Воронин Андрей Николаевич. Двойной удар Слепого

   – Я не буду, – качнула головой Ирина, – мне нельзя. Вы же знаете…
   – Да, да, да, – уважительно сказал генерал. – А вот тебе, Глеб, можно и нужно. А то ты такой сосредоточенный, будто решаешь какую-то сложную математическую задачу.
   – Да, решаю, – признался Глеб, – но не математическую, и она, к сожалению, никак не решается.
   – А что за задача? – понимая, что Глеб не станет рассказывать, все же спросил гостя Амвросий Отарович.
   – Да так, – отмахнулся Глеб. – Давайте лучше выпьем, Он уселся за стол.
   Вино было налито в высокие стаканы тонкого стекла. Глеб проследил за золотистыми пузырьками, вдохнул терпкий аромат и поднял стакан:
   – За удачу, Амвросий Отарович!
   – За удачу. Пусть все сложится наилучшим образом. А иначе и быть не может.
   Выпив, Глеб спросил:
   – Что за вино?
   – Это вино двенадцатилетней выдержки. Когда-то мне подарил его один грузинский князь.
   – Какой-какой князь? – не удержалась от улыбки Ирина, хотя уже привыкла к чудачествам генерала и его невероятным рассказам. – В наше время настоящий князь?
   – Да-да, именно. В наше время – и настоящий грузинский князь.
   – А где живет этот ваш князь?
   – В Грузии, само собой.
   – И что, у этого князя свои виноградники?
   – Да, свои виноградники, и он сам делает вино. Делает его так, как делали его отец, дед и прадед.
   – Какая-то секретная технология?
   – Особого секрета нет: это вино сделано из чуть-чуть подмерзшего винограда, присыпанного снегом.
   Поэтому оно такое вкусное, поэтому у него такой прохладный аромат.
   – А по-моему, оно пахнет солнцем, – сказал Глеб. – У снега другой вкус.
   – Разумеется, пахнет солнцем! Какое же вино не пахнет солнцем? Оно из Алазанской долины.
   – Можно мне глоток? – Ирина протянула руку, Глеб подал ей стакан.
   – Только не увлекайся! – заметил он с напускной строгостью.
   – Я немного, Глеб, всего лишь один-единственный глоток. – Женщина подняла стакан и пригубила вино. – Действительно, божественный вкус.
   – Вот видите! Неужели вы могли подумать', что старый Лоркипанидзе будет угощать таких дорогих гостей чем попало?
   – Что вы, что вы! – запротестовала Ирина. – Амвросий Отарович, такая мысль никому и в голову не придет!
   – Я шучу. Можно же мне пошутить в уходящем году?
   – А что, в следующем вы уже не собираетесь шутить? – сказала Ирина и поняла, что допустила бестактность. Она покраснела и виновато отвела глаза. Но старик как ни в чем не бывало бодро ответил:
   – Бог даст, буду шутить и в следующем. Если бы вы приезжали ко мне почаще, то на пашем праздничном столе был бы барашек, а не поросенок.
   – Хорошо, что мы вас не предупредили, – сказал Глеб, – а иначе вы бы непременно выбрались в Москву, на рынок, а ходить по рынку так утомительно.
   – Это смотря для кого, – причмокнул влажными от вина губами Амвросий Отарович. – Для меня походить по рынку – истинное удовольствие. Просто ты не понимаешь прелести базара. И к тому же, наверное, не умеешь торговаться.
   – Почему? Умею и даже люблю.
   – Да разве славяне умеют торговаться? Нет, нет, Глеб. Вот когда-нибудь мы с тобой съездим, и ты увидишь, как это делается.
   Ирина заулыбалась, представляя живописную картинку, как Амвросий Отарович Лоркипанидзе, этот почтенный, убеленный сединами человек будет размахивать руками, спорить, а возможно, даже и браниться с каким-нибудь торговцем с Кавказа. И торговцу придется нелегко. Она-то знала, что Амвросий Отарович горазд на всевозможные выдумки, а за словом в карман никогда не полезет.
   – Ну как вино?
   – Замечательное! Всю жизнь такое только и пил бы.
   После него другое покажется уксусом.
   – А вот представляешь, почти такое же вино многие всю жизнь и пьют.
   – Завидую я тем людям.
   – Но именно такого вина, как в этой бутылке, трудно еще где-либо найти. И скорее всего, оно осталось лишь у меня в погребе.
   – А у вас там много вина? – поинтересовалась Ирина.
   – Если хочешь, можем спуститься, и ты увидишь.
   – Наверное, много, – уверенно произнес Глеб.
   – Думаю, его хватит даже на свадьбу вашей дочери.
   – А на свадьбу нашего сына? – обняв Ирину за плечи, спросил Глеб, и на его губах появилась мечтательная улыбка, мягкая, почти застенчивая, не вяжущаяся с его мужественным волевым лицом.
   – Сына, говоришь? – Амвросий Отарович даже притопнул ногой. – Уже знаете, что будет парень? Прекрасно! Сын – это замечательно!
   Вновь зажурчало вино, до краев наполняя высокие стаканы.
   – Ну, дай-то вам Бог, чтобы счастливы были вы и ваши дети.
   Стаканы звонко чокнулись, Ирина теснее прижалась к плечу Глеба.
   А хозяин потянулся через стол и погладил Ирину по руке.
   – Ирина, я буду несказанно рад увидеть тебя в этом доме с мальчиком на руках.
   – Я тоже буду рада появиться с сыном у вас, – ответила Ирина.
   К удивлению Глеба и Ирины, старый отставной генерал выпил до дна одним махом и поставил стакан на стол.
   – Ну, а ты, джигит? – он, приосанившись, взглянул на Глеба.
   – А что я? – Глеб по-гусарски отставил локоть и тоже опустошил стакан.
   Вино действительно взбодрило. Амвросий Отарович разрумянился, его синие глаза весело сверкали, он браво орудовал громадным ножом, похожим на ятаган, мелко кроша зелень.
   Глеб тоже повеселел, не дающие покоя мысли как будто оставили его.

* * *

   До полуночи оставался час. К приходу Нового года все было готово. Запеченный в тесте кабанчик был водружен на почетное место в центре большого старинного овального стола. Вокруг золотисто-коричневого кабанчика на белоснежной, до хруста накрахмаленной скатерти пестрели многочисленные закуски и блюда.
   Возле стола сверкала нарядом изумрудная лесная красавица.
   Глеб сидел в кресле у камина, читал генеральскую рукопись. Ирина и Амвросий Отарович наводили на стол последний глянец. Отступив на шаг, Амвросий Отарович окинул стол оценивающим взглядом и одобрительно проговорил:
   – Роскошный получился стол! – он щелкнул пальцами. – Сразу почувствовался праздник! А, Глеб?
   Глеб, углубленный в чтение, вздрогнул и рассеянно взглянул на генерала:
   – Вы меня о чем-то спросили?
   – Я говорю, сейчас-то наконец чувствуется праздник.
   – А, да, чувствуется…
   – Что, так интересно? – Ирина подошла к Глебу, положила руки ему на плечи.
   – Ты знаешь, очень.
   – Не из вежливости говоришь? – подозрительно нахмурился Лоркипанидзе.
   – Перед вами я лицемерить не стану.
   – А можно, я почитаю? – Ирина вопросительно посмотрела на отставного генерала.
   Тот развел руками:
   – Честно говоря, я не думал, что кому-нибудь это будет интересно.
   – Не скромничайте, не скромничайте, Амвросий Отарович, – сказал Глеб.
   – Ну, тогда отложи на следующий раз. А сейчас пора будить Анну и усаживаться.
   – Да, пора, – Ирина потянула Глеба за руку. – Новый год в двери стучит.
   Глеб встал с кресла, повернулся к столу.
   – Ну вы и наготовили! Здесь действительно на целую свадьбу. И когда вы только успели?
   Ирина переглянулась с генералом.
   – Ты знаешь, у Амвросия Отаровича такие запасы, что у меня складывается впечатление, он действительно решил устроить чью-нибудь свадьбу. А сколько еще мы привезли!
   – Ну что ж, много – не мало, дорогие гости. Остался заключительный штрих. Сейчас мы украсим стол подсвечником, – сказал генерал, направляясь в соседнюю комнату. Вскоре он появился, торжественно держа в обеих руках по огромному старинному подсвечнику.
   – Вы похожи на священника, Амвросий Отарович.
   – Священников не люблю.
   – Не любите? – удивилась Быстрицкая.
   – Да, священников не люблю. А вот к религии у меня отношение положительное. И вообще я считаю, что священники во многом все портят. Ты обращала внимание на лица священников?
   – Да, да, я понимаю, о чем вы хотите сказать. Но как же без них?
   – Я почти полвека проработал в органах. Через мои руки прошло такое количество всевозможных бумаг, доносов, написанных священниками – теми, которые сейчас вещают с экранов телевизоров о любви к Богу и ближнему, о христианских заповедях и общечеловеческой морали. Если бы ты только видела эти бумаги!
   Сколько там грязи! Вот тогда, я думаю, Ирина, и у тебя отношение к служителям культа резко изменилось бы.
   – Да что вы, Амвросий Отарович, я же совсем другое имела в виду. Как же без них?
   – – Да, без них, наверное, не обойтись. Они посредники между нами и Господом.
   Глеб вмешался в разговор:
   – Обойтись можно. Вера заключается не в том, чтобы ходить в церковь и исповедоваться батюшке. Бог должен быть в душе.
   – Ты прав, Глеб. Ну-ка, поставь подсвечник на тот край стола, – Лоркипанидзе подал Глебу подсвечник, – а второй мы поставим на этот. Вот так будет хорошо.
   И забудем про священников. И вообще давайте сегодня не будем говорить ни о чем плохом.
   – Давайте, – кивнула Ирина, поправляя волосы.
   – Вот и прекрасно. Кажется, все готово, – генерал взглянул на часы, тикающие на стене. – У нас еще есть время, надо бы принарядиться. Я успею приготовиться, а ты, Глеб?
   Сиверов пожал плечами:
   – А что мне готовиться? Я готов всегда и ко всему, как пионер.
   – Ну тогда я пошел приводить себя в порядок.
   Глеб и Ирина остались стоять у празднично убранного стола.
   – За этим столом могла бы собраться большущая семья человек из десяти, – сказал Глеб.
   Ирина догадалась, что имеет в виду Глеб, и немного покраснела.
   – Чего ты смущаешься, дорогая?
   – Мне все еще как-то непривычно, что наша семья должна увеличиться.
   – Семья на то и семья, чтоб увеличиваться.
   – До чего же здесь хорошо! – прошептала Ирина. – Спокойно, тихо, в камине трещат поленья, тикают старинные часы, пахнет хвоей… А вскоре загорятся свечи, и мы все сядем за стол.
   – Да-да, все, – Глеб прикоснулся ладонью к животу Ирины, – и он тоже.
   – И он тоже. Куда же мы без него?
   Глеб поцеловал Ирину в губы. Она ответила ему поцелуем. Потом сказала:
   – Я пойду переоденусь, заодно разбужу Анечку.
   – Давай я сам займусь Анечкой.
   – А я думала, ты, Глеб, хочешь еще посидеть, почитать.
   – Потом почитаю.
   – А у тебя будет время? – пристально посмотрев в глаза Глебу, спросила Ирина.
   Тот на несколько мгновений задумался.
   – Думаю, когда-нибудь будет.
   – Как я устала, Глеб! Если бы ты только знал, какой этот год тяжелый!
   – Знаю, родная, знаю… – он нежно погладил Ирину по волосам. Затем взял ее ладони и поцеловал кончики пальцев. – У тебя руки пахнут чесноком.
   – Я же не бездельничала, как ты, а возилась на кухне. Ну, я пошла переодеваться.
   Глеб крикнул вдогонку:
   – Смотри, не опоздай!
   – Думаешь, я всегда долго одеваюсь?
   Глеб еще немного постоял у стола, полюбовался на украшенную елку, испытывая какую-то детскую радость от чудесных игрушек. Он легонько прикоснулся к одному из шаров. Тот качнулся, отразив в себе всю комнату и сосредоточенное лицо Глеба.
   Подойдя к креслу, Глеб аккуратно собрал страницы рукописи в папку, завязал смешной ботиночный шнурок и долго держал ее в руках, не зная, куда положить.
   Поразмыслив, бережно пристроил папку на теплую каминную полку.
   Совсем скоро гости и хозяин сидели за большим столом. Анечке на стул положили подушку, и девочке было удобно, хотя ноги не доставали до пола. Но тем не менее ей нравилось, что так она одного роста с остальными. Ее мама была нарядна, как никогда.
   – Ну что, Амвросий Отарович, первый тост за вами, – объявил Глеб.
   – А почему это за мной?
   – Потому что вы, – поддержала Глеба Ирина, – самый уважаемый, самый…
   – Вы хотите сказать: Амвросий Отарович – самый старый, старый, старый дед?
   – Да, да! – закричала Анечка. – Вы наш Дед Мороз – самый лучший.
   – Наверное, я старше любого Деда Мороза, – улыбнулся в усы Лоркипанидзе. – Ну, если просите, я скажу.
   – Просим!
   – Просим!
   – И я прошу, – по-взрослому проговорила девочка и тут же засмущалась.
   Генерал наполнил бокалы красным вином, поднялся со своего места. Он возвышался над столом, статный, торжественный, в отутюженной крахмальной сорочке, белизна которой оттеняла его седые волосы, поблескивающие, словно присыпанные инеем, в артистически повязанном галстуке, красивом шерстяном жилете.
   – Знаете, за что я хочу выпить?
   – Нет, не знаем! – пискнула Аня, в нетерпении поглядывая на свой бокал с соком.
   – Я хочу выпить за счастье. И сейчас попытаюсь объяснить, что я, старый человек, понимаю под этим простым словом. Счастье, друзья мои, – это беззаботность. Так вот я хочу выпить за беззаботность. Чтобы вы, мои дорогие, и я были в следующем году беззаботными, а значит – счастливыми. Чтобы вас не одолевали мелочные заботы и суета, чтобы все у вас было в порядке. Чтобы вы были здоровы, чтобы у вас… – тут генерал посмотрел на Анечку, не решаясь, говорить ли при ребенке, но Глеб и Ирина поняли и кивнули. – …Чтобы в вашей семье было прибавление. И чтобы это прибавление принесло вам не проблемы, а радость.
   – Спасибо, – сказала Ирина, тоже поднялась, подошла к старому генералу и поцеловала его в тщательно выбритую щеку.
   – Спасибо, Амвросий Отарович, – растроганно произнес Глеб.
   Четыре бокала коснулись друг друга, тонко прозвенев.
   – А теперь, друзья мои, – провозгласил Амвросий Отарович, – я постараюсь справиться с ролью Деда Мороза, и вы все получите подарки. Только мне надо будет отлучиться минут на пять.
   Аня радостно воскликнула:
   – Отлучитесь, отлучитесь!
   – Ты разрешаешь?
   – Ради подарков можно даже маму оставить одну.
   Амвросий Отарович скрылся в кабинете.
   Ирина взглянула на Глеба:
   – Ну, а ты?
   – Да, конечно же, сейчас.
   Он вскочил и бросился на улицу – туда, где в багажнике БМВ остались подарки.
   Амвросий Отарович и Глеб вернулись в гостиную одновременно – Сиверов вошел из прихожей, а старик – из кабинета. В руках генерал держал красный мешок. Вернее, это был не мешок, а красная сатиновая насыпка для подушки, которую генерал приспособил под мешок.
   Он поставил мешок на кресло и запустил в него руку.
   – Ну, угадайте – кому этот подарок?
   Аня захлопала в ладоши.
   – Мне, Амвросий Отарович!
   – Ты уверена, что этот подарок твой?
   Девочка засмеялась.
   – Я же знаю, вы все равно мой вытащите!
   – Хорошо. Тебе, дорогая, значит, тебе.
   С видом заправского Деда Мороза генерал извлек из мешка деревянную расписную шкатулку размером с коробку из-под обуви. К резной ручке на крышке был привязан ключик.
   – Значит, тебе, – со шкатулкой в руках Амвросий Отарович подошел к Анечке и поставил перед ней подарок. Аня затаила дыхание и почти шепотом спросила, сверкая полными жгучего любопытства глазенками:
   – А что это?
   – Возьми ключик и открой шкатулку.
   – Ой, наверное, что-нибудь очень интересное и уж точно красивое!
   – Открывай, открывай.
   – Мама, помоги, я боюсь сломать. Ключик такой маленький.., тоненький…
   Ирина взяла шкатулку, вставила в прорезь ключ и провернула его. Зазвучал менуэт – нежный звук, похожий на звон хрустальных бокалов.
   – Посмотри, что там, – пододвинув шкатулку к дочери, сказала Ирина.
   Анечка заглянула в шкатулку – и обомлела. На ее лице появилась улыбка восторга и счастья. Девочка бережно, трепетно достала из шкатулки старинную изящную куклу с фарфоровой головкой и такими же фарфоровыми ручками. Кукла была одета в кимоно.
   – Какая прелесть! – потрясение выдохнула девочка. – Амвросий Отарович, это вы ею играли, когда были маленький? Как ее зовут?
   – Как хочешь, так и назови.
   – Можно, я подумаю?
   – А где твое «спасибо»? – строго взглянула на дочь Ирина.
   – Не стоит благодарить за подарки, – улыбнулся Амвросий Отарович.
   – Стоит! Стоит! Спасибо, дедушка Амвросий! – Анечка спрыгнула с подушки, подбежала к генералу.
   Он прижал ее к груди, и ребенок со стариком звонко расцеловались.
   – У вас усы колются, как ершик для бутылок! – воскликнула Анечка. – Но мне это даже нравится. ;
   Взрослые в один голос захохотали.
   – А теперь, Анечка, иди на свое место, – сказал генерал.
   Анечка забралась в кресло и примостила перед собой среди тарелок музыкальную шкатулку с куклой.
   А генерал вновь запустил руку в мешок.
   – Анна, а этот подарок кому?
   – Этот – папе!
   И в руках Амвросия Отаровича появился большой кинжал в серебряных ножнах, украшенных чернением, инкрустацией и чеканкой. Глеб поднялся, понимая всю торжественность момента.
   Амвросий Отарович не спеша приблизился к Глебу и подал кинжал, держа его на вытянутых руках.
   – Возьми. Это самое дорогое, что у меня есть. Это кинжал моего деда и моего отца, одна из немногих вещей, которые достались мне по наследству. И я хочу, Глеб, чтобы с этого дня кинжал был у тебя.
   – Спасибо, – взволнованно сказал Глеб, принимая оружие. И как положено, он до половины обнажил клинок, прикоснулся к нему губами и мягко вдвинул назад в холодные ножны.
   Вернувшись к своему красному мешку, генерал хитро подмигнул Анечке.
   – Ну, а теперь?
   – Теперь и так понятно, кому, теперь подарок маме. Других не осталось.
   На этот раз в руках генерала оказалась старинная шаль. Генерал шагнул к Ирине и набросил шаль ей на плечи.
   – Мама, мама! – закричала Анечка. – Да ты настоящая красавица! Такая, как по телевизору в старых фильмах показывают.
   – Ну что ты…
   Щеки Ирины вспыхнули горячим румянцем. Она подошла к зеркалу и с нескрываемым удовольствием посмотрела на свое отражение – шаль была Ирине очень к лицу. Потом Ирина обошла стол и тихо сказала Амвросию Отаровичу:
   – Вы настоящий мужчина!
   – Я польщен и тронут.
   – Да, мне, конечно, с вами, Амвросий Отарович, тягаться тяжело, – заметил Глеб.
   – А со мной и не нужно тягаться.
   – Тогда принимайте дары и подношения!
   Глеб распаковал принесенную из багажника коробку, и на комоде появился старинный патефон. Следом за ним из коробки было извлечено около дюжины пластинок в пожелтевших, немного потертых конвертах.
   – Это еще не все, – сказал Глеб. Он достал из кармана серебряные часы на длинной цепочке. – Амвросий Отарович, этим часам уже сто лет, но они продолжают исправно идти, – Глеб надавил на защелку, крышечка откинулась, сверкнуло стекло циферблата. – Настоящие швейцарские часы.
   – Глеб, я не могу принять такой подарок. Они же стоят целое состояние!
   – Амвросий Отарович, примите от чистого сердца.
   Это от нас – от Ирины, Анечки и от меня. И еще кое-что я хочу вам подарить… – Глеб вынул из коробки продолговатый костяной пенал.
   – Что там?
   – Откройте, посмотрите, – Глеб протянул пенал генералу.
   Тот открыл. В пенале находилась опасная бритва с ручкой, инкрустированной янтарем.
   – «Золинген», – прищурившись, прочел на лезвии дальнозоркий генерал.
   – Да, «Золинген». Все эти предметы я собирал специально для вас, Амвросий Отарович.
   – Подарок должен быть один, а их много.
   – Я не всегда мог приехать к вам, когда мне этого хотелось, – усмехнулся Сиверов, – вот и поднабралось их столько.
   – А мне? – подала голос Аня.
   – А тебе – вот, – Глеб вытащил из кармана маленькую бархатную коробочку и подал девочке.
   Аня открыла футлярчик. Она очень обрадовалась подарку, но одновременно забеспокоилась:
   – Ой, какие сережки! А как я их надену? У меня же нет дырочек в ушах.
   – Ничего, проколем. Были бы серьги, а дырочки мы тебе сделаем, никаких проблем!
   – Что, прямо сейчас?! – Аня в испуге прикрыла уши ладошками.
   – Ну конечно же, нет. В Москву вернемся и сходим к косметологу.
   – А это больно?
   – Да нет. Чуть-чуть придется потерпеть, но зато потом будешь ходить с сережками, как взрослая.
   Ирина получила в подарок причудливый серебряный браслет в виде ящерицы. Ирина была несказанно благодарна, но в душе удивилась: «Когда он успел все это купить? И где он все хранил?»
   После вручения подарков веселье за столом буквально закипело. Когда на экране включенного телевизора появился циферблат часов, генерал поднялся, наполнил бокалы и, взглянув каждому в глаза, тихо сказал:
   – А теперь у нас есть несколько мгновений, чтобы загадать самые сокровенные желания. И пусть они исполнятся в новом году.
   Секундная стрелка на экране делала шажок за шажком. Каждый думал о своем. Глеб встретился взглядом с Ириной, и они поняли, что их желания совпадают.
   Куранты пробили полночь, бокалы с шампанским сошлись над серединой стола, и в трепетном свете свеч лица собравшихся за столом были прекрасны, как была прекрасна атмосфера в доме, пропитанная любовью и благожелательством.
   В эту светлую праздничную ночь не думалось о плохом. И только с заключительным ударом курантов Глеба вновь одолели тревоги.
   «До отвращения банально, но я хочу остановить эти прекрасные мгновения, безмятежные и счастливые. Но это невозможно…»
   С самой Швейцарии Сиверова не покидало ощущение, что он ввязался в очередную опасную историю и недалек тот день, когда придется срываться с места, оставлять дорогих ему людей и мчаться, мчаться, мчаться в поисках своей смерти или в поисках чужого спасения.
   Зная, что интуиция никогда его не обманывает, он все-таки пытался приглушить беспокойство, но оно выползало из глубины души, будоражило его напряженное сознание.
   «Только бы сейчас не зазвонил телефон! Только бы он продолжал молчать хотя бы до завтра. А еще лучше, чтобы он молчал еще несколько дней…»
   " – О чем это ты так задумался? – услышал Глеб голос генерала.
   – Собственно говоря, ни о чем хорошем, – честно покаялся Глеб. Ему не хотелось произносить слово «работа», и он его не произнес. – – Гони, гони от себя всякие мысли. Сейчас праздник, Новый год, а ты опять, наверное…
   – Все, все, не буду больше, – Глеб виновато улыбнулся.
   – А танцевать мы будем? – спохватилась Аня.
   – Обязательно будем! Сейчас мы опробуем подарок.
   Амвросий Отарович поднял крышку патефона, взялся за сверкающую никелем ручку, завел пружину. Долго перебирал пластинки, затем выдвинул одну из конверта, прочел надпись, бережно положил пластинку на круг и долго, старательно, боясь повредить поверхность, опускал иглу. Послышался шорох, легкий треск, и только после шума, который напоминал свист ветра в дымоходе, хлынули звуки духового оркестра.
   – А вот, Анечка, вальс. Он называется «Сказки Венского леса». И позвольте пригласить вас на танец.
   Две фигуры – высокого седого старика и маленькой девчушки – выглядели комично. Но эта комичность была трогательной. У Ирины на глазах выступили слезы умиления.
   Глебу тоже нравилась эта сценка. Он с теплой улыбкой смотрел, как неумело вальсирует девочка. Она сбивалась с ритма, то и дело наступала своему кавалеру на ноги, но все равно была очень довольна.
   «Ничего, – думал Глеб, – пройдет время, и эта смешная малышка превратится в девушку, а затем станет такой же прекрасной, как и ее мать. Она научится танцевать, научится кружить мужчинам голову…»
   Вальс закончился. Старая пластинка зашипела, но продолжала вращаться.
   Глеб подошел к патефону и поднял вычурно изогнутую, блестящую шейку звукоснимателя, мягко положил ее на рычажок.
   – Давайте дальше танцевать, – попросила Аня. – Только сейчас я хочу, чтобы танцевали большие, а я стану смотреть.
   Амвросий Отарович поставил следующую пластинку и, пока она вертелась, шипела, свистела, с галантным поклоном обратился к Ирине:
   – Позвольте пригласить прекрасную даму?
   Ирина поднялась, подала руку, и они с Амвросием Отаровичем закружились по гостиной. А Анечка подошла к Глебу. Он посадил ее к себе на колени, и они вдвоем стали наблюдать за танцующими.
   – Как хорошо танцует мама! – сказала Анечка. – Вот бы мне так научиться!
   – Я тебя научу, – пообещал Глеб.
   – А ты сам умеешь?
   – Конечно, умею, – соврал Глеб. Он наклонил голову и поцеловал девочку в затылок.
   – Как самочувствие? – осведомился Амвросий Отарович у партнерши.
   – Все в порядке, спасибо.
   – Поосторожнее, наверное, надо быть.
   – Да, мне доктор сказал, что я должна быть очень внимательна. А самое главное, Амвросий Отарович, я не должна волноваться. Но вы же знаете, что жить с Глебом и не, волноваться – невозможно.
   – Знаю, знаю, дорогая. Но что делать, ты сама выбрала такую судьбу. Вы решили, как назвать сына?
   – Я хочу, чтобы он носил имя Глеб.
   – Прекрасное имя, прекрасное, – медленно покачиваясь в такт музыки, сказал Амвросий Отарович. – Ну, а теперь – к столу. Застолье должно быть всегда в разгаре. И никак иначе!
   Старый генерал подвел даму к ее месту и, склонив голову, помог поудобнее устроиться за столом.
   Первой устала от веселья Анечка. Она начала клевать носом, тереть крохотными кулачками сонные глаза.
   – Что, доченька, спать хочешь? – участливо спросила Ирина.
   – Нет, мама, я хочу быть с вами.
   – Но у тебя же глаза закрываются!
   – А они закроются и опять откроются.
   – Что ж, посиди еще немного.
   Взрослые стали смотреть телевизор. Аня еще минут пятнадцать с интересом слушала песни, звучащие с экрана, разглядывала популярных, хорошо известных ей артистов, затем склонила голову на плечо.
   – Мама, я пойду спать. Вы меня извините… – совсем по-взрослому сказала девочка, выбираясь из-за праздничного стола.
   Она взяла шкатулку с куклой, бережно прижала к груди.