Воронин Андрей Николаевич. Кровавый путь

   Уже всовывая ключ в щель замка, Аркадий Карпович вдруг тоже захотел перекреститься, но усилием воли удержал руку. И тут же чуть не споткнулся о трехколесный велосипед, стоявший поперек узкого длинного коридора.
   – Черт! – воскликнул Петраков и принялся ругать внуков, которые бросают свои вещи где попало, а чаще всего у деда на дороге.
   – Что ты бурчишь, папа? – сказала дочь, выглядывая из кухни, она вытирала влажные руки о передник. – Они же дети.
   – Дети, дети, – продолжал бурчать Петраков, – детей нужно сразу же приучать к порядку, иначе из них вырастет черт знает что.
   – Неужели и ты в детстве никогда не делал ничего плохого?
   – Велосипеды под ноги не бросал.
   – В твоем детстве не было велосипедов, – напомнила дочь.
   – Значит, не бросал самокаты, – и он почти что с ненавистью посмотрел на дочь и подумал:
   – «Как плохо, что я мало внимания в детстве уделял ее воспитанию. Вот теперь имею результат. Она бросала свои вещи, теперь бросают внуки. Вот и у меня есть грех на душе: не воспитал как следует дочь, занимался наукой в свое удовольствие, теперь страдай».
   Слово «страдай» странно кольнула сердце Петракова. Оно четко очертило то, что он сейчас испытывал. Но вместо того, чтобы раздумывать о моральных проблемах, мучиться ими, он задал дочери простой вопрос:
   – Сколько стоит трехкомнатная квартира?
   Дочь внимательно посмотрела на отца, затем вновь вытерла и без того сухие руки.
   – Это смотря где, папа.
   – Естественно, не в Кремле, а так, где-нибудь в микрорайоне.
   – Смотря в каком. По-разному.
   – Ну, сколько, примерно?
   – Думаю, тысяч за пятьдесят-шестьдесят можно сторговаться, можно найти.
   – А двухкомнатная?
   – Двухкомнатная поменьше. Все зависит от площади, от места, – и дочь принялась рассуждать.
   И старик Петраков понял, что она давным-давно интересуется этим вопросом, несмотря на всю невозможность его решения.
   – В нашем районе, – сказала дочь, – квартира стоит дорого. Такая, как наша, – больше ста тысяч.
   – Такую, как наша, тебе не видать. Если бы твой муж занимался делом, может, вы и позволили бы себе столь дорогое приобретение.
   Дочь недовольно поморщилась. Аркадий Карпович не стал с ней больше разговаривать, быстро разделся и с портфелем в руках направился в свой кабинет. Сунул ключ в замок, открыл дверь. Поставил портфель на стол, но даже не прикоснулся к нему. Опустился в кресло, обхватил голову руками, крепко сжал виски.
   – Что делать? – задумался он.
   И понял: он боится, боится не работы, а того, что Кобзев ему не позвонит ни через две недели, ни через месяц. И его мечте не суждено сбыться. Никогда в квартире не настанет тишина, разве что на его похоронах; вечно в квартире будут толкаться внуки, кричать, капризничать, своевольничать. Будет ходить по квартире угрюмый и недовольный, обиженный на всех на свете зять…
   «Ладно, утро вечера мудренее».
   В душе он уже решил, что обязательно согласится. И плевать на всякие там государственные тайны, на расписки и подписки. Он уже не молод, жить ему осталось не очень много, большая часть прожита. А остаток хочется провести в спокойствии, комфорте и тишине.
   Он подошел к книжной полке, достал толстый географический атлас, изданный еще в пятидесятые годы, с тисненой звездой на обложке. Провел пальцем по указателю, сверил номер страницы, развернул книгу, положив ее на стол.
   Его не интересовали экзотические страны, он нашел место, где они с Богуславским провели эксперимент на людях, единственный и блестящий, полностью подтвердивший их первоначальные предположения и выводы. Это место не было обозначено на карте. Оно находилось далеко от населенных пунктов. И к нему, если верить карте, не шли ни железная дорога, ни шоссе. Даже отсутствовал изгиб реки, которая, как он точно помнил, протекала километрах в пяти от лагерей, хотя там имелись и узкоколейка, и дороги еще довоенной постройки.
   По узкоколейке вывозили лес, а потом сплавляли по реке. По дороге привозили продукты и заключенных для работ на лесоповале. Он даже помнил номер барака, на обитателях которого был поставлен эксперимент с почти стопроцентным результатом. Большего никто и не мог ожидать, военные не скрывали своей радости.

Глава 8

   За день, прошедший после встречи с полковником Брагиным, Комбат уже воспринимал свою новую службу, к которой пока еще не приступил, как должное. Он знал, что от него может потребоваться, знал, что справится с поставленными задачами. Единственное, что его беспокоило, так это то, кого он будет учить.
   Но Бахрушин, приехавший к вечеру, развеял и эти сомнения:
   – Учить – это громко сказано, – рассмеялся он, лишь только Борис Иванович пересказал ему суть разговора.
   – А какого хрена японцы тогда сюда едут?
   – По-моему, ничего сверхъестественного здесь нет. Это можно было бы назвать военным туризмом. Богатые люди, интересно им пострелять из нашего оружия, покататься на наших танках. Все равно половина оборудования стоит, а платят они неплохие деньги.
   – Ой ли, – засомневался Рублев, видя некоторую неискренность в глазах Бахрушина.
   – Есть кое-какие подозрения, но ты, майор не волнуйся. Мои люди всегда смотрят за такими делами со стороны и всегда вовремя вмешаются, если что.
   – Бардак полный сейчас, – отвечал ему Рублев, подписывая документы, но все-таки даже в самый последний момент не отказался.
   И вот теперь он ехал на машине к полигону, теперь у него уже имелся новенький, приятный на ощупь пропуск, снабженный не только фотографией, печатью, но и запакованный в прозрачный пластик. На таком документе невозможно сделать исправления. Начнешь пластик отрывать, а он оторвется вместе с бумагой.
   На этот раз его пропустили на полигон вместе с машиной, правда, тут же заставили ее припарковать, но уже по другую сторону забора. И вновь полковник Брагин примчался встречать Комбата лично. Сразу было видно, что контракту с японцами придают здесь большое значение и не только из-за денег, которые они платили, а из-за того, что распоряжение пришло с самого верха.
   – Приехали японцы? – поздоровавшись, поинтересовался Комбат.
   – Нет. Будут где-то к обеду. На первых порах им нужно будет демонстрацию личного состава наладить и техники.
   – Ребята хоть подготовленные?
   – Конечно. Есть у нас один взвод… Пользы от него, конечно, как от роты кремлевского караула.
   Мы их разъездным цирком называем.
   – Знаю таких, – рассмеялся Комбат.
   – Они всякие идиотские фокусы показывать умеют.
   – Иллюзионисты, – продолжал смеяться Комбат.
   И полковнику, и майору было приятно, что они понимают друг друга с полуслова и знают цену настоящему мастерству – не показному – способному найти применение в бою.
   – Сам сейчас увидишь. Доску об голову сломать, бетонную плитку надвое развалить, лбом бревна без пилы на чурбаки разделать. На это они горазды.
   Командирский «уазик» мчал по асфальту, разбрызгивая на удивление чистую, какой не бывает на городском асфальте, воду из луж.
   – Вон они, – закричал Брагин, привставая на сиденье и показывая рукой в открытое окно.
   У самого подножия пригорка можно было рассмотреть человек тридцать солдат, развалившихся прямо на подсохшей траве. Вскоре издалека послышался резкий окрик командира, завидевшего «уазик» Брагина.
   Бойцы моментально построились в две шеренги, готовые встретить полковника. Все обидные эпитеты, которыми наделял до этого Брагин показательный взвод спецназовцев, полковник на этот раз оставил при себе.
   – Ну как, ребята, готовы? – спросил он после доклада командира взвода.
   – Что хотите сделают, товарищ полковник.
   Будет чем японцев удивить.
   – А теперь, – полковник подтянулся и перешел на официальный тон, – представляю вам вашего нового инструктора майора… – Брагин на какое-то мгновение забыл фамилию Комбата и дернул головой, но вовремя вспомнил, – майора Рублева.
   На Комбата смотрели тридцать пар глаз, рассматривали критически. Мало кого из ребят он мог удивить своим крепким сложением. Треть из них была выше Комбата, а треть – и шире в плечах. Но Рублев знал, подобная сила обманчива.
   Такой гигант хорош в торжественном карауле, но не в бою.
   – До обеда вы находитесь в распоряжении майора Рублева, – продолжил полковник Брагин.
   – А после обеда?
   – После обеда тоже.
   Затем без лишних церемоний Брагин распрощался с Рублевым и напоследок сказал:
   – Приеду вместе с японцами.
   И командирский «уазик», пробуксовав колесами на влажной земле, умчался за холмы.
   Лейтенант, командовавший взводом, вопросительно посмотрел на Комбата:
   – Хотите посмотреть, что умеют мои ребята?
   – Нет.
   – Почему?
   – Научить их до обеда я все равно ничему не успею, а программа показательных выступлений у вас, думаю, разработана до мелочей.
   Лейтенант ухмыльнулся:
   – Так точно.
   – И брось мне, лейтенант, говорить «вы».
   – Есть, – расплылся тот в улыбке.
   – Вольно! Разойтись и заниматься своими делами! Но дальше ста метров не отходить.
   Лейтенант надеялся, что Рублев сядет поговорить с ним, но разговор получился коротким.
   – Не выспался я сегодня.
   Комбат присмотрел себе широкую деревянную скамейку без спинки, на которой сидели солдаты во время занятий в поле, прилег на нее и тут же заснул.
   «Хрен знает, что такое! – подумал лейтенант, опасаясь за свое будущее. – Все пошло вверх тормашками. Инструктор новый, инструктаж не проводит, спать завалился, японцы приезжают…»
   Но ему ничего не оставалось делать, как только ждать. Ответственность за предстоящее выступление лежало теперь целиком на Комбате.
   «Будь что будет» – решил лейтенант и тоже устроился спать, подложив под голову свернутую плащ-палатку.
   А в ожидании представления на площадке высились стопки кирпичей, четырехсантиметровые доски, сложенные аккуратной стопкой, с десяток бетонных плиток, которыми выкладывают тротуары. Тяжелые облака летели над верхушками деревьев, осыпая землю мелким моросящим дождем, вылизывавшим последние пятна грязного мартовского снега.

* * *

   Японцы на полигон приехали, естественно, не одни. Их сопровождал высокий чиновник из аппарата Совета безопасности. Пятеро японцев и два славянина – переводчик и шофер – вот и вся делегация, прибывшая на микроавтобусе в этот день к КПП.
   Все уже было договорено. Стоило лишь показать временный пропуск, как ворота распахнулись.
   «Уазик» Брагина ждал, развернутый поперек дороги, единственной, по которой можно было проехать от ворот к полигону. Когда до микроавтобуса оставалось метров пятьдесят, «уазик» вздрогнул и неторопливо поехал, указывая дорогу.
   Брагин, сидевший на переднем сиденье, снял микрофон автомобильной рации и стал вызывать капитана, командовавшего ротой, в составе которой находился демонстрационный взвод.
   – Ты смотри, – бросил Брагин в микрофон, – через четыре минуты прибудем. Чтобы все стояли в строю и нигде ни единого бычка на траве не валялось!
   – Есть! – донеслось из динамика.
   Когда делегация прибыла, возникло небольшое недоразумение. В общем, докладывать следовало тому из прибывших, кто выше по званию. Но в каком звании находится чиновник из Совета безопасности было не понять. Он приехал в штатском.
   Но и это затруднение быстро решилось.
   Полковник Брагин быстро представил Комбата и лейтенанта гостям, а сам отошел в сторону.
   Имен японцев называть не стал, не укладывались в памяти, а доставать список, напечатанный на машинке, ему показалось неудобным.
   Вид японцев насторожил Комбата. Он ожидал увидеть тщедушных, низкорослых азиатов, которые смотрятся нормальными людьми только в телевизоре, когда рядом нет объекта для сравнения, а оказавшись среди европейцев, тут же превращаются в карликов. Трое из японцев оказались высокими, довольно крепко сложенными мужчинами лет тридцати-тридцати пяти, а вот двое соответствовали классическому представлению о жителях зарубежного Дальнего Востока.
   «Технари, наверное, – подумал Комбат, – в очках. Такой и подтянуться на перекладине, самое большое раза три, сумеет».
   Не понравилось Рублеву и то, что человек из Совета безопасности представляться не стал.
   – Они по-русски понимают? – осведомился Рублев у чиновника СБ.
   Тот кивнул:
   – Понимают, но не очень хорошо.
   – То-то, смотрю, переводчика нет.
   – Для того, что вы, майор, будете показывать, переводчик не требуется.
   Строй спецназовцев и впрямь выглядел внушительно. Все парни под два метра ростом.
   Для таких и автоматы надо было бы изготовить специальные, а то стандартные смотрелись в их руках, как уменьшенные копии боевого оружия.
   Все японцы были одеты в камуфляжные костюмы с простыми матерчатыми погонами без знаков отличия. На головах были надеты кепки с длинными козырьками. Несмотря на то, что погода стояла холодная, никто из них не прихватил даже бушлата. При этом, казалось, они совсем не мерзнут.
   Чиновник из Совета безопасности суетился, пытаясь угодить гостям, говорил по-английски, заискивающе улыбаясь. И единственные слова, которые понимал Комбат из его разговора были «пожалуйста», «вы добры», «с удовольствием».
   «Еще немного, и задницы лизать им начнет, – подумал Рублев, с отвращением глядя на штатский костюм чиновника. – И таких-то людей ставят над нами!» – он вновь считал себя принадлежащим к армии.
   – Начинайте, начинайте, майор! – зашептал чиновник СБ, при этом в его глазах проскальзывал страх не за то, что спецназовцы не справятся с демонстрацией приемов рукопашного боя, а в связи с тем, что японцы начинали скучать.
   От Рублева исходила уверенность, будто бы он знал этих ребят в камуфляже не один год. В общем, так оно и было – не этих, так других.
   Во многом спецназовцы одинаковы – одна программа подготовки. Рублев знал, существует с десяток нормальных стоящих инструкторов, и все спецназовцы, если, конечно, они достойны носить это звание, являются их учениками.
   А вот дальше он повел себя совсем не по-уставному. Присел на деревянную лавку возле стола, используемого как кафедра, и махнул рукой.
   – Что ж, начинайте демонстрацию, – и, достав сигарету, закурил.
   И не ошибся. Демонстрационная программа сидела в головах спецназовцев не хуже, чем таблица умножения у выпускника средней школы. Командир подразделения отдавал команды, а бойцы их выполняли. Команды предназначались больше для гостей, чем для участников, те ориентировались и без них. Построившись в квадрат, спецназовцы синхронно демонстрировали умение владеть оружием в рукопашном бою.
   – Ну и гадость! – думал Комбат, глядя на отполированные до зеркального блеска штыки. – Они бы еще ребятам бантики на шею повязали, как котам на выставке!
   Новенький, не выбеленный потом и солнцем камуфляж, приводил Комбата в бешенство. Куртка, которую он надел, пахла сыростью и уксусом.
   Так скованно он не ощущал себя даже в гражданском костюме с запонками, галстуком и заколкой.
   Рука сама собой потянулась к воротнику и расстегнула лишнюю пуговицу.
   Сверкающие штыки автоматов под крики вонзались в прохладный весенний воздух, со свистом рассекали его. Это было чем-то вроде разминки, ритуального танца, который должен предшествовать представлению. Убедившись, что ребята выдрессированы как следует, Комбат переключил свое внимание на японцев. Те пытались изобразить на своих лицах бесстрастность, но скука проступала даже через маски безразличия.
   «Ни хрена с вами не станет, – подумал Комбат, – посмотрите этот балет».
   Командир вновь построил подразделение в шеренги. Массовка закончилась, наступило время «солистов». Двое парней вышли из строя, сбросили гимнастерки, тельняшки, оставшись с голым торсом. У одного из них на плече красовалась двухцветная татуировка – морда тигра, выполненная синим и красным. При каждом движении парня морда тигра меняла выражение. То хищно оскаливались клыки, то суживались глаза. Стоило ему напрячься, как тут же глаза хищного животного открывались шире и дергались уши.
   Татуировка заинтересовала японцев куда больше, чем то, что этот парень умел делать. Двое гостей зашушукались. Четверо из спецназовцев, самые низкорослые, хотя рост у них был сантиметров сто восемьдесят, установили обрезки половых досок на подставках и отбежали в стороны.
   – Хак! – крик слился с треском досок мгновенно ощетинившихся желтыми щепками, причем удары были нанесены так молниеносно, что подставки даже не качнулись.
   После обломки досок передали японцам, чтобы те убедились – нигде нет никаких надпилов и сучков. Нормальная древесина, которую нормальный человек не сможет сломить даже ударом ноги. Один из японцев, высокий, с немного европейскими чертами лица, улыбнувшись краешком губ, вернул обломок доски длиной сантиметров двадцать пять спецназовцам и с легким акцентом, по-русски поинтересовался:
   – А нельзя ли и его разломать?
   На мгновение воцарилось замешательство.
   Командир подразделения не знал, по силам ли это его ребятам. Если бы еще сорок, тридцать пять сантиметров, а так… Но желание гостя должно быть законом. Подставки сдвинули, доска с неровным правым краем была установлена, и спецназовец смотрел на нее, сосредоточившись секунд пятнадцать, будто бы пробовал проломить ее взглядом.
   Затем сделал несколько взмахов рукой, все быстрее и быстрее, ребро ладони, словно острие топора, ударило по доске. Парень не сумел скрыть гримасу боли на лице. Губы чуть побелели, а вот ладонь тут же налилась краской и распухла. Доска осталась целой и лишь вздрогнула.
   Чиновник Совета безопасности лишь растерянно улыбался:
   – И человеческим возможностям есть предел.
   Комбат аккуратно пристроил сигарету на деревянный стол – так, чтобы огонек оказался в воздухе, гасить пожалел и, подперев ее, чтобы не катилась, зажигалкой, подошел к спецназовцу.
   – Покажи-ка руку.
   – Все нормально, товарищ майор.
   – Покажи.
   – Да я хоть сейчас снова, товарищ майор!
   Быстро ощупав ладонь, Рублев распорядился:
   – В санчасть!
   Японец, предложивший трюк с доской, улыбался, глядя прямо в глаза Комбату.
   – А сам-то ты сможешь? – абсолютно не собираясь этого говорить, спросил Комбат.
   Японец слегка растерялся. –, – Есть кому перевести? – спросил Комбат и, не дожидаясь, поманил японца пальцем.
   Гордость того оказалась уязвлена, и он поднялся. Шагнул навстречу Комбату. Несколько секунд они смотрели друг на друга, испытывая терпение и нервы.
   – Пожалуйста, – Рублев отошел в сторону.
   Японец встал, расставив ноги на ширине плеч, прикрыл глаза.
   «Словно молится», – подумал Рублев, глядя на широкую ладонь с коротко подстриженными ногтями.
   Японец поднял руку совсем не высоко. Как она мелькнула, Борис Рублев даже не заметил. Обломок доски треснул ровно посередине. Щепок почти не было, словно его перекусили гигантскими ножницами. Второй обломок, забытый всеми, бывший чуть короче первого, валялся на земле.
   Японец дунул на ребро ладони и смахнул с нее маленькие, как опилки, кусочки дерева. Кожа его даже не покраснела.
   – Ребята, положите-ка это, – Рублев поддел ногой обломок доски, который был чуть короче того, который сломал японец.
   Представление выбивалось из накатанной колеи. Но это и придавало ему зрелищности. Доску установили на подставках. Комбат словно бы прижал ее взглядом. Он давно уже не проделывал таких штук и даже немного сомневался, удастся ли. Но желание поставить японца на место было большим, чем природная осторожность. Молча, не проронив ни звука. Комбат сделал круговое движение рукой и обрушил ладонь на обрубок доски. Та не переломилась – уж слишком короткой была, – но разлетелась на щепки. Рублев даже не взглянул на японца, вернулся к столу, взял недокуренную сигарету, щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся.
   – Продолжайте, – не поворачиваясь к командиру лицом, скомандовал Комбат.
   Теперь он знал, если до этого спецназовцы присматривались к нему с сомнением, то с этого момента, что он им ни скажет, будет исполнено без малейших сомнений в душе, будет исполнено не только потому, что он старший по званию, но из уважения.
   Дошла очередь до кирпичей. Двое других ребят вышли на выложенную свежим дерном площадку. Стопка хорошо обожженного облицовочного кирпича, поблескивавшего глянцевыми боками, краснела на солнце.
   – Крах! Крах!
   Кирпичи были разбиты о головы. Следом за ними крошились бетонные плитки, насыпалось на брезентовую плащ-палатку битое бутылочное стекло. Спецназовцы рядком ложились на него голыми спинами и по ним в сапогах пробегали их товарищи.
   Комбат перехватил на себе взгляд японца, предложившего сломать доску.
   «Чего пялишься? – подумал Борис Рублев, выбивая из короткого окурка тлевший табак и впечатывая его каблуком в мягкую траву. – Каратист ты долбаный!»
   Японец хитро улыбался, наверняка приготовив на будущее еще одну гадость.
   – Все, перекур на десять минут! – Рублев хлопнул в ладоши и поднялся. – Что там у вас дальше в программе? – шепотом поинтересовался он у командира. – Рукопашный бой в сценическом варианте? – усмехнулся Рублев. – А гири и штанги из папье-маше поднимать не будете?
   Лейтенанту понравилась искренность Рублева.
   – Нет, до этого еще не дошли, товарищ майор.
   Ловко вы доску-то с первого удара в щепки!
   – На это ума не надо, – нахмурился Комбат, – но япошку этого я на место поставил. Чего хотел, то и получил.
   – А если бы не получилось? – с придыханием поинтересовался спецназовец.
   – Я бы эту доску ему на голове разломал.
   Лейтенант так и не понял, шутит ли Рублев или говорит серьезно, такая уж у него была манера изъясняться, которая не раз ставила в тупик и врагов, и друзей. Скажет – толком не поймешь, а как сделает, все ахнут.
   Во время перекура к площадке подъехал джип. Двое японцев сели в него и укатили. Причем, уехали один низкорослый в очках, из тех двоих, которых Комбат про себя окрестил «технарями», и высокий, сильный, с виду самый молодой из всех.
   – С кем это они поехали?
   – С полковником Рапопортом.
   – А чем он у вас занимается? – Комбат впервые слышал эту фамилию.
   – Химик.
   Времени на осмысление происшедшего у Комбата не было. К нему подошел чиновник из Совета безопасности и принялся давать наставления:
   – Вы, майор, с ними поосторожнее.
   – А что, он обиделся из-за сломанной доски?
   – Нет.
   – Так в чем дело?
   – Все равно поосторожнее.
   Рублев наскоро докурил сигарету и скомандовал:
   – Закончить перекур!
   Он не любил показательных выступлений, когда свои бьют своих на потеху другим. Иное дело – тренировка, там хоть польза есть. А здесь чуть не подрассчитал – и можешь отправить товарища в госпиталь, не спасет и подготовка.
   Особенно глупо смотрятся такие схватки, когда наблюдаешь за ними, расположившись совсем рядом. Тогда и видно, как кулак не доходит до цели на несколько сантиметров, как удар еще не нанесен до конца, а противник уже падает на землю, переломившись пополам. Здесь все роли распределены заранее, известны победители и побежденные.
   На площадку вышло сразу три пары и воздух огласился криками.
   «Кричат-то для того, чтобы заглушить тишину и пустоту фальшивых ударов».
   Бойцы перекатывались, ныряли друг под друга, наносили удары руками, ногами, головой и делали это виртуозно.
   "Портят ребят, – думал Комбат. – Человек, привыкший драться вхолостую, никогда не нанесет нормального удара, когда это потребуется.
   Картинка красивая, а пользы никакой, цирк да и только".
   Зато чиновник Совета безопасности пребывал в восторге.
   – Вот это ребята! Класс!
   Японцы относились к увиденному сдержано.
   Они-то понимали, что им подсунули форменное безобразие. Вновь на их лицах появлялось скучающее выражение, и внимание со сражающихся переключалось на Комбата. Он выглядел внушительно, и независимой манерой поведения совсем не напоминал других офицеров, служащих на полигоне – сидел за столом и курил, забросив ногу за ногу.
   Японец, предложивший разбить доску, продолжал улыбаться.
   «Что же этот хрен задумал?» – никак не мог решить Комбат.
   Но он понимал, очередная гадость не за горами. И вот, когда ребята из спецназа показали уже больше половины своей программы, вновь прозвучал неприятно высокий голос, слишком высокий для человека такой комплекции. Акцент Комбата раздражал еще больше, чем новенькая камуфляжная форма:
   – А можно мне попробовать?
   Чиновник из Совета безопасности хотел было возразить, мол, это не предусмотрено программой и он лично несет ответственность за безопасность японцев. Но гость остановил его взмахом руки.
   – Я хотел бы испытать на себе.
   И не успели его задержать, как высокий японец вышел на площадку, выложенную аккуратными брикетами ярко-зеленого дерна, словно бы покрашенного масляной краской и не успевшей еще просохнуть. Бойцы прекратили показательные выступления и вопросительно посмотрели на командира. Тот растерялся, не зная, кого можно выставить против японца.