Страница:
– Ну вот, все устроил. Сейчас принесут закуску. Я им сказал…
– Зря вы, может, напрягаете своих людей. Поехали ко мне, думаю, Ирина была бы вам рада. Казенная обстановка, она и есть казенная.
– Нет-нет, Глеб Петрович, что ты, что ты! У меня еще много дел. Могут позвонить…
– Так взяли бы телефон с собой, и пусть себе звонят. А вы делайте вид, что сидите на службе.
– Правильно говоришь, да мало ли что.
Генерал не стал дожидаться, пока принесут кофе и закуску. Он открыл шкаф и на низкий столик, за которым не так давно обсуждал с Сиверовым предстоящую операцию по делу Мерцалова, поставил бутылку «Ахтамара». Затем выудил из того же шкафа две рюмочки.
– Видишь, коньяк у меня хорош, а рюмки не очень.
Для водки они – в самый раз, а коньяк, как ты понимаешь, из таких не пьют. Коньяк пьют, – принялся рассуждать Потапчук, морща лоб, – из таких круглых. Причем его подогревают на спиртовке.
– Не проблема, Федор Филиппович, – засмеялся Глеб, вытаскивая зажигалку «Zippo», – она и на ветру не гаснет, и запаха бензина от нее нет.
– Да-да, можно подогреть, но не в этих же рюмках?
Стекло лопнет.
– А может, Федор Филиппович, подогреем всю бутылку?
– Как это? Зажигалкой? – удивился генерал.
– А мы всунем пузырь в электрочайник, вот и нагреется.
– Хватит тебе шутить, Глеб Петрович, – генерал налил рюмки и проворчал:
– Ну, бери, что ты меня, старика, волноваться и нервничать заставляешь? Первая рюмка – как на выданье девка, ждать не любит.
Глеб поднял рюмку, чокнулся с генералом.
– За тебя, конечно же, Глеб Петрович. Без твоего участия сидели бы мы сейчас в дерьме.
Помощник генерала принес кофе, тонко нарезанный лимон, шоколад и бутерброды.
– Ну вот, чем богаты, не обессудь, Глеб, – виновато вздохнул Потапчук.
– Пустое, Федор Филиппович, я, в общем-то, человек неприхотливый.
– Знаю, знаю. Но не скромничай. Давай по второй.
Человек должен стоять на двух ногах.
– Откуда это у вас, Федор Филиппович?
– Коньяк откуда?
– Нет, эти всякие присказки.
– А, эти? Понравились? Убеждают. Еще никто после них выпить не отказался. Это мой отец так говорил.
Он, Глеб Петрович, был школьным учителем и для двух, трех и четырех рюмок придумал прекрасные присказки. А дальше не смог.
– Как это не смог?
– А вот чтобы заставить приятеля выпить пятую рюмку и как-то это обыграть словесно, такого я от него ни разу не слышал.
Вопрос напрашивался сам собой.
– Он что же?.. – Сиверов не договорил, боясь обидеть генерала.
– Хочешь сказать, к пятой рюмке лицом в тарелку падал? Нет, больше четырех не пил, меру знал батюшка.
– А что он говорил о четвертой?
– О четвертой? – генерал хитро улыбнулся. – Вот когда дойдем, тогда и скажу.
– Тогда я вам, Федор Филиппович, скажу о пятой.
Сразу, не дожидаясь.
– Скажи!
– Пятая рюмка все равно что пятое колесо: только мешает.
На столе генерала затрезвонил один из телефонов, но Федор Филиппович не сразу поднялся из кресла.
И может, не поднялся бы вовсе, если бы не вошел помощник.
– Федор Филиппович, Андрей Николаевич Решетов звонит, просит срочно взять трубку.
– Черт его подери! Все его люди бездельники, и сам он груши околачивает. А теперь, когда дело сделано, звонит, к чужой славе примазывается…
Под это бухтение генерал Потапчук все же подошел к телефону и взял трубку.
– Слушаю тебя, Андрей Николаевич.
– Спасибо, спасибо, выручил. Правда, дело у нас с тобой, Федор Филиппович, общее, – явно довольным голосом сказал генерал Решетов.
И Потапчук почувствовал, что самое важное собеседник пока придерживает.
– Ну, чего ты тянешь, Андрей? Не томи, говори главную новость.
– Откуда знаешь о существовании главной новости?
– Я уже столько лет тебя знаю и столько лет в органах работаю, что мог бы кое-чему и научиться.
– Да, поднаторел ты, старый лис. Так вот, тебя приглашает в гости «главный нефтяник».
– Когда? – спросил сразу же посерьезневший Потапчук.
– Завтра вечером, в свой загородный дом. Ждет тебя, чтобы лично выразить благодарность. Я ему доложил. Правда, он удивился. Ведь те, кто сидел в зрительном зале, вообще ничего не заметили, а охрана ему, естественно, ничего докладывать не стала. Только назавтра сообщили.
– Спасибо за приглашение. Отказаться я, понятное дело, не могу.
– Я уже оформил все документы.
– Спасибо, Андрей Николаевич.
– А ты, наверное, сейчас, Федор Филиппович, победу празднуешь? Поди пьешь коньяк? Вытащил заначенную бутылочку из шкафа и пьешь себе потихонечку, сигаретку покуриваешь… – Решетов говорил так уверенно, что можно было подумать, будто он обладает даром ясновидения.
– Так оно и есть, – не стал отпираться Потапчук, – сижу с хорошим человеком, коньячком балуюсь.
– И я бы к тебе сейчас подскочил…
– Так в чем же дело?
– Дело в том, что мне кучу бумаг к завтрашнему утру написать надо.
– Тогда пиши. Контора пишет, дела идут.
– Вот-вот! Больше бумаги – чище задница. Не правда ли, Федор Филиппович?
– Правда, правда, хотя и не вся. Только это я тебя, Андрюша, этой пословице научил, сам же никакие бумаги писать не люблю.
– Я, что ли, люблю? Да и ты любишь не любишь, а пишешь.
– Ох, пишу…
– Ладно, до встречи. Всего тебе. Передавай привет супруге.
– И ты своей, – генерал положил трубку и повернулся к Сиверову. – Вот, благодарят за сделанную работу, еще и к награде представят. Хотя моей заслуги в этом, Глеб Петрович… – генерал сложил пальцы в кукиш.
Глеб махнул рукой.
– Если бы не вы, Федор Филиппович, то меня бы никто не уполномочил, не пустил бы по следу зверя.
– Как бы то ни было, главная заслуга, конечно же, твоя. Ты мне расскажи, Глеб Петрович, как дела у Ирины.
– Все нормально, Федор Филиппович. Через четыре с половиной месяца должна родить.
– Молодец, что считаешь и без запинки докладываешь. Значит, любишь. , – Специально не считаю, просто у меня голова, как электронная записная книжка, все запоминает.
– Это что, в мае, выходит?
– Выходит, в мае, – Глеб улыбнулся. Ему было приятно, что генерал Потапчук проявляет интерес к его личным делам, сопереживает его волнениям и разделяет радости.
Под тосты-прибаутки Потапчука допили бутылку, и генерал сказал:
– Ну что, Глеб Петрович, беспокоить тебя в ближайшее время не буду. Отдыхай. Можешь куда-нибудь съездить, если у тебя есть такое желание.
– Я никуда не собираюсь. Побуду с Ириной, займусь своими проблемами.
– Что за проблемы?
– У меня проблемы простенькие, не такие глобальные, как у вас. Вызвать водопроводчика, чтобы всю сантехнику в квартире поменял. И саму эту сантехнику купить. Потом не до этого будет.
– Ну вот, давай, занимайся, приятные хлопоты.
А скажи, как ты все-таки додумался до того…
– Вы имеете в виду, как я вычислил Мерцалова?
– Да-да, это.
Сиверов повел широкими плечами.
– Это было в общем-то не сложно. Мерцалов во многом похож на меня. Я бы на его месте действовал абсолютно так же, только, может быть, с кое-какими вариациями. Я влез в его шкуру и попробовал смоделировать ситуацию.
– А что тебе дало подсказку, Глеб Петрович? Была же какая-то зацепка?
– Была. Но, думаю, генерал, она ни о чем вам не скажет.
– И все-таки?
– Меня зацепили слова.
– Чьи слова? – генерал пристально посмотрел на Глеба Сиверова.
– Всего лишь два слова.
– И что же это за два слова? – генерал насторожился, словно ожидал услышать некий магический пароль, обладающий фантастической силой и способный раскрывать любые секреты.
– Вот эти слова, Федор Филиппович: «опера» и «опер».
Потапчук хмыкнул.
– Ну ты даешь, Глеб! Мне бы такие филологические изыски никогда в голову не пришли. Как только у тебя мозги устроены!..
…Мужчины пожали друг другу руки, и знакомый шофер на служебной «волге» доставил Глеба на перекресток, откуда когда-то повез в управление.
Глеб неторопливо поднялся к себе на мансарду, сварил кофе и, нажав кнопку дистанционного управления, включил тот диск, который так и не успел прослушать. Полились чарующие звуки. Музыка обволакивала сознание, вымывала из него тревоги, заставляла забыть дурное.
Глава 19
– Зря вы, может, напрягаете своих людей. Поехали ко мне, думаю, Ирина была бы вам рада. Казенная обстановка, она и есть казенная.
– Нет-нет, Глеб Петрович, что ты, что ты! У меня еще много дел. Могут позвонить…
– Так взяли бы телефон с собой, и пусть себе звонят. А вы делайте вид, что сидите на службе.
– Правильно говоришь, да мало ли что.
Генерал не стал дожидаться, пока принесут кофе и закуску. Он открыл шкаф и на низкий столик, за которым не так давно обсуждал с Сиверовым предстоящую операцию по делу Мерцалова, поставил бутылку «Ахтамара». Затем выудил из того же шкафа две рюмочки.
– Видишь, коньяк у меня хорош, а рюмки не очень.
Для водки они – в самый раз, а коньяк, как ты понимаешь, из таких не пьют. Коньяк пьют, – принялся рассуждать Потапчук, морща лоб, – из таких круглых. Причем его подогревают на спиртовке.
– Не проблема, Федор Филиппович, – засмеялся Глеб, вытаскивая зажигалку «Zippo», – она и на ветру не гаснет, и запаха бензина от нее нет.
– Да-да, можно подогреть, но не в этих же рюмках?
Стекло лопнет.
– А может, Федор Филиппович, подогреем всю бутылку?
– Как это? Зажигалкой? – удивился генерал.
– А мы всунем пузырь в электрочайник, вот и нагреется.
– Хватит тебе шутить, Глеб Петрович, – генерал налил рюмки и проворчал:
– Ну, бери, что ты меня, старика, волноваться и нервничать заставляешь? Первая рюмка – как на выданье девка, ждать не любит.
Глеб поднял рюмку, чокнулся с генералом.
– За тебя, конечно же, Глеб Петрович. Без твоего участия сидели бы мы сейчас в дерьме.
Помощник генерала принес кофе, тонко нарезанный лимон, шоколад и бутерброды.
– Ну вот, чем богаты, не обессудь, Глеб, – виновато вздохнул Потапчук.
– Пустое, Федор Филиппович, я, в общем-то, человек неприхотливый.
– Знаю, знаю. Но не скромничай. Давай по второй.
Человек должен стоять на двух ногах.
– Откуда это у вас, Федор Филиппович?
– Коньяк откуда?
– Нет, эти всякие присказки.
– А, эти? Понравились? Убеждают. Еще никто после них выпить не отказался. Это мой отец так говорил.
Он, Глеб Петрович, был школьным учителем и для двух, трех и четырех рюмок придумал прекрасные присказки. А дальше не смог.
– Как это не смог?
– А вот чтобы заставить приятеля выпить пятую рюмку и как-то это обыграть словесно, такого я от него ни разу не слышал.
Вопрос напрашивался сам собой.
– Он что же?.. – Сиверов не договорил, боясь обидеть генерала.
– Хочешь сказать, к пятой рюмке лицом в тарелку падал? Нет, больше четырех не пил, меру знал батюшка.
– А что он говорил о четвертой?
– О четвертой? – генерал хитро улыбнулся. – Вот когда дойдем, тогда и скажу.
– Тогда я вам, Федор Филиппович, скажу о пятой.
Сразу, не дожидаясь.
– Скажи!
– Пятая рюмка все равно что пятое колесо: только мешает.
На столе генерала затрезвонил один из телефонов, но Федор Филиппович не сразу поднялся из кресла.
И может, не поднялся бы вовсе, если бы не вошел помощник.
– Федор Филиппович, Андрей Николаевич Решетов звонит, просит срочно взять трубку.
– Черт его подери! Все его люди бездельники, и сам он груши околачивает. А теперь, когда дело сделано, звонит, к чужой славе примазывается…
Под это бухтение генерал Потапчук все же подошел к телефону и взял трубку.
– Слушаю тебя, Андрей Николаевич.
– Спасибо, спасибо, выручил. Правда, дело у нас с тобой, Федор Филиппович, общее, – явно довольным голосом сказал генерал Решетов.
И Потапчук почувствовал, что самое важное собеседник пока придерживает.
– Ну, чего ты тянешь, Андрей? Не томи, говори главную новость.
– Откуда знаешь о существовании главной новости?
– Я уже столько лет тебя знаю и столько лет в органах работаю, что мог бы кое-чему и научиться.
– Да, поднаторел ты, старый лис. Так вот, тебя приглашает в гости «главный нефтяник».
– Когда? – спросил сразу же посерьезневший Потапчук.
– Завтра вечером, в свой загородный дом. Ждет тебя, чтобы лично выразить благодарность. Я ему доложил. Правда, он удивился. Ведь те, кто сидел в зрительном зале, вообще ничего не заметили, а охрана ему, естественно, ничего докладывать не стала. Только назавтра сообщили.
– Спасибо за приглашение. Отказаться я, понятное дело, не могу.
– Я уже оформил все документы.
– Спасибо, Андрей Николаевич.
– А ты, наверное, сейчас, Федор Филиппович, победу празднуешь? Поди пьешь коньяк? Вытащил заначенную бутылочку из шкафа и пьешь себе потихонечку, сигаретку покуриваешь… – Решетов говорил так уверенно, что можно было подумать, будто он обладает даром ясновидения.
– Так оно и есть, – не стал отпираться Потапчук, – сижу с хорошим человеком, коньячком балуюсь.
– И я бы к тебе сейчас подскочил…
– Так в чем же дело?
– Дело в том, что мне кучу бумаг к завтрашнему утру написать надо.
– Тогда пиши. Контора пишет, дела идут.
– Вот-вот! Больше бумаги – чище задница. Не правда ли, Федор Филиппович?
– Правда, правда, хотя и не вся. Только это я тебя, Андрюша, этой пословице научил, сам же никакие бумаги писать не люблю.
– Я, что ли, люблю? Да и ты любишь не любишь, а пишешь.
– Ох, пишу…
– Ладно, до встречи. Всего тебе. Передавай привет супруге.
– И ты своей, – генерал положил трубку и повернулся к Сиверову. – Вот, благодарят за сделанную работу, еще и к награде представят. Хотя моей заслуги в этом, Глеб Петрович… – генерал сложил пальцы в кукиш.
Глеб махнул рукой.
– Если бы не вы, Федор Филиппович, то меня бы никто не уполномочил, не пустил бы по следу зверя.
– Как бы то ни было, главная заслуга, конечно же, твоя. Ты мне расскажи, Глеб Петрович, как дела у Ирины.
– Все нормально, Федор Филиппович. Через четыре с половиной месяца должна родить.
– Молодец, что считаешь и без запинки докладываешь. Значит, любишь. , – Специально не считаю, просто у меня голова, как электронная записная книжка, все запоминает.
– Это что, в мае, выходит?
– Выходит, в мае, – Глеб улыбнулся. Ему было приятно, что генерал Потапчук проявляет интерес к его личным делам, сопереживает его волнениям и разделяет радости.
Под тосты-прибаутки Потапчука допили бутылку, и генерал сказал:
– Ну что, Глеб Петрович, беспокоить тебя в ближайшее время не буду. Отдыхай. Можешь куда-нибудь съездить, если у тебя есть такое желание.
– Я никуда не собираюсь. Побуду с Ириной, займусь своими проблемами.
– Что за проблемы?
– У меня проблемы простенькие, не такие глобальные, как у вас. Вызвать водопроводчика, чтобы всю сантехнику в квартире поменял. И саму эту сантехнику купить. Потом не до этого будет.
– Ну вот, давай, занимайся, приятные хлопоты.
А скажи, как ты все-таки додумался до того…
– Вы имеете в виду, как я вычислил Мерцалова?
– Да-да, это.
Сиверов повел широкими плечами.
– Это было в общем-то не сложно. Мерцалов во многом похож на меня. Я бы на его месте действовал абсолютно так же, только, может быть, с кое-какими вариациями. Я влез в его шкуру и попробовал смоделировать ситуацию.
– А что тебе дало подсказку, Глеб Петрович? Была же какая-то зацепка?
– Была. Но, думаю, генерал, она ни о чем вам не скажет.
– И все-таки?
– Меня зацепили слова.
– Чьи слова? – генерал пристально посмотрел на Глеба Сиверова.
– Всего лишь два слова.
– И что же это за два слова? – генерал насторожился, словно ожидал услышать некий магический пароль, обладающий фантастической силой и способный раскрывать любые секреты.
– Вот эти слова, Федор Филиппович: «опера» и «опер».
Потапчук хмыкнул.
– Ну ты даешь, Глеб! Мне бы такие филологические изыски никогда в голову не пришли. Как только у тебя мозги устроены!..
…Мужчины пожали друг другу руки, и знакомый шофер на служебной «волге» доставил Глеба на перекресток, откуда когда-то повез в управление.
Глеб неторопливо поднялся к себе на мансарду, сварил кофе и, нажав кнопку дистанционного управления, включил тот диск, который так и не успел прослушать. Полились чарующие звуки. Музыка обволакивала сознание, вымывала из него тревоги, заставляла забыть дурное.
Глава 19
Марина Сорокина, она же Марина Газенпуд, она же Барби, уже неделю как жила в Москве. Узнать бы ее могли, да и то с большим трудом лишь те, кто раньше Марину близко знал, настолько она изменилась. А для Марины неузнаваемо изменилась Москва – улицы, здания, люди, вся городская атмосфера стала другой.
Марина ходила по Москве и диву давалась, как преобразился город. Сейчас Москва уже во многом напоминала столицу европейского государства. Центральные улицы сияли рекламой. Изобилие иномарок на дорогах поражало, такого количества роскошных джипов и «мерседесов» последних моделей Марина не видела ни в Риме, ни в Париже, ни даже в богатом Кувейте.
Повсюду царило предпраздничное невероятное возбуждение – город готовился к православному Рождеству. В магазинах раскупались продукты, подарки. Люди тратили деньги с такой поспешностью, будто стремились во что бы то ни стало избавиться от какого-то обременительного балласта. , Марина поселилась в гостинице «Украина», гостинице далеко не дешевой. По ни один номер не пустовал – вся гостинца была заполнена. Жили тут и грузины, и армяне, и итальянцы, и турки, и немцы, и англичане.
«Да, такого раньше не было, – отметила про себя Марина, – как быстро все меняется, как быстро летит время! А главное – куда оно летит?»
По вечерам она лежала в гостиничном номере на большой деревянной кровати и не переставала удивляться, глядя на экран телевизора, по которому она смотрела преимущественно выпуски новостей.
«Может быть, зря, – время от времени появлялась мысль, – я бросила эту страну? Может, стоит сюда вернуться?»
Страна, которую покинула Марина, исчезла как будто без следа. Конечно же, коммунисты остались, их часто показывали по телевизору. Они произносили пламенные речи, пропахшие нафталином марксизма-ленинизма, зазывали народ в светлое социалистическое вчера – к свободе, равенству, братству и всеобщему благоденствию. Лидер коммунистов Зюганов Марину просто-таки смешил. Первый раз увидев Зюганова на экране, Марина приняла его за пародиста.
«Что у него в голове творится!.. Неужели он на самом деле верит, что все можно повернуть назад, все можно изменить? Неужели же верит?»
– Идиот! Сумасшедший! – говорила Марина в экран и переключала телевизор на другую программу.
Правда, обескураживала криминальная хроника. Ее было пруд пруди по всем каналам. Ведущие буднично, будто передавая прогноз погоды, рассказывали о бесчисленных, происходящих каждый божий день преступлениях, любое из которых, случись в каком угодно другом государстве, стало бы величайшей сенсацией.
Марине казалось, что ее бывшие сограждане поделились исключительно на бандитов-тсррористов-аферистов и их жертв, причем первых было больше.
«Полковник умен», – глядя в лепной потолок гостиничного номера, думала Марина, вспоминая последний инструктаж, который проходил во дворике ее дома, залитом беспощадным солнцем.
Тогда полковник сказал:
– Знаешь, Барби, у меня есть решение этой проблемы. Тебе нужно лишь разобраться в деталях, а все остальное я уже продумал.
– И какое же это решение, полковник?
– Решение простое, как монета, – полковник извлек из кармана серебряный динар, подбросил в воздух. Марина проследила за коротким полетом сверкающей монетки и, когда та мягко шлепнулась на ладонь полковника, перевела на собеседника взгляд, ожидая развития мысли. – На земле нет ни одного человека, у которого не было бы родителей. – …
– Абсолютно верно, полковник, – подтвердила банальнейшую истину Марина.
– У человека может не быть детей, но родители у него обязательно имеются или имелись. Так вот что я тебе скажу, запомни это. Десять лет назад, шестнадцатого января, у твоего объекта умерла мать. Я изучил его биографию, изучил его повадки, и иногда мне кажется, что я знаю его характер лучше, чем свой собственный.
Так вот, его мать была хорошей женщиной, а твой объект является любящим сыном. Он может забыть обо всем, но о годовщине смерти матери он не забудет никогда и ни за что. Я это проверял, уточнял. Он несколько раз в году приезжает на кладбище к ее могиле. А как ты понимаешь, Барби, на кладбище к матери не ездят с многочисленной охраной. Так что там ты его сможешь подкараулить.
И вот тут Барби поняла: решение действительно простое. Простое до гениальности. Она не смогла скрыть своего восхищения.
– Браво, полковник!
.Полковник самодовольно улыбнулся.
– Я не зря ем свой хлеб, не зря получаю большие деньги. Мой мозг, – полковник провел ладонью по выпуклому лбу, – не уступит какому-нибудь мощному компьютеру, а то и превзойдет его… Только, Барби, разведай все, изучи местность, продумай детали… Впрочем, не тебя мне учить. Стрелок ты замечательный, я в этом убедился после твоего римского выстрела. Я уж было начал сомневаться, думал, ты потеряла форму, но после того, как ты лишила жизни Аль-Рашида, я вновь в тебя верю.
Слушая полковника, Марина машинально кивала, напоминая китайского болванчика. Ей льстила похвала, но предстоящая поездка на родину все еще казалась сказкой. Она не верила, что в самые ближайшие дни окажется в Москве, будет вдыхать морозный воздух, увидит нарядные новогодние елки, сможет пройти по улицам своего детства и юности, опять встретится с тем, что давно уже стало лишь снами, лишь воспоминаниями.
А потом они сидели в доме и под виски обсуждали технические подробности.
– Оружие, Барби, получишь на месте, в Москве.
Машину и все остальное – паспорт, документы – в смысле, документы на автомобиль, – там же. Вот телефон нашего человека в Москве. Можешь быть спокойна, человек верный. Но если тебе покажется, что он может как-то, чем-то помешать…
– Можете не продолжать.
– Молодец, ты сама все поняла: чем меньше людей будет знать о твоем приезде, тем лучше для дела.
– И для меня.
После этого полковник объяснил, каким способом Марине проще всего и надежнее покинуть Россию:
– Если не удастся двигаться в южном направлении или восточном, то постарайся добраться до Санкт-Петербурга. Держи координаты, – полковник подал маленькую глянцевую карточку торгового представительства, на которой было несколько телефонов и несколько фамилий, – тебе помогут, все устроят. Это проверенные люди, они меня еще никогда не подводили. На них можешь положиться. Им уже заплачено, – уточнил он. – Естественно, они не знают о времени твоего приезда.
Пароль прежний: «Аллах помнит о своих правоверных».
И ответ прежний. Видишь, дорогая, я продумал все.
Но самое главное должна сделать ты – ты поставишь точку.
– Полковник, это не точка, это жирный крест.
– Называй как хочешь, главное, ликвидируй своего объекта. Тут уж никаких скидок для тебя не предусмотрено.
– Но учтите, это мое последнее дело.
– Да-да, мы же с тобой об этом говорили. Куда ты собираешься потом?
Марина неопределенно пожала плечами.
Полковник ухмыльнулся:
– Это твое право, Барби, не посвящать меня в свои личные планы. Поступай как знаешь. Меня и это устраивает.
– Меня тоже…
Финансовую сторону задания они оговорили с удивительной легкостью: Барби просто назвала сумму, а полковник ни секунды не артачился. Он выдал аванс, значительно превышающий прежние гонорары.
"Неужели он решил меня убрать? Но я столько для него сделала… А с другой стороны, я слишком много знаю и поэтому становлюсь опасна. Самое интересное, как он намерен это осуществить? Вполне возможно, люди, чьи телефоны он дал, получили задание ликвидировать меня. Но я не так глупа и не попадусь на эту удочку – я не поеду через Санкт-Петербург и не собираюсь возвращаться в его долбаную страну. Я исчезну.
Лишь позвоню полковнику и предупрежу, что если оставшаяся часть денег не будет переведена на мой счет, то он рискует получить пулю в висок. Вряд ли он думает, что я промахнусь. Так что, надеюсь, разойдемся мы с миром".
Марина легко вскочила с кровати, подошла к окну, долго любовалась зимним московским пейзажем.
Отсюда, с высоты десятого этажа, заснеженная столица виделась благодушной, флегматичной. Она дремотно ворочалась в своих белых перинах, внушая умиротворение и лень.
Однако Марина не поддалась этому настроению.
«За дело!» – скомандовала она себе.
До шестнадцатого января было достаточно времени, но требовалось еще получить оружие и разобраться с обстановкой на кладбище. Марина быстро оделась и вышла из гостиницы. Из таксофона на Комсомольской площади она позвонила по номеру, который дал ей полковник, и услышала приятный мужской голос. Судя по голосу, мужчине было не больше тридцати лет.
Марина назвала пароль, услышала отзыв и назначила встречу: через полчаса у кинотеатра «Перекоп».
– Я буду в «вольво», модель девятьсот сороковая, цвет синий, номер 315, – сообщил собеседник.
«Хм, здешний человек полковника неплохо упакован, если разъезжает на девятьсот сороковой „вольво“», – заключила Марина.
Ровно через тридцать минут она открывала дверцу чернильно-синей «вольво».
Сидящий за рулем молодой симпатичный мужчина с двухдневной щетиной на лице смотрел на Барби с нескрываемым интересом.
– Меня зовут Михаил, – сказал он, целуя руку Марине.
– А меня – Марина.
– Вы очень хорошо говорите по-русски. Вы русская?
– Да.
– Что я должен для вас сделать?
– Мне нужна винтовка с оптическим прицелом, а также машина и документы на нее.
– Завтра утром все это будет у вас.
– Что значит, у меня?
– Куда скажете, туда я вам и доставлю.
– А это не опасно – ездить по городу с оружием?
– Волков бояться – в лес не ходить.
– Ну раз так, то так. А что вы меня разглядываете, будто бегемота в зоопарке?
– Ко мне впервые по такому делу обращается женщина, к тому же такая красивая. Я удивлен.
– В жизни всегда есть место чему-нибудь удивительному.
– Куда едем сейчас?
– Сейчас – на Ваганьковское кладбище.
– А что вы там собираетесь делать, если не секрет?
– Просто хочу походить, посмотреть. Вы меня подождете у входа.
– И сколько я должен ждать?
– Пока я не вернусь.
– О'кей.
Зачем приехала в Москву эта женщина, Михаил, естественно, не знал, но был обязан беспрекословно выполнять все ее пожелания, просьбы и распоряжения.
От полковника Михаил получал немалые деньги, и лишаться такого источника дохода не входило в его планы. Барби была уже пятым человеком, поручения которого Михаил выполнял в России. Сам он жил здесь, работал в совместном предприятии, регулярно выезжал за границу, где и происходили встречи с людьми полковника, которые снабжали его инструкциями и деньгами.
Пробившись сквозь удручающе плотные автомобильные пробки, они подъехали к Ваганькову.
– Вот и кладбище. Оно огромно.
– Я это знаю.
Марина вышла из машины, купила у входа две гвоздики и с ними вошла в ворота. На кладбище в этот зимний день было немноголюдно. Снег лежал почти нетронутым и поражал ослепительной белизной.
По безмолвной узкой аллее среди могил Марина удалялась в глубь кладбища. Вскоре она отыскала место, которое указал ей на плане полковник.
«Черных Мария Егоровна», – прочла Барби на мраморном надгробии.
Весь вид и размеры пафосного могильного монумента никак не вязались с лицом изображенной на памятнике пожилой женщины – простым и добрым крестьянским лицом.
Могила была очищена от снега, заботливо ухожена; создавалось впечатление, будто внутри ограды уборку произвели только что.
«Теперь – рекогносцировка на местности».
Марина огляделась по сторонам и увидела купол церкви, которую от могил отделяли метров сто двадцать.
"Вот место, замечательное место, откуда можно выстрелить. А если воспользоваться глушителем, звук выстрела никто не услышит, раздастся легкий хлопок.
И этим хлопком я обеспечу себе дальнейшее существование, безбедное и беззаботное!"
Барби не хотела задумываться, что для того, чтобы хорошо жить самой, ей придется забрать чужую жизнь.
У каждой профессии своя специфика – к этой мысли она приучила себя давно, поэтому угрызения совести были ей неведомы. Профессионал, считала Марина, просто должен выполнять свою работу, и выполнять ее как можно лучше.
Марина еще какое-то время походила по кладбищу, присматриваясь, делая расчеты. Гвоздики, зажатые в руке, в конце концов надоели. Барби собралась их выкинуть, но тут наткнулась на могилу Соньки Золотой Ручки.
«Подходяще, на помойку обидно выбрасывать», – Барби положила цветы на Соньки ну могилу, ухоженную с не меньшей любовью, чем могила матери Степаныча, чем могилы братьев Квантришвили, Высоцкого, Листьева…
Холод пробирал до костей, леденящими щупальцами забирался под шубу из голубой норки. Все-таки Барби отвыкла от климата родины. У нее зуб на зуб не попадал, когда она вернулась к «вольво» Михаила.
– Озябли? – спросил он.
– Не то слово. Окоченела, как покойник.
– Давайте поужинаем где-нибудь, выпьем для сугреву, посидим в тепле и уюте. Я знаю поблизости одно местечко.
– Это было бы кстати.
В ресторанчике, куда они приехали, действительно было тепло и уютно. Играла негромкая музыка, публики оказалось немного. Но публика Марине не понравилась.
Мрачные типы с бритыми затылками, челюстями, как у Щелкунчика, и оловянными глазами вольготно расположились за столиками. На монументальных шеях типов красовались золотые цепи, по толщине напоминающие якорные, на руках сверкали столь же нелепо огромные браслеты и перстни. Спутницы «золотоносных» типов обладали внешностью фотомоделей, но разодеты были безвкусно, хоть и весьма дорого, и вели себя с претензией на изящные манеры в представлении вокзальных потаскух.
– Братишки отдыхают, – с ухмылкой пояснил Михаил.
Марина не поняла.
– Чьи братишки?
– Криминальный элемент сейчас так называется.
– А-а… – протянула Марина, подумав: «А ты, выходит, безупречно честный бизнесмен и не имеешь никакого отношения к преступному миру?..»
Под столом колено Михаила прикоснулось к колену Марины, и она не убрала свою ногу.
– Что будем пить, Марина?
– Я хочу виски.
– О'кей. Сейчас в Москве можно хотеть все, что угодно, были бы деньги…
– Ну и прекрасно.
– Вы любите виски?
– Давай будем на «ты», – предложила Марина. Михаил с радостью согласился.
– Давай.
Ему очень хотелось спросить, сколько лет Марине, но он не решался задать вопрос, считая его бестактным.
Ему вообще много о чем хотелось спросить эту удивительную темноволосую женщину с нездешним загаром на лице и руках.
– Ты, наверное, недавно где-то отдыхала?
– Отдыхала, и очень долго.
– Я так и понял.
– По загару?
– Да, по загару. Очень красивый и ровный, но чувствуется, что не из солярия, – настоящий.
Марина посмотрела налицо Михаила и поняла, чего хочется мужчине. Того же хотелось и ей самой. И они не стали противиться своим желаниям.
Наскоро поужинав, немного выпив, они направились домой к Михаилу.
Они вышли из кабины лифта, Михаил, держа Марину за руку, подвел ее к двери квартиры.
– Заходи, не бойся.
– Было бы чего бояться.
– Но руки у тебя похолодели.
– Это от мороза.
Михаил отворил дверь, они вошли в полумрак прихожей. Шуба, будто сама собой, упала с Марининых плеч на пол, и Марина почувствовала, как нетерпеливые мужские пальцы заскользили по ее телу.
Марина попыталась вспомнить, когда же она в последний раз занималась любовью по собственному желанию, а не по необходимости, и вспомнить не смогла.
Или, быть может, не успела – страсть горячей волной захлестнула ее. Марина прижалась к спутнику, запустила руки под его свитер. Ладони ощутили жар кожи, а под ней – рельеф тренированных мышц. Марина вздрогнула, запрокинула голову, губы Михаила жадно впились в ее рот, его язык коснулся ее неба.
– Ах! – выдохнула Марина, пытаясь управиться с непослушным ремнем на джинсах Михаила.
– Погоди, я сам…
На ходу освобождаясь от одежды, они очутились в комнате на паласе с высоким, как трава на газоне, ворсом, – Не включай, не включай свет, – прошептала Марина, – я соскучилась по темноте.
– Как скажешь.
Марина словно сорвалась с цепи.
– Ну же! Ну! Ну! – задыхаясь торопила она партнера, а затем отстранялась от него.
Партнер был хорош, это Марина поняла уже через четверть часа. Что-что, а бег времени она чувствовала всегда, даже когда время останавливается. Марине казалось, что у нее под черепной коробкой вмонтированы часы, и поэтому она безошибочно может сказать, сколько времени прошло с того или иного момента.
Марина ходила по Москве и диву давалась, как преобразился город. Сейчас Москва уже во многом напоминала столицу европейского государства. Центральные улицы сияли рекламой. Изобилие иномарок на дорогах поражало, такого количества роскошных джипов и «мерседесов» последних моделей Марина не видела ни в Риме, ни в Париже, ни даже в богатом Кувейте.
Повсюду царило предпраздничное невероятное возбуждение – город готовился к православному Рождеству. В магазинах раскупались продукты, подарки. Люди тратили деньги с такой поспешностью, будто стремились во что бы то ни стало избавиться от какого-то обременительного балласта. , Марина поселилась в гостинице «Украина», гостинице далеко не дешевой. По ни один номер не пустовал – вся гостинца была заполнена. Жили тут и грузины, и армяне, и итальянцы, и турки, и немцы, и англичане.
«Да, такого раньше не было, – отметила про себя Марина, – как быстро все меняется, как быстро летит время! А главное – куда оно летит?»
По вечерам она лежала в гостиничном номере на большой деревянной кровати и не переставала удивляться, глядя на экран телевизора, по которому она смотрела преимущественно выпуски новостей.
«Может быть, зря, – время от времени появлялась мысль, – я бросила эту страну? Может, стоит сюда вернуться?»
Страна, которую покинула Марина, исчезла как будто без следа. Конечно же, коммунисты остались, их часто показывали по телевизору. Они произносили пламенные речи, пропахшие нафталином марксизма-ленинизма, зазывали народ в светлое социалистическое вчера – к свободе, равенству, братству и всеобщему благоденствию. Лидер коммунистов Зюганов Марину просто-таки смешил. Первый раз увидев Зюганова на экране, Марина приняла его за пародиста.
«Что у него в голове творится!.. Неужели он на самом деле верит, что все можно повернуть назад, все можно изменить? Неужели же верит?»
– Идиот! Сумасшедший! – говорила Марина в экран и переключала телевизор на другую программу.
Правда, обескураживала криминальная хроника. Ее было пруд пруди по всем каналам. Ведущие буднично, будто передавая прогноз погоды, рассказывали о бесчисленных, происходящих каждый божий день преступлениях, любое из которых, случись в каком угодно другом государстве, стало бы величайшей сенсацией.
Марине казалось, что ее бывшие сограждане поделились исключительно на бандитов-тсррористов-аферистов и их жертв, причем первых было больше.
* * *
Она получила от посредника конверт, в котором содержалась информация о том, чем в ближайшую неделю собирается заниматься Василий Степанович Черных. Буквально по минутам были расписаны все его встречи, визиты, поездки, заседания, конференции и пресс-конференции. Но эти мероприятия Марину мало интересовали. У нее были свои планы.«Полковник умен», – глядя в лепной потолок гостиничного номера, думала Марина, вспоминая последний инструктаж, который проходил во дворике ее дома, залитом беспощадным солнцем.
Тогда полковник сказал:
– Знаешь, Барби, у меня есть решение этой проблемы. Тебе нужно лишь разобраться в деталях, а все остальное я уже продумал.
– И какое же это решение, полковник?
– Решение простое, как монета, – полковник извлек из кармана серебряный динар, подбросил в воздух. Марина проследила за коротким полетом сверкающей монетки и, когда та мягко шлепнулась на ладонь полковника, перевела на собеседника взгляд, ожидая развития мысли. – На земле нет ни одного человека, у которого не было бы родителей. – …
– Абсолютно верно, полковник, – подтвердила банальнейшую истину Марина.
– У человека может не быть детей, но родители у него обязательно имеются или имелись. Так вот что я тебе скажу, запомни это. Десять лет назад, шестнадцатого января, у твоего объекта умерла мать. Я изучил его биографию, изучил его повадки, и иногда мне кажется, что я знаю его характер лучше, чем свой собственный.
Так вот, его мать была хорошей женщиной, а твой объект является любящим сыном. Он может забыть обо всем, но о годовщине смерти матери он не забудет никогда и ни за что. Я это проверял, уточнял. Он несколько раз в году приезжает на кладбище к ее могиле. А как ты понимаешь, Барби, на кладбище к матери не ездят с многочисленной охраной. Так что там ты его сможешь подкараулить.
И вот тут Барби поняла: решение действительно простое. Простое до гениальности. Она не смогла скрыть своего восхищения.
– Браво, полковник!
.Полковник самодовольно улыбнулся.
– Я не зря ем свой хлеб, не зря получаю большие деньги. Мой мозг, – полковник провел ладонью по выпуклому лбу, – не уступит какому-нибудь мощному компьютеру, а то и превзойдет его… Только, Барби, разведай все, изучи местность, продумай детали… Впрочем, не тебя мне учить. Стрелок ты замечательный, я в этом убедился после твоего римского выстрела. Я уж было начал сомневаться, думал, ты потеряла форму, но после того, как ты лишила жизни Аль-Рашида, я вновь в тебя верю.
Слушая полковника, Марина машинально кивала, напоминая китайского болванчика. Ей льстила похвала, но предстоящая поездка на родину все еще казалась сказкой. Она не верила, что в самые ближайшие дни окажется в Москве, будет вдыхать морозный воздух, увидит нарядные новогодние елки, сможет пройти по улицам своего детства и юности, опять встретится с тем, что давно уже стало лишь снами, лишь воспоминаниями.
А потом они сидели в доме и под виски обсуждали технические подробности.
– Оружие, Барби, получишь на месте, в Москве.
Машину и все остальное – паспорт, документы – в смысле, документы на автомобиль, – там же. Вот телефон нашего человека в Москве. Можешь быть спокойна, человек верный. Но если тебе покажется, что он может как-то, чем-то помешать…
– Можете не продолжать.
– Молодец, ты сама все поняла: чем меньше людей будет знать о твоем приезде, тем лучше для дела.
– И для меня.
После этого полковник объяснил, каким способом Марине проще всего и надежнее покинуть Россию:
– Если не удастся двигаться в южном направлении или восточном, то постарайся добраться до Санкт-Петербурга. Держи координаты, – полковник подал маленькую глянцевую карточку торгового представительства, на которой было несколько телефонов и несколько фамилий, – тебе помогут, все устроят. Это проверенные люди, они меня еще никогда не подводили. На них можешь положиться. Им уже заплачено, – уточнил он. – Естественно, они не знают о времени твоего приезда.
Пароль прежний: «Аллах помнит о своих правоверных».
И ответ прежний. Видишь, дорогая, я продумал все.
Но самое главное должна сделать ты – ты поставишь точку.
– Полковник, это не точка, это жирный крест.
– Называй как хочешь, главное, ликвидируй своего объекта. Тут уж никаких скидок для тебя не предусмотрено.
– Но учтите, это мое последнее дело.
– Да-да, мы же с тобой об этом говорили. Куда ты собираешься потом?
Марина неопределенно пожала плечами.
Полковник ухмыльнулся:
– Это твое право, Барби, не посвящать меня в свои личные планы. Поступай как знаешь. Меня и это устраивает.
– Меня тоже…
Финансовую сторону задания они оговорили с удивительной легкостью: Барби просто назвала сумму, а полковник ни секунды не артачился. Он выдал аванс, значительно превышающий прежние гонорары.
* * *
Марина вспоминала этот разговор в последнее время по несколько раз в день, а иногда даже ночью. Ее настораживала чрезмерная покладистость и любезность полковника."Неужели он решил меня убрать? Но я столько для него сделала… А с другой стороны, я слишком много знаю и поэтому становлюсь опасна. Самое интересное, как он намерен это осуществить? Вполне возможно, люди, чьи телефоны он дал, получили задание ликвидировать меня. Но я не так глупа и не попадусь на эту удочку – я не поеду через Санкт-Петербург и не собираюсь возвращаться в его долбаную страну. Я исчезну.
Лишь позвоню полковнику и предупрежу, что если оставшаяся часть денег не будет переведена на мой счет, то он рискует получить пулю в висок. Вряд ли он думает, что я промахнусь. Так что, надеюсь, разойдемся мы с миром".
Марина легко вскочила с кровати, подошла к окну, долго любовалась зимним московским пейзажем.
Отсюда, с высоты десятого этажа, заснеженная столица виделась благодушной, флегматичной. Она дремотно ворочалась в своих белых перинах, внушая умиротворение и лень.
Однако Марина не поддалась этому настроению.
«За дело!» – скомандовала она себе.
До шестнадцатого января было достаточно времени, но требовалось еще получить оружие и разобраться с обстановкой на кладбище. Марина быстро оделась и вышла из гостиницы. Из таксофона на Комсомольской площади она позвонила по номеру, который дал ей полковник, и услышала приятный мужской голос. Судя по голосу, мужчине было не больше тридцати лет.
Марина назвала пароль, услышала отзыв и назначила встречу: через полчаса у кинотеатра «Перекоп».
– Я буду в «вольво», модель девятьсот сороковая, цвет синий, номер 315, – сообщил собеседник.
«Хм, здешний человек полковника неплохо упакован, если разъезжает на девятьсот сороковой „вольво“», – заключила Марина.
Ровно через тридцать минут она открывала дверцу чернильно-синей «вольво».
Сидящий за рулем молодой симпатичный мужчина с двухдневной щетиной на лице смотрел на Барби с нескрываемым интересом.
– Меня зовут Михаил, – сказал он, целуя руку Марине.
– А меня – Марина.
– Вы очень хорошо говорите по-русски. Вы русская?
– Да.
– Что я должен для вас сделать?
– Мне нужна винтовка с оптическим прицелом, а также машина и документы на нее.
– Завтра утром все это будет у вас.
– Что значит, у меня?
– Куда скажете, туда я вам и доставлю.
– А это не опасно – ездить по городу с оружием?
– Волков бояться – в лес не ходить.
– Ну раз так, то так. А что вы меня разглядываете, будто бегемота в зоопарке?
– Ко мне впервые по такому делу обращается женщина, к тому же такая красивая. Я удивлен.
– В жизни всегда есть место чему-нибудь удивительному.
– Куда едем сейчас?
– Сейчас – на Ваганьковское кладбище.
– А что вы там собираетесь делать, если не секрет?
– Просто хочу походить, посмотреть. Вы меня подождете у входа.
– И сколько я должен ждать?
– Пока я не вернусь.
– О'кей.
Зачем приехала в Москву эта женщина, Михаил, естественно, не знал, но был обязан беспрекословно выполнять все ее пожелания, просьбы и распоряжения.
От полковника Михаил получал немалые деньги, и лишаться такого источника дохода не входило в его планы. Барби была уже пятым человеком, поручения которого Михаил выполнял в России. Сам он жил здесь, работал в совместном предприятии, регулярно выезжал за границу, где и происходили встречи с людьми полковника, которые снабжали его инструкциями и деньгами.
Пробившись сквозь удручающе плотные автомобильные пробки, они подъехали к Ваганькову.
– Вот и кладбище. Оно огромно.
– Я это знаю.
Марина вышла из машины, купила у входа две гвоздики и с ними вошла в ворота. На кладбище в этот зимний день было немноголюдно. Снег лежал почти нетронутым и поражал ослепительной белизной.
По безмолвной узкой аллее среди могил Марина удалялась в глубь кладбища. Вскоре она отыскала место, которое указал ей на плане полковник.
«Черных Мария Егоровна», – прочла Барби на мраморном надгробии.
Весь вид и размеры пафосного могильного монумента никак не вязались с лицом изображенной на памятнике пожилой женщины – простым и добрым крестьянским лицом.
Могила была очищена от снега, заботливо ухожена; создавалось впечатление, будто внутри ограды уборку произвели только что.
«Теперь – рекогносцировка на местности».
Марина огляделась по сторонам и увидела купол церкви, которую от могил отделяли метров сто двадцать.
"Вот место, замечательное место, откуда можно выстрелить. А если воспользоваться глушителем, звук выстрела никто не услышит, раздастся легкий хлопок.
И этим хлопком я обеспечу себе дальнейшее существование, безбедное и беззаботное!"
Барби не хотела задумываться, что для того, чтобы хорошо жить самой, ей придется забрать чужую жизнь.
У каждой профессии своя специфика – к этой мысли она приучила себя давно, поэтому угрызения совести были ей неведомы. Профессионал, считала Марина, просто должен выполнять свою работу, и выполнять ее как можно лучше.
Марина еще какое-то время походила по кладбищу, присматриваясь, делая расчеты. Гвоздики, зажатые в руке, в конце концов надоели. Барби собралась их выкинуть, но тут наткнулась на могилу Соньки Золотой Ручки.
«Подходяще, на помойку обидно выбрасывать», – Барби положила цветы на Соньки ну могилу, ухоженную с не меньшей любовью, чем могила матери Степаныча, чем могилы братьев Квантришвили, Высоцкого, Листьева…
Холод пробирал до костей, леденящими щупальцами забирался под шубу из голубой норки. Все-таки Барби отвыкла от климата родины. У нее зуб на зуб не попадал, когда она вернулась к «вольво» Михаила.
– Озябли? – спросил он.
– Не то слово. Окоченела, как покойник.
– Давайте поужинаем где-нибудь, выпьем для сугреву, посидим в тепле и уюте. Я знаю поблизости одно местечко.
– Это было бы кстати.
В ресторанчике, куда они приехали, действительно было тепло и уютно. Играла негромкая музыка, публики оказалось немного. Но публика Марине не понравилась.
Мрачные типы с бритыми затылками, челюстями, как у Щелкунчика, и оловянными глазами вольготно расположились за столиками. На монументальных шеях типов красовались золотые цепи, по толщине напоминающие якорные, на руках сверкали столь же нелепо огромные браслеты и перстни. Спутницы «золотоносных» типов обладали внешностью фотомоделей, но разодеты были безвкусно, хоть и весьма дорого, и вели себя с претензией на изящные манеры в представлении вокзальных потаскух.
– Братишки отдыхают, – с ухмылкой пояснил Михаил.
Марина не поняла.
– Чьи братишки?
– Криминальный элемент сейчас так называется.
– А-а… – протянула Марина, подумав: «А ты, выходит, безупречно честный бизнесмен и не имеешь никакого отношения к преступному миру?..»
Под столом колено Михаила прикоснулось к колену Марины, и она не убрала свою ногу.
– Что будем пить, Марина?
– Я хочу виски.
– О'кей. Сейчас в Москве можно хотеть все, что угодно, были бы деньги…
– Ну и прекрасно.
– Вы любите виски?
– Давай будем на «ты», – предложила Марина. Михаил с радостью согласился.
– Давай.
Ему очень хотелось спросить, сколько лет Марине, но он не решался задать вопрос, считая его бестактным.
Ему вообще много о чем хотелось спросить эту удивительную темноволосую женщину с нездешним загаром на лице и руках.
– Ты, наверное, недавно где-то отдыхала?
– Отдыхала, и очень долго.
– Я так и понял.
– По загару?
– Да, по загару. Очень красивый и ровный, но чувствуется, что не из солярия, – настоящий.
Марина посмотрела налицо Михаила и поняла, чего хочется мужчине. Того же хотелось и ей самой. И они не стали противиться своим желаниям.
Наскоро поужинав, немного выпив, они направились домой к Михаилу.
Они вышли из кабины лифта, Михаил, держа Марину за руку, подвел ее к двери квартиры.
– Заходи, не бойся.
– Было бы чего бояться.
– Но руки у тебя похолодели.
– Это от мороза.
Михаил отворил дверь, они вошли в полумрак прихожей. Шуба, будто сама собой, упала с Марининых плеч на пол, и Марина почувствовала, как нетерпеливые мужские пальцы заскользили по ее телу.
Марина попыталась вспомнить, когда же она в последний раз занималась любовью по собственному желанию, а не по необходимости, и вспомнить не смогла.
Или, быть может, не успела – страсть горячей волной захлестнула ее. Марина прижалась к спутнику, запустила руки под его свитер. Ладони ощутили жар кожи, а под ней – рельеф тренированных мышц. Марина вздрогнула, запрокинула голову, губы Михаила жадно впились в ее рот, его язык коснулся ее неба.
– Ах! – выдохнула Марина, пытаясь управиться с непослушным ремнем на джинсах Михаила.
– Погоди, я сам…
На ходу освобождаясь от одежды, они очутились в комнате на паласе с высоким, как трава на газоне, ворсом, – Не включай, не включай свет, – прошептала Марина, – я соскучилась по темноте.
– Как скажешь.
Марина словно сорвалась с цепи.
– Ну же! Ну! Ну! – задыхаясь торопила она партнера, а затем отстранялась от него.
Партнер был хорош, это Марина поняла уже через четверть часа. Что-что, а бег времени она чувствовала всегда, даже когда время останавливается. Марине казалось, что у нее под черепной коробкой вмонтированы часы, и поэтому она безошибочно может сказать, сколько времени прошло с того или иного момента.