куда-то в сторону двери. Виктор схватил его за руку и потянул назад. Секунду они боролись. Двойник оказался явно слабее. Виктор, не вставая с пола, сделал подсечку, и тот рухнул, веером снося вокруг себя всякую бытовую мелочь.
«Близнец»:
– Так ты не?..
– Что – не?
– Сам понимаешь. Я должен выполнить свой долг.
– Сиди тихо, барбос. Не рыпайся. Ничего ты не должен. Кто я не, я не знаю. Я вообще не знаю, кто ты для меня, а я для тебя. Так что кончай дребезжать, дай подумать.
И тот покорно растянулся на полу. Даже встать не захотел: наверное, опасался лишний раз двинуть руками-ногами, как бы за попытку побега не приняли… «Пуганый какой. Спасибо, хоть трястись перестал».
Виктор попробовал сосредоточиться. «Что мы имеем? Мы имеем… хрен за щекой… Не сбиваться. Мы… имеем Москву. То есть, какой-то Московский риджн, а в нем какой-то кретинский дистрикт. Не пойму. Не знаю таких слов. Да где мне знать-то их, я ж не был в Москве ни разу… Может, тут сплошные риджены и дистрикты? С хрена бы, правда, им по-английски все эти дела называть… [4 – Риджн и дистикт – от английских слов region (область) и district (район).] Подземный этаж… Не понимаю я. Да что такое!» Он вспоминал все известное ему о Российской империи из школьного курса, книжек, информационных программ, сетевых материалов, военных сводок… Москва – столица России, то бишь Российской империи, это как Бог свят. Дальше не сходилось.
«Но там ведь у наших недонаселение, а вовсе не пере-… Чего им под землей-то жить? Никогда не слышал, чтобы в России жили под землей. На Европе – да. Там у них минус сто по Цельсию, а башенные конструкции легче обогреваются… Но на Европе я был раз десять. Нет там никаких дистриктов, и ридженов тоже. И одеваются не так. И говорить с женевским акцентом на Европе не с руки – пришибить могут. И какая там Москва? Там столица – Дмитриев. В смысле, Дмитриев Донсков… Или есть там какая-нибудь маленькая Новая Москва? Ладно, сейчас проверим».
– Покажи-ка деньги, брат.
Тот с готовностью сунул руку в карман. Вероятно, после той маленькой стычки простой грабеж уже казался «близнецу» совсем неплохим вариантом. Так. Вынимает. Карточка.
– Нет, карточку не надо. Деньги ходячие покажи. Не кредитки же одни у вас.
– Деньги – ходячие? Ходя-ачие? – тот попробовал на язык странное словосочетание. Видимо, не понимает.
– Деньги, но не кредитка.
– Креди-итка?
– Та дребедень, которую ты в руке держишь, как называется?
– Идентификатор.
– А деньги?
– Списание евродолларов с банковского счета всегда проводится по предъявлению идентификатора. Соответствующая цифра фиксируется на нем же.
– Дай-ка.
Услышав словечко «евродоллары», старший корабельный инженер почувствовал, как испаряются его надежды на понятное, человеческое объяснение всему. Карточка подтвердила худшие опасения. В правом верхнем углу красовался перевернутый католический крест, вписанный в треугольник и в обрамлении лаврового венка. Одна из эмблем Женевской федерации. Не самая распространенная, но все-таки она, родная. Во всяком случае, на Терре женевская администрация украсила шлемы охранников именно таким символом. И оружейная марка у них есть такая. И на документах иногда попадается… Не везде. Но перепутать невозможно.
Есть норматив для надевания скафандра – 23 секунды. И другой норматив – для снимания, на 6 секунд меньше. Обе операции выглядят неаппетитно… Кроме того, обе последовательности действий на несколько мгновений делают тебя совершенно беззащитным, а это сейчас совсем ни к чему.
– Отверни башку. Не бойся.
«Близнец» отвернулся, и Виктор выполнил норматив номер 2 на три секунды раньше положенного. Видел бы его комвзвода из училища, подавился бы собственным языком от изумления: просто уложиться – и то на грани сил человеческих, а тут… Впрочем, инстинкт самосохранения всегда слыл отличным стимулятором.
Так. Теперь он мог засунуть руку во внутренний карман форменной куртки. Вот они, нащупал…
– Это ты когда-нибудь видел? Хотя бы одну из них?
Катенька просила его привезти ей по одной монетке из каждой страны, где он побывает.
Двойник взглянул с интересом. Испуг улетучился у него из глаз. Его место заняло удивление. О! Еще какое удивление. Вот про это, наверное, говорят: «Глаза полезли на лоб»…
– Начни с той, маленькой.
– Что это? Здесь по-русски написано…
– Точно. А как еще должны писать в Российской империи?
– В Российской… империи? У вас там какое-то средневековье. Российская империя, насколько я знаю, была при большевиках. Или вроде того. Там еще были Борис Годунов, Столыпин, Ленин, Сталин и разнообразные цари…
Он вертел в руках мелкую монетку Российской империи. На одной стороне красовалась надпись «Император и самодержец всероссийский Даниил Александрович», а на другой «100 червонцев. 2120». Двуглавый орел с коронами, гербы старых городов. Виктору монетка досталась, когда он был на Весте, там у России большая военная база. Он машинально поправил:
– Борис Годунов – из Киевской Руси. Не путай. А Российскую империю восстановили в 2039-м. Там уже пятый государь.
Его собеседник промолчал. Но на лице его читалось: «Чушь. Маньяк попался с затеями».
– Ладно. Эту посмотри.
На аверсе: «Русская консульская республика. В консульство Алексеева и Мартыгина». На реверсе: «5 рублей. 2125. Дмитриевский монетный двор». И Святой Андрей Первозванный, распятый на косом кресте.
Та же реакция.
– Последнюю!
…«Воля – это все! Свободная анархо-синдикалистская республика россиян». Профиль Фрэнка Заппы. «10 байков. 2111. Свобода или смерть!» Профиль Нестора Махно. Или какого-то Бакунина. Виктор толком не запомнил – то ли Махно на десяти байках, то ли на одном тугрике…
– Где это… что это… Чушь. Впрочем, как вам будет угодно.
«Как тебе, психу, будет угодно, только не бей…»
– Эту! Давай, смотри.
Родная, терранская денежка. «Una grivna / Одна гривна. 2122». Святой Георгий. «Genevasa federatasa pasasiona Terara-2 [5 – Владение Женевской федерации Терра-2 (женевское эсперанто).] / Терра-2 / Terra-2». Гривастый лев с крестом в лапах. Виктор приготовился объяснять, как объяснял он раньше многим неучам: да, мол, мы, конечно, подмандатная территория Женевы, но почти независимы. А по-испански и по-русски отчеканено, чтоб никто в обиде не был. Тридцать лет назад на шести языках отмачивали, но сейчас уже…
– О! Вот, вижу, женевское федеральное эсперанто. Наш государственный язык. Все, что я смог понять до сих пор. – Двойник, наконец, разговорился.
«Наш государственный язык… Наш государственный язык…»
– Так ты женевец?
– Гражданин Женевской федерации. А ты – нет?
– Нет.
– Иностранец, из резервата?
– Н-да… В смысле, нет. Ясно одно: я из других краев, но там, где я до сих пор жил, мне не приходилось слышать слово «резерват».
– Простите… Прости. Мне кажется, ты обманываешь самого себя.
– Не понял…
– Я вижу у тебя на шее крест.
– Точно. Обыкновенный православный крест.
– И ты говоришь об этом вот так запросто! – «Дмитрий Максимович» передернул плечами и чуть отодвинулся. Удивления как не бывало. Вместо него – неприязнь. – А ведь подобное состояние исключительно вредно и для твоей энергетики, и для энергетики окружающих. Бесконечно болезнетворное вторжение прямолинейной твердости, присущей всем людям вроде тебя, в гибкое многообразие духа, характерного для нормальных людей, никогда не проходит без последствий.
«До чего умно, стервец, заговорил. Прямо по писаному. И такие глупости…»
– Вернись к иностранцам из резерватов.
– Как будто ты сам не знаешь!
«Осмелел».
– Допустим, не знаю. Забыл.
– На всей территории Женевской федерации официально запрещены любые конфессии, принадлежащие христианскому семейству, исламу или иудаизму. Конфуцианство не рекомендуется. Храмы ликвидированы. Так что ты можешь быть только из резервата, там христиане еще встречаются, и даже иудеи, говорят, есть. Если ты – тайный миссионер, то оставь меня в покое и беги.
Для полноты картины не хватало одно мазка. Собственно, капитан-лейтенант оттягивал момент, когда ему придется окончательно смириться с неизбежным. «Господи, как жить-то у них! Ведь даже попов нет…»
Ему очень, очень, очень не хотелось тут оставаться.
– Раздевайся.
– Не понимаю тебя.
– Да раздевайся ты, брат, давай, поторопись.
– Иначе вы примените силу?
– В репу ты рискуешь получить, это точно. Я дело прояснить хочу, а ты как пень. Помоги мне, твою мать, делов-то – раздеться, больше ничего не требуется. Я потом все тебе объясню.
Тут двойник заговорил странным официальным голосом. Словно какой-нибудь вшивый политик.
– Я, разумеется, не испытываю какой-либо неприязни к сексуальным меньшинствам. Все мое воспитание и душевный настрой не располагают к агрессии в отношении людей, которые отличаются от меня. Я признаю равные права любых ориентаций. Но из-за отсутствия соответствующего эротического опыта я не чувствую готовности ответить на твое предложение согласием. Хочу напомнить о суверенности моей личной территории сексуальных предпочтений, впрочем, совершенно не желая нанести оскорбления или принизить твои пристрастия.
– До пояса, дубина! Секс мне с тобой нужен, как собаке пятая нога. Уяснил?
«Близнец», наконец, зашевелился. Стянул свою обтягивающую обертку. Оказался под ней тощим, с едва-едва намеченными мышцами, чуть сутулым. Виктор схватил его за плечо, и повернул, чтобы видна была плоть на внутренней стороне руки, у самой подмышки.
«Есть! Господи Иисусе…»
– Cмотри! Сюда смотри.
Зрачки – по полтиннику… Виктор никак не мог подумать, что человеческие глаза способны столь полно выразить безграничный ужас. Наверное, он сам не способен был испытывать что-либо подобное. Наверное, такими должны быть глаза у роженицы, которой подносят младенца, и она видит перед собой пластмассовую куклу.
У обоих на одном и том же месте красовалось большое родимое пятно, похожее на ромб неправильной формы.
Двойник закричал; как видно, он совершенно не владел собой. Крик вырвался непроизвольно, дошел до высокой ноты и так же непроизвольно оборвался.
– Я не клон! Этого не может быть! Меня сто раз проверяли врачи! Я не клон! У нас это запрещено! Я не клон, нет!
– Заткнись.
«Близнец» подчинился.
– Конечно, ты не клон. И я не клон. Подумай головой своей.
– Простите… прости меня. Я испуган, подавлен. Я фрустрирован, я нуждаюсь в объяснениях. Пощади меня, я так больше не могу.
– У клонов не бывает полного сходства. Столь полного. Это азы. А что у вас, в смысле, у женевцев, клонирование запрещено, так все равно в военных целях применяете. Модель «пайлот-8», хотя бы. Своими глазами видел: неутомимый штурман с четырехмесячным сроком действия… Стоит вахты за троих, жрет мало не дерьмо. Или модель «пэтриот-аш»…
– Какая гадость!
– Не хочешь – не буду. За то, что женевцем тебя назвал, прости брат. Сгоряча. Ты, вроде, наш, русский.
Молчит. Все на пятно родимое пялится. «Неужто еще сам не понял? Просто смириться с этим трудно, потому и верить не хочется»…
– Ладно, объясняю. Мы – один человек. Только существуем в разных местах. Одновременно. Один человек с небольшими разночтениями, которые, наверное, происходят от воспитания и вообще от жизни.
– Сколько нас, таких? Впрочем, пустой вопрос. Это какое-то безумие. Говорят, оно заразно. И ты заразил меня своим сумасшествием…
– Сколько нас, я не знаю. Подумать если, никто не знает. Лучше вот какую вещь скажи, Дима, ты ведь ни в какого Бога не веришь?
– Разумеется, нет.
– А в науку веришь?
– Разумеется, да. Только вера тут не при чем.
– Это еще как сказать. Ладно. Не сейчас философию разводить будем. Короче, был один эксперимент, Дима. Еще в 2067 году китайцы попробовали…
– Шанхайский резерват?
– Это у вас тут резерват. А у нас – Поднебесная империя. Не перебивай. Я и без твоей помощи собьюсь…
Не самая легкая это была задача – пересказать воспоминания некоего Дэна Ю (псевдоним?), найденные на сетевом канале популярной науки семь назад… А еще кое-какие слухи, летучие, ни в чем не укорененные гипотезы, соображения полудрузей-полуматематиков, словом, сомнительную ценность в гарнире из несомненного мусора. Суть: был в 60-х у китайцев научный бум. Такой, что до сих пор кое-чем пользуемся. Императоры-«драконы», не считая, вкладывали в науку. Среди прочих была и некая группа «Ци». На Терре-3… Не знаешь Терру-3? Потом, потом, потом. Есть такой планетоид не в Солнечной системе. Они там проверяли очередную сумасшедшую гипотезу… их, родную, китайскую. Вот, если представить себе время в виде дерева. Кое-где оно двоит, троит, четверит… словом, понятно: дает не один «ствол», а несколько. И, китайцы говорят, «выживает» изо всех единственный. Он и становится новым участком «ствола», основного трэнда. Остальные… да Бог их знает. То ли их энтропия заедает по причине какой-то внутренней нежизнеспособности, утраты космической энергии, или, может, благодати… То ли, тоже возможный вариант, из них вырастают новые вселенные. Но пока «версии» разошлись еще не очень далеко, там могут быть «двойники» людей и вещей. Что вышло у них? Ерунда вышла. Энергии, говорит этот самый Дэн Ю, истратили как на средней паршивости войну. Натурально. Один или два раза выпадали куда-то. Вот где изюминка. Выпадали! Но там были только голые скалы, холод, полное безлюдье. Камни и космос, одним словом. Кажется, та же Терра-3, только «двойником» оказался весь планетоид при полном отсутствии ноосферы. Ничего от людей. Говоришь, вы туда не летали? Точно? Дальше Марса не летали? Убого тут у вас. А про Лабиринт знаете? Не понимаешь? Потом, потом, потом… Но тогда хоть понятно: откуда там городам взяться, там, наверное, и сейчас пусто… В 2067-м это все было. А в 2068-м там шли боевые действия. Кто с кем? Поднебесная и Латинский союз… Кто? Неважно. Все потом. Словом, сгинула группа «Ци». Без остатка. Или почти без остатка, просочилось же что-то, Дэн Ю этот опять-таки.
– Может, и у нас с тобой нечто вроде…
– Эксперимент, позволь поинтересоваться?
– Куда там. Авария. Даже не авария… Не знаю. Нештатное происшествие в таком месте, где энергии хватает… хоть отбавляй.
– Но, прости меня, остается неясным главный вопрос. Насчет обратимости процесса, как ты понимаешь.
«Поверил. Скажи: "наука", и готово. Верит, как смертник из "буйных" в своего Аллаха. Думать начал. Истерику отставил. Продолжаем… тем же курсом».
– Откуда мне знать, Дима. Я визит в твою… кубатуру, да? не планировал. Провалился сюда, как из прямой кишки в очко. Без предупреждения… Что тебе сказать? Китайцы возвращались. Иначе кто бы оставил информацию о той стороне, то есть, о твоей, наверное, стороне. Так, чисто теоретически.
Молчание. Оба пытались раскумекать искомую обратимость, но ничего не выходило. Виктор отвлекся:
– Послушай, брат! Дима! Да мне же страшно. Не меньше, чем тебе. Только ты дома, а я… у тебя дома. И все-таки, разве обязательно трястись? А? Отвлекись.
– У нас здесь не любят неожиданности. У нас предпочитают контроль.
– Все равно, отвлекись хотя бы ненадолго. Ты подумай, ты только подумай: какая великая тайна, дух захватывает! Ты и я – рядом. Просто открой свои мозги: я сюда громезнулся Бог знает из какой дали, из полного неотсюда… Чудо. Потом еще успеем набояться вдоволь, аж по самое не могу. Вероятно. А сейчас – брось. Мы по-разному живем. Кое-что похоже, но главное пошло по-разному. Разве тебе начхать на то, как там, у меня в родных местах? Давай, спрашивай, вопрос ты – вопрос я. Или нет, я первым спрашивать начну, прости Дима, прости, брат, но первым буду я. Ты согласен? Отлично…
Так получилось, что двойник с самого начала уступал Виктору. То ли не умел спорить, то ли не смел, то ли энергии не хватало.
Они проговорили еще час с лишком. О Женевской федерации и Российской империи. О звездных войнах и выпивке. О технике и оружии. О браке и разводе. И уже подошли было к развилке: то ли переходить на баб, то ли на Лабиринт. Дмитрия больше тянуло в сторону Лабиринта. Уж больно непонятная штука… Но тут он запнулся на полуслове и молча показал пальцем на правую руку старшего корабельного инженера. Виктор взглянул и не успел испугаться: ровно десять секунд его ладони источали фантомы, нечто вроде сгустков молочного пудинга, но ему следовало попрощаться – перед смертью или шагом назад. Он буквально прыгнул в скафандр и крикнул двойнику:
– Не подохну, так жди меня по вторникам и четвергам, с шести до восьми… Можешь? – очень ему хотелось выбить страх головы «близнеца». Пусть не боится. Он не должен бояться. Стыдно бояться…
«Господи! Тебе вверяю мою душу и мое тело. Спаси, если мой срок не пришел».
– Могу, – откликнулся его собеседник.
– Отлично. Не волнуйся, я… – в то же мгновение капитан-лейтенанта как будто ластиком стерло из одной реальности и швырнуло в другую. Безболезненно. Ни «удушья», ни чего-нибудь иного из разряда неприятностей. Сидел у двойника посреди «кубатуры» его, теперь стоит в узле накопителей, ровно в той же позе, в какой… отбыл. Рука держит ноль-девятый тестер. В воздухе, что ли, висел, дожидаясь возвращения пальцев? Скафандр у ног – серебряной половой тряпкой…
А кругом – полный ажур. Блок неисправный, фактически буйно помешанный, мигает под здорового. Фейерверк вырезали из кадра, словно его и не было. Покалывает пальчики? Хрена с два. Тестер без надобности, все в порядке.
Время? Да секунда в секунду.
Будто специально ему подбросили полный набор доказательств: нет, не заснул, хотя и очень хочется спать, не «дернуло», не терял сознания. Иначе лежал бы сейчас, а не стоял, тестер катался бы у носа, а не обрел базирование точнехонько в руке, искристые и прочие суперэффекты так и плясали бы вокруг, словно тут им карнавал какой-нибудь незамысловатый, а не машинное отделение рейдера…
Старший корабельный инженер просидел с четверть часа в непобедимом мозговом ступоре. В совершеннейшей отрешенности. Надо давать извилинам отдых, иначе заюзаются до дисфункции… Потом пришел в себя, и одна мысль не давала ему покоя: «Что я обещал двойнику? Что я там наобещал?»
«Вывалиться» в его реальность по новой, как только сможет? «Мол, жди, брат, по вторникам и четвергам, календарь-то у нас один с тобой. Вечером жди, когда ты там с работы являешься?»… Потом капитан-лейтенант многое множество раз в тайне ото всех честно пытался воспроизвести свои мучения со сбрендившим накопителем. Только до такого неистовства блоки больше не доходили. Разразился, конечно, «рефрижераторный инцидент», но и тогда дверь в иные края не открылась. Напротив, Господь захлопнул ее окончательно, надоумив, как справляться с накопительным бешенством…