Страница:
Осенних дней, жду с радостным приветом
Снегов и бурь, когда сильней согрет,
Чем в летний зной, восторгом муз поэт.
Hail, Twilight, sovereign of one peaceful hour!
Not dull art Thou as undiscerning Night;
But studious only to remove from sight
Day's mutable distinctions. - Ancient Power!
Thus did the waters gleam, the mountains lower,
To the rude Briton, when, in wolf-skin vest
Here roving wild, he laid him down to rest
On the bare rock, or through a leafy bower
Looked ere his eyes were closed. By him was seen
The self-same Vision which we now behold,
At thy meek bidding, shadowy Power! brought forth;
These mighty barriers, and the gulf between;
The flood, the stars, - a spectacle as old
As the beginning of the heavens and earth!
О Сумрак, предвечерья государь!
Халиф на час, ты Тьмы ночной щедрее,
Когда стираешь, над землею рея,
Все преходящее. - О древний царь!
Не так ли за грядой скалистой встарь
Мерцал залив, когда в ложбине хмурой
Косматый бритт, покрытый волчьей шкурой,
Устраивал себе ночлег? Дикарь,
Что мог узреть он в меркнущем просторе
Пред тем, как сном его глаза смежило? -
То, что доныне видим мы вдали:
Подкову темных гор, и это море,
Прибой и звезды - все, что есть и было
От сотворенья неба и земли.
From the Prologue to "Peter Bell"
Отрывок из пролога к поэме "Питер Белл"
There's something in a flying horse,
There's something in a huge balloon;
But through the clouds I'll never float
Until I have a little Boat,
Shaped like the crescent-moon.
And now I _have_ a little Boat,
In shape a very crescent-moon
Fast through the clouds my boat can sail;
But if perchance your faith should fail,
Look up - and you shall see me soon!
The woods, my Friends, are round you roaring,
Rocking and roaring like a sea;
The noise of danger's in your ears,
And ye have all a thousand fears
Both for my little Boat and me!
Meanwhile untroubled I admire
The pointed horns of my canoe;
And, did not pity touch my breast,
To see how ye are all distrest,
Till my ribs ached, I'd laugh at you!
Away we go, my Boat and I -
Frail man ne'er sate in such another;
Whether among the winds we strive,
Or deep into the clouds we dive,
Each is contented with the other.
Away we go - and what care we
For treasons, tumults, and for wars?
We are as calm in our delight
As is the crescent-moon so bright
Among the scattered stars.
Up goes my Boat among the stars
Through many a breathless field of light,
Through many a long blue field of ether,
Leaving ten thousand stars beneath her:
Up goes my little Boat so bright!
The Crab, the Scorpion, and the Bull -
We pry among them all; have shot
High o'er the red-haired race of Mars,
Covered from top to toe with scars;
Such company I like it not!
The towns in Saturn are decayed,
And melancholy Spectres throng them; -
The Pleiads, that appear to kiss
Each other in the vast abyss,
With joy I sail among them.
Swift Mercury resounds with mirth,
Great Jove is full of stately bowers;
But these, and all that they contain,
What are they to that tiny grain,
That little Earth of ours?
Then back to Earth, the dear green Earth: -
Whole ages if I here should roam,
The world for my remarks and me
Would not a whit the better be;
I've left my heart at home.
See! there she is, the matchless Earth!
There spreads the famed Pacific Ocean!
Old Andes thrusts yon craggy spear
Through the grey clouds; the Alps are here,
Like waters in commotion!
Yon tawny slip is Libya's sands;
That silver thread the river Dnieper!
And look, where clothed in brightest green
Is a sweet Isle, of isles the Queen;
Ye fairies, from all evil keep her!
Кому большой воздушный шар,
Кому крылатого коня,
А я в челне лететь хочу,
Пока челна нет у меня,
Я в облака не полечу.
На полумесяц челн похож,
И я сижу в моем челне,
Я в нем сквозь тучи проплыву,
И если ты не веришь мне,
Увидишь ночью наяву.
Друзья! Вокруг шумят леса,
Волнуясь, как вода в морях,
И ветер носится, звеня,
И вас охватывает страх,
Вы все боитесь за меня.
И я любуюсь, невредим,
Двурогой лодочкой моей,
Мне вас совсем не жаль, друзья,
Чем вам страшней, тем мне смешней,
До слез могу смеяться я.
Так я плыву вперед, вперед.
Для хилых труден этот путь,
Сквозь ветры нужно мне пройти,
И в тучах нужно мне тонуть,
Я все перетерплю в пути.
Плыву вперед. Что мне теперь
Мятеж, предательство, война?
Я так величествен и тих,
Как восходящая луна
Средь звезд рассыпанных своих.
Мой челн всплывает выше звезд,
Залитый светом золотым.
Плывет среди воздушных волн,
Сто тысяч звезд плывут за ним,
Всплывает выше звезд мой челн.
Вот Рак. Вот Бык. Вот Скорпион,
Мы между ними проскользнем.
Над Марсом плыть нам суждено,
Он рыжий весь, рубцы на нем -
Он мне не нравится давно.
Сатурн разрушенный, на нем
Печальных спектров бродит тень,
Я вижу в бездне двух плеяд,
Целующихся ночь и день.
Над ними плыть я очень рад.
Меркурий весело звенит.
Юпитер светится вдали.
Планет Вселенная полна,
Что им за дело до Земли -
Едва заметного зерна?
Назад к Земле! К родной Земле!
И если б я сто лет летал,
Мир тем же был бы для меня,
Он лучше бы ничуть не стал.
Оставил дома сердце я.
Вот несравненная Земля!
Распластан Тихий океан,
Копьем вонзились в облака
Верхушки Альп и древних Анд -
Не сокрушают их века.
Вот красный Ливии песок,
Вот Днепр, серебряный шнурок.
А там сверкает изумруд,
То лучший в мире островок,
Его наяды стерегут.
From "The River Duddon, A Series of Sonnets... and Other Poems"
Из сборника "Сонеты к реке Даддон и другие стихотворения"
Not envying Latian shades - if yet they throw
A grateful coolness round that crystal Spring,
Blandusia, prattling as when long ago
The Sabine Bard was moved her praise to sing;
Careless of flowers that in perennial blow
Round the moist marge of Persian fountains cling;
Heedless of Alpine torrents thundering
Through ice-built arches radiant as heaven's bow;
I seek the birthplace of a native Stream. -
All hail, ye mountains! hail, thou morning light!
Better to breathe at large on this clear height
Than toil in needless sleep from dream to dream:
Pure flow the verse, pure, vigorous, free, and bright,
For Duddon, long-loved Duddon, is my theme!
Мне не знакома Латума прохлада,
Не слышал я журчанья родников
Бандузии, Горация отрады,
Поющего в созвучьи мерных строф.
Цветов персидских пышных мне не надо,
Я не люблю фонтанов и садов,
Альпийского потока чужд мне рев
И радуга в стремнинах водопада.
Вверх по реке знакомою тропой
Иду, бросаю в горы клич привета,
Легко дышать прохладою рассвета.
Расстался я с избыточной мечтой,
Любовью прежней песнь моя согрета -
Я славлю Деддон, Деддон мой родной.
Child of the clouds! remote from every taint
Of sordid industry thy lot is cast;
Thine are the honours of the lofty waste
Not seldom, when with heat the valleys faint,
Thy handmaid Frost with spangled tissue quaint
Thy cradle decks;-to chant thy birth, thou hast
No meaner Poet than the whistling Blast,
And Desolation is thy Patron-saint!
She guards thee, ruthless Power! who would not spare
Those mighty forests, once the bison's screen,
Where stalked the huge deer to his shaggy lair
Through paths and alleys roofed with darkest green;
Thousands of years before the silent air
Was pierced by whizzing shaft of hunter keen!
Дитя далеких туч! В уединеньи
Не ведаешь ты участи мирской,
Обстала глушь лесов тебя стеной,
И ветра свист поет тебе хваленья.
Морозы ждут лишь твоего веленья. -
Пускай в долине пышет летний зной,
Ты одеваешь саван ледяной,
Тебя хранит великий дух Забвенья.
Но времени рука уже легла
На этот берег дикий и лесистый,
Где некогда царила глушь и мгла,
Огромный лось топтал ковер пушистый
И зверолова меткая стрела
Безмолвия не нарушала свистом.
How shall I paint thee? - Be this naked stone
My seat, while I give way to such intent;
Pleased could my verse, a speaking monument,
Make to the eyes of men thy features known.
But as of all those tripping lambs not one
Outruns his fellows, so hath Nature lent
To thy beginning nought that doth present
Peculiar ground for hope to build upon.
To dignity the spot that gives thee birth
No sign of hoar Antiquity's esteem
Appears, and none of modern Fortune's care;
Yet thou thyself hast round thee shed a gleam
Of brilliant moss, instinct with freshness rare;
Prompt offering to thy Foster-mother, Earth!
Как мне нарисовать тебя? - Присяду
На голом камне, средь хвощей и мхов:
Пусть говорящий памятник стихов
Твои черты явит людскому взгляду.
Но как барашку, что прибился к стаду,
Из блеющих не выбраться рядов,
Так никаких особенных даров
Тебе Судьба не припасла в награду.
Ничем - ни данью древности седой,
Ни щедростью возвышенных примет -
Здесь не отмечено твое рожденье.
Но свежий мох, растущий над водой,
И этот в струях отраженный свет -
Твое Земле суровой приношенье.
The old inventive Poets, had they seen,
Or rather felt, the entrancement that detains
Thy waters, Duddon! 'mid these flowery plains -
The still repose, the liquid lapse serene,
Transferred to bowers imperishably green,
Had beautified Elysium! But these chains
Will soon be broken;-a rough course remains,
Rough as the past; where Thou, of placid mien,
Innocuous as a firstling of the flock,
And countenanced like a soft cerulean sky,
Shalt change thy temper; and, with many a shock
Given and received in mutual jeopardy,
Dance, like a Bacchanal, from rock to rock,
Tossing her frantic thyrsus wide and high!
Когда б седые барды были живы
И видели тебя, о Деддон мой,
Они б Элизием назвали берег твой.
Оставил ты свой прежний вид бурливый,
И меж цветов ползут твои извивы
Вдоль по равнине светлою струей -
Но, видно, чужд тенистых рощ покой
Твоей волне свободной и шумливой.
И ты, ягненка робкого смирней,
Огнем небес отсвечивавший чистым,
Вмиг забываешь тишину полей,
Преграды рвешь в своем теченье быстром
И, как вакханка, пляшешь средь камней,
Неистово размахивая тирсом.
I thought of Thee, my partner and my guide.
As being past away. - Vain sympathies!
For, backward, Duddon! as I cast my eyes,
I see what was, and is, and will abide;
Still glides the Stream, and shall for ever glide;
The Form remains, the Function never dies;
While we, the brave, the mighty, and the wise;
We Men, who in our morn of youth defied
The elements, must vanish; - be it so!
Enough, if something from our hands have power
To live, and act, and serve the future hour;
And if, as toward the silent tomb we go,
Through love, through hope, and faith's transcendent
dower.
We feel that we are greater than we know.
В прощальный час, мой друг и спутник мой,
Иду к тебе. - Напрасное влеченье!
Я вижу, Даддон, все в твоем теченье,
Что было, есть и будет впредь со мной.
Ты катишь воды, вечный, озорной,
Даруешь вечно жизнь и обновленье,
А мы - мы сила, мудрость, устремленье,
Мы с юных лет зовем стихии в бой,
И все-таки мы смертны. - Да свершится!
Но не обижен, кто хоть малый срок
Своим трудом служить потомству мог,
Кто и тогда, когда близка гробница,
Любовь, Надежду, Веру - все сберег.
Не выше ль он, чем смертным это мнится!
THE PILGRIM'S DREAM
A Pilgrim, when the summer day
Had closed upon his weary way,
A lodging begged beneath a castle's roof;
But him the haughty Warder spurned;
And from the gate the Pilgrim turned,
To seek such covert as the field
Or heath-besprinkled copse might yield,
Or lofty wood, shower-proof.
He paced along; and, pensively,
Halting beneath a shady tree,
Whose moss-grown root might serve for couch or seat,
Fixed on a Star his upward eye;
Then, from the tenant of the sky
He turned, and watched with kindred look,
A Glow-worm, in a dusky nook,
Apparent at his feet.
The murmur of a neighbouring stream
Induced a soft and slumbrous dream,
A pregnant dream, within whose shadowy bounds
He recognised the earth-born Star,
And _That_ which glittered from afar;
And (strange to witness!) from the frame
Of the ethereal Orb, there came
Intelligible sounds.
Much did it taunt the humble Light
That now, when day was fled, and night
Hushed the dark earth, fast closing weary eyes,
A very reptile could presume
To show her taper in the gloom,
As if in rivalship with One
Who sate a ruler on his throne
Erected in the skies.
"Exalted Star!" the Worm replied,
"Abate this unbecoming pride,
Or with a less uneasy lustre shine;
Thou shrink'st as momently thy rays
Are mastered by the breathing haze;
While neither mist, nor thickest cloud
That shapes in heaven its murky shroud,
Hath power to injure mine.
But not for this do I aspire
To match the spark of local fire,
That at my will burns on the dewy lawn,
With thy acknowledged glories;-No!
Yet, thus upbraided, I may show
What favours do attend me here,
Till, like thyself, I disappear
Before the purple dawn."
When this in modest guise was said,
Across the welkin seemed to spread
A boding sound-for aught but sleep unfit!
Hills quaked, the rivers backward ran;
That Star, so proud of late, looked wan;
And reeled with visionary stir
In the blue depth, like Lucifer
Cast headlong to the pit!
Fire raged: and, when the spangled floor
Of ancient ether was no more,
New heavens succeeded, by the dream brought forth:
And all the happy Souls that rode
Transfigured through that fresh abode,
Had heretofore, in humble trust,
Shone meekly 'mid their native dust,
The Glow-worms of the earth!
This knowledge, from an Angel's voice
Proceeding, made the heart rejoice
Of Him who slept upon the open lea:
Waking at morn he murmured not;
And, till life's journey closed, the spot
Was to the Pilgrim's soul endeared,
Where by that dream he had been cheered
Beneath the shady tree.
Под вечер в замке пилигрим,
Дорогой долгою томим,
Прося ночлега, стукнул у дверей.
Надменно сторож отказал,
И странник дальше зашагал,
Надеясь в тишине лесов
Найти гостеприимный кров,
Под зарослью ветвей.
Задумчиво тяжелый путь
Он продолжал и отдохнуть
Под деревом присел на мху густом.
Звезда затеплилась над ним...
Когда же взгляд свой пилигрим
Вниз опустил - у самых ног
Увидел скромный огонек,
Зажженный светляком.
Дрема коснулася очей...
Недалеко журчал ручей,
И странный сон навеял плеск воды.
Звезду земную - светляка -
И ту, что в небе, далека,
Увидел он, и речи звук
К нему сюда донесся вдруг
С эфирной высоты.
Презрительно звучала речь:
И червь посмел свой свет зажечь
В тот час, когда смыкает сон глаза.
Не для него ли ночи тень
Теперь сменила летний день?
Не мнит ли он равняться с той,
Чьей царственною красотой
Гордятся небеса?
И ей сказал светляк в ответ:
"Звезда кичливая, твой свет
Сырая дымка может затемнить,
Легко ты гаснешь, и твой луч
Не в силах выбраться из туч.
Меня же и густой покров
Тумана или облаков
Не в силах погасить.
Нет, я не льщу себя мечтой,
Блестя теперь в траве сырой,
Чуть видимый под кровом темноты,
С твоей равняться славой, - нет,
Но мой едва заметный свет
Дает мне радость, а потом
Я гасну в пурпуре дневном...
Но гаснешь ведь и ты".
Едва успел промолвить он -
Из края в край весь небосклон
Откликнулся на голос громовой.
Дол дрогнул, вспять пошла вода,
Померкла яркая звезда
И, померцав, как Люцифер,
Низринутый с небесных сфер,
Скатилась в мрак ночной.
Сон длился. Звездный свод небес.
Объятый пламенем, исчез
И нового открылся блеск очам.
В преображенной красоте
Там засияли души те,
Что здесь во мраке и пыли
Огонь надежды сберегли,
Подобно светлякам.
И спавший на лугу постиг,
Что Ангел Божий в этот миг
Беседовал в виденье сонном с ним.
Воспрянув сердцем и душой,
Забыл он утром ропот свой,
Но до конца земных тревог
Свой чудный сон забыть не мог
Под деревом густым.
The sylvan slopes with corn-clad fields
Are hung, as if with golden shields,
Bright trophies of the sun!
Like a fair sister of the sky,
Unruffled doth the blue lake lie,
The mountains looking on.
And, sooth to say, yon vocal grove,
Albeit uninspired by love,
By love untaught to ring,
May well afford to mortal ear
An impulse more profoundly dear
Than music of the Spring.
For _that_ from turbulence and heat
Proceeds, from some uneasy seat
In nature's struggling frame,
Some region of impatient life:
And jealousy, and quivering strife,
Therein a portion claim.
This, this is holy; - while I hear
These vespers of another year,
This hymn of thanks and praise,
My spirit seems to mount above
The anxieties of human love,
And earth's precarious days.
But list! - though winter storms be nigh,
Unchecked is that soft harmony:
There lives Who can provide
For all his creatures; and in Him,
Even like the radiant Seraphim,
These choristers confide.
Как позлащенные щиты,
Трофеи пламенного неба,
Легли на горные хребты
Поля с роскошной жатвой хлеба.
Как сткло, лазоревых озер
Поверхность спит, не колыхаясь,
И выси дальных сизых гор
В нее глядятся, отражаясь.
Повсюду гулкие леса
Оглашены пернатых пеньем,
Хотя уж птичек голоса
Любви не дышат вдохновеньем.
Но пусть в священной тишине
Их песня страстью не согрета, -
Она сто раз отрадней мне,
Чем музыка весны и лета.
В весенних песнях пыл любви,
Борьба, тревога, раздраженье,
Огонь в клокочущей крови
И жизни бурное волненье.
В них страсти рвутся на простор,
Трепещут сладострастьем звуки,
В них слышен бешеный раздор
И голос ревности и муки.
А здесь святая песнь слышна,
Как благовест другого года;
В ней, благодарности полна,
Гимн Божеству гремит природа.
И я, внимая песне той,
Все дольное отбросив долу
И чуждый мук борьбы земной,
Несусь душой к Его престолу.
Греми же, песнь! Да не смутит
Тебя бурь зимних приближенье!
Жив Тот, чья благость сохранит
Все, что живет, от разрушенья,
Все, что живет, живет лишь Им,
Отцом любви, Владыкой славы,
И шестикрылый херувим,
И звучный хор певцов дубравы.
When haughty expectations prostrate lie,
And grandeur crouches like a guilty thing,
Oft shall the lowly weak, till nature bring
Mature release, in fair society
Survive, and Fortune's utmost anger try;
Like these frail snowdrops that together cling,
And nod their helmets, smitten by the wing
Of many a furious whirl-blast sweeping by.
Observe the faithful flowers! if small to great
May lead the thoughts, thus struggling used to stand
The Emathian phalanx, nobly obstinate;
And so the bright immoral Theban band,
Whom onset, fiercely urged at Jove's command,
Might overwhelm, but could not separate!
Когда надежда в прахе слезы льет
И гнется гордый дух, прося прощенья,
У малых сих, не ждущих разрешенья
Всех бед природой, силы достает
Жить праведно, неся всем миром гнет.
Так трепетных подснежников скопленья
Стоят, качаются, хоть в исступленье
Их бесноватый вихрь крылами бьет.
В цветы всмотрись! Здесь оживает в малом
Великое: держала ход врагов
Фаланга македонцев удалая;
Фиванцев, в их геройстве небывалом,
Строй войск, что в бой послал отец богов,
Разъединить не смог, одолевая.
Swiftly turn the murmuring wheel!
Night has brought the welcome hour,
When the weary fingers feel
Help, as if from faery power;
Dewy night o'ershades the ground;
Turn the swift wheel round and round!
Now, beneath the starry sky,
Couch the widely-scattered sheep; -
Ply the pleasant labour, ply!
For the spindle, while they sleep,
Runs with speed more smooth and fine,
Gathering up a trustier line.
Short-lived likings may be bred
By a glance from fickle eyes;
But true love is like the thread
Which the kindly wool supplies,
When the flocks are all at rest
Sleeping on the mountain's breast.
Поздний час глядит в окно,
Но усталая рука
Крутит вновь веретено,
И проворна и легка, -
Ночь пришла, легла роса,
Чаще шелест колеса.
Разбрелись в полях стада,
Спят под кровом темноты, -
Пряжа льется без труда,
В пальцах больше быстроты.
Овцы спят - и крепче нить
Начинает прялка вить.
Застилает взгляд очей
Быстролетной страстью кровь,
Долговечней и прочней
Настоящая любовь, -
Это нить в руках у прях
В час, как овцы спят в горах.
Those silver clouds collected round the sun
His mid-day warmth abate not, seeming less
To overshade than multiply his beams
By soft reflection - grateful to the sky,
To rocks, fields, woods. Nor doth our human sense
Ask, for its pleasure, screen or canopy
More ample than the time-dismantled Oak
Spreads o'er this tuft of heath, which now, attired
In the whole fulness of its bloom, affords
Couch beautiful as e'er for earthly use
Was fashioned; whether, by the hand of Art,
That eastern Sultan, amid flowers enwrought
On silken tissue, might diffuse his limbs
In languor; or, by Nature, for repose
Of panting Wood-nymph, wearied with the chase.
О Lady! fairer in thy Poet's sight
Than fairest spiritual creature of the groves,
Approach; - and, thus invited, crown with rest
The noon-tide hour though truly some there are
Whose footsteps superstitiously avoid
This venerable Tree; for, when the wind
Blows keenly, it sends forth a creaking sound
(Above the general roar of woods and crags)
Distinctly heard from far - a doleful note!
As if (so Grecian shepherds would have deemed)
The Hamadryad, pent within, bewailed
Some bitter wrong. Nor is it unbelieved,
By ruder fancy, that a troubled ghost
Haunts the old trunk; lamenting deeds of which
The flowery ground is conscious. But no wind
Sweeps now along this elevated ridge;
Not even a zephyr stirs; - the obnoxious Tree
Is mute; and, in his silence, would look down,
О lovely Wanderer of the trackless hills,
On thy reclining form with more delight
Than his coevals in the sheltered vale
Seem to participate, the while they view
Their own far-stretching arms and leafy heads
Vividly pictured in some glassy pool,
That, for a brief space, checks the hurrying stream!
Покровом серебристым облака
Чуть затянули солнце, но не в силах
Смягчить его лучей, и зной полдневный
Потоком отраженным льется с неба
На скалы, рощи и луга. Пожалуй,
В такую пору не найти приюта
Отрадней, чем под этим старым дубом,
Раскинувшим широко тень своих
Ветвей столетних над ковром душистым,
Разостланным здесь вереском цветущим.
Наверное, не знал роскошней ложа
И сам султан, лежащий на подушках
Среди цветов, отдавшись неге сонной.
Сама природа выткала его
Для отдыха усталых нимф-охотниц.
И ты, которая для глаз моих
Прекрасней всех, живущих в этих рощах
И гениев и духов, неужели
Ты не придешь, чтоб отдохнуть здесь тоже
В полдневный час. Я знаю, говорят,
Что к дубу подходить небезопасно,
Что он, когда в лесу порывы ветра
Ревут, шумят, - он тоже громко стонет
И скорбный звук несется с ураганом.
Когда б пастух аркадский это слышал,
Сказал бы он, что бедная дриада
Обречена оплакивать свой жребий,
Ее навек связавший с этим дубом.
Поверье есть иное, будто духи
Недобрые слетаются сюда
И вспоминают жалобой и стоном
О тех делах, которым был свидетель
Один цветущий вереск. Но теперь
Спокойно все, не шелестят вершины,
И воздух тих, не колыхнется. Нем
Виновник этих страхов, и в молчанье
Под сень свою тебя он примет нежно,
И над тобой он склонится вершиной,
Как клонятся ровесники его
Над заводью спокойной, и тобою
Он будет любоваться, как они
Любуются неверным отраженьем
Своих ветвей в замедлившей реке.
From "Ecclesiastical Sonnets"
Из сборника "Церковные сонеты"
From low to high doth dissolution climb,
Снегов и бурь, когда сильней согрет,
Чем в летний зной, восторгом муз поэт.
Hail, Twilight, sovereign of one peaceful hour!
Not dull art Thou as undiscerning Night;
But studious only to remove from sight
Day's mutable distinctions. - Ancient Power!
Thus did the waters gleam, the mountains lower,
To the rude Briton, when, in wolf-skin vest
Here roving wild, he laid him down to rest
On the bare rock, or through a leafy bower
Looked ere his eyes were closed. By him was seen
The self-same Vision which we now behold,
At thy meek bidding, shadowy Power! brought forth;
These mighty barriers, and the gulf between;
The flood, the stars, - a spectacle as old
As the beginning of the heavens and earth!
О Сумрак, предвечерья государь!
Халиф на час, ты Тьмы ночной щедрее,
Когда стираешь, над землею рея,
Все преходящее. - О древний царь!
Не так ли за грядой скалистой встарь
Мерцал залив, когда в ложбине хмурой
Косматый бритт, покрытый волчьей шкурой,
Устраивал себе ночлег? Дикарь,
Что мог узреть он в меркнущем просторе
Пред тем, как сном его глаза смежило? -
То, что доныне видим мы вдали:
Подкову темных гор, и это море,
Прибой и звезды - все, что есть и было
От сотворенья неба и земли.
From the Prologue to "Peter Bell"
Отрывок из пролога к поэме "Питер Белл"
There's something in a flying horse,
There's something in a huge balloon;
But through the clouds I'll never float
Until I have a little Boat,
Shaped like the crescent-moon.
And now I _have_ a little Boat,
In shape a very crescent-moon
Fast through the clouds my boat can sail;
But if perchance your faith should fail,
Look up - and you shall see me soon!
The woods, my Friends, are round you roaring,
Rocking and roaring like a sea;
The noise of danger's in your ears,
And ye have all a thousand fears
Both for my little Boat and me!
Meanwhile untroubled I admire
The pointed horns of my canoe;
And, did not pity touch my breast,
To see how ye are all distrest,
Till my ribs ached, I'd laugh at you!
Away we go, my Boat and I -
Frail man ne'er sate in such another;
Whether among the winds we strive,
Or deep into the clouds we dive,
Each is contented with the other.
Away we go - and what care we
For treasons, tumults, and for wars?
We are as calm in our delight
As is the crescent-moon so bright
Among the scattered stars.
Up goes my Boat among the stars
Through many a breathless field of light,
Through many a long blue field of ether,
Leaving ten thousand stars beneath her:
Up goes my little Boat so bright!
The Crab, the Scorpion, and the Bull -
We pry among them all; have shot
High o'er the red-haired race of Mars,
Covered from top to toe with scars;
Such company I like it not!
The towns in Saturn are decayed,
And melancholy Spectres throng them; -
The Pleiads, that appear to kiss
Each other in the vast abyss,
With joy I sail among them.
Swift Mercury resounds with mirth,
Great Jove is full of stately bowers;
But these, and all that they contain,
What are they to that tiny grain,
That little Earth of ours?
Then back to Earth, the dear green Earth: -
Whole ages if I here should roam,
The world for my remarks and me
Would not a whit the better be;
I've left my heart at home.
See! there she is, the matchless Earth!
There spreads the famed Pacific Ocean!
Old Andes thrusts yon craggy spear
Through the grey clouds; the Alps are here,
Like waters in commotion!
Yon tawny slip is Libya's sands;
That silver thread the river Dnieper!
And look, where clothed in brightest green
Is a sweet Isle, of isles the Queen;
Ye fairies, from all evil keep her!
Кому большой воздушный шар,
Кому крылатого коня,
А я в челне лететь хочу,
Пока челна нет у меня,
Я в облака не полечу.
На полумесяц челн похож,
И я сижу в моем челне,
Я в нем сквозь тучи проплыву,
И если ты не веришь мне,
Увидишь ночью наяву.
Друзья! Вокруг шумят леса,
Волнуясь, как вода в морях,
И ветер носится, звеня,
И вас охватывает страх,
Вы все боитесь за меня.
И я любуюсь, невредим,
Двурогой лодочкой моей,
Мне вас совсем не жаль, друзья,
Чем вам страшней, тем мне смешней,
До слез могу смеяться я.
Так я плыву вперед, вперед.
Для хилых труден этот путь,
Сквозь ветры нужно мне пройти,
И в тучах нужно мне тонуть,
Я все перетерплю в пути.
Плыву вперед. Что мне теперь
Мятеж, предательство, война?
Я так величествен и тих,
Как восходящая луна
Средь звезд рассыпанных своих.
Мой челн всплывает выше звезд,
Залитый светом золотым.
Плывет среди воздушных волн,
Сто тысяч звезд плывут за ним,
Всплывает выше звезд мой челн.
Вот Рак. Вот Бык. Вот Скорпион,
Мы между ними проскользнем.
Над Марсом плыть нам суждено,
Он рыжий весь, рубцы на нем -
Он мне не нравится давно.
Сатурн разрушенный, на нем
Печальных спектров бродит тень,
Я вижу в бездне двух плеяд,
Целующихся ночь и день.
Над ними плыть я очень рад.
Меркурий весело звенит.
Юпитер светится вдали.
Планет Вселенная полна,
Что им за дело до Земли -
Едва заметного зерна?
Назад к Земле! К родной Земле!
И если б я сто лет летал,
Мир тем же был бы для меня,
Он лучше бы ничуть не стал.
Оставил дома сердце я.
Вот несравненная Земля!
Распластан Тихий океан,
Копьем вонзились в облака
Верхушки Альп и древних Анд -
Не сокрушают их века.
Вот красный Ливии песок,
Вот Днепр, серебряный шнурок.
А там сверкает изумруд,
То лучший в мире островок,
Его наяды стерегут.
From "The River Duddon, A Series of Sonnets... and Other Poems"
Из сборника "Сонеты к реке Даддон и другие стихотворения"
Not envying Latian shades - if yet they throw
A grateful coolness round that crystal Spring,
Blandusia, prattling as when long ago
The Sabine Bard was moved her praise to sing;
Careless of flowers that in perennial blow
Round the moist marge of Persian fountains cling;
Heedless of Alpine torrents thundering
Through ice-built arches radiant as heaven's bow;
I seek the birthplace of a native Stream. -
All hail, ye mountains! hail, thou morning light!
Better to breathe at large on this clear height
Than toil in needless sleep from dream to dream:
Pure flow the verse, pure, vigorous, free, and bright,
For Duddon, long-loved Duddon, is my theme!
Мне не знакома Латума прохлада,
Не слышал я журчанья родников
Бандузии, Горация отрады,
Поющего в созвучьи мерных строф.
Цветов персидских пышных мне не надо,
Я не люблю фонтанов и садов,
Альпийского потока чужд мне рев
И радуга в стремнинах водопада.
Вверх по реке знакомою тропой
Иду, бросаю в горы клич привета,
Легко дышать прохладою рассвета.
Расстался я с избыточной мечтой,
Любовью прежней песнь моя согрета -
Я славлю Деддон, Деддон мой родной.
Child of the clouds! remote from every taint
Of sordid industry thy lot is cast;
Thine are the honours of the lofty waste
Not seldom, when with heat the valleys faint,
Thy handmaid Frost with spangled tissue quaint
Thy cradle decks;-to chant thy birth, thou hast
No meaner Poet than the whistling Blast,
And Desolation is thy Patron-saint!
She guards thee, ruthless Power! who would not spare
Those mighty forests, once the bison's screen,
Where stalked the huge deer to his shaggy lair
Through paths and alleys roofed with darkest green;
Thousands of years before the silent air
Was pierced by whizzing shaft of hunter keen!
Дитя далеких туч! В уединеньи
Не ведаешь ты участи мирской,
Обстала глушь лесов тебя стеной,
И ветра свист поет тебе хваленья.
Морозы ждут лишь твоего веленья. -
Пускай в долине пышет летний зной,
Ты одеваешь саван ледяной,
Тебя хранит великий дух Забвенья.
Но времени рука уже легла
На этот берег дикий и лесистый,
Где некогда царила глушь и мгла,
Огромный лось топтал ковер пушистый
И зверолова меткая стрела
Безмолвия не нарушала свистом.
How shall I paint thee? - Be this naked stone
My seat, while I give way to such intent;
Pleased could my verse, a speaking monument,
Make to the eyes of men thy features known.
But as of all those tripping lambs not one
Outruns his fellows, so hath Nature lent
To thy beginning nought that doth present
Peculiar ground for hope to build upon.
To dignity the spot that gives thee birth
No sign of hoar Antiquity's esteem
Appears, and none of modern Fortune's care;
Yet thou thyself hast round thee shed a gleam
Of brilliant moss, instinct with freshness rare;
Prompt offering to thy Foster-mother, Earth!
Как мне нарисовать тебя? - Присяду
На голом камне, средь хвощей и мхов:
Пусть говорящий памятник стихов
Твои черты явит людскому взгляду.
Но как барашку, что прибился к стаду,
Из блеющих не выбраться рядов,
Так никаких особенных даров
Тебе Судьба не припасла в награду.
Ничем - ни данью древности седой,
Ни щедростью возвышенных примет -
Здесь не отмечено твое рожденье.
Но свежий мох, растущий над водой,
И этот в струях отраженный свет -
Твое Земле суровой приношенье.
The old inventive Poets, had they seen,
Or rather felt, the entrancement that detains
Thy waters, Duddon! 'mid these flowery plains -
The still repose, the liquid lapse serene,
Transferred to bowers imperishably green,
Had beautified Elysium! But these chains
Will soon be broken;-a rough course remains,
Rough as the past; where Thou, of placid mien,
Innocuous as a firstling of the flock,
And countenanced like a soft cerulean sky,
Shalt change thy temper; and, with many a shock
Given and received in mutual jeopardy,
Dance, like a Bacchanal, from rock to rock,
Tossing her frantic thyrsus wide and high!
Когда б седые барды были живы
И видели тебя, о Деддон мой,
Они б Элизием назвали берег твой.
Оставил ты свой прежний вид бурливый,
И меж цветов ползут твои извивы
Вдоль по равнине светлою струей -
Но, видно, чужд тенистых рощ покой
Твоей волне свободной и шумливой.
И ты, ягненка робкого смирней,
Огнем небес отсвечивавший чистым,
Вмиг забываешь тишину полей,
Преграды рвешь в своем теченье быстром
И, как вакханка, пляшешь средь камней,
Неистово размахивая тирсом.
I thought of Thee, my partner and my guide.
As being past away. - Vain sympathies!
For, backward, Duddon! as I cast my eyes,
I see what was, and is, and will abide;
Still glides the Stream, and shall for ever glide;
The Form remains, the Function never dies;
While we, the brave, the mighty, and the wise;
We Men, who in our morn of youth defied
The elements, must vanish; - be it so!
Enough, if something from our hands have power
To live, and act, and serve the future hour;
And if, as toward the silent tomb we go,
Through love, through hope, and faith's transcendent
dower.
We feel that we are greater than we know.
В прощальный час, мой друг и спутник мой,
Иду к тебе. - Напрасное влеченье!
Я вижу, Даддон, все в твоем теченье,
Что было, есть и будет впредь со мной.
Ты катишь воды, вечный, озорной,
Даруешь вечно жизнь и обновленье,
А мы - мы сила, мудрость, устремленье,
Мы с юных лет зовем стихии в бой,
И все-таки мы смертны. - Да свершится!
Но не обижен, кто хоть малый срок
Своим трудом служить потомству мог,
Кто и тогда, когда близка гробница,
Любовь, Надежду, Веру - все сберег.
Не выше ль он, чем смертным это мнится!
THE PILGRIM'S DREAM
A Pilgrim, when the summer day
Had closed upon his weary way,
A lodging begged beneath a castle's roof;
But him the haughty Warder spurned;
And from the gate the Pilgrim turned,
To seek such covert as the field
Or heath-besprinkled copse might yield,
Or lofty wood, shower-proof.
He paced along; and, pensively,
Halting beneath a shady tree,
Whose moss-grown root might serve for couch or seat,
Fixed on a Star his upward eye;
Then, from the tenant of the sky
He turned, and watched with kindred look,
A Glow-worm, in a dusky nook,
Apparent at his feet.
The murmur of a neighbouring stream
Induced a soft and slumbrous dream,
A pregnant dream, within whose shadowy bounds
He recognised the earth-born Star,
And _That_ which glittered from afar;
And (strange to witness!) from the frame
Of the ethereal Orb, there came
Intelligible sounds.
Much did it taunt the humble Light
That now, when day was fled, and night
Hushed the dark earth, fast closing weary eyes,
A very reptile could presume
To show her taper in the gloom,
As if in rivalship with One
Who sate a ruler on his throne
Erected in the skies.
"Exalted Star!" the Worm replied,
"Abate this unbecoming pride,
Or with a less uneasy lustre shine;
Thou shrink'st as momently thy rays
Are mastered by the breathing haze;
While neither mist, nor thickest cloud
That shapes in heaven its murky shroud,
Hath power to injure mine.
But not for this do I aspire
To match the spark of local fire,
That at my will burns on the dewy lawn,
With thy acknowledged glories;-No!
Yet, thus upbraided, I may show
What favours do attend me here,
Till, like thyself, I disappear
Before the purple dawn."
When this in modest guise was said,
Across the welkin seemed to spread
A boding sound-for aught but sleep unfit!
Hills quaked, the rivers backward ran;
That Star, so proud of late, looked wan;
And reeled with visionary stir
In the blue depth, like Lucifer
Cast headlong to the pit!
Fire raged: and, when the spangled floor
Of ancient ether was no more,
New heavens succeeded, by the dream brought forth:
And all the happy Souls that rode
Transfigured through that fresh abode,
Had heretofore, in humble trust,
Shone meekly 'mid their native dust,
The Glow-worms of the earth!
This knowledge, from an Angel's voice
Proceeding, made the heart rejoice
Of Him who slept upon the open lea:
Waking at morn he murmured not;
And, till life's journey closed, the spot
Was to the Pilgrim's soul endeared,
Where by that dream he had been cheered
Beneath the shady tree.
Под вечер в замке пилигрим,
Дорогой долгою томим,
Прося ночлега, стукнул у дверей.
Надменно сторож отказал,
И странник дальше зашагал,
Надеясь в тишине лесов
Найти гостеприимный кров,
Под зарослью ветвей.
Задумчиво тяжелый путь
Он продолжал и отдохнуть
Под деревом присел на мху густом.
Звезда затеплилась над ним...
Когда же взгляд свой пилигрим
Вниз опустил - у самых ног
Увидел скромный огонек,
Зажженный светляком.
Дрема коснулася очей...
Недалеко журчал ручей,
И странный сон навеял плеск воды.
Звезду земную - светляка -
И ту, что в небе, далека,
Увидел он, и речи звук
К нему сюда донесся вдруг
С эфирной высоты.
Презрительно звучала речь:
И червь посмел свой свет зажечь
В тот час, когда смыкает сон глаза.
Не для него ли ночи тень
Теперь сменила летний день?
Не мнит ли он равняться с той,
Чьей царственною красотой
Гордятся небеса?
И ей сказал светляк в ответ:
"Звезда кичливая, твой свет
Сырая дымка может затемнить,
Легко ты гаснешь, и твой луч
Не в силах выбраться из туч.
Меня же и густой покров
Тумана или облаков
Не в силах погасить.
Нет, я не льщу себя мечтой,
Блестя теперь в траве сырой,
Чуть видимый под кровом темноты,
С твоей равняться славой, - нет,
Но мой едва заметный свет
Дает мне радость, а потом
Я гасну в пурпуре дневном...
Но гаснешь ведь и ты".
Едва успел промолвить он -
Из края в край весь небосклон
Откликнулся на голос громовой.
Дол дрогнул, вспять пошла вода,
Померкла яркая звезда
И, померцав, как Люцифер,
Низринутый с небесных сфер,
Скатилась в мрак ночной.
Сон длился. Звездный свод небес.
Объятый пламенем, исчез
И нового открылся блеск очам.
В преображенной красоте
Там засияли души те,
Что здесь во мраке и пыли
Огонь надежды сберегли,
Подобно светлякам.
И спавший на лугу постиг,
Что Ангел Божий в этот миг
Беседовал в виденье сонном с ним.
Воспрянув сердцем и душой,
Забыл он утром ропот свой,
Но до конца земных тревог
Свой чудный сон забыть не мог
Под деревом густым.
The sylvan slopes with corn-clad fields
Are hung, as if with golden shields,
Bright trophies of the sun!
Like a fair sister of the sky,
Unruffled doth the blue lake lie,
The mountains looking on.
And, sooth to say, yon vocal grove,
Albeit uninspired by love,
By love untaught to ring,
May well afford to mortal ear
An impulse more profoundly dear
Than music of the Spring.
For _that_ from turbulence and heat
Proceeds, from some uneasy seat
In nature's struggling frame,
Some region of impatient life:
And jealousy, and quivering strife,
Therein a portion claim.
This, this is holy; - while I hear
These vespers of another year,
This hymn of thanks and praise,
My spirit seems to mount above
The anxieties of human love,
And earth's precarious days.
But list! - though winter storms be nigh,
Unchecked is that soft harmony:
There lives Who can provide
For all his creatures; and in Him,
Even like the radiant Seraphim,
These choristers confide.
Как позлащенные щиты,
Трофеи пламенного неба,
Легли на горные хребты
Поля с роскошной жатвой хлеба.
Как сткло, лазоревых озер
Поверхность спит, не колыхаясь,
И выси дальных сизых гор
В нее глядятся, отражаясь.
Повсюду гулкие леса
Оглашены пернатых пеньем,
Хотя уж птичек голоса
Любви не дышат вдохновеньем.
Но пусть в священной тишине
Их песня страстью не согрета, -
Она сто раз отрадней мне,
Чем музыка весны и лета.
В весенних песнях пыл любви,
Борьба, тревога, раздраженье,
Огонь в клокочущей крови
И жизни бурное волненье.
В них страсти рвутся на простор,
Трепещут сладострастьем звуки,
В них слышен бешеный раздор
И голос ревности и муки.
А здесь святая песнь слышна,
Как благовест другого года;
В ней, благодарности полна,
Гимн Божеству гремит природа.
И я, внимая песне той,
Все дольное отбросив долу
И чуждый мук борьбы земной,
Несусь душой к Его престолу.
Греми же, песнь! Да не смутит
Тебя бурь зимних приближенье!
Жив Тот, чья благость сохранит
Все, что живет, от разрушенья,
Все, что живет, живет лишь Им,
Отцом любви, Владыкой славы,
И шестикрылый херувим,
И звучный хор певцов дубравы.
When haughty expectations prostrate lie,
And grandeur crouches like a guilty thing,
Oft shall the lowly weak, till nature bring
Mature release, in fair society
Survive, and Fortune's utmost anger try;
Like these frail snowdrops that together cling,
And nod their helmets, smitten by the wing
Of many a furious whirl-blast sweeping by.
Observe the faithful flowers! if small to great
May lead the thoughts, thus struggling used to stand
The Emathian phalanx, nobly obstinate;
And so the bright immoral Theban band,
Whom onset, fiercely urged at Jove's command,
Might overwhelm, but could not separate!
Когда надежда в прахе слезы льет
И гнется гордый дух, прося прощенья,
У малых сих, не ждущих разрешенья
Всех бед природой, силы достает
Жить праведно, неся всем миром гнет.
Так трепетных подснежников скопленья
Стоят, качаются, хоть в исступленье
Их бесноватый вихрь крылами бьет.
В цветы всмотрись! Здесь оживает в малом
Великое: держала ход врагов
Фаланга македонцев удалая;
Фиванцев, в их геройстве небывалом,
Строй войск, что в бой послал отец богов,
Разъединить не смог, одолевая.
Swiftly turn the murmuring wheel!
Night has brought the welcome hour,
When the weary fingers feel
Help, as if from faery power;
Dewy night o'ershades the ground;
Turn the swift wheel round and round!
Now, beneath the starry sky,
Couch the widely-scattered sheep; -
Ply the pleasant labour, ply!
For the spindle, while they sleep,
Runs with speed more smooth and fine,
Gathering up a trustier line.
Short-lived likings may be bred
By a glance from fickle eyes;
But true love is like the thread
Which the kindly wool supplies,
When the flocks are all at rest
Sleeping on the mountain's breast.
Поздний час глядит в окно,
Но усталая рука
Крутит вновь веретено,
И проворна и легка, -
Ночь пришла, легла роса,
Чаще шелест колеса.
Разбрелись в полях стада,
Спят под кровом темноты, -
Пряжа льется без труда,
В пальцах больше быстроты.
Овцы спят - и крепче нить
Начинает прялка вить.
Застилает взгляд очей
Быстролетной страстью кровь,
Долговечней и прочней
Настоящая любовь, -
Это нить в руках у прях
В час, как овцы спят в горах.
Those silver clouds collected round the sun
His mid-day warmth abate not, seeming less
To overshade than multiply his beams
By soft reflection - grateful to the sky,
To rocks, fields, woods. Nor doth our human sense
Ask, for its pleasure, screen or canopy
More ample than the time-dismantled Oak
Spreads o'er this tuft of heath, which now, attired
In the whole fulness of its bloom, affords
Couch beautiful as e'er for earthly use
Was fashioned; whether, by the hand of Art,
That eastern Sultan, amid flowers enwrought
On silken tissue, might diffuse his limbs
In languor; or, by Nature, for repose
Of panting Wood-nymph, wearied with the chase.
О Lady! fairer in thy Poet's sight
Than fairest spiritual creature of the groves,
Approach; - and, thus invited, crown with rest
The noon-tide hour though truly some there are
Whose footsteps superstitiously avoid
This venerable Tree; for, when the wind
Blows keenly, it sends forth a creaking sound
(Above the general roar of woods and crags)
Distinctly heard from far - a doleful note!
As if (so Grecian shepherds would have deemed)
The Hamadryad, pent within, bewailed
Some bitter wrong. Nor is it unbelieved,
By ruder fancy, that a troubled ghost
Haunts the old trunk; lamenting deeds of which
The flowery ground is conscious. But no wind
Sweeps now along this elevated ridge;
Not even a zephyr stirs; - the obnoxious Tree
Is mute; and, in his silence, would look down,
О lovely Wanderer of the trackless hills,
On thy reclining form with more delight
Than his coevals in the sheltered vale
Seem to participate, the while they view
Their own far-stretching arms and leafy heads
Vividly pictured in some glassy pool,
That, for a brief space, checks the hurrying stream!
Покровом серебристым облака
Чуть затянули солнце, но не в силах
Смягчить его лучей, и зной полдневный
Потоком отраженным льется с неба
На скалы, рощи и луга. Пожалуй,
В такую пору не найти приюта
Отрадней, чем под этим старым дубом,
Раскинувшим широко тень своих
Ветвей столетних над ковром душистым,
Разостланным здесь вереском цветущим.
Наверное, не знал роскошней ложа
И сам султан, лежащий на подушках
Среди цветов, отдавшись неге сонной.
Сама природа выткала его
Для отдыха усталых нимф-охотниц.
И ты, которая для глаз моих
Прекрасней всех, живущих в этих рощах
И гениев и духов, неужели
Ты не придешь, чтоб отдохнуть здесь тоже
В полдневный час. Я знаю, говорят,
Что к дубу подходить небезопасно,
Что он, когда в лесу порывы ветра
Ревут, шумят, - он тоже громко стонет
И скорбный звук несется с ураганом.
Когда б пастух аркадский это слышал,
Сказал бы он, что бедная дриада
Обречена оплакивать свой жребий,
Ее навек связавший с этим дубом.
Поверье есть иное, будто духи
Недобрые слетаются сюда
И вспоминают жалобой и стоном
О тех делах, которым был свидетель
Один цветущий вереск. Но теперь
Спокойно все, не шелестят вершины,
И воздух тих, не колыхнется. Нем
Виновник этих страхов, и в молчанье
Под сень свою тебя он примет нежно,
И над тобой он склонится вершиной,
Как клонятся ровесники его
Над заводью спокойной, и тобою
Он будет любоваться, как они
Любуются неверным отраженьем
Своих ветвей в замедлившей реке.
From "Ecclesiastical Sonnets"
Из сборника "Церковные сонеты"
From low to high doth dissolution climb,