Страница:
Это я уж тебе точно могу обещать, поверь мне.
– Одного ж только, да и того – ты.
– Я человек бывалый, знаю.
– Одного, тех он сам.
– Конвойники парнишку все равно бы замочили сами, и остальных на нас свалят.
– Как на нас? – словно бы не понимая, тихо прошептал Сема.
– Вот так, на нас! Ведь им это выгодно.
– Так куда мы побежим, Грош?
– Как куда – домой, в Москву.
– Мы же сейчас хрен знает где, небось, Свердловск еще когда проехали.
– Свердловск, Свердловск.., далеко он сзади остался, к Иркутску подъезжаем, но и сюда ходят поезда, самолеты летают. Пушка у нас есть, доберемся как-нибудь.
– Да зима, холод!
– Какая на хрен зима! Весна давно, – сказал Грош и словно бы взвесил автомат на руках.
– А эти что? – вплотную подойдя к Грошу, спросил Сема.
– Кого ты имеешь в виду?
– Ну, те, что там, кого этот пострелял?
– А что нам про этих конвойников вонючих думать, ноги надо уносить.
– А молодых с собой возьмем?
Грош задумался. Два молодых парня, широкоплечих, с крепкими накачанными шеями, с огромными кулаками, изумленно смотрели на все происходящее, не зная, что им предпринять.
– Думаю, можно взять их с собой. Не помешают, пригодятся в дороге.
– А может, ну их? – сказал Сема.
– Может, и ну их. Правда, заложить могут.
Заложите? – посмотрел на парней Грош, поводя стволом автомата.
– Мы? Нет! Никогда!
– С нами пойдете?
– Да, пойдем, – сказал тот, что был чуть повыше. – Конечно пойдем!
– Сроки у вас небольшие и если что, то вам, соколики, накрутят на всю катушку, уж будьте спокойны. Пошли, возьмем оружие, харчи, надо быстро, – заторопил Сему Грош. Вперед, быстрее!
– Не пойдете, вас конвойники прикончат.
И заключенные двинулись по узкому проходу туда, к купе, где лежали расстрелянные Василием Башметовым его же товарищи.
У командира роты капитана Свиридова, человека опытного и видавшего многое за свою долгую службу, перехватило дыхание, когда он увидел, что творится в купе третьего вагона.
– Ну, бля! – единственное, что он смог выдавить из себя.
– Да.., товарищ капитан.
– Ну…
Минут через десять прозвучал сигнал тревоги и все конвойники были подняты в ружье. Поезд за этот час успел пройти около девяноста километров. Заключенные, находившиеся в вагоне, из которого совершен побег, были допрошены жестоко – так жестоко, как, возможно. Их не пытали так изощренно, даже в следственном изоляторе. И заключенные, естественно, проговорились, сказали, когда именно услышали выстрелы.
И капитан Свиридов выяснил, побег четырех заключенных, неизвестно как выбравшихся из своей камеры, совершен на двести девяносто седьмом километре.
За окнами начинался неспешный рассвет.
– Вот бля.., вот бля… – приговаривал капитан Свиридов и, грязно матерясь, отдавал распоряжения.
Еще через два с половиной часа, когда окончательно рассвело, на двести девяносто седьмом километре кружили вертолеты. А заключенные – Грош, Сема и их молодой кореш уходили по последнему весеннему снегу к реке. Своего четвертого приятеля, с которым случилось несчастье, они оставили под насыпью железной дороги. Когда заключенные выпрыгивали из вагона, первым совершал прыжок Грош, за ним Сема, а уж потом молодые. Одному из них не повезло, он сломал левую ногу. Когда Грош и Сема нашли его, из голени торчала острая кость, пробившая ткань брюк. Молодой парень корчился, на побелевших губах, потрескавшихся и искривленных, выступила кровавая пена.
– Не бросайте меня! – взмолился заключенный.
– Не сцы, не бросим, – сказал Сема и посмотрел на Гроша.
Тот пожал плечами.
– Куда его тащить, нам самим надо ноги уносить. Его не спасем, а сами погибнем.
– Братки, братки… – взмолился парень, скребя пальцами крепкую, как засохший бетон, корку снега. На снегу виднелась кровь. – Не бросайте меня, не бросайте! Спасите! Я буду молчать!
– Конечно, будешь молчать… – кровожадно сузив глаза, пробормотал Грош.
– Давайте возьмем! – попросил второй парень, поглядывая то на Гроша, то на Сему, понимая, что его слово здесь ничего не решает, но не хотелось ему брать грех на душу самому.
На своего приятеля-подельщика он смотреть боялся, вернее, не хотел встречаться с ним взглядом.
– Придется тебя бросить, придется, – сказал Сема, – ты уж нас прости, кореш, но с тобой мы далеко не уйдем. Понимаешь, не уйдем!
А нам надо отсюда выбираться. Ты бы сам так сделал.
Заключенные смотрели на огоньки удаляющегося поезда, слышали грохот вагонов.
– Не бросайте, не бросайте! Хоть закурить дайте! Сигареты оставьте.
– Закурить – это пожалуйста, – буркнул Сема, вытряхивая из пачки сигарету, долго на ветру раскуривал ее. Лишь после того, как сделал несколько затяжек и сигарета уменьшилась на половину, он сунул окурок в трясущиеся пальцы раненого заключенного. – Вот, на, покури.
Тот судорожно затянулся, закашлялся.
– Не бросайте меня, хлопцы, не бросайте…
– А ты как бы себя повел? – пробормотал Грош. – Небось, сделал бы ноги?
– Я же замерзну.
– Не бойся, не замерзнешь, – сказал Грош. – Вернее, замерзнуть-то ты замерзнешь, но не почувствуешь уже ни холода, ни боли – ничего не почувствуешь, – и его правая рука передернула затвор автомата, досылая патрон в патронник.
Щелчок механизма был мягкий, но отчетливый, словно сломалась ветка, – Не надо… Не надо…
– Нет, надо, кореш, надо. Так будет спокойнее. Нам так будет спокойнее и тебе лучше.
Грош выстрелил почти в упор, буквально на пару сантиметров не донеся ствол «Калашникова» до головы парня и тут же отпрянул. Тот зажмурил глаза и с каким-то странным, растерянным выражением встретил свою смерть. Пуля вошла в висок. Заключенный несколько раз дернулся.
– Ты снял бы с него сапоги, переобулся бы, а то обувка у тебя никудышная, – голосом знатока сказал Сема, обращаясь к молодому заключенному, который стоял в стороне по колено в снегу.
– А, что… – пробормотал тот, словно бы не понимая.
– Сапоги с него сними, придурок, да надень.
В своих долбаных кроссовках ты далеко не уйдешь.
– А, понял…
– Если понял, то делай.
– Если бы он сам, раньше.., мне отдал.
– Бери!
Сема оглядывался по сторонам, словно бы соображая, в какую сторону двигаться.
Его сомнения разрешил Грош:
– Туда надо идти, в тайгу. Добраться до какой-нибудь реки.
– До реки? Может, лучше переждем здесь, неподалеку от железной дороги? Сядем на поезд и в обратную сторону?
– Ты что, охренел, Сема? – спросил Грош. – Через час-полтора здесь будет вертолетов, как ворон. Собаки, конвойники – все нас будут искать. Надо уходить и постараться уйти подальше, как можно дальше. Пересидеть недельку в тайге, а может, чуть поболее и только после этого пробираться к городам – А, да-да, – сказал Сема, – правильно ты, Грош, рассудил, так будет лучше.
– А ты давай, забросай его снегом, ветками, чтобы ни одна собака не нашла. Да и сапоги с него сними, они тебе понадобятся.
– Не могу.
– Можешь!
Парень понял, лучше с этими двумя не спорить, иначе ему будет уготована та же судьба, что и под ельнику.
– Да шевелись ты, Петя, шевелись, – прикрикнул Грош на молодого парня. – Стоишь, как аршин проглотивши. Шустрее надо быть, шустрее. Скоро конвойники здесь появятся, надо ноги уносить.
Парень встрепенулся, наклонился и, чувствуя, что его мутит, набрал в пригоршни снега растер вспотевшее лицо. Затем выдохнул с сипением и присвистом.
– Ну, давай же, быстрее! – крикнул Грош, разворачиваясь на месте и ловко закидывая автомат на плечо.
У Семы болел бок, он тоже неудачно спрыгнул с поезда. Разбираться что да как у него с грудной клеткой не оставалось времени.
А Грош, как затравленный зверь, озирался по сторонам, выбирая направление, куда лучше двинуться. И тут он услышал грохот поезда, мчащегося в сторону противоположную той, откуда они приехали.
– Ложись! – крикнул он, и все трое синхронно рухнули на снег.
Грохоча, на большой скорости промчался поезд.
"Вот бы сейчас подняться во весь рост, да рубануть из автомата по этому пассажирскому! Небось, едут в купе, девок тискают, водку пьют.
Тепло им, хорошо, а впереди их ждет хорошая жизнь. Но ни хрена, ни хрена, не расстраивайся, Грош, и ты доберешься до своего берега, догребешь, добредешь. А там тебя ждут денежки и там тебе будет черт не брат. Выправишь документы, какие нужно, да рванешь из Москвы туда, куда твоя душа пожелает. Хочешь на курорт к длинноногим телкам, а хочешь – затаишься где-нибудь в российской глубинке, в каком-нибудь маленьком городишке. Купишь домик, машину, денег у тебя, хоть отбавляй. И с этим Петрухой придется разобраться, придется отправить его вслед за…"
Но додумать Грош не успел. Сема тронул его за плечо:
– Ну, кореш, куда двинем? Ты все это придумал, тебе и вести.
– А что тут думать – пошли!
Молодой заключенный возился с сапогами своего приятеля, а Грош и Сема, закинув на плечи рюкзаки, полные провизии, с автоматами в руках двинулись по глубокому снегу, проваливаясь в него чуть ли не по живот.
Когда парень кое-как забросал снегом и ветками товарища, Сема и Грош были уже метрах в трехстах. Видно их, естественно, не было, но оставались следы.
«Вот по этим следам нас и найдут, – подумал парень. – Может, ну его? Может, остаться здесь, дождаться конвойников, сдаться? Все-таки, меньше, наверное, дадут…»
– Эй, нет, – тут же пробормотал парень, – все на меня свалят.
«Ведь им же надо будет на кого-то списать расстрел конвойников. Спишут на меня, пришьют на месте. Надо бежать за Семой и Грошем, эти, может, куда-нибудь и выведут», – и парень, пыхтя, бросился догонять своих старших приятелей.
А Грош и Сема, бредя по глубокому снегу, негромко переговаривались:
– Дрянная погода, хуже нет таким временем в побег идти, – говорил Грош.
– Твоя правда, – поддакивал Сема. – Видишь, следы остаются?
– А ты ступай за мной след в след.
– Все равно скоро на хвост сядут.
– Не сядут, не сядут. Доберемся до какой-нибудь дороги или реки, там они наши следы потеряют, лед-то сошел.
– Если только доберемся, – почти шепотом пробормотал Сема.
– Конечно доберемся, мы же с пушками. Никто нам не страшен, не боись.
– А я и не боюсь,'" – ответил Сема. – Чем в лагере гнить, так лучше на свободе погибнуть.
– Оно-то правильно, – ответил Грош, – я тоже думаю, на свободе и помереть слаще.
– Слаще не слаще, а все как-то вольготнее.
Наконец их догнал Петруха.
– Ну, ты как? Все сделал?
– Забросал, засыпал. Сапоги только жмут.
– Жмут? – изумился Сема.
– Немного, не сильно.
– Это плохо. Идти-то нам далеко, махать еще, да махать.
– А куда мы идем? – спросил парень.
– Грош знает.
Но спрашивать парень не стал.
– Ступай за мной, иди след в след.
Когда хорошо рассвело, беглецы услышали рев моторов.
– Ложись под деревья, прижимайся к стволам! – прокричал Грош, бросаясь к сосне и обхватывая шершавый ствол.
Два вертолета шли низко, над самой тайгой, Почти касаясь винтами вершин деревьев.
– У, б…, – сказал Грош, – вот бы рубануть снизу по вертолетам!
– Разлетались!
– Суки!
Каждый из беглецов вкладывал в слова всю накопившуюся на жизнь злость.
– Рубануть бы.
Машины неслись в ту сторону, откуда уходили заключенные. Беглецы шли уже два часа, но ни реки, ни дороги им пока не попалось. Шли быстро, стараясь отойти от места побега как можно дальше. Они были в поту, тяжело дышали, курили, даже не останавливаясь. Слава Богу, у солдат в купе смогли прихватить с десяток пачек сигарет, а также тушенку, чай, сухари, печенье и две бутылки водки, которая хранилась в шкафчике. Грош даже взял аптечку. Зачем он ее прихватил, он и сам не знал, никаких сильных препаратов для балдежа там не нашлось, но.., взял и взял.
«Может пригодится. Может, подстрелят, так хоть будет чем рану перевязать».
Поднявшись на невысокую сопку, поросшую редкими соснами и кустами, Грош приложил ладонь козырьком и огляделся.
– Вон, посмотри, – он указал на едва различимую темную полосу на снегу.
– Что это? – спросил Сема.
– Как что, мать твою, – дорога! – Вот до нее бы нам и добраться, – и трое беглецов двинулись под гору, все время ускоряя шаг.
Они почти бежали. А по дороге тянулись лесовозы. Вот к ним-то Грош, Сема и Петруха спешили. Они надеялись подскочить на машине километров двадцать – тридцать, уйти как можно дальше.
А по их хорошо различимым следам уже ринулась погоня. Заливисто лаяли псы, натягивая поводки, бежали по следу, по брюхо проваливаясь в снег.
Офицер, руководивший погоней, то и дело кричал в рацию:
– Идем по следу. Думаю, через час-полтора мы их достанем. Направление на запад, к населенному пункту Старый Бор.
– Хорошо, вас понял, лейтенант. Продолжайте преследование.
А у железной дороги, у трупа, пристреленного, неудачно спрыгнувшего с поезда парня, стояли трое солдат. Рядом, метрах в пятидесяти, с замершими винтами дежурил вертолет, выкрашенный в темно-зеленый цвет. Возле вертолета курили летчик и офицер внутренних войск в камуфляжной форме, в зимней шапке с завязанными у подбородка ушами.
– Далеко не уйдут, – говорил летчик.
– Э, не скажи, – затягиваясь дешевой сигаретой, отвечал офицер, – до дороги доберутся, а там собаки потеряют след.
– Так кто же все-таки кого? – спрашивал летчик у офицера.
– Пока непонятно. Но, скорее всего, зеки перестреляли весь караул в вагоне и дернули.
– А чего же они тогда и остальные камеры не открыли?
– А вот хрен его знает, – сказал офицер, сплевывая себе под ноги.
– А может, солдаты их выпустили? Может, солдат подкупили? – рассуждал летчик, – Всяко может быть, – говорил офицер, приподнимая воротник бушлата, – всяко может быть. Потом разберутся, спецов по этим делам у нас, слава богу, хватает. А вот как ловить, так это всегда нам выпадает.
Рация ожила, издав сигнал. Офицер еще раз коротко сплюнул:
– Ну, чего они?
– Послушай, – сказал летчик.
– Ничего нового, идут по следу. Говорят, через час догонят. Собаки у них сытые, мужики они опытные, думаю, возьмут живьем.
– Те вооруженные.
– Да, вооруженные, ничего не скажешь, прихватили оружие.
– А этого чего порешили?
– Что чего? – спросил офицер.
– Пристрелили чего? – кивнув в сторону прикрытого куском брезента трупа, спросил летчик.
– А зачем он им нужен – обуза? У него нога сломана. Вот они его и прикончили. Не тащить же с собой.
– Так оставили бы, бросили бы…
– Что ж они, тоже не дураки, ведь рассказать мог все как было.
– Да, теперь спросить не у кого, – стал рассуждать летчик, поглядывая на подрагивавшие от ветра винты своей машины. – А поймают когда, все на него сваливать станут.
Еще один вертолет пронесся над железной дорогой и взял направление на запад.
– Подмога пошла, – сказал летчик, – по-моему, Сидорчук полетел.
– Из вашего отряда?
– Из нашего, из нашего. Подняли ночью, я только к бабе привалился к своей, телефон зазвонил – подъем. Пришлось бежать, лететь, грузиться. Хорошо, машина была заправлена, а так бы пришлось еще полчаса конопатиться с машиной, заправлять, проверять.
– Мне тоже не повезло. Служба есть служба.
– Скольких они положили? – поинтересовался летчик.
– Весь караул, всех до единого: и прапорщика, и сержанта. Я, правда, не видел, поезд сейчас на перегоне стоит. Единственное, что знаю, так это то, что по рации передали.
– Понятно, – сказал летчик.
Глава 17
– Одного ж только, да и того – ты.
– Я человек бывалый, знаю.
– Одного, тех он сам.
– Конвойники парнишку все равно бы замочили сами, и остальных на нас свалят.
– Как на нас? – словно бы не понимая, тихо прошептал Сема.
– Вот так, на нас! Ведь им это выгодно.
– Так куда мы побежим, Грош?
– Как куда – домой, в Москву.
– Мы же сейчас хрен знает где, небось, Свердловск еще когда проехали.
– Свердловск, Свердловск.., далеко он сзади остался, к Иркутску подъезжаем, но и сюда ходят поезда, самолеты летают. Пушка у нас есть, доберемся как-нибудь.
– Да зима, холод!
– Какая на хрен зима! Весна давно, – сказал Грош и словно бы взвесил автомат на руках.
– А эти что? – вплотную подойдя к Грошу, спросил Сема.
– Кого ты имеешь в виду?
– Ну, те, что там, кого этот пострелял?
– А что нам про этих конвойников вонючих думать, ноги надо уносить.
– А молодых с собой возьмем?
Грош задумался. Два молодых парня, широкоплечих, с крепкими накачанными шеями, с огромными кулаками, изумленно смотрели на все происходящее, не зная, что им предпринять.
– Думаю, можно взять их с собой. Не помешают, пригодятся в дороге.
– А может, ну их? – сказал Сема.
– Может, и ну их. Правда, заложить могут.
Заложите? – посмотрел на парней Грош, поводя стволом автомата.
– Мы? Нет! Никогда!
– С нами пойдете?
– Да, пойдем, – сказал тот, что был чуть повыше. – Конечно пойдем!
– Сроки у вас небольшие и если что, то вам, соколики, накрутят на всю катушку, уж будьте спокойны. Пошли, возьмем оружие, харчи, надо быстро, – заторопил Сему Грош. Вперед, быстрее!
– Не пойдете, вас конвойники прикончат.
И заключенные двинулись по узкому проходу туда, к купе, где лежали расстрелянные Василием Башметовым его же товарищи.
* * *
Начальник конвоя узнал о побеге ровно через час. Узнал случайно. Могло пройти и два часа, и три, если бы командиру роты не пришло в голову пойти проверить, как несут службу его подчиненные, конвойники, скорее всего, он оставался бы в неведении до самой остановки. Но так уж случилось.У командира роты капитана Свиридова, человека опытного и видавшего многое за свою долгую службу, перехватило дыхание, когда он увидел, что творится в купе третьего вагона.
– Ну, бля! – единственное, что он смог выдавить из себя.
– Да.., товарищ капитан.
– Ну…
Минут через десять прозвучал сигнал тревоги и все конвойники были подняты в ружье. Поезд за этот час успел пройти около девяноста километров. Заключенные, находившиеся в вагоне, из которого совершен побег, были допрошены жестоко – так жестоко, как, возможно. Их не пытали так изощренно, даже в следственном изоляторе. И заключенные, естественно, проговорились, сказали, когда именно услышали выстрелы.
И капитан Свиридов выяснил, побег четырех заключенных, неизвестно как выбравшихся из своей камеры, совершен на двести девяносто седьмом километре.
За окнами начинался неспешный рассвет.
– Вот бля.., вот бля… – приговаривал капитан Свиридов и, грязно матерясь, отдавал распоряжения.
Еще через два с половиной часа, когда окончательно рассвело, на двести девяносто седьмом километре кружили вертолеты. А заключенные – Грош, Сема и их молодой кореш уходили по последнему весеннему снегу к реке. Своего четвертого приятеля, с которым случилось несчастье, они оставили под насыпью железной дороги. Когда заключенные выпрыгивали из вагона, первым совершал прыжок Грош, за ним Сема, а уж потом молодые. Одному из них не повезло, он сломал левую ногу. Когда Грош и Сема нашли его, из голени торчала острая кость, пробившая ткань брюк. Молодой парень корчился, на побелевших губах, потрескавшихся и искривленных, выступила кровавая пена.
– Не бросайте меня! – взмолился заключенный.
– Не сцы, не бросим, – сказал Сема и посмотрел на Гроша.
Тот пожал плечами.
– Куда его тащить, нам самим надо ноги уносить. Его не спасем, а сами погибнем.
– Братки, братки… – взмолился парень, скребя пальцами крепкую, как засохший бетон, корку снега. На снегу виднелась кровь. – Не бросайте меня, не бросайте! Спасите! Я буду молчать!
– Конечно, будешь молчать… – кровожадно сузив глаза, пробормотал Грош.
– Давайте возьмем! – попросил второй парень, поглядывая то на Гроша, то на Сему, понимая, что его слово здесь ничего не решает, но не хотелось ему брать грех на душу самому.
На своего приятеля-подельщика он смотреть боялся, вернее, не хотел встречаться с ним взглядом.
– Придется тебя бросить, придется, – сказал Сема, – ты уж нас прости, кореш, но с тобой мы далеко не уйдем. Понимаешь, не уйдем!
А нам надо отсюда выбираться. Ты бы сам так сделал.
Заключенные смотрели на огоньки удаляющегося поезда, слышали грохот вагонов.
– Не бросайте, не бросайте! Хоть закурить дайте! Сигареты оставьте.
– Закурить – это пожалуйста, – буркнул Сема, вытряхивая из пачки сигарету, долго на ветру раскуривал ее. Лишь после того, как сделал несколько затяжек и сигарета уменьшилась на половину, он сунул окурок в трясущиеся пальцы раненого заключенного. – Вот, на, покури.
Тот судорожно затянулся, закашлялся.
– Не бросайте меня, хлопцы, не бросайте…
– А ты как бы себя повел? – пробормотал Грош. – Небось, сделал бы ноги?
– Я же замерзну.
– Не бойся, не замерзнешь, – сказал Грош. – Вернее, замерзнуть-то ты замерзнешь, но не почувствуешь уже ни холода, ни боли – ничего не почувствуешь, – и его правая рука передернула затвор автомата, досылая патрон в патронник.
Щелчок механизма был мягкий, но отчетливый, словно сломалась ветка, – Не надо… Не надо…
– Нет, надо, кореш, надо. Так будет спокойнее. Нам так будет спокойнее и тебе лучше.
Грош выстрелил почти в упор, буквально на пару сантиметров не донеся ствол «Калашникова» до головы парня и тут же отпрянул. Тот зажмурил глаза и с каким-то странным, растерянным выражением встретил свою смерть. Пуля вошла в висок. Заключенный несколько раз дернулся.
– Ты снял бы с него сапоги, переобулся бы, а то обувка у тебя никудышная, – голосом знатока сказал Сема, обращаясь к молодому заключенному, который стоял в стороне по колено в снегу.
– А, что… – пробормотал тот, словно бы не понимая.
– Сапоги с него сними, придурок, да надень.
В своих долбаных кроссовках ты далеко не уйдешь.
– А, понял…
– Если понял, то делай.
– Если бы он сам, раньше.., мне отдал.
– Бери!
Сема оглядывался по сторонам, словно бы соображая, в какую сторону двигаться.
Его сомнения разрешил Грош:
– Туда надо идти, в тайгу. Добраться до какой-нибудь реки.
– До реки? Может, лучше переждем здесь, неподалеку от железной дороги? Сядем на поезд и в обратную сторону?
– Ты что, охренел, Сема? – спросил Грош. – Через час-полтора здесь будет вертолетов, как ворон. Собаки, конвойники – все нас будут искать. Надо уходить и постараться уйти подальше, как можно дальше. Пересидеть недельку в тайге, а может, чуть поболее и только после этого пробираться к городам – А, да-да, – сказал Сема, – правильно ты, Грош, рассудил, так будет лучше.
– А ты давай, забросай его снегом, ветками, чтобы ни одна собака не нашла. Да и сапоги с него сними, они тебе понадобятся.
– Не могу.
– Можешь!
Парень понял, лучше с этими двумя не спорить, иначе ему будет уготована та же судьба, что и под ельнику.
– Да шевелись ты, Петя, шевелись, – прикрикнул Грош на молодого парня. – Стоишь, как аршин проглотивши. Шустрее надо быть, шустрее. Скоро конвойники здесь появятся, надо ноги уносить.
Парень встрепенулся, наклонился и, чувствуя, что его мутит, набрал в пригоршни снега растер вспотевшее лицо. Затем выдохнул с сипением и присвистом.
– Ну, давай же, быстрее! – крикнул Грош, разворачиваясь на месте и ловко закидывая автомат на плечо.
У Семы болел бок, он тоже неудачно спрыгнул с поезда. Разбираться что да как у него с грудной клеткой не оставалось времени.
А Грош, как затравленный зверь, озирался по сторонам, выбирая направление, куда лучше двинуться. И тут он услышал грохот поезда, мчащегося в сторону противоположную той, откуда они приехали.
– Ложись! – крикнул он, и все трое синхронно рухнули на снег.
Грохоча, на большой скорости промчался поезд.
"Вот бы сейчас подняться во весь рост, да рубануть из автомата по этому пассажирскому! Небось, едут в купе, девок тискают, водку пьют.
Тепло им, хорошо, а впереди их ждет хорошая жизнь. Но ни хрена, ни хрена, не расстраивайся, Грош, и ты доберешься до своего берега, догребешь, добредешь. А там тебя ждут денежки и там тебе будет черт не брат. Выправишь документы, какие нужно, да рванешь из Москвы туда, куда твоя душа пожелает. Хочешь на курорт к длинноногим телкам, а хочешь – затаишься где-нибудь в российской глубинке, в каком-нибудь маленьком городишке. Купишь домик, машину, денег у тебя, хоть отбавляй. И с этим Петрухой придется разобраться, придется отправить его вслед за…"
Но додумать Грош не успел. Сема тронул его за плечо:
– Ну, кореш, куда двинем? Ты все это придумал, тебе и вести.
– А что тут думать – пошли!
Молодой заключенный возился с сапогами своего приятеля, а Грош и Сема, закинув на плечи рюкзаки, полные провизии, с автоматами в руках двинулись по глубокому снегу, проваливаясь в него чуть ли не по живот.
Когда парень кое-как забросал снегом и ветками товарища, Сема и Грош были уже метрах в трехстах. Видно их, естественно, не было, но оставались следы.
«Вот по этим следам нас и найдут, – подумал парень. – Может, ну его? Может, остаться здесь, дождаться конвойников, сдаться? Все-таки, меньше, наверное, дадут…»
– Эй, нет, – тут же пробормотал парень, – все на меня свалят.
«Ведь им же надо будет на кого-то списать расстрел конвойников. Спишут на меня, пришьют на месте. Надо бежать за Семой и Грошем, эти, может, куда-нибудь и выведут», – и парень, пыхтя, бросился догонять своих старших приятелей.
А Грош и Сема, бредя по глубокому снегу, негромко переговаривались:
– Дрянная погода, хуже нет таким временем в побег идти, – говорил Грош.
– Твоя правда, – поддакивал Сема. – Видишь, следы остаются?
– А ты ступай за мной след в след.
– Все равно скоро на хвост сядут.
– Не сядут, не сядут. Доберемся до какой-нибудь дороги или реки, там они наши следы потеряют, лед-то сошел.
– Если только доберемся, – почти шепотом пробормотал Сема.
– Конечно доберемся, мы же с пушками. Никто нам не страшен, не боись.
– А я и не боюсь,'" – ответил Сема. – Чем в лагере гнить, так лучше на свободе погибнуть.
– Оно-то правильно, – ответил Грош, – я тоже думаю, на свободе и помереть слаще.
– Слаще не слаще, а все как-то вольготнее.
Наконец их догнал Петруха.
– Ну, ты как? Все сделал?
– Забросал, засыпал. Сапоги только жмут.
– Жмут? – изумился Сема.
– Немного, не сильно.
– Это плохо. Идти-то нам далеко, махать еще, да махать.
– А куда мы идем? – спросил парень.
– Грош знает.
Но спрашивать парень не стал.
– Ступай за мной, иди след в след.
Когда хорошо рассвело, беглецы услышали рев моторов.
– Ложись под деревья, прижимайся к стволам! – прокричал Грош, бросаясь к сосне и обхватывая шершавый ствол.
Два вертолета шли низко, над самой тайгой, Почти касаясь винтами вершин деревьев.
– У, б…, – сказал Грош, – вот бы рубануть снизу по вертолетам!
– Разлетались!
– Суки!
Каждый из беглецов вкладывал в слова всю накопившуюся на жизнь злость.
– Рубануть бы.
Машины неслись в ту сторону, откуда уходили заключенные. Беглецы шли уже два часа, но ни реки, ни дороги им пока не попалось. Шли быстро, стараясь отойти от места побега как можно дальше. Они были в поту, тяжело дышали, курили, даже не останавливаясь. Слава Богу, у солдат в купе смогли прихватить с десяток пачек сигарет, а также тушенку, чай, сухари, печенье и две бутылки водки, которая хранилась в шкафчике. Грош даже взял аптечку. Зачем он ее прихватил, он и сам не знал, никаких сильных препаратов для балдежа там не нашлось, но.., взял и взял.
«Может пригодится. Может, подстрелят, так хоть будет чем рану перевязать».
Поднявшись на невысокую сопку, поросшую редкими соснами и кустами, Грош приложил ладонь козырьком и огляделся.
– Вон, посмотри, – он указал на едва различимую темную полосу на снегу.
– Что это? – спросил Сема.
– Как что, мать твою, – дорога! – Вот до нее бы нам и добраться, – и трое беглецов двинулись под гору, все время ускоряя шаг.
Они почти бежали. А по дороге тянулись лесовозы. Вот к ним-то Грош, Сема и Петруха спешили. Они надеялись подскочить на машине километров двадцать – тридцать, уйти как можно дальше.
А по их хорошо различимым следам уже ринулась погоня. Заливисто лаяли псы, натягивая поводки, бежали по следу, по брюхо проваливаясь в снег.
Офицер, руководивший погоней, то и дело кричал в рацию:
– Идем по следу. Думаю, через час-полтора мы их достанем. Направление на запад, к населенному пункту Старый Бор.
– Хорошо, вас понял, лейтенант. Продолжайте преследование.
А у железной дороги, у трупа, пристреленного, неудачно спрыгнувшего с поезда парня, стояли трое солдат. Рядом, метрах в пятидесяти, с замершими винтами дежурил вертолет, выкрашенный в темно-зеленый цвет. Возле вертолета курили летчик и офицер внутренних войск в камуфляжной форме, в зимней шапке с завязанными у подбородка ушами.
– Далеко не уйдут, – говорил летчик.
– Э, не скажи, – затягиваясь дешевой сигаретой, отвечал офицер, – до дороги доберутся, а там собаки потеряют след.
– Так кто же все-таки кого? – спрашивал летчик у офицера.
– Пока непонятно. Но, скорее всего, зеки перестреляли весь караул в вагоне и дернули.
– А чего же они тогда и остальные камеры не открыли?
– А вот хрен его знает, – сказал офицер, сплевывая себе под ноги.
– А может, солдаты их выпустили? Может, солдат подкупили? – рассуждал летчик, – Всяко может быть, – говорил офицер, приподнимая воротник бушлата, – всяко может быть. Потом разберутся, спецов по этим делам у нас, слава богу, хватает. А вот как ловить, так это всегда нам выпадает.
Рация ожила, издав сигнал. Офицер еще раз коротко сплюнул:
– Ну, чего они?
– Послушай, – сказал летчик.
– Ничего нового, идут по следу. Говорят, через час догонят. Собаки у них сытые, мужики они опытные, думаю, возьмут живьем.
– Те вооруженные.
– Да, вооруженные, ничего не скажешь, прихватили оружие.
– А этого чего порешили?
– Что чего? – спросил офицер.
– Пристрелили чего? – кивнув в сторону прикрытого куском брезента трупа, спросил летчик.
– А зачем он им нужен – обуза? У него нога сломана. Вот они его и прикончили. Не тащить же с собой.
– Так оставили бы, бросили бы…
– Что ж они, тоже не дураки, ведь рассказать мог все как было.
– Да, теперь спросить не у кого, – стал рассуждать летчик, поглядывая на подрагивавшие от ветра винты своей машины. – А поймают когда, все на него сваливать станут.
Еще один вертолет пронесся над железной дорогой и взял направление на запад.
– Подмога пошла, – сказал летчик, – по-моему, Сидорчук полетел.
– Из вашего отряда?
– Из нашего, из нашего. Подняли ночью, я только к бабе привалился к своей, телефон зазвонил – подъем. Пришлось бежать, лететь, грузиться. Хорошо, машина была заправлена, а так бы пришлось еще полчаса конопатиться с машиной, заправлять, проверять.
– Мне тоже не повезло. Служба есть служба.
– Скольких они положили? – поинтересовался летчик.
– Весь караул, всех до единого: и прапорщика, и сержанта. Я, правда, не видел, поезд сейчас на перегоне стоит. Единственное, что знаю, так это то, что по рации передали.
– Понятно, – сказал летчик.
Глава 17
Наконец-то Бахрушину удалось разобраться с бумажной текучкой, которую он так не любил.
От этого на душе у него царил праздник. В другое время Леонид Васильевич спокойно мог бы позволить себе расслабиться, поехать к кому-нибудь из малочисленных друзей, выпить пару рюмок водки. Но на душе у него, кроме предчувствия праздника, лежал и неподъемный груз, о котором до поры до времени он старался не вспоминать.
Как-никак, капитан Альтов подбросил ему задачку, притащив в кабинет погожим весенним утром видеозапись и папку с фотоснимками. И вот теперь настал черед вернуться к ним.
– Вот же незадача, – бормотал Бахрушин, расхаживая по кабинету.
Ему хотелось бы забыть об этой злосчастной кассете, говорившей о нечистоплотности генерала Пивоварова. В ней-то Леонид Васильевич был почти уверен, ведь за то время, пока он занимался бумажной текучкой, капитану Альтову кое-что удалось выяснить. И вот теперь полковник ГРУ анализировал доклад капитана Альтова и постепенно, словно бы собираемое огромное здание из маленьких кирпичиков, перед полковником Бахрушиным начало вырисовываться – пока еще смутное очертание какого-то загадочного лабиринта. И было тяжело понять где же находится вход, а где выход. В этом лабиринте можно было петлять до бесконечности.
И тогда Бахрушин решил: если узел не развязывается, то его надо разрубить. Если из лабиринта нет выхода, надо проломать стену. И плевать, что будет много грохота и пыли, главное, вовремя успеть выбраться оттуда, выбраться раньше, чем враги. И Бахрушин, заручившись поддержкой своего начальства, двинулся в архив.
После долгих поисков он напал на ту ниточку, потянув за которую можно было прийти к очень серьезным делам, а возможно.., вытащить и собственную погибель.
Обнаружились ужасные вещи. Полковник Бахрушин, выяснив их, даже перепугался и решил до поры до времени помолчать, все тщательно взвесив и обмозговав. Случилось следующее. Исчезла часть документов по бактериологическому оружию, над которым пару десятков лет назад работал целый институт. Документов было много, но исчезли самые важные. Копаясь в грудах бумаг, перебирая папки, полковник Бахрушин выяснил, что именно исчезло, а главное – когда.
Последним человеком, кто имел доступ к секретным разработкам, был генерал Пивоваров.
– Ну и ну, – бормотал себе под нос Леонид Васильевич, открывая и закрывая папки, – вот тебе дела!
«Бактериологическое оружие запрещено и интерес к нему со стороны многих стран утерян, но не со стороны террористических групп, плодящихся в последнее время как мухи дрозофилы в пробирках ученых. Неужели это он? Неужели Пивоваров передал документацию корейцу, связанному с японцами? Зачем японцам понадобилось бактериологическое оружие? Надеюсь, не на государственном же уровне? Или кучка реваншистов вознамерилась уничтожить в России всех белых людей?»
На этот вопрос мог ответить только Пивоваров.
Но задав вопрос лично генералу Пивоварову, выдашь себя и будешь иметь большие неприятности.
Тем более, что полковнику Бахрушину не было известно, ведет ли лично генерал Пивоваров какую-то масштабную операцию. Вполне могло получиться, что своим вмешательством Бахрушин мог испортить дело, на которое затрачено много времени и средств.
Но пропажа документов наводила на абсолютно другие мысли. И если бы пропали только документы!
Как смог выяснить Бахрушин, исчезли и ампулы. Правда, в ампулах хранился законсервированный полуфабрикат, штамм вируса, еще не готовый к употреблению. Его надо было доводить до кондиции, выращивать и мутировать. А вот документы, которые пропали, как раз и позволяли это сделать. Но прояснить все эти вопросы могли лишь специалисты, причем, те специалисты, которые в свое время занимались этой проблемой – академик Богуславский и доктор наук Петраков.
Полковник Бахрушин быстро навел справки.
И тот, и другой были живы. Академик Богуславский находился на пенсии, а доктор наук Петраков читал лекции в университете. Вот к ним и решил наведаться полковник ГРУ, чтобы специалисты прояснили кое-какие детали. И главный вопрос, на который Леонид Васильевич искал ответ – можно ли из законсервированного штамма вырастить вирус и превратить его в бактериологическое оружие, как технологически это сделать и за какой срок возможно такое превращение. Ведь Бахрушин знал, что на всякие биологические операции, особенно с вирусами, иногда уходят годы, поэтому он как бы и не очень волновался.
Первый, к кому Бахрушин решил обратиться, был академик Богуславский. Но его домашний телефон молчал. Следующий звонок Бахрушина был к Петракову. Трубку подняла дочь.
Вежливо поздоровавшись, Леонид Васильевич осведомился, не может ли она пригласить к телефону Аркадия Карповича. Та спокойно сообщила, что отец в отъезде и поинтересовалась кто спрашивает.
Леонид Васильевич Бахрушин, не называя своей фамилии, сказал, что он бывший коллега и поинтересовался в свою очередь, когда Аркадий Карпович появится в Москве. На что услышал довольно странный ответ:
– Даже сама не знаю. Может, через месяц, а может, через два. Ему предложили контракт, и он уехал.
– А как же лекции в университете?
– Ему нашли замену.
– Понятно, – бросил в трубку Леонид Васильевич. – А телефончик какой-нибудь он оставил или адрес?
– Нет, не оставил. Но обещал в ближайшее время позвонить.
– А когда он уехал? Мы с ним, в общем-то, договаривались встретиться…
– Знаете, отцу крупно повезло, – явно гордая этим, сообщила дочь, – ему предложили контракт японцы. Если быть более точной, то, по-моему, российско-японский университет.
И вот у них вы можете узнать, где он находится.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил Бахрушин с явно озадаченным выражением лица.
– Российско-японский университет, – повторил он, уже положив трубку, – что-то уж очень часто попадается мне это название.
«И на полигоне вроде бы случайно оказались их люди, и Совет безопасности почему-то покровительствует им. Все словно с цепи сорвались, словно наши лучшие друзья – это японцы, с которыми мы до сих пор не поделили Курильские острова с Южным Сахалином. Да и мирный договор не подписан. В общем, если быть педантом, то мы находимся с ними в состоянии войны с сорок пятого года».
Вызвав к себе Альтова, Бахрушин поручил ему во что бы то ни стало отыскать академика Богуславского, а также раздобыть все, что возможно, об основателях российско-японского университета. Кто точно представляет его с российской стороны и кто с японской. Ему не терпелось самому поговорить с академиком, но он знал, Альтов умеет входить в доверие к людям, умеет вытянуть из них то, что надо. Бахрушин же пытался сразу брать быка за рога, а поэтому часто сталкивался со стеной непонимания, недоверия и подозрительности.
Альтов, не знавший, какой неприятный сюрприз преподносит своему шефу, вернулся через пару часов и доложил, что академик Богуславский исчез. Куда – толком никто не знает. Ему" удалось поговорить с соседкой, которая, к счастью Бахрушина, безвылазно сидела дома. Она точно знала, что «скорая помощь» академика не забирала, знала, что за пару дней до исчезновения Богуславского, исчез его внук Роман. Сообщила, что видела какого-то восточного вида человека, наведывавшегося к Богуславскому незадолго до исчезновения.
А самой убедительной деталью, которая привела Бахрушина к мысли, что Богуславский исчез загадочным образом, было то, что академик никого не попросил поливать цветы в своей квартире.
По словам соседки их там стояло множество, и обычно, если Андрей Петрович куда-нибудь отлучался, то непременно оставлял ей ключи, чтобы та позаботилась о них?
– Небось, ты и в квартиру заходил, – хитро прищурившись, спросил Бахрушин у Альтова.
– Заходил, Леонид Васильевич.
– Ну, и как цветочки?
– Их не поливали уже около недели, насколько я могу судить. Отопление работает вовсю, земля рассохлась, как в пустыне, только кактусы и держатся.
– А что насчет внука?
– Ничего не успел узнать. Как-никак два часа прошло с того времени, как мне вы это поручили.
– В церковь, говоришь, академик в последнее время зачастил?
– Так точно.
Но тут же Бахрушин отбросил мысль, что увлечение религией каким-то образом связано с исчезновением академика. Куда более правдоподобной казалась версия, что к этому причастен то ли японец, то ли кореец, который наведывался к академику дней десять тому назад.
Тот был мрачен и не очень-то расположен к задушевной беседе.
– Честь имею, – проговорил Бахрушин, обменявшись коротким рукопожатием. Он хотел было бежать дальше, ведь знал, Комбат послал на хрен чиновника из Совета безопасности, окончив тем самым карьеру инструктора, но Станислав Станиславович остановил его:
– Леонид Васильевич, ну и свинью же вы мне подложили!
– Какую? – не понял Бахрушин.
– Инструктора вы мне порекомендовали?
– Да, я. А что случилось?
– Спрашиваете еще… – и полковник Брагин вкратце рассказал о том, что произошло на полигоне.
– Я тебе что обещал? – спросил Бахрушин, перейдя на «ты». Он стоял и нервничал, крутя пуговицу на кителе полковника Брагина, пребывая в уверенности, что крутит пуговицу на собственном пиджаке. – Обещал тебе хорошего профессионала прислать, мирового мужика, честного, который дело знает, ты согласился?
От этого на душе у него царил праздник. В другое время Леонид Васильевич спокойно мог бы позволить себе расслабиться, поехать к кому-нибудь из малочисленных друзей, выпить пару рюмок водки. Но на душе у него, кроме предчувствия праздника, лежал и неподъемный груз, о котором до поры до времени он старался не вспоминать.
Как-никак, капитан Альтов подбросил ему задачку, притащив в кабинет погожим весенним утром видеозапись и папку с фотоснимками. И вот теперь настал черед вернуться к ним.
– Вот же незадача, – бормотал Бахрушин, расхаживая по кабинету.
Ему хотелось бы забыть об этой злосчастной кассете, говорившей о нечистоплотности генерала Пивоварова. В ней-то Леонид Васильевич был почти уверен, ведь за то время, пока он занимался бумажной текучкой, капитану Альтову кое-что удалось выяснить. И вот теперь полковник ГРУ анализировал доклад капитана Альтова и постепенно, словно бы собираемое огромное здание из маленьких кирпичиков, перед полковником Бахрушиным начало вырисовываться – пока еще смутное очертание какого-то загадочного лабиринта. И было тяжело понять где же находится вход, а где выход. В этом лабиринте можно было петлять до бесконечности.
И тогда Бахрушин решил: если узел не развязывается, то его надо разрубить. Если из лабиринта нет выхода, надо проломать стену. И плевать, что будет много грохота и пыли, главное, вовремя успеть выбраться оттуда, выбраться раньше, чем враги. И Бахрушин, заручившись поддержкой своего начальства, двинулся в архив.
После долгих поисков он напал на ту ниточку, потянув за которую можно было прийти к очень серьезным делам, а возможно.., вытащить и собственную погибель.
Обнаружились ужасные вещи. Полковник Бахрушин, выяснив их, даже перепугался и решил до поры до времени помолчать, все тщательно взвесив и обмозговав. Случилось следующее. Исчезла часть документов по бактериологическому оружию, над которым пару десятков лет назад работал целый институт. Документов было много, но исчезли самые важные. Копаясь в грудах бумаг, перебирая папки, полковник Бахрушин выяснил, что именно исчезло, а главное – когда.
Последним человеком, кто имел доступ к секретным разработкам, был генерал Пивоваров.
– Ну и ну, – бормотал себе под нос Леонид Васильевич, открывая и закрывая папки, – вот тебе дела!
«Бактериологическое оружие запрещено и интерес к нему со стороны многих стран утерян, но не со стороны террористических групп, плодящихся в последнее время как мухи дрозофилы в пробирках ученых. Неужели это он? Неужели Пивоваров передал документацию корейцу, связанному с японцами? Зачем японцам понадобилось бактериологическое оружие? Надеюсь, не на государственном же уровне? Или кучка реваншистов вознамерилась уничтожить в России всех белых людей?»
На этот вопрос мог ответить только Пивоваров.
Но задав вопрос лично генералу Пивоварову, выдашь себя и будешь иметь большие неприятности.
Тем более, что полковнику Бахрушину не было известно, ведет ли лично генерал Пивоваров какую-то масштабную операцию. Вполне могло получиться, что своим вмешательством Бахрушин мог испортить дело, на которое затрачено много времени и средств.
Но пропажа документов наводила на абсолютно другие мысли. И если бы пропали только документы!
Как смог выяснить Бахрушин, исчезли и ампулы. Правда, в ампулах хранился законсервированный полуфабрикат, штамм вируса, еще не готовый к употреблению. Его надо было доводить до кондиции, выращивать и мутировать. А вот документы, которые пропали, как раз и позволяли это сделать. Но прояснить все эти вопросы могли лишь специалисты, причем, те специалисты, которые в свое время занимались этой проблемой – академик Богуславский и доктор наук Петраков.
Полковник Бахрушин быстро навел справки.
И тот, и другой были живы. Академик Богуславский находился на пенсии, а доктор наук Петраков читал лекции в университете. Вот к ним и решил наведаться полковник ГРУ, чтобы специалисты прояснили кое-какие детали. И главный вопрос, на который Леонид Васильевич искал ответ – можно ли из законсервированного штамма вырастить вирус и превратить его в бактериологическое оружие, как технологически это сделать и за какой срок возможно такое превращение. Ведь Бахрушин знал, что на всякие биологические операции, особенно с вирусами, иногда уходят годы, поэтому он как бы и не очень волновался.
Первый, к кому Бахрушин решил обратиться, был академик Богуславский. Но его домашний телефон молчал. Следующий звонок Бахрушина был к Петракову. Трубку подняла дочь.
Вежливо поздоровавшись, Леонид Васильевич осведомился, не может ли она пригласить к телефону Аркадия Карповича. Та спокойно сообщила, что отец в отъезде и поинтересовалась кто спрашивает.
Леонид Васильевич Бахрушин, не называя своей фамилии, сказал, что он бывший коллега и поинтересовался в свою очередь, когда Аркадий Карпович появится в Москве. На что услышал довольно странный ответ:
– Даже сама не знаю. Может, через месяц, а может, через два. Ему предложили контракт, и он уехал.
– А как же лекции в университете?
– Ему нашли замену.
– Понятно, – бросил в трубку Леонид Васильевич. – А телефончик какой-нибудь он оставил или адрес?
– Нет, не оставил. Но обещал в ближайшее время позвонить.
– А когда он уехал? Мы с ним, в общем-то, договаривались встретиться…
– Знаете, отцу крупно повезло, – явно гордая этим, сообщила дочь, – ему предложили контракт японцы. Если быть более точной, то, по-моему, российско-японский университет.
И вот у них вы можете узнать, где он находится.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил Бахрушин с явно озадаченным выражением лица.
– Российско-японский университет, – повторил он, уже положив трубку, – что-то уж очень часто попадается мне это название.
«И на полигоне вроде бы случайно оказались их люди, и Совет безопасности почему-то покровительствует им. Все словно с цепи сорвались, словно наши лучшие друзья – это японцы, с которыми мы до сих пор не поделили Курильские острова с Южным Сахалином. Да и мирный договор не подписан. В общем, если быть педантом, то мы находимся с ними в состоянии войны с сорок пятого года».
Вызвав к себе Альтова, Бахрушин поручил ему во что бы то ни стало отыскать академика Богуславского, а также раздобыть все, что возможно, об основателях российско-японского университета. Кто точно представляет его с российской стороны и кто с японской. Ему не терпелось самому поговорить с академиком, но он знал, Альтов умеет входить в доверие к людям, умеет вытянуть из них то, что надо. Бахрушин же пытался сразу брать быка за рога, а поэтому часто сталкивался со стеной непонимания, недоверия и подозрительности.
Альтов, не знавший, какой неприятный сюрприз преподносит своему шефу, вернулся через пару часов и доложил, что академик Богуславский исчез. Куда – толком никто не знает. Ему" удалось поговорить с соседкой, которая, к счастью Бахрушина, безвылазно сидела дома. Она точно знала, что «скорая помощь» академика не забирала, знала, что за пару дней до исчезновения Богуславского, исчез его внук Роман. Сообщила, что видела какого-то восточного вида человека, наведывавшегося к Богуславскому незадолго до исчезновения.
А самой убедительной деталью, которая привела Бахрушина к мысли, что Богуславский исчез загадочным образом, было то, что академик никого не попросил поливать цветы в своей квартире.
По словам соседки их там стояло множество, и обычно, если Андрей Петрович куда-нибудь отлучался, то непременно оставлял ей ключи, чтобы та позаботилась о них?
– Небось, ты и в квартиру заходил, – хитро прищурившись, спросил Бахрушин у Альтова.
– Заходил, Леонид Васильевич.
– Ну, и как цветочки?
– Их не поливали уже около недели, насколько я могу судить. Отопление работает вовсю, земля рассохлась, как в пустыне, только кактусы и держатся.
– А что насчет внука?
– Ничего не успел узнать. Как-никак два часа прошло с того времени, как мне вы это поручили.
– В церковь, говоришь, академик в последнее время зачастил?
– Так точно.
Но тут же Бахрушин отбросил мысль, что увлечение религией каким-то образом связано с исчезновением академика. Куда более правдоподобной казалась версия, что к этому причастен то ли японец, то ли кореец, который наведывался к академику дней десять тому назад.
* * *
Занятый срочными делами, Леонид Васильевич напрочь забыл о Комбате. Он вспомнил о нем только тогда, когда встретил полковника Брагина.Тот был мрачен и не очень-то расположен к задушевной беседе.
– Честь имею, – проговорил Бахрушин, обменявшись коротким рукопожатием. Он хотел было бежать дальше, ведь знал, Комбат послал на хрен чиновника из Совета безопасности, окончив тем самым карьеру инструктора, но Станислав Станиславович остановил его:
– Леонид Васильевич, ну и свинью же вы мне подложили!
– Какую? – не понял Бахрушин.
– Инструктора вы мне порекомендовали?
– Да, я. А что случилось?
– Спрашиваете еще… – и полковник Брагин вкратце рассказал о том, что произошло на полигоне.
– Я тебе что обещал? – спросил Бахрушин, перейдя на «ты». Он стоял и нервничал, крутя пуговицу на кителе полковника Брагина, пребывая в уверенности, что крутит пуговицу на собственном пиджаке. – Обещал тебе хорошего профессионала прислать, мирового мужика, честного, который дело знает, ты согласился?