Страница:
– В эту минуту мне не до совершенства утонченности, – удалось произнести Элистэ почти не дрогнувшим голосом.
– И тем не менее ты обязана все время думать об этом. И до тех пор, пока ты этим не овладела, считай, что ты ничему не научилась. Сейчас молодость еще служит тебе оправданием, но вскоре тебе предстоит об этом серьезно задуматься.
– Так мы и в «Гробнице», мадам, должны сохранять нашу утонченность? Поражать крыс и тюремщиков своей изысканностью?
– Если придется. Мне, однако, хочется верить, что в этом не возникнет необходимости. У нас еще остается выход. Пока что Мерей не может прийти нам на помощь, но есть и другое пристанище. Ночью мы туда переберемся.
Элистэ поняла, о чем идет речь, хотя вспомнила о подслушанном разговоре только в эту минуту. Он всплыл в ее памяти со всеми подробностями. Тогда кавалер сообщил Цераленн имя и адрес человека, который, по его словам, сумеет помочь, если сам он по каким-то причинам окажется не в состоянии это сделать. Это обнадеживало, а сейчас Элистэ готова была ухватиться и за самую призрачную надежду. У нее, однако, хватило ума промолчать, ибо узнала она об этом не самым благовидным образом. Вовремя прикусив язык, Элистэ опустила глаза.
Вероятно, Цераленн кое о чем догадалась, ибо наградила внучку проницательным взглядом и только затем продолжила:
– Неподалеку от Набережного рынка проживает почтенное верноподданное семейство, которое сможет приютить нас на сутки-другие, пока Мерей не объявится, чтобы вывести нас из Шеррина.
– А разве сам он уже не покинул Шеррин? Ему небезопасно здесь оставаться. После разоблачения за ним охотятся все городские жандармы и народогвардейцы.
– Возможно. Но Мерей слишком любит рискованную игру, чтобы отказаться от борьбы из-за таких пустяков. Не сомневайся, он не бросит своих Возвышенных соплеменников на произвол черни, и будь уверена, что нам на помощь он придет в первую очередь.
– Но как он о вяжется с нами, мадам? – спросила Элистэ, не сумев полностью скрыть свое волнение.
– Адрес ему известен, – сухо ответила Цераленн. – Итак, поскольку нам желательно соблюдать осторожность, я назначила отбытие на полночь. Тогда я отправлю кого-нибудь из слуг за фиакром. В виде исключения придется смириться с этим вульгарным средством передвижения. Полагаю, у вас все готово? Отныне вверяю твоим заботам Аврелию – я не расположена впредь выслушивать ее пустую незрелую болтовню. Ступай наверх и проверь, все ли в порядке с вещами, с твоей кузиной и твоей служанкой. Объясни им положение дел так, как сочтешь нужным, – оставляю частности на твое усмотрение. Поужинаешь у себя в комнате. Поспи, если получится, но только недолго. В двенадцать ночи тихо спуститесь в холл, и мы распрощаемся с этим домом.
– А если дом под наблюдением?..
– Тогда наша вылазка будет короткой.
– Мадам, вы прожили в этих стенах десятки лет. Я понимаю, как тяжко вам с ними расставаться.
– Это несущественно. Я не сентиментальна. Стало быть, внучка, мы встретимся в полночь. А сейчас мне нужно побыть одной. – Цераленн села за бюро, прямо, не касаясь спинки кресла, и занялась стопками писем. Немного помешкав, Элистэ удалилась.
Аврелии и Кэрт она рассказала не всю правду, сообщив лишь, что непредвиденные обстоятельства заставляют их переехать и немного задержаться в Шеррине, прежде чем покинуть столицу. Она не сказала им ни о разоблачении кавалера во Мерея, ни о том, насколько возросла вероятность их собственной гибели. Если сами они не догадывались, не имело смысла лишний раз пугать их.
Кэрт, услышав новости, широко раскрыла глаза и помрачнела – видимо, поняла, что к чему. Аврелия же, напротив, явно обрадовалась и, подняв к потолку полные слез глаза, заявила:
– Провидение не желает разлучать меня с Байелем.
Элистэ и не подумала ее разубеждать.
Время уже не шло – оно ковыляло, как увечный бродяга. Элистэ ненавидела ожидание, эти отвратительные часы, исполненные тоскливой скуки и напряженности, непригодные для дела, пустые и бесконечные. О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи: время еще не позднее, сна – ни в одном глазу. Она пробовала читать, вышивать, складывать картинки-головоломки – все впустую: ей не удавалось ни на чем сосредоточиться. Когда она взяла в руки карандаш и альбом, дело пошло лучше. Элистэ начала набрасывать пейзаж, поначалу фантастический и ни на что не похожий, но постепенно, как бы сам по себе, заполняющийся знакомыми фигурами: гнедая кобыла, весьма смахивающая на ее Хасси, в седле – длинноногий всадник с худым лицом и черными глазами Дрефа сын-Цино, а на ветке цветущего дерева – смутный серый силуэт с разметанной ветром седой шевелюрой, чем-то напоминающий дядюшку Кинца. Она бы с головой ушла в работу, если бы не Аврелий, которая беспрерывно сновала между своими покоями и комнатой кузины, попусту болтала, жевала миндаль в шоколаде, совалась с ненужными советами и, судя по всему, пребывала в уверенности, что им предстоит увеселительная прогулка. Не имея ни малейшего представления о том, что ее жизнь тоже в опасности, она относилась к полуночному бегству всего лишь как к захватывающему приключению, и ее радостное возбуждение действовало Элистэ на нервы. Она терпела сколько могла, но в конце концов не выдержала и сделала вид, что уснула. Только тогда Аврелия наконец оставила ее в покое и ушла, уведя с собой упирающуюся Карт, чтобы та сделала ей прическу, о чем Аврелия давно и страстно мечтала. В тишине опустевшей, погруженной во мрак комнаты Элистэ и в самом деле уснула. Она пробудилась, когда кто-то легко тронул ее за плечо. Это оказалась Карт, стоящая у ее кровати. Часы на каминной полке показывали без четверти двенадцать.
Через несколько минут они спустились в холл. Три девушки все как одна оделись тепло и просто – темные шерстяные платья и плотные плащи с капюшоном. Карт тащила саквояж Аврелии и сумку со своими вещами. Саквояж с притихшим Принцем во Пухом Элистэ несла сама. Цераленн царственно сошла с лестницы и вывела их на улицу.
Морозный полуночный воздух обжигал холодом, проникал под одежду. Элистэ поежилась, когда в лицо ей дохнул зимний ветер с примесью чадного дыма. На черном небе без единого облачка мерцали звезды, однако луны, к счастью, не было – к счастью, ибо гниды Нану, как известно, предпочитали свет. В случае чего они могли летать и при луне, при свете ламп, даже при звездах, но день, несомненно, им нравился больше. Запястье Элистэ все еще побаливало от укуса этой твари. Она украдкой огляделась, но не заметила золотых отблесков. Освещенная фонарями спокойная улица с деревьями по обеим сторонам, застывшая кремово-желтая анфилада домов – знакомый, хотя, по нынешним временам, и обманчивый вид. Элистэ тряхнула головой. Даже в эту минуту, когда они в прямом смысле бежали от смерти, она все еще не могла поверить в реальность происходящего. Шеррин казался по-прежнему прекрасным, по-прежнему безмятежным, почти таким, как всегда. Облик его дышал все той же роскошью, богатством, упорядоченностью и благолепием, сулил всевозможные радости и удовольствия. Неужели насилие могло править бал в царстве такого порядка? А может, это всего лишь страшный сон, от которого давно пора пробудиться?
Но двери многих зданий на тихой улице были забиты досками и опечатаны алым ромбом – знаком конфискации по решению Конгресса, и это подтверждало безумие происходящего. У Элистэ заслезились глаза от порыва леденящего ветра, когда она в последний раз оглянулась на дом. Карт тихонько всхлипывала. Цераленн была выше подобных сантиментов. Ни разу не оглянувшись, она увлекла за собой молодых подопечных – впереди, в двух сотнях ярдов, их дожидался фиакр. Они забрались в экипаж и кое-как расселись. Цераленн сказала вознице, куда ехать, и фиакр покатил по проспекту Парабо.
Дорога была знакома Элистэ: богатыми и бедными кварталами, мимо «Гробницы», чьи высокие башни устрашающе вздымались в небо своими черными силуэтами, по старому Винкулийскому мосту, через Набережный рынок, закрытый на ночь, благо и торговцы, и покупатели равно предаются сну. Они прокатили мимо запертых лавок, мимо мертвых прилавков и складов, пересекли Торговую площадь, безлюдную, если не считать усиленного патруля жандармов, при виде которых Элистэ забилась в угол, словно преступница. Но жандармы не обратили на фиакр никакого внимания, и тот, проскочив площадь, углубился в район таверн, дешевых харчевен и ломбардов. Вскорости он остановился – приехали, куда было сказано. Цераленн расплатилась с возницей, и беглянки высадились у водоколонки на улице Дамского Башмачка, в том самом месте, где слуги и мойщики посуды из работающих круглые сутки харчевен собираются, дабы выкурить длинные глиняные трубки, посплетничать и вообще провести время в свое удовольствие. Даже в столь поздний час зимней ночи с полдюжины представителей этого племени теснились вокруг костра, в котором желтым пламенем полыхал собранный на улице мусор. Когда дамы вышли из фиакра, разговоры умолкли, и мужчины откровенно, во все глаза, уставились на женщин.
Элистэ доводилось прежде бывать в этом округе, но она ни разу не покидала кареты. И вот теперь, выйдя из экипажа, который как-никак ограждал и укрывал ее в своем лакированном коробе, девушка очутилась во внезапно изменившемся мире – куда более реальном и грубом, чем она могла предполагать. Ее раздражали и грязь, и убожество, и дым, и вонь, исходящая от сбившихся в кучку простолюдинов; равноправие демократии, но лучше бы взирать на все это со стороны. Ее спутницы, несомненно, придерживались того же мнения. Кэрт поеживалась, а Аврелия прижала к носику надушенный платочек. Но Цераленн, как всегда, невозмутимая, извлекла из бумажника карту города, поднесла к глазам, кивнула, повернулась и пошла по улице Дамского Башмачка; три ее спутницы, спотыкаясь, поспешили следом.
Дойдя до Проклятого проулка, они свернули налево, потом еще раз налево – в безымянный тупик, где под навесами парадных дверей скорчившись спали укутанные в тряпье бродяги. Потом еще и еще раз, и Элистэ вконец запуталась. Тот мир, что она знала, канул в небытие и она совсем растерялась; лишь равномерный стук о булыжник бабушкиной палки из слоновой кости подсказывал ей дорогу. К счастью, Цераленн шла уверенно, и ровное постукивание ее трости вселяло надежду. Она остановилась всего два раза свериться с картой при свете уличного фонаря; во второй раз к ней подлетела одна из вездесущих гнид, которую Цераленн, не глядя, прихлопнула саквояжем, после чего отправилась дальше. Когда саквояж стукнул о стену, он издал звук, который ни с чем нельзя спутать: то был звон драгоценных камней. Да, Цераленн решила взять с собой знаменитую коллекцию драгоценностей; и вот она бесстрашно – безоружная и беззащитная – шествовала по улочкам одного из самых преступных районов Шеррина с сокровищем, которого хватило бы, чтобы дважды выкупить у каналий жизнь покойного монарха. «Бабушка, – подумала Элистэ, – как всегда остается верна себе».
Они шли уже около часа, Элистэ устала, ее охватили недобрые предчувствия. Плечи и руки ломило – она не привыкла разгуливать с тяжелым саквояжем. Несмотря на теплый плащ и капюшон, она вся дрожала от холода. Ее спутницам было не легче: Кэрт горбилась под двойной ношей, а Аврелия, вопреки всем уговорам надевшая туфельки на высоком каблучке, уже начала прихрамывать. Но усталость и неудобства все же мучили их не так сильно, как страх. Они столько времени проплутали по спящим улицам и проулкам, где за каждым углом их мог перехватить патруль народогвардейцев, но так и не дошли до искомого убежища, которое уже начинало казаться мифическим. У Элистэ невольно возникло сомнение: что, если Цераленн, при всей ее самоуверенности, сбилась с пути и ведет их совсем не туда? Она долго сдерживалась, и наконец, когда они укрылись, чтобы передохнуть, в тени глубокого портала, не выдержала и спросила – тихо-тихо, чтобы услышала только бабушка:
– Может, мы заблудились?
– Ни в коем случае, внучка, – ответила Цераленн, и не подумав понизить голос. – Меня удивляет твое малодушие. Или ты хочешь напугать служанку?
– Но куда мы идем?
– К мастеру Ксувье, чей белый дом с черными балками стоит у подножия холма на Подгорной улице рядом с меньшей из двух водоколонок. Именно так мне и описал его Мерей – ведь на этой улице, насколько я понимаю, дома не имеют номеров.
– Так почему мы так долго добираемся?
– Вероятно, потому, что твоя кузина хромает и не может идти быстро.
– Разве фиакр не мог доставить нас прямо к дому?
– Чтобы потом туда нагрянули народогвардейцы?
– Но вы знаете, мадам, где этот дом?
– Естественно, нет, но на то и существуют карты. И если моя не устарела, то нужная нам улица должна находиться… вон там, – и Цераленн показала рукой.
Элистэ посмотрела в указанном направлении и увидела ряд невзрачных лавчонок и жилых домов, образующих некое подобие улочки. На углу стоял указательный столб с надписью, но в темноте табличку было не разобрать.
– Это она? Та самая?
– Несомненно.
– Ну, наконец-то! – Теперь, когда цель была так близко, Элистэ взбодрилась и даже стряхнула с себя мучительную усталость. – Скорее в дом. Я совсем промерзла. Мечтаю о горящем камине.
– И о чае, и о горячем шоколаде, – впервые за все время подала голос Аврелия. – А еще о поджаристом хлебце с маслом, сахаром и корицей. И чтоб были постели с пуховиками и подогретые простыни, обрызганные лавандовой водой. И много-много горячей воды и душистого мыла. И вышколенная прислуга, знающая свое дело.
– На прислугу я бы не стала рассчитывать, – предупредила Элистэ. – Ты забыла, что хозяева не из Возвышенных.
– Но и не чернь, я надеюсь?
– Тише, дети! – приказала Цераленн. – Вперед.
Выйдя из-под портала, она пошла, постукивая тростью о мостовую, а Элистэ, Аврелия и Кэрт потянулись следом. Указатель на столбе подтвердил, что они пришли туда, куда нужно. Дом мастера Ксувье должен находиться где-то поблизости. Они торопливо спустились по склону, приноравливаясь к постукиванию мелькающей во мраке белой трости Цераленн. Холодный ветер обдавал их дымом и копотью, но теперь это не имело значения. Вниз по склону, минуя дома с наглухо закрытыми ставнями, последний крутой спуск, и вот она, колонка, а рядом – большой дом, белый с черными балками, какие строили в старину, в точности отвечающий описанию во Мерея.
Вот только кавалер не упоминал о досках, которыми были забиты окна, о висячем замке на цепи, о большом алом ромбе, нарисованном на парадных дверях. Конституционный Конгресс наложил на дом свою лапу, а его бывший хозяин, мастер Ксувье, то ли уже мертв, то ли сидит в темнице, то ли бежал из Шеррина – этого не мог знать никто. Судя по грязи, скопившейся на парадном крыльце, дом изрядное время простоял без хозяина, но Элистэ не могла в это поверить. И ни многократный стук в дверь, ни пригоршня камешков, запущенная в окно, ни их приглушенные крики не возымели действия. В доме явно не осталось ни единой живой души, и проникнуть в него не было решительно никакой возможности.
Порыв ледяного ветра промчался по Подгорной улице. Дрожа от холода, Элистэ поплотнее укуталась в плащ. Где-то неподалеку башенные куранты пробили три часа ночи. Звон затих, и воцарилось безмолвие.
«Куда же теперь податься?»
Этот немой вопрос оставался без ответа. Порыв ветра с примесью дыма обдал их холодом. Элистэ прикрыла лицо краем капюшона. Замерзшие пальцы одеревенели. Ей хотелось вернуться назад на проспект Парабо, и, не будь никого рядом, она бы так и поступила, заплатив за это жизнью. Но присутствие бабушки каким-то непонятным образом исключало саму возможность капитуляции. А ветер не отставал. Если б она заплакала, то слезы замерзли бы у нее наг щеках. Ее подмывало отбросить саквояж, кинуться навзничь на мостовую и завыть во весь голос. Но вместо этого она посмотрела на Цераленн, их единственный оплот и надежду, и впервые увидела ее растерянной. Тем временем ветер становился все злее, пробирая до костей.
– Придумай что-нибудь, бабуля, – попросила Аврелия, но ответа не получила.
Ветер налетел с новой силой, выдувая из тел оставшееся тепло. И негде было укрыться.
Смертельный гнетущий холод и мрак объял их со всех сторон.
18
– И тем не менее ты обязана все время думать об этом. И до тех пор, пока ты этим не овладела, считай, что ты ничему не научилась. Сейчас молодость еще служит тебе оправданием, но вскоре тебе предстоит об этом серьезно задуматься.
– Так мы и в «Гробнице», мадам, должны сохранять нашу утонченность? Поражать крыс и тюремщиков своей изысканностью?
– Если придется. Мне, однако, хочется верить, что в этом не возникнет необходимости. У нас еще остается выход. Пока что Мерей не может прийти нам на помощь, но есть и другое пристанище. Ночью мы туда переберемся.
Элистэ поняла, о чем идет речь, хотя вспомнила о подслушанном разговоре только в эту минуту. Он всплыл в ее памяти со всеми подробностями. Тогда кавалер сообщил Цераленн имя и адрес человека, который, по его словам, сумеет помочь, если сам он по каким-то причинам окажется не в состоянии это сделать. Это обнадеживало, а сейчас Элистэ готова была ухватиться и за самую призрачную надежду. У нее, однако, хватило ума промолчать, ибо узнала она об этом не самым благовидным образом. Вовремя прикусив язык, Элистэ опустила глаза.
Вероятно, Цераленн кое о чем догадалась, ибо наградила внучку проницательным взглядом и только затем продолжила:
– Неподалеку от Набережного рынка проживает почтенное верноподданное семейство, которое сможет приютить нас на сутки-другие, пока Мерей не объявится, чтобы вывести нас из Шеррина.
– А разве сам он уже не покинул Шеррин? Ему небезопасно здесь оставаться. После разоблачения за ним охотятся все городские жандармы и народогвардейцы.
– Возможно. Но Мерей слишком любит рискованную игру, чтобы отказаться от борьбы из-за таких пустяков. Не сомневайся, он не бросит своих Возвышенных соплеменников на произвол черни, и будь уверена, что нам на помощь он придет в первую очередь.
– Но как он о вяжется с нами, мадам? – спросила Элистэ, не сумев полностью скрыть свое волнение.
– Адрес ему известен, – сухо ответила Цераленн. – Итак, поскольку нам желательно соблюдать осторожность, я назначила отбытие на полночь. Тогда я отправлю кого-нибудь из слуг за фиакром. В виде исключения придется смириться с этим вульгарным средством передвижения. Полагаю, у вас все готово? Отныне вверяю твоим заботам Аврелию – я не расположена впредь выслушивать ее пустую незрелую болтовню. Ступай наверх и проверь, все ли в порядке с вещами, с твоей кузиной и твоей служанкой. Объясни им положение дел так, как сочтешь нужным, – оставляю частности на твое усмотрение. Поужинаешь у себя в комнате. Поспи, если получится, но только недолго. В двенадцать ночи тихо спуститесь в холл, и мы распрощаемся с этим домом.
– А если дом под наблюдением?..
– Тогда наша вылазка будет короткой.
– Мадам, вы прожили в этих стенах десятки лет. Я понимаю, как тяжко вам с ними расставаться.
– Это несущественно. Я не сентиментальна. Стало быть, внучка, мы встретимся в полночь. А сейчас мне нужно побыть одной. – Цераленн села за бюро, прямо, не касаясь спинки кресла, и занялась стопками писем. Немного помешкав, Элистэ удалилась.
Аврелии и Кэрт она рассказала не всю правду, сообщив лишь, что непредвиденные обстоятельства заставляют их переехать и немного задержаться в Шеррине, прежде чем покинуть столицу. Она не сказала им ни о разоблачении кавалера во Мерея, ни о том, насколько возросла вероятность их собственной гибели. Если сами они не догадывались, не имело смысла лишний раз пугать их.
Кэрт, услышав новости, широко раскрыла глаза и помрачнела – видимо, поняла, что к чему. Аврелия же, напротив, явно обрадовалась и, подняв к потолку полные слез глаза, заявила:
– Провидение не желает разлучать меня с Байелем.
Элистэ и не подумала ее разубеждать.
Время уже не шло – оно ковыляло, как увечный бродяга. Элистэ ненавидела ожидание, эти отвратительные часы, исполненные тоскливой скуки и напряженности, непригодные для дела, пустые и бесконечные. О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи: время еще не позднее, сна – ни в одном глазу. Она пробовала читать, вышивать, складывать картинки-головоломки – все впустую: ей не удавалось ни на чем сосредоточиться. Когда она взяла в руки карандаш и альбом, дело пошло лучше. Элистэ начала набрасывать пейзаж, поначалу фантастический и ни на что не похожий, но постепенно, как бы сам по себе, заполняющийся знакомыми фигурами: гнедая кобыла, весьма смахивающая на ее Хасси, в седле – длинноногий всадник с худым лицом и черными глазами Дрефа сын-Цино, а на ветке цветущего дерева – смутный серый силуэт с разметанной ветром седой шевелюрой, чем-то напоминающий дядюшку Кинца. Она бы с головой ушла в работу, если бы не Аврелий, которая беспрерывно сновала между своими покоями и комнатой кузины, попусту болтала, жевала миндаль в шоколаде, совалась с ненужными советами и, судя по всему, пребывала в уверенности, что им предстоит увеселительная прогулка. Не имея ни малейшего представления о том, что ее жизнь тоже в опасности, она относилась к полуночному бегству всего лишь как к захватывающему приключению, и ее радостное возбуждение действовало Элистэ на нервы. Она терпела сколько могла, но в конце концов не выдержала и сделала вид, что уснула. Только тогда Аврелия наконец оставила ее в покое и ушла, уведя с собой упирающуюся Карт, чтобы та сделала ей прическу, о чем Аврелия давно и страстно мечтала. В тишине опустевшей, погруженной во мрак комнаты Элистэ и в самом деле уснула. Она пробудилась, когда кто-то легко тронул ее за плечо. Это оказалась Карт, стоящая у ее кровати. Часы на каминной полке показывали без четверти двенадцать.
Через несколько минут они спустились в холл. Три девушки все как одна оделись тепло и просто – темные шерстяные платья и плотные плащи с капюшоном. Карт тащила саквояж Аврелии и сумку со своими вещами. Саквояж с притихшим Принцем во Пухом Элистэ несла сама. Цераленн царственно сошла с лестницы и вывела их на улицу.
Морозный полуночный воздух обжигал холодом, проникал под одежду. Элистэ поежилась, когда в лицо ей дохнул зимний ветер с примесью чадного дыма. На черном небе без единого облачка мерцали звезды, однако луны, к счастью, не было – к счастью, ибо гниды Нану, как известно, предпочитали свет. В случае чего они могли летать и при луне, при свете ламп, даже при звездах, но день, несомненно, им нравился больше. Запястье Элистэ все еще побаливало от укуса этой твари. Она украдкой огляделась, но не заметила золотых отблесков. Освещенная фонарями спокойная улица с деревьями по обеим сторонам, застывшая кремово-желтая анфилада домов – знакомый, хотя, по нынешним временам, и обманчивый вид. Элистэ тряхнула головой. Даже в эту минуту, когда они в прямом смысле бежали от смерти, она все еще не могла поверить в реальность происходящего. Шеррин казался по-прежнему прекрасным, по-прежнему безмятежным, почти таким, как всегда. Облик его дышал все той же роскошью, богатством, упорядоченностью и благолепием, сулил всевозможные радости и удовольствия. Неужели насилие могло править бал в царстве такого порядка? А может, это всего лишь страшный сон, от которого давно пора пробудиться?
Но двери многих зданий на тихой улице были забиты досками и опечатаны алым ромбом – знаком конфискации по решению Конгресса, и это подтверждало безумие происходящего. У Элистэ заслезились глаза от порыва леденящего ветра, когда она в последний раз оглянулась на дом. Карт тихонько всхлипывала. Цераленн была выше подобных сантиментов. Ни разу не оглянувшись, она увлекла за собой молодых подопечных – впереди, в двух сотнях ярдов, их дожидался фиакр. Они забрались в экипаж и кое-как расселись. Цераленн сказала вознице, куда ехать, и фиакр покатил по проспекту Парабо.
Дорога была знакома Элистэ: богатыми и бедными кварталами, мимо «Гробницы», чьи высокие башни устрашающе вздымались в небо своими черными силуэтами, по старому Винкулийскому мосту, через Набережный рынок, закрытый на ночь, благо и торговцы, и покупатели равно предаются сну. Они прокатили мимо запертых лавок, мимо мертвых прилавков и складов, пересекли Торговую площадь, безлюдную, если не считать усиленного патруля жандармов, при виде которых Элистэ забилась в угол, словно преступница. Но жандармы не обратили на фиакр никакого внимания, и тот, проскочив площадь, углубился в район таверн, дешевых харчевен и ломбардов. Вскорости он остановился – приехали, куда было сказано. Цераленн расплатилась с возницей, и беглянки высадились у водоколонки на улице Дамского Башмачка, в том самом месте, где слуги и мойщики посуды из работающих круглые сутки харчевен собираются, дабы выкурить длинные глиняные трубки, посплетничать и вообще провести время в свое удовольствие. Даже в столь поздний час зимней ночи с полдюжины представителей этого племени теснились вокруг костра, в котором желтым пламенем полыхал собранный на улице мусор. Когда дамы вышли из фиакра, разговоры умолкли, и мужчины откровенно, во все глаза, уставились на женщин.
Элистэ доводилось прежде бывать в этом округе, но она ни разу не покидала кареты. И вот теперь, выйдя из экипажа, который как-никак ограждал и укрывал ее в своем лакированном коробе, девушка очутилась во внезапно изменившемся мире – куда более реальном и грубом, чем она могла предполагать. Ее раздражали и грязь, и убожество, и дым, и вонь, исходящая от сбившихся в кучку простолюдинов; равноправие демократии, но лучше бы взирать на все это со стороны. Ее спутницы, несомненно, придерживались того же мнения. Кэрт поеживалась, а Аврелия прижала к носику надушенный платочек. Но Цераленн, как всегда, невозмутимая, извлекла из бумажника карту города, поднесла к глазам, кивнула, повернулась и пошла по улице Дамского Башмачка; три ее спутницы, спотыкаясь, поспешили следом.
Дойдя до Проклятого проулка, они свернули налево, потом еще раз налево – в безымянный тупик, где под навесами парадных дверей скорчившись спали укутанные в тряпье бродяги. Потом еще и еще раз, и Элистэ вконец запуталась. Тот мир, что она знала, канул в небытие и она совсем растерялась; лишь равномерный стук о булыжник бабушкиной палки из слоновой кости подсказывал ей дорогу. К счастью, Цераленн шла уверенно, и ровное постукивание ее трости вселяло надежду. Она остановилась всего два раза свериться с картой при свете уличного фонаря; во второй раз к ней подлетела одна из вездесущих гнид, которую Цераленн, не глядя, прихлопнула саквояжем, после чего отправилась дальше. Когда саквояж стукнул о стену, он издал звук, который ни с чем нельзя спутать: то был звон драгоценных камней. Да, Цераленн решила взять с собой знаменитую коллекцию драгоценностей; и вот она бесстрашно – безоружная и беззащитная – шествовала по улочкам одного из самых преступных районов Шеррина с сокровищем, которого хватило бы, чтобы дважды выкупить у каналий жизнь покойного монарха. «Бабушка, – подумала Элистэ, – как всегда остается верна себе».
Они шли уже около часа, Элистэ устала, ее охватили недобрые предчувствия. Плечи и руки ломило – она не привыкла разгуливать с тяжелым саквояжем. Несмотря на теплый плащ и капюшон, она вся дрожала от холода. Ее спутницам было не легче: Кэрт горбилась под двойной ношей, а Аврелия, вопреки всем уговорам надевшая туфельки на высоком каблучке, уже начала прихрамывать. Но усталость и неудобства все же мучили их не так сильно, как страх. Они столько времени проплутали по спящим улицам и проулкам, где за каждым углом их мог перехватить патруль народогвардейцев, но так и не дошли до искомого убежища, которое уже начинало казаться мифическим. У Элистэ невольно возникло сомнение: что, если Цераленн, при всей ее самоуверенности, сбилась с пути и ведет их совсем не туда? Она долго сдерживалась, и наконец, когда они укрылись, чтобы передохнуть, в тени глубокого портала, не выдержала и спросила – тихо-тихо, чтобы услышала только бабушка:
– Может, мы заблудились?
– Ни в коем случае, внучка, – ответила Цераленн, и не подумав понизить голос. – Меня удивляет твое малодушие. Или ты хочешь напугать служанку?
– Но куда мы идем?
– К мастеру Ксувье, чей белый дом с черными балками стоит у подножия холма на Подгорной улице рядом с меньшей из двух водоколонок. Именно так мне и описал его Мерей – ведь на этой улице, насколько я понимаю, дома не имеют номеров.
– Так почему мы так долго добираемся?
– Вероятно, потому, что твоя кузина хромает и не может идти быстро.
– Разве фиакр не мог доставить нас прямо к дому?
– Чтобы потом туда нагрянули народогвардейцы?
– Но вы знаете, мадам, где этот дом?
– Естественно, нет, но на то и существуют карты. И если моя не устарела, то нужная нам улица должна находиться… вон там, – и Цераленн показала рукой.
Элистэ посмотрела в указанном направлении и увидела ряд невзрачных лавчонок и жилых домов, образующих некое подобие улочки. На углу стоял указательный столб с надписью, но в темноте табличку было не разобрать.
– Это она? Та самая?
– Несомненно.
– Ну, наконец-то! – Теперь, когда цель была так близко, Элистэ взбодрилась и даже стряхнула с себя мучительную усталость. – Скорее в дом. Я совсем промерзла. Мечтаю о горящем камине.
– И о чае, и о горячем шоколаде, – впервые за все время подала голос Аврелия. – А еще о поджаристом хлебце с маслом, сахаром и корицей. И чтоб были постели с пуховиками и подогретые простыни, обрызганные лавандовой водой. И много-много горячей воды и душистого мыла. И вышколенная прислуга, знающая свое дело.
– На прислугу я бы не стала рассчитывать, – предупредила Элистэ. – Ты забыла, что хозяева не из Возвышенных.
– Но и не чернь, я надеюсь?
– Тише, дети! – приказала Цераленн. – Вперед.
Выйдя из-под портала, она пошла, постукивая тростью о мостовую, а Элистэ, Аврелия и Кэрт потянулись следом. Указатель на столбе подтвердил, что они пришли туда, куда нужно. Дом мастера Ксувье должен находиться где-то поблизости. Они торопливо спустились по склону, приноравливаясь к постукиванию мелькающей во мраке белой трости Цераленн. Холодный ветер обдавал их дымом и копотью, но теперь это не имело значения. Вниз по склону, минуя дома с наглухо закрытыми ставнями, последний крутой спуск, и вот она, колонка, а рядом – большой дом, белый с черными балками, какие строили в старину, в точности отвечающий описанию во Мерея.
Вот только кавалер не упоминал о досках, которыми были забиты окна, о висячем замке на цепи, о большом алом ромбе, нарисованном на парадных дверях. Конституционный Конгресс наложил на дом свою лапу, а его бывший хозяин, мастер Ксувье, то ли уже мертв, то ли сидит в темнице, то ли бежал из Шеррина – этого не мог знать никто. Судя по грязи, скопившейся на парадном крыльце, дом изрядное время простоял без хозяина, но Элистэ не могла в это поверить. И ни многократный стук в дверь, ни пригоршня камешков, запущенная в окно, ни их приглушенные крики не возымели действия. В доме явно не осталось ни единой живой души, и проникнуть в него не было решительно никакой возможности.
Порыв ледяного ветра промчался по Подгорной улице. Дрожа от холода, Элистэ поплотнее укуталась в плащ. Где-то неподалеку башенные куранты пробили три часа ночи. Звон затих, и воцарилось безмолвие.
«Куда же теперь податься?»
Этот немой вопрос оставался без ответа. Порыв ветра с примесью дыма обдал их холодом. Элистэ прикрыла лицо краем капюшона. Замерзшие пальцы одеревенели. Ей хотелось вернуться назад на проспект Парабо, и, не будь никого рядом, она бы так и поступила, заплатив за это жизнью. Но присутствие бабушки каким-то непонятным образом исключало саму возможность капитуляции. А ветер не отставал. Если б она заплакала, то слезы замерзли бы у нее наг щеках. Ее подмывало отбросить саквояж, кинуться навзничь на мостовую и завыть во весь голос. Но вместо этого она посмотрела на Цераленн, их единственный оплот и надежду, и впервые увидела ее растерянной. Тем временем ветер становился все злее, пробирая до костей.
– Придумай что-нибудь, бабуля, – попросила Аврелия, но ответа не получила.
Ветер налетел с новой силой, выдувая из тел оставшееся тепло. И негде было укрыться.
Смертельный гнетущий холод и мрак объял их со всех сторон.
18
«Назад нельзя. В гостиницу нельзя – сразу поймут, кто мы такие. Через городские ворота не пройти. Скоро, должно быть через несколько минут, появится ночной патруль жандармов или народогвардейцев. И это будет конец».
Мысли метались в голове у Элистэ, как пойманные летучие твари Нану.
«Идти некуда. Некуда податься. Неужели всего несколько часов прошло с тех пор, как мы были дома, в тепле и довольстве, а Аврелия болтала о своем воздыхателе? Да, ее воздыхатель, Байель во Клариво. Он-то отсиживается в безопасном укрытии где-то в Шеррине. И она знает, где именно».
– Аврелия! – Элистэ повернулась так резко, что та подскочила от неожиданности. – Где прячется Байель?
– О Чары, как ты меня напугала, кузина!
– Сейчас не до испуга. Где он?
– О чем ты спрашиваешь, кузина? Ты же знаешь, я поклялась хранить тайну и скорее умру, чем проболтаюсь.
– Ха! Ты была готова принести Присягу на верность и тут же нарушить ее, так сейчас-то зачем ломаться?
– Кузина, порой ты просто меня обижаешь, но я прощаю, потому что у тебя нет поклонника. Все понять – значит все простить.
– Очень мило с твоей стороны. А теперь изволь ответить на мой вопрос.
– Ни за что! Как я после этого посмотрю в глаза моему Байелю?
– Чепуха! Он все поймет. Послушай, это очень важно. Мы должны где-то укрыться, пока нас не схватили. Ты что, хочешь отправиться в «Гробницу»?
– Лично я предпочла бы отправиться домой. Более того, я считаю, что нам так и нужно сделать. У меня болят ноги, я умираю от холода. Хочу снова оказаться в моей комнате, среди моих вещей, у пылающего камина, с чашкой горячего шоколада. Хватит с меня бродяжничать! Вернемся домой. Канальи ничего нам не сделают, если мы поведем себя умно. Как-нибудь уж мы обведем эту мразь вокруг пальца.
– Ты сама не понимаешь, что несешь. Захотелось в Кокотту?
– Со мной этого не случится, и не нужно меня запугивать!
– Ах, вот как? Немедленно говори, Аврелия, или я просто ударю тебя. Я тебя изобью!
– Бабуля! – отпрянув, взвизгнула Аврелия. – Бабуля, помогите! Чего она ко мне цепляется?
– Что ты задумала, Элистэ? – строго спросила Цераленн.
– Ее тайный воздыхатель Байель во Клариво…
– Предательница! А еще клялась, что никому не скажешь! Как тебе не стыдно, кузина!
– Молодой во Клариво, – продолжала Элистэ, – скрывается здесь, в городе. Судя по всему, в его укрытии Возвышенным ничего не грозит, и Аврелия знает, где оно находится.
– Это правда, Аврелия? – спросила Цераленн.
– Но это тайна, нерушимая тайна! А я, в отличие от кузины, чужие тайны не выдаю. Вы же, бабуля, не потребуете, чтобы я нарушила мое истинное слово?
– Если наследник рода во Клариво настоящий Возвышенный рыцарь – а на это можно надеяться, учитывая его благородную кровь, – то он с радостью пойдет на любые жертвы, лишь бы выручить тебя из беды, – ответила Цераленн. – Следовательно, в нашем нынешнем положении он наверняка освободил бы тебя от клятвы. Говори, где его найти.
– Нет, нет, я ничего не скажу – как же я потом посмотрю ему в глаза?
– Говори, если не хочешь отведать моей трости, – невозмутимо произнесла Цераленн.
– А я все-таки ударю тебя, – пообещала Элистэ. – И прикажу Кэрт задать тебе взбучку.
– Она не посмеет!
– Еще как посмею, – вставила Кэрт. – Раз надо, так надо.
– Но это нечестно! Трое на одну! Что вы на меня напали?
– Пока что никто на тебя не нападал, – возразила Элистэ. – И не нападет, если ты перестанешь упрямиться.
– Ну, вы! Только попробуйте до меня дотронуться! – завопила Аврелия, отступая, пока не вжалась спиной в стену опечатанного дома мастера Ксувье. Но спутницы надвинулись на нее, и Аврелия рванулась вбок, туда, где толстая деревянная колонна подпирала выступ крыши.
У подножия колонны громоздилась высокая груда отбросов. При приближении Аврелии груда дрогнула, сверху посыпались пустые бутылки и осколки посуды; разлетелись в стороны тряпье и скомканные газеты – и укрытая под слоем мусора скорчившаяся фигура медленно поднялась во весь рост. Аврелия с визгом отпрянула, Элистэ вздрогнула, Кэрт охнула. И только Цераленн, по всей видимости, не утратила присутствия духа и не сдвинулась с места.
Фигура же, истинное порождение помойной кучи, из которой восстала, и больше всего смахивающая на скелетообразное огородное пугало, обряженное в скудные лохмотья, медленно выступила из-за колонны. В мутном свете ближайшего уличного фонаря можно было различить, что это мужчина, неимоверно костлявый, с гнусным обликом, с низким лбом, широким отвисшим ртом и маленькими поросячьими глазками. Общее впечатление от его внешности, мерзкой самой по себе, усугубляла покрытая вздутыми расчетами, коростой и воспаленными, в отслаивающихся чешуйках кожа лица. Ночь – и та не могла скрыть этого уродства. Такие же чешуйки и лоскутья отслоившейся кожи покрывали его лодыжки и руки, выставленные на обозрение даже в эту зимнюю стужу.
Привидение приблизилось к ним, обдав их вонью застарелого пота и прогнившего рубища. Элистэ с большим трудом сдержалась, чтобы не отпрянуть, однако, к счастью, прокаженный не подошел к ним близко, остановившись на расстоянии нескольких шагов, и спросил хриплым, скрипучим, но в то же время каким-то злорадным голосом:
– Нужно укрытие, а?
Дамы не ответили.
– Может, перетрухали? Растерялися? И места, небось, незнакомые? Счас бы вам благородного рыцаря, верно? Считайте, вам повезло, госпожи Возвышенные! Вот он, перед вами, – самый что ни на есть благородный.
Молчание.
– А, понятно, мы вышли проветриться. Прогуляться низачем, а просто для своего удовольствия. А я-то, дурак, подумал… Виноват. Нижайше извиняюся, госпожи Возвышенные.
– С чего это ты обзываешь нас Возвышенными, нахал неотесанный? Какая я тебе Возвышенная! – взорвалась Карт.
– И то правда. Ты, верно, горничная, рабыня при госпоже, – заметил нищий с ухмылкой, обнажая гнилые черные зубы и распухшие десны. – Тогда кому-то достанется нынче знатный ужин – сухая перезрелая рыбина и три недозрелые овечки. Устраивает?
Кэрт и Аврелия ничего не поняли, а Элистэ окаменела, не веря собственным ушам. Цераленн же никак не отреагировала.
– Ступай прочь, – произнесла Элистэ, непроизвольно прибегнув к интонации холодного презрения, с какой могла бы осадить зарвавшегося серфа где-нибудь в Дерривале. На сей раз, однако, интонация не возымела действия.
– К вашим услугам, госпожа Возвышенная, – ответил бродяга, вновь обнажая в улыбке гнилые зубы. – Ухожу, ухожу. Торчите себе на ветру все четверо, вымораживайте свои Возвышенные телеса, пока на рассвете вас не загребет первый патруль. А то можете и пойти со мной. Сами решайте.
– С тобой?! – Элистэ от удивления забыла о своей злости. – Но кто ты?
– По вашим меркам, никто, пустое место – просто нищий.
– Но у тебя ведь есть имя?
– Нет, уж вы представьтеся первой, маркизочка.
– Чего ты добиваешься, любезнейший?
– Вам повезло. Я могу свести вас в убежище.
– Что ты хочешь сказать?
– Комната. Четыре стены. Крыша над головой. Идете? Вы что, разучилися понимать по-вонарски, госпожа Возвышенная?
В прошлые времена за подобную наглость он схлопотал бы от нее пощечину. Но теперь Элистэ не могла себе такого позволить.
– Куда ты нас отведешь?
– Ай, не берите этого в свою завитую головку. Главное, вы сможете там отсидеться, а порой ничего другого и не нужно.
– Почему это ты решил оказать нам услугу?
– А вы пораскиньте мозгами, госпожа Возвышенная, глядишь, и поймете.
– Ты… ах да, за это нам придется заплатить? – Элистэ так и не привыкла к тому, что можно расплачиваться наличными. В ее мире это было просто не принято.
– Она всегда так сечет? – обратился бродяга к Цераленн, но та предпочла не заметить издевки.
– Если я правильно вас поняла, вы требуете с нас деньги, и, разумеется, немалые, чтобы проводить в некое место, которое не желаете называть?
– Истинная правда, ваша Возвышенность.
– И не даете со своей стороны никаких гарантий?
– Никаких.
– Так, может быть, вы не захотите или не сможете выполнить данное обещание?
– Все может быть. Вы вольны рискнуть. Или не рисковать. Вам решать. – И он пожал плечами под жалкими лохмотьями.
Выбора у них практически не оставалось – любое другое решение сулило еще более ужасный исход. Нищий был мерзок, условия его – неприемлемы, но до наступления рассвета им любой ценой требовалось найти убежище. И все же довериться такому подонку… Даже в голове не укладывалось…
– Заодно прикиньте и вот еще что, – заявил он уже с нескрываемым злорадством. – Откажетеся, так я мигом добегу до окружного участка – он тут рядышком, – стукну ихним вонючим козлам и получу свои пять рекко, когда они вас заметут. Немного, понятно, но все лучше, чем ничего. Так либо эдак, а я внакладе не остануся.
– Дерьмо из-под желтой курицы, – пробормотала Кэрт себе под нос.
– Так что решайте сами, госпожи Высокородные. Только поскорей, я не собираюся сшиваться тут до утра.
Мысли метались в голове у Элистэ, как пойманные летучие твари Нану.
«Идти некуда. Некуда податься. Неужели всего несколько часов прошло с тех пор, как мы были дома, в тепле и довольстве, а Аврелия болтала о своем воздыхателе? Да, ее воздыхатель, Байель во Клариво. Он-то отсиживается в безопасном укрытии где-то в Шеррине. И она знает, где именно».
– Аврелия! – Элистэ повернулась так резко, что та подскочила от неожиданности. – Где прячется Байель?
– О Чары, как ты меня напугала, кузина!
– Сейчас не до испуга. Где он?
– О чем ты спрашиваешь, кузина? Ты же знаешь, я поклялась хранить тайну и скорее умру, чем проболтаюсь.
– Ха! Ты была готова принести Присягу на верность и тут же нарушить ее, так сейчас-то зачем ломаться?
– Кузина, порой ты просто меня обижаешь, но я прощаю, потому что у тебя нет поклонника. Все понять – значит все простить.
– Очень мило с твоей стороны. А теперь изволь ответить на мой вопрос.
– Ни за что! Как я после этого посмотрю в глаза моему Байелю?
– Чепуха! Он все поймет. Послушай, это очень важно. Мы должны где-то укрыться, пока нас не схватили. Ты что, хочешь отправиться в «Гробницу»?
– Лично я предпочла бы отправиться домой. Более того, я считаю, что нам так и нужно сделать. У меня болят ноги, я умираю от холода. Хочу снова оказаться в моей комнате, среди моих вещей, у пылающего камина, с чашкой горячего шоколада. Хватит с меня бродяжничать! Вернемся домой. Канальи ничего нам не сделают, если мы поведем себя умно. Как-нибудь уж мы обведем эту мразь вокруг пальца.
– Ты сама не понимаешь, что несешь. Захотелось в Кокотту?
– Со мной этого не случится, и не нужно меня запугивать!
– Ах, вот как? Немедленно говори, Аврелия, или я просто ударю тебя. Я тебя изобью!
– Бабуля! – отпрянув, взвизгнула Аврелия. – Бабуля, помогите! Чего она ко мне цепляется?
– Что ты задумала, Элистэ? – строго спросила Цераленн.
– Ее тайный воздыхатель Байель во Клариво…
– Предательница! А еще клялась, что никому не скажешь! Как тебе не стыдно, кузина!
– Молодой во Клариво, – продолжала Элистэ, – скрывается здесь, в городе. Судя по всему, в его укрытии Возвышенным ничего не грозит, и Аврелия знает, где оно находится.
– Это правда, Аврелия? – спросила Цераленн.
– Но это тайна, нерушимая тайна! А я, в отличие от кузины, чужие тайны не выдаю. Вы же, бабуля, не потребуете, чтобы я нарушила мое истинное слово?
– Если наследник рода во Клариво настоящий Возвышенный рыцарь – а на это можно надеяться, учитывая его благородную кровь, – то он с радостью пойдет на любые жертвы, лишь бы выручить тебя из беды, – ответила Цераленн. – Следовательно, в нашем нынешнем положении он наверняка освободил бы тебя от клятвы. Говори, где его найти.
– Нет, нет, я ничего не скажу – как же я потом посмотрю ему в глаза?
– Говори, если не хочешь отведать моей трости, – невозмутимо произнесла Цераленн.
– А я все-таки ударю тебя, – пообещала Элистэ. – И прикажу Кэрт задать тебе взбучку.
– Она не посмеет!
– Еще как посмею, – вставила Кэрт. – Раз надо, так надо.
– Но это нечестно! Трое на одну! Что вы на меня напали?
– Пока что никто на тебя не нападал, – возразила Элистэ. – И не нападет, если ты перестанешь упрямиться.
– Ну, вы! Только попробуйте до меня дотронуться! – завопила Аврелия, отступая, пока не вжалась спиной в стену опечатанного дома мастера Ксувье. Но спутницы надвинулись на нее, и Аврелия рванулась вбок, туда, где толстая деревянная колонна подпирала выступ крыши.
У подножия колонны громоздилась высокая груда отбросов. При приближении Аврелии груда дрогнула, сверху посыпались пустые бутылки и осколки посуды; разлетелись в стороны тряпье и скомканные газеты – и укрытая под слоем мусора скорчившаяся фигура медленно поднялась во весь рост. Аврелия с визгом отпрянула, Элистэ вздрогнула, Кэрт охнула. И только Цераленн, по всей видимости, не утратила присутствия духа и не сдвинулась с места.
Фигура же, истинное порождение помойной кучи, из которой восстала, и больше всего смахивающая на скелетообразное огородное пугало, обряженное в скудные лохмотья, медленно выступила из-за колонны. В мутном свете ближайшего уличного фонаря можно было различить, что это мужчина, неимоверно костлявый, с гнусным обликом, с низким лбом, широким отвисшим ртом и маленькими поросячьими глазками. Общее впечатление от его внешности, мерзкой самой по себе, усугубляла покрытая вздутыми расчетами, коростой и воспаленными, в отслаивающихся чешуйках кожа лица. Ночь – и та не могла скрыть этого уродства. Такие же чешуйки и лоскутья отслоившейся кожи покрывали его лодыжки и руки, выставленные на обозрение даже в эту зимнюю стужу.
Привидение приблизилось к ним, обдав их вонью застарелого пота и прогнившего рубища. Элистэ с большим трудом сдержалась, чтобы не отпрянуть, однако, к счастью, прокаженный не подошел к ним близко, остановившись на расстоянии нескольких шагов, и спросил хриплым, скрипучим, но в то же время каким-то злорадным голосом:
– Нужно укрытие, а?
Дамы не ответили.
– Может, перетрухали? Растерялися? И места, небось, незнакомые? Счас бы вам благородного рыцаря, верно? Считайте, вам повезло, госпожи Возвышенные! Вот он, перед вами, – самый что ни на есть благородный.
Молчание.
– А, понятно, мы вышли проветриться. Прогуляться низачем, а просто для своего удовольствия. А я-то, дурак, подумал… Виноват. Нижайше извиняюся, госпожи Возвышенные.
– С чего это ты обзываешь нас Возвышенными, нахал неотесанный? Какая я тебе Возвышенная! – взорвалась Карт.
– И то правда. Ты, верно, горничная, рабыня при госпоже, – заметил нищий с ухмылкой, обнажая гнилые черные зубы и распухшие десны. – Тогда кому-то достанется нынче знатный ужин – сухая перезрелая рыбина и три недозрелые овечки. Устраивает?
Кэрт и Аврелия ничего не поняли, а Элистэ окаменела, не веря собственным ушам. Цераленн же никак не отреагировала.
– Ступай прочь, – произнесла Элистэ, непроизвольно прибегнув к интонации холодного презрения, с какой могла бы осадить зарвавшегося серфа где-нибудь в Дерривале. На сей раз, однако, интонация не возымела действия.
– К вашим услугам, госпожа Возвышенная, – ответил бродяга, вновь обнажая в улыбке гнилые зубы. – Ухожу, ухожу. Торчите себе на ветру все четверо, вымораживайте свои Возвышенные телеса, пока на рассвете вас не загребет первый патруль. А то можете и пойти со мной. Сами решайте.
– С тобой?! – Элистэ от удивления забыла о своей злости. – Но кто ты?
– По вашим меркам, никто, пустое место – просто нищий.
– Но у тебя ведь есть имя?
– Нет, уж вы представьтеся первой, маркизочка.
– Чего ты добиваешься, любезнейший?
– Вам повезло. Я могу свести вас в убежище.
– Что ты хочешь сказать?
– Комната. Четыре стены. Крыша над головой. Идете? Вы что, разучилися понимать по-вонарски, госпожа Возвышенная?
В прошлые времена за подобную наглость он схлопотал бы от нее пощечину. Но теперь Элистэ не могла себе такого позволить.
– Куда ты нас отведешь?
– Ай, не берите этого в свою завитую головку. Главное, вы сможете там отсидеться, а порой ничего другого и не нужно.
– Почему это ты решил оказать нам услугу?
– А вы пораскиньте мозгами, госпожа Возвышенная, глядишь, и поймете.
– Ты… ах да, за это нам придется заплатить? – Элистэ так и не привыкла к тому, что можно расплачиваться наличными. В ее мире это было просто не принято.
– Она всегда так сечет? – обратился бродяга к Цераленн, но та предпочла не заметить издевки.
– Если я правильно вас поняла, вы требуете с нас деньги, и, разумеется, немалые, чтобы проводить в некое место, которое не желаете называть?
– Истинная правда, ваша Возвышенность.
– И не даете со своей стороны никаких гарантий?
– Никаких.
– Так, может быть, вы не захотите или не сможете выполнить данное обещание?
– Все может быть. Вы вольны рискнуть. Или не рисковать. Вам решать. – И он пожал плечами под жалкими лохмотьями.
Выбора у них практически не оставалось – любое другое решение сулило еще более ужасный исход. Нищий был мерзок, условия его – неприемлемы, но до наступления рассвета им любой ценой требовалось найти убежище. И все же довериться такому подонку… Даже в голове не укладывалось…
– Заодно прикиньте и вот еще что, – заявил он уже с нескрываемым злорадством. – Откажетеся, так я мигом добегу до окружного участка – он тут рядышком, – стукну ихним вонючим козлам и получу свои пять рекко, когда они вас заметут. Немного, понятно, но все лучше, чем ничего. Так либо эдак, а я внакладе не остануся.
– Дерьмо из-под желтой курицы, – пробормотала Кэрт себе под нос.
– Так что решайте сами, госпожи Высокородные. Только поскорей, я не собираюся сшиваться тут до утра.