Страница:
А те, кого снимают, даже, не успевают приготовиться.
Они все расслаблены, улыбаются друг другу, держат поднятыми стаканы, бутылки, сигареты, дымок которых застыл на снимках навсегда.
«А вот Андрей, вот я. Мне лет тринадцать, Андрею и того меньше. Мы стоим у крыльца. Я держу в руках велосипед. Кстати, я давно не видел Андрея», — подумал Комбат и ему почему-то стало грустно.
После смерти родителей они виделись редко. Служба, служба, — находил себе оправдание Борис. «Дела, дела», — оправдывался Рублев-младший.
«Надо бы с ним встретиться, — решил Борис и отложив фотографии, взял телефон. — Какой же у него номер? — попытался вспомнить Борис, но это ему не удалось. — Хотя какого черта? Дома его все равно сейчас не будет. Ладно, позвоню в банк. Андрей говорил, что в банке у него номер бесплатный, даже если ему из-за границы звонить».
Комбат взял блокнот — тот, где были телефоны его ребят, — где рядом со многими фамилиями стояли черные крестики. Этих уже не было в живых, Комбат потерял их навсегда. Он нашел два телефона своего младшего брата и принялся названивать в Питер. Но все время линия оказывалась занятой.
Наконец послышался звонкий женский голос:
— Алло, говорите!
— Это «Золотой дукат»?
— Банк слушает!
— Добрый вечер, девушка. Мне бы Андрея Ивановича Рублева.
— Андрея Ивановича? — воскликнула девушка.
— Да-да, Андрея Рублева.
— А кто его спрашивает и по какому делу?
— Спрашивает старший брат, — пробурчал в трубку Борис.
— Ах, сейчас соединяю, минутку.., извините.
Послышались далекие голоса, а затем раздался далекий голос Андрея:
— Алло, Рублев слушает!
— Рублев говорит, — сказал Борис в трубку. — Здорово, братец.
— Привет. Чего это ты звонишь?
— Давно тебя не слышал. Хотел спросить как ты, что ты собираешься делать.
— Все нормально. Работы только очень много. А ты чем занят, Борис? — вопросом на вопрос ответил Андрей.
— Считай, ничем. Вот фотографии старые рассматривал, тебя нашел.
— А, старый стал, брат, сентиментальный. Увидел, наверное, меня на фотографии и — решил позвонить.
Вспомнил о том, что у тебя есть младший брат и о нем надо заботиться.
— Ты уже большой, Андрей, что о тебе заботиться?
Сам-то чего не звонишь?
— Набирал как-то пару раз, но мне не удалось застать тебя дома.
— Может, выезжал куда… — сказал Борис. — Как ты смотришь на то, что я к тебе подскачу?
— Положительно смотрю. Только предупреди.
— Что, боишься, застану у тебя какую-нибудь даму?
— И этого тоже, — проворчал в трубку Андрей. — А больше всего я боюсь, Борис, твоих друзей.
— Чего это вдруг тебе мои друзья не нравятся?
— Нет, они мне нравятся, — ответил Андрей. — Просто если ты с ними встречаешься, то это кончается длинной пьянкой до утра. И потом невозможно работать.
Жизнь — не вечный праздник.
— Ладно, ладно, обещаю, — сказал Борис Рублев, — подобного не будет, не переживай.
— Ну что еще?
— А ты занят?
— Да, занят, — сказал Андрей, — важные клиенты сейчас прибудут.
— Ну, тогда до встречи. Буду выезжать — позвоню.
— Пока, брат.
И тут же Борис Рублев набрал номер Андрея Подберезского. Трубку сняли сразу же.
— Алло!
— Подберезского можно?
— Слушаю, Комбат, — послышался отчетливый голос Андрея Подберезского.
— Андрюха, здорово! Как ты жив?
— Все в порядке. Комбат.
— — Ничего не беспокоит?
— Да ну, что ты, ничего не беспокоит. Все работает чики-чики.
— Я за тебя рад.
— Слушай, Комбат, подъезжай ко мне в тир, а?
— А что такое?
— Здесь у меня минут через сорок появится один мужичок. Стреляет, я тебе дам!
— Лучше тебя, Андрюха?
— По-моему, даже лучше тебя, Комбат.
— Не может быть! — хохотнул в трубку Борис Рублев.
— Вот тебе и не может быть!
— Что, действительно хорошо стреляет? Кто такой?
Я его знаю?
— Да нет, не знаешь. Не из наших, Комбат. Он даже в армии не служил.
— Спортсмен, что ли?
— И не спортсмен. Он всего лишь два раза ко мне заходил, на спор здесь триста баксов выиграл.
— Так что ты хочешь, Подберезский, чтобы я проиграл ему деньги?
— Нет. Я ему сказал, что у меня есть мужик, который стреляет лучше чем он.
— Это ты напрасно, Андрюха. Хотя, вообще пострелять не мешало бы.
— Тогда подъезжай, не тяни.
— Вот так, брошу все и поеду?
— Бросай и приезжай. Тут может, наши подойдут, так что развлечемся.
— Вот развлекаться не хочу, а пострелять не против. Хотя из твоего пневматического оружия стрелять любят только дети.
— Тебе оружие не нравится? И то тебе не так, и то не эдак. Приезжай и стреляй хоть весь день.
— Ладно, не огорчайся, приеду. Ты же знаешь, я люблю по-настоящему.
— Да знаю. Я тоже люблю по-настоящему. Но даже если я приволоку тебе «калашник» с боевыми патронами, скажешь, что плохо.
— Это почему?
— Скажешь, что мишени не живые™ — Ты так не шути, Андрюха.
— Приезжай ко мне в тир.
— Приеду, — Комбат положил трубку и выругался.
«Интересно, кто же это там такой завелся, что так хорошо стреляет, если даже Андрюху на лопатки уложил? А Подберезский ведь в батальоне был один из лучших, если не самый лучший. Наверное, действительно мастер. Хотя.., не спортсмен, в армии не служил.» Интересно, интересно…"
Услышанное от Подберезского Комбата заинтриговало. Он вообще любил тех, кто умел делать что-нибудь не просто так, а хорошо, лучше всех.
«Ладно, надо будет съездить. Надо будет глянуть».
В тире людей было немного, человека четыре. Андрей Подберезский сидел в маленькой комнатке за рабочим столом и разглядывал мишени, лежащие перед ним.
Время от времени он поднимал одну из мишеней и смотрел на свет. При этом его простоватое лицо делалось загадочным, на губах появлялась улыбка, а глаза сужались и сверкали.
— Здорово, Комбат! — увидев своего бывшего командира, Подберезский вскочил, выбрался из-за стола, и Борису Рублеву даже показалось, что сейчас правая рука Подберезского коснется виска — он отдаст честь.
— Не надо церемоний, Андрюха, — Комбат крепко пожал руку своего боевого товарища, затем мужчины обнялись. — Так что, все у тебя с бабами в порядке? — на ухо спросил Комбат, похлопывая Подберезского по широкой спине.
— Порядок, Борис Иванович. Еще какой порядок!
Наверстываю упущенное.
— Да я знал, что все будет хорошо. А ты панику развел. Ребра, кстати, как?
— Да никак. Я их просто не чувствую. Срослись, наверное.
— И слава богу. Где твой стрелок?
Подберезский взглянул на часы:
— С минуты на минуту будет. А ты, может, хочешь разогреться?
— Не хочу.
Комбат уселся напротив Андрюхи, вытащил пачку сигарет, закурил. Подберезский включил вытяжку. Та загудела и все потонуло в гуле, мишени на столе зашевелились от движения воздуха.
— Что ты смотришь?
— Смотрю, как он стрелял в прошлый раз.
Комбат взял одну из мишеней, поднял на свет и удовлетворенно цокнул языком.
— Да, неплохо. С какого расстояния садил?
— С какого? — хихикнул Подберезский. — А ты как думаешь?
— Думаю, метров с пятнадцати или десяти.
— Э, нет, Комбат, с двадцати пяти.
— Ничего себе! — не удержал свое восхищение Борис Рублев.
Появился помощник Подберезского:
— Там Мансур пришел, — сказал он очень громко — так, чтобы перекричать гудящую вытяжку.
— А, Мансур! Пойдем, пойдем, Борис Иванович, познакомлю. Ты увидишь что за парень. Если бы у нас такие были…
— Ладно, пойдем.
Обнявшись за плечи, Борис Рублев и Подберезский чуть протиснулись в дверь. Оба здоровенные, широкоплечие, уверенные в себе мужчины. То, что увидел Комбат, его удивило. Перед ним стоял мальчишка лет девятнадцати. Черные прямые волосы, длинные, почти до плеч, раскосые глаза, широкие скулы, немного робкая улыбка, белые зубы. Цвет кожи немного желтоватый, как воск.
Комбат все понял. Этот Мансур, скорее всего, узбек и не мудрено, что он так хорошо стреляет.
— Познакомься, Мансур, это Борис Рублев.
— Мансур, — парень подал руку, узкую и длинную ладонь Она буквально спряталась в лапе Комбата — так, как прячется расческа.
— А я Борис Рублев.
— Вы, наверное, десантник? — сказал парень абсолютно без восточного акцента.
— Десантником когда-то был.
— Он мой комбат, — с гордостью произнес Подберезский.
— Говорят, ты хорошо стреляешь?
— Не знаю, вроде бы ничего, — пожал плечами Мансур и тряхнул головой. Черно-синие волосы разлетелись, парень вновь робко улыбнулся.
Комбату нравились такие ребята — не наглые, не самоуверенные.
— Ну, покажи как ты стреляешь. Хотелось бы посмотреть.
— Мансур так просто не стреляет.
— А для меня покажи.
— Для вас? — сказал Мансур. — Это можно.
Андрей Подберезский тут же принес пистолет.
— Ну вот, давай.
Мансур взял пистолет, подключенный к гибкому шлангу в две руки, прищурил и без того узкие глаза, пошире расставил ноги, а затем бросил короткий взгляд на зрителей — на Бориса Рублева и Подберезского.
— По какой мишени? Сколько надо?
— А сколько ты можешь? — спросил комбат.
Мансур пожал плечами.
— Давай по левой, по большой.
— По большой? — разочарованно переспросил узбек.
— Да, да, по большой.
— По большой, так по большой, — пробормотал Мансур и почти без остановок, секунды за три с половиной расстрелял всю обойму.
Зрение у Бориса Рублева было прекрасное. Но на таком расстоянии было тяжело определить насколько хорошо стрелял Мансур.
— Андрей, посмотри мишень и повесь другую.
Андрей направился в глубину тира. Все, кто были в помещении тира стояли у стен, следя за спором двух замечательных стрелков. Ведь все присутствующие были завсегдатаями заведения Подберезского и о том, что Борис Рублев стреляет отлично, знали не понаслышке.
Подберезский неторопливо, вразвалочку направился к мишени. А Мансур положил на стойку пистолет, вытер о джинсы вспотевшие ладони и пригладил черные, как крыло ворона, волосы.
— Сколько ты думаешь, выбил? — спросил Комбат.
— Не знаю, — пожал плечами Мансур.
Когда Подберезский добрался до мишени, то громко свистнул, даже не засовывая в рот пальцы. И Комбат понял, что результат стрельбы узбека даже превзошел ожидания Подберезского. Он аккуратно снял мишень и держа ее перед собой, двинулся к Комбату. Вся сердцевина мишени была дырявой — сплошная рваная дыра — и ни одна из пуль не вышла за пятерку.
Комбат хмыкнул:
— Да, брат, стреляешь знатно.
— Нет, не очень. Вот мой отец стрелял, так стрелял!
Правда, не из пистолета, а из карабина. Ему не было равных. А я стреляю так себе.
— Где ты учишься или работаешь? — спросил Комбат.
Мансур замялся, не ответил. И Рублев понял, что парень безработный, а признаться в этом не желает.
— Ну что ж, Андрюха, придется мне отвечать.
— Попробуй, Борис Иванович, — Подберезский подал пистолет.
Комбат в отличие от своего соперника стрелял, держа пистолет в одной правой руке и стрелял не так быстро. Когда патроны кончились, Рублев вздохнул, подавая оружие Подберезскому. И тот с пистолетом буквально сорвался с места и побежал к мишени. Радостного свиста Комбат не услышал. Подберезский шел, держа мишень за спиной, и его лицо было явно расстроенным..
Комбат поморщился:
«Видимо, не очень хорошо отстрелялся».
А когда до Комбата и Мансура оставалось шага три, Подберезский вытащил из-за спины мишень и показал сначала Мансуру, затем Рублеву. У Комбата результат был лучше, чем у парня — ни одна из пуль не вышла за пределы цифры "б". В мишени зияла такая же дыра, как и в предыдущей.
— Ну как, — буркнул Комбат, — не очень у меня получилось?
— Нет, получилось хорошо.
— Давайте на спор?
— В смысле на деньги? — переспросил Рублев.
— Да.
— А что ты ставишь?
— Пятьдесят долларов, — сказал Мансур.
Комбат задумался.
— Ну ладно, давай и я ставлю пятьдесят.
Андрей перезарядил пистолеты.
— Ты стреляешь в первую мишень, я во вторую, — сказал Рублев.
— Хорошо, — Мансур кивнул, затем откинул со лба прядь черных волос.
На этот раз результат стрельбы Мансура был лучше, чем у Комбата, и Борису Рублеву пришлось отдать пятьдесят долларов победителю.
Парень лукаво улыбнулся, подмигнул Подберезскому:
— Ты что, собрался уходить, Мансур?
— А что делать? — узбек пожал плечами.
— Ну, может еще кто подойдет… Давай еще раз, — завелся Борис Рублев.
Мансур посмотрел на него, словно бы прикидывая, сколько еще денег можно выиграть у этого сильного мужчины.
— Я ставлю сто.
— Сколько? — переспросил Рублев.
— Мансур ставит сто, — узбек вытащил из кармана деньги и положил на стойку.
— И я ставлю сто. Давай из трех выстрелов — кто больше? — предложил Рублев.
— Из трех? — задумался Мансур. — Хорошо.
Он кивнул, вновь откинул со лба черные волосы, вытер руки о потертые джинсы.
Подберезский подал оружие, затем сбегал поменял мишени. Комбат сосредоточился. Он прикрыл глаза, досчитал до десяти.
«Ну, теперь я готов. Я ему сейчас покажу как это делается».
А Мансур, в отличие от Комбата, оставался совершенно спокоен. Он стоял, прислонившись спиной к стене, и смотрел как его соперник готовится к стрельбе. Зрение у парня было настолько сильным, что он прекрасно видел мишень, видел настолько хорошо, что ему даже казалось, он различает цифры на белом поле мишени — маленькие цифры величиной с муху, хотя расстояние до мишени составляло двадцать пять метров.
— Ты будешь стрелять первым? — спросил Рублев.
— Могу я, можете вы, — сказал Мансур.
— Тогда давай начну я.
Комбат стал, медленно, очень медленно поднял правую руку с пистолетом, сосредоточился. Он знал, для того, чтобы попасть в цель, в маленький черный кружочек, нужно представить, что пуля, вылетающая из ствола пистолета, уже оказалась в центре кружочка.
Нужно мысленно нарисовать траекторию полета, начертить и только после этого нажимать на спусковой крючок.
Комбат медлил. Подберезский, его помощник и еще трое присутствующих мужчин с интересом смотрели чем же закончится спор двух классных стрелков.
Прогремел первый выстрел. Через две секунды второй и еще через две секунды третий.
— Стой, Андрей, не ходи смотреть мишень, — Комбат перевел дыхание и локтем вытер вспотевший лоб. — Теперь ты.
Но Мансура не надо было приглашать. Он уже стоял на огневом рубеже. Быстро, двумя руками поднял пистолет и буквально за четыре секунды произвел три выстрела. А затем все вместе, все присутствующие, сдерживая напряжение, направились в глубину тира. Глаза Мансура удивленно расширились. Он взглянул на Бориса Рублева так, словно перед ним был не живой человек, а пришелец из чужих миров.
— Да, я проиграл, — радостным голосом сказал узбек.
— Ну вот видишь, — грустным голосом ответил Комбат, — больше я не играю.
— Мансур понял: нельзя быть хвастливым.
— Ты правильно понял. И я понял, нельзя быть хвастливым.
Подойдя к стойке, Комбат взял пятьдесят долларов из выигранных и отдал Мансуру.
— Нет, Мансур не возьмет деньги, он их проиграл. Я же живу с этого.
— Бери, бери, ты стреляешь великолепно. Но у тебя просто маловато опыта. Со временем опыт придет, ты еще молод. А я уже настрелялся за свою жизнь, Мансур, настрелялся выше крыши, до чертиков в глазах.
Так что бери свои баксы и по рукам.
Мансур мялся. Восточная гордость не позволяла ему взять деньги. Но Комбат понимал, эти пятьдесят долларов у парня последние и может, забери он их, Мансуру даже не за что будет начинать спор о меткости с менее удачливым спорщиком.
— Ты как, Мансур, насчет пойти перекусить?
— Не знаю, — растерянно ответил парень.
— Тогда пойдем, — предложил Комбат.
— А зачем ходить, — встрял в разговор Андрей Подберезский, — сейчас все принесут — пиццу, пиво, колу.
Кто что захочет, то и принесут.
— За счет заведения? — заулыбался Борис.
— Да, за счет заведения. Андрей Подберезский ценит хороших стрелков и сочтет за честь угостить их обедом. Тьфу, ты, Мансур, и мне уже передалась твоя манера говорить о себе, как о ком-то третьем.
— Ну что, Мансур, не откажемся?
— Мансур не откажется, — сказал парень.
— Тогда прекрасно.
На этом стрельба по мишеням закончилась и уже минут через тридцать все присутствующие сидели в маленькой комнатке Андрея Подберезского и с удовольствием ели горячую пиццу, принесенную с улицы, запивая ее кто пивом, а кто колой.
Глава 3
Они все расслаблены, улыбаются друг другу, держат поднятыми стаканы, бутылки, сигареты, дымок которых застыл на снимках навсегда.
«А вот Андрей, вот я. Мне лет тринадцать, Андрею и того меньше. Мы стоим у крыльца. Я держу в руках велосипед. Кстати, я давно не видел Андрея», — подумал Комбат и ему почему-то стало грустно.
После смерти родителей они виделись редко. Служба, служба, — находил себе оправдание Борис. «Дела, дела», — оправдывался Рублев-младший.
«Надо бы с ним встретиться, — решил Борис и отложив фотографии, взял телефон. — Какой же у него номер? — попытался вспомнить Борис, но это ему не удалось. — Хотя какого черта? Дома его все равно сейчас не будет. Ладно, позвоню в банк. Андрей говорил, что в банке у него номер бесплатный, даже если ему из-за границы звонить».
Комбат взял блокнот — тот, где были телефоны его ребят, — где рядом со многими фамилиями стояли черные крестики. Этих уже не было в живых, Комбат потерял их навсегда. Он нашел два телефона своего младшего брата и принялся названивать в Питер. Но все время линия оказывалась занятой.
Наконец послышался звонкий женский голос:
— Алло, говорите!
— Это «Золотой дукат»?
— Банк слушает!
— Добрый вечер, девушка. Мне бы Андрея Ивановича Рублева.
— Андрея Ивановича? — воскликнула девушка.
— Да-да, Андрея Рублева.
— А кто его спрашивает и по какому делу?
— Спрашивает старший брат, — пробурчал в трубку Борис.
— Ах, сейчас соединяю, минутку.., извините.
Послышались далекие голоса, а затем раздался далекий голос Андрея:
— Алло, Рублев слушает!
— Рублев говорит, — сказал Борис в трубку. — Здорово, братец.
— Привет. Чего это ты звонишь?
— Давно тебя не слышал. Хотел спросить как ты, что ты собираешься делать.
— Все нормально. Работы только очень много. А ты чем занят, Борис? — вопросом на вопрос ответил Андрей.
— Считай, ничем. Вот фотографии старые рассматривал, тебя нашел.
— А, старый стал, брат, сентиментальный. Увидел, наверное, меня на фотографии и — решил позвонить.
Вспомнил о том, что у тебя есть младший брат и о нем надо заботиться.
— Ты уже большой, Андрей, что о тебе заботиться?
Сам-то чего не звонишь?
— Набирал как-то пару раз, но мне не удалось застать тебя дома.
— Может, выезжал куда… — сказал Борис. — Как ты смотришь на то, что я к тебе подскачу?
— Положительно смотрю. Только предупреди.
— Что, боишься, застану у тебя какую-нибудь даму?
— И этого тоже, — проворчал в трубку Андрей. — А больше всего я боюсь, Борис, твоих друзей.
— Чего это вдруг тебе мои друзья не нравятся?
— Нет, они мне нравятся, — ответил Андрей. — Просто если ты с ними встречаешься, то это кончается длинной пьянкой до утра. И потом невозможно работать.
Жизнь — не вечный праздник.
— Ладно, ладно, обещаю, — сказал Борис Рублев, — подобного не будет, не переживай.
— Ну что еще?
— А ты занят?
— Да, занят, — сказал Андрей, — важные клиенты сейчас прибудут.
— Ну, тогда до встречи. Буду выезжать — позвоню.
— Пока, брат.
И тут же Борис Рублев набрал номер Андрея Подберезского. Трубку сняли сразу же.
— Алло!
— Подберезского можно?
— Слушаю, Комбат, — послышался отчетливый голос Андрея Подберезского.
— Андрюха, здорово! Как ты жив?
— Все в порядке. Комбат.
— — Ничего не беспокоит?
— Да ну, что ты, ничего не беспокоит. Все работает чики-чики.
— Я за тебя рад.
— Слушай, Комбат, подъезжай ко мне в тир, а?
— А что такое?
— Здесь у меня минут через сорок появится один мужичок. Стреляет, я тебе дам!
— Лучше тебя, Андрюха?
— По-моему, даже лучше тебя, Комбат.
— Не может быть! — хохотнул в трубку Борис Рублев.
— Вот тебе и не может быть!
— Что, действительно хорошо стреляет? Кто такой?
Я его знаю?
— Да нет, не знаешь. Не из наших, Комбат. Он даже в армии не служил.
— Спортсмен, что ли?
— И не спортсмен. Он всего лишь два раза ко мне заходил, на спор здесь триста баксов выиграл.
— Так что ты хочешь, Подберезский, чтобы я проиграл ему деньги?
— Нет. Я ему сказал, что у меня есть мужик, который стреляет лучше чем он.
— Это ты напрасно, Андрюха. Хотя, вообще пострелять не мешало бы.
— Тогда подъезжай, не тяни.
— Вот так, брошу все и поеду?
— Бросай и приезжай. Тут может, наши подойдут, так что развлечемся.
— Вот развлекаться не хочу, а пострелять не против. Хотя из твоего пневматического оружия стрелять любят только дети.
— Тебе оружие не нравится? И то тебе не так, и то не эдак. Приезжай и стреляй хоть весь день.
— Ладно, не огорчайся, приеду. Ты же знаешь, я люблю по-настоящему.
— Да знаю. Я тоже люблю по-настоящему. Но даже если я приволоку тебе «калашник» с боевыми патронами, скажешь, что плохо.
— Это почему?
— Скажешь, что мишени не живые™ — Ты так не шути, Андрюха.
— Приезжай ко мне в тир.
— Приеду, — Комбат положил трубку и выругался.
«Интересно, кто же это там такой завелся, что так хорошо стреляет, если даже Андрюху на лопатки уложил? А Подберезский ведь в батальоне был один из лучших, если не самый лучший. Наверное, действительно мастер. Хотя.., не спортсмен, в армии не служил.» Интересно, интересно…"
Услышанное от Подберезского Комбата заинтриговало. Он вообще любил тех, кто умел делать что-нибудь не просто так, а хорошо, лучше всех.
«Ладно, надо будет съездить. Надо будет глянуть».
* * *
Минут через сорок Комбат уже спускался в подвальное помещение. Открыл огромную железную дверь и сразу же услышал звуки выстрелов, громкую музыку.В тире людей было немного, человека четыре. Андрей Подберезский сидел в маленькой комнатке за рабочим столом и разглядывал мишени, лежащие перед ним.
Время от времени он поднимал одну из мишеней и смотрел на свет. При этом его простоватое лицо делалось загадочным, на губах появлялась улыбка, а глаза сужались и сверкали.
— Здорово, Комбат! — увидев своего бывшего командира, Подберезский вскочил, выбрался из-за стола, и Борису Рублеву даже показалось, что сейчас правая рука Подберезского коснется виска — он отдаст честь.
— Не надо церемоний, Андрюха, — Комбат крепко пожал руку своего боевого товарища, затем мужчины обнялись. — Так что, все у тебя с бабами в порядке? — на ухо спросил Комбат, похлопывая Подберезского по широкой спине.
— Порядок, Борис Иванович. Еще какой порядок!
Наверстываю упущенное.
— Да я знал, что все будет хорошо. А ты панику развел. Ребра, кстати, как?
— Да никак. Я их просто не чувствую. Срослись, наверное.
— И слава богу. Где твой стрелок?
Подберезский взглянул на часы:
— С минуты на минуту будет. А ты, может, хочешь разогреться?
— Не хочу.
Комбат уселся напротив Андрюхи, вытащил пачку сигарет, закурил. Подберезский включил вытяжку. Та загудела и все потонуло в гуле, мишени на столе зашевелились от движения воздуха.
— Что ты смотришь?
— Смотрю, как он стрелял в прошлый раз.
Комбат взял одну из мишеней, поднял на свет и удовлетворенно цокнул языком.
— Да, неплохо. С какого расстояния садил?
— С какого? — хихикнул Подберезский. — А ты как думаешь?
— Думаю, метров с пятнадцати или десяти.
— Э, нет, Комбат, с двадцати пяти.
— Ничего себе! — не удержал свое восхищение Борис Рублев.
Появился помощник Подберезского:
— Там Мансур пришел, — сказал он очень громко — так, чтобы перекричать гудящую вытяжку.
— А, Мансур! Пойдем, пойдем, Борис Иванович, познакомлю. Ты увидишь что за парень. Если бы у нас такие были…
— Ладно, пойдем.
Обнявшись за плечи, Борис Рублев и Подберезский чуть протиснулись в дверь. Оба здоровенные, широкоплечие, уверенные в себе мужчины. То, что увидел Комбат, его удивило. Перед ним стоял мальчишка лет девятнадцати. Черные прямые волосы, длинные, почти до плеч, раскосые глаза, широкие скулы, немного робкая улыбка, белые зубы. Цвет кожи немного желтоватый, как воск.
Комбат все понял. Этот Мансур, скорее всего, узбек и не мудрено, что он так хорошо стреляет.
— Познакомься, Мансур, это Борис Рублев.
— Мансур, — парень подал руку, узкую и длинную ладонь Она буквально спряталась в лапе Комбата — так, как прячется расческа.
— А я Борис Рублев.
— Вы, наверное, десантник? — сказал парень абсолютно без восточного акцента.
— Десантником когда-то был.
— Он мой комбат, — с гордостью произнес Подберезский.
— Говорят, ты хорошо стреляешь?
— Не знаю, вроде бы ничего, — пожал плечами Мансур и тряхнул головой. Черно-синие волосы разлетелись, парень вновь робко улыбнулся.
Комбату нравились такие ребята — не наглые, не самоуверенные.
— Ну, покажи как ты стреляешь. Хотелось бы посмотреть.
— Мансур так просто не стреляет.
— А для меня покажи.
— Для вас? — сказал Мансур. — Это можно.
Андрей Подберезский тут же принес пистолет.
— Ну вот, давай.
Мансур взял пистолет, подключенный к гибкому шлангу в две руки, прищурил и без того узкие глаза, пошире расставил ноги, а затем бросил короткий взгляд на зрителей — на Бориса Рублева и Подберезского.
— По какой мишени? Сколько надо?
— А сколько ты можешь? — спросил комбат.
Мансур пожал плечами.
— Давай по левой, по большой.
— По большой? — разочарованно переспросил узбек.
— Да, да, по большой.
— По большой, так по большой, — пробормотал Мансур и почти без остановок, секунды за три с половиной расстрелял всю обойму.
Зрение у Бориса Рублева было прекрасное. Но на таком расстоянии было тяжело определить насколько хорошо стрелял Мансур.
— Андрей, посмотри мишень и повесь другую.
Андрей направился в глубину тира. Все, кто были в помещении тира стояли у стен, следя за спором двух замечательных стрелков. Ведь все присутствующие были завсегдатаями заведения Подберезского и о том, что Борис Рублев стреляет отлично, знали не понаслышке.
Подберезский неторопливо, вразвалочку направился к мишени. А Мансур положил на стойку пистолет, вытер о джинсы вспотевшие ладони и пригладил черные, как крыло ворона, волосы.
— Сколько ты думаешь, выбил? — спросил Комбат.
— Не знаю, — пожал плечами Мансур.
Когда Подберезский добрался до мишени, то громко свистнул, даже не засовывая в рот пальцы. И Комбат понял, что результат стрельбы узбека даже превзошел ожидания Подберезского. Он аккуратно снял мишень и держа ее перед собой, двинулся к Комбату. Вся сердцевина мишени была дырявой — сплошная рваная дыра — и ни одна из пуль не вышла за пятерку.
Комбат хмыкнул:
— Да, брат, стреляешь знатно.
— Нет, не очень. Вот мой отец стрелял, так стрелял!
Правда, не из пистолета, а из карабина. Ему не было равных. А я стреляю так себе.
— Где ты учишься или работаешь? — спросил Комбат.
Мансур замялся, не ответил. И Рублев понял, что парень безработный, а признаться в этом не желает.
— Ну что ж, Андрюха, придется мне отвечать.
— Попробуй, Борис Иванович, — Подберезский подал пистолет.
Комбат в отличие от своего соперника стрелял, держа пистолет в одной правой руке и стрелял не так быстро. Когда патроны кончились, Рублев вздохнул, подавая оружие Подберезскому. И тот с пистолетом буквально сорвался с места и побежал к мишени. Радостного свиста Комбат не услышал. Подберезский шел, держа мишень за спиной, и его лицо было явно расстроенным..
Комбат поморщился:
«Видимо, не очень хорошо отстрелялся».
А когда до Комбата и Мансура оставалось шага три, Подберезский вытащил из-за спины мишень и показал сначала Мансуру, затем Рублеву. У Комбата результат был лучше, чем у парня — ни одна из пуль не вышла за пределы цифры "б". В мишени зияла такая же дыра, как и в предыдущей.
— Ну как, — буркнул Комбат, — не очень у меня получилось?
— Нет, получилось хорошо.
— Давайте на спор?
— В смысле на деньги? — переспросил Рублев.
— Да.
— А что ты ставишь?
— Пятьдесят долларов, — сказал Мансур.
Комбат задумался.
— Ну ладно, давай и я ставлю пятьдесят.
Андрей перезарядил пистолеты.
— Ты стреляешь в первую мишень, я во вторую, — сказал Рублев.
— Хорошо, — Мансур кивнул, затем откинул со лба прядь черных волос.
На этот раз результат стрельбы Мансура был лучше, чем у Комбата, и Борису Рублеву пришлось отдать пятьдесят долларов победителю.
Парень лукаво улыбнулся, подмигнул Подберезскому:
— Ты что, собрался уходить, Мансур?
— А что делать? — узбек пожал плечами.
— Ну, может еще кто подойдет… Давай еще раз, — завелся Борис Рублев.
Мансур посмотрел на него, словно бы прикидывая, сколько еще денег можно выиграть у этого сильного мужчины.
— Я ставлю сто.
— Сколько? — переспросил Рублев.
— Мансур ставит сто, — узбек вытащил из кармана деньги и положил на стойку.
— И я ставлю сто. Давай из трех выстрелов — кто больше? — предложил Рублев.
— Из трех? — задумался Мансур. — Хорошо.
Он кивнул, вновь откинул со лба черные волосы, вытер руки о потертые джинсы.
Подберезский подал оружие, затем сбегал поменял мишени. Комбат сосредоточился. Он прикрыл глаза, досчитал до десяти.
«Ну, теперь я готов. Я ему сейчас покажу как это делается».
А Мансур, в отличие от Комбата, оставался совершенно спокоен. Он стоял, прислонившись спиной к стене, и смотрел как его соперник готовится к стрельбе. Зрение у парня было настолько сильным, что он прекрасно видел мишень, видел настолько хорошо, что ему даже казалось, он различает цифры на белом поле мишени — маленькие цифры величиной с муху, хотя расстояние до мишени составляло двадцать пять метров.
— Ты будешь стрелять первым? — спросил Рублев.
— Могу я, можете вы, — сказал Мансур.
— Тогда давай начну я.
Комбат стал, медленно, очень медленно поднял правую руку с пистолетом, сосредоточился. Он знал, для того, чтобы попасть в цель, в маленький черный кружочек, нужно представить, что пуля, вылетающая из ствола пистолета, уже оказалась в центре кружочка.
Нужно мысленно нарисовать траекторию полета, начертить и только после этого нажимать на спусковой крючок.
Комбат медлил. Подберезский, его помощник и еще трое присутствующих мужчин с интересом смотрели чем же закончится спор двух классных стрелков.
Прогремел первый выстрел. Через две секунды второй и еще через две секунды третий.
— Стой, Андрей, не ходи смотреть мишень, — Комбат перевел дыхание и локтем вытер вспотевший лоб. — Теперь ты.
Но Мансура не надо было приглашать. Он уже стоял на огневом рубеже. Быстро, двумя руками поднял пистолет и буквально за четыре секунды произвел три выстрела. А затем все вместе, все присутствующие, сдерживая напряжение, направились в глубину тира. Глаза Мансура удивленно расширились. Он взглянул на Бориса Рублева так, словно перед ним был не живой человек, а пришелец из чужих миров.
— Да, я проиграл, — радостным голосом сказал узбек.
— Ну вот видишь, — грустным голосом ответил Комбат, — больше я не играю.
— Мансур понял: нельзя быть хвастливым.
— Ты правильно понял. И я понял, нельзя быть хвастливым.
Подойдя к стойке, Комбат взял пятьдесят долларов из выигранных и отдал Мансуру.
— Нет, Мансур не возьмет деньги, он их проиграл. Я же живу с этого.
— Бери, бери, ты стреляешь великолепно. Но у тебя просто маловато опыта. Со временем опыт придет, ты еще молод. А я уже настрелялся за свою жизнь, Мансур, настрелялся выше крыши, до чертиков в глазах.
Так что бери свои баксы и по рукам.
Мансур мялся. Восточная гордость не позволяла ему взять деньги. Но Комбат понимал, эти пятьдесят долларов у парня последние и может, забери он их, Мансуру даже не за что будет начинать спор о меткости с менее удачливым спорщиком.
— Ты как, Мансур, насчет пойти перекусить?
— Не знаю, — растерянно ответил парень.
— Тогда пойдем, — предложил Комбат.
— А зачем ходить, — встрял в разговор Андрей Подберезский, — сейчас все принесут — пиццу, пиво, колу.
Кто что захочет, то и принесут.
— За счет заведения? — заулыбался Борис.
— Да, за счет заведения. Андрей Подберезский ценит хороших стрелков и сочтет за честь угостить их обедом. Тьфу, ты, Мансур, и мне уже передалась твоя манера говорить о себе, как о ком-то третьем.
— Ну что, Мансур, не откажемся?
— Мансур не откажется, — сказал парень.
— Тогда прекрасно.
На этом стрельба по мишеням закончилась и уже минут через тридцать все присутствующие сидели в маленькой комнатке Андрея Подберезского и с удовольствием ели горячую пиццу, принесенную с улицы, запивая ее кто пивом, а кто колой.
Глава 3
Тринадцатилетний Виктор Самсонов сидел за письменным столом, покусывал кончик карандаша и время от времени ерошил левой рукой свои волосы. Перед ним на столе лежала книжка комиксов. Он перелистывал страницу за страницей, рассматривая яркие картинки. Синий гладкий монстр с петушиным гребнем хладнокровно расправлялся со всеми встречными-поперечными.
— Ух ты! Ничего себе! Во класс! — иногда восклицал парнишка и оглядывался по сторонам, словно бы у него за спиной стоял кто-то невидимый, но ужасный.
Наконец он услышал как скрипнули половицы в соседней комнате.
— Витя, ну что, ты пойдешь со мной? — послышался немного скрипучий голос деда.
— Нет, не пойду, — бросил парнишка, переворачивая еще одну страницу.
— Но ты же обещал! — в дверях появился Илья Андреевич. На нем был теплый свитер, в руках — нераскуренная трубка.
— Ай, деда, не пойду.
— Почему же? Книжкой увлекся?
— Холодно на улице.
— Но ты же обещал, — повторил Илья Андреевич, подходя к внуку и заглядывая ему через плечо. — Опять эти дурацкие комиксы разглядываешь? А я-то думал — книжку читаешь.
— Ну почему дурацкие, — принялся спорить Витя, — они очень даже не дурацкие.
— Про что здесь?
— Про полицейского, дед. Такой классный полицейский, всех бомбит направо и налево! И даже инопланетян.
Не то что каких-то там гангстеров или грабителей.
— Инопланетян, говоришь? — проскрежетал старик. — Что-то я твоего полицейского здесь не вижу.
— Он переоделся, притворился инопланетянином.
— Не понимаю я этих комиксов. Кино или мультики — это пожалуйста, но картинки не для меня…
Хотя в общем-то Илья Андреевич стариком себя еще не считал. Ведь ему было всего лишь шестьдесят лет, и он упорно всех убеждал, что шестьдесят лет — самый расцвет для серьезного мужчины. Правда, ему никто не верил — ни дочь, ни сын, ни даже внук Витя.
— Так ты идешь или нет? — повторил старик и заглянул в глаза мальчишке.
— Ну ладно уж, дедушка, только недолго.
— Тогда давай собирайся. И оденься потеплей, сапоги обязательно, а то промочишь ноги.
— Так дождя же нет! — мальчишка взглянул на окно, за стеклом которого голубели сумерки.
— Пока нет, так через полчаса может пойти. Все равно трава сырая…
— Я сейчас. И ты собирайся.
— Я уже собрался, — ответил старик.
В комнату сунул длинную черную морду огромный пес. Он тряхнул головой, словно бы приглашая мальчика отправиться на прогулку, а не сидеть дома.
— Иду, Томас, так и быть.
Мальчик соскочил со стула, подбежал к огромному догу, схватил его за шею и попытался повалить на бок. Пес поддался, нежно зарычал и принялся махать хвостом.
— Ну, тише, бандит, — закричал Витя. — Дедушка, дедушка, он на меня опять напал!
— Томас ни на кого не нападает, — послышался голос Ильи Андреевича, — наверное, Витя, ты сам к нему пристаешь.
— Да не трогал я его! — ответил мальчик, продолжая трепать огромного дога. Тот урчал, но подобные заигрывания со стороны мальчика были ему явно по душе. — Сейчас я на тебя сяду, а ты стой спокойно, — прошептал Витя на ухо псу, забираясь на его спину.
Тот стоял, широко расставив лапы, наклонив голову.
— Ну вот, класс! А теперь пошел, поехал! Пошел, пошел, Томас!
Мальчик сидел верхом на спине дога, вцепившись руками в широкий ошейник, украшенный железными пластинками.
— Ты скоро? — послышался из прихожей голос Ильи Андреевича.
— Сейчас иду. Уже собираюсь, — Мальчик суетливо принялся одеваться.
Пес ходил рядом с ним, время от времени тыча носом ему в грудь.
— Отвяжись, Томас! Вымахал огромный как корова, а ума ни на грош. Правильно мама говорит, зря мы тебя кормим.
Услышав шутливо-сердитый голос ребенка, огромный дог зарычал, но зарычал тоже не всерьез, а понарошку.
И приподняв верхнюю губу, показал огромные желтоватые клыки величиной с палец ребенка.
— У, какой ты страшный! — Витя толкнул пса, но тот остался стоять, словно был отлит из бронзы — Хороший, хороший, — прошептал Витя, надевая куртку с капюшоном. Его сапоги были в прихожей. — Пошли, псина. Сейчас набегаешься, наскачешься, придешь мокрый и грязный. А вот мыть я тебя не буду, пусть дед моет. Хорошо?
Пес тряхнул головой, будто и в самом деле все понимал — соглашался.
— Дед, а ты поводок взял? — спросил Витя.
— Да, взял.
— Ну вот и хорошо.
Витя с резиновыми сапогами в руках забежал в свою комнату и быстро пролистал комикс до самой последней страницы.
— Ничего себе! — глядя на последнюю полосу картинок сказал он. — Разве так бывает? А вообще-то бывает, — тут же сам себе бросил он и усевшись на стул, натянул резиновые сапоги, ярко-красные, на толстой рифленой подошве.
Дед уже стоял на крыльце. На нем был надет длинный плащ, в одной руке он держал палку, вечную свою спутницу на прогулках, а в другой — нераскуренную трубку, с которой тоже никогда не расставался, разве что на ночь.
— Ну что ж, пошли.
Огромный дог радостно выскочил на крыльцо и едва не поскользнулся. Но удержался. Затем поднял голову и стал принюхиваться.
— Что нюхаешь, Томас, — сказал Илья Андреевич, — пойдем, пойдем. Только дай я поводок пристегну.
Пес приблизился к хозяину, покорно подставил шею.
Карабин звонко щелкнул, и тогда Илья Андреевич потрепал пса по шелковистой холке.
— Ну, вперед — пойдем. Рядом, рядом!
Огромный дог был прекрасно выдрессирован и ни на шаг не отходил от хозяина без разрешения. Хотя в общем-то он был своенравным и довольно непокорным, подчинялся по любви. Во всяком случае, дом, если хозяева куда-то отлучались, можно было ему доверить — никто в дверь не войдет.
Постукивая когтями по бетонной дорожке, пес помчался в голубые сумерки, его хозяин и Витя направились к калитке.
— Куда пойдем, дедушка?
— Пойдем сходим подальше, пойдем к берегу. Потому что здесь, на пустыре, бегают коты. А Томас, когда видит кота; начинает сходить с ума. Побежит — не догонишь.
Коты — напасть, из-за них он вообще теряет голову.
— А чего так, дед?
— Как это чего, — удивился дед, — дог — охотничий пес, в нем живы инстинкты.
Огромному Томасу было четыре с половиной года.
У него уже имелись две медали — серебряная и бронзовая, привезенные с выставки в Калининграде. Илья Андреевич был уверен, что еще через год его Томас завоюет золотую медаль, обязательно завоюет. И когда домашние начинали спорить с Ильей Андреевичем о том, что содержание такого огромного кобеля обходится дорого, дед раздраженно махал рукой.
— Я его кормлю за свои деньги. Так что это не ваше дело. К тому же Томас очень хороший и умный пес.
И еще, я уверен, он завоюет парочку золотых медалей и о нем обязательно напишут в газетах.
Калитка скрипнула — мальчик, мужчина и дог оказались на улице, на старой, еще немецкой веерной брусчатке. Этот поселок с несколько странным названием Янтарный-2 стоял на этом месте уже несколько сот лет.
Все дома в нем были добротные, из хорошего кирпича.
А многие еще сохраняли на крышах красную черепицу.
Война этого поселка, носившего до сорок пятого года немецкое название, даже не коснулась. Взрывы отгремели рядом с ним, хотя по брусчатке туда и назад, не один раз, лязгая гусеницами, скрежеща и ревя двигателями проносились танки. Но брусчатка, как и поселок, приобретший новое название — Янтарный, выстояли. Он находился в двенадцати километрах от Калининграда. Местные жители, правда, Калининград по старинке называли Кенигсбергом или по-простому Кенигом. Поселок был небольшой — сто сорок пять домов, новых не строили. В поселке имелась остановка. Сел в автобус и минут через двадцать пять окажешься в Калининграде. И ровно за такое время можно было добраться из Калининграда до Янтарного.
С моря дул влажный, пропахший водорослями ветер.
Илья Андреевич повернулся к нему спиной и принялся раскуривать трубку. Он все делал обстоятельно, старательно и вскоре ароматный дым засвидетельствовал — трубка разгорелась как следует.
— Ну вот, теперь можно идти дальше.
Был уже седьмой час. Смеркалось. На деревьях — а все дома поселка утопали в садах — поблескивали созревшие яблоки, и время от времени Налетавший ветер гнал по брусчатке свежесорванные листья с кленов и яблонь.
— Осень, — прочувствованно сказал Илья Андреевич, обращаясь сам к себе.
— Что ты там говоришь? — поинтересовался Витя.
— Я говорю — осень наступила.
— Так она уже, дедушка, целый месяц как наступила. Я считаю, как пойдешь в школу, так и осень.
— Это ты точно говоришь. Только вот комиксы свои бросил бы. Я говорю-говорю твоим матери и отцу, чтобы не возили тебе эти дурацкие книжки. Ты от них оторваться не можешь, лучше бы читал что-нибудь хорошее.
— Ух ты! Ничего себе! Во класс! — иногда восклицал парнишка и оглядывался по сторонам, словно бы у него за спиной стоял кто-то невидимый, но ужасный.
Наконец он услышал как скрипнули половицы в соседней комнате.
— Витя, ну что, ты пойдешь со мной? — послышался немного скрипучий голос деда.
— Нет, не пойду, — бросил парнишка, переворачивая еще одну страницу.
— Но ты же обещал! — в дверях появился Илья Андреевич. На нем был теплый свитер, в руках — нераскуренная трубка.
— Ай, деда, не пойду.
— Почему же? Книжкой увлекся?
— Холодно на улице.
— Но ты же обещал, — повторил Илья Андреевич, подходя к внуку и заглядывая ему через плечо. — Опять эти дурацкие комиксы разглядываешь? А я-то думал — книжку читаешь.
— Ну почему дурацкие, — принялся спорить Витя, — они очень даже не дурацкие.
— Про что здесь?
— Про полицейского, дед. Такой классный полицейский, всех бомбит направо и налево! И даже инопланетян.
Не то что каких-то там гангстеров или грабителей.
— Инопланетян, говоришь? — проскрежетал старик. — Что-то я твоего полицейского здесь не вижу.
— Он переоделся, притворился инопланетянином.
— Не понимаю я этих комиксов. Кино или мультики — это пожалуйста, но картинки не для меня…
Хотя в общем-то Илья Андреевич стариком себя еще не считал. Ведь ему было всего лишь шестьдесят лет, и он упорно всех убеждал, что шестьдесят лет — самый расцвет для серьезного мужчины. Правда, ему никто не верил — ни дочь, ни сын, ни даже внук Витя.
— Так ты идешь или нет? — повторил старик и заглянул в глаза мальчишке.
— Ну ладно уж, дедушка, только недолго.
— Тогда давай собирайся. И оденься потеплей, сапоги обязательно, а то промочишь ноги.
— Так дождя же нет! — мальчишка взглянул на окно, за стеклом которого голубели сумерки.
— Пока нет, так через полчаса может пойти. Все равно трава сырая…
— Я сейчас. И ты собирайся.
— Я уже собрался, — ответил старик.
В комнату сунул длинную черную морду огромный пес. Он тряхнул головой, словно бы приглашая мальчика отправиться на прогулку, а не сидеть дома.
— Иду, Томас, так и быть.
Мальчик соскочил со стула, подбежал к огромному догу, схватил его за шею и попытался повалить на бок. Пес поддался, нежно зарычал и принялся махать хвостом.
— Ну, тише, бандит, — закричал Витя. — Дедушка, дедушка, он на меня опять напал!
— Томас ни на кого не нападает, — послышался голос Ильи Андреевича, — наверное, Витя, ты сам к нему пристаешь.
— Да не трогал я его! — ответил мальчик, продолжая трепать огромного дога. Тот урчал, но подобные заигрывания со стороны мальчика были ему явно по душе. — Сейчас я на тебя сяду, а ты стой спокойно, — прошептал Витя на ухо псу, забираясь на его спину.
Тот стоял, широко расставив лапы, наклонив голову.
— Ну вот, класс! А теперь пошел, поехал! Пошел, пошел, Томас!
Мальчик сидел верхом на спине дога, вцепившись руками в широкий ошейник, украшенный железными пластинками.
— Ты скоро? — послышался из прихожей голос Ильи Андреевича.
— Сейчас иду. Уже собираюсь, — Мальчик суетливо принялся одеваться.
Пес ходил рядом с ним, время от времени тыча носом ему в грудь.
— Отвяжись, Томас! Вымахал огромный как корова, а ума ни на грош. Правильно мама говорит, зря мы тебя кормим.
Услышав шутливо-сердитый голос ребенка, огромный дог зарычал, но зарычал тоже не всерьез, а понарошку.
И приподняв верхнюю губу, показал огромные желтоватые клыки величиной с палец ребенка.
— У, какой ты страшный! — Витя толкнул пса, но тот остался стоять, словно был отлит из бронзы — Хороший, хороший, — прошептал Витя, надевая куртку с капюшоном. Его сапоги были в прихожей. — Пошли, псина. Сейчас набегаешься, наскачешься, придешь мокрый и грязный. А вот мыть я тебя не буду, пусть дед моет. Хорошо?
Пес тряхнул головой, будто и в самом деле все понимал — соглашался.
— Дед, а ты поводок взял? — спросил Витя.
— Да, взял.
— Ну вот и хорошо.
Витя с резиновыми сапогами в руках забежал в свою комнату и быстро пролистал комикс до самой последней страницы.
— Ничего себе! — глядя на последнюю полосу картинок сказал он. — Разве так бывает? А вообще-то бывает, — тут же сам себе бросил он и усевшись на стул, натянул резиновые сапоги, ярко-красные, на толстой рифленой подошве.
Дед уже стоял на крыльце. На нем был надет длинный плащ, в одной руке он держал палку, вечную свою спутницу на прогулках, а в другой — нераскуренную трубку, с которой тоже никогда не расставался, разве что на ночь.
— Ну что ж, пошли.
Огромный дог радостно выскочил на крыльцо и едва не поскользнулся. Но удержался. Затем поднял голову и стал принюхиваться.
— Что нюхаешь, Томас, — сказал Илья Андреевич, — пойдем, пойдем. Только дай я поводок пристегну.
Пес приблизился к хозяину, покорно подставил шею.
Карабин звонко щелкнул, и тогда Илья Андреевич потрепал пса по шелковистой холке.
— Ну, вперед — пойдем. Рядом, рядом!
Огромный дог был прекрасно выдрессирован и ни на шаг не отходил от хозяина без разрешения. Хотя в общем-то он был своенравным и довольно непокорным, подчинялся по любви. Во всяком случае, дом, если хозяева куда-то отлучались, можно было ему доверить — никто в дверь не войдет.
Постукивая когтями по бетонной дорожке, пес помчался в голубые сумерки, его хозяин и Витя направились к калитке.
— Куда пойдем, дедушка?
— Пойдем сходим подальше, пойдем к берегу. Потому что здесь, на пустыре, бегают коты. А Томас, когда видит кота; начинает сходить с ума. Побежит — не догонишь.
Коты — напасть, из-за них он вообще теряет голову.
— А чего так, дед?
— Как это чего, — удивился дед, — дог — охотничий пес, в нем живы инстинкты.
Огромному Томасу было четыре с половиной года.
У него уже имелись две медали — серебряная и бронзовая, привезенные с выставки в Калининграде. Илья Андреевич был уверен, что еще через год его Томас завоюет золотую медаль, обязательно завоюет. И когда домашние начинали спорить с Ильей Андреевичем о том, что содержание такого огромного кобеля обходится дорого, дед раздраженно махал рукой.
— Я его кормлю за свои деньги. Так что это не ваше дело. К тому же Томас очень хороший и умный пес.
И еще, я уверен, он завоюет парочку золотых медалей и о нем обязательно напишут в газетах.
Калитка скрипнула — мальчик, мужчина и дог оказались на улице, на старой, еще немецкой веерной брусчатке. Этот поселок с несколько странным названием Янтарный-2 стоял на этом месте уже несколько сот лет.
Все дома в нем были добротные, из хорошего кирпича.
А многие еще сохраняли на крышах красную черепицу.
Война этого поселка, носившего до сорок пятого года немецкое название, даже не коснулась. Взрывы отгремели рядом с ним, хотя по брусчатке туда и назад, не один раз, лязгая гусеницами, скрежеща и ревя двигателями проносились танки. Но брусчатка, как и поселок, приобретший новое название — Янтарный, выстояли. Он находился в двенадцати километрах от Калининграда. Местные жители, правда, Калининград по старинке называли Кенигсбергом или по-простому Кенигом. Поселок был небольшой — сто сорок пять домов, новых не строили. В поселке имелась остановка. Сел в автобус и минут через двадцать пять окажешься в Калининграде. И ровно за такое время можно было добраться из Калининграда до Янтарного.
С моря дул влажный, пропахший водорослями ветер.
Илья Андреевич повернулся к нему спиной и принялся раскуривать трубку. Он все делал обстоятельно, старательно и вскоре ароматный дым засвидетельствовал — трубка разгорелась как следует.
— Ну вот, теперь можно идти дальше.
Был уже седьмой час. Смеркалось. На деревьях — а все дома поселка утопали в садах — поблескивали созревшие яблоки, и время от времени Налетавший ветер гнал по брусчатке свежесорванные листья с кленов и яблонь.
— Осень, — прочувствованно сказал Илья Андреевич, обращаясь сам к себе.
— Что ты там говоришь? — поинтересовался Витя.
— Я говорю — осень наступила.
— Так она уже, дедушка, целый месяц как наступила. Я считаю, как пойдешь в школу, так и осень.
— Это ты точно говоришь. Только вот комиксы свои бросил бы. Я говорю-говорю твоим матери и отцу, чтобы не возили тебе эти дурацкие книжки. Ты от них оторваться не можешь, лучше бы читал что-нибудь хорошее.