Страница:
– Миша, ну же, давай, двигайся!
– Я устал, обожди.
– Тогда буду двигаться я.
Она забралась на любовника, а он раскинулся на полу, положив руки себе под голову…
Когда Марина выдыхалась, Михаил уже вновь был полон сил. И они продолжали наслаждаться друг другом…
Сколько прошло времени, Михаил не знал. Усталый, он заполз на диван.
– Ты потрясающая женщина!
В сумраке гостиной он пытался рассмотреть партнершу.
– Все зависит от мужчины. Со мной давно такого не было.
– Сколько тебе лет? – наконец-то решился" спросить Михаил.
– А тебе?
– Ты чисто по-еврейски отвечаешь вопросом на вопрос.
– Нет, чисто по-женски. Так сколько тебе?
– Мне двадцать семь.
– А мне тридцать.
– По тебе не скажешь.
– Спасибо за комплимент, – Марина поднялась, и ничуть не смущаясь своей наготы, даже радуясь ей, прошлась по комнате. – Где у тебя ванная?
– Направо от кухни.
– Я приму душ.
– И после этого уйдешь?
– Уйду. Ты не хочешь, чтоб я уходила?
– Нет.
– А ты сможешь еще?
– С такой женщиной, как ты, естественно, смогу.
Но не сразу. Я устал.
– Я тоже устала. Я сейчас искупаюсь, а потом решим, что делать.
Михаил видел, что грудь у женщины белая, а все тело темное, как спелый орех, и это возбуждало.
– Подожди, подожди, – сказал он, вскакивая с дивана и хватая Марину за руку.
Она выдернула руку.
– Пусти. Мне нужно в душ.
– Тогда я пойду с тобой.
– Ну что ж, идем, – согласилась Марина.
В ванной комнате Марина проговорила:
– Крибле-крабле-бумс! – и сдернула с головы парик.
Михаил опешил.
– У тебя парик?!
– Ну не скальп же я сняла.
– Ты блондинка…
– Да, я блондинка, как Мерилин Монро. Только, в отличие от Монро, не вытравленная пергидролью, а натуральная.
– Это здорово, что ты блондинка!
– Почему же?
– Разнообразие меня вдохновляет.
Под теплыми и шумными, как летний ливень, струями душа они продолжили заниматься любовью.
Но всему есть предел. В конце концов силы иссякли у обоих. Марина осталась в ванной, а Михаил, накинув халат, отправился на кухню. Он соорудил бутерброды и откупорил бутылку белого вина.
– Ты вовремя подсуетился, – сказала Марина, выйдя из ванной. – Я страшно проголодалась.
– Я тоже.
– Добротный секс действует лучше любого аперитива.
– Где ты живешь?
– В гостинице.
– Это сейчас. А вообще?
– А вообще – у себя дома.
– Но ты живешь там?
– Да, там.
– А я вот мечтаю жить там, но…
– Что «но»?
– Но не представляю, чем бы я там занимался.
Марина горько подумала: «Не приведи тебе Бог заниматься тем, чем занимаюсь я», А Михаил не прекращал расспрашивать.
– У тебя есть свой дом?
– Да, есть.
– А муж?
– Мужа у меня нет.
– Почему?
– Он был и.., весь вышел.
– А что с ним случилось?
– А что всегда случается с мужьями – муж объелся груш… И вообще, дорогой, ты задаешь слишком много вопросов.
– Прости, больше не буду.
Михаил налил в бокалы вино.
Марину забавлял этот парень, по-южному ненасытный в любви и по-славянски простодушный в своем любопытстве.
– Знаешь, Миша, мне нужно идти.
– А может, останешься?
– Нет, не останусь, у меня куча дел.
– Каких дел? Уже поздно!
– Как раз потому, что поздно, я должна идти.
– Тогда я вызову такси.
– Это джентльменский поступок, но платить за такси буду я.
– С какой стати? У меня достаточно денег, чтоб отправить даму на такси.
– Пожалуйста, не спорь. Я привыкла за все платить сама.
– Как скажешь.
Пока Марина одевалась, Михаил по телефону заказал такси.
Заказанное такси приехало очень быстро. Михаил пошел проводить Марину до машины.
– Мне очень не хочется отпускать тебя, – сказал он в лифте. – Ты мне понравилась. Я надеюсь, мы еще встретимся?
– Ты что, совсем потерял голову от любви и забыл, что должен обеспечить меня тем, о чем я просила? Поэтому мы встретимся уже завтра.
– Я ничего не забыл, но спросил о другом.
– Не будь таким легкомысленным. Все-таки дела должны быть на первом месте.
Михаил постоял на крыльце подъезда, дожидаясь, пока Марина сядет в такси.
Открывая дверцу, она обернулась.
– До встречи!
– До встречи!
Барби уже твердо решила, что завтрашняя их встреча будет последней. Михаила придется убрать – он слишком много знает.
Марина спросила таксиста:
– Вы не будете против, если я закурю?
– А меня угостите?
– Угощу, – Марина подала длинную египетскую сигарету.
– Что это такое?
– Сигареты такие.
– Американские?
– Американскими вся Москва завалена, а эти поприличнее их будут, американские – ширпотреб.
Автомобиль пронесся по Калининскому мосту. Белый дом был ярко освещен прожекторами. Во многих окнах горел свет.
– Допоздна сидят… Работают, работают, а толку никакого, – проворчал таксист.
– Да-да, толку никакого, – подтвердила Марина.
Автомобиль остановился у входа в гостиницу.
– Сколько с меня? – не глядя на счетчик, спросила Марина.
– Пятнадцать долларов.
Сумма была явно завышенной, но Марина торговаться не стала. Она подала водителю двадцатку.
– Сдачи не надо.
Марина поднялась в свой номер и сразу же включила телевизор. Она увидела на экране того, о ком постоянно думала все последние дни. Хозяин «Нефтепрома» у себя дома давал интервью Он говорил уверенно, даже с апломбом, не забывая любезно улыбаться молодой симпатичной журналистке.
«Ну что ж, улыбайся, улыбайся», – подумала Марина, чувствуя, как ее указательный палец непроизвольно сгибается.
Глава 20
Глава 21
– Я устал, обожди.
– Тогда буду двигаться я.
Она забралась на любовника, а он раскинулся на полу, положив руки себе под голову…
Когда Марина выдыхалась, Михаил уже вновь был полон сил. И они продолжали наслаждаться друг другом…
Сколько прошло времени, Михаил не знал. Усталый, он заполз на диван.
– Ты потрясающая женщина!
В сумраке гостиной он пытался рассмотреть партнершу.
– Все зависит от мужчины. Со мной давно такого не было.
– Сколько тебе лет? – наконец-то решился" спросить Михаил.
– А тебе?
– Ты чисто по-еврейски отвечаешь вопросом на вопрос.
– Нет, чисто по-женски. Так сколько тебе?
– Мне двадцать семь.
– А мне тридцать.
– По тебе не скажешь.
– Спасибо за комплимент, – Марина поднялась, и ничуть не смущаясь своей наготы, даже радуясь ей, прошлась по комнате. – Где у тебя ванная?
– Направо от кухни.
– Я приму душ.
– И после этого уйдешь?
– Уйду. Ты не хочешь, чтоб я уходила?
– Нет.
– А ты сможешь еще?
– С такой женщиной, как ты, естественно, смогу.
Но не сразу. Я устал.
– Я тоже устала. Я сейчас искупаюсь, а потом решим, что делать.
Михаил видел, что грудь у женщины белая, а все тело темное, как спелый орех, и это возбуждало.
– Подожди, подожди, – сказал он, вскакивая с дивана и хватая Марину за руку.
Она выдернула руку.
– Пусти. Мне нужно в душ.
– Тогда я пойду с тобой.
– Ну что ж, идем, – согласилась Марина.
В ванной комнате Марина проговорила:
– Крибле-крабле-бумс! – и сдернула с головы парик.
Михаил опешил.
– У тебя парик?!
– Ну не скальп же я сняла.
– Ты блондинка…
– Да, я блондинка, как Мерилин Монро. Только, в отличие от Монро, не вытравленная пергидролью, а натуральная.
– Это здорово, что ты блондинка!
– Почему же?
– Разнообразие меня вдохновляет.
Под теплыми и шумными, как летний ливень, струями душа они продолжили заниматься любовью.
Но всему есть предел. В конце концов силы иссякли у обоих. Марина осталась в ванной, а Михаил, накинув халат, отправился на кухню. Он соорудил бутерброды и откупорил бутылку белого вина.
– Ты вовремя подсуетился, – сказала Марина, выйдя из ванной. – Я страшно проголодалась.
– Я тоже.
– Добротный секс действует лучше любого аперитива.
– Где ты живешь?
– В гостинице.
– Это сейчас. А вообще?
– А вообще – у себя дома.
– Но ты живешь там?
– Да, там.
– А я вот мечтаю жить там, но…
– Что «но»?
– Но не представляю, чем бы я там занимался.
Марина горько подумала: «Не приведи тебе Бог заниматься тем, чем занимаюсь я», А Михаил не прекращал расспрашивать.
– У тебя есть свой дом?
– Да, есть.
– А муж?
– Мужа у меня нет.
– Почему?
– Он был и.., весь вышел.
– А что с ним случилось?
– А что всегда случается с мужьями – муж объелся груш… И вообще, дорогой, ты задаешь слишком много вопросов.
– Прости, больше не буду.
Михаил налил в бокалы вино.
Марину забавлял этот парень, по-южному ненасытный в любви и по-славянски простодушный в своем любопытстве.
– Знаешь, Миша, мне нужно идти.
– А может, останешься?
– Нет, не останусь, у меня куча дел.
– Каких дел? Уже поздно!
– Как раз потому, что поздно, я должна идти.
– Тогда я вызову такси.
– Это джентльменский поступок, но платить за такси буду я.
– С какой стати? У меня достаточно денег, чтоб отправить даму на такси.
– Пожалуйста, не спорь. Я привыкла за все платить сама.
– Как скажешь.
Пока Марина одевалась, Михаил по телефону заказал такси.
Заказанное такси приехало очень быстро. Михаил пошел проводить Марину до машины.
– Мне очень не хочется отпускать тебя, – сказал он в лифте. – Ты мне понравилась. Я надеюсь, мы еще встретимся?
– Ты что, совсем потерял голову от любви и забыл, что должен обеспечить меня тем, о чем я просила? Поэтому мы встретимся уже завтра.
– Я ничего не забыл, но спросил о другом.
– Не будь таким легкомысленным. Все-таки дела должны быть на первом месте.
Михаил постоял на крыльце подъезда, дожидаясь, пока Марина сядет в такси.
Открывая дверцу, она обернулась.
– До встречи!
– До встречи!
Барби уже твердо решила, что завтрашняя их встреча будет последней. Михаила придется убрать – он слишком много знает.
Марина спросила таксиста:
– Вы не будете против, если я закурю?
– А меня угостите?
– Угощу, – Марина подала длинную египетскую сигарету.
– Что это такое?
– Сигареты такие.
– Американские?
– Американскими вся Москва завалена, а эти поприличнее их будут, американские – ширпотреб.
Автомобиль пронесся по Калининскому мосту. Белый дом был ярко освещен прожекторами. Во многих окнах горел свет.
– Допоздна сидят… Работают, работают, а толку никакого, – проворчал таксист.
– Да-да, толку никакого, – подтвердила Марина.
Автомобиль остановился у входа в гостиницу.
– Сколько с меня? – не глядя на счетчик, спросила Марина.
– Пятнадцать долларов.
Сумма была явно завышенной, но Марина торговаться не стала. Она подала водителю двадцатку.
– Сдачи не надо.
Марина поднялась в свой номер и сразу же включила телевизор. Она увидела на экране того, о ком постоянно думала все последние дни. Хозяин «Нефтепрома» у себя дома давал интервью Он говорил уверенно, даже с апломбом, не забывая любезно улыбаться молодой симпатичной журналистке.
«Ну что ж, улыбайся, улыбайся», – подумала Марина, чувствуя, как ее указательный палец непроизвольно сгибается.
Глава 20
После того как Глеб Сиверов ликвидировал Мерцалова, прошло четыре дня. У Глеба все эти дни держалось приподнятое настроение, как обычно бывает у человека после тяжелой, но успешно выполненной работы. Ирина удивлялась его ровному и веселому расположению духа. Они уже поговаривали о том, не съездить ли им к кому-нибудь в гости, например, к старому генералу Лоркипанидзе.
Но вместе с тем Сиверова точило какое-то смутное беспокойство, ощущение не до конца сделанного дела.
Он копался в себе, но, как ни старался, не мог найти сколько-нибудь убедительного объяснения, и беспокойство только усиливалось.
Ирина заметила состояние мужа. Однажды вечером она спросила:
– Что-то не так, дорогой?
– Все так, – с улыбкой ответил Сиверов.
– А мне кажется, тебя что-то беспокоит, гнетет. Или я стала мнительной из-за беременности?
– Да, беременность иногда играет плохие шутки, имей это в виду и поменьше бери в голову, – сказал Сиверов и подумал: «А может, это я стал мнительный? Переработал, устал и не могу отключиться?..»
– Нет, Глеб, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы ошибаться, это точно.
– Может быть, ты и не ошибаешься, – негромко обронил Глеб и, подойдя к окну, стал смотреть на ночной пейзаж.
– Ладно, я пойду спать. Если ты не хочешь говорить со мной.
Глеб подошел к Ирине, поцеловал ее в щеку.
– Иди ложись, я скоро приду.
Но это «скоро» растянулось на несколько часов.
Ирина давным-давно уснула, а Глеб все еще расхаживал от окна к стене и обратно и так же по кругу гонял свои мысли, вновь и вновь прокручивал в мозгу события, анализировал, сопоставлял – и чувствовал, что плутает в тумане.
«Поговорить, что ли, с Потапчуком? Но еще, наверное, не время. Надо же когда-то и спать. И генерал пусть отдохнет».
– Куда ты, Глеб?
– Нужно поехать по делам.
– Это действительно нужно?
– Ты сомневаешься?
– Нет.
Целый час Глеб бесцельно колесил по утренней Москве, будто преследовал ускользающую догадку.
Наконец решил: «Надо ехать на мансарду».
Он поднялся, устроился перед компьютером в своей потайной комнатке и принялся просматривать картотеку. Он делал это чисто механически, пробегал глазами строчки, затем нажимал клавишу. Текст двигался выше, мелькали фамилии, цифры, комментарии…
И вдруг, без всякой связи с просмотренной информацией, вынырнула из памяти одна маленькая деталь, вынырнула так внезапно, что Глеб вздрогнул, сердце забилось сильнее.
– Ну-ка, ну-ка…
Он быстро нашел бумаги, которые дал ему генерал Потапчук еще тогда, в управлении, бумаги о двух убийствах, связанных с торговлей нефтью, – в римском «Хилтоне» и в «Пещере горного короля».
«Вот что меня беспокоит! – Глеб прочел несколько строк. – Да, да! И я, и генерал Потапчук сделали абсолютно неверные выводы. К убийству в Риме Мерцалов не имеет никакого отношения. Слишком уж хорошо я его знаю. Слишком хорошо знал, – поправил себя Сиверов. – Знал, знал… Ну, думай! Думай! – Глеб еще раз перечитал четыре строчки и откинулся на спинку кресла. – Нет, конечно же, нет! Это не Мерцалов».
Сиверов вскочил. Неуловимая, как призрак, догадка сама явилась к нему.
Аль-Рашид был застрелен, когда собирался заняться любовью со своей итальянской подружкой.
"Но почему именно тогда, когда они уже разделись, но еще не легли в постель? Ведь в любой момент можно было нажать на спусковой крючок, в любой момент.
Но выстрел был произведен, согласно материалам расследования, до полового акта, это подтвердила и любовница Аль-Рашида. Мерцалов так не сделал бы. И я бы так не сделал. Мужчина так не поступит. Мужчина досмотрел бы до конца, мужчине было бы интересно, как они трахаются. Значит, какой вывод из этого следует? Вывод из этого сделает даже полный дебил: если не мужчина прятался в здании напротив, то… При всем богатстве выбора другой альтернативы нет! Как это мне не пришло в голову сразу? Это надо было сообразить мгновенно. Но у меня не было времени, да и авторитет генерала Потапчука слишком велик. Ведь он сказал, что над этими бумагами работали его аналитики, работал он сам и еще этот генерал Решетов из «девятки». В общем, я, Глеб Сиверов, поверил. Поверил, а теперь… А что, собственно говоря, теперь? А теперь вот что: если стреляла женщина, то почему бы…"
И Глеб, хлопнув в ладоши, схватил телефонную трубку.
– Потапчук слушает.
– Федор Филиппович, доброе утро.
– А, доброе утро, Глеб Петрович. Откуда ты ни свет ни заря? Что-нибудь случилось?
– Да, случилось. У меня есть очень важные соображения.
– По поводу чего?
– По поводу нашего дела.
– Так оно уже закрыто. Включая особый режим финансирования.
– А мне кажется – нет.
– Как это нет? Ты что?
– Я уверен, что дело не закончено и что оно может закончиться в любой момент – не в нашу пользу.
– Да что ты такое говоришь?
– Я сейчас к вам еду.
– Давай, давай, жду тебя и любых малоприятных сюрпризов.
– Не вам на сюрпризы обижаться.
Не прошло и получаса, как Глеб входил в кабинет генерала Потапчука, в старомодный кабинет с огромным столом, на котором стоял хрустальный стакан с остро отточенными карандашами и лежало несколько листов чистой бумаги. Генерал был явно озадачен. Если Слепой утверждает, что дело не закончено, значит, у него есть на то веские основания.
Сиверов и Потапчук обменялись крепкими рукопожатиями. Генерал кивком предложил Глебу сесть.
– Не сидится, Федор Филиппович, – Сиверов прошелся из угла в угол просторного, как классная комната, кабинета. – А можно кофе? Я с утра так и не успел выпить.
– Кофе сейчас будет.
Генерал по селектору заказал кофе.
– Так с какими соображениями ты ко мне пожаловал?
– Федор Филиппович, мы с вами сделали много, но не все.
– Погоди, Глеб, давай по порядку.
– У нас, возможно, мало времени, чтоб по порядку.
– Ну ладно, излагай, как знаешь, а я попытаюсь сообразить на ходу.
– Дело в том, Федор Филиппович, что Аль-Рашида пристрелил не Мерцалов.
– Не Мерцалов? Тебе что, сегодня ночью явилась его тень и поведала обо всем?
– Нет, тень не являлась, хотя заснуть я не мог.
– Тогда откуда у тебя подобные мысли?
– Генерал, вы ведь читали сообщение итальянской полиции?
– Это не полиция, Глеб, это спецслужба – наши коллеги.
– Не важно. Значит, сообщение ваших коллег. Вы внимательно читали?
– Конечно, внимательно. И не я один.
– Вы не обратили внимание на то, в какой момент был застрелен Аль-Рашид?
– Ну, в тот момент, когда он и Джульетта Лоренцетти предавались радостям жизни.
– Нет, генерал, вы ошибаетесь. В бумагах написано несколько по-другому.
– Как по-другому?
Глеб процитировал четыре строки из оперативной записки, которую ему дал генерал Потапчук.
– Они, генерал, только намеревались предаться этим самым радостям.
– И что, это такая существенная разница?
– По-моему, весьма существенная. Не знаю, может, я ошибаюсь, но мужчина-снайпер, даже тот же Мерцалов, наверняка понаблюдал бы за тем, как трахаются Аль-Рашид и его Джульетта.
– Почему ты так думаешь?
– Я бы, во всяком случае, поступил так. Вполне возможно, что это не аргумент, но тем не менее… Вы бы полюбопытствовали, как это у них произойдет?
– Возможно…
– Будьте искренни, генерал.
– Полюбопытствовал бы.
– Вот видите.
– Ничего я не вижу! Ты к чему клонишь, Глеб?
– А к тому, что стреляла в висок Аль-Рашиду женщина.
– Что?! – воскликнул генерал Потапчук.
– Стреляла женщина.
– В твоих соображениях, Глеб, несомненно есть логика. Но куда она ведет, я еще не пойму.
– Послушайте, генерал, но вы же понимаете, что российско-норвежско-саудовско-аравийский контракт очень важен и для того, чтобы его сорвать, не жалко ничего? Особенно для нашего бывшего восточного друга, обложенного санкциями ООН?
Потапчук очумело уставился на своего лучшего агента. Во взгляде генерала отчетливо читалось опасение, что Слепой, на почве перегрузок, прежде времени впал в маразм.
– Глеб Петрович, а какая, черт побери, связь между санкциями ООН, половыми актами и подглядыванием в окна?!
– Мне кажется, в такой ответственной операции Мерцалова кто-то еще должен страховать, то есть дублировать, чтобы свести риск провала мероприятия к минимуму. И скорее всего, это та женщина, которая убила Аль-Рашида.
Генерал задумался и минуты три молча бороздил просторы кабинета.
– Есть, конечно же, логика в твоих рассуждениях, есть. Но кто эта женщина? Абы кого не пошлют.
– Я, увы, не знаю, – со вздохом сказал Глеб, но его радовало, что генерал Потапчук принял его версию.
– Решетов уже снял охрану, вернее, уменьшил ее до прежних размеров. Что ты думаешь, Глеб, все надо вернуть на чрезвычайный режим?
– Да, думаю, охранять его надо, может быть, еще бдительнее. Выстрел может прозвучать в любой момент.
– Полагаешь, выстрел?
– Если женщина, то выстрел. И вероятнее всего, выстрел из снайперской винтовки.
Генерал Потапчук зябко поежился, словно стоял на холодном ветру.
– Да, Глеб, задал ты мне задачу. А если ты ошибаешься?
– Не исключено. Но какое-то чувство мне подсказывает, что я на верном пути.
– Чувство, чувство… – пробурчал генерал. – В нашем деле лучше полагаться не на чувства, а на факты.
А фактов у тебя нет.
– Но предположение есть, и вы с ним согласились?
– Послушай, а если Мерцалов не любил подсматривать? Вспомни убитого гомика. – Может, и Мерцалов – того…
– Могло бы быть и так, но он… – Глеб не нашелся, что сказать, дабы лишний раз не ссылаться на чувства, поднял чашку и в два глотка выпил кофе.
– Я сейчас позвоню Решетову.
– Не звоните, вдруг я паче чаяния ошибаюсь. Давайте вместе подумаем. Может, до чего-нибудь додумаемся и тогда либо опровергнем мою теорию, либо найдем ей подтверждения. А подтверждения должны быть.
– Как и опровержения.
– Естественно.
– Давай, размышляй, Глеб, и я буду думать.
Оба закурили. Глеб сидел в кресле, а генерал ходил по кабинету. Его лицо стало предельно сосредоточенным, и генерал показался Сиверову постаревшим.
А ведь когда Глеб пришел, Потапчук был бодр и свеж.
«Вот что делает с человеком работа мысли! Неужели интеллектуальный труд вреден? Хотя, наверное, все зависит от того, над чем думаешь».
– Генерал, вы же не станете спорить, что в подобных делах лучше перестраховаться, чем положиться на авось. И кстати, генерал, откуда у вас фотография Мерцалова?
– Как откуда? –Я же тебе объяснял.
– А вам не приходило в голову, что фотографию Мерцалова подсунули вам специально, чтобы отвлечь все силы на его поиски? А кто-то второй под этот шумок незаметно подберется к нашему Степанычу и нажмет на спусковой крючок.
– Но Мерцалова уже нет.
– Вот именно, на это, может быть, и рассчитывали, затевая всю операцию. Наемный убийца ликвидирован – служба охраны теряет бдительность.
– Глеб, ты прав в том, что так действительно делают. Это обычный прием, и ничего нового в нем нет. Но пораскинь мозгами: Мерцалов – очень ценный агент, это профессионал с большой буквы, такими не разбрасываются.
– Игра стоит свеч. К тому же его могли подставить и по другим причинам.
– По каким?
Глеб пожал плечами.
– Мало ли… Может, он кому-нибудь перешел дорогу, может, тому же человеку, который через посредника заказал убийство. И он решил вот таким способом от Мерцалова избавиться… Но моя версия пока имеет право на существование только на уровне бреда.
– Но в этом бреде присутствует рациональное зерно. Погоди, Глеб, – генерал уселся за стол и принялся рисовать не то снежинку, не то паука. – Значит, по-твоему получается так: послали сразу двух агентов. Одного в Рим, второго в Олен. Один убрал Аль-Рашида, второй убрал Валентина Батулина.
– По-моему, получается именно так. Кстати, генерал, неужели вас не смутило, что два убийства – в Италии и Норвегии – произошли почти одновременно?
А ведь для подобного дела нужна солидная подготовка.
Надо все изучить, тщательно продумать, выбрать место – словом, масса работы. Одному с ней не справиться.
– Угу, угу, – промычал генерал Потапчук. – Но может быть, Мерцалова кто-то вел и для него уже было все подготовлено как в Риме, так и в Олене? Ему надо было в Риме только нажать на спусковой крючок, а в Олене воспользоваться холодным оружием.
– Я так не думаю, – уверенно сказал Глеб. – В Риме действовала женщина. Если бы я, конечно, мог поехать туда…
– Куда туда – в Норвегию?
– Нет, в Италию.
– То что?
– Я изучил бы на месте все обстоятельства и уже знал бы наверняка, кто стрелял.
– К сожалению, Глеб, это невозможно по времени.
Ты не историк, а агент.
– Я понимаю.
Генерал продолжал рассуждать:
– А затем эти оба агента, если, конечно, следовать твоей теории, перебрались в Россию, но не знали о существовании друг друга…
– Именно так.
– И один из них, имя которого мы знали и фотографию которого мы имели, стал как бы приманкой, отвлекающим объектом. А второй сейчас все тщательно готовит.
– Думаю, что да.
– Надо звонить Решетову. И у меня появились недобрые предчувствия.
– Вот видите, генерал, предчувствия – вещь нужная. Интуицию со счетов списывать не стоит.
– Да, нужная, но лучше все-таки полагаться на точные факты.
Генерал подошел к телефону и уже снял трубку, но Глеб его остановил.
– Не горячитесь, Федор Филиппович, не горячитесь. У меня есть одна идея. Не спешите звонить Решетову, может быть, мы обойдемся и без его помощи.
– Рискуем, Глеб.
– Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
– Это точно. Но не поставить в известность Андрея Николаевича я не могу.
– Давайте поставим его в известность чуть позже, это всегда успеется, а пока послушайте меня.
Генерал положил трубку на место.
– Тогда говори, что у тебя за идея, я весь внимание.
Глеб вскочил с кресла, подошел к генералу Потапчуку, наклонился к нему через стол и заговорил почти шепотом. Генерал странно улыбнулся, его лицо приобрело интригански-заинтересованное выражение…
Но вместе с тем Сиверова точило какое-то смутное беспокойство, ощущение не до конца сделанного дела.
Он копался в себе, но, как ни старался, не мог найти сколько-нибудь убедительного объяснения, и беспокойство только усиливалось.
Ирина заметила состояние мужа. Однажды вечером она спросила:
– Что-то не так, дорогой?
– Все так, – с улыбкой ответил Сиверов.
– А мне кажется, тебя что-то беспокоит, гнетет. Или я стала мнительной из-за беременности?
– Да, беременность иногда играет плохие шутки, имей это в виду и поменьше бери в голову, – сказал Сиверов и подумал: «А может, это я стал мнительный? Переработал, устал и не могу отключиться?..»
– Нет, Глеб, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы ошибаться, это точно.
– Может быть, ты и не ошибаешься, – негромко обронил Глеб и, подойдя к окну, стал смотреть на ночной пейзаж.
– Ладно, я пойду спать. Если ты не хочешь говорить со мной.
Глеб подошел к Ирине, поцеловал ее в щеку.
– Иди ложись, я скоро приду.
Но это «скоро» растянулось на несколько часов.
Ирина давным-давно уснула, а Глеб все еще расхаживал от окна к стене и обратно и так же по кругу гонял свои мысли, вновь и вновь прокручивал в мозгу события, анализировал, сопоставлял – и чувствовал, что плутает в тумане.
«Поговорить, что ли, с Потапчуком? Но еще, наверное, не время. Надо же когда-то и спать. И генерал пусть отдохнет».
* * *
Утром Глеб проснулся рано. Ирина тоже проснулась, хотя Глеб старался по возможности бесшумно подняться и одеться.– Куда ты, Глеб?
– Нужно поехать по делам.
– Это действительно нужно?
– Ты сомневаешься?
– Нет.
Целый час Глеб бесцельно колесил по утренней Москве, будто преследовал ускользающую догадку.
Наконец решил: «Надо ехать на мансарду».
Он поднялся, устроился перед компьютером в своей потайной комнатке и принялся просматривать картотеку. Он делал это чисто механически, пробегал глазами строчки, затем нажимал клавишу. Текст двигался выше, мелькали фамилии, цифры, комментарии…
И вдруг, без всякой связи с просмотренной информацией, вынырнула из памяти одна маленькая деталь, вынырнула так внезапно, что Глеб вздрогнул, сердце забилось сильнее.
– Ну-ка, ну-ка…
Он быстро нашел бумаги, которые дал ему генерал Потапчук еще тогда, в управлении, бумаги о двух убийствах, связанных с торговлей нефтью, – в римском «Хилтоне» и в «Пещере горного короля».
«Вот что меня беспокоит! – Глеб прочел несколько строк. – Да, да! И я, и генерал Потапчук сделали абсолютно неверные выводы. К убийству в Риме Мерцалов не имеет никакого отношения. Слишком уж хорошо я его знаю. Слишком хорошо знал, – поправил себя Сиверов. – Знал, знал… Ну, думай! Думай! – Глеб еще раз перечитал четыре строчки и откинулся на спинку кресла. – Нет, конечно же, нет! Это не Мерцалов».
Сиверов вскочил. Неуловимая, как призрак, догадка сама явилась к нему.
Аль-Рашид был застрелен, когда собирался заняться любовью со своей итальянской подружкой.
"Но почему именно тогда, когда они уже разделись, но еще не легли в постель? Ведь в любой момент можно было нажать на спусковой крючок, в любой момент.
Но выстрел был произведен, согласно материалам расследования, до полового акта, это подтвердила и любовница Аль-Рашида. Мерцалов так не сделал бы. И я бы так не сделал. Мужчина так не поступит. Мужчина досмотрел бы до конца, мужчине было бы интересно, как они трахаются. Значит, какой вывод из этого следует? Вывод из этого сделает даже полный дебил: если не мужчина прятался в здании напротив, то… При всем богатстве выбора другой альтернативы нет! Как это мне не пришло в голову сразу? Это надо было сообразить мгновенно. Но у меня не было времени, да и авторитет генерала Потапчука слишком велик. Ведь он сказал, что над этими бумагами работали его аналитики, работал он сам и еще этот генерал Решетов из «девятки». В общем, я, Глеб Сиверов, поверил. Поверил, а теперь… А что, собственно говоря, теперь? А теперь вот что: если стреляла женщина, то почему бы…"
И Глеб, хлопнув в ладоши, схватил телефонную трубку.
– Потапчук слушает.
– Федор Филиппович, доброе утро.
– А, доброе утро, Глеб Петрович. Откуда ты ни свет ни заря? Что-нибудь случилось?
– Да, случилось. У меня есть очень важные соображения.
– По поводу чего?
– По поводу нашего дела.
– Так оно уже закрыто. Включая особый режим финансирования.
– А мне кажется – нет.
– Как это нет? Ты что?
– Я уверен, что дело не закончено и что оно может закончиться в любой момент – не в нашу пользу.
– Да что ты такое говоришь?
– Я сейчас к вам еду.
– Давай, давай, жду тебя и любых малоприятных сюрпризов.
– Не вам на сюрпризы обижаться.
Не прошло и получаса, как Глеб входил в кабинет генерала Потапчука, в старомодный кабинет с огромным столом, на котором стоял хрустальный стакан с остро отточенными карандашами и лежало несколько листов чистой бумаги. Генерал был явно озадачен. Если Слепой утверждает, что дело не закончено, значит, у него есть на то веские основания.
Сиверов и Потапчук обменялись крепкими рукопожатиями. Генерал кивком предложил Глебу сесть.
– Не сидится, Федор Филиппович, – Сиверов прошелся из угла в угол просторного, как классная комната, кабинета. – А можно кофе? Я с утра так и не успел выпить.
– Кофе сейчас будет.
Генерал по селектору заказал кофе.
– Так с какими соображениями ты ко мне пожаловал?
– Федор Филиппович, мы с вами сделали много, но не все.
– Погоди, Глеб, давай по порядку.
– У нас, возможно, мало времени, чтоб по порядку.
– Ну ладно, излагай, как знаешь, а я попытаюсь сообразить на ходу.
– Дело в том, Федор Филиппович, что Аль-Рашида пристрелил не Мерцалов.
– Не Мерцалов? Тебе что, сегодня ночью явилась его тень и поведала обо всем?
– Нет, тень не являлась, хотя заснуть я не мог.
– Тогда откуда у тебя подобные мысли?
– Генерал, вы ведь читали сообщение итальянской полиции?
– Это не полиция, Глеб, это спецслужба – наши коллеги.
– Не важно. Значит, сообщение ваших коллег. Вы внимательно читали?
– Конечно, внимательно. И не я один.
– Вы не обратили внимание на то, в какой момент был застрелен Аль-Рашид?
– Ну, в тот момент, когда он и Джульетта Лоренцетти предавались радостям жизни.
– Нет, генерал, вы ошибаетесь. В бумагах написано несколько по-другому.
– Как по-другому?
Глеб процитировал четыре строки из оперативной записки, которую ему дал генерал Потапчук.
– Они, генерал, только намеревались предаться этим самым радостям.
– И что, это такая существенная разница?
– По-моему, весьма существенная. Не знаю, может, я ошибаюсь, но мужчина-снайпер, даже тот же Мерцалов, наверняка понаблюдал бы за тем, как трахаются Аль-Рашид и его Джульетта.
– Почему ты так думаешь?
– Я бы, во всяком случае, поступил так. Вполне возможно, что это не аргумент, но тем не менее… Вы бы полюбопытствовали, как это у них произойдет?
– Возможно…
– Будьте искренни, генерал.
– Полюбопытствовал бы.
– Вот видите.
– Ничего я не вижу! Ты к чему клонишь, Глеб?
– А к тому, что стреляла в висок Аль-Рашиду женщина.
– Что?! – воскликнул генерал Потапчук.
– Стреляла женщина.
– В твоих соображениях, Глеб, несомненно есть логика. Но куда она ведет, я еще не пойму.
– Послушайте, генерал, но вы же понимаете, что российско-норвежско-саудовско-аравийский контракт очень важен и для того, чтобы его сорвать, не жалко ничего? Особенно для нашего бывшего восточного друга, обложенного санкциями ООН?
Потапчук очумело уставился на своего лучшего агента. Во взгляде генерала отчетливо читалось опасение, что Слепой, на почве перегрузок, прежде времени впал в маразм.
– Глеб Петрович, а какая, черт побери, связь между санкциями ООН, половыми актами и подглядыванием в окна?!
– Мне кажется, в такой ответственной операции Мерцалова кто-то еще должен страховать, то есть дублировать, чтобы свести риск провала мероприятия к минимуму. И скорее всего, это та женщина, которая убила Аль-Рашида.
Генерал задумался и минуты три молча бороздил просторы кабинета.
– Есть, конечно же, логика в твоих рассуждениях, есть. Но кто эта женщина? Абы кого не пошлют.
– Я, увы, не знаю, – со вздохом сказал Глеб, но его радовало, что генерал Потапчук принял его версию.
– Решетов уже снял охрану, вернее, уменьшил ее до прежних размеров. Что ты думаешь, Глеб, все надо вернуть на чрезвычайный режим?
– Да, думаю, охранять его надо, может быть, еще бдительнее. Выстрел может прозвучать в любой момент.
– Полагаешь, выстрел?
– Если женщина, то выстрел. И вероятнее всего, выстрел из снайперской винтовки.
Генерал Потапчук зябко поежился, словно стоял на холодном ветру.
– Да, Глеб, задал ты мне задачу. А если ты ошибаешься?
– Не исключено. Но какое-то чувство мне подсказывает, что я на верном пути.
– Чувство, чувство… – пробурчал генерал. – В нашем деле лучше полагаться не на чувства, а на факты.
А фактов у тебя нет.
– Но предположение есть, и вы с ним согласились?
– Послушай, а если Мерцалов не любил подсматривать? Вспомни убитого гомика. – Может, и Мерцалов – того…
– Могло бы быть и так, но он… – Глеб не нашелся, что сказать, дабы лишний раз не ссылаться на чувства, поднял чашку и в два глотка выпил кофе.
– Я сейчас позвоню Решетову.
– Не звоните, вдруг я паче чаяния ошибаюсь. Давайте вместе подумаем. Может, до чего-нибудь додумаемся и тогда либо опровергнем мою теорию, либо найдем ей подтверждения. А подтверждения должны быть.
– Как и опровержения.
– Естественно.
– Давай, размышляй, Глеб, и я буду думать.
Оба закурили. Глеб сидел в кресле, а генерал ходил по кабинету. Его лицо стало предельно сосредоточенным, и генерал показался Сиверову постаревшим.
А ведь когда Глеб пришел, Потапчук был бодр и свеж.
«Вот что делает с человеком работа мысли! Неужели интеллектуальный труд вреден? Хотя, наверное, все зависит от того, над чем думаешь».
– Генерал, вы же не станете спорить, что в подобных делах лучше перестраховаться, чем положиться на авось. И кстати, генерал, откуда у вас фотография Мерцалова?
– Как откуда? –Я же тебе объяснял.
– А вам не приходило в голову, что фотографию Мерцалова подсунули вам специально, чтобы отвлечь все силы на его поиски? А кто-то второй под этот шумок незаметно подберется к нашему Степанычу и нажмет на спусковой крючок.
– Но Мерцалова уже нет.
– Вот именно, на это, может быть, и рассчитывали, затевая всю операцию. Наемный убийца ликвидирован – служба охраны теряет бдительность.
– Глеб, ты прав в том, что так действительно делают. Это обычный прием, и ничего нового в нем нет. Но пораскинь мозгами: Мерцалов – очень ценный агент, это профессионал с большой буквы, такими не разбрасываются.
– Игра стоит свеч. К тому же его могли подставить и по другим причинам.
– По каким?
Глеб пожал плечами.
– Мало ли… Может, он кому-нибудь перешел дорогу, может, тому же человеку, который через посредника заказал убийство. И он решил вот таким способом от Мерцалова избавиться… Но моя версия пока имеет право на существование только на уровне бреда.
– Но в этом бреде присутствует рациональное зерно. Погоди, Глеб, – генерал уселся за стол и принялся рисовать не то снежинку, не то паука. – Значит, по-твоему получается так: послали сразу двух агентов. Одного в Рим, второго в Олен. Один убрал Аль-Рашида, второй убрал Валентина Батулина.
– По-моему, получается именно так. Кстати, генерал, неужели вас не смутило, что два убийства – в Италии и Норвегии – произошли почти одновременно?
А ведь для подобного дела нужна солидная подготовка.
Надо все изучить, тщательно продумать, выбрать место – словом, масса работы. Одному с ней не справиться.
– Угу, угу, – промычал генерал Потапчук. – Но может быть, Мерцалова кто-то вел и для него уже было все подготовлено как в Риме, так и в Олене? Ему надо было в Риме только нажать на спусковой крючок, а в Олене воспользоваться холодным оружием.
– Я так не думаю, – уверенно сказал Глеб. – В Риме действовала женщина. Если бы я, конечно, мог поехать туда…
– Куда туда – в Норвегию?
– Нет, в Италию.
– То что?
– Я изучил бы на месте все обстоятельства и уже знал бы наверняка, кто стрелял.
– К сожалению, Глеб, это невозможно по времени.
Ты не историк, а агент.
– Я понимаю.
Генерал продолжал рассуждать:
– А затем эти оба агента, если, конечно, следовать твоей теории, перебрались в Россию, но не знали о существовании друг друга…
– Именно так.
– И один из них, имя которого мы знали и фотографию которого мы имели, стал как бы приманкой, отвлекающим объектом. А второй сейчас все тщательно готовит.
– Думаю, что да.
– Надо звонить Решетову. И у меня появились недобрые предчувствия.
– Вот видите, генерал, предчувствия – вещь нужная. Интуицию со счетов списывать не стоит.
– Да, нужная, но лучше все-таки полагаться на точные факты.
Генерал подошел к телефону и уже снял трубку, но Глеб его остановил.
– Не горячитесь, Федор Филиппович, не горячитесь. У меня есть одна идея. Не спешите звонить Решетову, может быть, мы обойдемся и без его помощи.
– Рискуем, Глеб.
– Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
– Это точно. Но не поставить в известность Андрея Николаевича я не могу.
– Давайте поставим его в известность чуть позже, это всегда успеется, а пока послушайте меня.
Генерал положил трубку на место.
– Тогда говори, что у тебя за идея, я весь внимание.
Глеб вскочил с кресла, подошел к генералу Потапчуку, наклонился к нему через стол и заговорил почти шепотом. Генерал странно улыбнулся, его лицо приобрело интригански-заинтересованное выражение…
Глава 21
Ночью, лежа в своем номере при зажженном свете, Марина размышляла о том, что ей предстоит сделать, и скрупулезно планировала завтрашний день, стараясь ничего не упустить из виду, все просчитать и предугадать. Да, день обещал быть напряженным. А сейчас она чувствовала одновременно и усталость, и сладкое успокоение. Блаженство разливалось по всему телу, а вот мозг продолжал усиленно работать.
"Так-так, – перебирала Марина в мыслях, – обязательно надо купить теплые ботинки на меху, теплую куртку, желательно с капюшоном, а также варежки. Хотя нет, лучше не варежки, а перчатки. А может, все-таки варежки? Да, куплю лучше варежки. Надо подготовиться тщательно. И завтра утром обязательно следует еще раз посетить кладбище. Там все надо вымерить до шага, просчитать до секунды, осмотреть все пути отхода. Если мне не удастся забраться на колокольню церкви, придется действовать по другому варианту.
Придется где-нибудь затаиться, рядом с каким-нибудь дурацким памятником, и стрелять в общем-то в экстремальных условиях. Но я не имею права промахнуться: этот выстрел должен стать золотым в моей карьере, в моей судьбе. Я должна получить за него столько денег, сколько не получила за все предыдущие задания, за всех тех, на ком я уже поставила крест. А ведь их немало".
Марина знала точное число своих жертв, но это число ей не нравилось, потому что убитых ее рукой было двенадцать.
"Значит, следующий выстрел станет тринадцатым.
Тринадцать – плохое число. Мне никогда не везло с этим числом, оно для меня действительно несчастливое. Ну что ж, я эту цифру обойду, есть еще один человек", – с этими мыслями Марина и уснула, провалилась в блаженное, но хрупкое забытье.
К ней приходили приятные видения, а ее слух чутко реагировал на все звуки. В коридоре раздавались шаги, громкие разговоры. В соседнем номере веселилась компания – надрывался магнитофон, слышались нетрезвые голоса, хохот, женский визг.
"Да Господи! Бог ты мой, – в полудреме думала Марина, – неужели даже ночью нельзя вести себя спокойно? И какого черта я поселилась в этой гостинице?
Лучше бы жила где-нибудь… Но где?"
И Марине приснилась прекрасная картина.
Голубое море, роскошная большая вилла с террасой и с асфальтированными подъездами. А с террасы открывается дивный вид на острова, скалы и ярко-синее море, по которому медленно проплывают белоснежные яхты…
Именно так мечтала жить Марина Сорокина.
«Я не стану больше выходить замуж. Мужчины будут, конечно, появляться время от времени в моем большом шикарном доме, но так же они будут и уходить. А если мне захочется, то кто-то из них останется на какой-то срок, но затем он исчезнет и появится кто-то новый – молодой, красивый, сильный и такой же ретивый в любви, как этот русский Михаил».
Всех своих соотечественников она уже называла не иначе, как русскими.
А генерал Потапчук, генерал Решетов и агент Слепой этой же ночью бурно обсуждали то, что предложил Слепой. Решетов, как ранее и Потапчук, был шокирован, но затем, тщательно взвесив все про и контра, согласился, что в предложении Глеба есть своя логика, причем неопровержимая. И плюсов в его проекте намного больше, чем минусов, которые скрупулезно подсчитал Андрей Николаевич вместе с Федором Филипповичем.
– И как ты только до такого додумался, Глеб? – куря сигарету за сигаретой, выдыхая клубы дыма, приговаривал генерал Потапчук.
Глеб посмеивался:
– А что здесь, собственно говоря, такого?
– Вроде бы ничего, но как-то все это больно лихо у тебя получается.
– Еще не получилось.
– А я бы не сказал, что лихо, – Решетов уже взял инициативу в свои руки, вернее, ее передал ему Потапчук, поскольку без участия и помощи Решетова рассчитывать на успех в предприятии, которое затевал Сиверов, было просто невозможно. Решетов, естественно, поначалу яростно сопротивлялся, говорил, что он не в том возрасте и чине, чтоб забавляться такими играми.
– Вам что же, репутация нашей конторы не дорога?! – восклицал Решетов. – А если эта авантюра сорвется?! Нас же всех поднимут на смех! Федор Филиппович, это же какой позор твоим сединам! Тебе разве не будет стыдно за свои ордена, медали? А мне? Ты представляешь, как надо мной станут все смеяться? Будут тыкать в меня пальцем, шушукаться: "Смотрите, смотрите, это идет тот Решетов, который устроил балаган!
Да и где устроил – прямо в Москве, на глазах всего честного народа! Паяц в генеральских погонах!" А если дознаются журналисты? О нас же напишут такое, что чертям станет тошно! Ему-то что, он ни при чем, он как бы не в кадре. С него никто не станет спрашивать, да о нем, черт его подери, никто вообще понятия не имеет, – Андрей Николаевич сердито поглядывал на Сиверова. – Сделает из меня посмешище, а с самого как с гуся вода.
Глеб в долгу не остался:
– А вам, генерал, бояться нечего – над вами и без того достаточно смеются.
Но в конце концов Решетов пошел на попятный. Напор Потапчука, веские доводы Сиверова сделали свое дело. К тому же у Глеба Сиверова был блестящий аргумент своей правоты. Ведь это он, а никто другой смог найти в огромной Москве Мерцалова, смог его вычислить и убить, причем прежде, чем тот успел натворить бед.
Как Потапчук, так и Решетов отдавали себе отчет, что агент Слепой не только спас от неизбежной гибели Черных – он заслонил от более чем серьезных неприятностей очень многих генералов, полковников, майоров, которые работали в службе безопасности и хваленой «девятке».
"Так-так, – перебирала Марина в мыслях, – обязательно надо купить теплые ботинки на меху, теплую куртку, желательно с капюшоном, а также варежки. Хотя нет, лучше не варежки, а перчатки. А может, все-таки варежки? Да, куплю лучше варежки. Надо подготовиться тщательно. И завтра утром обязательно следует еще раз посетить кладбище. Там все надо вымерить до шага, просчитать до секунды, осмотреть все пути отхода. Если мне не удастся забраться на колокольню церкви, придется действовать по другому варианту.
Придется где-нибудь затаиться, рядом с каким-нибудь дурацким памятником, и стрелять в общем-то в экстремальных условиях. Но я не имею права промахнуться: этот выстрел должен стать золотым в моей карьере, в моей судьбе. Я должна получить за него столько денег, сколько не получила за все предыдущие задания, за всех тех, на ком я уже поставила крест. А ведь их немало".
Марина знала точное число своих жертв, но это число ей не нравилось, потому что убитых ее рукой было двенадцать.
"Значит, следующий выстрел станет тринадцатым.
Тринадцать – плохое число. Мне никогда не везло с этим числом, оно для меня действительно несчастливое. Ну что ж, я эту цифру обойду, есть еще один человек", – с этими мыслями Марина и уснула, провалилась в блаженное, но хрупкое забытье.
К ней приходили приятные видения, а ее слух чутко реагировал на все звуки. В коридоре раздавались шаги, громкие разговоры. В соседнем номере веселилась компания – надрывался магнитофон, слышались нетрезвые голоса, хохот, женский визг.
"Да Господи! Бог ты мой, – в полудреме думала Марина, – неужели даже ночью нельзя вести себя спокойно? И какого черта я поселилась в этой гостинице?
Лучше бы жила где-нибудь… Но где?"
И Марине приснилась прекрасная картина.
Голубое море, роскошная большая вилла с террасой и с асфальтированными подъездами. А с террасы открывается дивный вид на острова, скалы и ярко-синее море, по которому медленно проплывают белоснежные яхты…
Именно так мечтала жить Марина Сорокина.
«Я не стану больше выходить замуж. Мужчины будут, конечно, появляться время от времени в моем большом шикарном доме, но так же они будут и уходить. А если мне захочется, то кто-то из них останется на какой-то срок, но затем он исчезнет и появится кто-то новый – молодой, красивый, сильный и такой же ретивый в любви, как этот русский Михаил».
Всех своих соотечественников она уже называла не иначе, как русскими.
А генерал Потапчук, генерал Решетов и агент Слепой этой же ночью бурно обсуждали то, что предложил Слепой. Решетов, как ранее и Потапчук, был шокирован, но затем, тщательно взвесив все про и контра, согласился, что в предложении Глеба есть своя логика, причем неопровержимая. И плюсов в его проекте намного больше, чем минусов, которые скрупулезно подсчитал Андрей Николаевич вместе с Федором Филипповичем.
– И как ты только до такого додумался, Глеб? – куря сигарету за сигаретой, выдыхая клубы дыма, приговаривал генерал Потапчук.
Глеб посмеивался:
– А что здесь, собственно говоря, такого?
– Вроде бы ничего, но как-то все это больно лихо у тебя получается.
– Еще не получилось.
– А я бы не сказал, что лихо, – Решетов уже взял инициативу в свои руки, вернее, ее передал ему Потапчук, поскольку без участия и помощи Решетова рассчитывать на успех в предприятии, которое затевал Сиверов, было просто невозможно. Решетов, естественно, поначалу яростно сопротивлялся, говорил, что он не в том возрасте и чине, чтоб забавляться такими играми.
– Вам что же, репутация нашей конторы не дорога?! – восклицал Решетов. – А если эта авантюра сорвется?! Нас же всех поднимут на смех! Федор Филиппович, это же какой позор твоим сединам! Тебе разве не будет стыдно за свои ордена, медали? А мне? Ты представляешь, как надо мной станут все смеяться? Будут тыкать в меня пальцем, шушукаться: "Смотрите, смотрите, это идет тот Решетов, который устроил балаган!
Да и где устроил – прямо в Москве, на глазах всего честного народа! Паяц в генеральских погонах!" А если дознаются журналисты? О нас же напишут такое, что чертям станет тошно! Ему-то что, он ни при чем, он как бы не в кадре. С него никто не станет спрашивать, да о нем, черт его подери, никто вообще понятия не имеет, – Андрей Николаевич сердито поглядывал на Сиверова. – Сделает из меня посмешище, а с самого как с гуся вода.
Глеб в долгу не остался:
– А вам, генерал, бояться нечего – над вами и без того достаточно смеются.
Но в конце концов Решетов пошел на попятный. Напор Потапчука, веские доводы Сиверова сделали свое дело. К тому же у Глеба Сиверова был блестящий аргумент своей правоты. Ведь это он, а никто другой смог найти в огромной Москве Мерцалова, смог его вычислить и убить, причем прежде, чем тот успел натворить бед.
Как Потапчук, так и Решетов отдавали себе отчет, что агент Слепой не только спас от неизбежной гибели Черных – он заслонил от более чем серьезных неприятностей очень многих генералов, полковников, майоров, которые работали в службе безопасности и хваленой «девятке».